Оленья Тропа

2 ноября.  

Шагала сегодня среди дикой ежевики и порвала подол платья. Расплакалась. Кому платье-то отдать на починку? Ведь папенька сослал меня в поместье! А тут, кроме поварихи и маменьки больше никого! А может, маменька сможет починить мое платье? Стыдно ведь в таком наряде ходить...  

Дочитала роман до конца. Ух и разозлила меня концовка, ей Богу! Ну почему Любаша сбежала с Кириллом Палычем? Как она могла? Неужели ей каприз этого напыщенного помещика был дороже маменьки и папеньки! Я не понимаю Любашу! Она дурна! Дурна душой! Она не должна была! Ведь как получается, стоит только пойти на поводу у мужчины и он сразу норовит рушить судьбу барышни! Нет, со мной такого точно не случится.  

Я долго грустила у дома. Все никак не могла понять, почему папенька сослал меня сюда. Здесь решительно нечего делать. Только читать романы с платочком в руке, либо бродить среди кустов и облезлых деревьев. Я пошла спросить у маменьки, почему так. Маменька ответила, что так надо-с. Ёмкий ответ. Так надо-с и все тут. И ничего не поделаешь. Ходи здесь, меси своими прекрасными сапожками грязь.  

3 ноября.  

Сегодня повариха, разговаривая с местным фермером, который нам приносит продовольствие, расспрашивала его об оленях. "Не ходили ли олени? " – говорит. А я сразу – ухо востро. Какие олени? Где? Когда? Подбежала я к поварихе и давай этого фермера донимать. "Тут олени вытоптали тропу" – говорит. И всё. Я загорелась! "Где?!" – кричу. Фермер, глазами хлопая – "Там", – говорит, – "сразу за ручьём". Хоть что-то здесь интересное есть, в Калиновке. Четырнадцать домов и две улицы. Представляете! Это не село! Это даже не поселок! И почему папенька отправил нас с маменькой именно в это поместье? Ну да ладно. Теперь, отныне, мне очень надо сходить к ручью. Я так хочу увидеть оленей! Я хочу ходить туда каждый день! Чтобы хоть как-то развлечь свою скучающую душеньку.  

Я шагала по мокрому полю и зашла в лес, а там, уже сразу послышался ручей. Журчал ручей, напевал тихую мелодию, а я шагала уже крадучись. А вдруг, там олени? Они уже там? А я их спугну! Нет, нельзя. Надо тихо, осторожно. Я спряталась за деревом, прижалась, и выглядывала. Никого. Ничего. Только вдалеке затрещал дятел.... Жаль.  

4 ноября.  

Сегодня я опять на страже оленей. Пришла, тихонечко, неслышно, стою одна и грею руки. Где же вы, олени? Хочу увидеть вас! Так стояла я ни много, ни мало, с полчаса, точно. Тишина, треск дятла вдалеке, лесное шуршание, да одинокое карканье ворон. Здесь очень располагает чтение книг. Поставить бы здесь лавочку, было б хорошо. К моему восторгу, там, и правда прямо за ручьём, бесшумно показалась олениха с детенком! Да, это точно были они! Неслышно подкрадывались к мшистому бережку, собирая тихонечко осеннюю скудную травку. Я наблюдала, притаившись как зверёк, чтоб не спугнуть эту дивную картину. Смотрю, олениха уши навострила, глядит по сторонам. А там, вдалеке, послышались людские разговоры. Неужели охотники! Нет, нет! Не посмеют! Мать с детёнышем! Как смеют-то! Слышу, шум приближается, олениха двинулась вдоль ручья. Я поспешила к ней, чтоб отогнать их отсюда подальше. Смотрю, уже и люди показались, прячутся двое мужиков с ружьями, да собака молча шаркает по кустам. Я бегом – гнать мать с ребенком, эти двое охотников на меня.  

–Э-ге-гей! – крикнул один. А олениху с дитём уже и след простыл. Собака ринулась за ними, но они ушли далеко. – Стой, где стоишь!  

–Да как смеете вы, сударь! – Во мне зло кипит.  

Мужик в высоких сапогах подошел ближе, откланялся. А это вовсе и не мужик был, думала, может, сельский крестьянин. Но нет, молодой, барин что ли?  

–Простите великодушно, сударыня. – Стоит. К нему другой подошел, похоже, отец его.  

–Что здесь сударыня одна гуляет? – Сказал второй.  

–Мое поместье, вот и гуляю.  

–Простите великодушно, вы – дочь помещика Калинова?  

–Да. – Мужчины сразу виновато откланялись.  

–А вы – охотитесь?  

–Да, повела нас олениха аж до ручья.  

–Как можно? Как духу хватает вам, господа, охотиться на мать с ребенком?! – Не сдержалась я.  

–А вы, сударыня, смотрю, на манеры скудны. – Мы откланялись и разошлись. Не горела больше желанием общаться с этими двумя напыщенными мужланами.  

5 ноября.  

Прибыл папенька со слугами, да моя гувернантка. Теперь-то попрошу служанку Аленку зашить мое платье. А гувернантка, Элен Эрнстовна давай гонять меня то на пианино, то по географии, то по французскому и немецкому. А потом мы вышли на поле писать пейзаж. Я стояла и писала, Элен Эрнстовна, тем временем, контролировала.  

–Ма шери Ульяна, подчеркните глубину сельской местности... Сделайте акценты на серости осени, растушуйте-ка туманы, добавьте бежа! Больше бежа, дорогая! – и я мешала беж в палитре и растирала кистью туманы, стараясь показать сегодняшнюю погоду. – Как назовёте картину, ма шери?  

–Калиновка в тумане.  

–Как банально, дитя мое! Назовите лучше – "засыпающий предлесок"! – Но я все равно подписала картину "Калиновкой в тумане" и решила подарить ее папеньке.  

–Неплохо, Ульяна! – Похвалила меня Элен Эрнстовна.  

Дома папенька озадачил каким-то балом. "Ульянка, готовься, дочь. На бал пригласили. Новые соседи". Какие новые соседи? Что за соседи? Бал – это замечательно!