Леший. Исход. (Спин-офф)

«Не смотри на летящих птиц, не любуйся ими... Они могут то, чего никогда не сможешь ты — быть свободным и гадить на всё и всех с высоты... »  

Будучи тогда сопливым девятнадцатилетним гопником, я не воспринимал его слова всерьёз. Пахан (он терпеть не мог, когда его так называли — предпочитал формальное обращение по имени-отчеству), в отличие от меня, уже имел не одну ходку и давно постиг все ценности тюремной жизни, о чём всегда любил отпускать философские изречения.  

— Это вы к чему, Павел Константинович? — помню, спросил его, желая услышать пояснение этим словам, высказанным конкретно в мой адрес, догадываясь, конечно, каков будет ответ.  

— А ты, Алексей, дурачком-то не прикидывайся, большенький ведь уже, — процедил он, отложив в сторону книгу, — Голова у тебя на плечах не только ведь для того, чтобы в неё есть. Думать надо, Лёша! И я сейчас не про то, что год назад пожалел вас, щенков, и взял всё на себя, а про то, что ты Санька́ опять на делюгу потащил. Об этом-то я базар и веду, что пошёл ты по стопам отцовским, да так и будешь менять лагерь за лагерем... Весь в своего дурака старого... Земля ему пухом... Не знаю, говорил тебе или нет — с ним я в восемьдесят втором свой первый срок и схлопотал. Мать твоя на сносях, а Витька на киче чалится... Эх, Лёшка, Лёшка... Загубил ты всю жизнь пацану. Санёк в ВУЗ рвался поступать, да и девчонка у него, помню, видная такая, а теперь что?  

«Бегство от свободы» — удалось уловить наконец на истрёпанном корешке название его книги.  

— Так Павел Константинович, он же сам согласился, — оправдывался я, ища в суровом взгляде Пахана снисхождения, — Я заработать ему предложил, а...  

— Лучше не зли меня, пацан, — прошипел тот мне в лицо и, позыркав по сторонам своим острым взглядом, добавил, — Ты ведь отморозок, Лёша, на руках у меня срался. Я видел как ты рос и знал с кем водился... Жалко только, что ни отец не успел, ни я — всё по лагерям, да в разъездах... Так и не оградили тебя от всей этой грязи. Думаешь, если по фене ботать начнёшь, да пару сроков отмотаешь —так всё, блатным станешь?! Все тебя уважать начнут?! Могу тебя огорчить...  

— Дядь Паш, я не...  

— Я тебе ещё слова не давал, да и не нужны мне твои оправдания, оставь их при себе. Ты уже здесь, в тюряге. Какие ещё могут быть объяснения?  

— Павел Константинович, да это всё терпила, мудак, порожняк такой на нас плёл...  

— За метлой следи, сучонок! — гаркнул Пахан, сердито тряся раскрытой ладонью перед моим лицом. На его вопли обернулись остальные заключённые, — Покуда мы с тобой в пределах одного лагеря будем — ходу я тебе не дам — простым уркой у меня тут будешь, понял? И фуфло мне в уши не вкручивай. Созвонился я с Мокрым. Он мне весь расклад дал. Всё как было... Терпила ему всё выложил. Сашка... Пацан вообще не при делах. А теперь уйди с глаз моих.  

Как бы громко в тот момент я не сопел, желая отстоять своё задетое самолюбие, а здравый смысл всё же заставил меня прикусить язык. Пахан сказал всё верно, и любые попытки оправдаться перед ним, виделись мне абсолютно безуспешными. То, как Павлу Константиновичу, внешне интеллигентному и глубоко начитанному человеку, удавалось сохранять всегда свою непоколебимую суровость, источающую справедливые взгляды на жизнь, меня постоянно обезоруживало. Он не скрывал того, что блатной жаргон резал ему слух, тем более если в своей речи, его применяла шпана вроде меня, что за годы, проведённые в лагерях, так и не свыкся с казалось бы привычными для этих мест обычаями и явлениями, потому, по большей части, старался придерживаться общепризнанных норм морали.  

