За мечтой

На улице стемнело когда профессор добрался до серого, мрачного здания, над дверью которого висела вывеска "Пивбар" а снизу от руки кто-то добавил "Мечты сбываются".    

Неожиданно распахнувшаяся дверь выпустила на крыльцо двух сильно подвыпивших мужчин, держащихся друг за друга.  

– Здравствуйте коллеги! – профессор сделал шаг в сторону, уступая дорогу.  

– И вам не хворать! – попытался раскланяться с ним тот, что был ближе, но не смог сохранить равновесие и упал.  

Второй, державшийся за руку вежливого мужчины, упал рядом со словами:  

– Мы уже дома? Ну тогда спокойной ночи! – и моментально захрапел.  

Профессор, стараясь не тревожить коллег, погрузившихся в сон, шепотом пожелал спокойной ночи и, обойдя их, вошел в бар. Оттуда дохнуло дрожжами, многолетним, въевшимся в потолок перегаром и кислятиной, присущей таким заведениям. Парочка тусклых лампочек освещала давно не беленные, заросшие паутиной стены, куцую стойку с двумя кранами и " крановщицу" – широкоплечую полную женщину с мощными руками и ярко-красной помадой на губах. Заметив профессора, она улыбнулась, сверкнув золотым зубом и, качнув огромным бюстом, потянулась за кружкой.  

" Ах, какая женщина! – вдруг вспомнилась ему некогда популярная песня. – Жаль, Кустодиев не дожил. "  

– Профессор, вы?! – шедший к заветному крану с пустой кружкой щуплый мужичок в голубых трениках и двубортном костюме, из кармана которого выглядывал уголок несвежего носового платка, остановился как вкопанный. – Моё почтение!  

– Иван Васильевич, уважаемый, сколько лет, сколько зим! – профессор протянул мужичку руку.  

– Профессор, дорогой, где вы пропадали? – мужичонка радостно тряс двумя руками руку профессора.  

– На психологическом тренинге, друг мой. Обучался навыкам поведения и развития личности, но об этом чуть позже, – профессор взял Ивана Васильевича под руку и они направились к источнику вдохновения.  

– Клавдия Андреевна, голубушка, наполните страждущим бокалы, то бишь кружки благословенным напитком. С утра маковой росинки во рту не было, – профессор откровенно уставился в декольте продавщицы.  

– Охальник вы, Виктор Семенович, даром что профессор, – яркие губы Клавдии расплылись в улыбке.  

– Прелесть не может быть неполной, – вздохнул Виктор Семенович, окинув еще раз фигуру Клавдии и, качая головой, отправился с приятелем к столику в дальнем углу.  

– Профессор, а кто проводил мастер-класс? – Иван Васильевич вернулся к прерванному разговору.  

– Как обычно, капитан Артюхин, причем ежедневно, все двенадцать суток, – Виктор Семёнович отхлебнул из кружки и смакуя, прикрыл глаза, ощущая всеми рецепторами языка любимый вкус.  

– А семинаристы как отнеслись к такой насыщенной и интенсивной программе? – не унимался Иван Васильевич.  

– Семинаристы? Позитивно! Это же сплошь интеллигентные люди: два поэта, причем один из них песенник, писатель-романист, без пяти минут Александр Дюма, два инженера, один педагог новатор и доктор исторических наук! – в голосе Виктора Семеновича слышалась гордость. – Кстати, меня тяготит отсутствие нашего третьего, постоянного собеседника, Петра Петровича, юриста с блестящим прошлым. Как мне нравился его голос, когда он исполнял "Ах, ты степь широкая". Ну вы же как композитор, должны признать, что исполнение шикарное!  

– Скурвился Петр Петрович, простите меня за мой жаргонизм. Вышел на работу и как обычный гастарбайтер, метет улицы, – композитор обхватил голову руками.  

– Жаль, очень жаль... Он не был готов нести свой крест, который оказался непосильной ношей, – профессор развел руками, а затем вернулся к своему рассказу: – Так вот, капитан Артюхин каждый день начинал с того, что давал нам поверить в самих себя, называя нас не иначе как " цвет нации. " Вы знаете, с момента нашей последней встречи, капитан разительно изменился.  

– И что, по вашему, является причиной этой метаморфозы? – Иван Васильевич проводил восхищенным взглядом, не укрывшимся от профессора, новую уборщицу, высокую и худую девицу в выцветшем, темно-синем халате и такого же цвета платке на голове.  

Профессор улыбнулся:  

– Ваш типаж, милейший? – они оба наблюдали за ленивыми движениями особы в одноразовых перчатках, вытирающей соседний столик грязной тряпкой.  

– Как вы проницательны, Виктор Семенович! – композитор с трудом отвел взгляд от предмета его вожделения. – Так что там с трансформацией капитана полиции?  

