"Как я встретил вашу маму"

Это было примерно днём. Тёплым осенним днём. Я ехал в переполненной маршрутке в издательство. Точнее стоял в ней, а она ехала. Впереди, ко мне спиной кряхтел какой-то мужик в ворованной куртке синего цвета. Огромный, с отвисшими боками в тесных джинсах и широких туфлях. Он кряхтел раздражающе и еле слышно бубнил себе что-то под нос. Это что-то было похоже на японскую молитву. В те моменты, когда мужик водил своим рылом по сторонам, я улавливал тонкий запах псины. Минутку! Видеосалон, первая порнография, палёная водка, протухшее коровье сало... Точно – это он!  

– Семён Мастурбатович! – заорал я в пол голоса, но на весь салон. Мужчина не отреагировал. А девушка, стоящая слева от нас возбужденно зашевелила косыми глазками, услышав знакомые слова.  

– Семён! – хлопнул я со всей силы по плечу своему преподавателю.  

Раздался небольшой крик, длиной в пол секунды и тут же не спеша повернулся этот мужчина, который оказался женщиной. Её глаза дрожали от выступающих слёз и губы тряслись оголяя неполноценную челюсть. В руках она теребила пакеты с отрубями, отрезками и опилками.  

– Извините, ошибочка… – попросил прощения я и отошёл в сторону. Барышня еле громко захныкала, а старик в рэперских очках, стоящий рядом положил её голову к себе на отвисшее плечо и утешал. Вдруг маршрутка резко затормозила. Я ухватился за поручень, но это не помогло и я скоропостижно пролетел вперёд. Сзади меня кто-то догнал. Это был хоккеист, клюшку которого я по ошибке ухватил. Вместе со спортсменом мы навалились на пострадавшую. Пострадавшая, в свою очередь, придавила тяжёлым телом бедного, но стильного старика. Они на пару кряхтели, а старик ещё умудрялся конвульсионно трясти головой.  

– Простите, ещё раз, – выдавил я, пытаясь рассмотреть у пострадавшей размер груди.  

– Да что здесь происходит??? – закричал кто-то с начала салона.  

Все замолкли. Лишь хоккеист матерно вернул у меня свою клюшку. Открылась дверь. Потерпевшая женщина поспешила к выходу вместе с утешающим её дедом. Я полез следом, чтобы как следует извиниться.  

– Я спрашиваю – что здесь происходит? – закричали снова.  

Уже у самих дверей я понял, что воспроизводил громкие вопросы водитель. Через лобовое стекло было видно как огромная жопа лошади срёт на капот маршрутки, периодически попадая на стекло. Рядом с животным курит наездница, цинично, но с глубоким интересом рассматривая шофёра. Я немного удивился, но вышел на остановке. Рукопись я утерял среди пассажиров.  

«Ничего» – подумал я – «там всё равно одни ошибки и почерк как у предсмертного Ленина». Старик в рэперских очках не успел договорить свои советы и провалился в открытый люк. Женщина продвигалась не оборачиваясь и, получается, разговаривала сама с собой.  

– Простите пожалуйста, – в полголоса протараторил я. – Мне ужас как неловко. Двойник Семёна Мастурбатовича остановился, тряся головой. Видимо плакал. Затем повернулся и продемонстрировал опухшее лицо и сопливый нос. Ну вылитый Сёма Мастурбатыч!  

– Простите... – менее деликатно  

повторил я.  

Женщина махнула большой рукой и уселась на поребрик, раскинув сумки.  

– Меня постоянно с папой путают. Всё не могу к этому привыкнуть.  

Я был взволнован и присел рядом.  

– Семён Мастурбатович?! Как он поживает? Как там живёт эта старая мразь! Этот пердун-негодяй! Эта морда лошадиная! – смеялся по дружески я.  

Женщина покачала короткостриженой головой и томно ответила:  

– Его уже год как нет...  

– И что с ним случилось? – спросил я.  

– Умер.  

– Зачем? Почему? По какой причине?  

– Такая нелепая, но по-настоящему творческая смерть.  

Меня передёрнуло как затвор от одной только мысли, но не сильно. Сказалось то, что я уже отвык от Семёна Мастурбатовича.  

– А вы... Вы Софья? Его дочь?  

Она кивнула.  

– Вы та самая большая маленькая девочка с его картины "Мужские трико, 1шт"?  

Софья лениво усмехнулась и потенциально замолчала, так что стало слышно как неподалёку ссорятся воробьи.  

– Заткнись! – перебил диалог грозный голос неподалеку. – Заткнись! Ты тварь, заткнись!  

Я неприхотливо обернулся и увидел растерянного мужчину, сидящего за рулём такси и орущего на магнитолу, в которой пел Сергей Лазарев. Периодически таксист ударял кулаком по клаксону.  

– Продолжайте, Софья, – отвлёкся я.  

