Грехи и корона

– Говорят, король при смерти, – Грау по-кошачьи мурлыкнула прямо мне в ухо – так что мурашки пробежали, потянулась, и я в который раз залюбовался. Раскрашена как актриса, в бесстыже облегающих кожаных брюках и неизменном алом плаще, но нужно быть совсем глупцом, чтобы купиться на этот безвкусный наряд и милое личико.  

Не почуять ее опасность.  

– Хоть тут избавь от этих разговоров, – тут, это в «Безобразном приюте», приюте для воров и убийц, затерянном среди узких улочек Нижнего города.  

– Не прельщают перспективы уместить свой зад на Красный Трон?  

Красным трон был от мягкой обивки, но в замшелых легендах говорится что-то про «кровью обагрен», а в кабаках – о пролитом вишневом варенье. Всем известны три греха нынешнего короля, моего достопочтенного батюшки, Ульриха Четырнадцатого – обжорство, обжорство и еще раз обжорство. Такие мелочи как леность и глупость даже терялись на впечатляющем фоне его величественных телес. Зато жрецы довольны, и министр Хедвин, и народ тоже не жаловался – под мудрым руководством Совета, жилось получше, чем при честной королевской власти в соседних странах.  

– Думаешь о славном будущем? – Грау забарабанила пальцем по столу.  

– Думаю, – я тяжело вздохнул и отставил кружку с недопитым пивом – кислым, так что скулы сводило. – Предпочел бы вечную праздную жизнь, чем королевские обязанности.  

– Обязанности, – от ехидства Грау стало тошно. – Какие такие обязанности могут быть у марионетки жрецов?  

Она права – в этом и проблема. У меня нет амбиций. И трус я еще тот, но страшит меня не обладание властью, а то, что корона – хуже рабского ошейника. Рабы хоть в мыслях свободны, а вот короли Ротеланда лишь куклы, намертво опутанные нитями своих пороков и сказок служителей Хранящего Вечность Господина.  

Я умею вынюхивать. Различать, где тонкая грань между абсурдными слухами и еще более абсурдной правдой.  

Поговаривали, в молодости отец, будучи принцем-наследником, человеком слыл проницательным, думал о реформах, о новых завоеваниях… да, сладкое любил и тогда – но это мелочь. А как только Пресветлый Арвис надел на него корону и провел ритуал причащения, Ульрих стал меняться, медленно, но неизбежно. Власть-то любого меняет, понятное дело, но я читал хроники, осторожно расспрашивал стариков – и история эта повторялась слишком часто, чтобы быть совпадением, проклятым роком королевства. Были и доказательства, но что с того – никто не пойдет против жрецов.  

– Бездна, Грау, я не хочу этого, – я не смог сдержать в голосе страх.  

Интересно, какой из моих пороков корона введет в абсолют? Лицемерие, то в чем я достиг наибольшего совершенства? Вряд ли, слишком опасно. И похоть приносит венценосным особам много проблем. Трусость? Эгоизм? Тщеславие? Хотя последнее у меня носит странную форму, ведь я сижу в дешевом кабаке, вдыхая тяжелый запах пота и пива, сижу в компании самой подозрительной женщины Ротеланда, а не наслаждаюсь высшим обществом и дорогими напитками во дворце.  

Просто, высшим обществом я наслаждался вчера. И чтобы там не считали романтики, с ними вести беседу намного приятней, чем преступниками… но и намного скучней.  

– Знаешь, высочество, я буду по тебе скучать. Твои нелепые попытки слиться с местным отребьем меня всегда веселили.  

– Я просто наблюдаю за жизнью народа, – так я всегда отвечаю министру Хедвину, единственному, кто рассмотрел за маской беспечного балагура и развратника что-то большее.  

Мне так и не удалось перехитрить его шпионов.  

– Ты просто любишь игру, любишь карты и ласку лезвия ножа у твоего горла. Любишь чувствовать себя хитрее братьев, избранным, героем авантюрного романа. Ты же знаешь о ритуальной короне, простом символе, простом и мирном способе жрецов удерживать власть в своих руках. О своей судьбе.  

Театральность – неотъемлемая часть натуры Грау.  

– И к чему ты это ведешь? Я знаю, что собой представляю. И что ждет меня на этом проклятом троне… если что-нибудь не придумаю.  

– Как хорошо, что у тебя есть замечательная я, – зеленые глаза Грау возбужденно блестели, – которая все уже придумала.  

Я лгу, сколько себя помню, и в ответ не доверяю никому, но ей – поверил.  

Грау плевать на меня, плевать на страну – но она давно мечтала оставить в дураках жрецов. Чисто из любви к искусству.  

Хедвин всегда смотрел на меня с упреком. С раннего детства его всезнающий неодобрительный взгляд преследовал меня – то я сбежал с бесполезных занятий по истории народов, подкинув учителю записку с местом тайной встречи его нежно любимой жены и лучшего друга, то подрезал подпругу на седле коня братца, чтобы тот проиграл глупый спор на охоте, то разбил любимую вазу дальней родственницы министра, принцессы соседнего государства и моей невесты – милейшей Крисельи Лугарской.  

