Черный пионер

С некоторых пор неспешную жизнь провинциального Нижнеярска с пугающей регулярностью стали омрачать весьма неприятные, а иногда и просто трагические события. Все началось пару лет назад, когда отправившийся на охоту бессменный городской глава сам оказался нашпигован дробью в результате случайного выстрела своего залившего глаза заместителя. Смерть мэра словно запустила череду происшествий, которые сделались главным предметом обсуждений в местных сми и впоследствии обросли самыми невероятными слухами. Не успел исполняющий обязанности градоначальника взять бразды правления и толком включиться в работу, как при въезде в муниципальное образование со стороны областного центра рухнул недавно отремонтированный автомобильный мост, что по счастливой случайности не повлекло человеческих жертв, но создало для горожан серьезные проблемы и стало причиной ареста отдельных руководителей строительной компании, занимавшихся его восстановлением. Через два месяца после обрушения путепровода в самый канун новогодних праздников большой пожар уничтожил все павильоны на территории центрального рынка, лишив горожан излюбленного места для шоппинга и встреч друг с другом, а многих торговцев средств к существованию. В первые дни календарной весны дюжину любителей подледной рыбалки унесло далеко вниз по течению на отколовшейся льдине, чего ранее в здешних краях никогда не случалось. Спасательные работы начались с большим опозданием, а потому вырванные из плена просыпающейся от зимней спячки реки незадачливые рыболовы успели натерпеться страха в морозной ночи и основательно продрогнуть, заработав себе из-за переохлаждения разнообразные болячки вплоть до воспаления легких. А в мае месяце произошло массовое отравление горожан неведомым образом оказавшимся на прилавках магазинов контрафактным алкоголем, который, как назло, раскупался на ура вследствие своей доступной цены. Более сотни человек пришлось госпитализировать, некоторые оказались в реанимации, однако вопреки титаническим усилиям врачей двое ценителей крепких напитков все же отдали душу Богу. С осенними холодами уже сошедшая во всем мире на нет пандемия вдруг вспыхнула именно в административных границах Нижнеярска с новой силой, из-за чего жизнь города вновь оказалась скована ограничительными мерами, больше похожими на строгий карантин. Потом еще были самоубийство уличенного в крупной взятке директора градообразующего предприятия, появление нападавшего на молодых женщин неуловимого серийного маньяка, выпадение побившего кучу автомобилей града с куриное яйцо и масса других более мелких неприятных инцидентов, довершающих безрадостную картину потерявшего за неизвестную провинность покровительство высших сил Нижнеярска.  

Подвизавшийся с недавних пор на ниве частного извоза пятидесятидвухлетний Павел Сергеевич принимал происходящее в городе близко к сердцу, по праву считая себя местным старожилом, которому небезразлична судьба родного края. Сразу после того, как его единственный сын уехал получать высшее образование в столицу, он решил жить порознь со своей сварливой женой без формального расторжения давно ставшего невыносимым для обоих супругов брака. С хлебокомбинатом, где Павел Сергеевич много лет работал техником-технологом, тоже пришлось расстаться вследствие скудного оклада и неразрешимого конфликта с непосредственным начальником, после чего его личный автомобиль превратился из удобного средства передвижения в орудие труда для получения куда более солидного дохода. От новых своих коллег-таксистов он получил прозвище Паша́ вместе с чувством приобщенности к вольному братству частных водил, всегда готовому принять в свои ряды людей самых разных возрастов, профессий и интересов.  

Как-то погожим июльским утром уже поднабравшийся опыта таксования Паша́ просматривал ленту соцсети в своем телефоне, прихлебывая из большой керамической чашки обычный для себя перед началом рабочего дня за баранкой растворимый кофе. Когда бодрящего напитка оставалось на один глоток, взгляд новоиспеченного таксиста зацепился за собравший более трехсот лайков пост с фотографией исписанного машинописным текстом листа бумаги, слегка пожелтевшего от времени. Как выяснилось, в публикации шла речь о вскрытом два года назад без лишней помпы титановом цилиндре с посланием будущим поколениям, который был заложен более полувека назад возле возведенного тогда Дома пионеров. Анонимный автор утверждал, что на фото оригинал хранящегося в сейфе горадминистрации письма и просил обратить особое внимание на выцветшую приписку к основному тексту в самом низу листа, сделанную от руки шариковой ручкой:  

«А если вы предадите нашу веру в идеалы социальной справедливости, то навлечете на себя месть Черного Пионера! ».  

Павел Сергеевич криво ухмыльнулся неплохо состряпанному фейку, коих ежедневно Интернет выдавал на-гора с избытком, после чего прочел сам текст послания, напечатанный на пишущей машинке:  

«К вам обращаемся мы из далекого 1972 года, когда семимильными шагами идет всеобщее революционное обновление мира — эпоха перехода от капитализма к социализму. Вы, встречающие сто пятую годовщину Великого Октября, знайте, что мы вместе с вами. Вашими глазами смотрим на наш город XXI века.  

Люди 2022 года! Помните, что нашими успехами мы обязаны родной Коммунистической партии Советского Союза, ее вождю и организатору Владимиру Ильичу Ленину. Слушайте наш наказ, наследники и продолжатели великого дела Ленина и Коммунистической партии:  

Будьте всегда верны великому Знамени Октября, бессмертным идеям марксизма-ленинизма. Пусть никогда не бледнеет, не гаснет память поколений.  

С честью, гордостью и отвагой продолжайте дело тех, кто жил до вас и боролся за укрепление первого в мире советского социалистического государства. Будьте верны идеалам Великого Октября!  

В 2022 году исполняется 100 лет со дня принятия решения о создании пионерских отрядов. Мы выражаем твердую уверенность, что пионеры первой четверти двадцать первого столетия с готовностью примут эстафету старших поколений и достойно понесут ее по предначертанному пути.  

Желаем вам, дорогие потомки, успехов в борьбе за торжество великого коммунистического дела. Сквозь пять десятилетий по-отечески жмем ваши руки и крепко обнимаем каждого».  

Комментарии под набравшим сотни лайков постом по большей части были в ироническом ключе с изрядной долей ехидства. Основная масса высказавших свое мнение не сомневалась в том, что автор публикации просто раскручивает свою никому не известную страницу в соцсети благодаря публикации якобы слитого из администрации города документа. Но встречались и такие, кто считал недопустимым паразитировать на постигших город невзгодах, а тем более шутить по этому поводу. И лишь единственный комментатор то ли в шутку то ли всерьез заметил, что верит в подлинность сфотографированного послания из прошлого, как и в силу проклятья, поскольку, по его словам, детский фольклор имеет глубокие корни и никогда не появляется на пустом месте.  

