Глаза волка

У него были глаза волка. Не того волка, которого мы видим иногда в зоопарке – с затравленным, покорным взглядом, нет. Это был настоящий хищник, у него был жесткий, колючий взгляд, с застывшими желто-карими неподвижными зрачками, он как бы приценивался к жертве, перед резкой атакой. Он и ходил как волк, осторожно смотрел по сторонам, всегда чуть наклонив голову, со свистом вдыхая воздух в широкие ноздри. Телосложением он был крепок, весь какой-то сбитый, собранный и быстрый.  

Клим пришел к нам в шестом классе. Его семья переехала с другого города.  

Учиться он не любил, и посетив первые два – три урока всегда сваливал. Ни с кем почти не общался, держался один. На уроках дерзил учителям, особенно молодым.  

В тот год в школу пришла работать молодая учительница русского языка и литературы, Елена Васильевна, она зашла в класс на каблучках, в узкой клетчатой юбке и розовой блузе, светло-русые волосы были аккуратно собраны в пучок.  

– А я бы вдул, – громко и с расстановкой промычал Клим с задней парты. Учительница чуть засмущалась, открыла журнал и начала делать перекличку.  

Витя с Толиком Мопсом решили сразу поставить его на место. Они нашли его после уроков на спортплощадке. Он сидел на скамейке, щурясь и лениво поглядывая, как на соседней стройке башенный кран, будто огромная рука великана собирает дом из монолитных плит.  

– Не мешает тебе, братуха, блатную пыль на ушах стряхнуть, – здоровяк Витя лениво положил пятерню Климу на плечо.  

– Бить будете? – Клим медленно поднялся со скамейки.  

– Ти не бойся, ми тебя нэ больно зарэжэм, – хохотнул, пытаясь изобразить кавказский акцент Мопс, бывалый рукопашник.  

Клим резко ударил головой в нос улыбающегося Витька, тот медленно присел, обхватив ладонями лицо. Мопса он сбил с ног ударом ноги под колено. Удивленный Мопс тут же попыталя встать, но получив сильный боковой в челюсть, он рухнул, как подкошенный…  

*****  

– Сейчас, ребята вы живете в удивительную эпоху. Это время, когда идет переосмысление старых ценностей, открывается новая завеса тайн исторического прошлого нашей страны. Знать историю – вот что сегодня нужно молодому поколению, ибо человек, который не любит свою Родину, землю, не стоящий у истоков своих исторических ценностей – духовно опустошен, – Антипыч, наш старый добрый учитель истории, всегда начинал урок с небольшого предисловия.  

На уроке у Антипыча все сидели, затаив дыхание. Он не преподносил сухо очередную тему из учебника. Он рассказывал, сочно разбавляя историю яркими красками, порой подшучивал, и всегда цитировал большие отрывки из исторических книг. Он не любил ставить плохие отметки, всегда «четверки» и «пятерки». Антипычу было уже за шестьдесят. Маленький, с редким пробором седых волос, слегка сутулившийся и постоянно в темно-зеленом вязаном жилете. Он одел очки:  

– Ну, друзья-товарищи, а сегодня я вам расскажу о Византии.  

Клим поднялся и, повесив на плечо сумку, пошел к двери.  

– Дружочек, далеко собрался? – Антипыч снял очки и внимательно посмотрел на наглого ученика.  

– Надоело мне. Курить хочу, а ты дед давай, втирай свою мульку, – Клим вышел, закрыв за собой дверь.  

Антипыч медленно подошел к окну, тяжело вздохнул, нервно теребя книгу, затем вернулся к столу. «Ну-с продолжим…»  

После расправы над пацанами, Клим почувствовал свою власть в классе.  

Особенно после того, как избил Слона с восьмого «Б». Слон был КМС по тяжелой атлетике, огромный как шкаф, он легко сгибал арматуру в два пальца толщиной. Слон услышал про борзого новичка и решил « перетереть» с ним в туалете. Через две минуты Клим чуть прихрамывая, вышел, а Слона втроем вытаскивали из кабинки, с разбитой головой.  

Неизвестно, когда и кто учил Клима драться. Казалось, это было у него в крови. Для него не существовало абсолютно никаких правил. В драке он бил всем и везде, по кадыку, по колени на излом, ломал лбом носы, только бы выстоять и победить. Он любил драться, ощущать прилив крови к голове, и шальной соленый вкус победы на губах.  

Вскоре он начал трясти с пацанов деньги. Каждый обязан был приносить ему «двадцатку» по пятницам. Я попытался отказаться. Он поймал меня в раздевалке, сбил с ног и зажал удушающим приемом шею: « Тебя, сука даже бить жалко. Денег не будет – по асфальту как соплю размажу». Он смотрел на меня своими желто-карими зрачками, не мигая, и мне стало в первый раз в жизни по – настоящему страшно. На следующий день я принес ему деньги, которые откладывал на фотоаппарат.  

Меня, выросшего на книжных героях Джека Лондона и Жюля Верна, честных и благородных людей, людей чистых душевных порывов, глубоко поразило мировоззрение Клима, его наглость, практичность, самоуверенность.  

