Три дороги, два креста

Прогноз неблагоприятный, продолжительность жизни ограничена. Подобными словами разбрасывались врачеватели при работе с паллиативными пациентами. Именно такие туманные выражения врачебная комиссия предпочитала вписывать в эпикриз – документ, необходимый для выписки неизлечимо больного из хосписа.  

– Никакой конкретики, – сказал Оскар, укутав своё лицо в пахучей дымке. – Я, между прочим, уважаемый предприниматель, и кабы не точность, моя компания давно бы уже разорилась. Так дайте нам чёткий прогноз, окажите такую услугу. Мы и так уже одной ногой в могиле.  

– Ох, Оскар, – разбито начал онколог, сидящий за столом – по счёту второй с правого края, и опередил замечания коллег. – У вас аденокарцинома в лёгких, третья стадия рака, а вы позволяете себе курить здесь, перед медицинской комиссией, и бросаться спесью, глядя нам прямо в глаза.  

– Он заплатил вам даже больше, чем нужно было, – вступилась Вера и придвинула свой стульчик поближе к Оскару. – Говорите, сколько нам осталось, и мы уйдём сразу после того, как вы закончите с этими вшивыми бумажками, – и она нетерпеливо кивнула на стол с документами.  

– Полгода, не больше, – заверил в итоге главный врач и взмахнул рукой, чтобы развеять дым перед собой. – Я беру отсчёт с конца февраля, поэтому уже чуть меньше. Ладно вы двое, но Ростислав, – ладонью он указал на третьего пациента, который грыз ногти, покачиваясь на стуле. – Его мама – святая женщина, кстати говоря, – из кожи вон лезла, чтобы оплатить ему лечение. Что мы ей скажем? Хотите точности и конкретики, Оскар? Правду, да? Так и скажем: «сопалатник вашего сына заплатил за то, чтобы его поскорее выписали из хосписа и тотчас прекратили лечение».  

– Ростиславу, извините, не семь годиков, чтобы за него решала мама, – возразил Оскар. – Он изъявил твёрдое мужское желание провести свои последние месяцы на свободе, а не в этом чистилище для чахлых овощей. Она должна ликовать, ведь я дам её сыну возможность впервые за всю жалкую жизнь сделать то, чего хочет именно он, а не его мамаша. Я профинансирую любую его прихоть. Обещаю, он станет счастливым человеком и ляжет в гроб с улыбкой на лице и удовлетворением в сердце.  

***  

Неделю назад во время выступления перед аудиторией на тему инвестиционной аналитики Оскара охватил непреодолимый кашель. Он продолжал вещать, несмотря ни на что, но с каждым звуком его речь становилась всё более неразборчивой. Тогда его ассистенты настояли на обследовании, обо всём договорились, и он всё-таки проверился. Диагноз его мало удивил.  

– Да, хорошо, – сказал он невозмутимо. – Мне надо идти. Скоро акции упадут. Мне следует вложиться прежде, чем я подохну.  

Лишь в хосписе его догнало осознание. Он сидел на матрасе, вертелся из стороны в сторону, и его кровать громко скрипела. Повсюду, куда ни глянь, одна рухлядь, потерявшая надежду – что люди, что мебель.  

Какая разница, как, где и кому умирать?  

– Детки, мои доченьки, – вспомнил он и погнался в коридор, где своей спешкой свалил на пол некую красотку, которую только что заселили.  

– Ваши дети в целости и сохранности находятся под опекой бабушки и дедушки, – объяснил ему персонал.  

– Да ну нахрен. Нет, лучше привезите моих девочек сюда. Пускай лучше смотрят на полудохлые тела, чем на мою тёщу.  

Учитывая, что своих родителей Оскар отправил жить в Европу, когда достаточно разбогател, они не могли так быстро вернуться. Поэтому он мгновенно понял что к чему. Тесть таит на него обиду за смерть своей единственной дочери, а тёща вечно язвит в разговоре по поводу и без.  

Однако Оскару пришлось смириться и успокоиться. Тяжёлой поступью он побрёл по направлению в свою палату. Та красивая девушка, которую он едва ли не слил со здешним линолеумом при торопливом выходе, оправилась от падения.  

– Извините, – отпустил он. – Я, видимо, только сейчас понял, что болен.  

– Не извиняйтесь, – сказала она. – Ваше поведение объяснимо, – она глубоко всмотрелась в его лицо: – Подождите. Я вас знаю. Оскар Леванда. Самый знаменитый инвестор в городе. И как нынче дела на фондовом рынке?  

– Паршиво, потому что рынок не способен вылечить людей от онкологии. Знаете, я вас тоже где-то видел. Да, на обложке журнала. Я давал прессе комментарий насчёт влияния цифровизации на биржу. Уверен, никто его не прочитал, ибо все загляделись на обложку, – он попытался улыбнуться, и его скулы трепыхнулись.  

– Вера Калинова, – засмеялась она, протянула свою тонкую руку, и он слегонца её пожал. – Смешно, что комментарий касаемо цифровизации суют в печатный журнал.  

– Не менее смешно, что модель и руководитель холдинга знакомятся в коридоре зловонного хосписа.  

Эти слова напомнили обоим об общей трагедии. Улыбка с лиц тотчас исчезла. Они не хотели умирать, но не демонстрировали эмоции. Он привык так ввиду бизнеса, а она из-за правил модельной индустрии. Серьёзность лица и пустой взгляд – атрибуты загадочности и гарант эстетики. Тем не менее не все могли удержать чувства в узде. В таком месте подавно.  

Ежедневно в хосписе Ростислав переживал панические атаки. Его родня отдала последние гроши, чтобы попытаться противостоять глиобластоме, которая образовалась в его мозге. Опухоль возникла в наименее значимом участке лобной доли, посему особо не повлияла на мышление, однако такие когнитивные процессы как планирование и принятие решений она всё же затронула. Ирония в том, что он и без того никогда не принимал решений самостоятельно без помощи с участием матери.  

– Мне рано отправляться на Суд Божий, мама так сказала, – нервно завопил он и стал сновать по всей палате. – Как же я хочу домой, хочу восстановиться в университете!  

В хосписе он прожил целый зимний сезон с тех пор, как его перевели сюда из диспансера, и не было ни дня, чтобы мама не навещала его и не приносила гостинцы. Она заботилась о пересохших губах и заставляла сына мазать уста бальзамом во избежание герпеса. Постоянно снабжала его диетическими печеньями, мёдом и ромашковым чаем, но всё это быстро съедали соседи по палате. Так он встретил тут свой последний день рождения и новый год.  

Вместо усов под носом Ростислава рос несуразный пушок. Он нарочно не сбривал растительность, потому что матушка запрещала – якобы бритьё поспособствует раздражению кожи на теле у её дорогого сыночка. Она вечно забывала о том, что ему уже стукнуло двадцать четыре и что он далеко не маленький мальчик.  

– В чём его проблема? – риторично озвучил Оскар, глянув через проём на то, как Ростислав в слезах носится по палате.  

– Мамин пупсик, ясно же, – с ходу оценила Вера. – Похоже, её опека не уберегла его от онкологии.  

– Скажите, чей это выбор?  

– В смысле?  

– Вот вы, девушка неземной красоты, в действительности отдадите предпочтение скончаться в этом захолустье зазря? Вы не воспользуетесь оставшимся временем, дабы закончить начатое? Не воспылаете желанием сделать перед уходом то, чего никогда не делали?  

– К чему вы клоните? – она склонила голову набок и выдавила пустую улыбку, пока в проёме позади её собеседника страдальчески шаталось пропащее дитя. – У меня нет родни, нет друзей – только продюсеры, фотографы и кастинг-директора. Я здесь потому, что они вселили в меня надежду, дескать, я могу выжить и ещё многое успеть.  

– В какую палату вас заселили?  

– В соседнюю.  

– Я придумаю что-нибудь. Вас переведут ко мне, и я поделюсь своей затеей.  

В тот вечер Оскар ворочался и не мог уснуть, ибо ему мешал Ростислав. Антиконвульсанты, что бедняга принял перед сном, не подействовали, и он беспрестанно бормотал во сне, причмокивал каждую минуту, сопел и в конечном итоге резко пробудился от беспокойного сна, свалившись с койки. Оскар помог ему подняться и уложил обратно.  

– Как твоё имя, сынок? – вежливо поинтересовался он у него.  

– Ростик, – ответил тот, стараясь выровнять дыхание. – Рос-с… Ростислав Мамонов.  

– Знаешь, Ростик, я всегда хотел сына. Однако Суд Божий, на который так уповает твоя мать, решил иначе. И вот он я, отец маленьких близняшек. Я к тому, что если и есть Бог, то он не всегда с тобой или не всегда делает так, как ты того хочешь. Это испытание твоего мужества. Ты должен поскорее понять это и безоговорочно принять.  

Ростик сглотнул комок и судорожно закивал.  

– Молодчина, – сказал Оскар и похлопал его по щекам. – Ложись спать и, будь добр, не стонать во сне. Поговорим утром.  

На рассвете пациентов разбудила паллиативная сестра. Она в первую очередь подошла к Ростику и вколола ему анальгетики через подкожную инъекцию. Казалось, он проснулся самым первым, чтобы, непроизвольно пуская слюни из разинутого рта, поскорее встретить симпатичную медсестрицу. Всегда, когда она пичкала его лекарствами, он смиренно разглядывал её глаза и волосы, затаив дыхание. Вскоре она приступила к Оскару – дала ему препараты, расширяющие бронхи. Тем временем дверь палаты едва ли не снесла тревожная мать.  

– Сыночка! – бросила она, подбежала к Ростику с пакетами, битком набитыми фруктами, и стала его целовать. – Извини, я закрутилась на работе и не успела приехать вчера вечером. Поэтому решила заехать с утра.  

Пациенты, будучи ни в одном глазу от прерванного медсестрою сна, без удивления уставились на маму и сына. Они к этому привыкли в отличие от Оскара, который поражался степенью абсурдности сего дуэта. У него самого две малышки, однако он ни разу не проявлял опеки подобного излишества.  

– Я договорилась, – пролепетала мать, поглаживая скулы сына. – Когда вылечишься, тебя примут в магистратуру. Они войдут в положение и летом закроют тебе дипломную работу.  

Она прощалась с ним на протяжении получаса. По нескольку раз щебетала «пока» и «до завтра». Наконец, она ушла, а Оскар демонстративным движением подорвался с кровати и вышел в центр помещения. У него в распоряжении было всего пару минут, прежде чем все пойдут завтракать.  

– Ау, господа увядшие! – обратил он на себя внимание. – Сколько вы уже здесь? Квартал, полгода, год? Может, два или три? Долго вы ещё планируете вот так отлёживаться и покорно ждать костлявую шляху с косой, а? Ладно совсем уж ослабевшие бабулечки с дедуличками, – он пронзил каждого пожилого взглядом, преисполненным деланой эмпатией. – Но ты, например, – и оставил глаза на Ростике. – У нас на бирже есть правило: «Лучше меньше, да лучше». Качественные инвестиции всегда эффективнее количественных. Так и в жизни. Вместо того чтобы переживать здесь всякие терапии в надежде подарить себе лишний месяцок жизни, лучше прожить один, но на полную. Я не прав?  

Его перестали слушать ещё на середине речи, а когда он выдержал паузу, то и вовсе отвернулись. Кто-то его вообще не расслышал – например, старина Вася, который уже побил рекорд по долгожительству в хосписе. Он практически не говорил, не мог самостоятельно передвигаться и питаться.  

Ростислав корчил печальную мину и с трудом мог признать правоту проповедника, стоящего посреди палаты смертников.  

– Мне жалко тебя, Ростик, – подошёл тот к нему поближе и встал прямо над ним. – Терять уже нечего, кроме одного шанса, который я тебе сейчас даю. Я могу выйти отсюда, когда захочу, но, видишь ли, увидел парочку людей и захотел разделить с ними остаток своей жизни. Шепни на ушко, и я тебя вытащу. Украду у мамочки.  

– Приглашаем всех на завтрак в столовую, – послышался голос медсестры позади, и Ростик тут же сместил на неё весь фокус своего внимания.  

В трапезной на утренний приём пищи сегодня предлагались яйца всмятку, рисовая каша, хлеб цельнозерновой и йогурт клубничный. Окна были завешены, и лишь через узкую щель пропускался безжизненный, словно здешние пациенты, свет. Оскар добавил в комнату живости, раздвинул шторы, и его обличье озарилось слабой светлынью солнца. В раздаточной зоне он незаметно прихватил коробок спичек, а затем сел за один стол с Верой Калиновой и увидел еду, что туда успели подать.  

– Это что такое? – заломил он и скривился. – Яйца воняют похлеще моих, а рис будто суперклеем склеен.  

– Правильно, негоже инвесторам употреблять эдакое, – сказала Вера с иронией и стала разбивать яйцо о поверхность стола. – Если честно, я тоже давно такую простую пищу не ела. Когда зарабатываешь предостаточно, частенько забываешь о скромности.  

– Вы подумали о моём предложении?  

– Не уверена, что вчера поняла вас правильно, но интереса ради соглашусь. Какой бы прихотливой я не была, мне без разницы, где отдавать концы. Ночью я задумалась о фальшивой надежде, которое моё окружение мне навеяло. Мой спонсор хочет нажиться на моей жизни. Не верю, что моя остеосаркома, так ещё и далеко не первой стадии, чудом вдруг уйдёт в ремиссию. Да, меня зовут Вера, и я не верю. Забавно, правда?  

– Очень забавно. Тогда я сейчас попрошу за вас.  

Он встал из-за стола и уверенно направился к суетливому, судя по тикам, дежурному у выхода из столовой. Он прошёл мимо Ростика, который сидел с двумя старцами, хлопнул тому по плечу и невзначай встревожил. Васю кормил с ложечки его приятель, пока Ростик витал в облака, колупаясь ложкой в рисе.  

– Видите вон ту девушку? – спросил Оскар у дежурного и показал пальцем на Веру.  

– Вера Калинова? – с восторгом в голосе переспросил тот. – Конечно, вижу. И до этого видел в журналах в бардачке моей машины. Главное, чтобы жена не узнала. На самом деле, я очень рад, что Калинова сюда попала. – Дежурный на миг замолчал, прокрутил в голове только что сказанное, откашлялся, после чего исправился: – Ой, в смысле я рад, что увидел её вживую, но лучше бы мы встретились при других обстоятельствах. Её болезнь – это ужасно…  

– Да я вас понял. Она хочет перевестись в мою палату. Это возможно?  

– Ну и дела... Это кем надо быть, чтобы к тебе хотела перевестись сама Верка Калинова? Неужто онкобольным?  

– Как вас ещё не уволили отсюда с такими шутками?  

– Знаете поговорку, мол, чтоб не плакать, я смеялась. Я вот что вам скажу, найдите кого-то, кто захочет переехать в палату вместо неё, и мы всё организуем.  

Оскар вернулся к столу, где завтракал Ростик и пожилые пациенты. Жестом он показал Вере, что всё схвачено, и встал перед Васей, которого с ложечки кормил его более крепкий ровесник.  

– Дедули, хотите свой завтрак отдам?  

– Ага, – промычал немощный Вася.  

– С той девушкой поменяетесь палатами?  

– Можно и без завтрака, – осклабился кормящий дед. – Она в моей палате. Такая рокировка всем на руку, ведь я смогу за Васюней приглядывать, – и он, имитируя сверхскоростной самолёт, отправил тому ложку риса в рот.  

– Васюня – классный тип, – ухмыльнулся Оскар. – Для него и завтрака лишнего не жалко.  

Так Васюня и его бедолага-друг получили лишнюю порцию пропитания, а Вера Калинова была переведена в иную палату.  

Часом позже в тренажёрном зале Оскар попробовал свои силы на беговой дорожке, но очень скоро выдохся и закашлялся, запятнав консоль кровью. Вера пыталась сделать растяжку, но передумала, ибо её кости внезапно окутались судорогами. Ростислав ходил по воображаемой линии и постоянно терял равновесие. Оскар поймал его, когда тот в очередной раз падал.  

– Слышала, ты веришь в бога, – заговорила с ним Вера. – Меня вот зовут Вера, и я не верю. Переубедишь?  

– Он странный, – сказал Ростислав Вере, бросив блеклый взгляд исподлобья на Оскара.  

– Кто? – уточнил Оскар. – Я или Бог?  

– Вы. Вот вы сами-то верите в Него?  

– Я агностик. Не говорю о Нём, поскольку считаю, что Его нереально постичь.  

– Стало быть, – заключила Вера и захихикала, – собрались как-то перед смертью агностик, крестьянин и атеистка.  

Тем же вечером, когда все готовились ко сну, они собрались в укромном уголке палаты. Ростик до последнего не понимал, что от него хотят и чего добиваются, разговаривая с ним. Он почти ни с кем за всё время не взаимодействовал за исключением вечно возникающей мамы, той самой паллиативной сестры и пары бабушек да дедушек. Впрочем, тут больше и не с кем взаимодействовать.  

– Мы берём тебя с собой, и это не обсуждается, – жёстко заявила Вера и буквально прижала его к стене.  

Если не брать в расчёт маму и женский персонал хосписа, то он никогда в жизни не был столь физически близок к девушке, как сейчас.  

– Х-хорошо, – выдавил он из себя.  

– Я видел, как ты заглядываешься на ту сестрицу, – подметил Оскар, достал из-под подушки сигарету, прикрыл датчик дыма ступнёй и прикурил заимствованными из столовой спичками. – Пора брать быка за рога, а то завтра бац, и сдохнешь у себя в койке. Выйдет так, что ты всю свою жизнь буквально продрочил. Это первое, что ты сделаешь, когда мы выйдем – позовёшь её на свидание. Я наведаюсь к главврачу, как докурю, и заставлю его побыстрее выписать нас.  

Тихий час должен был наступить с минуты на минуту. В коридоре Оскар пересёкся с тем дежурным из трапезной. Тот не успел проронить ни слова, ибо он любезно сунул тому сигарету в рот, приставил палец к своим губам и зашипел. Кабинет заведующего хосписом располагался прямо возле приёмной. Оскар влетел туда без стука и спешно закрыл за собой дверцу.  

– Что случилось, Леванда? – в изумлении проронил заведующий и отставил учётные документы, которые вычитывал секунду назад. – Почему вы не в постели?  

– В моём шкафчике валяется банковская карта, – сказал Оскар, без разрешения сел на стул напротив стола и закинул ногу на ногу. – Знаете, какова там сумма, учитывая мой род деятельности?  

– Вы богаты, но не слишком умны. Поймите, я и весь персонал вас здесь не держим. Вы можете отказаться от лечения. Кабы мы просили за такое взнос, это считалось бы преступлением.  

– Если я, условно, сейчас скажу, что хочу выписаться, за этим последует тонна волокиты длиною в несколько дней. Мои лёгкие столько не вытерпят равно как кости Калиновой и мозг Мамонова. Я дам вам грош за нас троих, чтобы завтра утром нас уже выписывала комиссия.  

– Причём тут Калинова и Мамонов? Вы человек взрослый и выдающийся, значит должны понимать, что не можете распоряжаться чужими жизнями.  

– Они изъявили собственное желание. Разве симпатичная модель откажется от шанса напоследок поставить жирную точку в карьере? Разве пацан, всю жизнь проживший под мамкиной юбкой, не захочет перед уходом посмаковать истинное бытиё?  

Главврач снял свои очки. Без линз его глаза стали казаться такими маленькими, словно посевной горох. Он повёл бровью и почесал у виска.  

– Я возьму деньги, – в конце-концов огласил он. – Не хочу, чтобы пациенты, предпочитающие самоистязание, играли мне тут на нервах. Идите спать. Завтра вас ждёт беседа с врачебным советом. Перед этим зайдёте ко мне, начислите деньги на счета.  

– Я и не сомневался, что доктора – крылья спасения от безнадёжности – никогда не откажутся от конвертика с благодарностью.  

Оскар ухмыльнулся, и его скулы опять вздрогнули. Он неторопливо покинул кабинет, направился в уборную, где выхаркал в раковину всю накопившуюся за вечер кровь, показал ей средний палец и ничуть не пожалел, что не застанет все эти терапии. Его ломкие волосы начали выпадать и без них…  

***  

И вот три в ряд с небольшими промежутками друг от друга они сидят напротив группы докторишек, кои получили себе на счёт неофициальную надбавку от смертельно больного инвестора и лишь делают вид, что пытаются отговорить их от необдуманного поступка.  

– Верочка, – ляпнул дежурный позади, – может, не будете выписываться? Вы умрёте, а я не смогу жить без новых эдиториалов с вашим участием!  

– Ну надо же, опять он, – обернулся Оскар и перехватил сигарету в другую руку. – В хосписе что, некому больше дежурить?  

– У меня и вправду найдётся пару неоконченных дел, – признала Вера и отобрала у Оскара курево. – Например, я никогда не курила. Моделям нельзя. Кожа, зубы, ногти портятся. Говорят, никотин повышает риск болезней. Похоже, опухоли не помешал мой здоровый образ жизни. Так зачем он нужен? – она добротно затянулась и закашлялась.  

Оскар раскинул ладони в стороны и скрутил губы в трубочку, якобы говоря комиссии «ну а что вы хотели? ». Ростислав скукожился и сдержанно улыбнулся. Главврач заметил это.  

– Вы троё друг друга стоите, – буркнул он недовольно, и химиотерапевтка слева от него поддержала эту мысль: – Да, пожалуй, – сказала она сухо. – Пускай делают, что хотят. У нас демократия в стране, в медицине тоже. Копии ваших эпикризов на столе. Берите, да идите с миром. Желаем вам здоровья.  

Во дворе хосписа расцветала весна. Садовник нехотя подстригал газон и отвлёкся, дабы провести своим пристальным взглядом трёх доходяг. Те шли с вещами наперевес по направлению ворот в порочный открытый мир. На пандусе с тыла появилась паллиативная медработница. Ростислав оглянулся и замялся.  

– Мы искренне хотим, чтобы твои усики перестали быть девственными. – Оскар толкнул его вперёд. – Раз, два, три, мысли в сторону. Пошёл-пошёл!  

Ростислав бросил сумку и поднялся по ступенькам на пандус, чуть ли не спотыкаясь. Оскар и Вера посмотрели друг на друга и посмеялись. Они наблюдали за его первым подвигом из числа последних. Парень взял себя в руки и вспомнил совет, услышанный где-то в интернете.  