В детстве Павла Сергеевича родители несколько раз отправляли на один летний месяц в загородный пионерлагерь, поэтому он хорошо помнил байку про Черного пионера. Суть ее заключалась в том, что убиенного за правду юного ленинца закопали в безымянной могиле недобитые буржуины, откуда он вскоре выбрался в образе зомби ради возмездия над своими палачами. Однако вместо того, чтобы навеки успокоиться после совершенной казни, мертвый паренек в красном галстуке всегда готов выйти из могилы и жестоко покарать злодеев, сумевших избежать справедливого суда, стоит только об этом его попросить при помощи специального заклинания. Обычно подобного рода страшилки ребята рассказывали друг другу в сгущающейся после отбоя тьме, отчего смехотворные в силу своей нелепости истории неизменно производили пугающий эффект на детскую психику и потому оказывались на удивление живучими, распространяясь по всему Союзу в разнообразных вариациях.  

Допив остывший кофе, Павел Сергеевич стал собираться на свою новую работу, попутно размышляя о безвозвратно ушедшем детстве. Его неприятно коробило осознание того, что эта беспечно-счастливая пора, заботливо созданная родителями и всем советским обществом для маленького Павлуши, в итоге не вылилась в нечто большее, а обернулась серой жизнью маленького человека с мелочными заботами. Вскоре невеселые мысли улеглись, лишь сфотографированный лист с посланием из прошлого века периодически возникал перед глазами на протяжении всего дня, отчего Паша́ иногда забывал о правилах дорожного движения и пару раз непростительно их нарушил. Уже глубоким вечером, когда пришло время ехать домой, чтобы набить брюхо наскоро сваренными пельменями, после чего уснуть мертвецким после дня за баранкой сном, к его стоявшей у автобусной остановки машине подошла сухонькая седовласая старушка с неуловимо знакомыми чертами лица и спросила сквозь опущенное стекло водительской двери:  

— Можете ли вы меня, молодой человек, отвезти в Лесную Васильевку?  

Деревня Лесная Васильевка находилась примерно в двадцати километрах от Нижнеярска, а начинающий таксит взял себе за правило заниматься извозом только в черте города кроме, может быть, самых исключительных случаев.  

— Пять тысяч наличными, — уставшим голосом озвучил он в ответ взятую с потолка сумму, ни секунды не сомневаясь, что пожилая женщина тут же растворится в вечерних сумерках.  

— Хорошо, — сходу согласилась она, кивнув серебряной головкой и через мгновение оказалась на заднем сиденье автомобиля.  

Поначалу растерявшийся Паша́, быстро взял себя в руки, а когда подумал о сумме, которую можно положить в карман за час езды туда и обратно, автоматическим движением руки завел мотор.  

В дороге Павел Сергеевич изредка поглядывал через зеркало заднего вида на будто набравшую в рот воды пассажирку, тщетно силясь вспомнить, где ему с ней довелось пересекаться ранее. Он и сам в силу смертельной усталости не особо стремился заговорить, внимательно следя красными натруженными глазами за выхватываемой фарами из окружающей темноты лентой шоссе, вынужденно щурясь и перевода взгляд на обочину из-за ослепляющего света встречного транспорта. Лишь когда до Лесной Васильевки оставалось ехать всего ничего, Паша́, пытаясь отогнать коварную сонливость, поинтересовался у старушки:  

— У вас в деревне свой дом, хозяйство?  

— Мне, молодой человек, нужно не в саму деревню, а в расположенный возле нее пионерлагерь «Восток», — вежливо отозвалась пассажирка и добавила: — Горн позвал на ночную линейку.  

«Что за чушь она несет, — подумал про себя Павел Сергеевич, обгоняя тихоходный грузовик еще советского производства. — Какая, к черту, пионерская линейка ночью? К тому же когда-то горячо любимый мной «Восток» давно порос бурьяном, поскольку лет двадцать назад его окончательно забросили… Надо потребовать у старухи свои деньги, пока она не прикинулась совсем невменяемой».  

И только он, сбавив скорость, собрался намекнуть на то, что неплохо бы рассчитаться с ним прямо сейчас, как что-то громко ударило по кузову автомобиля спереди. Паша́, приняв вправо, остановился на обочине, включил аварийную сигнализацию и выскочил из машины в абсолютной уверенности, что сбил какого-то дикого зверька или бродячую собаку. Однако никаких повреждений на облепленных трагически погибшими насекомыми бампере, фарах, решетке радиатора и крышке капота не обнаружилось, как не было в пределах видимости и тела животного или следов крови на асфальте.  

— Чудеса! — недоуменно пробурчал себе под нос Павел Сергеевич, возвращаясь в салон, где, к еще большему своему изумлению, не обнаружил пассажирки. — Вот же старая карга! Облапошить меня решила! — в сердцах рявкнул он, вновь выбежал из автомобиля и стал лихорадочно озираться по сторонам.  

Не найдя вокруг признаков сбежавшей пассажирки, Паша́ обратил внимание на примыкающую к шоссе второстепенную дорогу, которая скрывалась в темном лесу. Недолго думая, он прыгнул в машину, и вскоре медленно катил по основательно разбитому асфальтовому покрытию, то и дело задевая кузовом невероятно разросшиеся по обеим сторонам запущенной дороги ветки деревьев и кустарников. В прорезающем черноту наступившей ночи дальнем свете фар создавалось впечатление, будто автомобиль движется внутри тоннеля, настолько непролазной казалась справа и слева погруженная во мрак чаща. Спустя пару минут стало очевидно, что и здесь проклятой старухой не пахнет. Надо было возвращаться на шоссе, но густо заросшая по краям дорога практически исключала разворот на сто восемьдесят градусов, поэтому Павел Сергеевич продолжал ехать прямо в надежде найти подходящее по ширине место для маневра. Путь неизвестно куда всегда кажется длиннее знакомого маршрута, поэтому потерявший пассажирку таксист минутой позже проклял себя за идею углубиться в жутковатые дебри ночного леса, а когда уже собирался остановиться и несмотря ни на что начать потихоньку разворачиваться, в лучах фар показалась какая-то прогалина.  

