волк в сердце дьявола

волк в сердце дьявола.  

Я души не чаяла в молодом графе, что был так статен, высок и широкоплеч. Фразы его были крылаты и дурманили мою голову, заставляли даже не задумываться в правдивости его слов. Когда Дмитрий говорил о том, в чем разбирается, голос становился громким, и он чеканил каждое слово с какой-то строгостью, а брови его, словно чёрные дуги, сдвигались к переносице в знак скорого протеста. Если же собеседник графа был не согласен с ним, то граф сверкал орлиным взором, что был требовательный и сразу заставлял прикусить язык. Спорить с Дмитрием было бесполезно.  

Сам граф был прекрасен, он говорил по русски, но с французким акцентом, что придавал его долгим речам изюминки, не было ни капли излишки.  

Волосы его, точно пшеничное поле, под потоком летнего, тёплого ветерка, ласкающего лик, и солнце дарило им каплю медового цвета, который в зависимости от времени года приобретал разные оттенки.  

Дмитрий часто приезжал в нашу усадьбу и столь прекрасно танцевал на балах: вальс, полька, казалось, что любой танец подвластен ему – прекрасному, с идеальными формами тела.  

Зачастую я наблюдала через окошко, предварительно растопив морозные рисунки на стёклах раскалёнными монетами или руками, которые я долго держала в маминых рукавицах, чтобы открыть вид на любимого графа, но тот был предназначен девушкам с подходящим статусом, а мне, простушке из деревни, оставалось любить его своей невинной девичьей любовью и мечтать о жизни вблизи с ним.  

В день, когда проходил один из таких балов, я вновь накинула на себя шаль матушки, стащила рукавицы, что сушились на печке после тяжёлой работы, и побежала к усадьбе в ожидании гостей, которые должны были прибыть с минуты на минуту. Гости не заставили долго себя ждать. С каждой минутой, величественный зал помещика наполнялся благородными, статными людьми.  

Любуясь нарядами графинь, я полностью погрузилась в свои мысли. Через некоторое время япочувствовала на своих плечах. Вполоборота я увидела солдатские погоны. Мои мысли были пусты, и я не могла даже подумать, что, повернувшись, я увижу его.  

Дмитрий взял меня за плечи с нежностью, немного тряхнул меня, так как от холода и дурмана его парфюма мне совсем стало дурно, и худые ножки, что были обуты в отцовские валенки, подкосились. Но граф во время поймал меня.  

Не могу представить, сколько прошло времени, но очнулась я в тёплой постели, в глаза бросился до пола свисающий красный балдахин, а на голове моей лежал холодный компресс, что спасал меня от температуры. Глаза мои подводили, видела я расплывчато, но, сумев разглядеть чей-то силуэт вблизи, я сумела промолвить:  

– Пить...  

Силуэт сорвался с места, наклонившись надо мной и слегка поправляя мои кудрявые волосы, падающие на бледное лицо, и заведя их за ухо, кто-то поднёс к моим губам блюдце с водой и, с аккуратностью взяв ватку, промочил мои губы.  

– Софи, пить пока нельзя, – сказал силуэт.  

И с нежностью продолжил касаться моих губ прохладной ваткой, а прохлады в тот момент очень не хватало.  

И я сразу поняла что это он, в тот момент мне казалось, что румянца на моём лице стало гораздо больше.  

Откуда-то послышалась музыка, эхом разносящаяся по удаляющимся коридорам дома. Я поняла, что бал ещё не окончен, и граф Дмитрий пропускает его из-за моей хвори.  

– Софи, как вы? – сорвалось с губ графа, и он касанием своей холодной руки дотронулся до моего лба с заботой и искренностью.  

– Граф, вам лучше уйти и продолжить веселье, а мне пора перебраться домой, царские покои не для простой девушки: ответила я, свешивая ноги с кровати, вдруг я заметила ночное одеяние, в которое было укутанно моё тело.  

– Сегодня вы ночуете здесь, вас примут как настоящего гостя, барину вашему я сообщил, и он не смог мне отказать, – сказал Дмитрий, и взор его устремился на меня. После повисла тишина, слышалось лишь дыхание его.  