Говори правду. Была не была. Нечего терять мужчине, и уж тем более нечего терять тому мужчине, кто болен неизлечимо.  

– Татьяна, – на вдохе начал он, – вы помните, мне исполнилось двадцать четыре в конце прошлого года, и я вынужден признаться – я девственник. Причём умирающий. Не хочу уходить невинным…  

Он выдохнул. Татьяна не выразила удивления. Она широко улыбнулась и стала диктовать свой домашний номер. Он спохватился и трясущимися пальцами вписал его в телефонную книжку. Она поцеловала его в лоб, развернулась и ушла внутрь.  

Возвращаясь обратно, Ростик издали видел, как Оскар радостно показывает ему жест лайков. Вера взяла его под левую руку, а Оскар сунул в рот сигарету, прикурил и взял его под правую. Вместе они едва ли не выбили с ног ворота и гордо зашагали навстречу предсмертным авантюрам.  

– У нас есть полгода, прежде чем мы умрём, – дрожащим голосом произнёс Ростик.  

– Умрём позже, – пообещала Вера.  

Не успели они и заикнуться касательно того, как будут выбираться из пригорода, в котором был расположен хоспис, как вдруг к обочине у входа прижалась «беемве» седьмой серии. Водитель спустил окошко и снял свои солнцезащитные очки.  

– Знакомьтесь – мой неподражаемый шофёр, – пафосно выдал Оскар и открыл заднюю дверь для своих новых друзей, а сам сел спереди.  

***  

В таком кошерном автомобиле Ростик боялся даже дышать лишний раз. Вера же, напротив, всем своим видом показывала, что ей не впервой кататься на таком. Она откинула сиденье назад, утихла, расслабила хворые кости и отдала себя всю наслаждению поездкой.  

– Останови там, – велел Оскар, указав на парковку премиального ресторана тайской кухни.  

– Ваше любимое заведение, – кивнул водитель и выполнил веление.  

– Да, потому что здесь потрясающе готовят Том Ям. Высадишь нас, а за мной приедешь под вечер.  

Внутренний интерьер блистал роскошестом. Алая обивка диванов и кресел с золотыми узорами, мягкое освещение, столы из тёмного дерева, фигуры и статуи восточного нарратива, а также оконные драпировки медового цвета. Оскар заказал излюбленный суп, а Веру и Ростика решил угостить сочными спринг-роллами.  

– Итак, у кого какие планы? – спросил он у них, когда официантка удалилась.  

– Предлагаю пообедать и разделиться на несколько дней, – сказала Вера, разглядывая своё личико через карманное зеркальце. – Каждый проведёт время наедине и сконцентрируется на личном. Потом объединимся и впустим друг друга в наши жизни.  

– Извиняюсь, – заговорил Ростик смущённо. – Зачем это?..  

– Быть может, в решении части наших проблем понадобится посторонняя помощь, – предположила Вера. – Мы можем оказывать друг другу взаимную помощь. Когда придёт время, романтично умрём вместе.  

– Я предлагаю за это выпить, – хлопнул Оскар по столу и ещё раз подозвал официантку. – Вина нам красного! Петрюс с погреба тащите!  

Вино незамедлительно подали и налили в бокалы. Ростик заметил изображение Апостола Петра на этикетке и снова вспомнил о Божьем Суде.  

– Почему вы не веруете в Господа? – не сводя с него глаз, задал он Вере вопрос.  

– Если бы он был, – ответила она и чокнулась с бокалом каждого, – мы с вами никогда бы не познакомились. Не было бы рака, голода, убийств, обид, насилия, истощения, горестей, страданий и так далее.  

– Довольно примитивная мысль, прошу заметить, – прокомментировал Оскар. – Не в обиду вам, чудесная Вера. В той же Библии это всё удобно объяснено, мол, страдания являются частью человеческого бытия. Это якобы испытание нашей веры. В смысле, не вас, Вера, испытывать собираются, а веру как убеждение.  

– Об этом радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений, – вдруг выудил Ростик из памяти, – дабы испытанная вера ваша оказалась драгоценнее гибнущего, хотя и огнем испытываемого золота, к похвале, и чести, и славе в явление Иисуса Христа. Первое послание Петра, первая глава, – и он снова посмотрел на этикетку.  

– Но ведь Библию писали люди, – возразила Вера под аплодисменты Оскара. – Они её выдумали.  

– Поэтому я верю во что-то своё, – разъяснил он, потянувшись на кресле. – Не верю ни в церковь, ни в священные писания.  

– Тогда вы не агностик, а деист, – отметил Ростик.  

– Скорее похуист, – подчеркнул Оскар.  

Вскоре им подали блюда, и он тут же заявил, что эта пища в стократ лучше, чем то, чем кормят людей в хосписе. Суп исходил горячим паром, а роллы блестели в соевом соусе. Вера взяла палочки в руки и как ни в чём не бывало подносила еду ко рту, но Ростик выронил первый ролл обратно в тарелку на полпути к своим устам.  

– Давайте сделаем фото, – предложила она в какой-то момент. – Запечатлим нас сейчас и через полгода, перед самым концом.  

– Как романтично и символично, – закивал Оскар.  

Ростислав подавился.  

Вера встала из-за стола и сделала селфи, охватив в кадре всех троих. На фотографии каждый мог рассмотреть себя и сравнить в обозримом будущем с тем, во что они превратятся, когда будут находиться при смерти.  

Оскар Леванда – это шатен с зачёсанными назад красивыми, но суховатыми патлами, умеренной небритостью, бледно-карими зрачками и маленькой татуировкой геральдической лилии на запястье, который любит смокинги без галстуков и бабочек, серебряные запонки, кольца и чёрные оксфорды.  

Вера Калинова – зеленоглазая брюнетка с идеальной кожей, тонкими губами с красной помадой, изящными стрелками с двойным уголком, которые она могла нарисовать с первого раза даже в хосписе, длинным маникюром и педикюром в стиле градиент, любящая юбки с вырезом у колена, леопардовые блузки, туфли с открытым носом, золотые серьги, колье и многослойные стрижки.  

Ростислав Мамонов – некогда светловолосый, однако ныне облысевший в результате радиотерапий юнец с родимыми пятнами на лице, квадратной челюстью, ушами с тонкими мочками, нелепыми усиками, смуглой кожей и трепетным взглядом, одетый в затёртую рубашку широкого кроя, прямые джинсы и простоватые кроссовки.  

Они поделились друг с другом своими адресами и номерами телефонов, покинули ресторан и временно разошлись в разные стороны. Следующую встречу назначили на конец недели. Весенний ветер разнёс их слова по округе и выстроил из них обратный отсчёт...  

***  

Час Ростислав бесцельно разгуливал по улицам города, вспоминая фрагменты своей жизни и пытаясь соединить их в нечто целое.  

Над ним издевались в школе. Один его одноклассник был дебоширом и однажды подкараулил его в уборной, чтобы сначала надеть ему на голову пакет, а потом сунуть её в унитаз и нажать на смыв. На следующий день отчим Ростика наведался в школу и сделал с обидчиком пасынка то же самое. Тогда он начал понимать, что неспособен давать людям отпор самостоятельно.  

В университете его унижал и жёстко пресекал преподаватель гражданского права за любое инакомыслие на семинарах. Как-то он выразил своё мнение, что судебные споры должны быть недопустимыми, а всякие разногласия предложил решать исключительно через третьи лица, назвав их медиаторами. Препод достал с полки толстенную книжку Конституции и с размаха огрел студента в затылок – сказал, что тот плохо её вычитал, раз такое говорит, поскольку обязательная медиация нарушает гарантированное право на судебное разбирательство.  

Дома он чувствовал себя, словно в вакууме. Родители с детства запрещали ему гулять дольше семи вечера и до сих пор осуждали многое, на что он желал позариться, несмотря на совершеннолетний возраст. Сейчас он вернулся домой по привычке за полчаса до семи и застал маму обувающейся в прихожей. Она не поверила своим глазам, увидев его на пороге, когда открыла дверь по звонку.  

– Не поняла, – промямлила она и тяжело сглотнула. – Что ты тут делаешь? Я как обычно собиралась ехать в хоспис…  

– Я выписался, – постарался произнести он непоколебимо и прошёл мимо неё в ванную, бросив сумку на ковёр и даже не разувшись.  

– Это как так? – переспросила растерянная мама.  

В ванной отчим стоял на табуретке и менял лампочку.  

– Так, разуйся, весь пол замараешь, – на автомате буркнул он, после чего осознание настигло его: – Стоп. Ростик? – от удивления он выронил лампочку, но пасынок словил её.  

– Отныне меня не волнуют мелочи по типу грязного пола в квартире. Мне помирать через полгода. Так дайте же мне прожить эти шесть месяцев с гордостью. Сделать для себя хоть что-нибудь.  

Ростик насильно спустил отчима с табуретки, сам взобрался на неё, вставил лампочку в выемку и прокрутил до упора.  

– Многие вещи, от которых вы меня оберегали, просты до ужаса, – сказал он и продемонстрировал на примере лампочки. – Из-за вас я всегда считал, что даже рядовая трудность для меня непреодолима. Вы отроду не давали мне возможности проявить себя, а потом удивлялись, почему это я такой закрытый, нелюдимый и неудачливый.  

– Что ты такое говоришь, сыночка? – снизу вверх адресовала мама. – Как через полгода помирать? Ты ведь проходишь лучевые терапии. У тебя ранняя стадия рака, мы же вовремя спохватились. Ты должен вернуться и продолжить лечение.  

– Зачем вы мне чешите? – возразил сыночка сверху вниз. – Меня перевели в долбанный хоспис из диспансера. Уже тогда стало ясно, что опухоль прогрессирует. Ты же специально попросила докторов держать меня в дураках. В очередной раз отгородила меня от горькой правды, – он достал из заднего кармана джинс скомканный эпикриз и посмел кинуть ей в лицо. – Теперь я всё знаю, прочитал официальный прогноз. Ежу понятно, хоспис – это место для умирающих от последней стадии онкологии.  

Он выдворил их из ванной, отдал отчиму табуретку и запер дверцу на щеколду, дабы спокойно принять душ. Он включил воду, воспользовался продолжающимся приступом смелости и позвонил Татьяне. Её смена как раз заканчивалась, и она шла домой.  

– Как насчёт того, чтобы завтра встретиться в тайском ресторане в центре? – спросил он, глядя на себя и свои прыщи в зеркало. – Там отличные спринг-роллы и вкусный Том Ям, – он вспомнил обаяние Оскара и посчитал, что если придерживаться его эстетики, можно произвести должное впечатление.  

– Откуда у тебя деньги на такое? – засмеялась она в трубку. – И ты же знаешь, родненький, я ведь не могу пропустить смену.  

– Вы видели, с кем я оттуда выписался? Я забронирую столик и оплачу вам больничный. Скажите главврачу, что на вас кашлянул дед Вася, когда вы вкалывали ему обезболивающее, и теперь у вас насморк.  

– Ай, как говорится, делу время, а сердцу – час. Я согласна!  

Тотчас он позвонил Оскару. Долго шли гудки прежде, чем тот смог ответить. Он в настоящем проводил досуг со своими дочерьми дома у родителей покойной супруги, пока те сверлили его осуждающим взглядом, сидя на диване рядом, поэтому ему пришлось выйти в коридор.  

– Вот сейчас вообще не вовремя, дружок, – полушёпотом проговорил он в телефон.  

– Вы мне сами втолковывали, что «потом» может не настать, – напомнил ему Ростик. – Я завтра иду на свидание в ваш любимый ресторан. Можете скинуть мне денег и забронировать столик?  

– Смотрю, ты времени зря не теряешь. И заметь, базарить уверенно стал. При других обстоятельствах я бы сказал, что ты подохерел, но как сам и обещал, готов подсобить в чём-угодно. Столик бронировать не надо, просто упомяни моё имя при входе. Тысяч десять тебе скину на карту, номер которой ты мне пришлёшь эсэмэской. Всё, не могу говорить. Пока!  

Оскар вернулся в гостиную – улыбнулся детям, показал дулю свойственникам. Девочки смотрели мультики по подержанному телевизору, играясь со своими желеобразными безделушками. Он пригласил их на кухню, чтобы приготовить им по своему рецепту макароны, попросил подождать там, а сам усадил обратно тёщу и тестя, которые собрались быть везде, где будут внучки.  

– Вот что вы на меня так смотрите, будто я продал душу дьяволу? – предъявил он им. – Зачем вы забрали их с моего пентхауса? Там есть джакузи под открытым небом, плазма, игровая приставка и холодильник, набитый доверху едой.  

– Нам твой вонючий пентхаус не нужон, – пробурчал тесть. – Девчонкам любовь давать надо, а не роскошество. Как ты откинешься, так сразу мы их к себе заберём.  

– Вот именно, – поддакнула тёща. – Поди знай сколько проституток ты в том джакузи искупал и сколько шампанского на простыни пролил. Домина у тебя большая, да непристойная. И в холодильнике ничего, кроме фастфуда и подобной гадости нету.  

Оскар фыркнул и сжал зубы. Хотел в ту же секунду забрать близняшек к себе обратно, но мигом взвесил все за и против. Он подумал, что пускай они покамест остаются здесь – в безопасном месте, где он сможет проводить с ними время, а пентхаус останется точкой для осуществления парочки из его предсмертных планов. Поэтому он развернулся и отправился на кухню, мгновенно сменив искреннюю сердитую эмоцию на поддельную радостную.  

Паста всегда получалась отменная: макароны, какими дешёвыми ни были, у него никогда не слипались. Он высыпал их в сковородку, добавил мяса, залил томатным соусом и оставил тушиться в мясной подливе.  

– Пища слишком жирная для девочек, – вставила тёща, выглянувшая из-за угла.  

– Сама вы жирная, – отчебучил он, теряя терпение. – Я приготовлю и смотаюсь отсюда. Если мои дочки захотят – они съедят. Если нет – выбросьте и смойте еду в унитаз, я куплю новые продукты.  

И он поступил так, как сказал. Дети всегда восторгались от папиного мастерства сотворить шедевр из говна и палок. Они с удовольствием принялись есть и, когда увидели собирающегося уходить папу, надули губки. Дарье достался его нерушимый характер, а Марье – мягкий мамин.  

– Бабушка говорит, ты скоро уедешь от нас навсегда, как мама, – с печалью в голосе пролепетала вторая.  

– Врёт она всё, – возразила первая. – Папа нас не бросит.  

– Крошки мои, – вздохнул он и обнял обеих за плечи, – наступит время, когда вы перестанете меня видеть, но я всегда буду рядом. Вы будете чувствовать моё присутствие, обещаю. Пока не думайте об этом. У вас есть частная онлайн-школа, учитесь себе и не волнуйтесь.  

Оскар сдержал слёзы и вышел из квартиры, не предупредив её хозяев. В подъезде на лестнице его снова охватил кашель, и он пометил пару ступеней лёгочной кровью. Во дворе его ждал водитель. Он назначил ему путь до пентхауса, а сам начислил на карточку Ростислава десять тысяч. В приоткрытое окошко его понемногу худеющую физиономию поглаживал тёплый ветер.  

«Где-то там, – смотрел он на оранжевый закат и думал, – меня ждут. Если не Бог, то кто-то очень родной».  

Вера тоже любовалась закатом, только не из окон авто, а модельной студии.  

«Где-то там, – смотрела и думала она, – никто никого не ждёт. Не будет закатов, не будет рассветов. Только пустота, и она мне, пожалуй, по вкусу. Полная безмятежность. Поскорее бы уйти».  

Она стояла, склонившись над подоконником в позе скучающего философа. Выгнулась, глядя сквозь стеклопакет и придерживая подбородок ладонью, пока спонсор отчитывал её.  

– Вот какого хера ты выписалась? – запальчиво жестикулировал он ей в спину. – Хочешь на тот свет?  

– Хочу, – признала она. – Ты и всё остальное достало меня уже. Что я умею? Красоваться телом? Что я от этого получаю? Только мысль о том, что на меня ежедневно кто-то подрачивает, а это, знаешь, отнюдь не возбуждает.  

– Ты дура. У тебя же не мозга рак, чё ты несёшь?  

– Завались, Жора, и позови всех. Фоткайте меня. Будет сенсация. Смертельно больная модель. Сколько ей осталось? Неужели мир потеряет Калинову? Последние фотки!  

Несколько мужчин зашли в студии с виноватыми лицами. Фотографы поставили фон, настроили свет, подкрутили объективы, приготовились. Постановщик попросил слегка согнуть правую ногу, одной рукой коснуться бедра, взгляд направить точно в камеру, рот чуточку приоткрыть.  

Шум затвора раз, два, три. Вера мучилась от коликов костей и быстро устала, еле держалась на ногах. Температура понемногу повышалась. Суставы скрипели. Она пошла в пустую гримёрную, где стала переодеваться. Юбку и блузку она хотела сменить на городской имидж и отправиться наконец-таки домой.  

Однако Жора влетел в это помещение с выражением похотливости на своей противной роже. Вера в это мгновенье сидела в одном лишь нижнем белье.  

– Так заводит тот факт, что ты при смерти, – проговорил он с ненасытной ухмылкой и шагнул поближе.  

– Я тебе давалась уже, – размеренно произнесла она, ничем не прикрывшись. – Больше не стану. Извращенец.  

– А если я возьму силой?  

– Попробуй, мне терять уже нечего. Шпилька туфель, к твоему сведению, при должном усилии способна череп раскрошить.  

Жора решил рискнуть и схватил Веру за волосы. В ответ она схватила его за самое важное. Сдавила это важное и прокрутила, словно вентиль. Он застонал, высунул язык и задышал подобно собаке. Она потянула на себя, а затем толкнула вперёд, и он упал, скукожившись на полу. По большей части все эти эмоции он симулировал.  

– Танатофил чёртов, – выдала Вера и переступила через него, чтобы достать с рейла свои чиносы.  

– Неинтересно так, – резко переменился он и поднялся. – Твоя чрезмерная безнадёжность убивает мою эрекцию.  

Он пообещал, что сегодняшние фотографии непременно опубликуют на веб-сайте агентства с ссылкой на Верин инстаграм-профиль и покинул студию, не прощаясь.  

В прошлом Вере пришлось лечь под этого спонсора, чтобы сделать себе имя. С тех пор она неоднократно жалела об этом. Он давно выкупил солидное модельное агентство, а с ним и несколькими студиями завладел. Всякий раз, когда Вера соглашалась на сторонние съёмки – будь-то реклама брендов или показ мод – он принимал упёртую позицию и надолго лишал её финансирования. Он бесил её с самого знакомства.  

Вера точно знала, что конкретно эта студия многое значит для Георгия, и он недавно нервничал по поводу её страховки – в описании неверно указали площадь собственности и адрес, посему в выплате могут отказать, если страховой случай внезапно настанет. Она попрощалась со всеми, кто ещё оставался, наиграно хлопнула дверью, а затем бесшумно вернулась в гримёрную и затаилась в тени за шкафчиком. Через какое-то время окончательно стемнело, и постановщик – последний уходящий – запер за собой входную дверь. Тогда Вера подождала ещё немного на всякий случай, после чего взяла аэрозоль со столика в гримёрке и в основном зале открыла себе окно с аварийным выходом. Она подожгла оголённые провода от оборудования, инициировав пожар, а затем как ни в чём не бывало спустилась по пожарной лестнице и, не оборачиваясь на пламенные сияния в окнах здания позади неё, вальяжно удалилась из этого района.  

Завтра Ростислав, наконец побритый и с иголочки одетый в свой единственный видный костюм с выпускного, проходил мимо пожарища, у которого даже в полдень следующего дня, спустя шестнадцать часов после возгорания, всё ещё толпилась пожарная бригада. Его часто привлекало сие строение, когда он ходил этой дорогой в университет, и он отчётливо помнил, какой агенции оно принадлежало. Топ-модель – Вера Калинова. Часть её лица можно было рассмотреть на постере, что до конца не догорел. Тогда Ростислав озарился улыбкой. Он догадался, чьих рук это дело. Он всегда был смышлённым вопреки всем изъянам жизни. Ему было нетрудно сложить дважды два и предположить, что Калинова напоследок осмелилась устроить анонимную феерию в отместку карьерным злыдням.  

Вчера и сегодня утром он скандалил с родителями. Вернее, они с ним скандалили, а он невозмутимо отпустил лишь пару слов.  

– Обнажил всё-таки зубки, – злился отчим. – Неблагодарной сволочью ты оказался. Дать бы тебе в морду, да толку. Ничего, может, ещё образумишься.  

– Сомневаюсь, что ты бы поступал разумно, кабы узнал, что тебе умирать очень скоро, – парировал Ростик. – И вообще, ты мне неродной. Постоянно мною помыкаешь без оснований.  

– Он тебя усыновил, когда тебе было всего пару годиков, – вскипала мать. – Отец – не тот, кто зачал, а тот, кто воспитал.  

– Знаете, вот я безнадёжен в жизни, а вы безнадёжны по жизни, – поставил Ростик точку. – Мне некогда, – и он вовсе не гремел дверью, не драматизировал – ушёл в полном спокойствии.  

Двигаясь в сторону ресторана и вспоминая детали этого конфликта, он припомнил себе, что агрессия – один из симптомов рака лобной доли. С другой стороны, он не проявлял ничего агрессивного. Правда, ему стало намного тяжелее ходить – определённые участки тела вовсе потеряли чувствительность. Он постарался поменьше об этом думать.  

Ростислав прибыл на место встречи немногим раньше, чем Татьяна. Он вошёл внутрь тайского ресторана уже более уверенно, чем вчера, и на входе озвучил, что является другом Леванде. Тогда его провели в основной зал и посадили в уютное местечко. Он решил не выдумывать ничего лишнего и попросил принести того же вина, что они пили вчера.  

– Возможно, тогда, вам подать любимый суп господина Леванды? – вежливо поинтересовалась официантка.  

– Два, пожалуйста, – заказал он и посмотрел на время. – Не спешите. Несите через полчаса.  

Прошедшим вечером Оскар Леванда курил на террасе своего пентхауса и наблюдал за горением некого здания где-то вдали. Он мог отдалённо расслышать сирену пожарной машины и уловить, как извилистый клуб дыма находил своё средоточие в ночном небе.  