Криселья – еще одна проблема. Во дворце она появилась два с половиной года назад, когда мне было шестнадцать – старше, выше, и невзрачная такая, что на фоне наших расфуфыренных леди терялась совершенно. Мрачная девица в смешных пышных платьях с изуродованным лицом – длинный тонкий шрам пересекал левую щеку, отчего Криселья одним своим видом наталкивала на мысль о великой трагедии. Жрецы называли ее язычницей и наставляли на путь истинной веры, но у них там – в Лугарии – просто свои боги и традиции, и каждая высокородная женщина немножко жрица, символичная, и все же раздражающая постоянными молитвами. Но что бесило больше всего – Криселья никогда не смотрела в глаза собеседнику, всегда пряталась – за молчанием, вежливыми улыбками, за надежной спиной дядюшки Хедвина.  

И сейчас эта парочка поймала меня на выходе из спальни леди Альвины, где я из-за всех сил старался забыться, отвлечься от тревоги и сомнений.  

– Ваше величество, – Хедвин поклонился, следом Криселья, и сразу все стало ясно.  

Сердце ухнуло, и ладони вспотели, приятная расслабленность улетучилась без следа.  

– Когда коронация?  

Да, не тяни, министр. Скажи, сколько мне осталось?  

Но тот опять со своим неодобрительным взглядом.  

– Сначала следует почтить память вашего отца.  

Говорит так, словно я обязан сожалеть о его смерти. Его смерти как родителя – никудышного эгоистичного родителя, – а не короля. Нет уж, такой лжи от меня не дождетесь.  

– Почтим, никуда он не денется. Меня больше интересует корона…  

– Его величеству не стоит беспокоиться по пустякам.  

Я вздрогнул от слов верховного жреца, от его неожиданного бесшумного появления. Откуда он только здесь взялся? Но ведь не мог же Пресветлый Арвис обделить нас своим вниманием в этот знаменательный час.  

– Служители готовы принять на себя все заботы – пусть эти три дня до благословения Хранящего Вечность пройдут в благостном предвкушении…  

Пресветлый Арвис не знал меня настоящего – я искренне на это надеялся. Я презирал отца, я уважал Хедвина, но лысого коротышку с лисьим взглядом и безвозрастным лицом я ненавидел и боялся. Он всегда появлялся в самое неудобное время, парой льстивых слов задуривал голову и улыбался, извечно улыбался – хвалил ли ребенка или выносил смертный приговор мятежнику.  

Приподнявшись на цыпочки, он приобнял меня и мягко увел от раздраженного Хедвина и смиренно склонившейся Крисельи, нашептывал, что должен я делать все эти три дня предвкушения коронации и причащения, восхвалял милость Хранящего Вечность Господина, Бога, в которого давно уже никто не верил. И с каждым его словом я сильнее и сильнее убеждался – без помощи Грау я погибну, и плевать на риск, на кощунственный ненадежный план. Если желаю стать королем – то должен следовать традициям, что намного крепче королевской власти.  

Улизнуть из дворца удалось лишь через сутки. Но Грау уже ждала меня с готовым планом.  

***  

Грау в очередной раз переплела косу – казалось, туже некуда, но непослушные волосы вечно норовили вырваться на свободу в самый ответственный момент, залезть в глаза или защекотать, разбивая сосредоточенность. Она вздохнула, медленно и глубоко, успокаиваясь.  

Грау была уверена, что совершает большую глупость, но решение не одна она принимала, и не за минуту – план старый, план глупый и совершенно безнадежный. Пойти против жрецов! Против Арвиса, чей возраст давно минул сотню лет. Человека столь опытного и безжалостного, опасного несомненно, и все же – излишне самоуверенного. Когда столько времени – ах, да почти вечность! – стоишь на вершине, то веруешь не в божественную милость, а собственную непогрешимость.  

К юным принцам это тоже относится. Самовлюбленным, жестоким. Слишком умным, чтобы обманывать всех вокруг и слишком глупым, чтобы не быть обманутым самим собой. Слишком опасным и непредсказуемым, чтобы принять проклятье Пресветлого Арвиса.  

Грау ждала, пока солнце станет в зените, зальет древнюю башню светом, пробьется лучами сквозь дряхлую крышу. Величайшая наглость из всех возможных – ограбить Оплот Вечности – неприкосновенный, оттого и разваливающийся от старости – среди дня, у всех на виду. Но именно сейчас там меньше всего бродит послушников-магов, именно сейчас Грау имеет наибольшую силу – и даром, что прозвана ночной кошкой. Именно сейчас распростертому вокруг городу совершенно все равно, что творится на вершине башни служителей Хранящего Вечность Господина – яркое солнце слишком застит глаза.  

Грау объяла свет и замолилась своему богу, богу Солнца, Ветра и Войны родной Лугарии, и сама стала светом, солнечным ветром, растворилась и прыгнула вниз, сквозь щели на крыше.  

Оказалась внутри.  

Пробраться незамеченной не было и шанса.  

Бездушное тиканье и скрип механизмов раздробили чары солнечной магии, и Грау вновь скована в тисках материального тела. Слишком далеко – высоко – от цели.  

