ГЛAMOUR

Она любила пирожные с розмарином, украшенные пучками благоухающих веточек, сверху – безе в форме причудливых зверушек, апельсиновые дольки, плитки шоколада или голубика.  

Она любила, проснувшись, примерять все свои тридцать тысяч платьев, разложив их на кровати и любуясь сложносочиненными кружевами, висюльками и узорами, расшитыми драгоценными камнями. Крутилась в них у зеркала, кокетничая с отражением, пока прислуга затягивала корсет так, что пары параллельных реберных косточек соприкасались.  

Она любила яркие ногти: красные, розовые, фиолетовые. Тех же цветов, что и многочисленные кондитерские изделия, коими с утра до ночи была заставлена ее комната. Висевшая в рамочке на стене неизвестная девушка завистливо облизывалась каждый раз, когда Марта касалась губами очередного кекса или кусочка шоколадного торта.  

Она любила высокие прически. Наняла талантливого парикмахера из Швейцарии, искусно сплетавшего ее белокурые локоны в подобие Эйфелевой башни, пронизанной бантиками и ленточками.  

Она любила разнообразие обуви: балетки, танкетка, острая тонкая шпилька или крупная квадратная платформа.  

Она любила все залы, которые проходила по пути в столовую. Их расписанные ангелами и небесной лазурью высоченные своды. Белокаменные статуи, шелковые ковры и расшитые золотом занавеси, развивавшиеся от сквозняка. Дворецкого, низко кланявшегося у двустворчатых дубовых дверей, тяжело, со скрипом отворяющихся, приглашающих войти. То, что ей подавали на завтрак – кофе, рапанов, жаркое. После – шарики мороженого на хрустальном блюде. Все, что нужно жиреющему организму.  

Она любила прогулки по дворцовому саду. Пару курчавых пуделей, всегда пачкающих лапы в огромной овальной клумбе с тысячью хризантемами. Плед в тени орешника. Узкий круг избранных фрейлин в легких летних платьицах и шляпках с широкими полями. Сплетни. Обсуждения. Сплетни. Таявшие во рту зефирки и пряники. Струи горячего пара, испускаемые изогнутым, как лебединая шея, носиком.  

Она любила, когда во время пикника выводили кроху-принца – неуклюже и очаровательно галантного – в идеально выглаженном пиджаке с бабочкой. Гувернер легонько подталкивал его, строгим полушепотом наказывая соблюдать манеры. Марта брала на руки родного мальчишку, расцеловывая пухлые веснушчатые щеки. А затем они, сломя голову, носились по игровому лабиринту, снуя в просветах между стенами, высаженными искусственными кустарниками. Устав, она долго лежала с Пьером на свежезеленом склоне холма, греясь на солнце, и завороженно глядела в его большие зрачки, окруженные, как у отца, нежно-бирюзовой радужкой.  

Она обожала гольф, и даже заказала из Германии клюшки в виде фламинго, как у Красной Королевы – героини сатирической сказки Льюиса Кэрролла, а по совместительству, любимой Мартиной книги.  

Она любила охоту, отлично стреляла из ружья и за одну вылазку могла принести пятерых селезней, одного из которых ей в тот же день запекут с яблоками и шалфеем. Подадут к ужину, и за покером Марта разделит трапезу с придворными. Давний друг семьи – дядюшка Кристоф – станет расхваливать ее, говоря, что это досталось ей от отца, бывшего в свое время «грозой зверья из местного леса», а затем, подвыпив, вспомнит бурную молодость, своих любовниц, Монте-Карло, Париж. Остальные будут внимательно слушать, хотя россказни старого пса успели надоесть самым терпеливым. Марта с неподдельным интересом втянется в разговор, воодушевленно хохоча, толи души не чая в дядюшкиной назойливой харизме, толи забавляясь кислым минам, скорченным присутствующими.  

Вечером – апогей веселья. Бал-маскарад. К королевской резиденции съежались гости со всей страны. Графы и герцоги, почетные граждане, ветераны. Во дворе и на много миль за его пределами – не протолкнуться из-за припаркованных карет. Дамы в роскошных платьях. Увешанные драгоценностями. Но ни одна не смеет затмить главную звезду торжества.  