Обычно – особенно после смерти жены – столь поздний час он проводил на деловых встречах и фуршетах, оставляя детишек на попечение домработницы. Однако свои владения он очень любил, хоть и давно перестал ими восхищаться. Стиль арт-деко уже не казался чем-то, за что стоило бы горбатиться полжизни и постоянно искушать кошелёк, поначалу вкладываясь в сомнительные стартапы, акции кризисных компаний или заключая ненадёжные фьючерсы, рискуя разориться. Бархатные диваны, хрустальные люстры, мраморные столешницы, подсветка, технологии умного дома, обширная библиотека, витражи, лакированный пол, джакузи на террасе с видом на весь город, торшеры и даже элитный унитаз – всё это он считал, что получил случайным образом благодаря банальной удаче.  

Проснувшись этим утром, он незамедлительно поехал в офис материнской компании холдинга. Его целый год до сего момента регулярно донимали с предложением об инвестиции в благотворительный фонд, но он наотрез отказывался вкладывать деньги в бескорыстие. Сегодня же его озарило – он нагрянул в офис, созвал совет директоров, прокашлялся в салфетку и сформулировал речь.  

– Наш с вами холдинг, – начал он плавно, – ждёт реорганизация, полагаю, и сего не избежать. Я умираю – меня не станет приблизительно через шесть месяцев.  

Все приближённые сидели, затаив дыхание. Кто-то скорбел, а кто-то делал вид. Так или иначе всякий раз, когда Оскар умолкал, дабы подобрать следующие слова, в конференц-зале с длинным столом царило полное безмолвие.  

– Слушайте мои предсмертные желания, – продолжил он. – Треть бюджета мы вложим в фонд для неизлечимо больных. Хоть я ненавижу давать людям лишние надежды, всё же многие опускают руки уже на первых стадиях болезней, поэтому я хотел бы согласиться проинвестировать такое. Хотел бы напоследок сунуться в благотворительность, стать филантропом в какой-то мере.  

– Подумайте о будущем компании, – замялся исполнительный директор по финансам. – Если у вас нет будущего, это вовсе не значит, что у других его не нет. Дарение трети бюджета сильно ударит по нашей смете.  

– Зато спасёт чьи-то жизни, – вступилась специалистка по оценке рисков.  

– Слушай, ты аналитик или кто? – обозлился на неё менеджер по активам. – Главный учредитель при смерти, у него может быть бред или отчаянная мания сделать что-то доброе. Но нельзя же забывать о здравом смысле. Хотите податься в благотворительность – жертвуйте свои деньги, а не общие.  

– Тимур, ничего страшного не случится, – попытался успокоить его корпоративный юрист. – Я проведу анализ и подумаю, как минимизировать наши потери. Посчитаю коэффициент административных расходов на проекты фонда и его содержание. Да и как бы там ни было, пожертвование может улучшить реноме всего холдинга.  

– Абсурд, да и только, – пробурчала независимая экспертка. – Ты юрист, Юр, а не бессмысленный пахарь. Мне-то всё равно, я в любой момент смогу работать на другую компанию, но вам придётся несладко. У вас и без того дела плохи. Рыночные цены падают, вечный конфликт интересов внутри компании, санкции за игнорирование интересов миноритарных акционеров во время последней сделки. Мне продолжать?..  

Совет директоров во мгновение ока превратился в петушиные бои. Очень скоро все позабыли о том, что Оскар Леванда находится в помещении и вообще – о его существовании. Сам председатель правления делами холдинга отошёл на задний план, когда речь зашла о риске, и все присутствующие запели о личных интересах. Тогда он провёл ладонью вдоль лица, глубоко вздохнул, захрипел от накопившейся слизи и оставил скандалистов в переговорной наедине. Он всё ещё мог видеть, как они собачатся сквозь прозрачную стену. Он поставил свою подпись в меморандуме про намерения внесения средств в благотворительный фонд и спустился на лифте слегка омрачённый.  

Утром Вере позвонили с новостью, что на студии случился пожар. Противопожарная служба, прибывшая на место, сообщила вероятную причину воспламенения – неисправная система проводов. Значит, никто не допускает вероятности умышленного поджога.  

Вера заперла свой частный дом у спуска к береговой черте и спустя полчаса с лишним подъехала к пепелищу на трамвае – транспорте, что ранее был ей чужд. Некогда кирпичное высокое строение обрело обгоревшие чёрные тона. Строительные балки обрушились, стёкла полопались, ничего внутри не уцелело. Георгий рвал и метал, стараясь что-то доказать представителю страховой фирмы.  

– Мне жаль, – заключил тот, – но я ничем не могу вам помочь. Официально ваше имущество не было застраховано.  

И он ушёл, а Георгий нашёл в толпе Веру и лихорадочно подскочил к ней.  

– Всё, сука! – бранился он. – Не будет ни съёмок, ни черта! Я не был готов потерпеть потерю этой студии. Это фатальный удар по моему карману. Грядёт кассовый разрыв. И какая муха меня укусила отдать ту загородную студию в конце города клятым волонтёрам. Щас бы продал её и достал себе резервные бабки.  

– Мне побоку, – нерушимо произнесла она. – Вчерашняя фотосессия – мой последний выход. Прощальный спектакль. У тебя же есть ещё пару студий по городу и две или три достойные модели. Можешь и дальше спонсировать пышных клуш.  

– Если уйдёшь сейчас, клянусь, твои последние полгода станут репетицией перед жизнью в аду.  

– Знать тебя – априори репетиция перед адом. Не трогай меня, иначе я найду всех тех моделей, которых ты как-либо оскорбил, и подам на тебя коллективный иск в суд. Уж тогда достатка тебе точно не видать.  

Этими словами она предпочла закончить диалог и затерялась среди зевак да сотрудников. Георгий не успел поймать её предплечье, поэтому ринулся вслед, однако потерял её из виду, когда его случайно толкнул командир пожарного расчёта.  

– Стерва лохматая, – отпустил он злостно.  

С равнодушием в сердце она отправилась в спа-салон, удерживая в голове идею – сохранить свою привлекательность до самой кончины. Сначала ей сделали массаж, потом приступили к процедуре обёртывания. Дальше она последовала в сауну, где провела два часа, зыркая в экран своего айфона. Её фотографии действительно были обработаны и опубликованы на веб-сайте. Она перепостила их на свой инстаграм-профиль и подписала цитатой Аврелия: «Не смерти должен бояться человек, он должен бояться никогда не начать жить». И она посчитала, что начала жить со вчерашнего дня, поскольку её восприятие мира ранее отнюдь не было готово к радикальным намерениям по типу мщения.  

О чём она жалела, не считая карьеры, построенной через постельную деятельность, так это об отсутствии семьи. Во многом она не сумела её построить из-за бесплодия. Постоянный стресс, что преследовал её в модельной индустрии, привёл к гормональному сбою и потере яйцеклеток. Она понимала, что даже кабы не это, сейчас она всё равно не смогла бы выносить ребёнка.  

Вера вспомнила об Оскаре и Ростике. Чем-то такое соединение напомнило ей концепт классической семьи: мама, папа, сын. Она учла, что родители последнего давали ему вовсе не то, чего тот жаждал, и посмеялась от необычной аллегории…  

Оскар – образ настоящего мужчины, у коего родились две дочки вместо одного ожидаемого сына. Вера – женщина, так и не испытавшая материнской любви к кому-либо. Ростислав – юноша, который всегда нуждался в здоровой семейной иерархии и путных советах без полного вмешательства в собственную жизнь.  

Ростик ждал объект своего пристрастия и суетливо поглядывал то на часы на стене в зале, то в экране своего старого смартфона. Внезапно там всплыло имя Калиновой. Он удивился, почесал затылок и взял трубку.  

– Чем занят? – спросила она непринуждённо.  

– Таню в рестике жду, а что? – недоумевающе заломил он.  

– Значит, я как раз вовремя. Подумала, что ты не откажешься от женского напутствия.  

– Ого. Если сама Вера Калинова научит меня общаться с женским полом, то мне всё будет нипочём.  

– Внимательно слушай: о религии не смей заводить шарманку, это табуированная тема для первого свидания…  

– Нет, постойте. У меня иная ситуация. Мы с ней уже разговаривали о религии. Я же три месяца в хосписе провёл.  

– И всё же ты пригласил её не о боге потрепаться. Главное, покажи, что ты уже не тот мальчик без стержня, каким был. Её удивит то, как ты преобразился за сутки. Проявляй инициативу, но не переусердствуй. Тебе нужно, чтобы она легла с тобой в постель не из жалости, а в результате появившейся искры между вами.  

– Типа той искры, что произошла этой ночью на вашей студии?  

Вера опустила телефон, пробежала глазками по углам сауны и хихикнула.  

– Ну и конечно, – продолжила она с улыбкой, – не упусти возможности блеснуть перед ней своими интеллектуальными умениями.  

– Она уже идёт, – бросил он, когда завидел Татьяну на входе, и встал. – Спасибо за звонок, – он повесил трубку и сунул телефон в карман.  

Таня оделась весьма мило и скромно: слегка расклешённое платье светлого пастельного оттенка с короткими рукавами и бежевые туфли на низком каблуке. Свои золотисто-русые волосы, что гармонировали со здешним интерьером, завязала в низкий аккуратный хвост. Из макияжа нанесла только лёгкий румянец и бледного тона помаду.  

Петрюс уже был разлит по бокалам, а к тому моменту, как Таня села напротив Ростика, принесли еду.  

– Не знал, что вы любите, – объяснил он. – Да я и сам ещё не ел Том Ям, честно говоря. Креветки в составе и мидии. Выглядит вроде вкусно.  

– Переходи уже на «ты», – позволила она. – Я всего на шесть лет тебя старше, не так много.  

– Хорошо, давай опрокинем за это, – поднял он бокал, и они чокнулись.  

– Ты специально это вино заказал? – она кивнула на этикету с Апостолом Петром.  

– Мне сказали… в смысле, лучше не будем сегодня о религии.  

– Ты какой-то сам не свой, – показательно прищурилась она и отсербнула с ложки супа. – Резко выписался и ушёл с двумя самыми известными персонами города. Это они тебе денег дали? Но как же твоя мама?  

– Они не столько денег мне дали, сколько шанс пожить чутка для себя. У нас вроде как договор – будем помогать друг другу всячески выполнять то, чего не успели.  

– И чем ты можешь помочь крупному инвестору и топ-модели?  

– Пока не знаю, но они настойчиво пытались меня уговорить. Может, у них гештальт незакрытый, связанный с такими, как я. А мама… что мама? Они с отчимом получили то, чего заслуживали. Мне третий десяток уже, а они всё вертят мною, как вздумается.  

– Значит, у тебя сейчас что-то вроде катарсиса?  

– Можно и так это назвать. Пойми, из-за опухоли в моей башке я чувствую себя, словно в осознанном сне. И такое счастье привалило – ощутить себя человеком. Не верится. Мне просто нужен был толчок от кого-то более сильного, нежели я. А мать пускай и дальше пытается уберечь меня от правды.  

– Да, она тоже хороша в кавычках, но понять её можно. Просила нас не говорить о том, что у тебя последняя стадия рака, и утверждать вечно, что тебя ещё есть шанс вылечить. Такой шанс имеется, если поехать за границу и воспользоваться передовой медициной, например, в Швейцарии. Почему вот твои друзья не поедут? Они и твоё лечение могут оплатить.  

– Они не видят смысла испытывать ложные надежды. И вправду лучше прожить двадцать лет, но ярко, чем доживать до старости, будучи таким же овощем, как условный Вася. Он поди и меня переживёт. Однако ведь неважно, сколько дней в его жизни, важно – сколько жизни в его днях.  

Ближе к обеду паре надоело сидеть в этом заведении. Официантка принесла счёт, и Ростик взглянул на цены. Порция Том Яма не стоила и пяти сотен, зато ценник напротив Петрюса настолько его обескуражил, что вкупе с головной болью, ему показалось, будто он пережил микроинсульт.  

– Схожу сначала в уборную, потом оплачу, – сдержанно сказал он и забрал бумажный счёт с собой в туалет.  

Там он заперся в кабинке и сел на унитаз из керамогранита. Назревало такое впечатление, словно его лобная доля сужается до размеров мышиной норки. Он с трудом одолел нарушение моторики и набрал номер Оскара.  

– Ты дебил? – первым делом задал тот ему вопрос. – Нахрена ты это вино заказал? Я и сам стараюсь его только по особым случаям распивать.  

– Я же не думал, что бутылка сто кусков стоит, – объяснился Ростик.  

– Ладно, ерунда. Ты всю жизнь на цены смотрел, сегодня решил расслабиться. Понимаю. Скажи, пусть выпишут чек на моё имя. Я заплачу.  

– Боже, спасибо, чтоб я без вас делал.  

Оскар положил телефон. Он лежал в холодной ванне прямо в смокинге, а на полу в пепельнице валялись прогоревшие окурки и пустой пузырёк из-под текилы. У него имелась такая привычка: в случае, если голова вскипает или горечь сходит в душе, то вместо тёплого джакузи он выбирает ледяную ванну, драматизирует состояние и таким образом стимулирует мозговую активность.  

Все звонки от членов совета директоров он проигнорировал. После Ростика снова раздался рингтон, и он ожидал увидеть на экране имя кого-нибудь из них, но звонил ему отец. Тот сразу включил видеосвязь и попросил сына сделать то же самое. Рядом с ним и мать находилась, и они оба ужаснулись, увидев своё дитя в таком положении.  

– Ося, работа тебя рано или поздно убьёт, – взволнованно проронила она.  

– Давай свои активы продавай и к нам приезжай, – добавил папа.  

Сын выжато улыбнулся. Скулы затряслись.  

– Ну, сына, – сочувственно заметила мама, – мне даже через телефон видно, как у тебя лицо подёргивается. Нервное напряжение и недостаток витаминов.  

– Конечно, недостаток, – поддакнул отец. – Он же курит, как паровоз на полном ходу. Какие тут витамины, кроме никотина?..  

Оскар не планировал говорить им о том, что болен. Он хотел сказать об этом на последнем издыхании, дабы не успеть увидеть их эмоции, или вовсе не сообщать. Поэтому он считал себя плохим сыном, ведь он фактически готов скрыть от них свою кончину.  

– И пьёт, как губка, впитывающая всё, что нальют, – с юмором добавила мама.  

«Курю, словно из каждого вдоха пытаюсь выудить смысл жизни, – задумался Оскар, но мыслей не озвучил. – Пью, словно стараюсь залить огонь внутри себя».  

– Может быть, я приеду к вам этим летом, – сказал он и зевнул.  

Своим родителям Оскар обеспечил пенсию в Лихтенштейне. Это крохотное государство рядом со Швейцарией. Он уверен, что они усердно станут уговаривать его отправиться в соседнюю от них страну и лечь там под скальпель, ибо она славится своей медициной.  

Наконец Оскар распрощался с роднёй и напрочь вымокший вылез из ванны, сменил костюм, предыдущий отправив на сушку, и спустился вниз на лифте. В машине он попросил водителя подвезти его до благотворительного фонда, в который они с командой, увы не единогласно, хотели пожертвовать деньги.  

– Подкинешь меня туда-обратно и можешь быть на сегодня свободен, – изложил он водителю.  

– Мне звонили из вашего холдинга, – оповестил его тот и тронулся. – Искали вас, сказали – вы не берёте трубку.  

– Кто звонил и что хотел?  

– Финансовый директор. Просил напомнить вам, что согласно учредительному документу вашего холдинга, меморандум должен набрать более пятидесяти процентов голосов, дабы его условия вступили в силу. После вашего ухода его подписали меньше двадцати человек.  

– В таком случае я сделаю то, что мне хочется, личными активами, как советовал сегодня менеджер.  

Сидя на заднем сидении в позе полулёжа, Оскар поправил влажную причёску. Вся его рука покрылась копною волос. Он стремительно лысел с каждым днём, хотя не испытал ни одной химиотерапии.  

Благотворительный фонд находился на противоположном от хосписа конце города. Эти учреждения, хоть и занимались похожей деятельностью, всё же отличались друг от друга. Фонд, кроме всего прочего, собирал средства для поддержки тяжелобольных и выделял также особое внимание исследовательским проектам. Хоспис же оказывал уход пациентам, которые имеют мизерный шанс на выздоровление.  

Оскару устроили экскурсию коридорами фонда. Пока здесь содержалось сравнительно небольшое количество народу. Однако его с ходу поразили заблудшие взгляды детишек и отсутствующие стариков. Это то, чего он не замечал в хосписе. Он постарался отвадить свою радикальную идеологию касательно яркой жизни и быстрой смерти. Он начал понимать, что не всем априори по душе умирать. Многие не успели вообще ничего сделать и не успеют, даже если выпишутся прямо сейчас, посему питают великую надежду на восстановление. Оскар конвертировал криптовалюту и опустошил свой депозит, чтобы обеспечить фонд возможностью отправлять пациентов лечиться за границу.  

– Я бы сделал это намного раньше, – объяснил он директрисе фонда, – кабы не две вещи. Коллеги отговаривали меня от пожертвований, а я был абсолютно здоровый, дабы понять степень важности такого вложения. Теперь я и сам неизлечимо болен.  

– Лучше поздно, чем никогда, – сказала она участливо. – Такой поступок станет вашим искуплением. Если не хотите лечиться, я пожелаю вашей душе покоя. В ином же случае, наши двери всегда открыты для вас. Ваше имя будет вписано в табло спонсоров при входе.  

Он вышел наружу и обратил внимание на табло с перечнем имён. Самое первое имя в списке показалось ему слегка знакомым.  

– Кто такой Георгий Сальцев? – спросил он.  

– А, он практически за бесценок продал нам здание для фонда, – ответила провожающая его директриса. – Раньше тут была вроде брендированная модельная студия или что-то такое. Но выгоднее держать помещения в центре для таких дел, вот он и решил избавиться от этого. Отдал нам – волонтёрам.  

Георгий Сальцев дал показания службам, в очередной раз послал на три буквы страховую компанию и позвонил Вере Калиновой. Он вспомнил её хамское отношение и злорадство в его сторону, сопоставил факты и осознал следующее: при встрече она вовсе не была удивлена тому, что фотостудия сгорела. Когда он понял, что она не возьмёт трубку, то принялся объезжать на своём кроссовере места, в которых она бывает чаще всего. И он добился желаемого с третьей попытки. Спа-салон недалеко от пожарища.  

– Верочка Калинова у вас же, да? – поинтересовался он, изобразив доброжелательство.  

– А вы кто, прошу прощения? – замешкалась администраторша.  

– Неужели вы не помните меня?.. Я её спонсор. Считайте, что муж.  

По глазам админа Георгий понял, что Вера здесь. Он достал из портмоне круглую купюру, сунул той в задний кармашек и прошептал на ухо: «я её везде обыскался, волнуюсь». С таким подходом он мгновенно получил направление в сауну.  

В сауне Вера находилась одна и уже собиралась уходить оттуда. Она ступила на кафель, с неё выпутались клубы пара. В помещении стояла идиллия, почти сплошная тишина – лишь слабо доносилась музыка из стен. Она накинула халат, и сюда сквозь навесные бусины с озверелой физиономией ворвался Георгий.  

– Я такой кретин, что сразу не догадался, – нерасторопно проговорил он. – Кому нечего терять и кто меня ненавидит? Конечно же Верка. Я знаю, это ты сделала, мразь.  

– Ты прав – ты кретин, – сухо проронила она и потянулась в карман халата, дабы на ощупь позвонить на помощь. – Я не имею ни малейшего понятия, что тебе в мозг стрельнуло, но знай, я буду кричать, – и она скривилась от спазмов.  

Тем временем водитель вёз Оскара обратно в пентхаус. В пути тот надумал набрать Веру – спросить насчёт Сальцева, ибо ему не давало покоя чувство вертящегося на языке ответа. Он предположил, что тот спонсировал её, и набрал номер с целью уточнения.  

Новенький айфон, недавно подаренный Вере Георгием за хорошее поведение, завибрировал в кармане её халата. Она тотчас нажала на принятие вызова.  

– Вера, здрасьте? – еле слышно раздалось с того конца провода. – Это Оскар. Я вас не слышу. У вас там какое-то шуршание.  

– Смотри, значится, – стал говорить Георгий, ничего не заподозрив и не услышав. – Я тебя буду топить в этой сауне до тех пор, пока ты не согласишься признать вину перед полицией.  

Оскар прижал телефон плотнее к уху и услышал устрашающую речь. Он прищурил глаза и сменил выражение лица на рассудительное.  

– Ты же знаешь, – нарочно громко произнесла Вера, – спа-салон на Преображенской – моё любимое место, вот и не надо портить впечатления.  

– Едем на Преображенскую, в спа-салон, – скомандовал Оскар водителю, прикрыв динамик телефона ладонью.  

– Мне насрать на твои впечатления, – приблизился к Вере Жора и крепко взял её за горло.  

– Постой, я даже не понимаю о чём ты, – прохрипела она. – Пусти и поясни.  

– Не строй из себя дурочку. Ты сожгла студию.  

– Я ушла оттуда раньше, чем все остальные. Позвони кому-нибудь, если не веришь, и спроси. Постановщику там, фотографам.  

Он отпустил её, и она рухнула на твёрдый пол, ударившись копчиком. Телефон вылетел из кармана, но она молниеносно забрала его и спрятала, пока Жора в замешательстве развернулся и начал расхаживать по сауне, слушая гудки.  

– Она ушла через минут двадцать после тебя, – сказал ему постановщик. – Я уходил самым последним, поэтому знаю о чём говорю.  

Жора опустил мобильный и задумался. Можно было услышать, как скрипят его зубы и прерывисто дышат ноздри.  

– Ты, мразота, обманула их, – в итоге додумался он. – Знаю я тебя, хитрую сволочь. Сделала вид, что уходишь, а сама затаилась, – он толкнул её в воду и принялся топить, прижимая голову ко дну.  

У стойки регистрации Оскар спрашивал, как пройти в сауну.  

– Извините, но сауна уже зарезервирована.  

– Я ищу Калинову.  

– А вы кто?  

– Спонсор.  

– Ещё один? – удивлённо бросила администраторша.  

