Зовут ее Муза

Конец календарной весны ознаменовался моросящими дождями, навевающими щемящую тоску задолго до прихода коротких хмурых дней поздней осени. К тому же для меня все складывалось не лучшим образом. Начатая повесть намертво застопорилась после первой написанной страницы, отчего с каждым прожитым мгновением разрасталось тягостное ощущение внутренней пустоты, еще более сковывающей творческое воображение. Даже вышедшие из-под пера классиков произведения в такие периоды я оценивал невысоко, находя их до зевоты нудными, предсказуемыми, далекими от реальной жизни, а их немеркнущую с годами популярность обычно списывал на самые разные обстоятельства. Свои же собственные с позволения сказать литературные изыскания меня и вовсе вгоняли в краску стыда, заставляя проклинать тот день и час, когда на старенький ноутбук была установлена программа для написания текстов. По правде сказать, я пребывал в состоянии некоторой подавленности еще с майских праздников, когда после загородного пикника умудрился в пух и прах разругаться со своей пассией из-за сущей ерунды. Вгорячах Алиса попросила меня забыть дорогу к ее дому вместе с номером телефона, что я обязался непременно сделать, будучи тоже на взводе. Одиночество в момент ссоры меня пугало меньше всего, так как тогда я уже мысленно общался с героями задуманной повести, иногда даже сам становился ими и пытался понять, как точнее отобразить чувства, поведение и фразы вымышленных персонажей. Однако внезапно вставшая на пути творческого процесса непроницаемая стена лишила меня их пестрой компании, отчего поначалу легкие приступы меланхолии становились все более болезненными и продолжительными.  

Сквозь раздражение и апатию, окутавшие сознание ползучим туманом, я чувствовал приближение алкогольного полузабытья, но чем усерднее пытался отогнать провоцирующие мысли, а также забыть о самом факте существования горячительного зелья, тем отчетливее вспоминал его приятное жжение внутри вместе с последующим расслаблением. Сопротивляться искушению оказалось трудно, так как пляшущий под его дудку ум неустанно генерировал логичные, в общем-то, соображения о том, что жизнь коротка, а потому лишь идиот будет отказывать себе в доступном удовольствии, которое к тому же необходимо сейчас в качестве анестезии. Конечно, алкоголь вряд ли поможет выбраться из тупика, зато хотя бы скрасит пребывание в его удушающей атмосфере. Подобные доводы все чаще посещали отяжелевшую голову и на пике одного из приступов уныния возымели-таки кумулятивный эффект, заставив меня со скрипом подняться с кресла, умыться, одеться и выйти из квартиры.  

В ту благословенную пору я вынужден был экономить буквально на всем, включая основные продукты из потребительской корзины, где наряду с овощами, крупой и растительным маслом неизменно присутствовали самовольно добавленные мною туда спиртные напитки. Оказавшись в отделе алкогольной продукции ближайшего от дома супермаркета, я, стараясь не смотреть на манящие полки с винами, коньяками и виски, схватил большую бутылку бюджетной водки, после чего без промедления направился к кассе. Мне не терпелось как можно скорее вновь усесться в свое кресло, чтобы начать смаковать давно знакомую хандру, полностью подчиниться ей, словно безмолвный раб извращенной госпоже и, хмелея после каждой опрокинутой рюмки, получать в процессе самоуничижения нездоровое удовольствие. Обычно я погружался в глубины вселенской тоски под звуки тихой минорной музыкой, папка с файлами которой всегда терпеливо ждала своего часа на рабочем столе моего ноутбука. При полном отсутствии попыток утешить себя, каким-либо образом поднять настроение, встрепенуться, до предела сгустившаяся мгла уныния рано или поздно начинала поразительным образом отторгать меня, выталкивая со своего темного дна на залитую светом надежды и вдохновения поверхность, где оставалось только пережить похмелье.  

Дорога между магазином и двором моего дома пролегала через небольшой сквер, лавочки которого облюбовали тусующиеся подростки, праздношатающиеся бездельники и местные пьянчуги.  

— Угости сигареткой, брателло! — услышал я сиплый голос, когда поравнялся с одной такой стайкой.  

В ответ моя голова автоматически произвела отрицательный жест, качнувшись пару раз из стороны в сторону. Помятый тип с испитой физиономией и татуированными руками, опытным взглядом угадавший очертания бутылки у меня в пакете, сразу же добавил с плохо скрываемой издевкой:  

— Водички хоть налей, раз другого ничего нет, а то спирт бодяжить нечем! Вон Мурка сбегает с тобой. Ты же постоянно здесь ходишь, значит рядом живешь.  

Отказывать в такой просьбе было неловко, да и конфликтовать с местными аборигенами, честно признаться, хотелось меньше всего, поэтому я вновь сделал жест головой, только теперь осмысленный и утвердительный. Сидящей на краю лавочки девице в спортивном костюме с полосками по бокам кто-то тут же протянул пустую пластиковую бутылку, взяв которую она медленно поднялась и подошла ко мне. Спутанные темные волосы чадрой спадали на лицо незнакомки, скрывая от меня черты, по которым обычно определяют приблизительный возраст человека.  

В сопровождении дамы из компании пьяниц я и продолжил свой путь, не проронив по дороге ни слова, а также стараясь смотреть исключительно прямо перед собой. Хоть к алкоголичкам у меня отсутствовали широко распространенные предубеждения, я поймал себя на том, что здорово напрягся, будто рядом шагала не Мурка с лавки хорошо знакомого сквера, а неведомое существо, которого лучше сторониться. Когда мы вышли из лифта и оказались у входной двери моей квартиры, она вдруг дрожащим голосом спросила:  

— Можно мне воспользоваться уборной?  

Я уже было открыл рот, чтобы холодно бросить твердое «нет», но в этот самый миг сквозь немытые пряди разглядел ее виноватые глаза миндалевидной формы и по-детски надувшиеся губы. Сердце в груди защемило от подзабытого чувства пронзительной жалости, каковая возникала в далеком детстве при виде беззащитного котенка, пытающегося увязаться за всяким прохожим или голодного дрожащего щенка, замерзающего в зимнюю стужу.  

