Белые бантики

– Проснулась. Я проснулась! – воскликнула я, ещё ощущая во всём теле негу и усладу сна.  

Я вся повернулась к открытому настежь окну и заглянула за него.  

Там сиял волшебный, великолепный майский день. Зелень золотилась в лучах солнца. Небо было ярко-синее, несколько перистых облачков протянулись по нему.  

– Ты нас ждёшь, – сказала я дню и в счастливом волнении потянулась, а потом легко выпрыгнула из кровати.  

Сегодня начиналось новое для нас время, но что именно это будет – я вовсе не понимала, только как-то глубоко волнующе чувствовала душой и телом.  

Кстати довольно неплохим, насколько могу судить.  

Я подошла к зеркалу. Сняла ночную рубашку и посмотрела на себя обнажённую – мне не нравится слово голая.  

Тело у меня лучше, чем у Нади, но хуже чем у Любы.  

Так... Груди твёрдые, округлые и налитые. "Почти как яблочки, " – улыбнулась я.  

Я повернулась спиной к зеркалу. А какой пышный задик у меня и какие бёдра! Потрогала – широкие, нежно белые, кожа шёлковая. Такие мужчинам, конечно, нравятся – они сексуальны.  

Хм... сексуальность. А вот что же такое секс?  

Много говорили об этом и девочки и родители – об опасностях и осторожности. При этом начинаешь так нервничать, что, кажется, выходишь из себя, потеешь и иногда становится очень жарко внизу, что-то вспыхивает, жжёт и не даёт покоя – вот тут внизу.  

Я приложила руку и огладила самый низ, тёмную гладкую раздвоенность – лоно, откуда детки.  

Лоно – какое красивое слово, лоно... И место это очень красивое, нежное.  

Я хотела бы писать сочинения только о красоте, а классный руководитель всё время говорил нам о нравственности. Что это? Я не понимаю.  

Он часто твердит:  

– Нужно быть нравственными людьми...  

И нагоняет ещё тьму скучных, нудных слов: ответственность, духовность, страна, поколение, будущее, ценности, культура.  

Эти умственные, непрозрачные, чужие, но очень громкие слова. Ими сокрушают всё дурное.  

Но они ведь не относятся непосредственно к тому, с чем соприкасаешься в жизни вживую – к её предметам и окружающим вещам – и к тому, что переживаешь при этом, поэтому так и остаётся непонятным, что же именно они означают.  

Но учитель может говорить об этом долго, выпрямившись, серьёзно, с каменным лицом, пытаясь убедить нас в важности и необходимости всего этого... словесного сброда – да, именно!  

Иногда мне кажется, что это просто преувеличенная гордость. Но я и так, как говорят, гордая. А ещё я умею быть очень трезвой и сильной, как это говорят, практичной – короче, мыслить правильно, здраво.  

Если честно, я очень хочу секса. Но ещё я всегда чувствовала в этом что-то постыдное, тёмное, даже страшное и злое.  

Мне давно интересно вживую увидеть эту странную, висячую, толстую и мягкую, как протухшая сосиска, штуку у взрослого мальчика между ног. Тем более, – как она набухает, твердеет, краснеет и поднимается.  

Мы недавно смотрели с девочками порнофильм. Я и одна смотрела порно тайком от родителей. Да – хочется! хочется этого!  

Но вот сосать я вовсе не хочу. Фу! Бяка, такая, уф.  

Но ведь я вовсе не развратна. Не хочу быть развратной.  

И не хочу, чтобы было как-нибудь грязно в первый раз. Секс в подъездах и на чердаках я отвергаю всей душой – даже мысли не допускаю, чтобы первый раз у меня было так.  

Я представила, что делают сейчас мои друзья, что и как они думают о предстоящем событии.  

"Может Люба так же стоит у зеркала и смотрит на себя обнажённую, " – подумала я и засмеялась. Она просто чудо! Но и Надя – Надежда – очень красивая. Обе они классные.  

Я обернулась и увидела приготовленные с вечера школьную форму, белые гольфики и белые банты. Мама аккуратно повесила их на стул.  

Вчера она так тщательно гладила их и говорила:  

– Хорошо, что традиция это надевать не прервалась. Я, вот глупая, в своё время, чуть как хиппи, не пришла – я этим так сильно увлекалась тогда. Эх, мои семидесятые... – где вы, любовь и свобода?  

