Где находится голова хвоста Часть 1

Пролог  

Вряд ли по названию рассказа догадаешься, о чём пойдёт речь. А речь пойдёт о дороге. До семи лет по этой дороге приходилось ездить три-четыре раза в год в режиме «туда-обратно». Ездили втроём: я, бабушка и дедушка. Последняя детская поездка состоялась в 1967 году, следующая — только в мае 1978. Название этой дороге, от века — железная. Первой поездки на поезде я не помню. В сознание железная дорога вошла незаметно. Существует, вот, такая дорога. Называется железной.  

Жили в Свердловске. Екатеринбург теперь. Многочисленная наша родня жила в городе Богдановиче, в ста километрах от Свердловска. В гости к родне ездили поездом. Город назвали в честь Евгения Богдановича. Чем же он заслужил такое особое внимание? Объясню. В 1864—1865 году Вятскую и Пермскую губернии накрыл неурожай. Потому-то в январе 1866 года по приказу министра внутренних дел России П. А. Валуева, велено было порешать вопрос о проблемах с продовольствием. Поручили это генералу от инфантерии Евгению Васильевичу Богдановичу. А уже в марте Евгений Васильевич доложил, что решить вопрос можно, если построить железную дорогу из внутренних губерний до Екатеринбурга, а потом и дальше до Тюмени. В апреле 1868 года Богданович получил разрешение на экспедицию в эти районы. Прошло семнадцать лет. В 1885 году газета «Екатеринбургская неделя» написала об открытии железной дороги. За заслуги Е. В. Богдановича перед отечеством, основанную в 1885 году узловую станцию Оверино Уральской железной дороги, назвали в его честь. Так появился на карте город Богданович.  

Детские впечатления  

В дошкольное детсво, узнав, что в ближайшее время едем в Богданович, я торопил время и ждал того дня, когда я окажусь в вагоне. На это время я забывал о самолётах. На вокзал прибывали с большим запасом по времени. Иногда это было продиктовано тем, что поезд отправлялся вечером или даже ночью. Билеты заранее не приобретали. Потому и приезжали на вокзал заранее. Дед шёл в кассы, а я и бабушка отправлялись в буфет. Там покупали мне стакан томатного сока. Казался он неимоверно вкусным. Стакан сока стоил одиннадцать копеек. Но сок был не солёный. Потому на прилавке стояли баночки с солью и водой. В воду опускали чайную ложечку, после того, как размешаешь соль в стакане. Бабушка брезговала. Боялась, что кто-нибудь, отпив сок и поняв, что он не солёный, опускали ложку, как говорила бабушка, в «занюханный» стакан. А ещё покупали коржик. Коржик на вокзале вкуснее тех, что покупали в буфете какой-нибудь столовой. И сахару на нём было больше.  

Уже с входа в вокзал я погружался в таинственный мир железной дороги. Всё было необычным: тоннель, по которому шли к своему поезду, стоящему где-то на платформе; специфический запах сгоревшего угля; блеск отполированных рельсов; черномазое страшилище паровоз. Иногда вдоль платформы медленным ходом долго и нудно тянулись товарные вагоны.  

А перед этим, откуда-то сверху, гнусавый голос диктора предупреждал, что по такому-то пути проследует товарный поезд. Порой доносились непонятные обрывки речи — это невидимый станционный громкоговоритель давал кому-то непонятные указания.  

Поражали силачи-носильщики в фартуках. На груди у них висела бляха с номером. Впечатляла их телега, на которой всякой поклажи было наложено выше меня. На плечах у них, как гирлянды висели чемоданы. Таких силачей можно было увидеть только на вокзале.  

Пугал «эшелон» телег с мешками, который по перрону тащил за собой небольшой колёсный трактор. Появлялся он на перроне невесть откуда. Я думал, что заезжают они на платформу через туннель. Но как они проезжают по ступенькам? Люди сторонились, уступая дорогу. Дед сказал, что это посылки и письма из почтовых вагонов выгрузили или будут загружать. А заезжают в конце платформы. Там место специально оборудовано. Даже сходили и посмотрели. Видимо, когда предстояло ехать поездом местного формирования, приходилось долго ждать отправку. Летом с дедом в таком случае гуляли по платформе. А я расспрашивал деда о назначении всяческих деталей вагона.  

Вдруг до ушей долетал чередующиеся глухой и звонкий звуки, будто ударяли по железу. Это обходчик вагонов с молотком стучал по колёсам и буксам. Смешным показалось слово «букса». Дед сослался на немецкое происхождение этого слова, означающее — коробка. Дед дал детальное разъяснение смысла этой, казалось бы, глупой работы. Был момент, и я захотел стать осмотрщиком вагонов. Дед смеялся тогда надо мной.  