– Да, ещё один, – не теряясь, заверил Оскар и услыхал страдальческие шумы где-то за стенами. – Не хотите говорить, я сам найду.  

Он ринулся на звуки, оттолкнув администраторшу, которая взволнованно увязалась за ним. Он протиснулся сквозь полуголых девушек со скрабом на лице, прошёл мимо двух дверей и, наконец, раздвинул висюльки с бусинами в проёме.  

Некое страшило с массивной спиной окунало под воду миниатюрную девушку. Оскар наследил грязными подошвами, чуть не поскользнулся на мокром полу, схватил обидчика за шею и отправил его в идентичное плавание. Вера ловила ртом воздух, безудержно кашляла и пыталась прийти в себя. Вскоре над макушкой Георгия начали всплывать пузырьки, что воспроизводили под водой его уста, рьяно пытающиеся дышать. В этот момент Оскар отпустил его.  

– Что ты, тварь циничная, – адресовал он ему, – помещение на благотворительные цели отдал и теперь, думаешь, святой? Всё можно? Я узнал тебя, Сальцев, мы встречались как-то. Помнишь, моя компания хотела скупить акции твоего агентства? Не задалась сделка.  

– Ты нынче под эту суку ходишь, а, Леванда? – опознал его Сальцев, как только откашлял всю жидкость, попавшую в глотку.  

– Не переживай. Я скоро сдохну, как и она. В этом мы друг друга нашли. А ты вали отсюда, не то сдохнешь раньше.  

– Конченные, – плюнул Сальцев и, шатаясь, удалился.  

Оскар обнял Веру. Она расплакалась прямо в его грудь. Он молча похлопал её по спине и прогнал жестом администраторшу, появившуюся в проёме у выхода отсюда.  

Параллельно с этим в премиальную гостиницу нагрянул Ростик под руку с Таней. Он снял номер – не слишком дорогой, не слишком дешёвый. Внутри постель с белыми простынями, пара комодов, ванная с душем и телевизор. Они задвинули шторы и сели на край кровати. Нависло непродолжительное молчание, вскоре после которого Таня расположила свою голову у Ростика на коленях и с такого положения посмотрела вверх – в его безобидные глаза.  

– Ты получишь своё, – заявила она, – и мы больше не будем встречаться. Я не хочу привязываться к тебе ещё сильнее. Так, пожалуй, будет правильнее.  

– Могу понять, – еле выдавил он из-за печали.  

В его памяти всплыли фрагменты с ней. В хосписе она была добра к нему, и они часто разговаривали о разном. Она часто задерживалась, дабы пообщаться с ним во дворе, когда её смена заканчивалась. Личное они редко затрагивали, поэтому он так и не узнал, есть ли у неё семья, хобби, любимые фильмы и прочая ерунда. Он подумал, что ему и не стоит знать. Она заметила его тоску, нежно обвила одной рукой шею и склонила его лицо поближе к себе.  

– Поцелуй меня, – прошептала она, расслабила свои уста и закрыла глаза.  

В буквальном смысле больной мозг Ростислава перестал осознавать дальнейшее. Это новое ощущение, кое он должен был познать ещё давным-давно, кабы не глупое воспитание. До свадьбы ни за что нельзя. Подобный абсурд до такой степени укоренился в его сознании, что даже в текущие мгновения он испытывал вину за свои действия. Божий Суд всё припомнит. Однако он понимал, что если начнёт молиться в процессе, Таня может неправильно истолковать такую эскападу. И только после этой мысли он наконец понял, насколько глупо это выглядело бы со стороны, и заулыбался. Он раскрепостился, свергнул бремя, разделил его с ней и впервые в своей жизни получил благодать не Божью, но человеческую…  

***  

Как и договаривались, в конце недели они встретились. Продолжая азиатские предпочтения Оскара, Вера выбрала китайскую чайную лавку в качестве локации. Они заняли уютный столик с благовонием и свечами за портьерой в углу.  

– До меня внезапно дошло, – озвучила Вера, вкушая аромат своего травяного чая, – а ведь цифра четыре в китайском созвучна со словом «смерть».  

– И что? – уточнил Оскар.  

– Я к тому, что мне тридцать четыре, – ответила она. – Ростику двадцать четыре. А вам сколько, Оскар?  

– Сорок два, так и что с того? – переспросил он.  

– Она хочет сказать, – разъяснил Ростик, – что у каждого из нас в возрасте присутствует четвёрка. Символично получается, учитывая тот факт, что мы смертельно больны.  

– Тогда выживет тот из нас, кто доживёт до своего следующего дня рождения, – с иронией затвердила Вера.  

– Видимо, на меня это правило не распространяется, – сказал Оскар, закинул ногу на ногу и расположил одну руку на подлокотнике дивана. – Дорогие, если так подумать, то символизм можно во всём отыскать, – он защёлкал пальцами и призадумался. – Вот, допустим, наши имена. Вера, Оскар, Ростислав. Первые буквы: «в», «о», «р». Выходит словцо «вор». В теле каждого из нас сидит вор по имени рак и потихоньку ворует дни из нашей жизни.  

– Гениально, – хлопнул Ростик в ладоши.  

– Это ты гений, купивший Петрюс на свидании, не посмотрев на его цену, – припомнил Оскар. – Как всё прошло? Не разочарован?  

– Нормально, – сдержанно кивнул Ростик. – Только мы более не будем встречаться. Она не хотела бы слишком сильно привязываться ко мне, чтобы потом сердце не болело, когда я умру.  

– Женщины – одним словом, – прокомментировал Оскар и осушил чашку чёрного чая наполовину.  

Вера взглянула на него осуждающе.  

– Мы впустили друг друга в жизни немного раньше, чем планировали, – продолжил он. – Не беда. Я предлагаю перейти к следующему пункту. Станем проводить время вместе. Через пару дней я устрою что-то вроде банкета у себя в пентхаусе. Я провожу такие мероприятия раз на сезон. Вас тоже приглашаю. Там, может, чем-нибудь подсобите. Пообщаетесь с важными для меня людьми, окажите на них влияние. Я-то вам обоим уже успел помочь на этой неделе.  

Ростик и Вера переглянулись. Делать было нечего. Они согласились. В последующие дни Оскар активно отправлял приглашения почтой. Использовал для этого соцсети. Созвал не только уважительных персон, а и просто – всех желающих.  

И в этот особенный вечер в его пентхаусе собралось порядка сотни гостей. Дошло всё до того, что он передал охране в вестибюле больше никого не впускать в лифт. Он смыл в раковину выпавшую копну волос, выплюнул кровь, прихорошился и вышел в основной зал, где на кухне, рядом с выходом на террасу с джакузи, нашёл Веру и Ростика.  

– Как вам атмосфера, которой я вынужденно живу уже на протяжении более десятка лет? – поинтересовался он у них сквозь шум да гам и вручил два кубка шампанского.  

– Никогда не посещал подобные мероприятия, – прогорланил Ростик. – Оно и ясно, я ведь из бедной семьи.  

– Я тоже не из богатой, – ответил Оскар. – Затеял всю эту историю, дабы доказать отцу, что чего-то стою. Удовольствия после всего так и не получил.  

– Хватит прикалываться, Леванда, – игриво бросила Вера.  

– Ну ладно, – признался он. – Я шучу. Мой отец выиграл в лотерею, когда я был подростком. Потом на шару вложил бабки в неизвестную и убыточную на тот момент телекоммуникационную компанию. Сейчас вы знаете её как Киевстар. Думаю, продолжать нет смысла. А мама моя изначально неплохо зарабатывала, она – дипломированный стоматолог. Мне обеспечили хорошее образование и научили рисковать с малых лет. Вот он я теперь перед вами!  

– Да уж, точно не как мои старики – грузчик и швея, – пробурчал Ростик.  

– Это уже неважно, – поддержала его Вера.  

Скоро Оскар откланялся с кем-то поздороваться, Ростик с Верой тоже разделились. Помимо инвесторов и бизнесменов, на званый вечер подскочили и отнюдь не известные проходимцы. Охрана пристально следила за ними.  

Вера вышла на террасу с кубком, облокотилась о перегородку под шептания гостей, которые совместно забавлялись в джакузи, и уставилась на звёзды, как вдруг одна из них кубарем свалилась вниз.  

И тогда она загадала желание: «хочу, чтобы один из нас выжил, и всё равно, кто».  

Она услышала, как позади кто-то вылез из джакузи и, чавкая мокрыми пятками по напольным доскам, приблизился к ней.  

– Давай к нам, куколка, – предложил он ей.  

Она обернулась. Перед ней молодой мужчина в халате с оголённым торсом. Внешность смазливая. С волос стекала вода.  

– Да ладно? – удивился он. – Вера Калинова! Я ваш подписчик! Слыхал, у вас рак.  

– Да, как и у меня, – откуда ни возьмись появился Оскар и представил собеседника Вере: – Это мой менеджер по активам. Свято верит, что я потерял здравый смысл, когда захотел пожертвовать треть бюджета холдинга в благотворительный фонд.  

– Адекватно представь меня, – предъявил менеджер. – Имя хоть назови.  

– Я не буду знакомить ассистентов, учредителей и членов совета директоров со своими новыми друзьями, – возразил Оскар. – Вы являлись неотъемлемой частью моей карьеры и бизнеса, но в нашей с Верой предсмертной истории будете обычными статистами.  

– Мда, мой руководитель с приветом, – отчеканил менеджер, глядя на Веру.  

– Забирай девок из джакузи и двигай внутрь, а то холодно, – настоял Оскар.  

Тот цыкнул, но настояние выполнил. Оскар остался с Верой на террасе наедине. Сюда доносился тихий гул дорожного трафика снизу, с такой высоты похожий на далёкий шорох. Звёзды в небе, казалось, медленно плыли вокруг земной оси. Сзади слышался хохот, цокот и галдёж.  

– Почему всякие чудаки вечно хотят от меня что-либо, – риторично задалась Вера. – Чаще всего, конечно, одно и то же.  

– Всё просто, – сказал он, согревая кубок в руке. – Вы прелестно выглядите, много зарабатываете, пользуетесь популярностью.  

– Почему лилия? – заметила она татуировку у него на запястье.  

– Мы с женой набили парное тату, – ответил он и перевёл взгляд куда-то вдаль. – Хотели подчеркнуть наше стремление к высоким идеалам. Сначала я предложил набить лаванду как аналогию с фамилией, но сошлись в конечном итоге на лилии.  

– Какой она была? – спросила внезапно Вера и взглянула в его глаза, словно в скрижали памяти.  

И перед этими скрижалями мгновенно пролетела жена и пронесла за собою шлейф из воспоминаний. Она смеялась, когда он видел её в последний раз. Ей нравились его шутки, а ему нравилась её улыбка, отчего он старался шутить как можно чаще. И до сих пор рефлекторно шутит.  

– В самолёте всегда выбирай место у окна, – пошутил он тогда. – Так хоть будешь знать, в какую сторону падаешь.  

Она рвалась на семинар в Таиланд, но отродясь боялась летать. Он купил ей билет, но с ней полететь не смог ввиду предстоящей сделки по поводу слияния компаний. Поэтому она решила оставить на него трёхлетних дочерей и позвала ночевать родителей в пентхаусе, пока не вернётся. Она должна была прилететь обратно всего через несколько суток. Рейс в Бангкок стартовал из аэропорта Киева с пересадкой в Стамбуле.  

На следующее утро после её вылета он выступал перед биржевыми посредниками, и ему позвонили с неизвестного номера. Звонили очень настойчиво. Он бросил трубку дважды, прежде чем извиниться и отойти.  

Турецкое консульство сообщило, что самолёт потерпел крушение при посадке на взлётно-посадочную полосу в аэропорту Стамбула. Почти все пассажиры погибли. Оскар положил трубку и вернулся, чтобы продолжить свою речь.  

– Прошу меня простить, – произнёс он непоколебимо. – У меня только что умерла жена. Итак, на чём я остановился? Ах да. Мои финансовые аналитики прогнозируют, что в долгосрочной перспективе слияние принесёт нам значительные преимущества в виде увеличения рыночной доли, роста доходности и улучшения корпоративной репутации. Я поддерживаю эту мысль, поэтому…  

Но его прервали. Посредники проявили человечность и настояли на том, чтобы перенести сделку. Через час он приехал домой.  

Он по сей день с трепетом относится к тайской кухне, ведь она её любила. Она любила тот ресторан и суп из морепродуктов. Она любила насыщенный макияж, изящные подвески и серьги. Она любила свои светлейшие волосы. Она гордилась своими ровными бровями и большими голубыми глазами. Она чтила родителей, хоть те и являлись гнусными да малограмотными.  

– Она была прекрасна, – ответил Оскар Вере.  

Он выставил кубок, чтобы чокнуться, но она уклонилась и завела свой под его руку, изобразив брудершафт. Оба залпом выпили содержимое, не отводя друг от друга глаз. И вслед за этим он приблизил свои уста к её губам и лишь слегка коснулся, ожидая взаимности. Однако она отвернулась и замялась.  

– То, что Ростику сказала Татьяна, – вдруг проронила она. – Я её понимаю. Перед смертью не хочу ни к кому привязываться. Не хочу романтичной смерти вдвоём с овдовевшим инвестором, это излишняя драматизация.  

– Таким образом ты ответила на свой вопрос, – подытожил он и заметил её недоумение. – Ты сама даёшь чудакам повод, чтобы они к тебе лезли. Сейчас я просто хотел чокнуться с тобой фужерами, а ты перевела это в брудершафт, и я чокнулся мозгами.  

Оскар феерично отправил пустой сосуд в свободное падение высотою в полторы сотни метров и оставил Веру в одиночестве.  

Дверь спальни отворилась. Ростик робко вошёл внутрь. Кровать здесь двуспальная с высоким изголовьем, трюмо с полукруглым зеркальцем, люстра хрустальная и длинная тумба. Любопытство взяло над ним верх, он оставил на тумбе свой фужер, открыл дверцу и заглянул внутрь. Среди просроченных облигаций, проржавевшей бижутерии и подарочных сертификатов он нашёл ароматические палочки, миниатюрный гонг и потухшую лотосообразную свечку.  

– Что тут ищем? – послышался хлёсткий женский голос.  

Ростик дёрнулся и обернулся. Высокая женщина с суровым взглядом ждала от него объяснений.  

– К вам тот же вопрос, – парировал он.  

– Я работаю на совет директоров холдинга. Являюсь независимым экспертом по части биржи и консультирую. Имею право разгуливать по жилищу своего доверённого клиента. А вас, молодой человек, я вижу впервые.  

– Считаете, Оскар допустил ошибку, пригласив к себе кого ни попадя? Вот только я не из этого числа. Он доверяет мне.  

– И как вы оцениваете его, так званый, внезапный приступ великодушия?  

– Что вы имеете в виду?  

– Пожертвования в фонд помощи тяжелобольным.  

Ростик не помнил, чтобы Оскар подробно рассказывал об этом.  

– На него это и вправду не похоже, – высказался он. – Возможно, ним движут отголоски совести. Он хочет сделать что-нибудь, за что потом его помянули бы добрым словом.  

– Угу, – с иронией промычала экспертка. – Вы его новый протеже или кто?  

– Я – случайный друг. Подскажите, а Оскар что, почитатель азиатской религии? Мне он говорил, что является агностиком.  

– Это принадлежит его супруге. Она погибла в авиакатастрофе при посадке в Стамбуле по пути в Таиланд. Вы говорите, он вам доверяет, а сами-то даже этого не знаете.  

Оскар вышел в зал. После шампанского перешёл на текилу: достал бутылочку из морозильной камеры, отрезал дольку лайма, смочил соком зону между указательным и большим пальцем, засыпал туда соли. Он слизал соль, залил в себя шот и завершил ритуал лаймом. Теперь он был готов торжественно обратиться к гостям, однако по камерам наблюдения заметил четыре силуэта в вестибюле. Охрана пропустила их без проблем, значит эти люди из такого числа, что Оскар принял бы, несмотря ни на что. Лифт поднялся. Дверцы раздвинулись. Тёща, тесть, а за ними настороженная Дарья и скованная Марья.  

– Что-то стряслось? – в беспокойстве вышел Оскар в коридор чуточку пьяный.  

Дочки тут же прильнули к нему.  

– Девочки устроили истерику, – объяснила тёща, с осуждением посматривая по сторонам, и дала слово мужу: – Скажи ему.  

Муж засмотрелся на девицу в бикини, влажную от недавнего пребывания в джакузи. Жена стукнула его.  

– А, да, – опомнился он. – Они вынудили нас отвезти их к тебе.  

– Но мы не оставим их в этом блядушнике, – возмутилась она.  

– Ладно, не волнуйтесь, – успокоил их Оскар, поглаживая девочек. – Скоро я отдам приказ всем убираться.  

За толпой из зала с танцующими под джаз дельцами и меценатами показалась Вера. Она налила себе ещё шампанского и уставилась на Оскара с малышами по бокам, что-то доказывающего двум пожилым людям. Из-за угла спальни выглянул Ростик на пару с независимой эксперткой.  

– Ты безнадёжен, – осудила тёща зятя.  

– Да, – добавил тесть. – В аду, надеюсь, для тебя отыщется котёл с билетиками на самолётный рейс, чтобы ты навечно страдал из-за своей ошибки.  

– Извините, – подошёл к ним Ростислав с кубком, словно отпетый аристократ. – Хотя не буду извиняться за подслушивания, ваш галдёж кто-угодно из гостей может услышать.  

– Это ещё что за сосунок? – прищурился тесть.  

– Вы так давите на Оскара за потерю дочери, что забываете – он потерял жену.  

– Он, когда узнал об этом, – поспешила оспорить тёща, – ещё с часу на своей сделке провёл, будто ничего не произошло.  

– У всех свои способы справляться со стрессом, – сказал Ростислав и заметил, как дети смотрят на него исподлобья. – Там, в спальной комнате, внутри тумбочки, он до сих пор хранит атрибуты культуры, которые она любила. До сих пор ходит в ресторан с этой культурой…  

– И не свёл татуировку, которую набил вместе с ней, – вдруг подоспела Вера. – Хотя мог.  

– Какая красивая тётя, – пропищала Марья снизу, Вера подмигнула ей.  

– Так, – напряглась тёща, – а вы его очередная любовница, да? Дети, закройте уши. Идите знаете куда?  

– Он не может думать ни о чём, постоянно она в голове, – продолжила Вера. – Я спросила, какой она была. Он ответил – прекрасной.  

Оскар опустил глаза и слегка улыбнулся дочкам.  

– Постоянно она в голове, – передразнил тесть. – Да, именно поэтому он блядки устраивает. От грусти, конечно.  

– Идите уже себе с Богом, – послал их Оскар.  

Свойственники двинули к лифту, то и дело оборачиваясь на этих троих, словно на заклятых врагов, но притворно улыбаясь детям на прощание, будто маленьким ангелочкам.  

– Этих людей не исправишь, но спасибо за старания, – заключил Оскар опосля, взял дочерей за руки, позвал Веру и Ростика с собой и вышел с ними в центр зала, прогнав тех, кто там пританцовывал.  

Дарья и Марья стояли по бокам от папы. За первой встала Вера, за второй – Ростик. В таком расположении они напоминали межпоколенческий квинтет. Никто не замечал их, пока не прозвучал цепкий баритон Оскара.  

– Слушайте меня! – провозгласил он во всю глотку. – Минуту внимания! – и как только он начал ловить на себе первые взгляды, то продолжил ещё громче: – Во-первых, каждому из вас спасибо, что пришли. – Наконец, все умолкли, и он стал вещать дальше: – Хочу сказать, что, наверное, это последний раз, когда я устраиваю подобные мероприятия. Уже очень скоро мне придётся уйти на заслуженный отдых. Во-вторых, и это самое ключевое, я хочу огласить что-то типа завещания. Все вы сейчас предстанете свидетелями. Всю свою долю в компании и руководительский пост я в равной мере отдаю дочерям. Когда они достигнут совершеннолетия, то смогут распоряжаться этим, как им вздумается. Развивать или продавать – их право. Ну а до тех пор, – он обернулся на Ростика, затем на Веру, – прошу внимания: Ростислав Мамонов и Вера Калинова. В случае если кто-то из них чудом не скончается от болезни или, быть может, их рак перейдёт в стадию ремиссии, пускай они получат мои активы.  

Часть публики негодовала, часть ввалилась в замешательство. Ростик и Вера грязнули в ошеломлении, неотрывно глядя друг на друга. Они вовсе не обрели смысл выживания, а скорее ощущали смешанные чувства. Это сравнимо с диссонансом. Он не мог постичь того, что порою жизнь только начинается в шаге от смерти, а она противилась тем, что кто-то сделал за неё выбор. Ей была ни к чему биржа, она это чётко сознавала.  

– Мы уже взрослые, па, – заявила Дарья папе. – Ты мог сразу сказать, что болен.  

– Ты никогда не делишься секретами, – надулась Марья.  

– Но сейчас же я поделился, – произнёс папа и обнял дочерей.  

– Это был не секрет, – возразила Дарья. – Все знали, кроме нас.  

– Я больше так не буду, правда, – сказал он и прижал их к себе ещё сильнее.  

К Вере, которая всё ещё негласно обменивалась неописуемыми эмоциями с Ростиком, снова подошёл менеджер по активам. Его волосы высохли, но он по-прежнему был облачён в халат.  

– Вот это Леванда загнул, – проронил он. – Как романтично завещать свою прибыль незнакомцам. И это, я не статист. Меня зовут Тимур Демидов, – он протянул руку, но она её не пожала.  

Она утонула в глубокой бездне прострации.  

***  

Наступило лето. В первые июньские дни они сели в частный самолёт Оскара и вылетели в самый восточный швейцарский кантон, чтобы оттуда отправиться в Лихтенштейн и навестить его родителей. Он занял место у окна – всегда садился у иллюминатора с тех пор, как погибла жена. Ростик сел поодаль, а между ними Вера. Все трое активно употребляли обезболивающие, морфий в частности, не боясь при этом налегать на алкоголь.  

– Сижу промеж лысых, – хихикнула она. – Надо ли мне загадать ещё одно желание?..  

Недавно Оскару окончательно надоело регулярно ловить осыпающиеся волоски. Он вспоминал процесс бритья в своей ванной. Несколько раз он порезал темя, но ссадины уже затянулись. Он надел винтажные солнцезащитные очки, тёмный костюм без галстука и расстегнул воротник голубой рубашки.  