Королева не выходит встречать новоприбывших. Дожидается внутри, принимая подарки и приветствуя тех, кто удостоился превеликой чести участвовать в сегодняшнем празднестве. И не дай Бог кто-нибудь поведет себя при встрече недостаточно хорошо. Пускай клонится до земли и улыбается во все зубы, если хочет, чтобы его пригласили снова и не лишили всех титулов.  

Слуги разносят напитки. Среди прочих – генерал Парашкин – герой войны, чей мундир тяжел, как мешок камней, из-за наград и медалей. Остриженный налысо, в шутовском наряде, со стаканами кваса на подносе. Вот, что случается с изменщиками. Они становятся посмешищем, а заодно утверждением власти правителя. Единственная, кто по-прежнему свято хранит воспоминание о былом величии – разве что, его жена, теперь несущая тяжкое бремя стыда и общественного порицания.  

Зал был полон. Оркестр разразился музыкой. Первыми зазвучали клавиши, а затем вступили виолончели, и отталкиваясь от стен, в воздухе заскользили прекрасные трели. Мелодия лилась рекой, и несколько определившихся парочек уже готовились пуститься по ней на метафорических каноэ.  

Марта присоединилась к ним позже. Она некоторое время стояла в стороне, наблюдая за происходящим. В частности, за своими фрейлинами, которые, напудрившись, выпятив бюсты, пустились во всю обхаживать холостых молоденьких офицеров.  

У этих клуш одно на уме.  

Ей нужно было выпить. Самым подходящим вариантом оказалась пирамида из бокалов шампанского в углу стола. Марта взяла самый верхний, осушила. Затем еще один, и еще. Пока ноги не стали ватными и мир вокруг не поплыл. Чьи-то ловкие руки подхватили ее. Миловидный мальчик в бордовом сюртуке. Младше ее лет на восемь. Типаж: избалованный сынок. Уверенно прижал королеву к себе и горячо прошептал ей на ухо:  

– Можно вас пригласить?  

Ну как тут отказаться? Они кружатся, кружатся в общем ритме, оттесняя остальных и продвигаясь к центру. Гости расходятся, не имея права встать на пути у королевы. Становится жарко. Все порядком умаялись, но вечеринка в самом разгаре. Обрывается Вивальди, вступает Моцарт, и их снова уносит вихрь вальса. Марта почти не двигается, позволяя взять ситуацию под контроль молодому красавчику. Он водит ее из стороны в сторону, переставляет ноги восьмерками, поддерживает. А она покорно следует за ним, расслабившись, не думая о том, как выглядит в глазах окружающих.  

Кому нужна репутация, если есть власть?  

Глаза полуприкрыты. Руки обвились вокруг его талии. Хорошо…  

Но все приятное заканчивается. И это тоже. Мальчик внезапно остановился, посмотрел ей прямо в глаза и с небольшой долей робости сказал:  

– Ваше Величество, позволите пройти в опочивальню?  

Это прозвучало больше как утверждение. Марта сразу же согласилась. Не стала строить из себя недотрогу. Она с самого начала прекрасно понимала, чем обернется это случайное знакомство. Первая мысль, посетившая ее в этот момент, возмущенное: «Думала, не предложишь».  

Она в какой-то степени завидовала самоуверенности наглого барчонка, умудрившегося в тот же вечер залезть к ней под юбку. За закрытыми дверями он готов был стать ее персональным ковриком для ног. В первую же секунду скинул с себя всю одежду, упал на колени и начал страстно расцеловывать все доступные места на ее теле. Скользил губами по плечам, груди. При этом Марта некоторое время оставалась непреступной, испытывая и дразня его. Но довольно быстро растаяла, пораженная тем, как молниеносно испарился весь герцогский блеск и самодовольство.  

Марта уснула у него на груди, в своей роскошной кровати. Лежала, прикрывшись платьем, и думала – как же чудесно обладать всем этим.  

Вот такая простая светская жизнь.  

