Мир, который забыл бояться

В мрачной крепости, чьи стены из холодного камня хранили вековые тени, за круглым столом сидели четверо. Их лица были суровы, а голоса — словно эхо бедствий. Во главе стола восседал председатель-смотритель, чье имя было Век, ибо он видел смену эпох и хранил равновесие их деяний.  

Первой заговорила Война, которую звали Клара, что значит «яркая», но яркость ее была в пламени битв.  

— Мои армии снова залили поля кровью, — сказала она, постукивая пальцами по рукояти меча. — Люди забыли, как жить без страха. Они дрожат при звуке марша, их сны полны криков и грома копыт. Это моя работа, и она сделана.  

Рядом с ней сидел Голод, по имени Мор, чьи глаза были пусты, как иссохшие колодцы.  

— Я прошел по деревням, — произнес он тихо, но голос его резал слух. — Хлеб обратился в пыль, а надежда — в отчаяние. Они едят кору и глину, а их дети плачут так тихо, будто боятся разбудить смерть. Моя тень длинна, Век. Ты доволен?  

Болезнь, которую звали Лира, склонила голову, теребя край своего серого плаща.  

— Мои ветры пронеслись по городам, — прошептала она. — Лекари падают, а больницы полны. Люди боятся дышать, боятся прикосновений, боятся собственных теней. Я не жалею, но я устала. Считай мой труд завершенным.  

Последним заговорил Кризис, по имени Рэм, чья улыбка была острой, как лезвие.  

— Я смешал их мысли, — сказал он, крутя в руках монету. — Богачи боятся за золото, бедняки — за жизнь. Они смотрят друг на друга с подозрением, и каждый шепчет: «Это ты виноват». Разлад в их сердцах — моя заслуга.  

Век, чьи глаза были подобны двум бездонным озерам, кивнул, но не произнес ни слова. Он смотрел в окно, где за стенами крепости, в холодной дымке, виднелись огни лагеря. Там, у подножия холма, разбили свои шатры Смелость, Правда и Свобода.  

А внизу, между крепостью и лагерем, лежал город. Город, полный страха.  

Люди жались в домах, запертые на засовы, и шептались о знаках, которые видели в небе. Они боялись выходить на улицы после заката, боялись стука в дверь, боялись даже собственных мыслей. Матери прятали детей, мужчины сжимали кулаки, но не находили врага, чтобы ударить.  

Страх витал в воздухе, густой и липкий, как смола. Он проникал в щели, вползал под одежду, шептал на ухо по ночам: «Ты следующий».  

Смелость, которую звали Арт, стояла у костра, точа копье. Ее волосы развевались на ветру, а взгляд был устремлен на крепость.  

— Они думают, что их стены нерушимы, — сказала она, и голос ее звенел, как сталь. — Но страх — это тоже оружие, а оружие можно выбить из рук. Мы здесь, и мы не отступим.  

Рядом Правда, по имени Эль, держала в руках свиток, на котором сияли слова, что жгли ложь, как огонь.  

— Их сила в обмане, — произнесла она. — Но я знаю их имена и их дела. Люди боятся, потому что не видят конца. Я покажу им его.  

Свобода, которую звали Нира, сидела на камне, глядя на звезды. Ее плащ был соткан из ветра, а в руках она держала ключ.  

— Они заперли сердца, — сказала она тихо. — Но страх — это тоже цепь. И каждую цепь можно разорвать.  

Крепость была в осаде. Век знал это. Он видел, как тени страха сгущаются над городом, но видел и огни в лагере. Его пальцы сжали подлокотники кресла, и в зале повисла тишина.  

Тишина перед бурей.  

Век покинул зал совета, оставив Клару, Мора, Лиру и Рэма спорить о том, чья сила главенствует. Его шаги гулко отдавались в пустых коридорах крепости, а за спиной, словно призраки, следовали воспоминания о минувших войнах, голоде и разрушениях. Он знал: стены крепости крепки, но сердца тех, кто за ними, — хрупки.  

