Перо

На растрескавшемся глянце пыльного стола в раскрытом футляре лежало гусиное перо. Рядом стояла фарфоровая пузатая чернильница, а над ними гордо возвышался заплывший воском и позеленевший от старости бронзовый подсвечник. В темную, пронизанную забвеньем комнату сквозь затянутое паутиной окно едва пробивался солнечный свет. Перо вдруг почувствовало легкое дуновение ветерка, то ли нашедшего щель между створками окна, то ли пробравшегося под дверью, и встрепенулось. Окинув растерянным взглядом окружающие предметы, грустно вздохнуло и окунулось во вспоминания.  

Когда оно впервые попало на этот стол, то лежащее в фуляре белоснежное перо, утонченное как истинный аристократ, встретило серого провинциала презрительным взглядом. Чернильница громко хмыкнула, оставив на чистом листе бесформенную кляксу, и только подсвечник, встав на защиту, капнул горячим воском на неприветливых хозяев:  

– Не обращайте внимания на этих снобов. Не хочу напоминать этому джентельмену, но видимо придётся, – он кивнул в сторону белого пера, – что когда он появился здесь впервые, то выглядел не намного лучше вас.  

Чернильница захихикала, разбрызгивая мелкие капли, а аристократ захлопнул футляр.  

– Ну а вы, сударыня, – треск свечей на подсвечнике показался слишком громким в наступившей тишине, – насколько я знаю, вообще были обыкновенным куском белой глины.  

Настал черед обидиться чернильнице. Она надулась словно жаба и отвернулась.  

После всех косметических приключений, острый как бритва перочинный нож превратил провинциала в элегантного красавца. Он, поскрипывая, танцевал по глади листа, выделывая замысловатые па, а едва поспевающие за ним чернила раздраженно брызгали слюной.  

– О чем ваш танец? – подсвечник восхищенно следил за его движениями.  

– О море!  

О, море! – закатила глаза чернильница. – А что такое море?  

– Это большая лужа! – крышка футляра приподнялась и снова захлопнулась.  

– Больше, чем та, которая была у нас после сильного ливня? – чернильница посмотрела на пол. – Там так красиво плавали книги.  

– Больше! Много больше! – перо кружилось не останавливаясь, – оно бескрайнее как небо. Иногда тихое как предрассветная ночь, а иногда яростное как снежная буря за окном.  

Все притихли, а перо продолжило:  

– И по нему ходят пароходы. На одном из них стоял мальчик в бескозырке с развевающимися на ветру ленточками. Он держал за руку женщину, и восторженно смотрел на стремительно летящих над водой дельфинов. Женщина...  

– Мальчик с мамой? – аристократ откинул крышку футляра и усмехаясь, наблюдал за танцующим пером.  

-... была очень печальна и глазами, полными слёз, смотрела на исчезающий вдали берег.  

– Знакомая история, – ища подтверждения своих слов, белое перо посмотрело на подсвечник, но тот не обратил внимания.  

– Продолжайте, продолжайте! – чернильница в нетерпении подалась вперед.  

– Она прижимала к груди письма от мужа и, судя по штемпелям – с фронта, – серое перо с благодарностью посмотрело на зрителей.  

– Он... погиб? – подвечник моргнул и крошечная капля воска упала на чернильницу, но та даже не почувствовала этого, – А иначе зачем уезжать...  

– Да... – выдохнул танцор.  

– Она уехала в Париж, вышла замуж за богатого эмигранта, жила долго и счастливо до самой старости, – с ядовитым сарказмом произнес аристократ и демонстративно отвернулся.  

– Вы злой и вздорный старикан! – вскипела чернильница.  

– Господа! – рыкнул подсвечник, и повернулся к замершему на мгновение перу. – А что дальше? Они нашли мир и покой?  

– И да и нет, – оно медленно шло по листу, затем разбежалось, и взлетело над столом.  

– Как это? – удивилась чернильница.  

– Ночью пароход зацепил морскую мину и затонул... – закончило оно на одном дыхании и, опустившись на лист, поставило жирную точку.  

В комнате стало так тихо, что казалось как-будто и воздух затаил дыхание.  

– Простите! – серое перо вдруг обратилось к белому. – Вы не знаете, почему до сих пор пишут гусиными перьями, хотя уже давно есть стальные, которые не стираются и их не надо затачивать?  

– Привычка... наверное, – застигнутый врасплох джентельмен не знал что ответить.  

– Это не правда, – растягивая слова, подсвечник окинул взглядом стоящие на полках книги, – в стали нет души, а без этого всё написанное рождается мертвым.  

Тогда впервые перо поняло смысл своих движений. И с тех пор, раз за разом ныряя в чернильницу, оно полностью отдавалось вдохновению.  

***  

Тихо скрипнула дверь, и в комнату тяжелой походкой вошел старый Писатель. Смахнув пыль со стола, он осторожно поставил на него фотографию в рамке и, не сводя с неё печальных глаз, сел в кресло. Перо пригляделось и, узнав запечатлённых на ней людей, вдруг всё поняло.  

Уже долгое время оно не танцевало. И вот сегодня показалось, что Муза вернулась. И что это не ветерок, а её прикосновение наконец-то разбудило его. Попыталось приподняться и, несмотря на то, что чернила давно высохли, а от свечей на подсвечнике осталась небольшая застывшая лужица воска, решило станцевать свой последний танец. Раздался тихий хруст, и оно, не понимая что случилось, вновь услышало как волны бьются о борт парохода, на борту которого стояли улыбающиеся мальчик и его мама.