Она вспоминала об этом, сидя на бетонном полу холодной одиночной камеры. Не спала и не ела больше суток. Стоило ей прикрыть глаза, как в черноте век вырисовывалось лицо сына. Он – такой маленький, беззащитный, стоит у стены, руки по швам. Выстрелы. Сразу несколько. Залпом. Его миниатюрную голову проломили карабином, расплескав жидкость незрелого мозга. И Марта даже не могла помочь. Ей заломили руки. Схватили так крепко, что высвободиться не было возможности. Все, что оставалось – истошно кричать, заливаясь слезами. Но разве этим удалось что-то изменить? Ей не верилось, что Пьера больше нет. Ее маленького комочка счастья, не успевшего даже на одну треть вкусить сладость жизни. Ужасная смерть… будто он в чем-то провинился. Хорошо, что его отец не дожил до этого дня. Успокаивало лишь одно – в скором времени она встретится с ними обоими.  

Временами организм не выдерживал и автоматически выключался. Марта дремала. Сны походили на мутные галлюцинации, жуткие и болезненные. Виделся дворец – родовое династическое гнездо. Место, где она выросла – законная наследница престола. Где хотела подарить лучшие годы своему мальчику. А теперь это все полыхает. Горит ярким пламенем. Двери выломаны, потолки обрушиваются на пол, портреты предков изуродованы: испачканы смолой и навозом. Здание, воплощавшее в себе мощь и красоту искусства, теперь является синонимом слова «хаос». Прямым его олицетворением. Самым наглядным примером. Статуи и колонны разбиты, деревья срублены. И это еще не самое извращенное, что могли придумать осадившее его варвары.  

Народ. ЕЕ народ, которому сам Господь велел почитать своего правителя, данного свыше. Народ, поклявшийся в верности ее отцу, а потом ей. И что в итоге? Пустые обещания, ничего не значившие.  

За ней пришли рано утром. Хорошо хоть тянуть не стали. Грубо схватили, заставили подняться, туго связали бечевкой запястья. С планом «мешок на голову» возникли трудности. Мешала прическа. Высокая, витиеватая, как полагается. Расплетать или срезать все это дело времени не было. Себастьян, мой дорогой. Гений. Мне было не найти цирюльника лучше. Страшно представить, что с тобой сотворили.  

Ее изящные волосы – единственное, что осталось практически неизменным под влиянием жутких условий и напоминало о былом величии, развалившемся как карточный домик. Благодаря прическе великолепие останется с ней и после. Главное, не помять все, когда будет совать шею в прорезь гильотины.  

В итоге от идеи с мешком отказались. Ее вывели. Послышался скрежет затворки. Решетку снова задвинули. Можно подумать, там кто-то еще остался. Пихнули промеж лопаток.  

– Пошла!  

Словно гнедой кобыле.  

Марта шагала впереди, ощущая на затылке гнилостное дыхание. Продвигалась по узкому коридору темницы, в которую раньше самолично сажала подобных ублюдков, обращавшихся сейчас с ней, как с отрепьем. Холодные, почти лишенные чувствительности, босые ноги ступали по отсыревшему грязному полу. Пятки, знавшие лучшие в мире мази и солевые растворы, в короткий срок одеревенели, став грубее наждачной бумаги.  

С нее прошлой ночью сорвали всю одежду и украшения, укутали в омерзительное подобие кофты, провонявшее потом и чьей-то мочей, явно попользованное. Руки и плечи были в синяках и ссадинах – следах борьбы, оставшихся после казни Пьера. Лицо побледнело от изнеможения, отдавая при этом серостью. Тюремная пыль успела въесться в поры.  

Многослойный шум стал слышен еще на середине пути. Отдаленные голоса сливались в единый, яркий и насыщенный поток, становившийся все громче с каждой секундой.  

Первое, на чем сконцентрировались органы обоняния – воздух. Свежий ветерок аккуратно коснулся носа и щекоча, забрался в ноздри. Марта наполняла и опустошала грудь до тех пор, пока не закашлялась и не ощутила обжигающую боль в легких. Принятие неизбежного произошло последовательно.  