Вот и наш вагон. Бывало, что собиралась очередь у входа. Тётенька в форменной одежде просит показать билеты. Кто-то их приготовил заранее. Иные, судорожно роясь по карманам или сумкам, искали ту заветную, с дыркой в центре, картонку, которая давала возможность зайти в вагон. На этой картонке иголочками были проткнуты мелкие дырки. При рассмотрении билета на свет, можно было понять, что это буквы и цифры. Дед, на мой вопрос о том, как удаётся так ровно прокалывать дырки, говорил, что делают это компостером. Что за компостер — было совершенно не понятно. Так же я не получил ответа про назначение дырочки в центре билета. Теперь, конечно, знаю.  

Мы входим в вагон. В зимнее время, только открыв дверь в тамбуре, в лицо ударял тёплый воздух. В вагоне тепло, а потому кажется невероятно уютно. И это создавало какой-то необъяснимый комфорт. Специфический запах, к которому подмешивался запах табачного дыма. Курили в вагонах во времена моего детства. Всё казалось необычным. И полки, и светильники. Раскладывающиеся боковые места. Топка с котлом для горячей воды. Даже туалет казался необычным.  

Чаще ездили в общих вагонах. Иногда в плацкартных. И довелось даже ехать в купейном. Купейный вагон поразил меня своим уютом и очень мягкими сидениями. На этом поезде до Свердловска доехали очень быстро. Я не успел насладиться поездкой. Поезд ни разу не остановился. Так я узнал о существовании скорых поездов. А обычные поезда, как говорил дед, останавливаются у каждого столба.  

Довелось проехать и на автобусе. Автобус марки Икарус. В ту поездку мы встали на переезде в районе Курманского разъезда. Перед шлагбаумом наш автобус стоял первыми. Я рассматривал маленький домик, который стоял у самой железной дороги. Расспросил деда про этот домик, про человека, который стоял на переезде с флажком до тех пор, пока не проследовал поезд. Человек ушёл в домик, а шлагбаум после этого открылся. Я спросил у деда, почему у этих ворот такое странное название. Дед опять сослался на немецкое происхождение этого слова. В переводе с немецкого это означает упавшее дерево. Дед остаток пути до Богдановича рассказывал мне о том, зачем и как работает вся эта система, и откуда этот человек узнаёт, что скоро прибудет поезд.  

Меня так зачаровал этот, почти игрушечный, домик у самой дороги с его дымящейся трубой. Закралась мечта: вырасту и буду работать на переезде и жить в таком домике. Поделился неожиданно возникшей мечтой с дедом. Тот смеялся: — фантазёр ты, Виталька! В этом домике не живут. Люди сюда на работу приходят. А живут в нормальных домах.  

В те годы до Богдановича езды поездом не больше четырёх часов. Может чуть меньше. Ездили обычно вечерними поездами. Это не пугало. Бабушкин брат жил не далеко от вокзала. А потому проблем не было. Хуже было в позднее время возвращаться в Свердловск. До Химмаша пешком ходить не решались — далеко. Если так случалось, то ожидали на вокзале начало работы городского транспорта.  

Поезд №137 Свердловск – Приобье  

Волей судьбы, летом 1982 года я оказываюсь в поезде номер 137 Свердловск — Приобье. В начале летнего сезона на этом направлении пассажиров мало. Зато в сторону «большой земли», так называли северяне европейскую часть России, шли поезда под завязку набитые пассажирами. Люди ехали на юга погреть промёрзшие тела после суровой зимы тюменского севера.  

Я ехал в Нягань, к родителям на каникулы, с целью подзаработать в бригаде плотников-бетонщиков. Или в другой бригаде, где за работу платили достойные деньги.  

В купе нас было трое: я, мужчина и молодая женщина. Ей, думаю, было чуть больше тридцати.  

Когда я зашёл в купе, на своём месте сидел мужчина лет пятидесяти. Вещи его уже прибраны. Я поздоровался:  

— Добрый вечер.  

— Добрый. Меня зовут Сергей.  

— Меня Виталий, — представился я. — Далеко следуешь? — сразу на «ты» перешёл Сергей.  

Мне было всё равно: на «ты», или на «Вы» будут обращаться ко мне. Я молод, а потому без претензий.  

— До Нягани, на каникулы к родителям, денежек срубить. — ответил я.  

— С родителей срубить? — он заржал, явно понимая, что ехал я работать, — а я почти до конца, до Сергино. А вообще-то я уже неделю трясусь по поездам. Из Хабаровска от брата еду.  