прервал эту идилию его голос, что прошептал:  

– спокойной ночи, Софи, отдыхайте. С утра я зайду за вами и отведу к родным, дам лекарства.  

Я посчитала нужным не отвечать на эти слова. Быстрым шагом, по пути забрав свой мундир, граф Николя покинул команду, оставив меня наедине с собой.  

На утро оказалось, что граф сдержал данное мне обещание и прибыл к моей семье, даря лекарства и новую шаль, которая была как снег белая.  

День за днём я думала о нём и его прикосновениях, о голосе и сдержанном взгляде в мою сторону.  

Дмитрий часто являлся к нам в гости, и хозяин мой с радостью принимал его, ведь понимал, что может продать меня подороже, если граф полюбит меня.  

Утром одного дня граф прискакал на чёрном жеребце, который имел изумрудные глаза и непроглядную чёрную гриву, лишь одна белая прядь выделялась на хвосте. Перед самым поместьем конь встал на дыбы, я лишь окинула взглядом графа и продолжала нести вёдра, немного расплескивая через край воду по двору. На моё удивление, через несколько секунд ведра стали не весомые.  

– Здравствуйте, Софи, – прозвучал мужской голос, – позвольте я помогу вам.  

Он понёс ведра с водой коням, которым они предназначались.  

Позже Дмитрий отправился безмолвно в усадьбу, даже не взглянув на меня на последок.  

Вечером мне пришло очень помятое письмо. На нем была графская печать. В письме чёрным по белому было написано:  

"Милая Софи, пишет вам ваш верный слуга, граф Дмитрий. Поверьте, я не знаю, как живу эти дни без ваших голубых глаз, они невольно притягивают к себе внимание, а ваши милые губы, алые, как розы, что растут в саду моём в летнюю пору.  

***  

Поверьте, милая Софи,  

мое дыханье замирает, когда я ловлю ваш взгляд на себе, а ваши губы, которые робко шепчут несмелые фразы, заставляют мое сердце биться чаще,  

вы так безмолвны, словно тишь. И в ней готов я раствориться. И если будете войной, за вас готов я, буду биться.  

Граф Дмитрий Литовский. "  

Я закончила читать. Многие крестьяне совсем этого не умели, но когда была жива покойная барыня, она воспитывала меня словно дочь, ведь она сама была бездетной, а после кончины барышни моё обучение прекратилось, ведь барин поначалу ушёл в гульбу с головой, а после стал развивать свои владения и ему стало не до меня.  

Сложив письмо я спрятала его под подушку: если матушка или батюшка увидят, будут ругаться, ведь негоже крестьянке с графом на одном языке разговаривать.  

Граф писал мне часто, мои же ответы были написаны некорректно. Излагать свои чувства на бумаге то же самое, что подписывать себе смертный приговор. В случае шутки со стороны графа, я лишь сохраняла хладнокровие и изредко интересовалась здоровьем Дмитрия..  

С ним время летело быстро.  

Граф казался мне идеальным, часто я сбегала к нему, и мы встречались там, где я была вольна.  

Его офицерский мундир и моё старое крестьянское платье создавали вместе странную гармонию.  

Наши встречи продолжались до лета, трепетная любовь жила в наших сердцах, короткие письма, взгляды и прикосновения рук, наши босые ноги на траве, что влажные от росы, и "детки" одуванчика, которые кружились по полю после нашей пробежки с Дмитрием- всё это было по-особенному, словно сон..  

В поместье нашем было тоже хорошо, только крестьян барин стал продавать.  

Рабочие часто шептались, что помещик наш игроком стал и отыгрывается, а если нет, то в качестве долга выплачивает людьми. Меня не могло это не беспокоить, и буря эмоций стали терзать мою душу.  

Одним вечером из окна своей избы я увидела Дмитрия, что прибыл в столь поздний час. Неужели что-то стряслось?  

Я долго не отходила от окна, ждала пока он выйдет. Вышел граф, когда было уже за полночь, в руке он держал бумагу, и лишь его орлиный взгляд ослепил мою избу, а после, оседлав коня, он уехал.  

