И это прекрасно

Можно писа́ть быстро. А можно писать медленно. Можно писать за рабочим столом, можно за кухонным. А можно вообще ничего не писать. В сущности, никакой разницы.  

Текст ради смысла или текст ради самого текста – выбор, что также не играет роли. И в том и в другом случае вас накрывает запредельным удовольствием от плавания по периферии, подобно этому метиску прибивает к клитору повышенным тестостероном и мультифолликулярными яичниками. Она не виновата. Вы тоже.  

Временное снижение либидо, будь то действие антидепрессанта или гормональной терапии, способно спровоцировать побочные когниции по аналогии с «мне нечего сказать этому миру». Целесообразно сделать глубокий вдох, медленный выдох и спросить себя: «А кто сказал, что мир хочет меня слушать? ». При этом отсутствие ответа не должно каким-либо образом дезориентировать, напротив – именно это и послужит стимулом к осознанию своего эгоцентризма как первопричины любых поэтических и прозаических стараний. И это прекрасно, ибо естественно.  

Настоящее искусство – это самоцель. Путь без конечного пункта назначения с возможностью безграничных индивидуальных интерпретаций и фантазий, а попытки творца намотать сопли на палец ампутирует всю его конечность в глазах тех, кто в веренице чужих представлений пришел увидеть свое собственное, а в автопортретах – себя. Чем очевиднее смысл, тем сложнее получить желаемое. Любой искренний интерес в чужом мировоззрении намеренно возвращает к своему личному. Даже ко́итус есть ничто иное, как мастурбация другим человеком. И это прекрасно, ибо естественно.  

Принимать данность за недостаток все равно что бороться с менструацией святой водой. Со временем ограничивающие убеждения становятся постулатом, истиной в последней и единственной инстанции, религией множества поколений, охватывая сознание опоясывающим лишаём.  

И пусть они хотели услышать  

Что-то внятное  

На знакомом им языке,  

Ничего не получится,  

Пока каждый не сделает выбор  

В пользу того, кто стоит в зеркале,  

Кто поспособствовал  

Их выживанию в условиях дикой пустыни  

Или на улице Шанз-Элизе́.  

Эти места мне давно известны.  

Я стоял почти одетый  

И продавал кукурузу,  

Что купил утром и разочаровался.  

Я готов был продать и свою жену  

За выгодную для меня цену,  

Но спрос, как вы понимаете,  

Был невелик. Да и люд беден.  

Ничего другого не оставалось,  

Как проглотить кукурузу  

И осознать свое утробное одиночество  

В мире, где мы рождаемся в одиночку  

И умираем без попутчиков.  

И, в сущности, это прекрасно,  

Ибо естественно.