Сначала ее ослепил яркий свет, и она сощурилась с непривычки, увидев только невыносимо белое полотно, с проступающими сквозь него расплывчатыми очертаниями. Гром голосов, звучавший приглушенно даже в том момент, когда Марта встретилась с ним лицом к лицу, обрушился на нее внезапно, и оттого более устрашающе. Он буквально раздавил ее, расплющил, лишив последней надежды на спасение. Он заставил ее в полной мере осознать безысходность своего положения. Дикий, необузданный, яростный, точно выражавший настроение и намерения тех, кто его воспроизводил.  

Толпа ликовала. Простолюдины. Мир, которым она никогда не интересовалась, недоступный ее пониманию, далекий, а теперь внезапно обрушивший на нее всю свою ненависть, копившуюся в сердцах долгие годы. Крестьяне, рабочие, гончары, кузнецы, конюхи. С опухшими, грубыми лицами; тонкими волосами, у большинства – темно-русого цвета; глазами навыкат; мужчины – с неостриженными бородами, женщины – в платках; чумазые дети, забравшиеся на столб и свистящие в унисон. Злые. Смердящие. Орущие, что есть мочи. Бесчисленное количество, и все как один, олицетворяют угнетение и грязь.  

– Убить ее, суку!  

– Тварь!  

– Свинья!  

– Гореть тебе в аду!  

Марта была совершенно спокойна. Страх быстро отступил, она расслабилась, думая о том, что даже в экстремальной ситуации оказалась в центре всеобщего внимания, даже при таких обстоятельствах, она – главная и единственная звезда.  

Кое-что все же омрачило ее мысли. Взобравшись на помост, она увидела висевшую на расстоянии нескольких метров плеяду тел, изувеченных, густо покрытых гематомами. Ее дорогие девочки. Их раздели, избили до полусмерти и вздернули. Вот, чего она не могла взять в толк. Столько необоснованных смертей. Люди определили всеобъемлющее зло в лице своей королевы, но при чем здесь фрейлины. А ее сын…  

Так, не стоит вспоминать о нем, чтобы не расплакаться. Я должна сделать это феерично, с улыбкой. Иначе я зря зовусь той, кем являюсь по праву рождения.  

С возвышенной площади она смогла разглядеть всех в частности. Ей вдруг стало безумно жалко этих несчастных созданий, в жизни не пробовавших пармезан, не ходивших в театр, не читавших Шиллера, не знающих Рембрандта, не пивших дорогого шампанского, не купавшихся в ванне с фиалками, не гулявших в саду поздними вечерами. Их существование – от рождения и до смерти – бесконечный круговорот дерьма. И если одно жестокое убийство способно дать веру в светлое будущее нескольким поколениям…  

Марте надавили на плечи, вынудив опуститься. Ей все-таки не удалось сохранить идеальный вид прически. Одно из хитроумных сплетений распалась, задетое краем отверстия. Но в целом, башня осталась невредимой, а значит она сумеет воплотить задуманное в действительность – быть при параде даже после того, как опустится занавес.  

Толпа на мгновение затаила дыхание. Все ждали момента х, ради которого собрались. Крики усилились. Болезненное ожидание придало им мощи. Сладостный момент, ради которого стоило жить на ровне со скотом. Освобождение. Теперь все будет иначе.  

Затянули ремни. Чья-то грубая ладонь – грязная, в шрамах – обхватила рычаг лебедки, приготовившись к действию. Банальный до безобразия закон физики отделял Марту от скорой кончины. Перед глазами замельтешили пестрые лоскуты воспоминаний – самые яркие моменты из ее жизни. Осколки треснутого калейдоскопа. Отец, еще совсем молодой. Свадебный торт, высоченный, достающий до потолка. Бесконечные платья. Балы. Выпивка. Роды. Сын – хрупкий, как хрустальная ваза, укутанный в полотенце, синюшный, впервые прижатый ею к груди. Прилив невероятной любви, нахлынувший на нее в тот момент. Покер. Разговоры с фрейлинами допоздна. Похороны мужа, и ее великолепная черная фата. Танцы. Танцы. Любовники. Любовницы. Забытье на утро после кутежей. Торжественные приемы...  

Щелк!  

Голова, катясь от гильотины, хохотала…  

Потому что знала: пусть эти твари, отыскав лицо зла и уничтожив его, получили то, что хотели, они никогда не проживут свою жизнь так, как она.