А папа сказал, что купит мне машину. Буду в институт ездить в собственном авто.  

Ах, я была безумно, бесконечно счастлива!  

Рядом на полу стояли новенькие блестящие туфельки.  

Я села на кровать и долго любовалась своим нарядом.  

Я писала стихи и дневники, но решила выбросить их назавтра, – вот они лежат стопкой. Это уже кончилось. Начинается другое.  

Но видимо суждено было иначе.  

Раздался звонок. Это была Надежда. Они с Любой будут ждать меня через час на перекрёстке.  

В назначенное время я оделась и вышла.  

Я проснулся рано.  

Открыл глаза и уставился в некрашеный триста лет, потрескавшийся и облупившийся потолок.  

Тело было почти недвижным, не сгибающимся. Всё ныло – голова и тело.  

Я потянулся спросонья, приподнял голову с подушки, открыл глаза и сразу огорчился. Всё то же и так же. Жирная зелёная краска стены с пупырышками. Развалившиеся в развороченных, скомканных и грязных постелях тела, комки пыли в углах, за батареей, на карнизах и плинтусах, застоявшиеся и сгустившиеся тухлые запахи и просто вонь. Немытая посуда, полотенце с жирными пятнами и валяющиеся бутылки на столе. На ободранном деревянном полу что-то разлито, рваная бумага и рваные носки у Геркиной кровати. Одежда и тряпьё в беспорядке скиданы в угол.  

И в голове было то же – серость, тухлятина и вонь от угара.  

Друзья мои, приятели, ещё спали. Вымороженные-отмороженные. Сукины сынки.  

Начиналось, ведь, как всегда, с пива. Откуда потом коньяк?.. Ну да, девки, шалавы наши, принесли.  

– Ой... – не могу.  

Лера заворочался. Похмелюга дикая. Аки дракон огнедышащий, горит всё нутро.  

И скука. Дикая тоже. Но сегодня будет у нас настоящее развлечение – ещё какое! Я сладко потянулся. Герыч проснулся. Лыбится, рожа кривая – нет, не весь ещё проснулся.  

– Привет, кент.  

Я кинул в него подушку.  

– Сука... – он в меня кинул.  

– Встаём?  

– Неа... – кинул голову на простынь, – ещё поваляюсь.  

В одиннадцать у нас пара.  

– Сегодня бантики, – говорю, – помнишь?  

Он повернул голову.  

– Ага, – лыбится так знакомо, – дождались их, – хулиган.  

– Наконец-то, – говорю я.  

– Телочки, – сладко говорит он и ещё тянет лыбу.  

– А!.. – Лера проснулся.  

– Вставай, череп! – кинул я в него подушку.  

– Ты чё?.. – выпрямился он, глазища выпучил.  

– Вставай, дракон! – сказал я.  

– Не-а, – и упал на подушку.  

Но всё-таки мы вставали... Горько и сладко потягивались, говорили о вчерашнем, говорили о предстоящем.  

Мы встретились, где было условлено. Вера и Люба были очень нарядные, с белыми бантами, красивые и, конечно, накрашенные. Мы осмотрели друг друга, полюбовались собой в стеклах машин и вместе пошли дальше.  

Небо вело нас, солнце нам сияло. Прохожие улыбались нам и поздравляли с нашим праздником, мы благодарили их.  

Руководство школы встречало нас на крыльце и улыбалось нам.  

Мы встретились с другими девочками из нашего класса и ворвались в школу весёлой гурьбой.  

Вестибюль был украшен шариками, яркими бумажными гирляндами и разными символами этого дня. Актовый зал тоже был убран соответственно, поставлены декорации. Всё было готово к празднику.  

Мы здоровались и обнимались с девочками и мальчиками из других классов. Подошёл наш классный руководитель, Иван Антонович, и поздравил нас. А потом у каждого несерьёзно-строго спросил, выучил ли он, наконец, на зубок недоученный текст. И пригрозил тем, на кого он меньше всего надеялся.  

Потом мы встретились с нашими мальчиками. Они тоже подошли все вместе, стройные, мужественные и красивые.  

Мы отошли с ними в сторонку и запланировали пойти ближе к вечеру по старинной традиции на набережную, там будет дискотека. А завтра хорошенько гульнуть у Игоря на даче.  