Стиснув зубы, я направился в противоположный угол прогулочного дворика. Среди однобразия потёртых синих роб, да померкнувших угрюмых лиц, показалась знакомая фигура. Саня. Он стоял спиной ко мне, перекидываясь словами с каким-то зэком, смоктавшим самокрутку. Незнакомец мотнул головой, указывая на меня. Санёк обернулся. Нет, всё-таки отсутствие волос на голове, его явно не украшало. Увидев меня, он зашагал мне навстречу.  

— Всё нормально, Лёх? Чего он опять взъелся на тебя?  

— Отвали! — рявкнул я и, грубо оттолкнув его в сторону, побрёл в свой барак.  

* * *  

Как бы не хотелось мне забыть о том злополучном дне, а холод жёстких нар неустанно напоминал, что содеянное в прошлом уже не воротишь.  

Год назад, в то пасмурное июльское воскресенье, мы с Саней возвращались с проводов. В армию забирали одного из его корешей, имени которого я так и не запомнил. По дороге домой, попутно ставя на уши весь проспект Жукова, нам попался на глаза знакомый адрес.  

— Зырь, — хлопнув Саню по плечу, я указал на роскошный огромный дом.  

— О, так здесь же живёт этот депутатишко... — отозвался Сашка.  

— Да, Никульчев... Сука, хоромы отгрохал вон какие.  

— Видел его на днях, смотрю: он — не он, репу себе такую отъел, хрен обсеришь. А до армейки помню ходил — глиста в скафандре.  

— Слышь, Сань, тут тема одна есть, — вполголоса пробормотал я, отводя его в сторону, — Сейчас, только уточню один момент...  

Мы спрятались в тени, куда не падал свет фонарей. Демонстративно достав из кармана свой тридцать пятый Сименс, я набрал по памяти номер телефона и позвонил:  

— Алло... Алло, Зиша, это я, Леший... Слышь, чё... Ага. А ну приколи меня по поводу Никульчева... Никульчева! Да!.. Да?! Ха!.. Значит внатуре... Вообще никого?.. Все?.. Всё братан, от души... Потом приколю тебя... Да. Ага, давай.  

— Зиша?! — расхохотался Саня, — Это ещё кто? Что за погремуха такая?  

— Зиша — это мой близкий, — нахмурившись буркнул я, — Лучше слушай вот что, сегодня Никульчев отдаёт свою дочку замуж. Они все сейчас там, на свадьбе. Зиша говорит, что отмечают в Сосновом Бору, днём типа мимо проходил, видел там всю их родню...  

— Не понял Лёх, и чё? — улыбка с лица Сани медленно сползла.  

— Сань, ну чё ты? Тебе разве не интересно взглянуть, как живут эти зажравшиеся дармоеды?  

— Сказать по правде — нет. Мне куда интересней пойти сейчас к Ленке и потискать её как следует за сиськи, а не лазать по чужим домам, мечтая о лучшей жизни...  

— А разве плохо мечтать о хорошем, Сань, о благополучии?.. Или, может, ты просто зассал?  

— Я не зассал, Лёх... но так тоже нельзя — за чужой счёт не разбогатеешь...  

В общем мне хватило тогда и пяти минут, чтобы уломать Саню залезть в тот дом, хотя полной солидарности от него я не ощутил. Отогнув одну из оконных створок, мы оказались на кухне. Собак хозяева закрыли в вольере ещё задолго до выкупа невесты. Разрываться лаем кавказцы принялись лишь тогда, когда услышали, как я в доме, наткнувшись в полной темноте на стол, что-то разбил.  

— Сука, ни хрена не видно, — глазея по сторонам, шепнул я, — Ты видишь что-нибудь, Сань?  

— Бл*, Лёх, пойдём нахрен отсюда. Вдруг они сейчас вернуться!  

— Вот хрен тебе, Саня, пока я не найду тут парочку золотых брюликов, хрен ты меня из этого дома вытащишь?  

Неожиданно, на во́роте своей футболки я ощутил крепкую хватку.  

— Какое ещё нахрен золото? Больной что ли?  

Наша шепотливая перепалка продолжалась до тех пор, пока фары подъехавшего к дому автомобиля не осветили всю комнату.  

