Сказка о сердце темной феи

Заскрипели деревья, заволновались, змеями ветви зашевелились – ожил лес, как только Морти переступил колдовскую границу. В синем тумане рождались тени – с лицами человеческими, искаженными страшной мукой, да телами чудовищ. Каркали вороны, и словно музыка дикая, ведьминская, вокруг играла – с хохотом злобным, писками, визгами, дребезжаньем, звяканьем и хрустом – будто кости людские кто грызет. Страшно было жутко, но Морти наказ дядюшки помнил – не оглядываться, не останавливаться и глаза не закрывать. Вот и приходилось идти, как ни в чем не бывало мимо нежити бледной, когтистой, хвостатой, кишки собственные пожирающей. Благо, парень дядюшке в лечебнице с раннего детства помогал и на кровь со внутренностями давно насмотрелся. Уж он-то любые кошмары переживет, лишь бы матушку спасти.  

Морти шаг ускорил, как вспомнил ее исхудавшее, бледное лицо, с темными кругами под глазами, потом болезненным залитое. Дядя Лайон твердо сказал – есть только одно лекарство, что спасти ее может. И только юноша с чистой душой и светлыми помыслами, сможет его добыть. Морти себя особо светлым не назвал бы – и воробьям с рогатки головы разбивал, и лягушкам лапки отрывал, но так это когда было, маленькие дети все жестокие. А ради мамы он на все готов.  

И чем больше Морти о своей цели думал, представлял, как облегченно матушка улыбнется, пригрозит шутливо крапивой высечь за то, что по лесам шастал, вместо того, чтобы гусей кормить, так все спокойней и светлее вокруг становилось. Злые тени таяли, и вместо их меж деревьев и искусных статуй все чаще и чаще мелькали волшебные светлячки, ведьминский смех сменился нежным перезвоном колокольчиков, коряги, что все норовили подножку поставить, спрятались под землю, укрылись в голубоватом мху, и то там, то сям выглядывали цветы – тюльпаны, гиацинты, гладиолусы. Не лес – а сад волшебный.  

Морти вышел на полянку, а там его уже темная фея поджидала. Маленькая, словно кукла у соседской девчонки, сидела она в коляске, запряженной игрушечной лошадкой с печальной, как у настоящей, мордой.  

А сама фея пугала и завораживала – никого красивее Морти за свою жизнь не видывал. Личико белое в форме сердечка, глаза огромные – черные, блестящие, губы бордовые, пухлые серьезно сжаты. Худенькая, хрупкая, в платье лиловом как у леди богатой и шляпке невиданной, из волос черных скрученной, с перьями ощипанными. А рядом еще фея порхает в наряде блеклом, победней и с зонтиком в руках – от редких лучей солнца, пробравшихся сквозь густые кроны, укрывает.  

Темная фея – не зная, не добрая, а справедливая фея – смотрит на Морти пристально, словно в душу заглядывает, и страшно тому очень, дрожит весь, руку в кармане наготове держит, но подходит храбро и кланяется глубоко перед лесной королевой.  

– Что принес ты мне в дар, мальчик, – фея смотрит так же строго, но голос у нее оказывается ласковый – как у матушки. И вторая фея улыбается хитро и дружелюбно. Так что Морти не сомневается – получится все. Только руки ее сильней задрожали, взмокла ладонь, заскользило железо.  

– Службу свою верную, госпожа фея.  

– А взамен, чего пожелаешь? Золота, славы, девиц красы неописуемой?  

– Ничего такого не надо мне, – шмыгнул Морти носом, нарушил всю торжественность и еще ближе к фее подошел, глаза в глаза смотрит – протяни руку и дотронешься да волшебного создания. – Одного хочу – чтобы мама моя выздоровела. Подхватила она неизвестную болезнь, уже месяц как за жизнь ее с дядюшкой – лекарем, на всю округу знаменитым – боремся, а не выходит. Только ты мое спасение, госпожа фея, – говорит так Морти и достаёт из кармана щипцы огромные, специальные, лекарские, из хладного железа – вырывает молниеносно фее сердце. Прав был дядя – легче, чем мошку из супа ложкой выловить. Закричал весь лес, застонал, завяли цветы, потухли огоньки – пробудились чудовища.  