Вскоре слегка взволнованный Паша́ вылез из машины на растрескавшуюся асфальтовую площадку перед приоткрытыми решетчатыми воротами с облупившейся краской. Лишь теперь до него дошло, что этот путь через лес он уже проделывал в качестве пассажира одного из автобусов, везущих детей к пионерлагерю «Восток» много лет назад. Только тогда дорога была совсем новой и достаточно широкой, к тому же дело происходило при свете дня. Второе поразительное открытие случилось по вине ассоциативной памяти, благодаря которой он узнал в своей исчезнувшей пассажирке старшего воспитателя лагеря Таисию Ивановну, которая, будучи значительно моложе, встречала вместе с директором приезжавших на смену ребят у этих металлических распашных ворот, имевших тогда небесно-голубую окраску.  

Полная луна хорошо освещала разбросанные между деревьев кирпичные корпуса и вспомогательные здания лагеря, не производившие с расстояния полутора сотен метров вида заброшенных строений. Совершенно забывший из-за их созерцания обо всем на свете Павел Сергеевич, вдруг испытал волнующе-сладкое чувство предвкушения бесконечного праздника летних каникул, казалось бы, навсегда оставшееся в ушедшем детстве. От нахлынувших воспоминаний на глазах навернулись слезы и стало трудно дышать. В тот момент он был готов отдать все, лишь бы вновь стать подростком Павликом с любящими родителями, кучей друзей-сверстников и огромной жизнью впереди, обещавшей быть яркой и захватывающей. Невольно повинуясь магическому притяжению когда-то знакомого до каждого кустика места, а также элементарному любопытству, Паша́ достал из бардачка ручной фонарь, закрыл автомобиль и, пройдя через ворота, медленно побрел вглубь территории лагеря по вымощенной бетонной плиткой дороге с пробивающейся сквозь швы густой травой.  

Сделав не более двадцати шагов, он обратил внимание на все еще различимые в матовом свете луны очертания футбольного поля с покосившимися остовами ворот и тремя высокими флагштоками, на которых когда-то гордо реяли флаги с символиками детско-юношеских спортивных школ и ГТО. Теперь сложно было поверить в жаркие баталии за контроль над черно-белым мячом, разворачивающиеся на этом заросшем бурьяном клочке земли. Павлу Сергеевичу сразу вспомнилась здешняя атмосфера лета тысяча девятьсот восемьдесят шестого года во время проходившего в Мексике мундиаля, когда пионерлагерь охватила футбольная лихорадка. Будучи полузащитником команды старшего отряда, тринадцатилетний Павлик звезд с неба не хватал, но все же забил в турнире два гола и сделал массу результативных передач лучшему нападающему первой смены Артему по прозвищу Марадона, которого больше нет среди живых, как и самого́ прославленного аргентинца. В пору детского очарования жизнью уход из нее какого-нибудь сверстника представлялся Павлику делом неслыханным и даже мифическим, наподобие Армагеддона. С годами почивших людей одного с ним возраста становилось все больше, и потому мистический страх перед смертью сменялся вполне прозаическим осознанием хрупкости собственного существования, что время от времени выливалось в тревогу за свое здоровье на грани ипохондрии. Теперь же он внезапно ощутил себя на территории огромного некрополя, невольно представив здешние заброшенные объекты в виде усыпальниц, где упокоился удивительный мир всех трех летних смен, отчего суеверный страх вновь заявил о себе через много лет.  

Пройдя мимо темнеющего слева от дорожки приземистого медицинского пункта с разрушенным бетонным крыльцом, Павел Сергеевич стал приближаться к самому большому зданию лагеря — главному корпусу, в котором располагались актовый зал, радиорубка, кабинет директора, библиотека и всеми любимая столовая. Пятиразовое питание в виде завтрака, обеда, полдника, ужина и так называемого сонника с лихвой восполняло активно растрачиваемую на лоне природы энергию, а во время стандартного медосвидетельствования под занавес смены у большинства ребят отмечалась прибавка в весе, что в ту приснопамятную пору являлось лучшим свидетельством эффективности воспитательно-оздоровительного учреждения. На мгновение Паше́ почудилось, будто темные очертания главного корпуса источают многоцветный букет советского общепита из запахов вареной свеклы, картофельного пюре, жареной рыбы, тушеного мяса, рассольника, щей и неизменного компота из сухофруктов. На память тут же пришла шутливая речовка шагающего в соответствии с расписанием на прием пищи отряда:  

Раз, два, мы не ели!  

Три, четыре, есть хотим!  

Открывайте шире двери,  

А то повара съедим!  

А затем и поварят –  

Всех подряд, всех подряд.  

Не дадут нам чайника,  

Мы съедим начальника,  

А вожатых на закуску  

Это будет очень вкусно!  

Прямоугольная площадь перед главным корпусом была центральным местом лагеря, где проводились поднятие и спуск флага смены, торжественные линейки, а в хорошую погоду концерты самодеятельности и вечерние танцы. Обходя ее по периметру, Павел Сергеевич сделал парочку актуальных для дискотек восьмидесятых танцевальных движений с естественной пластикой находящегося вдали от посторонних взоров человека. Когда-то именно здесь при их помощи Павлик пытался произвести впечатление на одну белокурую особу с холодной красотой правильных черт лица, каковую предпочитали изображать на позднесоветских плакатах о счастливом пионерском детстве. Однако по иронии судьбы оказался в зоне особого внимания невзрачной Настеньки из отряда средней возрастной группы, прослывшей ябедой вследствие своего неуемного стремления докладывать пионервожатым и воспитателям о злостных нарушителях лагерного порядка. Уже позже, в девяностые годы, двадцатиоднолетний Павел неожиданно для себя самого ненадолго сошелся с похорошевшей к своим девятнадцати годам Настей, и всякий раз в моменты близости старался пожестче отшлепать ее по ягодицам, приговаривая при этом с наигранной злостью:  

— Это тебе, мелюзга, за то, что стучала на нас!  

— Ай-ай! Хватит, прекрати! Я больше так не буду! — визжала слишком сознательная в недавнем прошлом пионерка, познавая через боль новые грани сладострастия.  

В такие мгновения разгоряченный Павел представлял свою партнершу в парадной форме для торжественных линеек и отутюженном красном галстуке, еще сильнее распаляясь перед быстро надвигающейся кульминацией соития. Вообще видимо потому, что первые эротические переживания пришлись на пору его пионерского детства, большинство сексуальных фантазий Павла Сергеевича в последующей жизни так или иначе были связаны с атрибутикой и ритуалами организации юных ленинцев, из-за чего во время скандалов с супругой он нередко слышал оскорбительное слово «извращенец».  