— Кто это? — чуть было в голос не взвизгнул я.  

— А ты как думаешь? Выйди, спроси, к кому они пожаловали! — сказал вполголоса Саня и отпустил мою футболку.  

Послышался звук открывающейся калитки, затем — приглушённые голоса. Во дворе зажёгся свет. Через мгновенье, мы с Саней услышали:  

—... Слышь, чьи это следы, вон, рядом с клумбой... походу прыгнули через забор...  

—... Ну, хули, звони тестю, зятёк...  

—... Пётр Ильич, походу к нам... э-э-э... к вам в дом кто-то залез... ну здесь следы... знаете... это... землёй натоптано... да, идут от клумбы к тропинке...  

Мы с Саньком затаились, стоя посреди комнаты, наблюдая, как этот женишок направился именно к тому окну которое нам удалось открыть.  

—... Да, Пётр Ильич... окно открыто, походу кто-то в доме... Ага... Ага... Ждём... Миха, иди к дверям! Стой там, чтоб не съе*ались, а я тут. Ильич сейчас сам мусоров вызовет!  

Помню я запаниковал в тот момент так, что коленки затряслись с неимоверной амплитудой. Саня подошёл ко мне и сам выдернул из моего кармана телефон.  

— Ты чё делаешь? — прошипел я, но Саня не слушал, нажимая на клавиши телефона, отдававшиеся гудком. Не долго думая, он принялся кому-то звонить.  

— Павел Константинович...  

Услышав эти два слова, я словно ощутил мощный электроразряд. Мои кулаки сжались сами собой. На мгновение, мне показалось, что Саня вообще умолк, выслушивая бесконечные наставления и поучения от Пахана, но секундой позже, тот тихонько продолжил:  

—... Нет, это не Лёша, это Саня, помните, он познакомил нас на дне города... Да. Здрасьте. Павел Константинович... Эм-м... Тут с нами кое-что приключилось... В общем, мы залезли в чужой дом... В дом... по Батурской... Что?... Да, к нему... А как вы догадались?.. Вы знаете его?.. Павел Константинович, мы сейчас здесь, в доме... Они уже в мусарню позвонили, что нам делать?... Хорошо... Мы всё вам объясним... Что сделать?.. Хорошо, Павел Константинович.  

Пригнувшись, я выхватил у Сани телефон.  

— На кой хрен ты Пахану позвонил? Он нас за яйца подвесит же. Ты его не знаешь!  

— Он сказал, что приедет сейчас и всё решит... и сказал телефон поставить на какую-то вибру...  

— «На какую-то вибру»... Совсем ты там, Саня, в своей армейке одичал... это ж беззвучный режим... Вибросигнал называется...  

— Тихо, — шепнул Санёк, — Смотри, а собак они не выпускают, боятся. Видать волкодавы эти только хозяина слушаются...  

Через несколько минут раздался истошный вибросигнал моего Сименса. Звонил Пахан.  

— Да, Павел Константинович, здрасьте... Да, это я... Нет... Мы тут, в доме...  

По телефону, Пахан сказал мне, что оставил свою машину на соседней улице и, что уже подходит к нам. Ещё спросил как мы влезли в дом и в какой комнате сейчас находимся. Затем, велел идти в спальню, что на первом этаже, и вылезти из дома через то окно, а уже в самом дворе, рядом с мангалом, он будет ждать нас.  

С улицы показался мигающий синий свет. Ко двору подъехала милиция. Мы с Саней поспешили в спальню. Пока он открывал окно, я увидел, что рядом с кроватью стояло нечто похожее на тумбочку. Подойдя к ней, я торопливо открыл небольшой ящичек, пошарившись в котором, нашёл шкатулку.  

— Ну ты где там? — позвал меня Саня уже со двора.  

В соседней комнате загорелся свет. Я услышал топот тяжелых ботинок грохочущих по паркету. Менты. Так ничего не отыскав в тумбочке, одним махом я выпрыгнул из окна.  

— Так, и куда теперь? — растерянно шепнул Саня.  

— Пахан сказал, что будет ждать в тёмном углу двора, рядом с мангалом, — протараторил я и, оглянувшись побежал влево.  