Утром кто-то безжалостно вскинул мои вещи и от шума я проснулась. Два молодых парня стояли напротив меня, смотря с издёвкой. Я молчала. Позже один из них приказал собирать мне вещи, заявив о том, что я продана (ещё с детства крестьянские люди знают, что никому лучше не перечить, потому что наказание розгами или кнутом было жестоким, а на спине оставались шрамы). Не медля, я стала собираться, взяла лишь матушкину шаль и письма Дмитрия, а шаль его накинула сверху, надеясь на лучшее.  

К вечеру мы прибыли в чьё-то поместье. Кому я была продана, мне не сказали, а два парня что сопровождали меня, смотрели с пошлостью, но ни один не решался даже пальцем тронуть меня.  

Когда мы зашли в поместье, мне показали комнату и приказали спуститься после вниз, там меня будут ждать.  

Идти я боялась, но, увидя Дмитрия, я поняла, что теперь наша любовь будет навеки. Но на лице графа была странная гримаса, взяв меня под руку, он повёл меня, не сказав ни слова. Остановились мы около кабинета, тогда Николя произнёс.  

– Будь послушной.  

Дверь отворилась. Посередине стоял большой игральный стол, в комнате был мрак, и пахло алкоголем, сразу дурманящим разум. За столом сидели ещё два молодых офицера, они с улыбкой переглядываясь.  

Дмитрий слегка толкнул меня в спину, как бы с приглашением войти. Как только я переступила порог, дверь закрылась, создавая эхо в комнате. От этого звука задрожали стены, и карты, что лежали на столе, сдвинулись с места.  

Мне предложили присесть. Долгое время господа не обращали на меня внимание, да и я не понимала, зачем нахожусь тут, до момента, пока Дмитрий не проиграл.  

Тогда один из офицеров сказал:  

– Выполняй то, что обещал, – и стал накручивать свой рыжий ус на палец, а после взгляд его устремился на меня.  

Дмитрий подошёл ко мне, поднял со стула, прижимая меня к стене. Руки его, что были так нежны когда-то, оказались чудовищно грубыми. Я молчала, не понимая, что будет дальше.  

Его руки стали трогать мои ноги, а господа смотрели, глумясь надо мной.  

Граф стал тяжело дышать, он срывал с меня платье, что пошила мне мама, и лоскутки стали падали на пол. Граф оставлял красные пятна на шее, руках, а после ему подали кнут, и по ногам пошли жуткие удары, мне хотелось умереть. Комната наполнялась моим криком и рыданиями, а также смехом господ. Когда Дмитрий закончил, он повернул меня к себе. Но я не могла смотреть ему в глаза, тогда его рука ударила меня, из носа полилась алая кровь, а граф лишь грубо целовал меня.  

Позже приказал привести себя в порядок и убраться.  

Боль заполнила каждую часть тела. Я не могла идти, спина была вся в крови от кнута, а ноги синие. Оголенная я дошла до спальни. Дмитрий не появился больше.  

На утро тело Софи обнаружила служанка. Хрупкое побитое тельце, что посинело от нехватки воздуха, висело в петле. На губах кровь, что застыла после избиения и зверского насилия. Служанка вскрикнула закрыв глаза руками. На крик пришёл граф и, увидев Софи, мрачным голосом приказал:  

– Снять и похоронить где-нибудь.  

Когда после его приказа действий не последовало. он закричал:  

– делайте что-нибудь, снимите её!  

Под бездыханным телом Софи лежала записка.  

"Мой граф, я отдала тебе себя. Моё сердце замирает безответно и навсегда. Так почему же со мной ты поступил так жестоко.?  

за что ты бил те руки и лицо? ведь я тебе их подарила. Я не могу существовать на белом свете, ведь не смогу тебя принять. Прощай, слуга твоя София. "  

Софи похоронили на крестьянском кладбище, в не знамо каком месте.  

Дмитрий же прожил ещё около месяца, а после дуло его пистолета направилось на него самого, и сгустки крови окрасили итальянские шторы.