Черные сестры

Возможно, я выпил слишком много шампанского, или от терпких духов Кларисс, дребезжащего сияния люстр помутилось в голове, но джаз этим вечером – зловещая какофония, безумная истерия. Лоснящиеся лица музыкантов – уродливые, лица монстров, искаженные золотисто-коричневые пятна. Сквозь клубы сигаретного дыма и мельтешение красок – женский силуэт в широкополой, почти карикатурной шляпе с черными перьями. Длинное платье, такое же черное, скрывает слишком худое тело – обнажены лишь запястья, мертвенно-бледные, как и серьезное красивое лицо, будто вылепленное из воска; тонкий нос, глаза – темные провалы, подобные бездне – пусты и бесконечны.  

Она смотрит прямо на меня, с другого конца зала, но я словно чувствую ее леденящее, гнилостное дыхание – и впервые не знаю, кто передо мной: человек или... кто-то другой. До чего же приятно.  

– Это одна из сестер Блэкворд, – Кларисс пробирается ко мне, извиваясь как змея, маленькая, стройная, будто мальчишка, вручает бокал с осточертевшим шампанским.  

– Больше нет ничего, – нехотя оправдывается и переводит взгляд на ту женщину – Блэкворд.  

– Они живут за городом, у реки, в старом готическом особняке – такая банальность. Они все время ходят в черном, в вечном трауре – когда-то их было четверо. Потом одна умерла, утопилась в пруду от несчастной любви, был еще громкий скандал… и тогда начались странности – их все еще четверо.  

Кларисс выдохнула, залпом опрокинула бокал – хрустальная струйка стекает с уголка нарисованного бордового рта.  

– Кажется, наше дело. Все молчат. Четыре так четыре, кто из них кто – думать не хотят. А ведь одна мертва… и опасна. Все мертвые опасны.  

– Не опаснее живых. А ты, кажется, переборщила, – Кларисс скоро станет глупо хихикать. Я мимолетом касаюсь ее щеки – горячая.  

– Пойдем, пойдем скорее. Пока гости не стали разбредаться, и хозяева не прознали, что мы тут лишние… меня уже тошнит от этой, – она брезгливо поморщилась, – музыки…  

Кларисс скорее тошнило от выпивки, но сестрица Блэкворд исчезла, а с ней – весь темный флер, демонический дух, и веселье вокруг – праздничная обертка для пустоты.  

Прочь.  

Проселочную дорогу размыло дождем. Мы остановили автомобиль на обочине, в тени раскидистого граба. Кларисс нервно барабанит пальцем по рулю.  

– Как представимся? Заблудившимися путниками?  

– Можно и так… – от дома, скрывающегося среди старых слив, увитого плющом, покрывшегося мхом, веет затхлостью и смертью. Это место для меня – дурман.  

– Не нравится мне это дело, – бормочет Кларис, – и ты мне не нравишься. Ты за меня, помнишь?  

– Уймись, – я уверено улыбаюсь. – Я просто в предвкушении…  

– Это и пугает. Идем, – она проверяет пистолет в маленькой кокетливой сумочке, поправляет золотистый завиток на виске, подкрашивает губы. Будто бы ее что-то спасет. Кто-то кроме меня.  

Нам сразу открывают дверь, нас приглашают внутрь и любезно выслушивают.  

Мрачная гостиная и четыре сестры в черных шифоновых платьях, задрапированные в черный тюль, скрытые под черной вуалью очаровательных шляпок. При дневном свете – их лица болезненно-желты, а глаза тусклы. Одна из них кукла, но как отличить, когда от каждой сладостно смердит болотом?  

Они говорят свои имена – Бэль, Ирэн, Марго, Сесиль, – и когда представляются – совершенно не похожи: ни лицом, ни нарядом, ни шепотом голоса. Но пустой разговор о погоде – и они вновь сливаются, воспоминания путаются, и разум – в тумане.  

Дорога к городу подробно рассказана, скупо описаны скромные достопримечательности, выпито по две чашки ароматного травяного чая.  

Кларисс теряется. Она ждет от меня знака, но мне нечего сказать.  

Тягостная пауза. Уходить нам рано, а причин остаться нет – только если не проявить откровенность.  

И одна сестер разбивает тишину, проявляет эту самую откровенность:  

– А вы ведь лжете. Я видела вас вчера у Рейнольдов, вы, – она смотрит на меня, – не могли отвести от меня взгляд, а вы, – на Кларисс, – собирали глупые сплетни.  

– Сесиль!  

Точно – Сесиль. Та же глупая шляпка, тень от которой скрывает лицо.  

– Ты же обещала! Клялась, что больше никогда, и вновь сбежала на вечеринку, – кажется, это Марго – самая старшая.  

– Прошу вас, не ругайте ее, – Кларисс спохватывается, изображает свое самое искреннее раскаянье. – Уж лучше сердитесь на нас за этот бесстыжий фарс… просто… любопытство мой страшный грех, особенно любопытство к таким таинственным историям. И это связывает нас с Энди, – она обняла мою руку, – сильнее любых брачных церемоний. Он писатель, замечательнейший писатель, мы собираем по миру мистические истории, легенды, а потом Энди придает им литературную форму: превращает в увлекательный детектив или душераздирающую драму.  