Иван Антонович, подошёл к нам и сказал, что церемония сейчас начнётся. Мимо нас уже проходили группы ребят со своими учителями и строились на праздничную школьную линейку.  

Я, как всегда, помогла классному руководителю: расшевелила и воодушевила всех своих одноклассников пуще прежнего и повела туда, построила там.  

Мы с открытыми и счастливыми улыбками, все как один, заняли свои места на площади перед школой.  

И вскоре началось...  

К микрофону и звукоусилительной аппаратуре, установленным перед когортами выпускников, вышло руководство нашей школы. С ним шли представители администрации района с депутатом законодательного собрания от нашего района.  

Депутат вышел вперёд и заговорил:  

– Мир чист и прекрасен! Он открыт вам! Вы умны и красивы, вы нужны нашей стране! Глядя на ваши чистые, молодые, сияющие и открытые лица, я понимаю, я вижу, что Вы многое совершите в жизни на благо себе, своей стране и своему народу. Главное – всегда стремится к высоким целям. Трудитесь честно и стремитесь к совершенству. Приумножайте знания, которые мы вам дали. Ничего не бойтесь, не останавливайтесь перед препятствиями и перед уже достигнутым и всегда стремитесь только вперёд – к новым успехам, к новым открытиям, к новым мирам! Верьте в себя и сами творите своё будущее!  

Все громко аплодировали.  

Но я почему-то всегда не слишком-то доверяла таким громким и очень уж общим словам. Мне казалось, что учителя, политики и родители об очень многом умалчивают, в чём-то просто не признаются, и эти слова не выражают истинную суть вещей. Какое-то смутное и слабое чувство всегда подсказывало мне, что всё взрослое сложнее, опаснее. Я больше доверяла своим друзьям и опыту непосредственной жизни. Мы делились всем, что переживали. И я всегда верила, что мы должны держаться друг за друга. Я надеялась на себя, на них, на жизнь.  

Но я мечтала и об университете, о новых умных и весёлых друзьях, которых встречу там. Ну, и конечно о мальчиках – я очень хотела милого славного мальчика.  

Хотя, мои жизненные планы были скромными. В жизни я хотела заниматься тем, что мне действительно по душе. Стать филологом и отличной матерью – на это, я надеялась моих способностей и моей осторожности хватит.  

После выступления депутата произносились другие высокие и торжественные речи. Когда отзвучало последнее поздравление, самый высокий парень поднял специально приготовленную для этого хорошенькую первоклашку и посадил её себе на плечо.  

Она, очень мило улыбаясь, пролепетала:  

– Дорогие выпускники, сегодня для вас прозвенит последний звонок!  

И как ей наказали, начала звенеть колокольчиком в руках! Парень понёс её от микрофона между рядами.  

Все разом, – дружно, вся школа – захлопала, зашумела, радостно закричала. Грянула "ура", – раскатисто, мощно, красиво.  

Ах, как замечательно, красиво, здорово! Девочка и колокольчик! Звенит. Звенит всё! Казалось, деревья вторят этому звону. Берёзы дрожат от радости, звенят листочками, и сыплют иголками сосны. Игольчато-лиственный дождь и детский чистый звонкий смех. Она смеется, милая, маленькая, ты моя!  

Так и состоялась церемония, и мы пошли в актовый зал.  

Мы с блеском сыграли свою часть представления. Все зрители и наши родители долго аплодировали. После этого мы все вышли из актового зала и пошли в столовую, где были сервированы столы для всех одиннадцатых классов. Там всё прошло чудесно. Были конкурсы и много подарков.  

Каждому лектору в жопу по вектору.  

– Итак, координаты точки... – мурлыкал лектор-дед в громаде поточки.  

Очки с толстенными стёклами, и за ними сощуренные, слюдяные глазки. Гнида. Ай, как ловко мы указочкой водим, щёлкаем по точкам говносойда.  

Все сидят и полусидят за серыми скамьями так, будто выросли из них гигантские грибы и развалились, как кто может. Некоторые из них, женского рода, размалёванные и разодетые. Суки распоследние.  

–... эллиптического гиперболоида, – кот-дед мурлычет весело.  

Квадрат тебе в жопу, дурак. Но ждёт – ждёт нас сегодня настоящее развлечение!  