Массивные двери главного корпуса валялись на крыльце, сорванные с петель какими-то вандалами. Войдя в вестибюль, Паша́ включил ручной фонарь, выхватив из тьмы направленным лучом фрагмент мозаичного панно во всю стену напротив входа. Он хорошо помнил это идиллическое изображение неведомого советского художника-монументалиста, на котором взявшиеся за руки дети разных рас шествуют по земному шару с искрящимися радостью лицами. С минуту Павел Сергеевич стоял без движения, словно стал свидетелем чудесного явления давно утерянной иконы, осенявшей лучшие мгновения его прошлой жизни, после чего с фонариком наперевес направился в актовый зал, осторожно ступая по оторванной от бетонного пола плитке.  

В самом большом наряду со столовой помещении здания ближе к сцене обнаружился один единственный ряд кресел, отчего оно больше напоминало крытую спортивную площадку. Увидев места для сидения, Паша́ вспомнил о своей усталости и вскоре, не смахивая пыль, опустился в одно из них, намереваясь немного отдохнуть в гробовой тишине темного пространства. Пробежав по посеревшему от времени полотну киноэкрана лучом, Павел Сергеевич выключил ручной фонарь, после чего вытянул вперед ноги и закрыл глаза. Пришедшая практически сразу же приятная расслабленность волнами расходилась по всему телу, а в голове тем временем один за другим возникали обрывочные эпизоды из собственного пионерского отрочества, заботливо очищенные памятью от сопутствующего любой поре жизни негатива. Иногда возникали картины под завязку заполненного шумными обитателями лагеря еще совсем нового актового зала, где проводились собрания, викторины и пару раз за смену демонстрировались вышедшие из проката фильмы. Явственно вспомнилась атмосфера дождливого летнего вечера, когда именно здесь ему довелось в третий раз посмотреть советский боевик «Пираты двадцатого века», из-за чего Паше́ даже стало казаться, будто за спиной раздается тихий стрекот кинопроектора. Вскоре послышалось и шипение старой кинопленки, каковое бывало на первых секундах советских сеансов, еще до того, как звуковой ряд фильма начинал ее заглушать. И только ничего не понимающий Павел Сергеевич разомкнул отяжелевшие веки, как в уши ударила бравурная оркестровая музыка, а на статическом темном фоне ожившего экрана при помощи магии синематографа эффектно проявились вступительные титры в виде размашистой белой надписи: «Ночная линейка».  

Вздрогнувший от испуга при первом торжественном аккорде Паша́, попытался вскочить на ноги, чтобы рвануться к выходу из актового зала, но лишь неуклюже качнулся в кресле, поскольку тело сделалось ватными и отказывалось подчиняться мозговым импульсам. А на экране тем временем появилась снятая с небольшой высоты ночная площадь перед главным корпусом лагеря, на которой люди выстроились по росту возле мачты с флагом пионерии, казавшимся во тьме багряно-черным. Когда камера оператора взяла крупный план освещенной лунным светом шеренги, многих из стоявших по стойке смирно Павел Сергеевич стал узнавать к еще большему своему замешательству. Пионеры, воспитатели и технические работники лагеря, выстроившиеся на площади перед зданием, где он сам сейчас находился, были примерно того возраста, каким он их запомнил во время проведенных здесь много лет назад летних смен. Но самое неприятное открытие заключалось в том, что большинства из узнанных им на экране уже не было в живых. О судьбе остальных в шеренге Паша́ знал мало или совсем ничего не слышал, однако сомнений в их столь же печальной участи у него почему-то не возникло. К таковым относилась и вернувшая себе привлекательные черты сорокалетней давности старший воспитатель Таисия Ивановна, по чьей милости, а также в силу собственного желания срубить по-быстрому бабла он оказался ночью возле заброшенного лагеря.  

В следующий момент лунное безмолвие прорезал хорошо знакомый бывшему пионеру Павлику сигнал горна «Слушайте все! ». Его звук доносился откуда-то издали вместе с многократным эхо, отчего ночное сборище на экране обретало еще более жуткий вид. Когда повторенный трижды он затих, все от мала до велика в шеренге как по команде повернули иссиня-бледные лица с немигающими взорами в сторону поросшего крапивой самого дальнего или, как его называли «медвежьего угла» лагерной территории с хозяйственными строениями, подняли перед собой согнутые правые руки в пионерском салюте и звучно произнесли пугающим многоголосьем:  

— Пионерская дружина лагеря «Восток» в сборе!  

— Рад встрече, друзья! — ответил невидимый паренек ломающимся подростковым фальцетом. — Смотрю, наши ряды снова пополнились! Что ж, земное существование конечно, но повода для грусти нет, ибо тем избранным, кому довелось при жизни быть частью пионерского братства в загородном лагере, суждено навечно встать в строй после смерти. А дел у нас с вами невпроворот, потому как светлые идеалы, которым мы приносили клятву при вступлении в организацию юных ленинцев, сегодня сплошь и рядом попираются и намеренно втаптываются в грязь! Особую надежду я возлагаю на ребят, в свое время проникавшихся вполне естественным чувством страха при прослушивании рассказов обо мне. Именно они достойны стать вожатыми наших отрядов мстителей, поскольку несмотря ни на что в глубине души поверили передаваемому из уст в уста Откровению.  

После произнесенных слов с плавно нарастающей громкостью вдруг зазвучала широко известная в Союзе пионерская песня Александры Пахмутовой «Орлята учатся летать» в исполнении детского хора. Минуту спустя дрожащий всем телом Павел Сергеевич уже не в силах был терпеть оглушающий рев. Будто в агонии он безуспешно пытался поднять онемевшие руки, чтобы закрыть ладонями уши, но конечности отказывались повиноваться. Когда же бешено колотящееся сердце вместе с тяжелой головой готовы были разорваться на куски, Паша́ попытался закричать, но неожиданно осознал, что, задремав с устатку в темноте актового зала, увидел дурное сновидение… Вскоре оно окончательно растаяло, как тает всякая распознанная иллюзия, после чего Павла Сергеевича ненадолго одолел сонный паралич, когда проснувшийся человек уже осознает, где находится, но еще не может двигаться и говорить. В конце концов он встрепенулся, вскочил со скрипучего кресла на ноги, зажег ручной фонарь и немедля посеменил к выходу из главного корпуса шаткой после сна походкой.  