– Ты похож на этого, – щёлкнул Ростик пальцами и выдавил улыбку. – Как его там?.. Ну главного героя сериала.  

– Кстати, да, «Во все тяжкие», – подхватила Вера. – Тоже лысый, носит схожие очки и болен раком лёгких. Почему ты ещё не начал варить метамфетамин?  

– В реальном мире фраза «пуститься во все тяжкие» работает, дескать, иначе, – буркнул Оскар. – И вообще, как у вас ещё хватает сил шутить и строить аналогии? Сегодня утром у меня была такая одышка, будто я в поле пропахал неделю. Лёгкие зудят невыносимой болью. Обезбол через раз срабатывает.  

– Конец близок, – приуныл Ростик и налил себе виски. – Зато мы всё-таки успеваем выполнить то, чего не успели. Я, например, никогда не летал, а на частном самолёте тем более.  

Близняшки прибежали в зону отдыха с хвоста. Им было невтерпёж увидеться с бабушкой и дедушкой по линии отца. Дети старались не задумываться о состоянии папы и легко отвлекались в силу своего возраста.  

– Когда мы уже прилетим? – спросила у него Дарья.  

– Ещё часик, – ответил он и постарался улыбнуться. – Идите подремайте.  

– Отвечая на твой вопрос, – произнесла Вера, когда дети убежали. – Знаешь ли, я сама уже передвигаюсь с трудом. За минувшую весну сбросила пять килограммов. Каждый вечер поднимается температура, быстро утомляюсь, а кости вечно ноют.  

– А у меня в башке чёрти что происходит, – вставил Ростик, попивая виски из гранёного стакана. – Утром проснулся дома, будучи в полной уверенности что нахожусь в хосписе. Пару дней назад увидел Таню в бистро, подошёл поближе, как вдруг понял, что это совсем другая женщина. Но я-то был точно уверен, что это она. Плюс ко всему иногда ловлю себя на мысли, мол, у меня есть диплом, надо бы достать его из шуфлядки и смахнуть с него пыль. Потом вспоминаю, что я не доучился и ушёл в академический отпуск.  

– И, учитывая всё вышесказанное, ты так и оставляешь на кого-то из нас свои активы в холдинге, – обратилась Вера к Оскару. – Мы все умрём со дня на день, это очевидно.  

– Значит, так и будет, – взмахнул Оскар рукою.  

В аэропорту Санкт-Галлена туристов уже ждал минивен. Оскар что-то сказал таксисту на немецком, и они тронулись по направлению в Лихтенштейн – в деревню, где обосновались его родители.  

Горы, пастбища и луга, покрытые яркими цветами, поражали своей красотой. В особенности Ростик пребывал в восторге. Когда они проехали через реку, то официально переступили границу между двумя государствами. Вскоре за холмами показался столичный замок, выполненный в средневековом стиле и окружённый каменными стенами.  

Пейзажи выглядели так, будто их можно попробовать на вкус. Доверившись ассоциативному мышлению, Вера предположила, что по вкусу это был бы ягодный зефир в сочетании со свежевыжатым яблочным соком. Поэтому первое, что она сделала, добравшись до деревни, – повела спутников на местный рынок, где нашла нечто похожее на свои фантазии. Зефир, правда, нашёлся только классический сахарно-белковый, большую часть из которого в итоге съели Дарья с Марьей.  

Тропою поперёк долины с виноградниками, пасущимися коровами и видом на компактные домики с круглыми скатами из черепицы они доплелись до уединённого поместья с надписью «Усадьба Леванд». Однако сам по себе участок был небольшим, а жилище, хоть и обладало множеством комнат, всё же оказалось одноэтажным.  

Главный вход отворили изнутри, и оттуда валом выскочил целый табун котов. За ними вдогонку выбежал господин Леванда и скукожился из-за сжатия в хребте. Кости Веры переживали подобное, отчего она его прекрасно понимала. Сын подоспел к нему, схватил сзади и рывком приподнял. Раздался хруст.  

– Я сначала подумал, какой-то лысый Фантомас решил меня добить, – осклабился отец в одышке.  

В спешке бросив все дела, во двор выпорхнула госпожа Леванда и крепко заключила сына в объятия. Внучки встали в очередь с писками радости. Ростик с Верой стояли рядом в недоумении. К ней тут же вцепился в юбку пушистый мурлыка. Она взяла его на руки.  

– Это те самые, – ознакомил Оскар родителей. – Ростислав и Вера.  

– Рада знакомству, – лучезарно улыбнулась госпожа Леванда. – Не обращайте внимания на кошаков, если сможете. Мы расплодили их от нечего делать, чтобы не скучно было.  

– Как это от нечего делать? – поспорил с ней супруг. – Ясно же, что мурлыканье в диапазоне от двадцати до ста сорока гигагерц помогает заживлению тканей и способно улучшить состояние костей да суставов.  

– Вот почему он сразу на Веру залез, – сообразил Ростик.  

На переднем дворе газоны и цветочные клумбы, тысячелистник и чистотел. Внучки остались здесь доставать котов, гоняя их по всему участку, а остальные вошли внутрь. Дизайн преобладал белоснежной окраской. В гостиной камин в стиле лофт, диванчики с мягкой обивкой и обширный телевизор. Коридоры обставлены светильниками с датчиками движения, что постоянно мигали из-за пробегающей живности. Были также и окна от потолка до пола, которые закрывались массивными жалюзями.  

Местечко владычествовало своим благолепием и распыляло повсюду изысканную идиллию. Дни здесь стали протекать плавно и беззаботно. Каждое утро семейка посвящала распитию европейского кофе на крыльце, днём Вера тащила Оскара с его дочками и Ростика разгуливать округой и дышать свежайшим воздухом, а по вечерам они читали друг другу книжки по философии из библиотеки госпожи Леванды.  

– Жизнь достаточно длинна, – прочитал одним вечером Ростик, – и она дана в достаточной мере для совершения самых великих дел, если правильно её распределить.  

На обложке величественным шрифтом красовалась фамилия – Сенека, а ниже неё название – «О краткости жизни».  

– Необходимо уметь распоряжаться временем, – прокомментировала госпожа Леванда с кухни.  

– Бред, – крикнул ей супруг из уборной, сидя на унитазе и читая ежедневную газету. – Жизнь вовсе не длинная – она самая что ни на есть короткая и никакое правильное распоряжение временем не поможет. Проще нужно относиться ко всему, и будет вам счастье.  

– И это мне говорит владелец акций Киевстара, до сих пор читающий печатные издания? – дала ответ супруга.  

Супруг громко вздохнул и нажал на смыв.  

Вера распласталась на диване и горела от поднявшейся температуры. По всему периметру её тела разлеглись пушистики. Она положила свою кисть на лоб внутренней стороной кверху.  

– Смотря, что есть коротко, а что есть длинно, – пробубнила она. – Хотя, полагаю, для нас троих всё едино. Ты никогда не успеешь сделать всё, что надумал, из-за невежественного отношения ко времени. Никто из нас не знает, как правильно к нему относиться, а значит такой образ жизни вполне приемлем, иначе бы люди активнее стремились познать верное применение времени.  

Дарья и Марья сидели на уроке вечерней смены каникулярной программы в онлайн-школе. В уши плотно просунуты беспроводные наушники. Когда занятия окончились, бабушка накормила их ужином и погнала спать. Вскоре в свою комнату поплелась Вера, а за ней отошёл Ростик. Оскар докурил на пороге перед двором и явился на кухню. Родители хотели с ним поговорить.  

– Мы всё ждали, пока ты нам сам решишься признаться, – начал отец, – но, похоже, не дождёмся.  

– Сынок, мы стары, а не глупы, – накрыла мать его ладонь. – Ты кашляешь целыми днями, спишь подолгу, в раковине кровь. Ладно это, но сватья звонила нам и сообщила, что у тебя диагностировали рак лёгких.  

– Выбор твой, – продолжил отец. – Мы не станем заставлять тебя лечиться. Кабы ты захотел, мог отправиться на любой передовой курс в Цюрих. Отсюда недалеко тем более. Твои друзья ведь тоже больны?  

– Ты, видно, с ними где-нибудь на стационаре познакомился, – предположила мать. – Не жалеете вы себя, молодые. Ростислав забывает элементарные вещи. Спросила его как-то, кто он по специальности, так он еле вспомнил, что недоучившийся юрист. Ходит, шатаясь, это заметно. А Вера, бедная девочка… худая, будто спица, и постоянно кряхтит от боли.  

– Я не жилец, – сказал сын сухо. – Они – тоже. Мы решили, лучше уж провести последние дни в такой рекреации, нежели во дворе убогого хосписа.  

На следующий день, пока все остальные ошивались в саду, Вера надумала прогуляться в одиночку. У спуска по тропинке её догнал кот, который приластился к ней с самого начала, поэтому она попросила поводок у госпожи Леванды и отправилась на прогулку вместе с ним.  

Она словила себя на мысли, что ей понравилось сие карликовое государство. Площадь всего Лихтенштейна составляла на два квадратных километра меньше, чем Одесса. Тот случай, когда страна меньше, чем город. Ей хотелось остаться и закончить свой путь здесь – вдали от агентств, прессы, фотосессий, карьерного роста и людской алчности.  

Она нагрянула в поселение с нездоровым видом, и местные странно покосились на неё и котика, глазки которого с интересом бегали по горизонту. Пару дней назад Вера, Ростик и Оскар сфотографировались ещё раз и сравнили себя с прошлой фотографией в ресторане. Она достала телефон и взглянула на себя ещё раз. Отличия ощутимо бросались в глаза.  

Теперь Оскар Леванда – это бритоголовый смертник, лишившийся хрупких волос по собственному желанию, с опустившимися веками, кои прячет за очками, запущенной щетиной, сузившимися зрачками и стёртой татуировкой на запястье. Он перестал стирать и гладить свои любимые смокинги и временно отдал предпочтение летним комбинезонам.  

Вера Калинова – всё та же брюнетка, однако ныне с вечно запутанными волосами, покрасневшей кожей и суховатыми губами. Она давно уже не красилась. Ей стало особенно тяжело выполнять действия, требующие развитую мелкую моторику. Правда, она всё так же носит юбки и блузки, которые любила всегда.  

Ростислав Мамонов – сейчас это всё тот же юноша с потерянным взглядом, впрочем чудом избавившийся от прыщей и сбривший глупые усы, но получивший взамен красные глаза, лицевую асимметрию, косую походку и неизмеримую путаницу в голове. Он старался концентрироваться на настоящем. И на удивление стал чаще надевать костюмы, даже здесь – в деревенской зоне Лихтенштейна.  

Вера жестами заказала какао с молоком в мелком кафетерии и присела за столик снаружи, привязав поводок с животным к ножке стула. Когда ей принесли чашку с ароматным напитком, она заметила, как изнутри сквозь стекло её пристально рассматривает какая-то девушка, по возрасту ей ровесница. Немного погодя, она подошла к Вере и неуверенно готовилась что-то сказать.  

– Хоть бы не показаться глупой, – произнесла она, перебирая пальцами воздух. – Вы понимаете мой язык?  

– Да, – с изумлением подтвердила Вера. – Присаживайтесь. Вы откуда?  

– Вообще из Одессы, – ответила девушка и села. – Я экспатриированная. Живу тут почти год уже. А вы?  

– Надо же. Я тоже оттуда. Решила попутешествовать по малознакомым местам. Нашла тут уединение.  

– Своя свою всегда найдёт, как говорится, – она бросила взгляд на кота. – Какой милый и послушный. С вами путешествует?  

– Нет. Он местный в отличие от нас с вами.  

– Как вам эта сказочная страна?  

– Хорошо, когда тебя никто не знает. Можно расслабиться.  

– А вас дома много кто знает?  

– А вы разве не узнаёте?  

– Не узнаю, – слегка растерявшись, протянула незнакомка.  

– Оно и к лучшему, – сказала Вера.  

– Секундочку, – незнакомка встала и направилась обратно внутрь кафетерия. – Я возьму себе что-нибудь перекусить и вернусь. Никуда не уходите.  

Впервые за долгое время Вера Калинова встречает земляка, который не знает её. Она привыкла быть знаменитостью, а сейчас снова ощутила давно забытое чувство. Внезапно ей стало легко на душе.  

Вера достала телефон и зашла на свой инстаграм-профиль. Пост с её последними фотографиями набрал почти два миллиона просмотров, хотя подписчиков у неё около семисот тысяч. В комментариях многие скорбели и желали здоровья, но находились и те, кто писал гадости и желал поскорее сгинуть. При этом лайков наставили свыше полумиллиона.  

«Не смерти должен бояться человек, он должен бояться никогда не начать жить», – снова прочитала она про себя цитату Аврелия, которой подписала пост, и с лёгкой блуждающей ухмылкой подняла взгляд в небо.  

Одна её рука держала телефон, а другая – ручку от кружки с какао. Обе руки вмиг ослабели. Она выронила телефон на поверхность стола и разлила какао.  

Её глаза глядели на голубые, словно крылья ангела, озаряющие свет, небеса. Её голова откинулась на стуле почти до самого упора. Она почувствовала, как опухоль, что проросла в кровеносные сосуды, вызвала внутреннее кровотечение. Она представляла, как течёт алая река вдоль её тела, и вдохнула носом воздух, не убирая с лица свою блуждающую ухмылку. Её зрачки прекратили двигаться, она перестала моргать.  

Она вдохнула, но не выдохнула…  

Девушка вернулась с круассаном в небольшом пакетике и обнаружила свою землячку в провисающем положении. Кот сидел у неё на коленях и мурчал, уткнувшись мордашкой в её живот. Какао стекало с краёв стола. Экран айфона высвечивал последнюю фотографию Веры Калиновой…  

***  

Оставшиеся двое вылетели на частном самолёте из Санкт-Галлена домой через неделю. С тех пор, как потеряли Веру, они практически не общались. Дети ежедневно пребывали в таком же унынии. Ростик оставил себе урну с Вериным прахом, потому что Оскара от неё воротило. Она напоминала ему о жене, которую тоже кремировали.  

Ни единого родственника у Веры не нашлось. Решение о проведении кремации они приняли на основе того, что сказала незнакомка, находившаяся с ней в последние минуты жизни.  

– Она говорила, что нашла здесь уединение, – сообщила та в смятении.  

Поэтому одну часть праха они развеяли над тамошней долиной, а другую часть забрал себе Ростик. Все юридические вопросы с помощью знаний, что получил в университете, он при посредничестве переводчика в лице Оскара без проблем разрешил в столице Лихтенштейна. Органы записали его и Леванду как ближайших родственников. Публиковать вести о её кончине они не стали, ведь это привлекло бы массу внимания журналистов, спонсоров и коллег, а она этого не хотела бы, исходя из того, что напоследок сказала той девушке.  

– Поговори со мной, Оскар, – заломил Ростик в салоне самолёта, когда залпом влил в себя стакан виски. – Вот я приеду домой через три часа и буду на стены лезть. Мы же с родителями уже четвёртый месяц не разговариваем.  

– Вместе с Верой я потерял всякую веру, – заговорил Оскар неохотно. – Не думал, что это будет так сложно. Её труп напомнил мне о жене, и до самой смерти я никак не смогу отвлечься. Вера ведь обещала, что мы умрём чуть позже, чем через полгода, когда мы выписались. В итоге взяла и умерла самой первой…  

Самолёт приземлился в жаркий вечер. Из облаков заструился тёплый дождь. На горизонте еле отчётливо выскочила радуга. Оскар взял девочек за руки и подошёл к припаркованной у выхода из аэропорта «беемве».  

– Подвезти? – безэмоционально спросил он.  

– Не стоит, – покачал головою Ростик. – Хочу пройтись. До встречи.  

Оскар понуро кивнул, посадил дочек на заднее сиденье и сел на переднее. Машина скрылась за потоком дорожного движения. Ростик помахал ей вслед, сел в троллейбус и доехал на нём до православного храма, в который ходил с мамой каждое воскресенье. Он вошёл внутрь и поставил свечку за Веру, после чего забрёл в исповедальню.  

– Я болен раком мозга, батюшка, – промолвил он с сумкой на коленях сквозь деревянную решётку. – Ни единым словом с родителями больше не обмениваюсь. Мама договорилась в деканате, чтобы мне выдали диплом без защиты, а я так и не пришёл его забрать. Я потерял невинность, не вступая в брак. В голове у меня каша, и порою из памяти ускользают поверхностные знания. Иногда видится мне несуществующее. Я отказался от лечения, потому что поддался эгоистичным позывам.  

– Кайся искренне, сынок, – прозвучал скрипучий голос батюшки. – Ты всё ещё можешь вернуться в хоспис под опеку.  

– Я не знаю, что мне делать, – отпустил Ростик и покинул исповедальню.  

Поднимаясь на лифте ввысь, Оскар не удержался и выхаркал целый сгусток крови в тамошнее зеркальце. Дочки испугались и закрыли друг другу глазки. В пентхаусе он продолжил неустанно кашлять, пока не свалился на пол в агонии. Его лёгкиё будто пылали в горячем огне. Дарья дала сестре втык и, одолевая растерянность, вытащила из папиного кармана телефон с целью произведения экстренного вызова. Но он прервал её, схватив за ручку.  

– Мне полегчало, – проблеял он. – Не надо, не надо.  

Он разрешил им поплескаться в джакузи, пока ещё не стемнело, а сам закрылся в санузле и под завязку наполнил ванну холодной водой. Всё по канонам его излюбленного ритуала: не раздеваясь, он лёг туда навзничь, закрыл глаза, сделал глубокий вдох и погрузился вглубь. Ледяная вода поглотила его лицо. Снаружи за дверью послышался лишь глухой всплеск. И в какое-то мгновение ему пришла мысль не доживать своё оставшееся время…  

Плотно смыкая веки, он видел лишь пустоту, но вдруг в её недрах появились две маленькие жизни. В ушах звонко проревел двойственный плач младенца. Восемь лет назад он робко перешагнул через дверную перекладину между коридорами роддома и палатой, где лежала она. По бокам два мотка простыней, в которые укутаны те самые маленькие жизни. Со смешанными чувствами он взял сначала одну, потом другую. Они были одинаковыми, как две капли воды.  

– Сын рождается у тех, кому не достаёт мужества, – истощённо пролепетала жена. – Тебе же, видимо, не достаёт мягкости. Причём, конкретно, раз родились сразу две дочки…  

Её губы образовали усталую улыбку.  

Оскар пришёл в себя и вынырнул. Задыхаясь, он перевалился через край ванны и упал на плиточный пол, намочив всё вокруг. Он поднялся, чтобы облегчить дыхание, включил тёплую воду из-под крана и сделал пару глотков.  

Две маленькие жизни потеряли маму и неизбежно потеряют папу. Необходимо подготовить их к этому. Пять лет назад, когда её не стало, они не успели ничего сообразить, как вдруг им сообщили, что мама уехала в Таиланд навсегда. С возрастом они начали понимать. В этом он рассмотрел проблему. Они достаточно взрослые, чтобы потеря отца нанесла им непоправимую травму, и одновременно недостаточно взрослые, чтобы правильно её пережить.  

Дети уже вылезли из джакузи и сохли на террасе, закутавшись в полотенца. Он придвинул шезлонг поближе, сел на него и принял сосредоточенную позу. Со стороны моря подул ласковый ветер. Солнце раскрасило небо вокруг себя в цвет, схожий с оттенком глаз Оскара.  

– Скоро меня не станет, – произнёс он, пока порывы ветра лелеяли его кожу. – Я хочу, чтобы вы не сбились со своего пути, мои хорошие. Во что бы то ни стало упорно шагайте к мечте.  

Марья опустила глазки, Дарья отвела взгляд.  

– У нас не будет ни мамы, ни папы, – обиженно пробурчала вторая.  

– Не хочу, чтобы папа умирал, – прошептала первая, и по её щеке покатилась слеза. – Не бросай нас, пожалуйста. Мы любим тебя.  

– Идите ко мне, – он обвил их руками и сказал то, что говорил Ростику при самом знакомстве: – Знаете, если Бог есть, то он не всегда с вами и не всегда делает, как вы того хотите. Вы должны принять это.  

Они заплакали прямо у него в плечах. Дарья хлюпала, а Марья ревела взахлёб. Обе они просили его остаться, но он понимал – теперь это невозможно. Там, лёжа в ванной и окунаясь под воду прямиком в пустоту, он вновь ощутил, как впервые взял девочек на руки. Там он видел жену и отлично осознавал тот факт, что воссоединится с ней в короткий срок…  

Дома Ростик прошёл мимо ужинающих родителей в свою комнату, выждал момент, пока те уйдут, и подогрел себе то, что было в холодильнике. Они понятия не имели, где пропадал их сын на протяжении всего июня, но сохраняли надменность, сдерживаясь от затеи поговорить с ним. После того, как он показал откровенное к ним отношение, наотрез отказавшись от лечения, они твёрдо решили воротить от него нос.  

В ванной он вымыл руки. Лампочка, которую он вкрутил, вернувшись когда-то домой из хосписа, казалось, светила ярче всех тех, что вкручивал до этого его отчим. Принимая пищу, он заметил, как сложно стало орудовать вилкой да ложкой. В тарелке с маминым рагу, казалось, плескается в соусе крошечная фигурка. Он присмотрелся – это была Вера, она размахивала двумя руками, глядя на него. Он бросил взгляд на урну с её прахом, что выпирала из кармашка его походной сумки. Перевёл обратно – тарелка опустела: ни крошечной Веры, ни еды.  

Опухоль переросла из лобной доли в другие участки мозга и мешала ему работать в обычном темпе, смешивая события и повседневную рутину, а также препятствуя считыванию последнего совершённого действия.  