– Лера, – говорю я другу-соседу.  

– А?.. – глянул он.  

– Тёлочки... – говорю и тыкаю его в ребро.  

– Да-да, – улыбается он, – потерпи...  

Об этом, о предстоящем нам великом событии, мы с утра судачили, не умолкая, как дятлы.  

– Упражнения 23, 25... – звонок!  

Всё – кончил придурок старый.  

Все поднимались, скоренько собирали вещи и спускались к выходу, а там сочились из поточки, как из запруды.  

Наконец, мы вылезли оттуда и быстро, шумно и весело пошли по коридору. Мы встречали знакомых, пожимали им руки, улыбались и смеялись – такой день у всех, наш любимый праздник.  

– День белых бантиков!  

– Поздравляю.  

– Отметим!  

Попался навстречу Витёк – с бизнесфака.  

– Как дела?  

– Отлично, парни!  

– Вечером зажигаем?  

– А, как же!  

Мы зашагали в общагу. Надо всё приготовить – как никак дамы будут.  

Мы пришли, быстро прибрали со стола, покидали за и под кровати шмотки, поправили одеяла и подушки.  

– Так, по деньгам чё? – спросил Тоша.  

– У меня косарь, – ответил я.  

– Полтора у меня, – сказал он.  

– Вот, – сказал Лера.  

Достал скомканные бумажки и положил на стол.  

Мы сгребли деньжата. Я посчитал.  

– Три пятьсот.  

– Ну, нормально, остальное – у бантиков! – объявил Тоша.  

– Ха-ха-ха!.. – мы трое разом засмеялись.  

– Всё – идём.  

Мы пошли из комнаты.  

На лестнице встретили Митька и Шпору:  

– Гуляем?  

– Гуляем!  

Мы вышли на крыльцо общаги, денёк был зелёный и светлый – так много обещал. Мы поехали на набережную.  

Вечером набережная пестрела белыми бантами и крестами на чёрном. Они двигались, колыхались. Гуляли разные люди, – не только школьники и не только молодые пришли сюда.  

Невдалеке от набережной был технический университет, и сюда сегодня пришло много студентов.  

Примерно в середине стояла огромная украшенная шарами сцена, и, когда мы подходили, уже начиналась дискотека.  

Мы танцевали до упада. Наши мальчишки, закатав рукава рубашек, бегали за пивом, вином и вкусными закусками. Нам стало отчаянно весело. Мир распахнулся, он был приветлив и юн, чист и свеж – как мы!  

Какой-то частицей сознания я, конечно, отдавала себе во всём отчёт – более того, понимала, что всё, что играет на дискотеке ерунда и пошлость. А романтика, конечно, псевдоромантична.  

Я думаю, что знаю, что такое настоящие красота и любовь.  

И в иные минуты я отрывалась от танцев и смотрела мечтательно вверх, любуясь, как ранние звёзды прокалывая бархатисто-фиолетовое небо, горят на нём холодными огоньками, сияют и сверкают. И всё же так хотелось дать себе сейчас полную волю, дать волю своему телу, хотелось простого, бездумного, забойного веселья – такой отвязной веселухи и полного оттяга!  

А народ всё валил и валил. Смешанные толпы, плотные колонны и ряды спускались со ступенек широких лестниц на городскую набережную. Рядом проходило метро, были остановки автобусов и маршруток, парковки. Люди выходили из транспорта наверху, сбивались в кучи и проходили несколько ярусов вниз. Казалось сам город-господин почтил нас своим присутствием.  

Река широкая и полноводная покоилась внизу, отражая на своей поверхности веселую и шумную суматоху у своих берегов, разливалась её многоцветьем, мгновенно впитывая тысячи разных звуков.  

Разноликая толпа буйствовала перед сценой. Все живут, все празднуют и радуются. Всюду смех и веселье. Наслаждение. Чувства. Желания. Все были очень разгорячённые. Я втайне желала всем и себе, в частности, любви.  

Наде нужно было срочно позвонить домой. Разговаривать тут же у сцены было невозможно, и мы решили отойти подальше и заодно, медленно пройдясь по набережной, освежится вечерней прохладой.  

Мы шли втроём. Шутили и смеялись, пили пиво и сок. Нам попадалось много молодых людей. Пары держались за руки, обнимались.  