Оказавшись на площади, Паша́ стал озираться вокруг, невольно ища глазами приснившуюся шеренгу. Как часто бывает после пробуждения, вызванные сновидением эмоции еще долго не могут улечься даже когда наяву совсем иная атмосфера. Павел Сергеевич же и вовсе ощущал себя не окончательно покинувшим свой кошмар, поскольку оставался в тех же жутковатых декорациях ночного пионерлагеря, только с вернувшейся способностью двигаться и понимать происходящее.  

Протяжно-жалобный крик пролетевшей над головой совы заставил его испуганно вздрогнуть, замереть на месте и подумать о том, что он, много чего повидавший человек на шестом десятке лет, так и не изжил в себе страх перед скрывающимся в окружающей тьме сверхъестественным. Паше́ вспомнился прочитанный в детстве рассказ мастера леденящих кровь историй Амброза Бирса из каким-то чудом опубликованной советским издательством книжки «Словарь сатаны», где красной нитью проходила мысль об обязанности читателей подыскивать соответствующую жанру хоррор обстановку, если, конечно, они уважают автора подобного рода произведений и по-настоящему жаждут испытать острые переживания. И вот теперь Пашу́ неприятно покоробило от осознания того, что волею судеб ему самому довелось очутиться именно в таком положении, когда смертельно напугать мог неожиданно раздавшийся звук или пробежавшая рядом тень, не говоря о призванной вызвать дрожь читателей рукописи, которая и стала причиной гибели героя словно для пущего страха вспомнившегося рассказа.  

Павел Сергеевич стоял как раз на месте выстроившейся во сне шеренги, уже сомневаясь, двигаться ли вглубь лагеря по первоначальной своей задумке или поскорее вернуться к оставленной у ворот машине. Словно подражая стоявшим по стойке смирно призракам с иссиня-бледными лицами, он сам невольно повернул голову в сторону примыкающего к лесу «медвежьего угла» территории лагеря, как в следующий миг своенравная память достала из своих пыльных архивов совершенно забытую деталь, от которой несмотря на духоту июльской ночи по спине пробежали мурашки. Именно там, в зарослях крапивы за сараем для инвентаря и еще одним хозяйственным строением неизвестного ему назначения, одиноко стояла бетонная скульптура в человеческий рост, которую ребята между собой часто называли Каменным горнистом или Застывшим трубачом, а иногда и самим Черным пионером. Ходили слухи, что изваяние привезли из давно закрытого лагеря, где случилась какая-то жуткая трагедия, однако так и не решились установить его посреди главной площади якобы из-за неуловимо зловещего отпечатка на непроницаемом лице статуи, остротой своих черт напоминающим посмертную маску. Среди мальчишек особой отвагой считалось втайне от вожатых выпорхнуть ночью из спящего корпуса, чтобы, пробравшись извилистой тропинкой сквозь жгучие заросли, прикоснуться дрожащей рукой к холоду пугающей скульптуры и попросить у нее прощения за отягощающие совесть отвратительные поступки, ложь и трусость По бытовавшим в лагере поверьям именно Черный пионер в образе Каменного горниста имел силу навлекать несчастья на головы самых мерзких из ребят в качестве кары за творимые ими гнусности.  

Благодаря вспомнившимся подробностям небылиц, которые могли пощекотать нервы разве что праздно проводящим время детям младшего и среднего школьного возраста, у начинающего седеть Павла Сергеевича позорно затряслись поджилки, чему в неменьшей степени способствовала и окружающая обстановка. После загадочной поездки сюда с таинственно исчезнувшей пожилой пассажиркой, оказавшейся бывшим здешним воспитателем Таисией Ивановной, которая позже объявилась в его сне уже в знакомом по детским годам образе на зловещей ночной линейке выстроившихся по стойке смирно покойников, заброшенный пионерлагерь казался населенным ожившими призраками прошлого. Однако боязнь на шестом десятке лет потерять остатки самоуважения все же оказалась сильнее страха перед кознями скрывающейся во тьме нежити, поэтому назло постыдному малодушию Паша́ усилием воли заставил себя продолжать осмотр заброшенного лагеря.  

Светя перед собой ручным фонарем, он неспешно зашагал по спрятанной в траве дорожке вглубь территории, отзывающейся в душе массой порожденных воспоминаниями и опасениями противоречивых чувств, и вскоре оказался возле корпуса для старших отрядов, где прошла его последняя пионерская смена. Постояв немного в грустном молчании словно у найденной на кладбище могилы давно ушедшего друга, Павел Сергеевич хотел двинуться дальше, но вдруг заметил в одном из лишенных стекол окон второго этажа дрожащие отблески приглушенного света. Пришедшая на смену первоначальному недоумению волна страха вновь заставил его душу по-заячьи уйти в пятки самым жалким образом, и только пытающийся всему найти объяснение разум продолжал свою активность с удвоенной энергией. Однако ни одна из выдвинутых им версий странного факта не могла угомонить паническую дрожь в коленях. Паше́ было доподлинно известно, что сданный в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году комфортабельный лагерь, больше похожий на санаторий, сумел пережить лихие девяностые в качестве базы отдыха для детей и взрослых, однако с приходом третьего тысячелетия здесь случилось массовое отравление некачественными продуктами питания. Закрытый на неопределенный срок по распоряжению местных властей он поначалу являлся охраняемым объектом, однако впоследствии от сторожей решили избавиться по причине недостатка средств у предприятия, на чьем балансе числился бывший пионерлагерь.  

Справившись наконец с возникшим оцепенением, Павел Сергеевич погасил ручной фонарь, после чего спрятался за разросшийся возле корпуса куст душистого шиповника, откуда стал внимательно наблюдать за заброшенным зданием с ожившим окном, преодолевая учащенное сердцебиение. Трепетные блики еще с минуту играли на видимом снизу потолке комнаты, пока их разом не поглотила окутавшая лагерь ночная тьма. Ощущая себя киношным оперативником на задании, Паша́ некоторое время продолжал наблюдать за окном из своей замаскированной в кустах позиции, а когда уже начал полагать, что уставшее за день зрение попросту обманулось мимолетным миражом, сквозь благоухание кустарника явственно потянуло табачным дымом. От хорошо знакомого запаха напряжение Павла Сергеевича удивительным образом ослабло, словно мистический страх перед потусторонним был несовместим с заурядным сигаретным духом. Устав стоять без движения, он размял онемевшие ноги, поочередно поднимая колени перед собой, после чего осторожно выбрался из своего укрытия, намереваясь потихоньку обойти вокруг загадочного здания, в чьих в темных окнах больше не наблюдалось никаких признаков жизни. Однако любопытство на этот раз сыграло с горе-сталкером злую шутку, поскольку едва Паша́ сделал несколько шагов вдоль кирпичной стены корпуса, как в спину ему уперлось что-то твердое, после чего сзади негромко прозвучал короткий приказ:  

— Стоять!  