Он, было, начал рассказывать о том, как его вымотала такая дальняя дорога, что ещё сутки придётся спать на вонючем пролёжанном матрасе, как «с платформы говорят», что наш поезд через пять минут отправляется, а провожающих просят покинуть вагоны.  

Неожиданно в дверном проёме нарисовалась женское личико.  

— Фу! Еле-еле успела, — переводя дух, выпалила женщина, — здравствуйте, меня зовут….  

Она не успела произнести имя, как Сергей вставил свои «три рубля»:  

— Давай я отгадаю твоё имя. Тебя зовут Таня, — не задумываясь, выпалил Сергей.  

Попутчица засмеялась:  

— А вот и не угадал! — тоже на «ты» ответила незнакомка. Она кокетливо повертела глазками.  

— Я — Виктория! Но можно просто: Вика, — торжественно заявила не то женщина, не то девушка. Обручальное кольцо на пальчике отсутствовало.  

А я про себя отметил, что передо мной, в лице Сергея, человек, тоже заклинивший на имени Таня. Была, наверно, в его жизни Танюшка, которая оставила неизгладимый след в его душе. А может жену так зовут.  

Вскоре пришла проводница. Выполнила свои должностные обязанности: забрала билеты, выдала постельное бельё. Рубль тогда это стоило. Мы переоделись, застелили постели. Проветрили вагон от поднятой пыли. Благо — лето, и окна вагона разблокированы от зимней спячки.  

— Чай будете? — спросила, пробегавшая мимо купе, проводница. Получив наше согласие, умчалась дальше по вагону.  

Вскоре на столе стояли три стакана, облачённые в ажурные металлические подстаканники. Они давно в быту вышли из моды. Теперь только на железной дороге можно было увидеть эти артефакты. В нашей семье был один. Деду кто-то дарил. На нём была дарственная гравировка.  

Засуетилась Вика. Зашуршала пакетами.  

— В дороге можно позволить всё, даже очень поздний ужин, хоть это и вредит фигуре, — озорно заявила наша попутчица.  

На столике начала расти гора продуктов. По купе расползался запах жареной на гриле курятины. Эта гора продуктов, по мнению Вики, никак не могла повлиять на её фигуру. Кстати сказать, девушка ладненькая и довольно смазливая.  

— Ехать мне до самого конца, до Приобья. Как бы не оголодать и не охудать, — задорно смеялась попутчица.  

— Не охудаешь! — заявил Сергей и полез под своё сидение, на котором мы сидели.  

Я ушёл курить. Есть я не хотел, ибо плотно поужинал дома перед отъездом. А поезд уже выскочил из городской черты и ритмично стучал колёсами, покачиваясь из стороны в сторону, увозил нас в сторону Нижнего Тагила. Я вернулся в купе и ахнул. На столе красовалась литровая банка красной икры, солёная тушка красной рыбы, и, в довесок ко всему, на фоне горы Викиных продуктов возвышались два горлышка бутылок. Это была бутылка коньяка и бутылка водки.  

Блин, а мне и на общий стол и выложить нечего! Пара бутербродов с копчёной колбасой и сыром, пара варёных яиц. И даже соль в спичечном коробке. Таково было меню моей скатерти самобранки. Было и пиво. Вёз его отчиму. В Нягани, да и вообще по северам с пивом вообще никак. Рыбы — хоть завались. А пиво — дефицит. Местами в навигацию завозили пиво, но его быстро расхватывали. Да и сроки хранения были совсем мизерные.  

Стало дико неудобно, когда Сергей приказным тоном велел незамедлительно садиться за столик.  

— Садись студент. Тебе коньяк или водку? Вика, вон, на коньячок настроилась.  

Шустрая деваха. Сергей, пока я отсутствовал, уговорил её в десять минут принять участие в застолье с незнакомыми мужчинами. Дав согласие на водку, решил выставить на стол три бутылки пива. Всем по одной. И бате три оставил.  

— Пиво убери пока. Оставь на завтра. А пока, студент, с тебя пустые стаканЫ. Дуй к проводникам. Чай нам ещё пригодится, — залихватски распорядился Сергей.  

Ну, раз так, и «продовольственный пай» в виде пива был зачислен в общее застолье, я ушёл за стаканами. В те годы не было сухого закона в поездах. Я вернулся. В купе ароматный запах рыбы начисто подавил запах куры-гриль. На главной газете страны — газете «Правда», красиво разложена порезанная рыба.  

Расселись: Сергей подсел к Вике, я у окна, на месте Сергея (моё было на верхней полке). Сергей разлил, предложил разобрать стаканы.  

— За знакомство! — таков был первый тост Сергея.  

— Ура, Ура, Ура…, почему-то по-военному прозвучал встречный тост от Вики.  

Продолжение следует