В спальне, где я был ещё несколько секунд назад загорелся свет. Мы пробежали по тропинке, ведущей к заднему двору. Здесь было куда темней. Неожиданно я обо что-то спотыкнулся, и еле удержавшись на ногах, чуть было не влетел в кирпичную стену.  

— Быстрее, сюда, — услышал я знакомый бас.  

Я посмотрел во тьму, откуда донёсся голос и увидел пару сверкнувших линз. Это был Пахан.  

— Ну же, не тормози, — гаркнул он.  

За спиной послышались приближающиеся шаги. Темноту рассекали мельтешащие лучи фонарей. Павел Константинович, подсадил меня. Повиснув на высоком заборе, я подтянулся и перепрыгнул за двор.  

Что было дальше я не видел. Всё произошедшее за стеной, мне рассказал потом Саня. Зато услышать мне удалось куда больше, чем нужно.  

— Стоять, подонки! — послышался голос какого-то мусора, — Стрелять буду!  

Пахан подсадил на забор и Саню, но тот так перелезть не успел. Мусора взяли его на мушку, освещая всё кругом несколькими фонарями.  

— Запомни, — уловил я приглушённый голос Пахана, — Если ты ещё раз свяжешься с этим гадёнышем, он обосрёт тебе всю твою жизнь, понял?..  

Я слышал эти слова. Речь конечно же шла обо мне, и в последующем, им обоим, я не подам вида, что мне стало известно нынешнее их отношение ко мне.  

— Слезь с забора! — раздался тот же самый голос, — На счёт три — стреляю!  

— Начальник, ты чего, он же пацан вообще! — отозвался Пахан.  

— Раз!.. — не унимался мусор.  

Продолжения отсчёта Павел Константинович дожидаться не стал. Схватив стоящую рядом с мангалом кочергу, он ударил ею мента по лицу.  

— Беги! — крикнул Пахан.  

Раздался выстрел. Через секунду, ко мне с забора спрыгнул Саня, и мы побежали со всех ног не разбирая дороги через тёмные переулки.  

Как потом стало известно, Пахан с Никульчевым были очень хорошо знакомы, и не раз гостили один у другого. Что касается свадьбы, — да, он был там тоже, но уехал за час до того, как Саня позвонил ему. Ментам о нас с Саней, Павел Константинович ничего не сказал, хотя они и знали, что как минимум одному соучастнику удалось сбежать. Негласно Никульчев с Паханом замяли эту тему с проникновением, и нигде наши с Саней имена также не фигурировали. Будто бы нас там и не было вовсе. Также Никульчев вместе с зятем закрыли глаза на то, что Пахану пришлось вырубить новоиспечённого жениха, о тушу которого я и спотыкнулся. Но вот за применение насилия в отношении представителя власти — проще говоря за развороченное лицо молодого следователя, Павлу Константиновичу впаяли четыре года колонии. Тот следак провалялся месяц в госпитале, и я слышал, что лицо его так и осталось перекошенным.  

* * *  

—... Леший... Леший... — голос Крота вдруг пробудил меня от кокаинового беспамятства, — Слышишь меня? Опять заторчал... Может, за руль я сяду?..  

— Крот, тебе что надо? Говори уже!  

— Зиша звонил. Те утырки вроде как согласились на сделку... Нужно ехать, Леший.  

Смахнув с панели рассыпавшийся белый порошок, я завёл двигатель своего Рэндж Ровера.  

— Ну так поехали, — пробормотал я, и нажал на педаль газа.  

Я ненавидел те минуты, когда воспоминания бесконечно накатывали на меня. Просто воротило от того каким я был тогда слабым, неуверенным, глупым. Скольким людям я поднасрал в своё время. Порой мне кажется, что углубляясь в прошлое, анализируя свои поступки, я становлюсь каким-то другим. Быть может и не другим вовсе, а самим собой. Просыпалась совесть. Да, это она засранка. И справиться с ней мне помогает лишь он, — кокаин. Не оглядывайся, твердил я себе, не смей, но когда я себя слушал?  

26. 08. 2018 г.