— Я ничего здесь не трогаю, просто гуляю! — испуганно вздрогнув всем телом, произнес Павел Сергеевич и в подтверждение своих неагрессивных намерений поднял вверх руки.  

— Ну раз просто гуляешь, то прошу к нам в гости. —ехидно просипел стоявший за спиной, после чего выхватил из руки Паши́ фонарь и, подтолкнув его вперед, дал новую команду: — Двигай к входу в барак!  

Парализованная от страха и внезапности произошедшего воля Павла Сергеевича не была готова к сопротивлению, поэтому он, безропотно подчинившись приказу, направился, не оборачиваясь, к приоткрытым дверям заброшенного здания.  

— Ничего не вижу, — сказал Паша́, переступив порог погруженного во тьму корпуса.  

— Ступай в хату, на которую из кустов пялился, но на огонек так и не заглянул, — послышалось в ответ со злорадной усмешкой, после чего луч зажегшегося фонаря осветил ведущие на второй этаж ступени.  

Павел Сергеевич послушно поднялся по лестнице, затем, подталкиваемый в спину своим конвоиром, прошел по коридору вдоль распахнутых дверей в комнаты или, как их называли пионервожатые и сами ребята, палаты, пока не был бесцеремонно втолкнут в одну из них идущим сзади.  

— Лови гостя, Череп. Сам зайти постеснялся, пришлось особое приглашение выписывать, — просипел он худому лысому типу неопределенного возраста, лежащему на ржавой кровати без матраса возле облупившейся стены.  

— Какими судьбами здесь, отец? — лениво поинтересовался тот, кого назвали Черепом, не собираясь менять своего горизонтального положения.  

Прежде чем ответить, Паша́ невольно обернулся и увидел в отраженном от пола свете фонаря приведшего его сюда здорового парня лет двадцати пяти с кривой ухмылкой на заросшем щетиной лице и похожим на черный пистолет предметом в правой руке, после чего сбивчиво рассказал об обстоятельствах, по вине которых ему довелось оказаться в заброшенном пионерлагере.  

— Чет пурга какая-то. Пять штук, исчезнувшая бабка… — после внушительной паузы промямлил лысый тип, а затем обратился к щетинистому парню: — Че скажешь, Карась?  

— Мутная байка. Зачем-то стал тут бродить, вместо того, чтоб сразу обратно укатить, — подтвердил он сомнения лежащего на кровати, после чего поинтересовался у Павла Сергеевича: — Значит, тачка твоя здесь?  

— У ворот стоит, — утвердительно кивнул головой таксист, наконец осознавший, что теперь вляпался в по-настоящему опасный для себя переплет, не идущий ни в какое сравнение с кознями бестелесных призраков.  

Неожиданно комната погрузилась во тьму, однако спустя мгновение озарилась уже именно тем дрожащим светом, каковой так загадочно горел в окне заброшенного строения. Обернувшись, Паша́ увидел на полу свой выключенный фонарь, а рядом жестяную пивную банку, из которой торчала подожженная щепа.  

— Будем экономить электроэнергию, — хитро подмигнув ему, заявил названный Карасем парень с заросшей физиономией, после чего протянул вперед ладонь левой руки и притворно-вежливо попросил: — Можно мне воспользоваться вашим телефоном?  

— Оставил в держателе, — предательски вибрирующим голосом проблеял Павел Сергеевич и зачем-то добавил: — Документы, наличка и карты тоже в машине.  

— Про аптечку еще забыл сказать, где по-любому нет ни хрена, — со злой усмешкой заметил костлявый тип, чья лысая голова на самом деле напоминала череп из-за глубоких глазниц под массивными надбровными дугами, плотно обтянутых кожей скул и впалых щек.  

Только теперь Паша́ обратил внимание на валяющиеся возле кровати инсулиновый шприц и закопченную ложку, из-за чего в голове стали мелькать тревожные догадки. Будто считав их, лысый, ехидно сверкнув впалыми глазами, заявил:  

— Раскумариться не желаешь? Угощаю.  

— Не желает он. Таксисту еще нас до города везти, да и после покатать придется, — ответил за Павла Сергеевича щетинистый парень.  

— Сами доедем, а водила пусть отдыхает, — многозначительно изрек костлявый и коротким кивком головы подал какой-то знак парню.  

Тот в следующий момент ловко обшарил карманы не шелохнувшегося Паши́, где не обнаружил ничего для себя интересного, а затем грубо вырвал из его руки ключи от автомобиля.  

— Я отсюда вряд ли доберусь пешком даже до трассы! — отчаянно вырвалось у Павла Сергеевича.  

— Не очкуй! Мы тебя избавим от всех заморочек, расслабишься по полной! — процедил сквозь зубы тип с черепообразной башкой и зашелся в надрывном кашле.  

И тут Пашу́ словно током ударила страшная догадка — обколовшиеся отморозки, похоже, собрались попросту его прикончить, как обнаружившего их лежбище свидетеля или вообще без особой причины.  

— Мужики! Берите машину, там в барсетке около шести тысяч и карты со сбережениями! Все пароли скажу, или можем вместе обналичить! Только не убивайте, я буду молчать, никто про вас от меня ничего не узнает! — неожиданно для самого себя громко взмолился Павел Сергеевич, чуть не падая на колени и лихорадочно переводя взгляд с одного бандюги на другого.  

Щетинистый как ни в чем небывало продолжал стоять с искривленной ухмылкой физиономией, сжимая в правой руке похожий на пистолет предмет и поигрывая указательным пальцем левой автомобильными ключами. Костлявый же стал с медленной натугой менять горизонтальное положение своего тела, а когда наконец уселся на скрипучей кровати, разочарованно произнес:  

— Эх, батя, дожил до седин, а дрейфишь перед неизбежным, словно пацаненок, да к тому же унижаешься позорно. Умри с достоинством. Карась мог бы тебя просто удавить, но завалит из ствола, как человека.  