– Из надежных источников я случайно узнал, что его сын недавно женился. И представляете, жена его из этих... ну вы меня поняли, – профессор замер с застывшим взглядом.  

– Но они же все... – растерялся композитор.  

– Значит не все! – перебил его Виктор Семенович. – И что самое странное – во взгляде капитана пропала зависть. Надломился, так сказать, жизненный стержень.  

Уборщица, услышав последнюю, сказанную профессором фразу, повернула к ним голову:  

– Тысячу извинений за любопытство, господа, я не поняла, надломилось что?  

– Стержень! – композитор посмотрел в её мгновенно погрустневшие глаза и поспешил успокоить: – Метафора это, сударыня, так сказать, чистой воды аллегория.  

Из-за соседнего стола раздалось робкое хихиканье. Стоявший в одиночестве полный мужчина в помятой шляпе и калошах на босу ногу, поднёс ко рту кружку и сделал вид, что пьёт пиво. Возмущенный до глубины души композитор взглянул на соседа:  

– Я попросил бы вас немедленно извиниться перед дамой! – Он оглянулся на профессора, ища поддержки.  

Профессор кивнул, а сосед поперхнувшись и расплескав пиво, нахмурился:  

– Ну так попросите, уважаемый, и я вам покажу куда идти!  

" Хорошо что я не попросил, "- подумал Иван Васильевич.  

" Хорошо, что он не попросил, " – обрадовался толстяк, ругая себя за несдержанность.  

"Эх, не подерутся за честь дамы... перевелись видно рыцари, перевелись... " – разочарованно вздохнула уборщица и ушла.  

Расстроенный Иван Васильевич, раненый в самое сердце её уходом, взял пустые кружки и отправился за пивом.  

Оставшийся в одиночестве профессор задумался о никчемности жизни, и вспомнив счастливое лицо капитана, решил, что и ему пора что-то менять.  

– Послушайте, уважаемый, в ваше кратковременное отсутствие меня посетила сумасшедшая мысль: я хочу быть счастливым человеком! – профессор с воодушевлением смотрел на вернувшегося с пивом композитора. – И я им буду! Сына увы, у меня нет, а значит для счастья я решил порвать с прошлым, забыть дорогу в это благословенное место, так сказать, обрезать пуповину, соединяющую меня с этим источником нектара.  

– Ч-что случилось за эти несколько минут, пока меня не было? – заикаясь, поинтересовался ошарашенный композитор. – Но имейте в виду, уважаемый, при определённых обстоятельствах я с вами.  

– Раз так, то мы бросаем пить! – рубанул он с плеча, а увидев лицо композитора, добавил: – Не сегодня, дорогой, не сегодня.  

– Уж не спортом ли вы решили заняться, милейший Виктор Семёнович, так у меня, прошу прощения за интимные подробности, грыжа, – Иван Васильевич развёл руками.  

– Нет, нет, сударь! На семинаре уважаемый мною доктор исторических наук как-то ночью, рассказывая нам разные истории, упомянул Тура Хейердала. Так вот: я предлагаю сплавиться на плоту по реке! – профессор восторженно закончил рассказ о неожиданно родившейся мечте.  

Композитор, окунувшись в мечту профессора, так и остался стоять с открытым ртом. Он расстроенным взглядом, словно прощаясь, обвел бар, и на глазах навернулись слёзы, но вдруг мелькнула спасительная мысль:  

– Деньги! Где мы возьмем деньги, чтобы построить плот?  

Повисла тишина, и тут, посмотрев друг другу в глаза, они одновременно воскликнули:  

– Петр Петрович!  

Вот только в восклицании профессора были слышны победные нотки, а композитора — тоскливые.  

– Хотелось бы верить,  что мы на правильном пути. Но есть сомнения, что Петр Петрович даст денег на наше предприятие, – Иван Васильевич в очередной раз попытался внести сумятицу в мысли профессора. – Вы же не будете настаивать на том, чтобы опуститься до его уровня и начать мести улицы?  

– Ну что вы, уважаемый, – улыбнулся профессор. – Петр Петрович разумный человек и должен понимать, что не каждый интеллектуал может, как и он, совершить насилие над самим собой.  

Вновь появившаяся в поле зрения композитора уборщица прервала нить разговора.  

– Лань... Трепетная лань... – в голосе композитора слышалось восхищение вперемешку с похотью.  

– Иван Васильевич, вы помните, когда в последний раз были с женщиной? – посмотрев на композитора, профессор тут же пожалел о заданном вопросе. – Простите, что же сразу в слёзы? Ну не можете вспомнить и не надо!  