Я не мог понять, как можно ударить человека по лицу. Это казалось мне сильным унижением человеческого достоинства. Но, постепенно, какая то дымка медленно начала рассеиваться, и я из своего книжного мирка начал ощущать неприглядную реальность окружающего мира.  

Был я тогда небольшого роста, худой и незаметный. Учился почти на одни пятерки, ходил в шахматный клуб. В свободное время читал книги или собирал модели кораблей. Казалось, Клим особенно меня ненавидит. «Отличник», – бормотал он, хмурясь, и не мог пройти мимо, не задев меня плечом, или не поддев ногой под зад.  

Вместо фотоаппарата я купил боксерскую грушу и гантели. Отец удивленно смотрел, когда я закреплял «грушу» в дверном проеме. Я начал исступленно колотить по груше, когда дома никого не было, разбивая руки порой до крови, потом догадался купить перчатки.  

*****  

– Елена Васильевна, можно я пойду, – пробасил Клим, – мне очень нужно.  

– Потерпи, Кондрашов, семь минут до конца урока осталось, – учительница перевернула страницу, – а вот этот отрывок из Тютчева мне особенно нравится.  

Вдруг все услышали льющийся звук сзади. Клим, встав и расстегнув ширинку, мочился прямо в вазон с пальмой.  

– Уф, ну теперь я никуда не спешу, – он довольный уселся на свое место. В классе стояла оглушающая тишина. У Елены Васильевны на щечках проступили розовые пятна. Она резко вскочила и вышла из класса.  

Через десять минут на перемене она шла по коридору с нашим директором Иваном Юрьевичем, ему было лет тридцать, но он рано начал лысеть, и постоянно зачесывал волосы то вправо, то влево, пытаясь скрыть проплешины. Глаза у него вечно бегали по сторонам.  

– Я все понимаю, Елена Васильевна, конечно, нужно принимать меры. Случай беспрецедентный. Будем собирать родительский комитет…  

Я видел родителей Клима, на собрание они всегда приходили вдвоем. Все время тихие, замкнутые, они как – будто удивлялись, когда им рассказывали о выходках сына. Ходили они – держа друг друга за руки, Клим абсолютно был на них не похож. Позже я узнал, что детей у них не было, и они взяли маленького двухлетнего Климушку из детского дома.  

С Лешкой Басовым мы вместе ходили в шахматный клуб. Лешка был самый маленький в классе, конопатый, и носил очки. Было у Лешки давнее увлечение, он собирал марки, был заядлым филателистом. У него была, пожалуй, самая редкая коллекция в нашей школе. Иногда он приносил свой заветный альбом с марками, чтобы похвастаться новыми редкими экземплярами.  

Однажды он принес марки и показывал их ребятам на перемене, подошел Клим:  

– Какая у тебя тут самая клевая?  

Лешка с гордостью показал красивую большую и очень редкую марку с кораблем «Адмирал Крузенштерн».  

Клим вытащил марку из альбома, затем достал зажигалку и сжег ее на наших глазах. Побледневший Лешка бросился на него с кулачками. Клим резко отшвырнул его, он ударился головой о чугунную батарею, разбил очки. Потом стал медленно вставать, хныкая, по щеке у него стекала большая крупная слеза.  

– Урод, ты что творишь! – я резко шагнул к Климу. В это время прозвенел звонок. В кабинет входил Антипыч, с книжками под мышкой.  

– Иди за мной, – процедил сквозь зубы Клим.  

Легкий ноябрьский снежок слегка прикрыл землю. Стоял легкий морозец. Мы шли на пятачок между мастерской и гаражами, заросший кустами вязка. Именно там, пацаны иногда выясняли друг с другом отношения.  

Он ударил резко, развернувшись. Я едва устоял на ногах, в ушах гулко зазвенело. Он быстро сбил меня с ног, бил с ожесточением, ногами наотмашь. Я только прикрывал руками голову. Затем он присел и несколько раз ударил меня кулаком в лицо. Сразу потемнело перед глазами, и я на несколько секунд отключился.  

Спустя некоторое время я медленно встал, Клим уже ушел. Я медленно поковылял к водозаборной колонке на улице, умылся. Потом меня стошнило, я еще раз умылся, и медленно, прихрамывая, пошел домой. Было ощущение, что меня сбил локомотив.  

Родителям я сказал, что упал с лестницы. Мать прикладывала мне бодягу, и расстроено вздыхала, на четвертый день левый глаз стал потихоньку открываться. В школу я пошел только через две недели.  

Когда лицо окончательно зажило, я пошел записываться в секцию каратэ.  

– Набор уже закончен, – тренер Иван Ильич, сокрушенно развел руки. Но видимо, он что-то увидел в моих глазах, – Ладно парень, покупай кимоно и приходи…  

В те дни желание мести разгоралось во мне, оно росло, крепло. Это желание вытесняло все остальное, делая другое чем-то второстепенным. Я понял. Он был не человек. Это было Чудовище. Даже когда он заходил в класс,  

чувствовалась его тяжелая давящая на всех аура. Как – будто воздух даже уплотнялся от его присутствия. « Монстра нужно остановить», – думал я, тянув сухожилия на роликах для растяжки, или набивая кулаки на доске, обмотанной войлоком.  