— Да, конечно, — пробурчал я, вставил ключ в замок и открыл металлическую дверь. — Проходи.  

Командированная алкашами за столь необходимой им водой особа юркнула в прихожую, ловко сбросила старенькие кроссовки, и мгновенно сориентировавшись, скрылась в туалете. Мне оставалось только поднять с пола оставленную пластиковую бутылку и пойти к мойке, чтобы ее наполнить. Увидев на кухонном столике рядом с недопитой чашкой чая свой ноутбук, я неожиданно ощутил знакомый каждому автору творческий порыв, а мгновение спустя уже бегал пальцами по клавиатуре, отображая в словах пришедшую идею. Чтобы столкнуть едва начатое произведение с мертвой точки, стоило лишь заставить одного из его героев налить себе стакан воды, и в результате такой, казалось бы, незначительной детали, повествование получило новый импульс.  

Тем временем женщина успела помыть руки в ванной, после чего оказалась на кухне и принялась искать глазами пластиковую бутылку. Из-за резко поднявшегося настроения, скачки которого в последнее время напрямую зависели от наличия или отсутствия преград на пути творческого процесса, я радостно воскликнул:  

— Чего озираешься!? Бери стаканы, откупоривай пузырь! Выпьем за знакомство, ежели не особо торопишься!  

Словно привыкшая безропотно исполнять указания служанка, она быстро отыскала на полках шкафчика рюмки, после чего плеснула в них из стоявшей у плиты купленной бутылки и уселась напротив меня. Мы тут же чокнулись и выпили без предисловий и закуски, как вдоволь наговорившиеся приятели, давно исчерпавшие запас оригинальных тостов.  

— Не хочу возвращаться в сквер, — вдруг заявила моя собутыльница, ничуть не поморщившись от водки. — Кто мое присутствие там оценит? А здесь я желанная гостья.  

Меня трудно привести в замешательство, тем более после опрокинутой рюмки, однако я слегка растерялся и даже подумал, что ослышался, а когда молчаливая пауза стала затягиваться, озвучил первый пришедший в голову вопрос:  

— Как звать-то тебя, ведь Мурка наверняка только псевдоним?  

— Хотел сказать прозвище? Псевдонимы в ходу среди вашей братии, — она едва заметно ухмыльнулась и добавила. — Просто Мария. Если желаешь, зови Маша.  

Ее ироничный тон, а особенно словосочетание «ваша братия», звучавшее завуалированной издевкой над моими литературными потугами, вновь заставили меня смутиться. От молчаливой женщины со спутанными волосами из пьяной компании, сшибающей у прохожих мелочь и сигареты, я ожидал короткого ответа на четко сформулированный вопрос, максимум пришедшейся к слову избитой шутки. К тому же было неясно, откуда эта Маша вообще может знать о моих занятиях. Неужели она с помощью дедукции сделала для себя определенные выводы по поведению хозяина, которой едва оказавшись в квартире, тут же бросился к ноутбуку?  

— А ты знакома с царящими в нашей братии порядками? — как бы невзначай осведомился я, ощущая в пустом желудке приятное жжение алкоголя.  

— Уж наслышана, представь себе! Но распространяться на этот счет не хочу, так как тема слишком интимная, — загадочно ответила женщина, сгущая туман неопределенности.  

За разговором мне наконец-то удалось рассмотреть лицо собеседницы, с которого она убрала темно-каштановые волосы, когда заходила в ванную комнату после туалета. На вид ей было около тридцати, нежная бледноватая кожа и сапфировые глаза миндалевидной формы придавали облику аристократическое изящество, а чуть полноватые губы цвета рубина вносили нотки озорства и чувственности. Кошачья плавность движений, с которыми она открывала бутылку, наполняла рюмки и выпивала, совсем не напоминали вечно порывистый и объятый мелкой дрожью образ запойной дамы. Напротив, во всем ее виде и библейском имени сквозили естественная гармония и внутренняя умиротворенность, отчего неубранная кухня наполнялась уютом.  

Вопреки бурлению беспрерывно рождающихся идей, чей импульс заставлял руки тянуться к клавиатуре, я тактично расспросил Марию о ее житье-бытье и постарался внимательно выслушать каждое разъяснение. Из лаконичных, но исчерпывающих ответов стало ясно, что она не замужем, в город перебралась пару лет назад, когда ей окончательно обрыдла унылая тоска родного села. Трудилась в организации, занимающейся озеленением города, пока не уволилась якобы из-за конфликта с начальством. О том, как связалась со спившимися типами и почему до сих пор не нашла себе другую работу женщина умолчала, посетовав только на черствость руководителей общежития, благодаря которой она теперь проживает в ней на птичьих правах.  

Пока она говорила, мне еще хватало сил удерживать себя в пространстве кухни, но стоило ровному женскому голосу утихнуть, я тут же переместился на страницы начатой повести, что женщиной было воспринято как должное. Не отвлекая мое внимание от ноутбука, Маша по-хозяйски сполоснула лежащую в мойке тарелку, после чего тщательно протерла столешницу у газовой плиты. Я же тем временем строчил абзац за абзацем с небывалой для себя скоростью, хотя в последнее время мой процесс написания напоминал сохранение аудиофайла во времена ушедшей юности, когда трехминутный музыкальный трек грузился почти всю ночь, а ближе к утру, когда песня была загружена на девяносто восемь процентов, закачка останавливалась и в конце концов слетала.  

— Давай приготовлю что-нибудь. Поешь, немного отвлечешься, — громко произнесла Мария, вернув меня из кропотливо создаваемого мира повести на кухонную табуретку. — Не хочу, чтобы из-за моего присутствия ты изводил себя писаниной, забыв о простых вещах, без которых даже самое гениальное произведение теряет значимость.  

Я плохо понял сказанное, ощущая себя разбуженным в разгар занимательнейшего сновидения, поэтому с ехидцей задал уточняющий вопрос:  

— Разве твое присутствие имеет настолько сильное влияние?  