Виктор Семёнович подождал, пока композитор успокоится и вернулся к своей мечте:  

– Сударь, если Петр Петрович откажет нам, необходимо подумать, где найти брёвна, – он перевел взгляд на уборщицу.  

Иван Васильевич проследил за его взглядом и нахмурился:  

– И где мы их возьмём?  

– Простите, господа, что вмешиваюсь, но я знаю где можно их взять, – вмешался сосед.  

– Красть — низко и недостойно! – замахал руками профессор.  

– А кто говорит о краже? Мы их просто возьмём! – сосед сделал глоток. – Кстати, они лежат на берегу. Но у меня есть одно условие – я в деле!  

– А вы, собственно кто? – удивился композитор.  

– Сергей Сергеевич, инженер — конструктор, – представился толстяк.  

– А вы умеете строить плоты? – профессор оценивающе посмотрел на конструктора.  

– Я умею строить ракеты! – толстяк гордо вздернул подбородок.  

Господа! Не хотела вас расстраивать, – остановилась рядом уборщица, – но утром, проходя по мосту, обратила внимание, что брёвна, о которых говорит этот господин, – посмотрев на него, она сморщила нос, – исчезли!  

Разочарованные профессор с конструктором смотрели друг на друга, композитор же пожирал её глазами, не вникая в смысл сказанного.  

" Бросить пить, куда-то плыть, и это, для того чтобы очиститься в муках и стать счастливым? Я бы предпочёл испачкаться в наслаждениях... " – от таких мыслей у композитора потекли слюнки.  

– Спилим несколько деревьев в лесу! – Сергей Сергеевич попытался спасти мечту и, прежде, чем профессор возразил, добавил, – я беру это на себя!  

Слова возмущения застряли в горле профессора.  

– Я знаю, что их надо высушить, – продолжил конструктор, – придется отложить наше предприятие на два месяца.  

Композитор с уважением посмотрел на Сергей Сергеевича, но Виктор Семенович возразил:  

– Уважаемый! Через два месяца зима, морозы и река замерзнет...  

– Отложим до весны! – выпалил композитор, еле скрывая радость.  

– Никакой весны, Иван Васильевич! – нахмурив брови, профессор вперил испепеляющий взгляд в композитора.  

– Господа, успокойтесь! – попытался разрядить обстановку конструктор, – у меня есть идея!  

– Излагайте, милейший! – повернулся к нему профессор.  

– Мы установим наш плот на большие коньки... – Сергей Сергеевич победоносно посмотрел на коллег.  

– А уважаемый композитор будет нас толкать! – закончил профессор.  

– А почему я? – Иван Васильевич переводил растерянный взгляд с одного на другого, – Сергей Сергеевич предложил — пусть и толкает.  

– Это шутка, Иван Васильевич, – профессор повернулся к конструктору, – насколько я понимаю, нам необходим парус, не так ли?  

– Вы совершенно правы, дорогой профессор, кивнул Сергей Сергеевич, – необходим!  

– У нас в подсобке есть старый брезент, он ужасно мешает, а выбросить жалко, – выручила их уборщица.  

– Женщина-сказка... – пробормотал композитор, – в её устах даже слово "брезент" звучит возбуждающе!  

– Как зовут вас, спасительница? – профессор в знак благодарности наклонил голову.  

– Гала! Галина Абдурахмановна! – засмущалась уборщица.  

" А вот и вишенка на торте! " – восхитился Иван Васильевич, и дрожащим голосом, смакуя, тихо прошептал по слогам:  

– Аб-ду-рах-ма-нов-на!  

– Если скажете, что среди ваших достоинств есть умение немножко шить – я ваш раб навеки! – комплимент профессора сразил Галу наповал.  

– Шить? – словно отгоняя наваждение Гала тряхнула головой, – Клавдия Андреевна умеет шить, – она кивнула в сторону пивной королевы.  

Ввиду отсутствия посетителей Клавдия откровенно скучала, положив свой бюст на стойку и лениво отгоняя мух. Услышав своё имя, она встрепенулась, налила три кружки и направилась к столику компаньонов. Мужчины зачарованно смотрели на раскачивающуюся грудь королевы, и в какой-то момент почувствовали, что уже на плоту, но в открытом море.  

" А когда на море качка, и бушует ураган... " – пронеслось в голове профессора и к горлу подступил ком. Чтобы не упасть от избытка чувств, Виктор Семенович широко расставил ноги и, держась за стол, улыбнулся:  

– Голубушка вы наша, чтобы мы без вас делали!  

– Господа, не знаю, по какому поводу вы упомянули моё имя, – Клавдия пристально посмотрела на профессора, – но надеюсь, что столь благородная компания не станет говорить гадости за спиной дамы, а посему согласна на всё!  