Мы видели, как под деревьями, за ларьками и магазинчиками крепко обнимаются и целуются.  

Там и тут тесно смыкались объятья, тут и там горячо сплетались тела.  

Мы отошли в рощицу. Надя набрала номер и начала разговаривать.  

И тут мы увидели их, – к нам приближались три парня.  

Один немного полноват, но с симпатичным лицом. У него был мужественный вид. Он высокий, с серыми глазами и длинными волосами до плеч.  

Другой худенький, кучерявенький и среднего роста, но с приятным голосом и весёлой открытой и радушной улыбкой.  

У третьего было какое-то песье лицо, но это не отталкивало, потому что у него был очень решительный вид – он вёл себя смело и был обаятелен. И, как оказалось позже, у него было превосходное чувство юмора.  

Они назвались Герой, Валерой и Антоном. Антон-то и произнёс первые слова:  

– Здравствуйте, девушки, с праздником вас!  

– Спасибо, – сказала сначала Вера, а за ней повторили мы с Надей.  

– Мы – ваши будущие коллеги. Студенты технического университета.  

– Да что вы? – удивилась Надя наигранно.  

– Да, вот студенческий, если что, – и он, улыбаясь в ответ, вынул и показал студенческий билет. – Мы на третьем курсе и ужасно соскучились по школе.  

– А мы с ней как раз прощаемся, – весело сказала я.  

– Да, видим, – подхватил он тоже очень весело, – А что, если мы, скажем так, введём вас в курс студенческой жизни? Познакомим со студенческим бытом, откроем вам этот новый чудесный мир. Вам потом будет легче в него войти. Приглашаем вас к нам в гости. Все сами увидите. Расскажете нам о своих школьных успехах, отметим ваш праздник.  

Вера и Надя должны были поступать в технический, там конкурс на гуманитарные специальности был ниже. Они переглянулись и посмотрели на меня.  

– Не знаем, – не слишком решительно ответила я за подруг, – у нас тут друзья... Надо подумать.  

Мы отошли в сторонку и пошептались:  

– Так нельзя ведь.  

– Но какие классные парни! Точно студенты. Так прикольно будет.  

– Да, всё нормально, не бойся, погляди на них – очень приличные ребята. А потом нашим можно рассказать.  

– Да ладно вам, девчонки. Такой праздник ведь, – сказал высокий и длинноволосый Антон.  

Надя, как могла, старалась нас убедить не ходить. Вера сомневалась. Но мне очень этого захотелось, и я стояла на своём. Да, я открыто кокетничала со студентами и вовсю красовалась. Так мы и пошли с этими парнями в их общагу.  

Вера, косясь на меня, попросила их рассказать о себе.  

– Мы на третьем курсе, как я уже говорил, – сказал Антон, – после сессии переходим на четвёртый и уже работаем в крупной Ай-ти компании. Понятно, пока мы мало получаем, но приобретаем опыт, работаем на своё будущее.  

Мы подходили к общежитию. Девочки смотрели на всё с интересом, но оно им, видимо, не понравилось. Да и нам оно в общем-то не нравилось, просто мы к нему привыкли. Это старое, серое, бледное и грязное здание с высоким крыльцом.  

– Не слишком-то приветливое здание, – заметила Надя.  

Точно девочка – тоска тут! Все знают, что ректорат ворует. Но Антоша что-то запел ей про перспективы и развитие.  

Мы открыли дверь общежития и пригласили их войти.  

Они осмотрели небольшой вестибюль с двумя рядами белых металлических стульев, стенды с объявлениями. В его конце в стеклянной будке с открывающимся окошком и стойкой сидел дежурный, Питёк – свой пацанчик.  

– Это Питёк, свой, – указал на дежурного Герыч, – отличный парень.  

– Привет, парни! Вы с гостями. Вернее, с гостьями, – ехидно улыбнувшись и подмигнув нам, сказал Питёк.  

– Привет, Питёк!  

– Доброй ночи, господа.  