— А ты еще не заметил? — протяжно вздохнув, поинтересовалась она в ответ, после чего игриво добавила. — В обществе такой эффектной барышни способен перегореть даже самый безнадежный графоман, хотя у них мне надолго задерживаться не приходилось. Ну так сварить макароны? Или лучше омлет приготовить?  

Видя ее добрые намерения, я более не стал ничего уточнять и дал себя уговорить на пасту с кетчупом и сыром. В тот момент мне хотелось работать над новым вымышленным миром, реальному же следовало не мешать, а лучше совсем на время исчезнуть вместе с интригами и загадками.  

На творческом подъеме сюжетная линия повести выстраивалась практически сама собой, помогая своими причудливыми поворотами точнее описывать характеры и эмоции персонажей. Словно отец рожденного ребенка, я наблюдал за быстрым ростом собственного произведения, которое под чутким руководством зачавшего его автора обретало уникальные очертания.  

Простейшее блюдо из тонкой вьющейся пасты, красного пряного кетчупа и тертого ароматного сыра получилось настолько вкусным, а главное сытным, что все свои силы организм направил на усвоение пищи, отчего энергия моего воображения осталась без подзарядки и временно сошла на нет. Заметив подступающую к хозяину квартиры дремоту, Маша встала из-за стола и с улыбкой в голосе сказала:  

— Что ж, пора и честь знать. Оставляю тебя в нескучной компании ярких образов и свежих идей. Надеюсь, еще увидимся, ведь ходим мы одними дорогами. Жаль, телефона у меня нет, а то бы созванивались время от времени. Ну, ауфидерзейн, гуд бай, оревуар, короче говоря, чао!  

Я уже потянулся к бутылке, чтобы налить ей рюмку на посошок, как вдруг замер в изумлении. Произнесенные женщиной слова оказались точной калькой реплики из написанного мною прямо перед сытной трапезой диалога, включая известное по популярной кинокомедии многоязычное прощание. Случайного совпадения трудно было себе представить, так как она будто прочла этот фрагмент на экране невидимого телесуфлера, не изменив в тексте ни единого слова. Ненароком увидеть написанную реплику, а тем более сразу же зазубрить ее наизусть суетящаяся возле газовой плиты Мария вряд ли могла, ведь я сидел с ноутбуком на коленях спиной к стене. В повести эти слова произносит пока еще подруга, а впоследствии возлюбленная главного героя Маргарита, уходя из его дома, где среди прочих гостей оказалась волею случая. Подвыпивший хозяин весь вечер сочно живописал свои смелые планы на будущее, что позволило девушке слегка поиронизировать при прощании, сказав о яркости его образов и свежести идей. События происходят в ту пору, когда мобильником владеет далеко не каждый, поэтому отсутствие телефона у Риты выглядит вполне естественно.  

— Постой! Куда спешишь!? — вырвалось у меня вследствие образовавшегося смущения. — Посиди еще! Все равно алкаши тебя не ценят, сам же говорила! Разве здесь хуже, чем в сквере на лавке или в общежитии?  

Признаться, загадочная дама сумела создать интригу, фантастическим образом процитировав кусочек из моего произведения, находящегося на ранней стадии написания.  

— В общаге еще хуже, чем среди пьяниц на лавке, — вздохнула она, застыв на месте. — Но ведь тебе сейчас, похоже, нужно уединение, а мне не хочется быть помехой.  

— Хватить молоть ерунду! — неожиданно для себя самого отреагировал я таким тоном, словно переругивался с сожительницей. — Признаться, твое присутствие только вдохновляет меня! А ужин какой вкусный приготовила!  

В стремлении остановить собравшуюся уходить Машу я впопыхах рубанул чистую правду, над которой пока еще просто не успел задуматься. Действительно, с ее появлением у меня дома уже заброшенная повесть как по волшебству сдвинулась с мертвой точки и буквально получила второе дыхание. Я вновь ощутил порядком забытые симптомы творческой лихорадки, и будто влюбленный юнец изнывал под волнами болезненно-сладких приступов, вызывающих приятную дрожь и учащенное сердцебиение.  

— Ну раз так настаиваешь, можно и еще посидеть, — выдержав театральную паузу, заявила Мария. — Но только ради твоего вдохновения!  

Мы тут же выпили и принялись болтать о том о сем, иногда вспоминая забавные эпизоды своего никчемного существования, периодически отдавая должное промежуткам обоюдного молчания, наполняющих беседу теплотой и интимом. Удивительно, но она совсем не интересовалась моей личной жизнью и ни разу не спросила, почему я весь день в квартире один. Даже для пьющей женщины с илистого социального дна подобное равнодушие выглядело противоестественно, отчего временами создавалось впечатление, будто Маша прекрасно осведомлена о том, чем дышит ее собеседник.  

Чем больше мы разговаривали, тем меньше гостья казалась мне той уличной алкоголичкой, на которую по дороге из сквера к дому мне боязно было бросить взгляд, не говоря о случайном прикосновении. Ее в общем-то пустые байки, поведанные умиротворяющим голосом, каким обычно читают ребенку сказку перед сном, наскоро причесанные каштановые космы, прозрачная бледность лица, всегда готовые улыбнуться выразительные сапфировые глаза и сочные губы, теперь представлялись собирательным образом заботливой женщины из моего раннего детства, чье присутствие создавало ощущение комфорта и защищенности. Правда я стал замечать, как в атмосферу этого невинного светлого переживание все чаще врываются пока еще слабые, но хорошо знакомые мне импульсы желания, что оказалось совсем неудивительно, учитывая красоту собеседницы, постепенно раскрывающуюся моему затуманенному штампами и условностями общества взору с неспешностью цветочного бутона.  

— Оставайся до утра. Постелю в зале на диване, а сам в спальне покемарю. А что? Выпивка есть, ну а на завтрак опять что-нибудь сварганишь из имеющихся продуктов. Тот же омлет, — сказал я скорее из вежливости, когда за окном окончательно стемнело.  