Развернулся Морти, закрыл глаза крепко и побежал, сжимая в ладони горячее сердце.  

– Ай-да, молодец! – дядя Лайон жадно руки потирал, рассматривал со всех сторон, обнюхивал феено сердце на блюдце – большое, черное, только в крови как у людей – алой.  

– Справился-таки, подобрался, обдурил тварь лесную.  

Морти героем себя не чувствовал, и перепугался, чудом смерти избежал – если бы не свет черного сердца заплутал бы в проклятом лесу, сожран был бы чудовищами.  

– Она почти как человек была, красивая...  

– Красивая, – передразнил дядюшка. – Знаешь скольких эта красавица с ума свела, сколько парней и девиц в лесу ее сгинуло? А никто и слова против не скажет, ходят все за помощью. Монстр есть монстр, какое бы обличье не принял, даже если добро сделает – такую цену запросит, что ввек не расплатишься. И что добро, что зло – едино выходит.  

– А это точно маму спасет? – бросил Морти взгляд на блюдечко – сердце словно живое было, дышало, жаром темным окутанное.  

– И не только ее – на троих хватит! Все жить будем вечно, без болезней, без страданий, – дядя Лайон разрезал сердце на три неровные части, оно зашипело, забулькало, но силы своей магической не утратило.  

Один кусочек – самый маленький – Морти вручил, один – самый большой – себе оставил, а последний в мясорубке перекрутил, смешал с травками лечебными и сестрице, матушке Морти, преподнес как лекарство.  

Морти у постели стоял, переполненный надеждами, смотрел, как на глазах у матушки лицо румянцем наливается, дыхание выравнивается, болезненный блеск в васильковых глазах пропадает.  

– Что за чудодейственное средство? – мама удивленно, облегченно улыбается, и Морти ее крепко-крепко обнял, совсем позабыл обо всем. А дядюшка, глядя на эту трогательную картину, крякнул довольно и в рот свою часть фееного сердца закинул.  

Разомкнул Морти сыновьи объятья, посмотрел на матушку выздоровевшую и обомлел – как она изменилась, похорошела, помолодела – словно куколка. Лицо сердечком, губки бутоном розовым, лицо побелело, будто краской вымазанное, только щеки пунцовели. А глаза – тьмой, масляной, блестящей, залиты. Точь в точь, как у темной феи!  

Испугался Морти, закричал, отскочил от матери, а та и не шевельнется, сидит неживая, красивая, словно лялька балаганная. Оглянулся Морти – где же дядюшка? А тот советом помочь уже не может – срослись его губы, и сам он вросся в пол земляной, словно дерево, руками машет, истончившимися, как ветвями, в волосах листва, кожа огрубела, почернела – только глаза человеческие, вертятся в ужасе.  

Хотел Морти бросится прочь из дому – а это вовсе уже и дом, а лес колдовской, туманом синем окутанный, с чудовищами да цветами, шевелится, скрипит, хохочет. Только позади – перезвон колокольчиков. Обернулся Морти, а это вторая фея, в наряде скромном, сером, с зонтиком, смехом заливается – настоящая лесная королева. Смеется да плетет косы из волос матушки, почерневших, длинных, гладит ласково, как игрушку любимую, а та только щурится довольно.  

Достал Морти из кармана запрятанную треть сердца проклятого, хотел раздавить – будь что будет, сжал кулак да разжать не смог – словно в камень обратился. Так и остался стоять еще одной статуей в лесу волшебном – всякое видал, пока мхом весь не покрылся и не развалился от древности.