Он оставил тарелку на столе и сбитый с толку вышел в подъезд, но попал на передний двор хосписа. Садовник подстригал газон и внимательно смотрел на него. Вскоре по лестнице пандуса спустились трое пациентов. Ростик увидел себя, Веру и Оскара со стороны. Он настоящий видел, как он прошлый, бросив сумку, ломанулся к Тане, чтобы взять у неё номер. Затем он накрепко сомкнул глаза и быстро разомкнул. Всё вокруг приняло вид участка усадьбы Леванд в Лихтенштейне. Прорва котов столпилась у его ног. Вера взяла одного из них на поводок и ушла, не оборачиваясь…  

Ростик снова обнаружил себя в подъезде. Он рванул обратно в квартиру, закрылся в комнате, наспех разделся и лёг спать, накрывшись тонким пледом от всех грёз. Отчим приложил к двери ухо и прислушался. Полная тишина. На кухне он нашёл на столе тарелку с почти нетронутой едой и столовые приборы, что валялись неподалёку на полу. Он хмыкнул и вздохнул.  

Что Оскар, что Ростик чувствовали, как дышит смерть в затылок. Они всецело осознавали, что текущее состояние не позволит им в полной мере прожить итоговую часть жизни. Фактически они имели всего два варианта: либо дожидаться финала где-нибудь в укромном месте, либо отправиться с этой целью в хоспис. Второй вариант казался им наименее привлекательным.  

В таком вялом ритме прошёл ещё один летний месяц. Со дня выписки из хосписа миновало уже почти полгода. Если главврач дал точный прогноз, то они должны упокоиться до конца августа. Крайний срок приблизительно за несколько дней до начала осени.  

– Значит, всё будет кончено со дня на день, – косноязычно, еле справляясь с выговариванием букв, выдал Ростик в ответ на расчёты Оскара.  

Они сидели на песке у самого моря. Из-за волн притоки воды добирались до ног и мочили обувь. Погодка для похода не пляж была не ахти: собрались тучи, начинался дождь, а весьма неслабый ветер раздувал песчинки.  

– Так пусто на пляже, – проконстатировал Оскар, пялясь отсутствующим взглядом на морской горизонт. – Представь, как бы поэтично было отбросить копыта прямо здесь и прямо сейчас. Драма похлеще всякого фильма.  

– Судьба не смотрит фильмы и не читает поэзию, – пробубнил Ростик. – Конец придёт в самый неожиданный момент.  

– Я готов. Дарью с Марьей отвёз бабушке с дедушкой и попрощался.  

– Куда? В Лихтенштейн?  

– Нет же. Тёще с тестем, имею в виду. На своих я не хочу ношу сбрасывать.  

– Могу понять.  

Оскар в моменте вспомнил, как жалобно всхлипывали за ним дочки и как недовольно на него глядели свойственники. Марья вцепилась в его ногу, а Дарья перекрыла выход. Тогда он насильно отцепил первую, оттолкнул вторую, захлопнул за собой дверь и сел к личному водителю в машину с тяжёлым сердцем, комом в горле и уймой слёз на лице.  

– А с твоими стариками как у тебя дела обстоят? – опомнился и спросил он у Ростика.  

– Сносно, – без эмоций ответил ему тот. – Я с ними не разговариваю, и мне вполне подходит.  

– На твоём месте я бы помирился с ними перед тем, как уходить из жизни.  

– Мне это незачем.  

– Как знаешь. Давай фотку. Предыдущие с Верой я переслал с её телефона себе. Теперь нас двое, но традицию надо продолжить.  

Оскар запечатлел себя и Ростика. С возвращения из Европы их внешность мало изменилась за исключением приобретённого напрочь разбитого вида. Они оба запустились: меньше времени стали отводить гигиене, реже двигались и сузили количество приёмов пищи до одного за целый день. У Оскара в придачу к висящим векам появились тёмные круги, а у Ростика увеличились зрачки, выпучились глазные яблоки и побледнела некогда смуглая кожа.  

Из кармана скомканных брюк Оскар вытащил пачку сигарет, глянул на надпись «курение способствует развитию онкологических заболеваний» и нервно засмеялся.  

– Хочешь? – предложил он Ростику.  

– Пожалуй, откажусь, – сказал тот. – Давай так: если я тебя переживу, выкурю одну в память о тебе перед своим уходом.  

Оскар кивнул, и его ноги омыло море.  

После этой встречи он вернулся в запустелый пентхаус. На миг он узрел, как повсюду шастает народ из богатой прослойки и распивает дорогой алкоголь, а на террасе щегольский Тимур Демидов, менеджер по активам, забавляется с дамами в джакузи. Потом они исчезли, и в зале появилась жена с детьми, домработница и водитель, заглянувший с утреца на кофе перед тем, как везти своего босса в офис. Следом за этим картина вновь переменилась: на кухне за продолговатым столом Вера смеялась над тем, как Ростик корчит рожицы Дарье и Марье.  

Ещё в начале лета Оскар делегировал свои полномочия сохранившемуся составу совета директоров. Некоторые уволились, узнав о том, что Леванда отошёл от дел, но всё же большинство остались при своих должностях. Он создал траст и распределил активы между его участниками, доверив статус трастового управляющего своему менеджеру – Демидову. Ростислав Мамонов был вписан в число выгодоприобретателей при естественном условии: если его жизнь чудом не прервётся. Однако Оскар не уповал на это. Основную долю приберёг своим родителям и детям.  

За неделю до предельного срока смерти он проснулся, ощущая тяжёлую дыхательную недостаточность, непохожую на всё, что он ощущал ранее. Его организм был начисто истощён, а сознание спутано – тогда он точно уяснил: его время пришло. Он предполагал, что рак дал метастазы, но наверняка не знал, ведь не являлся спецом в медицине. Утром он позвонил водителю и попросил того приехать. Затем он открыл мессенджер, написал сообщения своим родителям, Ростиславу и корпоративному юристу холдинга. Последнему он планировал скинуть расширенную информацию о созданном трасте и некий видеофайл, дабы тот в случае недопониманий мог подкрепить волеизъявление владельца дополнительным доказательством. Он поставил отправку сообщений на таймер, чтобы получатели не стали бить тревогу преждевременно, отколупал кусок от плинтуса в спальне, сунул в дырку свой выключенный сотовый и заклеил обратно.  

– Отвези меня на пляж, – отдал он водителю последнее распоряжение.  

Тот всё понял и уже через полчаса высаживал его перед спуском к морю.  

– Было честью работать на вас, – пожал водитель ему руку.  

– В условиях траста я написал, чтобы машину тебе отдали, – изрёк он. – Ты за рулём сидел раза в три чаще, чем я.  

– Благодарю вас.  

– Как выйду из тачки, так сразу поезжай отсюда. Не дай мне расчувствоваться.  

Водитель поступил в точности так, как ему было велено. Оскар козырнул в зеркало заднего вида и стал спускаться по каменной лестнице к пляжу. Он прошёл мимо безнадзорного дома Калиновой, в котором побывать не успел, и явился к месту, где в начале месяца восседал с Ростиком у самой воды. Однако сегодня море не волновалось так, как тогда. Он сел на песок в элитном, но обшарпанном костюме, и в глазах пляжников выглядел донельзя вычурно.  

Пролетали минуты, истекали последние часы. К вечеру море снова начало штормить, и люди потихоньку стали покидать пляж. Небо посерело, из туч резко хлынул дождь. Оскар лёг на спину и положил руки на живот. Он вспомнил китайскую мудрость: «хороший дождь знает свою пору». Когда кашель опять дал о себе знать, он перевернулся на бок. Вскоре прибрежная зона совсем опустела. Ветер обдувал его череп. Он поднялся, поджал колени и закурил. В пачке оставалось лишь две сигареты, и он еле прикурил себе, ибо сквозные порывы мешали огню воспылать. Он ещё раз взглянул на надпись «курение способствует развитию онкологических заболеваний». Ещё раз нервно посмеялся. Затем спрятал в рукав вторую сигарету и со всей оставшейся в себе силой вышвырнул пустую пачку в море.  

Организм его полыхал. В груди кружилась невыносимая горечь. Очень скоро опухоль всем своим массивом закупорила все его дыхательные пути. Вдыхать свежий воздух стало попросту нечем. Его мышцы окутались точечными конвульсиями. Кислород перестал поступать.  

Сознание искало способы дышать, но их нигде не было. Сознание сдалось. Сознание больше не боролось.  

Оскар упал с наклоном в сторону и ощутил своей трясущейся скулой колкий песок. На устах навис солёный привкус. Морской горизонт перед ним плавно затмила тьма. В этой тьме загорелись огни. Две маленькие жизни, кои соединились воедино в один более крупный очаг. Жена, сверкающая ярче любой звезды, протянула ему руку, и он нерешительно взялся за неё. Вдвоём они испарились в неведомой пучине. Волна целиком накрыла его тело, но унести с собою не сумела. Зато смыла выпавшую из его рта сверкающую в темноте сигарету и потушила её…  

Сердцебиение прекратилось.  

Родители готовились ко сну, когда получили его сообщение:  

«Кабы не отцовский пример, я бы не разбогател. Кабы не материнский пример, я бы не нашёл себе прекрасную жену. Может, я не был хорошим сыном и нечасто говорил с вами по душам, но… Я всегда любил вас и ценил.  

С любовью, навечно верный вам Ося».  

Госпожа Леванда облилась слезами. Супруг прижал её к себе и отрешённо уставился в экран мобильного телефона, на котором вырисовывалось предсмертное сообщение от единственного сына.  

Корпоративный юрист получил письмо с указаниями по части траста и вмиг поник. Он только зашёл в свою квартиру после разъездов по дочерним компаниям, сел на стеллаж для обуви с омрачённым выражением лица и едва не выронил телефон.  

Ростиславу пришло сообщение прямо посреди ночи. Его голова пульсировала изнутри, и ему казалось, что кто-то смотрит на него из тёмного угла комнаты. Он разблокировал смартфон и уставился в дисплей. К тексту были прикреплены все три селфи, которые они сделали вместе. Две втроём, одно вдвоём.  

«Я докажу тебе, что всё-таки можно обрести поэтичный конец. Не знаю насчёт твоей, но моя судьба смотрит фильмы и читает поэзию. Пустой пляж. Завораживающий шум моря. Чем не прелестный финал, достойный такого работяги, как я? Да, я ходил по головам, когда разбогател, но всё же никогда в жизни не сидел сложа руки. Увидимся на том свете, дружок».  

Ростислав откинул плед, подорвался с кровати, вышел в коридор, оделся, обулся и выпорхнул наружу. В полудрёме родители услышали, как хлопнула дверь и задрожали стены…  

Общественный транспорт уже не ходил, поэтому ему пришлось бежать несколько километров. Хоть больной мозг и мешал ему думать, всё же он сразу понял, где Оскар предпочёл уснуть вечным сном. Он столь быстро не бежал с тех времён, когда был здоров. Он шустро перебрал ступени ногами и пару-тройку раз чуть не свалился. В одышке он побрёл вдоль побережья, пока не наткнулся на ещё тёплое тело друга. Он посвятил на него фонариком, похлопал по щекам, как тот хлопал его щекам в хосписе, и убедился в необратимой смерти. Тогда он успокоился, присел подле него и взял за руку, как вдруг нащупал в рукаве сигарету.  

Он вспомнил своё обещание: «… если я тебя переживу, выкурю одну в память о тебе перед своим уходом». Он ухмыльнулся, достал из кармана брюк мёртвого друга зажигалку и неумело прикурил себе. Первая же затяжка вызвала в нём кашель, который в свою очередь напомнил ему кашель Оскара. Он с трудом докурил её дочиста и отправил окурок в море.  

Спустя некоторое время безмолвного просиживания рядом с покойником Ростику поплохело. Он почувствовал, как кровь прильнула в мозг. Казалось, тот вот-вот взорвётся и разлетится на мелкие кусочки по всей черепной коробке. Боль усилилась до такой степени, что низвергла его в беспамятство. Он рухнул на бок и ощутил своей щекой ребро Оскара – словно адамово ребро, из которого могла возникнуть новая жизнь, но покамест возникла только боль…  

***  

Хилый рассудок вращался по воронке памяти. Пришлось заново пережить последние полгода прежде, чем предстать перед Божьим Судом, мысль о котором Ростислав не упускал даже при смерти. Он явился перед группой апостолов, чья парящая над облаками продолговатая трибуна напоминала ему о врачебной комиссии хосписа. Вместо эпикриза от главврача он ждал вердикт от Апостола Петра. Главный евангелист выглядел в его сознании в точности как на этикетке дорогостоящего Петрюса. Он припомнил все грехи юного претендента на райский сад.  

– Но на исповедь всё же сходил, – огласил Апостол Пётр, и его абстрактный голос растворился в неведомой атмосфере. – Ко встрече с Верховным Судьёй всё равно не готов.  

– Прошу, дайте мне поговорить с ним, – поклонился грешник. – Дайте мне увидеть Христа, Сына Божьего!  

– Он здесь, всё видит и слышит, – отметил Апостол Фома. – Не повторяй моих ошибок впредь, не усомнись в святости Его.  

– Я никогда не сомневался, – оправдался грешник. – Мои друзья сомневались. Вера не верила. Оскар верил во что-то иное. Где они? Неужто в аду?  

– Их нет ни в аду, ни в раю, ни ижно в чистилище, – прояснил Апостол Андрей.  

– А где они? Они отправились в место, кое себе представляли при жизни?  

– Возвращайся на Землю, – утвердил Апостол Пётр. – Согласно воле Иисуса Христа, Судьи Верховного, ты обязан вернуться.  

– В смысле? Нет. Нет! Это невозможно! Я не могу туда вернуться!  

– Рано представать тебе перед Судом Божьим, – раздался могучий голос Иисуса неясно откуда.  

Душа грешника вновь обременилась и провалилась сквозь перистые воздушные массы. Она совершила вираж, вихрем спикировала вниз и столь же резко влетела через окно хосписа в полуживое тело Ростислава Мамонова, возле которого дежурили, дремая, родители. Мама уснула, удерживая его руку, а отчим храпел на стуле поодаль.  

Он обнаружил себя, целиком напичканным всякими трубками да проводами. Кислородные концентраторы, аппараты искусственной вентиляции лёгких, капельница, катетер для мочеиспускания и прочее. Он снял со своего рта дыхательное устройство и уронил на пол. Мама тут же проснулась, выпучила глаза, расплакалась и разбудила отчима. Тот метнулся из приватной палаты на поиски главврача.  

– Что я здесь делаю? – подумал, что спросил, он, но на деле выдал лишь неразборчивое мычание.  

– Молчи, ничего не говори, – поспешила остановить его мама. – Ты слабый. Чудо, что вообще из комы выбрался.  

Заведующий хосписом главный врач живо явился в палату.  

– Рад видеть вас в сознании, Мамонов, – слегка мнимо произнёс он. – Очевидно, говорить вы не сможете. Двигаться – тоже. На вопросы отвечайте продолжительным морганием глаз. Ясно?  

Ростик моргнул. Родители на фоне буквально тряслись от воодушевления.  

– Вы осознаёте, где находитесь?  

Он моргнул лишь одним глазом.  

– Вы подозреваете, но не уверены?  

Последовал положительный ответ.  

– Вы находитесь в хосписе. В коме пролежали почти семь дней.  

Пациент отвёл глаза на настенный календарь, что заметил в этой палате. Последним днём отмечено число, которое по расчётам Оскара, знаменует крайний срок выживания. Однако Ростик всё ещё был жив, и это его смущало. Он начал подумывать, а не предсмертный ли бред на самом деле всё происходящее.  

– Вас нашёл охранник пляжа, – рассказал главврач. – Вы потеряли сознание на побережье. Помните, как там оказались?  

Ростик сомкнул и разомкнул глаза.  

– Ну допустим. Вы выписались из хосписа полгода назад по собственному желанию. С тех пор ваше состояние лишь ухудшалось. Мы провели анализы и, честно говоря, за всю свою медицинскую карьеру я встречал такое раза два или три максимум. Значит, родителям тоже стоит послушать. Я ещё не рассказывал. У вас спонтанная ремиссия, дорогой Ростислав Мамонов…  

Мама издала счастливый визг. Отчим не поверил своим ушам. Ростислав рассматривал потолок так, будто пытался отыскать там двенадцать апостолов.  

– Видите ли, – объяснил главный врач, – ваша иммунная система решила не дожидаться натиска опухоли и сама пошла в атаку на раковые клетки. Она подавила их рост.  

В дверном проёме у входа в палату появилась Татьяна в привычной униформе. Теперь он смотрел не в потолок, а на неё. Зенки заблестели. Он поднял свою руку, она переступила через медицинские кабеля, взяла и сочувственно сжала её.  

– В общем, – резюмировал заведующий, – вы подвергнетесь долгосрочной реабилитации. Мы восстановим функции организма, нормализуем питание, поработаем над речью и ходьбой. Полагаю, каждую неделю придётся созывать врачебную комиссию, дабы осмотреть вас, но оно того стоит. Я поздравляю вас. Вам крупно повезло. Случай выздоровления без паллиативного надсмотра и терапии сводится к одному выживанию на тысячу безрассудных смертей. Главное, чтобы вашим примером не вдохновились другие пациенты, а то надумают ещё выписаться из хосписа.  

Он прогнал родню Мамонова, аргументировав это тем, что тому необходим покой. И с того дня жизнь снова стала лениво волочиться. Дни проходили скучно и однообразно. Таня ежедневно возила его на инвалидной коляске в столовую, затем в тренажёрную и обратно в палату. Она кормила его с ложечки, помогала вернуть дар речи и страховала на пару с реабилитологом, когда он пытался ходить самостоятельно. На беговой дорожке он через силу тащился, но ступни отказывались должным образом принимать команды мозга. За окном рассвет сменялся сумерками, летнее солнце – осенним дождём, а теплынь вытеснялась холодиной. Элементарные навыки управления телом возвращались крайне медленно…  

Одним утром Таня доставила ложку овсянки Ростику в рот, погладила по головке и откланялась в раздаточную зону ненадолго. Напротив него показался Вася, ничуть не изменившийся. Всё так же его кормил лучший друг. Немощный старик посмотрел на немощного юношу своим полоумным взглядом, разинул рот, и оттуда вывалилась еда, остатки которой тут же вытер с его одежды кормилец. Ростик тоже уставился на него. Они не отводили друг от друга взгляд. Оба представляли собой лишь оболочку жизни, не могли держать голову ровно и справляться с самообслуживанием. Сей зрительный контакт напоминал со стороны безмолвную дуэль. Вдруг Вася улыбнулся. Вернулась Таня, закрыла его собой и продолжила кормить Ростика.  

Настал день инспекции состояния пациента врачебным советом. Таня привезла его в помещение, остановила перед тем самым длинным столом, словно экспонат, и встала подле дежурного у выхода. Он вспомнил, как выписывался отсюда. Подобно тому, как было полгода назад, в один ряд расположились доктора: реабилитолог, онколог, главврач, химиотерапевтка, нутрициолог и старшая медсестра.  

Ростик все последние сутки упорно старался наладить свой речевой аппарат, дабы задать комиссии лишь один вопрос. Он, казалось, накапливал слова все предыдущие дни. Пока специалисты перед ним распинались насчёт успехов в его реабилитации после ремиссии он разминал уста. Он не до конца успел осознать, что опухоль ослабла и рак уходит, его интересовало совсем другое.  

– Оскара похоронили? Его траст начислил активы всем, кому нужно?  

Все находящиеся в помещении переглянулись. Даже дежурный и Таня позади. Ростик будто почувствовал это затылком.  

– Мы надеялись отсрочить этот разговор как можно дальше, – произнёс главврач, изобразив на лице сострадание. – Татьяна и ваши родители уже рассказывали нам, – он прокашлялся, – о ваших фантазиях, так скажем.  

– Как это понимать?  

– Отчёт, описывающий ваши домыслы, мы отправили психотерапевту, – разъяснил онколог. – Дело в том, что лобные доли участвуют в контроле памяти и критического мышления. У вас они были поражены опухолью, отчего пробелы в памяти дорисовывались. Кроме того, вы могли видеть эмоционально-окрашенные галлюцинации, где вы общаетесь с несуществующими или умершими людьми.  

– Суммируя вышесказанное, – изложила старшая медсестра, – хотим поскорее развеять путаницу в вашей голове. Оскар Леванда и Вера Калинова скончались в хосписе до того, как вы оттуда выписались. Они легли сюда уже в тяжёлом состоянии, и мы ничем не смогли им помочь. Так что вы не могли проводить с ними время и общаться последние месяцы, ведь они мертвы уже как полгода. Психотерапевт обозначил, что вы могли привязаться к их образам, ведь они продуцируют высокие качества. Богатый инвестор в роли отца и красивая модель в роли матери. Всё это – ваша попытка преодолеть Эдипов комплекс...  

Ростик вспомнил слова Апостола Андрея: ни в аду, ни в раю, ни в чистилище нет Оскара, нет Веры. Где они тогда? Он напрочь запутался. Обернулся на Таню, которая стояла в смиренной позе, удерживая руки в замке перед собой. Он посмотрел на неё, ожидая более расширенного объяснения, поскольку помнил разговор с ней в тайском ресторане – она упоминала Леванду и Калинову как живых существующих персон.  

Ты какой-то сам не свой, – говорила она тогда. – Резко выписался и ушёл с двумя самыми известными персонами города. Это они тебе денег дали?  

И чем ты можешь помочь крупному инвестору и топ-модели? – спрашивала она.  

«Что-то тут не так», – подумал Ростик.  

– Не смотрите на неё, – поторопился добавить главврач. – Вы звали Татьяну на свидание, это правда, однако там она подыгрывала вам всякий раз, когда речь заходила о ваших фантазиях.  

– Блин, а фантазии-то классные, – с аффектацией в голосе выдал дежурный. – Похожи на мои – тоже представлял, как отдыхаю с Веркой Калиновой где-нибудь в Европе…  

– Мы очень сожалеем, – отпустила старшая медсестра и жестом попросила Таню вывезти пациента обратно в его приватную палату. – Можно понять ваши чувства. То, что вы считали явью, оказалось вымышленной утопией. Однако подумайте о хорошем: ваш организм победил рак.  

– Бог любит тебя, – подмигнул дежурный, когда Таня перемещала пациента мимо него.  

Она помогла Ростику прилечь на койку, накрыла одеялом и собралась уходить со смены с угнетением на душе, как вдруг он схватился за манжет её медицинского халата.  

– Должны быть доказательства, – бросил он ей в спину. – Урна с прахом, селфи, моё имя в числе выгодоприобретателей активов. В конце-концов меня должны узнать дочки Оскара или официантка в тайском ресторане.  

