Хлеб с колбасой

My boat is leaking  

На часах 10:15 эй эм. В голове «Everybody knows» Леонарда Коэна, в кармане 300 рублей будущего кошачьего корма, а за окном – почти сытый пролетариат уверенно шагает в новый день с новой надеждой. На что?  

Тепло. Нет, даже жарко. Люди с паническим расстройством никогда не бывают удовлетворены в полной мере. Нам всегда слишком быстро, слишком медленно, слишком грустно, слишком весело, слишком плохо, слишком хорошо… Too much of life. Любая сильная эмоция, будь та положительная или отрицательная, это стресс. Как ни крути, а выход сзади. Но иногда это и вход. Бонжур, месье Экстрасистол и мадам Тахикардия. Аристократия моего сердца, всегда богатая на гостинцы. «Ну же, господа, не тратьтесь, я могу послать вас на хуй бесплатно». Только эти наглецы всегда решают сами, когда уйти.  

Блять.  

What are these little dickheads singing about?  

Я пела в хоре. Иногда даже в церковном и порой даже в профессиональном. Целых восемь лет моей миниатюрной жизни я посвятила партии главного сопрано. Это помогало мне прогуливать уроки и оставаться исключительной. Исключительной засранкой. «Идите в жопу, у меня концерт» или «я готовлюсь к конкурсу соловушек, можете отъебаться? ». Я могла не прийти в школу, напрочь забыть про историю или геометрию, но чтобы пропустить время хоровых пений… Никогда. На них я чувствовала себя живой и, что самое главное, нужной. Во мне всегда была острая необходимость. Не сказать, что я обладала каким-то уникальным дарованием, скорее, остальные были слишком бездарны, но это вовсе не мешало упиваться той маленькой славой. Чкаловская лестница, Дворец Спорта, Хоровой колледж им. Сивухина – казалось, моя задница побывала везде. А как нас любили ветераны… Перед их взором ежегодно лепили идеальную фигурку – пирамидку из крошечных, не слышно, чего мяукающих, школьников на фоне развивающегося триколора. Юбочки, туфельки, бантик. Шортики, болячки, бабочка. Они любили нас, а мы – их. Тогда мы казались теми самыми потомками, для которых…, и которым…. В общем, славными малыми.  

Shhhh!  

Ну уж нет, читателю нельзя говорить слишком много. Подобное словоблудие его отталкивает, хоть и происходит это неосознанно. В конце концов, нет ничего такого, что нельзя было бы впихнуть в несколько предложений. Зевака берется за книгу не для того, чтобы узнать автора, ведь тот нахер никому не сдался, он читает его слова своими буквами для себя самого. В чужих мозговых испражнениях он хочет видеть свое собственное любимое отражение. Приятно, занятно и убирать не нужно. Последнее за автором, но и тому не трудно, ведь он тоже потешил свое эго. Бум. Свершилось. Кончили оба. Можно скурить сигаретку, пожрать картошки и отстать уже наконец друг от друга.  

The devil’s advocate  

Ты заметил, что сейчас модно читать Виктора Гюго и совсем не модно Генри Миллера? «Миллера не завозим!!! », – будто о каком-то говне прогоготала мне тетка из «Дома книги» на площади Ленина. То ли с людьми случился филфак головного мозга, то ли Ленин, понятия не имею, но они явно перестали ценить такую важную способность, как умение говорить о триппере и постельных клопах на романтический манер. Интеллектуально-эротический феномен «благостного распятия» это вам не ебучие «Отверженные». Хотелось спросить: «Ты дура? ». Но я все-таки промолчала, а то вдруг однажды окажется, что дура-то – я.  

Don’t touch me (there)  

Дружище, это поколение ультранедотрог. Асексуальных, озлобленных, глубоко замужних и мнимых недотрог. Их всех связывает принципиальность и склонность к катастрофизации, но только мнимые являют собой поистине уникальный продукт сегодняшнего дня. Представительниц в возрастной категории от менархе до климакса стоит опасаться особенно, ведь аромат их духов – это результат смешения эстрогена и когнитивного диссонанса. Будь то женщина с синдромом нимфетки или старящая себя студентка – никто, слышишь? Никто из них не знает, чего действительно хочет. Вот и разгадай их ебаный ребус. Попытайся понять их раньше них самих. А между тем, они просят об этом. Да, просят, приглашая тебя в свою игру, правила которой придумывают быстро и на ходу. Сегодня это легкая отстраненность, кокетливая холодность и переизбыток отрицательных частиц на квадратный сантиметр предложения, а завтра: «Потрогай меня. Залезь мне под шкуру. Пересчитай все мои кости и возьми что-нибудь в качестве сувенира на память. Помни обо мне. Помни обо мне. Помни обо мне».  

В параллельной вселенной женщина подает в суд на мужчину за неприкосновенность с его стороны.  

Fear and loathing in the desert  

Прямой репортаж из пустыни веду:  

тут новый проход в пирамиде вскрывают.  

Уже часть песка залетела в пизду,  

уже кто-то, кажется, в жопу кусает.  

Меняется кадр. Мы едем в машине.  

Жара +50°, как же хочется пить!  

Бутылку оставили где-то в пустыне,  

её только Толик гример мог забыть.  

А солнце так палит в больные глаза,  

что мой оператор сказал не стесняясь,  

мол, крыса какая-то вместо меня  

глазенки свои в объектив устремляет.  

Закончив снимать, направляюсь обедать.  

Еда в трудный съемочный день помогает,  

но прежде всего стоит кухню разведать,  

здесь каждый верблюд по привычке харкает.  

Вот вам вся правда про сей ремесло,  

во все времена было трудно оно  

для репортёра и для публициста.  

Друзья, уважайте труд журналиста!