— То есть ты хочешь продолжать вдохновляться моим обществом, только уже не за столом, а в постели? — засмеялась она, прикрыв рот ладонью.  

— Ну зачем ты так? — с несколько напускной обидой протянул я.  

— Да ладно тебе, не дуйся. Кто на алкашку позарится? — примирительно произнесла Маша. — Без проблем останусь до завтра, раз позволяешь. Меня все равно никто не ждет, к тому же так хочется по-человечески душ принять.  

По правде сказать, к такому ее легкому согласию я оказался не готов, но вместо того, чтобы выказать замешательство, с преспокойным видом принес в ванную чистое полотенце и старенький шелковый халат.  

— Сейчас постелю на диване и пойду прилягу, а ты можешь мыться, — громко заявил я.  

На самом деле спать мне хотелось меньше всего, зато не терпелось продолжить работу над повестью, поэтому, когда ложе для моей гостьи было подготовлено, я прикрыл за собой дверь спальни и, не раздеваясь, завалился на кровать вместе с ноутбуком. После задушевного кухонного разговора мне стало очевидно, что образ возлюбленной главного героя для пущей выразительности следует наделить чертами Марии, или попросту срисовать с появившейся в моей квартире женщины, скинув, правда, пяток лет. Выпав из окружающей действительности, я принялся придавать своим созревшим идеям словесную форму с лихорадочным рвением и невообразимой для себя скоростью. В итоге к первым мгновениям рассвета, когда темное покрывало короткой ночи начало на глазах истончаться, мне удалось закончить ту часть, в которой описывались романтические свидания главного героя с Маргаритой, становящиеся от раза к разу все более интимными, несмотря на катастрофическую разность их характеров.  

Довольный своей продуктивностью, я хотел сходу взяться за написание сцены близости двух персонажей, но вопреки намерению почему-то никак не мог подступиться. Мне поначалу даже подумалось, что вернулся писательский ступор, остановивший работу над едва начатой повестью, однако после краткого отдохновения от порядком стершихся клавиш и яркого экрана ноутбука, опасения развеялись сами собой.  

В своих произведениях я часто использовал пикантную приправу постельных сцен, так как безумное буйство страсти придавало живость повествованию и лучше раскрывало образы персонажей, к тому же ее описание давалось мне без труда. Однако теперь я желал превзойти самого себя, и вот почему. Дело в том, что вскоре после первой близости возлюбленная главного героя, возвращающаяся домой на такси, попадает в жуткую автокатастрофу и умирает на операционном столе, не приходя в сознание. Пребывающий на седьмом небе от счастья главный персонаж долго нежится в пропахшей парфюмом Маргариты постели, вновь и вновь воспроизводит в памяти образы любимой, а когда начинает засыпать, раздается полуночный телефонный звонок со страшной новостью. Именно это стремительное падение с высот блаженства в омут скорби и разбитых надежд мне хотелось показать наиболее выпукло, для чего прекрасно подходило описание минут соития накануне гибели Риты в качестве квинтэссенции навсегда потерянного рая. Всю оставшуюся часть повести главный герой подсознательно, но безуспешно ищет схожую по внешности и повадкам женщину, и только спустя двадцать лет, уже в наши дни, по иронии судьбы завязывает серьезные отношения с полной противоположностью ушедшей возлюбленной, чей образ в его сознании с течением времени становится далек от реального.  

Пока я писал, Маша ни разу не потревожила меня. Только поначалу слышался приглушенный звук падающей из душа воды, после чего в квартире на всю ночь воцарилась тишина. Прежде чем подступиться к откровенному изображению соития, я пытался в деталях представлять, как Маргарита сбрасывает самонавязанные оковы целомудрия и всецело отдается во власть животной страсти. Во время одного такого мысленного упражнения мне вдруг открылась лежащая на самой поверхности, а потому упущенная из внимания деталь — я представлял во влажных фантазиях вовсе не выдуманную бедняжку Риту, а ее вполне реальный прототип, мирно спящий сейчас за стеной на раскладном диване. Перенос акцента с литературного персонажа далекого от завершения произведения на добродушно беседовавшую со мной накануне вечером миловидную женщину, с которой я силой воображения, подобно обуреваемому гормонами прыщавому подростку, многократно успел стянуть через голову строгое платье, спешно сорвать нижнее белье, после чего стиснуть в объятиях белое пышногрудое тело и увлечь за собой на кровать, поразительным образом всколыхнул во мне вожделение. Правда дальше падения сплетенных тел на любовное ложе моя фантазия почему-то не шла, словно подробности совокупления вымарывались следящим за полетом мысли внутренним цензором.  

Почувствовав естественную потребность, я посетил туалет, а затем стал на цыпочках пробираться в кухню ради стакана воды. По дороге мой взгляд зацепился за выданный гостье перед водными процедурами цветастый шелковый халат, висящий на спинке стула в зале, отчего ноги сами по себе застыли на месте. С минуту я стоял столбом, абсолютно уверенный в том, что громкое сердцебиение моего сердца хорошо слышно по всей квартире. Когда же затянувшаяся неподвижность сделалась давящей, адское смешение болезненного творческого любопытства с прогрессирующей алкогольной импульсивностью, а также магнетическое притяжения запретного плода, заставили меня шагнуть в пространство большой комнаты.  