Собрав все силы, она сотворила веревку, обычную, длинную, прочную. Привязала крепко к самой надежной с виду балке, сложила руки в молитве, чтобы защитить ладони от трения – и стала спускаться вниз. Легко, воздушно, красиво. Ее стихия.  

Послушники паниковали. Запрыгивали на летающие диски, нелепо бросались молниями. Грау ловко уворачивалась – должно быть, в своём наряде она теперь совсем-совсем как цирковая артистка, порхает над ареной – над алтарем, уставленным реликвиями, золотом и драгоценными камнями. Впечатляющее разыгрывалось представление.  

Все оказалось проще, чем думалось. Намного проще, почти забавно – и незачем было столько предаваться сомнениям.  

Растерянный человек – смешон и беспомощен, какими бы силами не одарил его бог.  

Главное – сделать все быстро. Прежде чем Арвис узнает и прибудет сюда во всем своем великолепии и всесилии.  

Простое ограбление. Ухватить как можно больше сокровищ – и главное сокровище, огромный алмаз, обрамленный золотой пирамидой. И сбежать. Но успеть перед этим коснуться короны, что хранилась здесь до ритуала – коснуться, сказать заветные слова – и все.  

Одаряя воздушным поцелуем послушников, поверженных ужасом ее святотатства, Грау торжествующе улыбалась, но ругательства сдерживала с трудом – коса все-таки растрепалась, прядка хлестнула по лицу, и невыразимо захотелось почесать щеку.  

Неужели все получилось?  

***  

– Это точно настоящая? – я подозрительно повертел корону в руках. Выглядела достоверно, но… Я никак не мог понять, что не так.  

Грау раздраженно фыркнула.  

– И какой смысл мне тащить тебе ненастоящую?  

Резонно, и все же, в том, чтобы настоящую тащить тоже не много смысла – проверить-то я никак не могу. Ценности в ней никакой, простой серебряный ободок, изуродованный шестеренками – сделать подделку недорого стоило, и вдруг эта подделка сейчас передо мной, а та, заклятая, осталась на месте. Мало ли зачем.  

– Ох, уймись. Я подменила корону лишь в благодарность за помощь, что задержал Арвиса, пока мне приходилось, рискуя жизнью, пробираться в башню и сражаться с обезумевшими жрецами!  

– Ради бесценных сокровищ, – я понимающе кивнул.  

– Ради бесценных сокровищ, – задумчиво повторила Грау. Она выглядела уставшей, как никогда. Сквозь ткань перчаток темнела кровь, лицо в грязи, и все еще блестело от пота, и краска растеклась…  

Ах вот оно, что не так.  

Понятно, отчего все время Грау следила за своей маской – ведь на ее левой щеке отчетливо заметен тонкий глубокий шрам.  

И все странности вдруг обрели логичное объяснение.  

Я слишком быстро отвел взгляд, и она настороженно нахмурилась:  

– Что?  

– Ничего. Что же, спасибо за помощь – надеюсь, каждый останется при своем: ты при деньгах, я… при относительной свободе.  

Я вышел из комнаты слишком быстро. Не подумал даже, что сбегаю из собственных покоев – выгодно расположенное окно позволяло принимать ловких гостей нежелательных двору, и Грау сразу же после посещения башни пришла сюда.  

Но пару раз Грау и заходила через дверь. В одном дворце все же живем.  

А я узнал свой самый большой порок – доверчивость и глупость. Слепец! Думал, что имеешь всех вокруг, а тут оказывается тебя… проклятая, лживая язычница!  

– Ваше величество!  

В глазах темно от глупой детской обиды и злости, я шел, не разбирая дороги, и столкнулся с министром Хедвином. Свернул бы ублюдку в ярости шею, да он намного сильней.  

– Я думал ты умнее, – и вновь этот укоризненный взгляд. Как он так быстро все понял? Что я обо всем догадался…  

– Очень смешно! Наверное, почти так же, как обсуждать мой ум со своей любимой племянницей!  

– Ты ведь не желал видеть в моей любимой племяннице кого-то кроме навязанной невесты-дикарки, вот и пришлось познакомить тебя с Грау, девицей по вкусу.  

– И вы просто с ней решили помочь мне освободиться от проклятья жрецов?  

– Не тебе – всему королевству.  

Я заткнулся. Может он лгал, ведь Грау, Криселья, моя невеста-дикарка, тоже жрица, и кто знает, действительно ли она подменила корону или же обратила чары артефакта на благо своему богу. И стану я теперь марионеткой Хедвина в борьбе за власть с Пресветлым Арвисом. Да и вовсе, получилось ли у нас обмануть служителей Хранящего Вечность, или это их очередная уловка?  

Сбежать бы, но это значит проиграть. Да и младшие братья даже без проклятой короны слишком ничтожны, чтобы править достойно. И дорогая невеста так просто от меня не избавится – особенно теперь.  

Так странно оказаться вдруг почти в нее влюбленным.  

Коронация завтра, но время еще есть – я что-нибудь придумаю. Придумаю, как стать настоящим королем.