Паше́ было ясно, что он говорит с ним искренне, борзо смотря прямо в глаза и совсем не собираясь скрывать его предрешенную участь. От сказанных ему с такой беспощадной откровенностью слов страх Павла Сергеевича ненадолго сменился мыслями о своем полувековом существовании на земле, черта которому по роковому стечению обстоятельств должна была быть подведена именно здесь и сейчас. «Прав этот бандюк, — вдруг подумалось ему. — Что может быть презреннее умоляющего о пощаде человека моего возраста, к тому же по сути нищего, одинокого, изъязвленного хроническими болячками, без всяких перспектив на будущее? Для чего стоит униженно просить сохранить себе жизнь? Неужели ради тех оставшихся мне безрадостных лет, в течении которых мое положение будет неизменно ухудшаться? ».  

— Одного только не могу понять: неужто салагой тебе так сладко жилось в этих бараках, что стал сморенный здесь колобродить посреди ночи? — неожиданно поинтересовался щетинистый парень, прерывая мрачные размышления Павла Сергеевича.  

Вместо ответа Паша́ лишь неопределенно пожал плечами, поскольку при всем желании не смог бы растолковать ему свою ностальгию по пионерскому детству, когда ты уже относительно самостоятелен, полон энергии, мечтаний, самых дерзких устремлений и при всем том принимаешь как должное неустанную заботу о себе людей, которые всегда помогут, выручат, «через не хочу» выучат, накормят и оденут. Сознательная жизнь всегда представлялась Павлу Сергеевичу своего рода чередой акробатических трюков под высоким цирковым куполом, но лишь в его бытность советским школьником внизу всегда была натянута спасительная сетка. С годами она куда-то исчезла, вследствие чего каждодневное головокружительное ощущение безопасного полета сменилось постоянным напряжением, часто переходящим в свербящее беспокойство, при котором невозможна настоящая радость от одного факта собственного бытия.  

Однако несмотря на мрачные доводы рассудка, совсем не побуждающие к схватке за жизнь, критическая ситуация вынуждала Пашу́ подчиниться куда более мощному инстинкту самосохранения. Уличив момент, когда костлявый в очередной раз закашлялся, он, резко повернувшись, пнул горящую на полу лучину и в тот же момент что было сил толкнул в сторону щетинистого парня, после чего ринулся вон из разом погрузившейся во мрак комнаты. Наверное потому, что внутренняя планировка корпуса отпечаталась в памяти с детства и затем частенько воспроизводилась во снах, ему невероятным образом удалось пробежать вдоль стен темного коридора, не свернув себе шею, кубарем скатиться по ведущей на первый этаж лестнице и пулей выскочить из заброшенного здания в душное марево июльской ночи. Сначала Павел Сергеевич хотел рвануть вглубь территории лагеря, чтобы затеряться там среди пустующих строений и буйно разросшихся насаждений, но ноги сами собой понесли его по озаренной лунным светом дорожке к воротам главного входа, где смиренно ожидала своего хозяина машина с еще не остывшим двигателем и спрятанным в рамке заднего номерного знака плоским дубликатом автомобильного ключа. Выбивающемуся из сил Паше́ удалось, то и дело спотыкаясь, пробежать бо́льшую часть расстояния, а когда сквозь решетчатые ворота уже можно было разглядеть на крышке багажника поблескивающий в лунном свете ромбовидный логотип марки машины, мощный удар в правое ухо сзади свалил его с ног.  

Упав ничком в пахучую траву рядом с плиткой дорожки, Павел Сергеевич успел автоматически перевернуться на спину и тут же оказался придавлен к земле всем весом опустившегося на него щетинистого парня.  

— Решил сквозануть, конь педальный? Но от нас далеко не ускачешь! — выпалил он с нестираемой с лица ухмылкой, после чего, вдавив дуло пистолета в щеку Паши́, стал наносить издевательские щелчки по его лбу свободной рукой, приговаривая: — Вот и корыто твое рядом стоит. Мы уедем, а ты останешься, мы уедем, а ты останешься…  

Вскоре подоспел тяжело дышащий тип с череповидной башкой. Смахнув со лба обильную испарину татуированной пятерней, он выхватил ею оружие у подмявшего под себя распластанного таксиста улыбчивого бугая и направил ствол прямо в лоб Павлу Сергеевичу.  

— Жить охота? Понимаю. Но и ты меня пойми — доверять вшивому бомбиле, значит, себя не уважать, — зло процедил костлявый, сплюнул в сторону и добавил: — Помолись, если веруешь. Только шустрей!  

По какой-то необъяснимой причине придавленный к земле Паша́ в тот момент совсем не чувствовал страха. Он вдруг проникся стойким ощущением того, что из окружающей тьмы за происходящим с ним наблюдают его тайные доброжелатели, которые не дадут случиться самому страшному. Тем временем лысый бандит несколько секунд помедлил, затем отточенным движением большого пальца снял пистолет с предохранителя, взвел курок, после чего небрежным кивком черепообразной головы дал знак щетинистому подельнику слезть с пойманной им жертвы. Павел Сергеевич с неуместным для последних мгновений жизни спокойствием наблюдал этот зловещий ритуал приготовления собственной казни, чем привел обоих своих палачей в легкое замешательство. Когда же щетинистый бугай стал послушно подниматься на ноги, ночную тишь неожиданно вспорол оглушающий звук горна, от которого задрожала земля, и вместе с ним территория бывшего лагеря озарилась ослепительным алым всполохом, словно поблизости сработала гигантская фотовспышка. От испуга бугай оступился, потерял равновесие и рухнул всем телом вперед, буквально впечатав бедного Пашу́ в поросшую пахучей травой землю. Долю секунды спустя указательный палец на дрогнувшей руке лысого бандита автоматически спустил курок, послав пулю точно в затылок упавшего бугая, после чего стрелявший зашелся в удушающем кашле.  

В отличие от растерявшихся подельников при громоподобном реве горна Павел Сергеевич моментально ощутил бешеный прилив сил, будто гулкий трубный звук с алым заревом ввели в его вену мощный допинг. Сбросив с себя обмякающее тело щетинистого парня, переполняемый энергией Паша́ вскочил на ноги с забрызганным кровавыми каплями мозгового вещества лицом и, издав нечеловеческий рык, прыгнул на содрогающегося в мучительных конвульсиях типа. Тот успел пустить еще одну пулю, которая не задела Павла Сергеевича только по причине ослепших от слез глаз и лихорадочной дрожи во всем теле стрелка. Упавший на спину костлявый тип оказался не в силах оказать серьезного сопротивления озверевшему таксисту, который железной хваткой правой руки сдавил шею и без того задыхающегося бандита, а левой довольно быстро сумел выхватить оружие из слабеющей ладони, покрытой с тыльной стороны тюремными татуировками. Вскоре безуспешно пытающийся схватить воздух ртом, подобно выброшенной на берег рыбе лысый тип безвольно вытянул руки вдоль туловища, после чего Паша́ медленно поднялся, вытер лицо подолом футболки и шесть раз выстрелил в лежащее перед собой иссохшее тело, полностью разрядив обойму пистолета.  

