Макулатура

I don’t wanna live forever  

Нет, а как тебе это? На двадцатый день рождения подружка подарила мне розу в стеклянной колбе, чья жизнь, по ее заверениям, должна продлиться не менее пяти лет. Это красное чучело, набитое глицерином и заточенное в колпак, она вручила мне со словами: «Эта роза такая же постоянная в своей красоте и в стремлении жить, как и ты». «А хули ей, собственно, еще делать? », – подумала я. Эмбарго на смерть не означает выбор собственный и добровольный, как и запрет на старение не есть вечная молодость. Хотя, возможно, она все-таки умерла. Причем ровно в тот день, когда они накачали ее бессмертием уверенно фетишируя: «Стой, сука, на месте, не меняя цвета и положения. Обязательно радуй и обязательно удивляй, не подвергай сомнениям и разочарованию». Что ж... В таком случае, у нас с ней действительно много общего. Эх, долбоебы… Разве они не знают, как должны умирать розы?  

Позавчера я протирала ее мавзолей влажной тряпкой в слабой надежде увидеть опавший лепесток, но застала лишь жалкую нафталиновую гримасу:  

– Господи, можно я уже сдохну?  

– Нет, дорогая, я стою и ты постой.  

I was born with a tongue to talk  

Черт, да в этом же и заключается суть гонзо-журналистики! Буквы как биологические отходы естественных процессов. Оно есть, оно твое, и оно истинно, никуда не деть, оно обязательно и необходимо, потому что это твой взгляд, который не может быть опровергнут уже просто по факту его наличия. И он неприкасаем вонючими программами фактчекинга, плагиата и законом о СМИ. Это искусство. Расшифровка с видеозаписи глазных яблок с примесью личных предрассудков, за которые тебе ничего не будет.  

It’s never been a secret  

Никто из тех, кого я знаю, не может так тонко передать настроение, как это делаешь ты. Потрогать буквами мой мозг. И я в их числе. Я не умею. Хотя казалось бы... Еще в школе меня всегда причисляли к лику святых высокохудожественников. Но, как правило, это делали те, кто, в сущности, не смыслил в этом ни гроша, иначе бы они заметил, иначе бы они точно поняли, что я всегда выставляю на витрину исключительно идею и смысл, те самые непортящиеся консервы, ебучие бумажные полуфабрикаты. А чувство, эфемерное «нечто», по велению черт знает чего, оставляю гнить в одиночной камере. Таков удел труса.  

Mina and I  

Дружище, да я же буквально с лету села на соседнее сидение, попросив прежнего пассажира подвинуться на пару автомобилей назад. "Уйдите к чёрту, моя очередь воскреснуть".  

Ну, и "укололись" разок. Потом другой. Было даже совсем не брезгливо. Эротика без ротика и промежностей. Готика и экзотика. Маечка тай-дай с перевёрнутой руной древних викингов на добровольно отшельническом корабле Чёрной Бороды. Что у капитана под треуголкой? Должно же быть что-то. Почему об этом никто не пишет? Только о том, что в штанах. Ёбаные извращенцы.  

Привет, мир, и нам в тебе. Иногда здесь интересно — всё зависит от попутчика. На языке вертится старая добрая Una zebra a pois Мины Маццини (на Милен я решительно обиделась), там же во рту болтается пальчик моего удивления, так что на лице, разумеется, сияет удовлетворенная физиономия расширенных сосудов и дофаминовых раскрасневшихся щёк. "Живи вечно", – помнишь? Конечно, помнишь, мозг запоминает всё, к его сожалению, это мы ограничены и бессознательны. Это, кстати, была моя первая тебе благодарность. Дальше – больше. Сколько прошло с тех пор? 27 лет, кажется. М?  

Сохраняю последние наши письма к себе в заметки. Надеюсь, ты будешь не против в один прекрасный день снять штаны прямо на Виа дель Корсо, стоя подле такой же обнажённой меня, т. е. обнародовать их в качестве нашего совместного плода непорочного зачатия. Мне нечего ни бояться, ни уж тем более стыдиться. Только гордиться. Как и тебе. «Ты прекрасен, а я ещё лучше» (с). И... Доброе утро. Пожалуйста, пусть оно будет таким в этом большом публичном доме. У нас есть целых 6 долларов на двоих. Мы богаты.  

Dear Mr. Woodpecker,  

Что ж ты дятлом стучишь по моей префронтальной коре и жилам,  

предварительно даже не взвесив внимательных взглядов груз?  

Вдохновляйся, пожалуйста, своим собственным траурным рылом,  

а мое пусть дождется своих кортизоловых муз.  

What is she talking about?  

Мне нравится, когда ты говоришь о своей смерти. Хотя в силу того, что я не застала тебя живым, ты для меня не мертвый, а, скорее, неживой изначально. Так мне еще легче и приятнее любить тебя. Ты – предмет искусства, которым я наслаждаюсь. Полотно, книга или музыка. И всегда с разным сюжетом, с отсылкой о разном и к разным. Понимаешь? Отец тоже никогда не любил меня, но это не мешает мне видеть его прообраз в дедушке, иногда в брате, иногда в моем мужчине, и любить каждого из них любовью дочери.  

I’m not a sofa  

Всякие там преимущества были нужны, когда был "восторг", когда уютно, не нужно ничего от слова «совсем». Если спросить, хорошо ли это, у людей разных возрастов и опыта, однозначного ответа не будет. Для кого-то этот новоиспечённый братско-сестринский союз смерть, для кого-то старая новая (настоящая) жизнь. Ничего страшного, ведь инцеста не будет.  

Мне не обидно быть " уютной", главное, чтоб не удобной, если ты понимаешь, это очень разные понятия. Восторга, конечно, не жду, но с обхождением всё же немного поцеремонься. Разрешаю ходить в трусах, есть на диване, но без курева в помещении. Обнимаю.  

Time to say good pie  

Когда он уходит вот так внезапно и опрометчиво, появляется стойкое и мерзкое ощущение, что меня разбудили в самый разгар желанного сна. Или отобрали стакан воды, так и не дав глотнуть. Будто бы какой-то наглец выхватывает из моих рук магию последнего слова. Остаётся только стиснуть зубы и тихо ненавидеть кого-то, что-то…  

Question mark  

О том, что у нее в башке, я давно перестала вопрошать риторически. Но буквальный вопрос остался. Разница лишь в том, что желание получить ответ сменилось его отсутствием. Точнее, это тот самый вопрос, ответ на который не узнать никогда, и ты принимаешь сей факт с некоторым уважением или даже упоением, как по отношению к святому таинству.  

Anna is ok  

Сегодня утром я пыталась написать тебе «я справляюсь», но Т9 исправил на «разлагаюсь». Ну, да, все правильно, в принципе.