Мягкий свет розовых рассветных лучей создавал в гостиной волшебную атмосферу сродни сумеречной, только без грустного привкуса уходящего солнца. Маша мирно спала на спине, чуть повернув в сторону стены лицо и разметав по подушке густые пряди, от которых доносился запах шампуня. Одна ее нога выбилась из-под белого с перламутровым отливом утренних бликов одеяла, делая представшую взору картину схожей с музейным живописным полотном. Если бы мое восприятие не было искажено половым влечением и желанием перенести на бумагу всякое яркое впечатление, я мог бы получить подлинное эстетическое удовольствие от немого созерцания безмятежно спящей в хрупком волшебстве нарождающегося дня женщины. Однако по причине собственной испорченности мне захотелось дать волю воображению, которое тут же нарисовало на том же диване главного героя находящейся в работе повести. Сначала я заставил его одним резким движением войти в Марию, точнее Маргариту, буквально вонзиться в ее плоть так, чтобы комнату огласил короткий вопль неожиданности и боли, после чего представил предельно жесткую и достаточно скоротечную сцену бешеного соития с хватанием за волосы, шею, скулы, громкими шлепками, обоюдным царапанием, пальцами во рту и пару раз выскочившим членом, больше напоминавшую изнасилование или кошачье спаривание. Однако вскоре этот проработанный до деталей фрагмент полетел в мусорную корзину, так как я решил сделать акт интимной близости естественным продолжением согретого теплотой тихих слов, томных взоров и нежных прикосновений вечера, описание которого уже легло в повествование. Для достижения подобной гармонии мне пришлось сперва мысленно слить уста своих персонажей в долгом страстном поцелуе, затем заставить каждого из них сбросить с себя одежду, только после чего уложить обоих в миссионерскую позу и, насколько хватало опыта с фантазией, представить искаженное лицо содрогающейся Риты, накрытой растущей вместе с учащающимися движениями мужчины волной оргазма. Немного погодя дикая игра воображения перевернула картину, усадив разгоряченную Маргариту сверху и наделив ее агрессивной инициативой. Теперь резво скачущая дама с тяжело колышущейся внушительной грудью безжалостно вдавливала в исходившую скрипом кровать своего бедного воздыхателя, время от времени вновь вставляя в себя его натруженный орган, выскакивающий при слишком высоком прыжке.  

Пока у меня в голове разворачивалось горячее действо, я неподвижно стоял в двух шагах от дивана с прикрытыми глазами и со стороны, наверное, выглядел бы задумавшимся о чем-то серьезном и важном, если бы не появившийся на ширинке моих тренировочных штанов бугорок. Пытаясь влезть в шкуру своих персонажей и пережить их ощущения, я здорово увлекся, если не сказать больше, а когда понял это и поднял веки, тут же увидел обращенное ко мне лицо Маши. Ее испытующий взор, как всегда чуть насмешливый и немигающий, мгновенно превратил меня в нашкодившего малолетку, застигнутого врасплох строгим учителем.  

— Прости, не хотел тебя разбудить. Совсем уже рехнулся со своей писаниной, — извиняющимся тоном пробурчал я первое пришедшее на ум оправдание, сказав при этом чистую правду.  

Она продолжала пристально изучать меня, отчего я теперь уже чувствовал себя кроликом, оцепеневшим перед удавом. По идее мне следовало просто выйти из гостиной без всяких объяснений перед загостившейся женщиной, но я словно врос в пол. В конце концов Мария с явной задержкой понимающе кивнула, после чего, словно упиваясь возникшей ситуацией, демонстративно медленно перевела взгляд с моего смущенного лица на слегка оттопырившиеся тренировочные штаны. В течение тех бесконечно долгих секунд, пока ее еще сонные глаза бесстыже сверлили предательскую выпуклость, я несколько раз успел проклясть свое извращенное воображение вместе с излишним любопытством, однако разгоревшееся пламя самоосуждения и стыда было сбито в один миг, когда Маша решительным движением руки сдернула с себя одеяло.  

— Только ради искусства! — негромко произнесла она сквозь хищную улыбку и поманила меня пальцем.  

Честно говоря, в подобной ситуации любому индивиду мужеского пола немудрено растеряться. Если собрать в себе силы и молча уйти, то практически неизбежно превратишь расположенную к тебе обольстительницу в злобную насмешницу или даже врага, не говоря об уязвленном самолюбии обоих. Самые же правильные слова при таких обстоятельствах будут казаться глупыми и неуместными, потому что прозвучат диссонансом с призывным голосом основного инстинкта, всегда требующим конкретных действий, а не болтовни. По большому счету лишь добровольная сдача кажется единственным приемлемым выходом, вот только безоговорочная капитуляция тоже неприемлема для многих представителей сильного пола ввиду самых разных причин — от банального отсутствия влечения к соблазнительнице до благородного стремления хранить верность или плохого самочувствия. Вот только я человек самобытный, плохо вписывающийся в стандартные рамки, увлекающийся и глубоко аморальный, к тому же пребывал тогда в самом расцвете сил, поэтому, не взвешивая все плюсы и минусы, сразу же полез на диван, роняя в процессе тапки и стягивая с себя майку со штанами, правда с куда меньшим проворством, чем это получалось у персонажей моих историй.  

Когда слегка отдышавшаяся Маша с прижатой к заляпанному животу ладонью убежала в ванную, мой разум уже вновь занимала проклятая повесть. Удивительно, но почти все то, что я представлял рядом со спящей гостьей, мы повторили с поразительной точностью, за исключением финала горячей сцены, на домысливание которой у меня не хватило времени. Из-за первоначального буйства неожиданно нашедшей выход сексуальной энергии наше безумство также стартовало в жестком формате, во время которого мы, измазанные в собственных липких слюнях, больно кусали, смачно шлепали и с пугающим рвением душили друг друга в порыве страсти. Один раз мне пришлось с силой оттолкнуть похотливую бестию к стене из-за того, что она едва не откусила мой втиснутый в ее глотку причиндал. Лишь после того, как наши сплетенные тела в пылу дикого соития грохнулись с края дивана, мы, немного передохнув на полу, залезли обратно и вспомнили о старой доброй миссионерской позе. Словно вновь принявший человеческий облик бешеный оборотень, я разом воплотился в ласкового любовника и принялся наполнять распластанную подо мной женщину своей нерастраченной нежностью, с чувством, с толком, с расстановкой проникая в нее на максимально возможную глубину, иногда спонтанно ускоряя движения бедер, но неизменно возвращаясь к плавному ритму пожилых супругов. Будто чуткий партнер по экзотическому танцу, Маша в такт вращала широким тазом, с изящным мастерством принимая каждую мою подачу. Иногда она приподнимала голову с подушек и подавалась лицом вперед, чтобы облизать мои уста или легонько ухватить зубами кончик носа. Я же в попытке оттянуть неизбежный конец постепенно сбавлял темп, время от времени ненадолго замирая для спасительных пауз, не дающих поднимающейся лаве вырваться из жерла. Распаленная Мария протестовала тем, что обхватывала руками мои ягодицы и ритмичными короткими усилиями вдавливала их в себя, будто пытаясь заново завести заглохший движок. В конце концов ей надоело тормошить потерявшего запал партнера, после чего она бесцеремонно сбросила с себя мою безвольную тушку и тут же с ловкостью опытной наездницы ее оседлала, моментально взвинтив темп. Насаживаясь в бешеной скачке на всю данную щедрой природой длину моего органа, Маша то и дело склонялась для быстрого поцелуя, отчего ее массивные груди мягко били меня по подбородку и щекам, а измученный причиндал норовил выскочить наружу. Перед самым извержением, я волевым усилием вернул себе доминантное положение сверху, так как привык под занавес орошать миловидные лица своих прекрасных партнерш, однако малость не рассчитал и пролил лаву страсти на долю секунды раньше, запачкав ее живот и пышный лобковый куст.  