Стоя над трупами приговоривших его к смерти бандитов, Павел Сергеевич смотрел в сторону «медвежьего угла» бывшего пионерлагеря, где плавно угасало таинственное багряное мерцание. Вместо оглушающего звука, горн подавал теперь протяжно-умиротворяющий сигнал «Отбой», разбегающейся в лунной ночи жутковатым эхом. Паша́ хорошо помнил эту звучавшую густыми лиловыми сумерками команду, после которой уставшие за день ребята обязаны были разбрестись по палатам, где до глубокой ночи втайне от вожатых и в ущерб здоровому сну продолжалась не прописанная уставом пионерского лагеря увлекательная жизнь его обитателей. Когда повторенный трижды сигнал поглотила ночная тишь, а багряное мерцание растворилось в лунном свете, бьющая через край энергия Павла Сергеевича вновь вернулась в свои естественные берега. Найдя автомобильные ключи и ручной фонарь в карманах щетинистого парня с простреленным затылком, он стряхнул с себя налипшую траву, после чего бросил взгляд на стоявшую за решетчатыми воротами машину, но после минутного замешательства направился не к своей верной старушке, а вглубь территории заброшенного лагеря.  

Проходя мимо погруженных во тьму корпусов, Паша́ ощущал себя завершающим бесконечно-долгий путь к сакральному месту силы паломником, отчего в нем нарастал благоговейный трепет, заставляющий учащаться пульс в волнующем предвкушении. Добравшись утонувшей в траве дорожкой до места, где останки забора из сетки-рабицы вплотную примыкали к сосновому лесу, он зашвырнул пистолет в сторону высоченных деревьев, после чего, собравшись с духом, нырнул в заросли жгучей крапивы и липучего репейника, казавшиеся в свете фонаря непролазными.  

Проторяя себе путь через бурьян, он внимательно озирался по сторонам, поскольку с годами позабыл точное местоположение скульптуры, нагонявшей столько жути на ребят, наслушавшихся передаваемых здесь из уст в уста легенд. Достигнув наконец приземистого сарая для инвентаря с проржавевшим навесным замком, Павел Сергеевич остановился и стал еще пристальнее всматриваться в подсвеченную луной окружающую тьму, как вдруг беспорядочно бегающий луч его ручного фонаря упал на возвышающиеся из бурьяна темные очертания человеческой фигуры на задах другой хозяйственной постройки неизвестного ему назначения. В один момент Паша́ позабыл о своих обожженных крапивой руках, так как сразу понял, что увидел именно того, ради встречи с которым после смертельной схватки с бандитами направился в самую дальнюю часть территории бывшего пионерлагеря. С расстояния двадцати шагов посторонний наблюдатель вполне мог принять силуэт за застывшего в странной позе обычного человека из плоти и крови, но вновь ощутивший мистический страх перед потусторонним Павел Сергеевич не мог обмануться. Постояв немного в нерешительности, он потушил фонарь, боясь оскорбить ярким светом вернувшееся спустя четыре десятка лет ночное божество, после чего неспешно пробрался к статуе сквозь разросшуюся траву.  

Возвышавшаяся на небольшом прямоугольном пьедестале скульптура была примерно в рост взрослого человека. Прижимающий к губам горн пионер стоял с выставленной вперед правой ногой, выразительно откидывая при этом назад свободную левую руку, что придавало его и без того гордой осанке величавую стать принца. Устремленный вдаль взгляд безумно-огненных глаз пронизал пространство, а пугающие своей идеальной правильностью заостренные черты застыли на лице зловещей маской. Из-за копившихся годами на поверхности когда-то белоснежного изваяния грязи и пыли оно стало темным, а в лунном свете и вовсе казалось смоляным, лишь губы пионера и мундштук горна оставались чистыми, словно по ним только что прошлись тряпкой. Заметивший это Паша́ на мгновение замешкался из-за пробежавшего по спине холодка, однако быстро взял себя в руки и осторожно опустил на плечо скульптуры свою вспотевшую ладонь, а лбом прикоснулся к прохладе каменной груди.  

— Когда горн позовет меня на ночную линейку, я буду готов ответить за все, что натворил при жизни, — тихо сказал Павел Сергеевич после выдержанной паузы, чувствуя, как смятение уступает место странному умиротворению. — Только прошу, не суди строго жителей моего города. В большинстве своем они люди хорошие, но ради выживания им приходится приспосабливаться к новому времени, где нет прежнего равенства, и только кругленькая сумма на счету позволяет человеку проникаться суррогатом утерянной свободы. Однако времена имеют свойство меняться, а значит раньше или позже идеалы добра и справедливости вновь воцарятся в обществе. Вот тогда и спрос с каждого будет совсем иной.  

Озвучив свою просьбу, Паша́ еще немного постоял с по-дружески положенной на плечо темного изваяния рукой, после чего развернулся и, включив фонарь, стал выбираться из жгучих зарослей. Приблизившись к воротам бывшего пионерлагеря, за которыми его смиренно ждала купленная десять лет назад машина, он бросил взгляд на два лежащих в траве у дорожки тела и вспомнил услышанную на днях библейскую цитату: «Если Бог за нас, кто против нас? », но шаг при этом не замедлил.  

В самый канун новогодних праздников местные чаты наполнились наблюдениями горожан, с осторожным оптимизмом констатирующих, что вторая половина уходящего две тысячи двадцать четвертого года выдалась относительно спокойной для многострадального Нижнеярска. Единственное исключение составляли обнаруженные по осени на территории закрытой базы отдыха скелетированные тела злостного рецидивиста и еще одного уголовника, которые сбежали из расположенной в соседней области колонии строго режима. Правда хватало и комментаторов, делавших мрачный прогноз на наступающий год, поскольку многим сложно было до конца поверить в окончательное избавление от нависшего над городом злого рока. Павел Сергеевич с интересом следил за полемикой в местных соцсетях, но свои соображения по столь животрепещущей теме держал при себе, хотя в отличие от пессимистов знал наверняка, что родной город в обозримом будущем может спать спокойно.