Выйдя на крепостной вал, Век взглянул на лагерь осаждающих. Костры Смелости, Правды и Свободы горели ярко, но их свет не мог разогнать тьму, что клубилась в душах людей. А внизу, в городе, страх пустил корни.  

Взрослые прятались в домах, запертые на засовы, шепотом передавая слухи о том, что видели в ночи: тени, которые двигались без ветра, и крики, которых никто не слышал. Купцы боялись торговать, солдаты — смотреть друг другу в глаза, матери — укладывать детей спать.  

— Они идут, — шептали старики, крестясь. — Война, Голод, Болезнь… Они уже здесь.  

— А что, если Правда лжет? — спрашивали другие, сжимая кулаки. — Что, если Свобода — это лишь новая цепь?  

Страх разъедал их, как ржавчина. Они боялись не только сущностей за стенами, но и самих себя — своих мыслей, своих желаний. Боялись, что любое действие лишь ускорит конец.  

Но были и те, кто не дрожал.  

На окраине города, у старого колодца, собралась кучка детей. Самому старшему было десять, младшему — едва шесть. Они не знали имен Войны, Голода и Болезни, не понимали, что такое Кризис. Они знали только, что взрослые стали странными — тихими, испуганными, будто тени самих себя.  

— Они боятся, — сказал мальчик с разбитым коленом, самый старший. — Но мы же не трусы, правда?  

— Нет! — хором ответили остальные.  

— Тогда пойдемте.  

И они пошли — туда, куда взрослые боялись даже взглянуть. К крепости.  

Век спустился с холма, невидимый для стражей обеих сторон, и вошел в лагерь.  

Арт, Смелость, стояла у шатра, отдавая приказы. Ее голос был тверд, но Век заметил тень сомнения в ее глазах.  

— Мы возьмем крепость до рассвета, — говорила она. — Люди ждут нашей победы. Мы дадим им надежду.  

Эль, Правда, сидела у огня, перечитывая свиток. Ее пальцы дрожали, когда она шептала:  

— Если мы победим, ложь падет. Но что, если люди отвернутся от правды, как делали прежде?  

Нира, Свобода, молчала, глядя на ключ в своих руках. Век подошел ближе и услышал ее мысли: «Свобода — дар, но многие боятся его принять. Что, если я открою двери, а они побегут обратно в цепи? »  

И тут раздался смех.  

Дети стояли на краю лагеря, глядя на все это широкими глазами.  

— Вы такие большие и сильные, — сказала девочка с косичками, — а боитесь, как малыши.  

Арт обернулась, пораженная. Эль уронила свиток. Нира сжала ключ, но не ответила.  

— Мы не боимся, — заявил мальчик с разбитым коленом. — И мы пойдем туда.  

Он указал на крепость.  

Век смотрел на них, и впервые за долгие века что-то дрогнуло в его бездонных глазах.  

Он вернулся в крепость, где Клара, Война, точила клинок, предвкушая битву. Мор, Голод, раскладывал на столе карту, отмечая земли, что падут в хаосе. Лира, Болезнь, плела нити нового морока, а Рэм, Кризис, смеялся, предвидя, как страх и раздор умножат его власть.  

Век стоял в центре зала и думал: «Каждая сторона жаждет победы, но победа питает новый круг страданий. Смелость рождает войну, правда — кризис, свобода — голод. И все они — мои дети, и все они слепы. »  

Но в этот миг за окном раздался звук рога.  

Не из лагеря Арт, Эль и Ниры. Не из стен Клары, Мора, Лиры и Рэма.  

Это были дети.  

Они стояли у ворот крепости, маленькие и бесстрашные, и кричали:  

— Эй, чудовища! Мы не боимся вас!  

И Век почувствовал, как дрогнул воздух.  

Это была сила, которую он не видел прежде.  

Сила, которой не было ни в одной из его книг.  

Наивная. Чистая. Непобедимая.  