– Потом поговорим об этом, – пролепетала Таня, не обернувшись, и ушла.  

Ночью он спал плохо, всё думал и стремился доказать самому себе подлинность того, что произошло за последние шесть месяцев. Он учитывал тот факт, что опухоль мозга повлияла на его восприятие реальности, но отказывался верить, что настолько сильно. Наряду с этим он понимал – удостовериться в своей правоте можно лишь выбравшись отсюда.  

Каждый день проходил, словно день сурка. Сначала на беговой дорожке усомниться в перспективе снова начать ходить. Далее имитировать ртом открытие ангара для самолёта, поглядывая на живучего Васю. Вновь пытаться двигаться. Опять учиться чётко выговаривать звуки. Обед. Всё по новой. Приём препаратов. Ужин. Спать.  

Как бы он не старался выудить из Тани хоть что-нибудь по поводу заверений психотерапевта, ничего не получалось. Она отмалчивалась. И вот в один пятничный вечер, когда он стал сомневаться в собственном ментальном здравии, она вколола ему дозу поддерживающего препарата и опять приволокла на докторский совет. Кроме ряда привычных лиц, у стены просиживали штаны двое господ из мира богатств. Одного он узнал.  

– Ростислав, знакомся, – обратился к нему главврач. – Тимур Демидов – близкий друг Оскара. И Георгий Сальцев – близкий друг Веры.  

Эти двое посмотрели на него с ехидством.  

– Я знаю Демидова, – пробурчал он. – В пентхаусе он к Вере клеился, особенно когда узнал, что Оскар завещает все свои активы на нас.  

– Ты путаешь, дружочек, – ухмыльнулся Демидов и продолжил чарующим тоном: – Я никогда не виделся с ней, хоть и фанател. Главврач позвал меня сюда, поскольку ты утверждаешь, что был знаком с Оскаром. Я – его менеджер по активам и управляющий его трастом – никогда тебя не видел, а уж тем более в пентхаусе.  

– А я Верин спонсор, – заговорил Сальцев. – Также незнаком с тобой.  

– О да, – глянул на него Ростик. – Тебя я тоже помню. Вера тебя ненавидела, извращенца такого.  

– Так, спокойно, Мамонов, – перебил его главврач. – Уважаемый Демидов объединился с господином Сальцевым и поделился активами своего руководителя, когда узнал, что тот пожертвовал помещение волонтёрам. В будущем это помещение стало благотворительным фондом, в который, к слову, Оскар Леванда жертвовал деньги. К тому же, его траст соединён с этим фондом.  

– Тебе необходимо лишь поставить здесь подпись. – Демидов вытащил документ, где в самом верху было написано «Декларация об отказе от интереса в трасте».  

– Я вас понял. – Ростик сжал зубы, с большим трудом поднялся и медленным кривым шагом побрёл к Тимуру и Георгию. Он взял декларацию, снял штаны и показательно потёр ею свою задницу: – Твари вы, – он оглянулся на комиссию и снова перевёл взгляд на этих двоих. – Задумали запутать меня, выставить чокнутым и заставить поверить в это, да? Хотите завладеть всей прибылью Оскара? Хер вам в рыло! – он слегка истерично засмеялся.  

– Это тебя Леванда научил такому поведению? – подстрекнул Сальцев.  

Эта фраза вывела Ростика из колеи. Он впервые за всю свою жизнь решился дать отпор. Он с размаху прописал Сальцеву правый хук и набросился на Демидова. Дежурный усмирил его, схватив за воротник сзади, усадил обратно в кресло-каталку и крепко вцепился за плечи, дабы тот ещё чего не учудил. Внезапно он ощутил странное чувство. Ему стало очень легко. Рот непроизвольно открылся, и оттуда потекли слюни. Глазные яблоки начали двигаться вяло и заходить за веки. Воцарилась эйфория.  

Демидов ядовито ухмыльнулся, поднял копию декларации и выбросил в мусорную корзину. Затем он достал оригинал и положил на стол. Без сопротивления Ростик взял ручку и расположил её меж пальцев.  

– Молодец, приятель, – погладил его Сальцев по головке. – Подписывай.  

И он подписал. Однако, чему и сам позднее удивился, какая-то клетка его мозга противодействовала. Несмотря на туман в сознании, она вскрыла компетенции, полученные на юрфаке, и подсказала ему сразу после подписи указать две буквы «VC» – «Vi Coactus», что в переводе с латинского «вынужденный силой». Подпись поставлена под принуждением.  

Ни Сальцев, ни Демидов, ни даже подкупные врачи ввиду неосведомлённости не сообразили, что значат эти буквы.  

«Мало ли какую подпись Мамонов себе придумал», – подумали они.  

Следующим ранним утром Таня разбудила его. Сон вывел из него всю дрянь, что ввела его в гипноз. Она нервно заперла дверь, подставила швабру под её ручку на всякий случай, чтобы нельзя было быстро открыть её снаружи и бросила взгляд на камеру видеонаблюдения в углу палаты.  

– Я забежала в операторную и перевела микрофон камеры в режим тишины, – без промедления негромко проговорила она. – У нас максимум минут пять, пока охрана не заметит неисправность.  

– Что ты мне вчера вколола? – заломил сердито он. – Это был вовсе не поддерживающий препарат.  

– Это экстази, если не вдаваться в подробности. Прости, мне пригрозили увольнением. Но я специально ввела тебе в вену меньшую дозу.  

Теперь он понял, почему мозги его поплыли не слишком критично. Он хотел обвинить её в сговоре, но она поднесла свой указательный палец к его рту и вежливо велела заткнуться.  

– Твои похождения с Левандой и Калиновой действительно были, – изрекла она. – Не дай себя обмануть. Просто инвестор доверился не тому человеку, а модель насолила своему спонсору, который не прочь отомстить за это тебе. Демидов и Сальцев согласились разделить с комиссией двадцать процентов от всей прибыли, что завещается согласно трасту, если они насрут тебе в уши, извини за выражение. Они сначала хотели сломить твой рассудок, чтобы признать ненормальным, но гораздо проще оказалось заставить тебя отказаться от активов под аффектом. Видимо, они изначально не предполагали, что ты выживешь. Скоты позаботились о любой мелочи. Они отформатировали память твоего телефона, выкинули симку и очистили историю чатов с твоими друзьями, а тебе сказали, что мобилка выпала из твоего кармана, когда ты падал в обморок, и морская вода залила микросхемы.  

– Всё это прекрасно, – с иронией выразил он. – Я могу попробовать поиграться с ними в суде, но для начала мне нужно покинуть это злополучное учреждение.  

– Как будет, так будет. Главное, рака больше нет. Всё, я пошла. Пока ты здесь, постарайся расслабиться. Подумаешь о справедливости, когда выпишешься, – она одарила его фирменным поцелуем в лоб, отодвинула швабру и вышла.  

С тех пор он не мог спокойно смотреть комиссии в глаза. Он не затеивал скандалов, вёл себя хорошо и уповал на то, что Оскар продумал план «Б» перед тем, как уходить из жизни.  

Тем временем корпоративный юрист, который в конце августа получил сообщение Оскара, ещё раз пересматривал видеофайл, прикрепленный к настоящим трастовым данным. На нём сам Оскар, еле дышащий и харкающий кровью прямо в камеру, по ощущениям буквально на последнем издыхании говорил что-то, сидя на шезлонге на террасе с видом на город.  

– … честно сказать, не доверяю я Тимуру, – рассказывал он. – Он давал немало поводов ожидать от него предательства. Поэтому я подстрахуюсь и отправлю тебе это сообщение. Если он что-нибудь выкинет, предъяви это видео. Я – Оскар Леванда, не искусственный интеллект, доказываю, – и он закурил, покривлялся в камеру и харканул. – Видите, я живой. Короче, свою должность я отдаю Ростиславу Мамонову, если он, конечно, выживет – в этом я сомневаюсь – но он живее нас с Веркой был в последнее время за исключением путаницы в башке. Он умный малый, диплом юриста вон почти получил, подкован в законодательстве прямо как ты. Об этом я написал в обновлённом трастовом статуте. Как мои девочки вырастут, смогут должность его себе забрать, а самого сдвинуть пониже. Свою долю активов я распределяю между Ростиславом, а если тот не выживет, то его роднёй, моими дочурками Дарьей и Марьей, моими родителями, новым благотворительным фондом…  

После того, как перечислил каждого выгодоприобретателя, он отметил:  

– … не спеши судиться с теми, кто посмеет посмертно обмануть меня и нажиться на этом. Если Ростислав выживет и вернётся на лечение, дождись завершения его реабилитации и свяжись с ним, когда он выпишется из учреждения. Вместе нанесёте контратаку и будете счастливы. Всё, спасибо. Задвигаю кулисы и заканчиваю видео поскорее, чтоб не расплакаться. Ты хороший юрист и даже на последнем собрании директоров готов был помочь вложить бюджет в фонд, хоть все и против были. Зная тебя, может, и до суда дело не дойдёт. Я надеюсь на тебя. Не подведи, Юр-Гуд.  

Совсем скоро Ростислав преодолел главную ступень реабилитации – инвалидная коляска больше не нужна была ему, но он всё ещё с колоссальными трудностями мог совершать шаги. В один особенный день наконец его настигло прозрение. Он начал осознавать свою победу над раком и глиобластомой в частности, когда впервые за последние два года снова увидел родные светлые волосы на голове. Фолликулы восстановились, процесс роста происходил крайне медленно, но давние патлы понемногу возвращались к нему.  

Он вновь стал есть самостоятельно и вернул себе способность подмываться без помощи Тани. Родители посещали его почти каждый день, однако не осмеливались затрагивать его грубое отношение к ним и шесть месяцев игры в молчанку, что за этим последовали. Ему казалось, они забыли об этом. Они не упоминали ни спутников, с которыми он провёл эти месяцы и проводил в конечный путь, ни период его длительной пропажи в европейской стране.  

Ростислав был отрезан от внешнего мира. Сим-карта в его сотовом отсутствовала, поэтому тот не ловил связь, отчего новости он узнавал из газет во время чтения за обедом вместе со стариками. В день последних чисел осени пожилая пациентка зачитала вырезку из газеты.  

«Вскрылись новые детали смерти топ-модели Веры Калиновой. Её кремировали в городе Вадуц и как следует позаботились об анонимности. Девушка умерла в спокойной обстановке маленькой европейской деревни, находясь в гостях у друзей. Георгий Сальцев, её покровитель, поделился с редакционной коллегий своими поддавленными чувствами».  

– А есть ещё газеты? – поинтересовался Ростик, жуя пищу.  

Бабушка положила на стол целую стопку выпусков за несколько месяцев. Он отставил вилку и стал копошиться в периодике. Отыскал сведения о кончине Оскара.  

«Главный учредитель инвестиционного холдинга – Оскар Леванда – найден мёртвым на пляже. Смерть наступила мгновенно в результате обострения лёгочной опухоли. Тимур Демидов, менеджер по активам компании, озвучил дальнейшие перспективы в сфере биржи».  

«Конечно, все болт клали на потерю хорошего человека, – задумался Ростик и откусил кусок хлеба. – Интереснее же узнать, что там на бирже. И, главное, ни слова обо мне. Найден мёртвым на пляже. Будто бы один там был найден».  

Он заметил, как Вася вглядывается в него уже на протяжении пяти минут. Его лучший друг откланялся в раздаточную зону за чаем. У Васи щёлкали зубы и тряслись поджилки. Он потратил полминуты на то, чтобы поднять руку и подозвать к себе Ростика.  

– Чё надо, деда? – мотнул юнец головой.  

– Нагнись, – закряхтел дед.  

– Ты умеешь говорить?.. – удивлённо бросил юнец.  

– Нагнись, – повторил дед.  

Он нагнулся, и дед пробубнил ему на ухо:  

– Поздравляю, ты побил мой рекорд.  

Вася захохотал, после чего резко умолк и стал ловить воздух. Он свалился со своего кресла-каталки, тарелка с остатками от перловки упала прямиком на него, скатилась по пузу и разбилась. Он сжал ту область груди, где находилось сердце, выкатил глаза и высунул язык. Персонал ринулся на помощь. Кормитель Васи вернулся с двумя кружками чая и выронил их на пол, когда рассмотрел через спины медработников своего стонущего в агонии друга.  

Ростик застыл с разинутым ртом. Он пережил Васю. Это событие принесло дополнительную толику осознания.  

– Я буду жить?.. – полушёпотом спросил он недоверчиво то ли у себя, то ли у Божьего Суда. – Почему я…  

На три дня в хосписе был объявлен траур.  

В начале декабря ему исполнилось двадцать пять. Он проснулся утром и взглянул в окно: весь передний двор был засыпан пушистым снегом. Иней покрыл стеклопакет снаружи. Глухо посвистывала вьюга. Батареи в палате со всей мощью согревали помещение. Он прижался к ним и не отходил, пока дверь не отворилась.  

Родители, Таня, пара стариков и весь состав врачебной комиссии пришли поздравить его. Мама держала кремовый торт собственного приготовления. Из теста торчали свечи в виде числа двадцать пять.  

– С днём рождения! – хором отсалютовали они. – Задувай!  

– Да уж, четверть жизни прожита великой ценой, – пробухтел он.  

Он враждебно посмотрел на главврача и задул свечи под поздравительные выкрики. Мама и Таня поцеловали его в лоб, а отчим сначала стиснул в своих косматых руках, затем принялся двадцать пять раз тянуть его за уши под счёт из уст других.  

«Хочу поскорее отсюда выбраться и разобраться во всём», – такое он загадал желание.  

Пока отчим мучал тонкие мочки его ушей, он вдруг воспроизвёл в памяти слова Веры. Они втроём сидели в чайной лавке за портьерой, обнаружили цифру «четыре» в возрасте каждого, и она нарекла:  

«Тогда выживет тот из нас, кто доживёт до своего следующего дня рождения».  

Когда его уши оставили в покое, он прощупал свою голову. С каждым днём волос становилось всё больше. Долгожитель хосписа ушёл из жизни. Четвёрка исчезла из количества прожитых лет. Он окончательно принял свою судьбу выжившего. Правда, вместе с тем к нему подкрадывались первые признаки одноимённого синдрома…  

Торт – не единственный подарок. Главврач заявил, что по решению комиссии к вечеру Мамонов будет официально выписан из хосписа. Загаданное Ростиком желание исполнилось моментально. Он попросил родителей не ждать вечера и уверил, что доберётся домой самостоятельно, после чего в течение дня угощал стариков тортом.  

– Пожалуйста, ваш финальный эпикриз, – вручила ему комиссия. – Принимайте все прописанные лекарства, делайте анализы и…  

Дослушивать он не стал. Живо схватил бумажку, опустошил шкафчик с вещами, переоделся, надел пуховик и убрался во двор. Внезапно Таня появилась на пандусе – стояла на нём подобно тому, как это было полгода назад, – и позвала его. Он поскользнулся на льду, пока торопливо волочился к ней.  

– Может, подождёшь часик? – спросила она заботливо. – У меня закончится смена, и я помогу тебе доехать домой.  

– Не надо, – отказался он. – Лучше вызови мне такси. Я не сразу поеду домой. У меня планы. Увидимся. Я твой номер наизусть помню.  

Она в очередной раз поцеловала его в лоб, ему открыли ворота, и он, не оборачиваясь и не прощаясь, вышел на дорожную часть, где спустя пятнадцать минут к обочине прижалась недорогая иномарка. Не «беемве», но колёса крутятся – уже хорошо. Его подвезли к центру города, за что он заплатил пару сотен, которые нашёл в своей сумке, что привезли из дома родители, и доплатил чаевые, дабы таксист ещё немного покатал его по заснеженному городу.  

Первым делом он зашёл в центр обслуживания телефонной связи и купил новую симку. Сменил оператора на Киевстар в честь отца Оскара, сохранив прежний номер. Память сотового очищена начисто. Он установил мессенджер и убедился, что там удалены практически все чаты.  

Дальше он пожелал, чтобы его отвезли к пляжу. Он оставил сумку в салоне, спустился по каменной лесенке, бросил скорбный взгляд на Верин участок, мимо которого прошёл, и приковылял к самому краю побережья. Вода до жути ледяная. Зато он вдохнул холодный воздух и прикрыл глаза на секундочку. Море подкинуло к его ногам промокшую пачку из-под сигарет, которая превратилась в гнилое месиво прямо у него в руках. На ней всё та же надпись, предостерегающая курильщиков. Это та самая любимая марка Оскара…  

После этого он попросил таксиста отвезти его домой, но поехать туда определённым маршрутом. Его интересовала сгоревшая студия. Он убедился, что её всё ещё не отстроили. Там по-прежнему находилась мрачная прожжённая конструкция.  

Дома мать накормила его ужином. Приготовила рагу. Он присмотрелся в тарелку и вспомнил, как ему привиделась Вера, плескающаяся в соусе. В ванной оставалась гореть всё та же лампочка. Он улыбнулся и лёг спать на свою родную удобную постель.  

Однако утром он проснулся с ощущениями опустошения. Ему казалось, что он не достоин жизни. Он считал, что должен быть на месте Веры и Оскара, а они оба просто обязаны были выжить, ведь достигли чего-то за свои года в отличие от него. Подобное ощущение отказывалось покидать его. Родители всё ещё спали, когда он позавтракал и бесшумно покинул квартиру.  

Ростислав прибыл в тайский ресторан. Знакомая официантка на входе улыбнулась ему даже несмотря на то, что его имидж не соответствовал дресс-коду сего заведения. Она поинтересовалась, принести ли ему как обычно, но он запросил самую маленькую порцию спринг-роллов и простой воды. Мысль о Петрюсе заставила его вздрогнуть. Здесь было пусто, ибо снаружи только расцветало. Он сложил руки в замок и расположил на столе, поддавшись грёзам прошлого. Ему принесли еду, но он далеко не сразу принялся есть ввиду того, что позавтракал дома. Он лишь вкушал аромат и о чём-то думал. Через короткое время роллы остыли. Телефон на столе завибрировал. Звонила мать, спрашивала, где он пропадает. Не успел он убедить её, что всё в порядке и что он всего лишь вышел на утреннюю прогулку, как параллельно этому разговору ему стал названивать неизвестный абонент. Он договорил с мамой и взял трубку.  

– Зовите меня Юр-Гуд, – представился неизвестный. – Оскар Леванда так называл меня. Типа игра слов, отсылка к Робину Гуду, хотя я он только наоборот, и к моему настоящему имени и фамилии – Юрий Гударев. Я – корпоративный юрист. Оскар попросил меня помочь вам добиться справедливости, если Тимур учудит нечто вероломное. Мы можем сегодня встретиться и всё обсудить? Куда мне подъехать?  

– Вконец загрузили вы мой больной мозг, Юр-Гуд, – отчеканил Ростислав. – Я в его любимом тайском ресторане. Приезжайте. Я буду тут.  

Постепенно ресторан наполнялся статными завсегдатаями. К завтраку большая часть столиков уже была занята. Юр-Гуд прибыл в аккурат к этому моменту. Он сразу у входа попросил принести ему американо с молоком, повесил пальто на вешалку возле пуховика Ростика, пожал ему руку и сел за стол напротив. На нём была белая рубашка и клетчатый галстук.  

– Полагаю, вы уже встречались с Тимуром, – приступил Юр-Гуд.  

– Докажите сначала, что Оскар просил вас о помощи, – потребовал Ростик.  

Юрист показал ему то самое видео, присланное в день смерти Оскара.  

– Похоже, он действительно во многом полагался на вас, – сказал Ростик и вздохнул.  

– Расскажите, как прошла ваша встреча с Тимуром, – деловито запросил Юр-Гуд.  

– Они купили врачебное руководство, накачали меня наркотой и заставили подписать декларацию об отказе от интереса в трасте. Тимур действует не один. Георгий – спонсор Калиновой – тоже решил нажиться на ситуации, наверное, чтобы получить деньги на отстройку его любимой студии. Я поставил подпись, но обозначил, что сделал это под принуждением.  

– Приятно знать, что юрфак нынче учит студентов подобному. Ну да ладно. Тимур выставил пентхаус на продажу, начал выуживать деньги из траста и вкладывать в сторонние юрлица, чем грубо нарушил условия траста. Он и его дружок присядут на очко, как бы выразился Оскар, когда мы надавим на них. Если вы даёте мне согласие, я отправлю ему видео и упомяну ту пометку, что вы поставили рядом с подписью. Уверяю вас, как и говорил Оскар, со мной и до суда дело не дойдёт.  

– Всё-таки в реальной жизни я оказался прав. – Ростик вспомнил о своём споре с преподом, который закончился ударом Конституции по затылку. – Я предлагал решать разногласия через медиаторов. А мне нассали на уши, мол, медиация нарушает гарантированное право на судебное разбирательство.  

– Да, коллега, вы оказались правы, – подтвердил Юр-Гуд. – Зачастую теория приходится бесполезной на практике. Большинство споров решаются задолго до суда. Правда, я не медиатор. Я всё-таки на вашей стороне.  

– Я согласен, – уверенно произнёс Ростик. – Дело даже не в деньгах. Пусть подонки будут наказаны.  

Тимур Демидов пригласил в пентхаус проституток и устроил себе баню: отдыхал с ними в горячем джакузи и вылезал оттуда, чтобы прохладиться под лютой стужей, после чего снова возвращался в раскалённую воду.  

– Обожаю Леванду, – проронил он, пока одна дама слизывала сливки с его шеи, а другая ныряла к нему в трусы. – Шикарная хата у него всё-таки. Досрочный подарок мне на Рождество.  

Вдруг на его сотовый пришло уведомление.  

– Так, девчонки, кто-нибудь, подайте мне мобилу, – раскинул он руки.  

На замену счастливой эмоции пришла мрачная. Его лицо окаменело. Он прочитал расширенный трастовый документ с печатью учредителя и сообщение Юр-Гуда ниже: «чем трахаться направо и налево, заглянул бы в словарь аббревиатур. VC, Vi Coactus, дословно – вынужденный силой».  

Он вспомнил те странные буквы сразу после инициалов Ростислава Мамонова. Через минуту динамики телефона воспроизвели голос Оскара. Он дослушал его до конца. Девушка вынырнула из его трусов.  

– Что случилось, Тимка?.. – бросила она недоумённо. – У тебя упал…  

– Валите к чёрту! – приказал он злостно. – Проваливайте все до единой!  