– Папа тогда загорелся идеей. Мечтал написать картину. Такую, чтобы гордиться ей всю жизнь. Он назвал ее " Жираф в Саратове". Но посмотрев на меня он сменил название на "Бегемоты тоже любят кушать". Он последнее время очень любил животных. Даже тараканов на кухне не травил. А если даже и убьёт дикую крысу, то обязательно отвезёт её в ветеринару, чтобы воскресить.  

Я сидел и поражался на своего наставника, насколько он был человечный. Не то, что раньше, когда он рассказывал, что по молодости избивал и грабил людей ради новых ботинок или барбарисок.  

– Он ответственно подошёл к работе и всё говорил, что это будет его последняя работа, – продолжала историю София. – Папа тогда заказал много масляной краски в больших вёдрах. Ему их привезли на самосвале и сгрузили прямо во дворе на газон. Подняться на первый этаж было сложно, но папа справился. Вот только эта проклята...  

На этом месте женщина предалась слезам. Я погладил ее по плечу. Оно оказалось мягким, тёплым и сырым. И эта самая ворованная куртка принадлежала покойному дяде Семё. Я узнал её по слегка стёртой надписи "Мосгорстрой" на верхнем кармане. Женщине стало неловко от моего пристального взгляда и она покраснела. Как же она похожа на своего отца... Запах собак уже как ностальгия. Эти странные глазки разного размера и цвета манили с каждой минутой все больше. Как же я ценил и уважал этого талантливейшего художника Шкафа Семёна Мастурбатовича. София оказалось весьма привлекательной женщиной и достойной дочерью такого человека.  

– Он поскользнулся на ступеньке! – заревела Софья. – и вёдра с краской обрушились на него. Его не сразу смогли обнаружить среди цветных луж...  

– Какой ужас, – представил картину я, попутно наблюдая как два пьяных росгвардейца достают из люка напуганного деда.  

– Похороны были в закрытом гробу. С папы не смогли смыть всю краску и снять с головы одно из вёдер.  

Я покачал головой и ещё подумал «Да, вот это действительно творческая смерть. Даже из своих похорон устроил яркий перформанс. »  

Софья вмиг очухалась и порозовела. Даже глаза её заблестели.  

– А откуда вы папу знаете? – спросила она, достав папиросу, бывшую в употреблении.  

– Я его ученик. Он преподавал мне в слесарном училище. Но я больше писатель, чем художник.  

– Как же вас зовут?  

– Лев. Лев Сарделин.  

Глаза Софьи приобрели округлость:  

– Серьезно? Я читала вашу книгу "Одноразовый машинист". Это любимое произведение моего папы, после "Живой шляпы" Носова.  

Мне было приятно это слушать, но, позвольте, какой ещё Носов? И что это у него ещё за шляпа такая? Так уж и быть, я смутился и начал чертить носом ботинка по земле. Получился рисунок. Софья прикурила бычок от охотничьей спички и дым донёс до меня запах подвальной сырости. Прямиком из детства.  

– Вот хотел сегодня сдать рукопись в издательство, но она осталась в маршрутке, – с ухмылкой сообщил я. – Свежий роман под названием «Папины чулки».  

Софья снова опустила взгляд, услышав знакомые до боли слова. Затем сняла правую туфлю и почесала ступню через чёрствый серый носок. До меня дошёл запах пирогов с луком и яйцом. Или капустой? Да не, всё верно, с луком.  

– Вы наверно женаты, – насторожила она меня. – У такого экстравагантного мужчины наверняка есть красивая зазноба.  

– Да ну, бросьте… – бросил я и Софья понравилась мне ещё больше. – Я холост как патрон в пистолете у реквизитора.  

Мы оба засмеялись. Софья даже похлопала себя на желейной ляжке, тем самым потушив цигарку.  

– А где работает эта красавица, если не секрет? – спросил я, успокоившись.  

– Какая? – удивилась Софья.  

– Это я про вас.  

– Ой, ну что вы прям... Переводчиком у гастарбайтеров.  

– Вот это да. Вы учили их языки?!  

– Нет, что вы… Я ни одного слова у них не понимаю, перевожу, как в голову придёт. А этим азиатам любой набор букв скажи, они будут кивать. Кстати, у меня тоже никого. Я одинока, как кактус в квартире у алкоголика.  

Мы снова засмеялись, но в этот раз я симулировал истерический ржач, так как собственная шутка мне понравилась больше.  

– Заткнись! – снова нервничал таксист на магнитолу. – И ты заткнись! Тварь!  

В этот раз по радио крутили Стаса Костюшкина.  

– Слушайте! – воскликнула Софья. – а пойдёмте ко мне! Я вас рассольником угощу. С отрубями.  

Я незамедлительно согласился и, поднявшись с поребрика, мы отправились куда-то во дворы. Я взял её сумки, а она мою руку. Дальнейший наш путь сопровождался взаимновыгодным обменом информации в основном о величайшем художнике всех времён и идеальном папе Семёне Мастурбатовиче Шкафе.