Профессор на секунду потерял сознание, но быстро взял себя в руки:  

– Что вы, Клавдия Андреевна, да как можно!  

А внутренний голос:  

"Что ты несёшь? Еще как можно! Я бы даже сказал – жизненно необходимо! "  

– Нам надо пошить парус, – конструктор взял быка за рога.  

– Только если мы с Галой в команде! – Клавдия, выставив ногу вперед, гордо вскинула голову.  

– Единогласно! – решил за всех профессор.  

– А провиант? – спохватился композитор.  

– Каждый берет из дому! Алкоголь брать запрещено! – поставил жесткие условия Виктор Семенович.  

Далеко за полночь, когда было всё решено, команда заскучала и засобиралась по домам. И вдруг конструктор громко икнув, заявил:  

– Прежде, чем пуститься в путешествие, нам необходимо провести испытание!  

– Когда, где и на чем? – Удивился композитор.  

– Мы построим симулятор! – Семен Семенович поднял указательный палец вверх.  

На расчищенный от столов центр зала сложили прямоугольником принесённые из подсобки деревянные ящики, на которые уселись мужчины, и профессор провел перекличку команды:  

– Рулевой Иван Васильевич!  

– Я! – поднял руку со сломанной спинкой от стула композитор.  

– Старший механик Семен Семенович!  

– Здесь! – помахал шваброй, с накинутой на ней тряпкой, изображающей парус, конструктор.  

– Помощник капитана Клавдия Андреевна!  

– Туточки я! – вдруг застеснялась королева пивбара, держа в одной руке шину от жигулей начальника, и прижав другой к груди работающий вентилятор, который ей со словами: "чтобы ветер гулял в парусах" вручил профессор.  

– Ну и я, капитан команды, Виктор Семенович! – выдержав паузу и громко гаркнув "я, " профессор закончил перекличку.  

– А я? – расстроилась Гала.  

– У вас, Галина Абдурахмановна, особое задание! Даже два! Во-первых, для реалистичности плесните на пол пару ведер воды, так как лед должен блестеть, а во-вторых, вы будете провожая, махать нам синим платочком с берега! – определил ее обязанности капитан.  

Гала вылила воду и не скрывая слезы расставания, взмахнула платком.  

– Поднять паруса! – скомандовал капитан, и конструктор поднял швабру с тряпкой, которая надулась от направленного на нее вентилятора.  

И прежде, чем они отчалили, рулевой схватил Галу за руку, и втащил её на плот. Капитан махнул на это рукой и приложив ладонь ко лбу, крикнул:  

– Отдать швартовы!  

Плот, набирая скорость, скользил по центру реки. Через несколько километров капитан заметил прямо по курсу полынью и предупредил рулевого об опасности, но тот был занят поглаживанием коленки Галины Абдурахмановны и среагировал в последний момент, нечаянно столкнув при этом Клавдию Андреевну вместе с вентилятором.  

– Человек за бортом! – рявкнул капитан и хотел было прыгнуть за ней, но вспомнив, что капитан покидает судно последним, приказал бросить ей спасательный круг. Композитор кинул Клавдии шину, которая прямехонько оделась ей на голову.  

– Капитан, она не утонет! – отрапортовал рулевой и вернулся к выполнению своих обязанностей.  

Плот продолжал нестись по льду к финишу, а команда к своей мечте.  

Мост! Впереди мост! – вдруг закричал капитан, – Убрать паруса и сложить мачту!  

Уснувший Сергей Сергеевич команды не услышал, мачта врезавшись в мост, переломилась, парус куда-то унесло, руль вырвало из рук рулевого, а неуправляемый плот на скорости врезался в берег.  

Когда капитан поднялся на ноги, он увидел, что Сергей Сергеевич продолжает спать, держа в руках обломок мачты и сладко причмокивает, Иван Васильевич обнимает испуганную Галину Абдурахмановну, под шумок целуя ее в щёку. Ему стало тоскливо на душе, потому что мечта была так близка, протяни руку и вот она, но увы, не суждено. Вдруг они услышали какое-то жужжание и оглянулись.  

– Карлсон? – удивился композитор, – но почему такой большой?  

– Это не Карлсон, дружище, это моя... – капитан не успел договорить, как был сбит с ног мчавшейся с вентилятором на спине Клавдией Андреевной, и они вместе покатились по льду. Когда профессор, едва не задохнувшийся в глубоком декольте, выбрался из под неё, на его лице сияла улыбка:  

– Я самый счастливый человек на земле!  

Ему вторил композитор, обнимая свою Галу:  

Мы нашли его, наше счастье!  

– А давайте выпьем за обретённое счастье! – произнес проснувшийся Сергей Сергеевич.  

С криками:" Ура" все устремились к стойке с кранами.