Мы прошли пост и стали подниматься по лестнице, шутя и громко разговаривая. Здесь и дальше в коридоре нам попадались другие пацаны. И девки наши. В майках и халатах на голое тело – неряхи, грязнули, дуры. Одни просто стояли и разговаривали, другие курили. Когда они встречали нас, то сначала удивлялись нашим гостьям, потом широко улыбались, поздравляли их и при этом понимающе смотрели на нас. Когда мы отходили, они грубо и гадко похихикивали, но девочки ещё ничего похоже не подозревали. Они только кривились, смотря на обшарпанные стены, гнилые плинтуса и грязь на лестнице и в пролётах. Антоха, речистый наш, не умолкал – извинялся, сетовал на правительство.  

Встретился Витёк, сильно спешил. Он отозвал меня в сторонку и сказал, тихо смеясь:  

– Четырёх сняли. Физики вообще шестерых к себе привели.  

– Отлично, – смеясь, сказал я, – давайте, – и отошёл.  

Мы подошли к нашей комнате. Тоша открыл её, быстро прошёл внутрь и включил там свет. Потом встал у порога, как заправский церемониймейстер, весело и приятно-галантно пригласил девушек войти.  

Они вошли и остановились.  

Глазели на всё с порога, дивились и смущались.  

– Девчонки, такой праздник надо отметить! чего-нибудь выпить и закусить, – трещал Антоха.  

– Ну, а как же! – подхватили мы с Герычем, – конечно, девчонки.  

– Вы – виновницы торжества, а, кроме того, в новом коллективе, принято проставляться – обычай такой! Так что раскошеливайтесь, пожалуйста, – любезно предложил Антоха.  

– Да, такой обычай, девчонки, – подтвердили мы.  

Девчонки переглянулись, немного помялись.  

– Ладно, девчонки, Вы же не знали – дайте сколько-нибудь, а мы добавим.  

Они ещё переглядывались. Наконец самая бойкая из них, Люба, сказала, сияя от радости:  

– У меня есть деньги, – и полезла в карман фартучка.  

– Отлично, схватываешь на лету, – сказал Герка.  

– У меня тоже, – сказала ещё одна – Вера.  

– И ты умница, – Антоха с лёту подхватил, – ну что, Гера, сгоняй по-быстрому за всем, что надо. Не заставляй дам ждать.  

Герыч взял у девочек деньги и убежал. Мы с ними сели на кровать, Антоха подсуетился с компом, и заиграл громко музон.  

Я пригласил танцевать Любу, а он – Надю.  

Минут через десять вернулся Герыч с полнющими пакетами.  

Вскоре всё было порезано, разложено и приготовлено: стол был украшен и накрыт. Первый тост девочкам пришёлся по вкусу:  

– За день белых бантиков – самый лучший день в году! – конечно, это гаркнул Антоха.  

Мы произносили тосты, поздравляли школьниц с их праздником и уговаривали выпивать. Ломалась только Надя – пила совсем немного.  

Выпивали около часа. Выходили танцевать. Девчонок начало развозить, и даже Надя мало-помалу втянулась. Мы делали друг другу знаки – давайте мол, начинать. Ну, я обнял и крепко прижал к себе Любу. Она не сопротивлялась, смотрела с любопытством – по ходу, сама давно хотела. Я её поцеловал. Герка то же проделал с Верой.  

Надя смотрела на это хмуро, твёрдо держалась в рамках и только танцевала.  

Но Антон взялся за неё конкретно: что-то заливал ей про Лондон и Париж, своих знакомых там – поэтов. Наконец, и она сдалась. Он поцеловал её взасос.  

Вскоре девчонки перестали что-либо различать – у них явно всё плыло в глазах, их мутило, и они наверняка не поняли, как оказались на кровати.  

Я и тут приступил первый – как специалист. Начал раздевать Любу. Она мало что понимала, чему-то смеялась. Я ей похоже очень нравился. У неё потрясающая грудь, как раз такая форма мне и нравится. Я её нахваливал. Гладил попку. Тело её обмякло. Я наклонился и вошёл в неё легко.  

Герка принялся за Веру, задирал ей подол. Она только беспомощно водила руками перед собой, несильно упиралась, хныкала. Что-то про свои стихи со вздохом рассказывала. Но сдалась – Герка нежно, профессионально помог ей освоиться.  

Антоха не мог уже оторваться от Нади, сосался с ней, лез под платье, снимал трусики. Она почти не сопротивлялась, он спортивно повалил её на стол. Она сначала резко вскрикнула, вернее как-то вдохнула, когда он вошёл в неё, а потом выдохнула с криком, но дальше отдавалась спокойно, под конец наслаждаясь.  