Сложно представить, но после такого энергозатратного занятия и бессонной ночи во мне продолжал бить творческий фонтан идей, вследствие чего росло притяжение терпеливо ожидающего меня в спальне ноутбука. Однако измученный организм мало-помалу брал свое, подспудно расслабляя мышцы тела и отключая сознание ради восполняющего недостаток сил сна. Перед самым забытьем я успел увидеть рядом с диваном голую фигуру Марии с чистыми после принятия душа животом и темным треугольником под ним, после чего окружающий мир перестал существовать.  

Из воцарившейся сразу после засыпания предвечной бездны без мыслей, чувств и эмоций меня выдернуло яркое сновидение в удивительный мир, мало чем отличающийся от реального, кроме одной очень важной детали: он был почти лишен выдающихся произведений литературы, поэзии и музыки, так как в его истории существовало очень мало талантливых писателей, поэтов и композиторов. Вот только фокус заключался в том, что я оставался самим собой, а потому прекрасно помнил некоторые известные рассказы, стихи и песни, чем не преминул воспользоваться ради тщеславия и корысти в силу своей мошеннической натуры. Для этого мне надлежало всего лишь с выражением продекламировать запомнившийся стих, в меру своих способностей наиграть или напеть знакомую с детства мелодию и пересказать какую-нибудь известную историю-страшилку с детективным сюжетом, как правило, безбожно ее переиначивая, после чего ничтоже сумняшеся расписаться в собственном авторстве. Вскоре я стал мегапопулярным небожителем, родоначальником стилей и направлений, сумевшим открыть людям, помимо прочего, музыкальные размеры танго и вальса, вследствие чего моя биография еще при жизни оказалась во все энциклопедиях, а также школьных программах. На одном из детских праздников мне захотелось прочесть перед ребятами из начального класса для особо одаренных свое якобы новое стихотворное произведение, которое я кое-как освежил в памяти накануне. После принятия позы доброго наставника и вступительной паузы перед вмиг притихшей аудиторией, зазвучал мой проникновенный голос:  

Крошка сын  

к отцу пришел,  

и спросила кроха:  

— Что такое  

хорошо  

и что такое  

плохо?  

И вдруг вскочившая со стула рядом с задней партой преподавательница, на которую из-за своего божественного статуса я не обратил внимания, продолжила:  

У меня  

секретов нет, -  

слушайте, детишки, -  

папы этого  

ответ  

помещаю  

в книжке.  

Казалось, воцарившаяся в помещении класса гробовая тишина вытеснила из него весь воздух. У меня пошла кругом голова, однако превозмогая удушье и стараясь удержаться на ногах, я громогласно обратился к посмевшей перебить меня женщине с бледным благородным лицом и густыми темно-каштановыми волосами:  

— Откуда ты знаешь это стихотворение!?  

— Была знакома с его автором, — спокойно ответила она, мягко улыбнувшись уголками чувственных губ и блеснув сапфировым взором.  

Ребята взорвались дружным смехом и тут же зазвенел школьный звонок, от которого я проснулся. Через пару секунд трель звонка прозвучала вновь, после чего ко мне пришло понимание, что нужно идти открывать входную дверь или хотя бы посмотреть в ее глазок.  

— Кого это черт принес? — спросил я испуганным со сна шепотом у лежащей рядом Марии.  

В ответ она лишь лениво пожала плечами, как бы указывая своим жестом на откровенную абсурдность самого моего желания осведомиться у нее. С минуту стояла тишина, нарушаемая только усталым жужжанием бьющейся в оконное стекло мухи, но затем раздался характерный звук отпираемого замка, заставивший меня быстро слезть с дивана и натянуть спортивные штаны. Однако выскочить в прихожую я не успел, так как едва не столкнулся со стремительно ворвавшейся в комнату Алисой, которая, огибая меня процедила сквозь зубы «привет», после чего подошла к книжному стеллажу.  

Я, конечно, знал о наличии у нее ключей от моей квартиры, но ни разу об этом не вспомнил после нашего скандала. Алиса распространяла вокруг себя аромат незнакомого мне ранее парфюма, а блестящие свежевыкрашенные волосы были уложены в новую элегантную прическу. Я совсем не удивился такой перемене, потому что за полтора года совместной жизни хорошо изучил повадки своей подруги, обязательно меняющей какую-нибудь деталь своей внешности после каждой серьезной ссоры или неприятного разговора на повышенных тонах.  

— Медицинский полис надо забрать и еще кое-какие бумаги, — заявила она, усаживаясь с папкой для документов в кресло напротив дивана.  