*****  

– Сычев, останься, – тренер окликнул меня, – Толя ты почему в голову на спарринге не работаешь? Ты думаешь, на улице будут выбирать, куда бить? Сынок, ты пришел научиться драться не для того, чтобы гопников в парке мочить. Ты должен уметь постоять за себя, за свою девушку, защитить людей, которые нуждаются в защите.  

Три раза в неделю я ходил на секцию каратэ, и три раза в неделю в клуб «Атлант», подкачаться. Также занимался дома. Учеба немного съехала, времени перестало хватать. Неожиданно я стал замечать, что потребность в мести как-то растворилась, я просто перестал обращать на Клима внимание. А он, как – будто заметив перемену во мне, перестал наседать.  

В апреле я подошел к нему: « Клим, я больше не буду приносить для тебя деньги. И Лешка тоже не будет». Он внимательно посмотрел на меня, затем медленно отвернулся, и уставился в окно. Меня и Лешку с того дня он больше не «напрягал».  

Заплаканная Маринка Фролова подошла ко мне возле школьной калитки.  

– Толя, проводи меня сегодня.  

Она жила недалеко, в соседнем квартале.  

– Пойдем, – я обернулся, неподалеку у беседки, увидев ухмыляющегося Клима.  

– Достал, козел. Доведет – отцу все расскажу.  

Маринка шла всхлипывая. Я мельком взглянул на нее, и почему я до сих пор не замечал, какая она красивая?  

С Маринкой мы были знакомы еще с детского сада. Но за последний год она здорово изменилась: густые черные волосы были заплетены в косичку, большие черные глаза с резко очерченными бровями делали ее похожей на молодую княжну, из детской книжки. Из белой блузы выпирала высокая девичья грудь.  

Неожиданно для самого себя, я пригласил Марину пойти в кино субботним вечером.  

Фильм был скучноватый, и я даже немного заснул. На обратном пути Маринка увлеченно рассказывала мне, как бы она поступила на месте главной героини. Возле дома я осторожно поцеловал ее в щеку. Она покрылась румянцем, попрощалась и быстро вошла в подъезд, поправляя куртку.  

В понедельник последний урок был – физкультура. Занятия уже начались, и я чуть припоздал. Проходя через раздевалку для девочек, я услышал там звуки борьбы. Клим зажал в углу Маринку. Одной рукой он прижимал ей рот, навалившись всем телом, другой рукой приподняв футболку, жадно ощупывал ее грудь. Потом он запустил руку Маринке в трико, она расширила глаза, и прохрипела: «Не надо, прошу…»  

Кровь запульсировала у меня в голове, я резко открыл дверь.  

– Оставь ее, Клим.  

Он оглянулся, поволока на его глазах быстро исчезала. Он смотрел на меня, как удав смотрит на кролика, перед броском. Маринка, одернув футболку, быстро выбежала из раздевалки.  

– Все. Пиздец тебе. Пошли, – промычал Клим  

Мы вышли к «пятачку». На этот раз я шел первым. Из школьного сада раздавался сладкий аромат цветущих яблонь. Я удивился своему спокойствию. Вспышка ярости прошла. У меня не было к нему ни страха, ни ненависти. Просто был противник, которого нужно победить.  

– Да вот же он, Кондрашов, – окликнул нас Иван Юрьевич, директор. Он стоял с молодым мужчиной в костюме и с папкой.  

– Спасибо, Иван Юрьевич. Дальше мы сами, – он подхватил Клима за руку и повел к школьной калитке. Они сели в белую шестерку с надписью « РОВД Красноармейского района». Я медленно поплелся в спортзал.  

Через два дня Антипыч, у него сын работал в милиции, рассказал нам страшную историю про Клима.  

В субботу в парке Клим повздорил с пьяным солдатом, они подрались за ларьками. Затем Клим взял кирпич, и опустил его солдату на голову, превратив ее в кровавую кашу.. Больше Клима мы не видели. Его родители продали квартиру, чтобы нанять хорошего адвоката, и вскоре уехали жить в глухую деревню.  

… Двенадцать лет спустя я с женой Мариной, моей бывшей одноклассницей, и дочкой Юлей гуляли по парку. Марина пошла за мороженым, Юля бегала возле фонтана.  

– Брат, выручи, двадцатки не хватает, – откуда-то сбоку появился худощавый, седой и в грязном спортивном костюме человек неопределенного возраста. Я с трудом узнал в нем Клима, и поразился произошедшей с ним трансформации. У него был заискивающий, понурый взгляд побитой собаки. Весь сутулый и неопрятный, казалось, его унесет ветром, если он не будет держаться за спинку скамейки.  

– Клим? Узнаешь меня? – я протянул ему полтинник.  

– Благодарствую, от души, – он посмотрел на меня, по-видимому, так и не узнав, почтительно кивнул головой, и еще больше ссутулившись, быстро заковылял в тень старого сквера…