Всё пошло гладко. Мы поимели их, передохнули немного, выпили, поимели ещё по разу. Они уже плохо соображали, только валялись, стонали и хныкали. Тут мы почувствовали, что малость притомились и решили отдохнуть подольше – ночь-то длинная.  

Мы сидели и выпивали, брали бантики, накачивали их спиртным.  

Герыч пошарил у них в карманчиках, там ещё деньги были. Мы опять послали его за водкой, и вскоре он опять вернулся с полнющими пакетами.  

– Меняемся! – предложил, едва влетев в комнату и захлопнув за собой дверь. Сил у него, однако, на троих.  

Мы поменялись: он взял Любу, я – Надю, Тохе досталась Вера. Отдохнув, мы набросились на девок, как племенные быки. Имели бантики и менялись ими ещё раз – каждый отымел каждую. Они никак не сопротивлялись. Хорошенько устав, мы решили опять передохнуть. Мы неторопливо закусывали, выпивали и курили. Голова уже шла кругом, мир вращался в трёх проекциях с бешенной скоростью. Бантики голые валялись на кроватях.  

– Давай дуплеты, – предложил Герыч.  

Мы ещё раз хорошо выпили и понеслась родная – имели каждую по двое, менялись, отдыхали. Они были в полной несознанке, но такие красивые... Был буйный трах. Мы делали с ними, что хотели. Герыч снимал это на камеру. В перерывах мы пили водку, закусывали и курили. Я кончил который раз – тут и отключился.  

Серое хмурое утро – ещё сумерки, на небе уже ни звёздочки. Сцена пуста, площадь грязна и среди разбитого стекла, смятых жестяных банок и рваных пакетов валяется в пыли несколько белых бантов.  

Мы как обычно убирались тут, и увидели их. От них за версту несло смрадом – обычное дело после такого праздничка.  

Они подошли к лавочке и в полном измождении сели на неё. Легко можно было понять, что с ними творилось. Они отключились от себя и всего окружающего и смотрели перед собой и друг на друга невидящими глазами.  

Долго они так сидели, отрешённые и ошарашенные, очнулись только, когда у одной из них зазвонил телефон. Она ответила на звонок, перекинулась со звонившим парой фраз и отключилась. Секунда – и она яростно бросила телефон на скамейку.  

– Мальчики спрашивают: где и во сколько на дачу собираемся сегодня? – сказала она раздражённо.  

Подруги помолчали.  

– Давайте в пять вечера, – наконец сказала одна.  

– Лучше в шесть, мне с мамой к визажисту надо, – сказала первая.  

– Вы там последние капли стыда оставили, что ли? – выдавила третья еле слышно. – Вы как будто очень довольны произошедшим.  

Первая вскочила.  

– Да перестань ты! Ну пусть так всё случилось. Забыть надо теперь и всё. Важен результат – зато мы теперь женщины, всё знаем.  

– Верно, теперь и с нашими мальчиками можно, знаем как это делается, – сказала почти уверенно другая.  

– Суки вы гнилые! – крикнула та третья через боль.  

– Ах, ты!..  

– Ох, ну надо же, какая принцесса – она у нас благовоспитанная!  

Третья вскочила. Но её тут же вырвало под скамейку. Подруги подскочили к ней. Проблевавшись, она заплакала.  

– Я поняла, – говорила она сквозь горькие слёзы, застилавшие ей глаза. – Это было неизбежно! Это было неизбежно!  

– Что неизбежно? Вера успокойся, что неизбежно?  

– Всё неправда! Всё зло!  

Казалось, она судорожно твердила это про себя.  

– Не надо, Вера.  

– Да, всё – зло! Всё, что нам говорили – всё неправда! Неправда! Неправда!  

Подруги обняли её, успокаивали и гладили.  

– Мир зол и чёрен! Зол и чёрен! Я ненавижу его!  

Она долго кричала это и плакала. Подруги пытались её успокоить.  

– Зол и чёрен, – повторяла она, тяжко всхлипывая.  

Наконец, последний всхлип вылетел из неё, она встала с лавки и выпрямилась:  

– Не верю! – произнесла уже твёрдо.  

Подруги встали тоже.  

Они ещё постояли немного, отряхиваясь и оправляясь, а потом поплелись обратно в город.