Проституки собрали манатки, с испугу покинули террасу и вбежали в лифт полуголые, не успев толком одеться.  

Демидов в срочном порядке пригласил Сальцева в пентхаус и там же назначил встречу со своими оппонентами. Те расплатились за кофе, воду и спринг-роллы в ресторане и первым же делом направились туда. Велико было удивление Ростика, когда он узнал, что юриста подвёз сюда личный водитель Оскара на всё той же «беемве».  

– Как же я всё-таки рад вас видеть, – с улыбкой пожал Ростик ему руку и позволил себе сесть на переднее сидение.  

– И я вас, – с теплотой ответил водитель и тронулся.  

Он пожелал обоим удачи и сказал, что будет ждать в подземной парковке. Ростик и его защитник поднялись лифтом вверх. Он взглянул в зеркальце и поправил отросшую белокурую чёлку. Дверцы лифта раздвинулись, и он, словно у себя дома, хлопнул в ладоши, чтобы в коридоре включился свет. Они прошли на кухню, где нашли Демидова и Сальцева, которые сидели за высокой столешницей, будто послушные псы на привязи. Наследник Оскара и юрист сели с другой стороны.  

– Кофе не надо, – со стёбом заговорил Ростик. – Мы уже попили.  

– Мы пришли договориться, – спокойно объяснил Юр-Гуд. – Вы же понимаете, это видео и две буковки рядом с подписью повернут дело в суде в нашу пользу, а вы сядете за решётку.  

– Что вы предлагаете? – спросил Сальцев, удерживаясь от затеи нахамить.  

– Вам, Георгий, отстроим студию в центре, – надиктовал юрист. – Вы потеряли ведущую топ-модель и лишились прежнего достатка, когда пожертвовали загородную студию в качестве помещения для фонда. Помощь в отстройке подарит вашему бизнесу второе дыхание. Мы делаем это в память о Вере, ибо на этой студии прошла большая часть её жизни в служении тебе. Она посвятила этому всю себя до самого конца.  

– Я согласен, – сглотнув, резко отпустил Сальцев. – В чём моя гарантия?  

– Это было просто, – посмеялся Ростик.  

– Ты конченный? – заломил гневно Демидов своему напарнику. – Ссыкло вонючее. Согласился на херню, а меня кинул хлебать дерьмо в одиночку. Спасибо! Я тебя придушу сейчас!  

– Бумаги будут оформлены в должном порядке, – ответил юрист Сальцеву. – Подрядчики в скором времени свяжутся с тобой.  

Сальцев с опаской встал и, оправдываясь перед Демидовым, стал отходить к лифту с поджатым хвостом.  

– А ну-ка вернись, крыса! – воскликнул тот ему в спину.  

– Сядь, – приказал Ростик.  

Демидов сел на место и дал Сальцеву уйти. У него скрипели зубы от чувства ускользающей с рук наживы.  

– Знаю, что ты думаешь, – добавил Ростик. – Прикончить хочешь нас, но, знай, в таком случае проблемами точно не оберёшься.  

– Поэтому мы позволяем тебе оставить определённую часть трастового дохода, – подхватил Юр-Гуд, – а ты взамен покидаешь страну. Если, конечно, проблем не хочешь.  

– Пятьсот тысяч баксов, и ваше хотение сегодня же будет выполнено, – выдвинул требование Демидов.  

– Двести пятьдесят, – твёрдо произнёс Ростик. – Твоя противная рожа больше не стоит. Двести пятьдесят, и никто не станет заглядывать на твои грязные счета.  

Демидов дышал, словно озлобленный волк, раненый и зажатый в угол. Он посмотрел своим оппонентам в глаза и сдался. Он положил ключи от пентхауса на столешницу и убрался отсюда.  

– Сначала один вышел довольный, сел тут в свой кроссовер и уехал, – пересказал водитель в машине. – Потом другой вышел не очень довольный. Полагаю, всё прошло хорошо?  

– Просто потрясающе, – выдавил Ростик победную ухмылку.  

Тем же поздним вечером с полумиллионом в кармане Тимур Демидов вылетел из аэропорта куда-то очень далеко. Завтрашним утром с Георгием Сальцевым связались подрядчики, чтобы начать реконструкцию студии. Ростислав подъехал туда и проследил за началом работ. Строительные леса уже были размещены, а прораб что-то усердно чёркал в чертежах. Сальцев настоял на том, чтобы они оставили место для памятной таблички с эпитафией, посвящённой Вере Калиновой…  

***  

Спустя месяц, уже в новом году, Юр-Гуд доказал в суде незаконность махинаций, что были проведены Демидовым, и созвал совет директоров холдинга. Они приняли Мамонова без особого протеста, ведь такова воля покойного основателя. В уставе компании напротив должности главного руководителя они заменили имя Оскара на Ростислава. Пройдёт десять лет, и это имя снова изменится. Точнее, там будут прописаны два имени – Дарья и Марья Леванды, а пока Ростик растерянно стоял у края стола на месте Оскара. Вместо указаний он просил подчинённых ввести его в курс дела и рассказать, как вообще работают инвестиции…  

Его родители уволились с работы и переехали к нему в пентхаус благо пространства там хватало с лихвой. Когда он контролировал перевоз вещей на новое место, в нижнем ящике шкафа в своей комнате отыскал урну с Вериным прахом. Он надумал выбрать время и слетать в Лихтенштейн.  

– Горжусь тобой, – не закрывая рта, отчебучил отчим в пентхаусе.  

Пасынку определённо не нужна была его гордость. Вон мать вообще дар речи потеряла и слов не роняла целый день, что они потратили на переезд. Она чувствовала себя, как во сне.  

Ростик не испытывал сильной эмоциональной бури радости. Исходя из опыта в хосписе, когда он только перед выпиской точно осознал, что победил рак, ему уже было ясно, что его проболевший мозг осознаёт события с огромной задержкой.  

Тогда он вспомнил о продажном руководстве хосписа…  

Водитель довёз его до благотворительного фонда. На таблице спонсоров красовались имена Георгия Сальцева и Оскара Леванды.  

– Привет, дружок. – Ростик провёл пальцами вдоль второго имени.  

– Здравствуйте? – в изумлении проронила директриса, вышедшая на перекур.  

– Здравствуйте, – поздоровался он и поспешил объясниться. – Теперь я владею холдингом Оскара, – он показал на табло, – и управляю его трастом. Предлагаю вам расширение. Я куплю хоспис на другом конце города, и мы зарегистрируем его как ваш филиал. Это пойдёт на пользу пациентам, позволит принимать больше людей. Я знаю, о чём говорю, я победил рак.  

– Так вот он вы какой. Конечно, если вы всё устроите, я буду только за.  

– Значит, договорились.  

Меньше, чем через час, водитель высадил его у ворот хосписа. Он вышел, обернулся на машину, и перед глазами промелькнул эпизод, когда он впервые выписался отсюда с новыми знакомыми в полном неведении, что будет завтра. Он отворил дверь хосписа, будучи облачённым в дорогой зимний плащ, укладкой с пробором на обе стороны, без единого прыщика на коже, и некоторые старики тут не узнали его, но многие здоровались с ним, различая в нём того самого маменькиного мальчика, каким он был ещё год назад. Порывистым движением он потянул на себя дверцу в кабинет главврача и предстал перед ним весь такой выразительный и полностью здоровый. Он сел перед ним в излюбленной позе Оскара, положив ногу на ногу.  

– Мамонов, вас прямо-таки не узнать, – закивал заведующий и поджал губы. – Вы на осмотр?  

– Я пришёл, чтобы купить вас, сволочь продажную, – поставил его Мамонов в известность.  

– Вы злитесь за то, что было, я понимаю. Но и вы поймите, я всю жизнь горбачусь, а тут такой шанс привалил. Я выполнял указания. Ничего личного. Понимаете?  

– Да, именно поэтому я вас покупаю. Хоспис будет принадлежать благотворительному фонду на противоположном конце города. Переговоры и оценку стоимости проведёт мой юрист. Всего наихудшего вам!  

В коридоре он пересёкся с дежурным. Охранник очумел при виде того, кого ещё месяц назад наблюдал увядающим на койке.  

– Слюни подбери, – величаво сказал ему Ростислав. – Скоро ты будешь моим.  

Он нашёл Таню в столовой – она кормила того, кто некогда кормил Васю. Тот повторял судьбу друга.  

– Привет, – ласково проронил он, поцеловал её в висок и сел рядом с дедушкой. – Можно мне тоже ложечку?  

Она улыбнулась и скормила ему ложку вермишели.  

– Какими судьбами нас почтил своим вниманием величайший Ростислав Мамонов? – саркастично выдала она, не отвлекаясь от кормления старика.  

– Величайший Ростислав Мамонов, – сказал он, тщательно пережёвывая еду, – покупает хоспис. Тань, новое руководство поувольняет к едрене-фене всех членов комиссии, и я попрошу, чтобы тебя назначили главврачом.  

– Значит, стало быть, ты добился справедливости.  

– Ага, не без твоей помощи. Ты верила в меня. Переезжай ко мне в пентхаус, с родителями познакомишься.  

– Смелый шаг. Я подумаю.  

– Если что, мой номер ты знаешь, – он опять поцеловал её в висок и откланялся.  

Вскоре хоспис стал филиалом фонда. Главврач был уволен, а вместе с ним и половина всего персонала. Ростик попросил оставить дежурного только потому, что он забавный, и настоял на том, чтобы Татьяну определили на должность заведующей.  

Однажды Ростик разглядывал свою отросшую щетину через зеркало в ванной пентхауса. У него никогда не росло на лице чего-либо, кроме девственных усиков. Теперь он обрёл мужественность и внешне стал походить на Оскара. Он жил в его пентхаусе, управлял его холдингом и разъезжал с его водителем. Правда, ему было безумно трудно справиться с обрушившейся ответственностью, и это давило на него. Поздним вечером он восседал с приобретённым ноутбуком в спальне и следил за биржевыми котировками. Он так увлёкся этим, что резкое изменение цен, вызвавшее небольшую потерю денег, разозлило его в моменте, и он со злости ударил носком в плинтус.  

Кусочек плинтуса отлетел, и оттуда выпал айфон Оскара…  

Ростик недоумённо присмотрелся. Он поднял его и вмиг узнал. Он зарядил его, включил, ввёл пароль, который запомнил за всё время, проведённое с другом, и там тут же всплыла целая куча уведомлений. Умышленно он не читал всё это, а лишь зашёл в мессенджер и перекинул на свой телефон те самые фотографии. Он сделал селфи. Теперь уже один…  

Ростислав Мамонов – это блондин с уложенными на две стороны красивыми прямыми патлами, колючей щетиной и синими глазами, который любит костюмы с двубортными пиджаками. Это мальчик, ставший мужчиной, и вопреки страху взявший на себя ответственность за гигантскую корпорацию.  

Он распечатал фотографии, вставил каждую в рамочку и расположил в порядке убывания: две фото втроём, одно вдвоём, одно в одиночку. Сбоку поставил урну с Вериным прахом.  

Как-то после справления Крещения Господнего, он отправился домой к свойственникам Оскара, чтобы предложить его детям слетать повидаться с бабушкой и дедушкой по папиной линии. К его удивлению, они с порога прижались к нему, будто к родному дяде.  

– Дядя Ростик! – запищали они, когда открыли.  

– Я очень рад вас видеть, – сказал он и поздоровался с замученной пожилой парой, появившейся в дальнем конце коридора: – Здрасьте!  

Ему налили чаю на кухне и уставились с вопросом.  

– Смотрите, – он включил видео на телефоне Оскара, где тот с женой, они счастливые играют с на тот момент трёхлетними дочками в танцевальную игру на приставке.  

– И что? – спросил угрюмый супруг.  

– Да ничего, блин. Я к тому, что он любил и вашу дочь, и ваших внучек. Заколебали обиду таить, честное слово.  

– Они скучают по папе, – напомнила супруга мужу. – Не хотят тут жить.  

Дарья и Марья прибежали на кухню.  

– Дядя Ростик, удоч-удоче, удочери нас, – пролепетала первая.  

– Да, ты похож на папу, – добавила вторая.  

Дядя Ростик был потрясён. Чай пошёл не в то горло.  

– Мы уже старые, – продолжила уговаривать супруга мужа. – Девочки всё равно пойдут по его стопам. Им завещана компания, они разбогатеют. – Она перевела взгляд на Ростика: – Звучит дико, но вам и вправду стоит взять над ними опеку. Вам ничего не будет стоить, вы богаты.  

– Я всего лишь хотел спросить у вас, можно ли слетать с ними в Лихтенштейн…  

В частном самолёте Ростик сидел у окна и глядел на то, как плавно отдаляется земля. Тут оставались запасы виски, но он решил не притрагиваться к алкоголю. Девочки как обычно развлекались в хвосте самолёта. Он же сидел и раздумывал. Всё никак не мог понять, почему выжил. Это терзало душу. Он считал, что получил лавры незаслуженно. Подобное нелепое чувство вины всё же не давало ему покоя. Он превращался в Оскара, занимал его место: сначала завладел его холдингом, теперь на полном серьёзе готовится удочерить его детей…  

Из Санкт-Галлена за несколько часов они добрались до деревни тем же неизменным путём. Ростик подошёл к тому кафетерию и взглянул на столик, за которым умерла Вера. Он взял девочек за руки и заглянул в цветочный магазин напротив. Он купил четыре чёрные розы, две оставил на том столе.  

Поднимаясь вверх долиной, ему казалось, та пропахла Верой. Именно здесь развеяли одну часть её праха. Здесь поставили мемориал в её честь. Оставшиеся две розы он положил сюда.  

Долина пахла Верой, юдоль пахла верой…  

Родители Оскара обогатились большим количеством морщин с тех пор, как потеряли сына. Господин Леванда отныне ходил под руку со своей госпожой. Внучки подбежали и обняли их. К Ростику тем временем приласкался тот же кот, что полюбился Вере. Он погладил его за мохнатым ухом.  

– Как вы? – поинтересовался сочувственно он у Леванд.  

– Как пельмень без фарша внутри, вот как, – опередил супруг ответ жены.  

В библиотеке госпожи Леванды Ростик поглядел на труды Сенеки – «О краткости жизни» и мгновенно припомнил фразу оттуда: «Жизнь достаточно длинна, и она дана в достаточной мере для совершения самых великих дел, если правильно её распределить».  

– Вы же стоматолог, – вдруг адресовал он госпоже. – Я забыл спросить, когда был тут прошлым летом. Откуда так много книг по философии?  

– Потребность в саморазвитии, – ответила она и выдавила ласковую улыбку.  

– Саморазвивающаяся, тоже мне, – ворчливо произнёс супруг.  

– А вы же, господин, до того, как обосновались здесь, тоже занимались инвестициями? Руководить холдингом вашего сына очень сложно. Я не справляюсь. На меня то и дело срываются подчинённые, пытаясь чему-то научить. Дадите совет от матёрого волка?  

– Во-первых, не давай им на тебя срываться. Ты же главный, а не эти тунеядцы. Во-вторых, постоянно следи за ликвидностью активов. И не вздумай класть яйца в одну корзину: в портфеле должны быть как высокодоходные, но рискованные активы, так и более стабильные, менее рисковые. Если первые прогорают, вторые покрывают расходы и потери. Следи за репутацией и не парься. Если что, звони, спрашивай. Пока жив, отвечу.  

После того, как стемнело, и девочки легли спать, Ростик позвал Леванд на кухню, чтобы серьёзно поговорить. Он ожидал, что они захотят забрать к себе внучек.  

– Нам помирать того гляди через пару годков, – сказала госпожа. – Да и сложно с нами будет деткам. Им же общение надо, а тут эскапизм чистой воды. Кроме котов и деревушки долиной вниз, больше ничего.  

– И немецкий они не знают, – добавил господин. – Думаю, Оскар был бы не против, кабы ты заменил его. Удочеряй. Мы подпишем нотариально заверенное согласие на их удочерение, кое ты нам пришлёшь.  

И Ростик понял: сам Бог велел ему взять над ними опеку…  

Вернувшись домой, он сразу же приступил ко всем нужным процедурам. Процесс оказался утомляющим и долгим. Пока он возился со сбором документов, общался с органами опеки и судом, дети продолжали жить у бабушки и дедушки по линии матери. Он справлялся со всем и без помощи Юр-Гуда. В определённый момент он вспомнил, что диплом уже почти год дожидается его в университете. В свободное время он съездил туда, чтобы закрыть этот вопрос и официально стать образованным, хоть в этом и не было нужды…  

В деканате, казалось, ему вот-вот станут целовать ноги. У него при себе был и паспорт, и студенческий билет, и зачётная книжка, но диплом ему выдали сразу, как только завидели. Он почувствовал антипатию, ибо всегда представал гадким утёнком в их глазах, а тут, обретя состояние, всем вдруг стало не всё равно на него.  

– У вас обычный диплом, – проговорил, волнуясь, декан. – Но я закажу красный. Я закажу с отличием.  

– Та не надо мне с отличием, Господь с вами, – успокоил его Ростик. – Жизнь доказала мне одну простую вещь. Я без образования в короткие сроки достиг большего, чем вы с образованием за всю вашу научную карьеру. Всего-то надо обзавестись парой удачных знакомств.  

Выпускник заметил, как в угол забился препод по гражданскому праву. Над его головой на полке стояла Конституция. Он подошёл, вытащил её и подкинул в руке.  

– Поворачивайтесь, теперь пришёл черёд вашего затылка.  

Препод послушно подставил свой затылок.  

– Да шучу я. – Ростик положил Конституцию обратно, небрежным движением забрал диплом и ушёл, не попрощавшись.  

Он вернулся в пентхаус, и охрана в лобби снизу оповестила его, что им пришлось пропустить в лифт некую девушку.  

– Она показала копию вашего эпикриза, – виновато признали они. – Сказала, что является вашим лечащим врачом. Она была очень настойчивой, даже когда мы сообщили ей, что вас нет дома, и у нас не осталось поводов не пускать её.  

– Вы правильно всё сделали, – радостно бросил он. – Она с вещами приехала?  

– Да, – подтвердила охрана.  

Он поднялся в пентхаус, разулся, прошёл на кухню и обнаружил там отчима, мать и Таню, которая с ними мило общалась, а они в свою очередь внимательно её слушали.  

– Сына, ты чего не говорил, что вы встречаетесь? – предъявила мама слегка обиженно.  

– Встречаемся?.. – переспросил он, поглядев на Таню. Она кивнула.  

В спальне перед сном, сидя на кровати после душа и прочищая уши ватной палочкой, она рассматривала совместные его фотографии с Оскаром и Верой, а также урну с прахом последней.  

– Может, ты в другое место это поставишь? – предложила она.  

– Слушай, а ты разве не говорила, что не хочешь ко мне привязываться? – напомнил он, лёжа на кровати навзничь, одним глазком поглядывая в монитор ноутбука – на биржевые графики.  

– Я это говорила, когда думала, что ты умрёшь неизбежно.  

– Ты меня точно любишь? Или полюбила мои деньги?  

– Конечно, деньги, – засмеялась она. – Я же тебя подмывала, кормила с ложечки и учила заново ходить. Думай, что спрашиваешь. Тем более мама твоя сказала, что ты хочешь удочерить дочек Оскара. Им нужна будет полноценная семья.  

– Да, пожалуй, ты права, – вздохнул он с облегчением.  

К концу зимы все формальности были соблюдены, Марья и Дарья переехали в свой родной пентхаус. Теперь фактически у них три пары бабушек и дедушек, новый папа и новая мама. Однако они пока не готовы были их так называть. Им понадобилось время…  

С каждым днём Ростислав всё больше выгорал на работе. Ему приходилось самостоятельно принимать великие решения, то бишь делать то, в чём он никогда не был силён. Вдобавок синдром выжившего не переставал мучить его. Как-то весенним вечером, когда Таня задерживалась на работе, выполняя свои обязанности главврача, а родители гуляли с приёмными внучками, по пути домой он прикупил моток верёвки и крючок в одном магазине, а также кусок хорошего хозяйственного мыла в другом.  

Он взглянул на календарь, и его вдруг осенило: примерно в это время он познакомился с Оскаром и Верой, то есть прошёл ровно год. Он притащил табуретку из кладовой, заперся в спальне и со стыдом посмотрел на фотографии. Вера и Оскар посмотрели на него в ответ сквозь заслон прошлого.  

– Ну, извиняйте, – сказал он им, намылил верёвку, связал петлю, встал на табурет, вонзил крючок в потолок и прикрутил его, после чего надел на него петлю и просунул сквозь неё шею. – Ни в раю, ни в аду, ни в чистилище. Где же вы тогда?  

Табурет покосился. Он закрыл глаза, но случайно представил апостолов и вспомнил, что суицид – это грех. Он сглотнул, заколебался. Зазвонил сотовый. Он вытащил голову из петли. Звонила Таня. Предложила сходить с девочками на пляж погулять этим вечером. Он согласился. Вытащил из потолка крючок, выкинул верёвку, убрал мыло.  

Ростислав и Татьяна шли по тому же пляжу, где он найден был вместе с мёртвым Оскаром. Он надумал сходить к его могиле как-нибудь. Дарья и Марья опережали их разгулочный темп. Они бежали по песку, а вечерняя заря освещала их резвую припрыжку.  

– Я бы охренел, – сказал он мечтательно, – если бы год назад мне сказали, что моя жизнь сложиться именно таким образом.  

– Я бы тоже, – хихикнула она.  

– Ты выйдешь за меня? – внезапно выдал он. – Пока без кольца спрашиваю. Его купить не проблема. Прости, что без романтики, но мне надо знать. От этого зависит моя жизнь.  

– Боже, ну конечно выйду, – тотчас заверила она его. – Но почему такой пафос, разве прям от этого зависит твоя жизнь? Будто бы что-то сильно поменяется, если я откажу.  

С того конца пляжа Дарья и Марья позвали их. Они назвали их папой и мамой. Ростислав Мамонов то ли заплакал, то ли засмеялся. Татьяна обняла его. Он прокрутил в памяти всё, что произошло с ним после диагностирования рака мозга. Он принял судьбу и прогнал синдром выжившего. Он будет жить без вины. Он будет помнить тех, кому этим обязан.