– Думаете, наша история могла бы стать основой для романа? – Марго дружелюбно улыбается. – Это в какой-то степени льстит, дорогая Кларисс. Но в нашей семье нет никаких пугающих тайн. Из тех, что можно поведать миру.  

– Когда Бэль умерла, мы были вне себя от горя, – Ирэн трагично опускает ресницы.  

Та, которая представилась Бэль, согласно кивает:  

– Да-да, это было ужасно.  

– Так больно.  

– Несправедливо.  

– О, – Кларисс не знает, что сказать, неуверенно поглядывает на меня. А я начинаю догадываться – и не удерживаюсь, представляю Кларисс в трауре.  

– Вас должно быть смущает, что я говорю о своей смерти, – Бэль издает смешок. – Но, разумеется, я не та самая Бэль.  

– Конечно, нет… – ехидно и горько.  

– Сесиль! Прекрати.  

Сесиль поджимает темные губы.  

Я наконец-то начинаю их различать.  

– Я не понимаю, – Кларисс сама невинность. В голубых глазах блестят слезы, щеки покраснели от растерянности – не сомневаюсь, что и она начинает догадываться и нервничает от этого еще больше. Желание перестрелять их всех четверых, не разбираясь, можно ощутить на вкус – к счастью, только я так хорошо ее знаю.  

– Нужно показать вам пруд, – сестры вскакивают с кресел – одновременно. Мы идем следом, как покорные овцы. Кларисс не отпускает мою руку, она храбрится, пот перебивает духи, она прикусывает губу, оставляя на белоснежных зубах кроваво-красную помаду – так и хочется слизнуть.  

Мир в синем тумане, он удушает, он пробирает до костей, окрашивает реальность тягучей иллюзорностью. Пруд укрыт сине-зеленой ряской, и лиловые цветы лотоса – единственные яркие пятна.  

Сестры медленно ступают в грязную воду.  

– Да вы все мертвы… – Кларисс заворожено склонила голову, ее сумочка вместе с пистолетом с судорожным хлюпаньем падает в грязь.  

– Мы все живы! – восклицает Марго, и вода от звуков ее голоса бурлит, тихая гладь вздымается морскими волнами.  

– Мы живы уже не первую сотню лет…  

– Мы смутная легенда…  

– Мы вчерашний скандал и глупая сплетня…  

– Мы все как одна.  

– Когда Бэль умерла, – Ирэн ступает на шаг вперед, покачивается, словно пьяная, цепляется тонкой рукой в плотной черной перчатке за скользкую ветку орешника, – мы не смогли с этим справиться. Мы жили друг для друга, мы все, что у нас было, после смерти родителей… мы не могли смириться с тем, что она нас бросила, променяла на вечный покой.  

– Демоны немного просят за помощь, – Марго смотрит на Кларисс, потом на меня. – Не так ли?  

Пару сотен лет – и думают, что все знают. Но совершены, прекрасны, бесподобны.  

Проклятые черные сестры – любоваться ими, столько редкостная радость.  

– Вам постоянно нужны жертвы, – Кларисс все еще держится, но ее маленькая атласная туфелька полностью промокла.  

– Нам нужны тела, – Бэль ухватила Сесиль за руку – та стояла словно манекен, не дыша, напряжена, глаза смотрели в пустоту.  

Марго с легкостью оторвала рукав ее платья, обнажая гниющую кожу, сняла перчатку, нежно провела длинными белыми пальцами по иссиня-черным пятнам, сомкнула когти, вырвала с легкостью кусок мертвого мяса.  

Сесиль не шелохнулась  

– Ты только посмотри! Бедняжка Сесиль! Поэтому она и не удержалась – сбежала одна в город, развеяться напоследок… Но скоро все наладится, скоро, дорогая Кларисс, ты станешь ею… скоро ты… Энди… станешь свободен.  

Куски плоти Сесиль падают прямо в пасть демона.  

Кларисс пытается сделать шаг назад – но вода не отпускает, ищет взглядом бесполезную сумочку, давно поглощенную землей, смотрит на меня, не моляще – требовательно.  

Но не может сказать ни слова – туман залепил ее хорошенький ротик. А это значит, что сестры не лгут, я действительно свободен. И моя маленькая охотница, хитрая лисичка поймавшая демона в наманикюренные коготки, теперь несчастная жертва своей самоуверенности. Она делает еще один шаг вперед, к смерти, или к другой жизни – как посмотреть. Личность Кларисс не сотрется, а лишь сольется. И Сесиль… и Бэль, и Марго, и Ирэн – все они давно не они, а десятки женщин, прекрасных мертвых женщин, насыщающих дикого болотного демона.  

С чего он взял, что я хочу делиться своей женщиной?  

Посмел считать, что одаривает меня своей милостью.  

Мне он не чета. Мне он разве что закуска… с аппетитным десертом, облаченным в черное.  

– Вот видишь, – Кларисс дрожит, укутавшись в одеяло, заляпала грязью салон автомобиля, но сейчас – все равно. – Я же говорила, что настанет время – и ты спасешь меня без приказа, спасешь меня по своей воле. Потому что, – смотрит мне в глаза, так серьезно, – я держусь с тобой как с равным, как с человеком, а не чудовищем. Демоном.  

Я сыто улыбаюсь.  

– Вот дурочка… просто ты бы ужасно смотрелась в черном.