Рог смолк, и на поле перед крепостью разлился смех — звонкий, чистый, как горный ручей. Из леса, с холмов, из далеких деревень пришли дети. Их было множество: смуглые и светлокожие, с косичками и кудрями, в пестрых одеждах и босые. Они не несли оружия, не кричали лозунгов. Они просто были — и этого хватило, чтобы мир замер.  

Взрослые наблюдали за ними из-за заборов, из окон, из тени деревьев. Сначала они боялись.  

— Они не понимают, что творят, — шептали старики. — Сущности раздавят их, как муравьев.  

— Это безумие, — хрипел кузнец, сжимая молот. — Мы должны их остановить!  

Но никто не решался выйти. Они боялись не только Войны, Голода и Болезни — они боялись надеяться. Ведь если дети проиграют, боль будет невыносимой.  

Но чем дольше дети играли, тем тише становился страх.  

Женщина, потерявшая мужа в войне, сжала кулаки, глядя, как ее дочь смеется, держа за руки детей из враждебного когда-то селения.  

— Она не боится, — прошептала она. — Почему же я боюсь?  

Старый солдат, чье лицо было изрезано шрамами, увидел, как мальчишки строят «крепость» из веток — не для войны, а для веселья.  

— Мы сражались за землю, а они делят ее, как братья, — пробормотал он, и что-то в нем дрогнуло.  

Один за другим взрослые начали выходить из укрытий. Сначала робко, озираясь, будто ожидая удара. Но чем ближе они подходили к детям, тем легче становилось дышать.  

Дети разбили свой лагерь прямо между крепостью и шатрами осаждающих. Они рисовали мелом на камнях — цветы, солнце, смеющиеся лица. Они пели песни, в которых не было слов о войне, только о ветре и звездах.  

В одной игре они изображали войну, но их «битвы» заканчивались хохотом и объятиями.  

— Ты проиграл! — кричал один.  

— Значит, я теперь твой друг! — отвечал другой, и они валялись в траве, смеясь.  

Взрослые смотрели — и учились.  

Кузнец опустил молот.  

— Может, и правда… можно не сражаться?  

Женщина подошла к дочери и обняла ее.  

— Ты права, солнышко. Страх — это просто тень.  

Клара, Война, опустила меч, глядя на детей из окна крепости. Ее руки дрожали.  

— Зачем я сражаюсь, если они уже победили?  

Мор, Голод, смотрел, как дети делятся хлебом, и его пустые глаза наполнились злобой.  

— Они накормили весь мир одной булкой…  

Лира, Болезнь, слушала их смех и поняла, что ее мороки бессильны против их радости.  

— Они лечат друг друга улыбками…  

Рэм, Кризис, уронил монету, осознав, что его раздоры ничтожны перед их единством.  

— Они богаче всех королей…  

Век стоял на крепостном валу, глядя на это чудо. Его сердце, тяжелое от тысячелетий, впервые дрогнуло.  

И тогда он увидел его — юношу, чья фигура сияла мягким светом. Это был Новый Век. Его глаза были полны надежды, а голос — как шепот весны.  

— Ты хорошо смотрел, старик, — сказал он. — Но твое время истекло. Я пришел, чтобы вести их дальше.  

Век кивнул. Он знал, что не может остаться.  

Повернувшись, он протянул руку, и Клара, Мор, Лира и Рэм, чьи силы иссякли перед детским смехом, растворились в его тени.  

Он взглянул на Арт, Эль и Ниру, которые теперь стояли среди детей, учась их играм.  

И, наконец, он посмотрел на взрослых — на их лица, где страх постепенно превращался в решимость.  

— Я ухожу, — сказал Век, и его голос был подобен последнему ветру осени. — Но вы… вы уже не забудете.  

С этими словами он шагнул в туман, и крепость, что стояла века, рассыпалась в прах.  

На ее месте вырос луг, где дети смеялись, а взрослые, наконец, присоединились к их играм.  

Новый Век смотрел на них и улыбался.