Увольнение

Юра приводил в порядок дела, изредка поглядывая в окно и возмущенно бормоча:  

– Гнилые... Твари!..  

С раннего утра, не переставая, лил дождь. И, как обычно, из окна были видны только серые гаражи, мусор, разбросанный между ними, и старые деревья.  

Но сегодня картина эта была на редкость тошнотворна.  

В огромном, почти без мебели, кабинете, с пыльными драными кучами старых папок, заставленном по краям коробками и дряхлой, выбывшей из строя и новой офисной техникой, было темно и мрачно.  

Юра начал собирать вещи.  

– Плесень... везде... – ему чудилось, что помещение разбухает от сырости.  

Он закончил и присел на стул у двери. Вдруг встрепенулся:  

– Всё, ни единого дня здесь! – и задумался.  

В голове его поплыло, ему представился начальник отдела, – тут, в плешивой, с истёршимся линолеумом, середине, – скупердяй, педант очкастый, похабник и сухарь.  

– Всё в одном лице! – сказал Юра.  

Он придирается к каждой записи, цифре в документах и бесконечно, бесконечно поучает – от этого так ноет голова, хоть прыгай в окно.  

– Урод!  

Ходит на работе в артековских тапочках, – сохранились у него с юности, – так он показывает наглядный пример экономии. Юра едко улыбнулся и качнул головой.  

А вот секретарь и главный бухгалтер...  

– Дуры из соломы!  

У обеих стаж лет тридцать, они вместе обедают, здесь рядом, в приёмной, и дверь не закрывают – препротивно голосят о телешоу и светских новостях. Юра усмехнулся.  

Вот снабженец... Всё время листает мужские журналы, иногда даёт их почитать. Но они частенько пропадают из ящика стола. Как скоро выясняется, это начальник забирает их и прячет у себя.  

Юра скривился: начальник приносит на работу порнографические фильмы из дома.  

– Забирает у сына.  

Компьютер у него всегда полуразобран, прячет в нём всякую всячину, говорит, что ничего нового из железа и софта придумывать не надо, – можно ведь и старую технику использовать эффективно. Он смотрит в упор – и цедит:  

– Только, уметь, надо, – Юра повторил за ним.  

А вот и мастер – заходит в кабинет и быстро проходит дальше. Ему лет сорок, и он не может наговориться, как трахает девок на выходных. Вот он!! – лезет к лицу и гундосит:  

– Нет, только представь себе! Родители её уходят, и эта малолетка зовёт меня – я её в жопу! в жопу долблю!  

Юру передёрнуло...  

– Мразь.  

Прорабы составляют сметы, – и дураку видно, сколько они воруют и у заказчиков и у своего предприятия.  

– Сволочь всякая! – воскликнул Юра.  

Он нахмурился. Дочь главбуха – наркоманка, темнолицая, кожа да кости, еле перебирает ногами, нигде не работает, приходит к матери несколько раз в неделю клянчить деньги, иногда одна, иногда с такими же дружками. Его нравомучитель ушёл, кабинет пуст – можно побыть одному и отдохнуть от тошнотворных назиданий... Так нет! – эта наркоманка прёт по коридору, подходит и встаёт у порога, улыбается и строит глазки.  

– Секси! – хмыкнул Юра. – Тёлка!  

Директор, наконец – чёртов барин! Когда настроение хорошее, с каждым здоровается – от щедрот души, так сказать! Но если кто-то провинится, – кроет его матом.  

Юра прислонился к спинке стула. "Однако, что же теперь делать? " – отрезвил он себя. Ему стало тяжко.  

Завизжала главный бухгалтер. Юра поморщился. Заставил себя быть спокойным и твёрдым, встал со стула, напоследок, ещё раз, с отвращением, осмотрелся, взял свои вещи и вышел в приёмную.  

Стали прощаться. Главный бухгалтер только качала головой.  

– Ну что – может, ещё передумаешь? – спросила секретарь как-то глубоко, всерьёз и с крайним неодобрением.  

– Нет, – тревожно и всё же решительно ответил Юра.  

– Э-э – ведь на тебе лица нет!  

– Ладно Вам!  

– Точно!  

– Подумаешь...  

– Скрепя сердце, Семён Иванович подписал твоё заявление, – назидательно сказала секретарь, а потом с сожалением, но настойчиво, – ну, Юра, можно ведь ещё всё вернуть – только захоти. Ведь очень сложно найти работу сейчас...  

– Нет, – всё так же отвечал Юра.  

Главбух не выдержала:  

– Чем тебя обидели – скажи! – и посмотрела с укоризной.  

– Матерщина не в счёт? – съехидничал Юра. – Я от него за год ни одного мата не услышал, а тут воз принял.  

– Но ведь ты ошибся в документе? Неправильно посчитал, ошибся – значит, заслужил!  

– Вы все... – вспыхнул Юра, – пляшете здесь под его дудку – боитесь, что уволит.  

– Ну и что?  

– Он – директор.  

– Ну да! Обманом прибрал контрольный пакет.  

– Ну, знаешь...  

– Вот именно, знаю – и себя уважаю.  

– Ох, молодёжь!.. – вздохнула секретарь.  

– А ведь он всегда говорил: "Юра – хороший, исполнительный, перспективный сотрудник". Часто хвалил тебя, – сказала главбух.  

– Всё равно, – не поддавался Юра. – Уже решил.  

– Что делать-то будешь?  

Юра не ответил.  

Распрощавшись с ними, он побрёл через тёмный коридор к выходу. Была печаль на душе. Ему было жаль себя и крайне досадно. Чувствовалась неуверенность и слабость в теле. Он прошёл поворот, шагнул на порог, шагнул на крыльцо второго этажа и встал тут, как вкопанный.  

Дождь только что кончился. К нему плыл прохладный свежий воздух, пронизанный солнечными лучами, запах молодых зелёных растений и деревьев. Пространство ярких чистых красок окружило его и сомкнулось.  

Близкое и высокое... пронзительное, беспредельное, бездонное шелковисто-голубое небо... Солнце будто растопило его. В лужах, на мокрых стенах, в омытой дождём листве и на металлической черепице крыши играют кристаллики света. Острые блики лучатся, дрожат... и Юра будто сливается с ними – он потянулся вперёд. Капельки влаги отливают разными цветами... и он будто в них... но глаза его сами скользят дальше – туда, где метрах в двадцати, над крышами светло-серых гаражей парит в прозрачном воздухе невесомая переливчато-нежная радуга.  

Вниз, на широкий двор конторы вела крутая лестница с высокими перилами.  

– Значит, всё правильно! – звонко и ясно вскричал Юра.  

И полетел с лестницы:  

– Правильно! – вольный ветер несёт его между перил.  

Он сбежал вниз и с легким сердцем заспешил прочь от гиблого места.