По идее, мне следовало ей напомнить о существовании телефонной связи, при помощи которой несложно заранее договориться о встрече и исключить столь неожиданные визиты. Однако, когда я взглянул на обнаженную Марию, не соизволившую даже прикрыться сбитым в сторону одеялом и продолжающую как ни в чем не бывало лежать с небрежно раскинутыми ногами в двух шагах от Алисы, уже найденные слова застряли в горле. Лучи полуденного солнца падали точно на диван через зазор между шторами, отчего голое тело казалось выхваченным светом театральных софитов из уютного полумрака гостиной.  

— Это не то, о чем ты подумала! — вырвалась у меня глупейшая киношная фраза.  

Свалившаяся словно снег на голову подруга прекратила перебирать бумажки и внимательно всмотрелась в мою физиономию. Я же стоял и ждал, когда она обзовет меня последними словами, а затем уйдет, хлопнув дверью. А, может быть, попытается расцарапать лицо в припадке злости, или, чего доброго, вцепится в волосы лежащей перед ней бесстыднице, что представлялось самым вероятным развитием событий. Однако Алиса ничего подобного не выкинула и после того, как нашла нужные документы, водрузила папку обратно на стеллаж, а затем произнесла с деланным безразличием:  

— Уже допился? Страшно тебя одного оставлять в таком состоянии, но я в няньки не нанималась. Позже позвоню, узнаю, жив или нет.  

С этими словами она внимательно посмотрела вокруг себя, словно убеждаясь, что кроме нас с Машей в комнате никого больше нет, после чего мы вышли в прихожую, где я закрыл за ней входную дверь.  

Мне меньше всего хотелось конфликтовать с загостившейся у меня женщиной, но, вернувшись в комнату, я не сдержался и рявкнул:  

— Что ты творишь? Неужели так трудно было хотя бы прикрыться?  

— Похоже, она меня вообще не заметила, — спокойно отреагировала Маша, сладко потягиваясь.  

— Вставай, приготовь что-нибудь, время уже обеденное. Продукты знаешь где. А мне надо своими делами позаниматься, — сбавив тон, сказал я, не желая обострять.  

— Ну раз просишь… — кокетливо протянула она и потянулась за висящим на спинке стула халатом.  

Вскоре мои пальцы бегали по клавиатуре ноутбука, с каждым напечатанным словом кропотливо сплетая ткань повествования. Мне удалось в подробностях изобразить сцену близости главного героя с Маргаритой, благо недостатка даже в самых тонких деталях при ее написании теперь не возникло. Я пребывал на вершине вдохновения, находя написанное своей рукой более чем достойным, что ранее случалось крайне редко.  

Весь прошлый опыт принуждал меня максимально использовать каждый миг творческого подъема, ибо он, как всякое высшее состояние, быстро улетучивается, сохраняя тем самым душевное здоровье. Стоит ли удивляться, что я проигнорировал приглашение хозяйничающей на кухне женщины отведать обед, приготовленный ею по собственной же просьбе? Мне не терпелось поскорее написать ту небольшую, но трагическую часть произведения, в которой телефонным звонком вдребезги разбивается счастье главного героя, показав в меру таланта постепенное осознание им страшной новости и последующую душевную агонию. Сложно сказать, сколько времени ушло на реализацию задуманного, но к моменту, когда после самого тяжелого фрагмента произведения была поставлена точка, я настолько слился с охватившими персонаж повести чувствами и эмоциями, что сам еле сдерживал слезы. Переживание утраты дорогого человека только усилилось после чтения написанного эпизода, где я по недоразумению напечатал в двух местах имя Мария вместо Маргарита.  

Вскоре бурление пустого желудка и давление переполненного мочевого пузыря заставили меня наконец выползти из спальной комнаты. После посещения туалета и ванной, я, потирая руки в предвкушении сытной трапезы, влетел в кухню, возвещая о своем желании «остограммиться» перед едой, однако Маши там не оказалось. Отсутствовала она и в гостиной с примыкающим к ней балконом, отчего мне сразу сделалось как-то не по себе. Я убедился, что в квартире больше нет ее одежды и обуви, а потом проверил, на месте ли ценные вещи с документами, а также ключи от входной двери, хотя был уверен в их сохранности.  

Вне сомнений, пока меня всецело занимало описание реакции главного героя на весть о гибели возлюбленной, Мария могла незаметно уйти, тихо захлопнув за собой дверь, вот только я никак не мог взять в голову, почему она не захотела попрощаться, а предпочла исчезнуть украдкой. Казалось, после физической близости у нас возникло полное взаимопонимание и доверие друг к другу, отчего поступок женщины поначалу воспринимался мной чуть ли не как предательство. Правда вскоре необоснованное негодование сменилось практически незнакомым мне снедающим ощущением покинутости, выливающимся в блуждание по опустевшей квартире и приступы щемящей тоски.  

Оказавшись в кухне, я налил себе почти полный стакан водки и тут же выпил его залпом, закусив заботливо приготовленным к обеду уже остывшим рисом с овощами. Закономерно появившемуся вскоре желанию плюхнуться на кровать и забыться сном помешал реализоваться телефонный звонок Алисы:  

— Как ты там? — сходу поинтересовалась она тоном лечащего врача.  

— Сейчас уже один-одинешенек… Скучаю. Слоняюсь от стены к стене. Пью, — честно сказал я под воздействием ударной дозы алкоголя.  

— Разве у тебя были гости? — попыталась прояснить Алиса мой туманный ответ с появившейся в голосе ехидцей.  

— Ой, не начинай! Будто ты никого не видела, когда приходила за бумажками! — вырвалось у меня чересчур резкое восклицание.  

На несколько секунд в трубке воцарилась тишина, после чего Алиса совершенно серьезно заявила, что во время ее визита в комнате находился только я один. Все мои последующие за этим утверждением ядовитые насмешки, упреки в женской хитрости, требования перестать разыгрывать комедию и признать очевидное, а также неоднократное прямое упоминание разложенного дивана натыкались с ее стороны на искреннее недоумение. В конце концов Алиса прекратила хоть как-то возражать мне, а перед тем, как положить трубку, безапелляционно заключила:  

— Ты не в себе. Придется приехать.  

Примерно через час она уже оживленно болтала со мной, сидя за кухонным столом, ничуть не смущенная ни разложенным диваном с закатанной в рулон пастелью, ни висящим на стуле халатом, ни сковородой на плите с приготовленным блюдом. Я не стал заострять ее внимание на столь очевидных свидетельствах постороннего присутствия, так как вновь чувствовал непреодолимое притяжение ноутбука, поэтому более не хотел ни в чем разбираться и что-либо доказывать. Алиса же, на мой взгляд, воспользовавшись предлогом, прибыла с намерением восстановить разорванные сдуру отношения, поэтому сознательно избегала конфронтации и в итоге своего добилась. А вот история с незамеченной ею на диване женщиной так и осталась для меня загадкой, над которой я вовсе не собирался ломать голову.  

Моя жизнь снова вошла в привычное русло, однако прежней ее назвать было нельзя. Я часто вспоминал Марию, а также то невероятное состояние внезапного вдохновения, которое с ее появлением в квартире вырвало меня из лап апатии и уныния. Нельзя сказать, что оно полностью исчезло вместе ней, однако такого фонтана в сознании из идей, образов, мыслей, как и общего ощущения неисчерпаемости творческой энергии испытать более не пришлось. Оставшийся после внезапного ухода Маши горький привкус помог мне глубже показать внутреннее состояние главного героя повести, хранившего в сердце все связанные с возлюбленной нюансы в течение долгих лет.  

Работа над произведением заняла еще около месяца, а после ее завершения я решил посвятить несколько дней ничегонеделанию. В отличие от общепринятой точки зрения, проведенное без намеченного плана и особых как умственных, так и физических усилий время мне представлялось весьма продуктивным. Именно оно, свободное от сорняков излишнего думанья и эмоционального напряжения, позволяло прорасти посеянным в каждого из нас семенам самых ценных идей.  

Одним таким солнечным летним днем я неспешно прогуливался по тенистой улочке городского центра, как вдруг мое зрение выхватило из зелени растущих вдоль тротуара деревьев испитую физиономию типа, отправившего Марию вместе со мной набрать воды из-под крана. Он явно тоже меня заметил, так как наши взгляды на секунду встретились. Я мог бы спокойно пройти мимо, но возникшее желание осведомиться о судьбе так и не забытой Марии, чья мягкая улыбка вместе с гипнозом сапфировых глаз частенько теперь украшали ночные сновидения, заставило меня свернуть с асфальтовой дорожки.  

— Привет, как жизнь? — сказал я, приблизившись к нему.  

Обросший щетиной пьяница брезгливо посмотрел на мою протянутую руку, словно она была в слоях грязи, и лишь после напряженного раздумья нехотя коснулся ее своей пятерней, после чего лениво процедил.  

— Че хотел?  

Я собирался начать издалека, чтобы не выказать свой особый интерес к конкретной женщине, но из-за его презрительной мины и видимого нежелания общаться прямо спросил:  

— Как там Маша поживает? Прохожу через сквер почти каждый божий день, но ни разу ее не видел.  

— Это тебя надо спросить! — тут же отреагировал он. — Как ушла к тебе за водой, так и пропала! Ни разу больше на лавке не появлялась! Хорошо, ее потом видели у общаги, а то мы уже начали думать, что ты ее порешил.  

— Никто ее пальцем не тронул, просто она сама не спешила уходить, — зачем-то стал оправдываться я.  

— Ну пальцем, может, и не тронул, зато чем-либо другим — так это наверняка! — лицо алкаша искривилось в злорадной улыбке. — Иначе какого черта тебя она так волнует? Даже подошел ко мне только из-за нее! Или я не прав?  

Мне нечего было возразить, поэтому пришлось подтвердить проницательность пьяницы многозначительным молчанием.  

— А знаешь ли ты, чудило, что это дама ВИЧ-инфицированная? Она как только появилась, сразу всех известила и даже справку какую-то показывала. Мы ее не прогоняли, но и не приставал к ней никто. И зовут ее, между прочим, Муза. Муза Васильевна вроде, а может Константиновна. Сначала кликали ее Музыкой, Музкой, но прижилось более привычное и схожее по звучанию Мурка. — обросший тип сплюнул и протяжно вздохнул. — Ладно, хрен чай с ней! Больно много внимание мутной бабе уделяем. Подбрось лучше деньжат, а то сдохну в такую жарищу!  

Оглушенный услышанным, я послушно выгреб из кармана джинсов всю имеющуюся наличность и молча вручил ему. И без того прогретый воздух казался теперь раскаленным, перед глазами заплясали темные мушки, а в ушах раздался радостный, почти детский смех Алисы, оглашавший сегодня квартиру прямо перед тем, как мне выйти за порог. Наверное, из-за того, что я в мгновение ока страшно побелел, но, скорее всего, по причине моей невиданной щедрости, помятый тип дружески хлопнул меня по плечу и весело произнес:  

— Что, пора памперс сменить? Успокойся, бро, побереги нервишки, они еще пригодятся! Я ведь пошутил насчет СПИДа. Ты сам напросился. Ходишь мимо, задрав башку, никогда копейку не подкинешь, сигареткой не угостишь. Да еще Музу нашу увел с концами. Знаешь, как обидно! Но все же сдай анализы, проверься. А она еще обязательно нарисуется, причем нежданно-негаданно, когда даже имя ее позабудется. Уж поверь!  

Он положил татуированную руку себе на грудь, после чего, страдальчески сдвинув брови, заявил, что во избежание остановки сердца должен срочно идти в магазин и предложил составить ему компанию. Кивнув головой, я побрел вместе с ним, хотя выпивать не собирался. Его твердая уверенность в возвращении Музы согревала мне душу лучше всякого алкоголя. «Она обязательно объявится. Обязательно, — повторял я про себя, еле поспевая за ускоряющим шаг бедолагой. — Этот тип верно говорит — она появится самым неожиданным образом! ».  

Впоследствии время доказало правоту нашей общей с ним убежденности. Муза не раз появлялась в моей жизни самым удивительным образом и в самых разных обличиях.