Эх, были же времена!

И на старуху бывает проруха. (народная мудрость)  

Да, когда – то текли молочные реки между кисельными берегами, и две страны, догадайтесь сами какие, протягивали друг другу руки дружбы сквозь прутья железного забора, обменивались улыбками и воздушными поцелуями. Но это было давно. А сейчс, когда я пишу эти строчки, – 2006 год, и скоро будет отмечаться юбилей – триста лет начала дипломатических отношений, сношений и реверансов между нашими странами.  

«А давай – ка и я», – сказала мне Пегги, директор Русско-Американского Культурного Центра, да вы уже с ней встрчались в одной из моих историй, – « А давай – ка и я, конечно, с твоей помощью», – это она обо мне, – «прикоснусь к этому событию и оставлю там следы своих туфель 39 размера. » – « То есть следить мы будем вместе, у меня тоже 39 размер? А как, а где, а когда и почем? » – «Не почем, а по кочану. » Пеггин прекрасный русский иногда давал сбой.  

И она рссказала мне, что живет в небольшом городке на севере нашего штата – Массачусетта с поэтическим назанием – «Манчестер – у – зе Си» или, что более понятно, «Манчестер – у – Моря» или что совсем не понятно «Manchester – by – the Sea». Этот город знаменит своим «Поющем пляжем», названным так, потому что его песок сильно скрипит под ногами. И еще он красиво переливается радужным цветом при закате.  

Про этот город снят фильм «Северный Берег», который даже получил Оскара. Многие считают его самым скучным и занудным, зато другие, вероятно, жители города, безмерно им восхищаются. «Это самый замечательный, самый интересный и интригующий фильм, который мы когда – нибудь несомненно тоже посмотрим. »  

На момент написания рассказа горожан было немного, всего 5136, и у них было все что нужно для счастливой и беззаботной жизни. Полиция, пожарные, кладбище и даже Отдел канализации при Администрации города. Описывать достоинства и недостатки каждого жителя мы не будем. Нам важены только два из них – сама Пегги и ее сосед. Вильям или Билл Салтонсталл, вот его имя. Уточняю – William Lawrence Saltonstall ака Bill. Его должны знать не только соседи, но и весь город, весь штат и вся страна. Член Массачусеттского Сената, а значит сенатор, «Икона Республиканской партии», борец за гражданские права.  

И что очень важно, это был не какой нибудь замшелый консерватор. Он живо реагировал на все, что происходило вокруг, и быстро перепрыгнул со спины слона на осла, то есть превратился в демократа, потому что был против войны в Ираке. А когда узнал, что его дочь вообще лесбиянка, он открыто, во весь голос, стал поддерживать женщин, желающих делать аборты, и женитьбу всех всеми. Он с гордостью написал в «Бостон Глоб» – главной газете штата: «У меня дочь -лесбиянка и она вместе с ее партнершей создала, усыновив трех детей, счастливую семью. »  

Все, что рассказывала мне Пегги было интересно, но как – то непонятно. « Ну и причем тут твои туфли и мои ботинки 39 размеров. Я категорически отказываюсь идти на демонстрацию любитей абортов. Их участники, как правило, пожилые люди уже далеко не детородного возраста. А иметь дело с лесбиянками я стесняюсь. Иди к ним сама. »  

«Да подожди ты! Теперь самое главное! » Самым главным было то, что у Билла был папа, Леверетт Салтонсталл. Вот кто был совершенно знаменитым! Старые люди и не очень старые, конечно, его помнят. Ну а те, у которых память короткая, например, молодежь? Молодежь может поинтересоваться в Интернете или же в книге «Кто есть кто в Америке». Например, почему это одно из очень больших зданий в центре Бостона называется «Салтонсталл билдинг»? Уточняю адрес: Кембридж стрит, 100. Это почти небоскреб, 22 этажа, построенный в 1965 г. А в 69 году его назвали так в честь папы Билла, который в свое время был неоднократно губернатором Массачусеттса и еще более неоднократно сенатором США.  

Интересная подробность. В 1999 г. здание было закрыто на ремонт. Из него удалили все, что имело отношение к асбесту, и теперь в нем можно пребывать в полной безопасности. Если конечно, вы сумеете просочиться сквозь охрану. Я не сумел, хотя мне было нужно, ну очень срочно нужно посетить некое помещение, которое в этом эдании, по слухам, оличается особым комфортом. Ну и ладно, жалеть не стоит. Рядом есть вполе пригодный магазин. Но я всем советую лучше посетить Первую Церковь Иисуса Ученого. Вот там – это да! Все из черного полированного мрамора. Бесплатно и никакой охраны.  

Не обращая внимание на то, что мои мысли пошли куда то в сторону, Пегги продолжала тараторить. И вдруг я улышал « Кеннеди». Причем тут Президент Кеннеди? Он определенно не посещал «Салтонсталл билдинг». Тот был построен зачительно позже. Вообще – то, ДФК любил ходить в «Юнион Ойстер Хауз» (Union Oyster House) в центре Бостона и наслаждаться там супом из моллюсков, clam chowder, на упрощенном английском «чавдэ». Эта чавда очень вкусная и популярная. Многочисленные туристы посещают Бостон с единственной целью ее отведать, чтобы потом хвастаться. Ходила ли с ним туда его жена Жаклин неизвестно, хотя все называли его «Человек, который всюду сопровождает Жаклин Кеннеди».  

И снова, сквозь мои мысли прорезался голос Пегги – «Карибский кризис. Договор о запрещении испытаний ядерного оружия». Тут я наконец понял, что рассказ Пегги принял серьезный оборот, и попросил ее повторить все снова, начиная с упоминания о Кеннеди. И она охотно все повторила, добавив – Россия, Хрущев, Куба, ракеты и, наконец, почему – то, – кукуруза.  

Оказывается, в семье Билла ходит легенда про старшего Салтонсталла, Леверетта, которая достигла ушей Пегги. А может быть, не Пегги, а сначала ее мужа – скульптора. О нем я уже что – то где – то писал. Но это не важно. А важно то, что Леверетт и Кеннеди были близкими друзьями. И вот, как -то раз, Кеннеди попросил своего друга посетить Москву и отвезти туда свою личную перьевую ручку. Вообще – то, он и сам мог бы это сделать, но то ли он неважно себя чувствовал, известно, что у него после военных подвигов было плохое здоровье, то ли закапризничела Жаклин. А ручку необходимо было доставить в Кремль, чтобы от лица Президента Америки подписать этой самой ручкой, покрытой отпечатками пальцев ее владельца, тот важный документ, название которого наизусть по – английски произнесла Пегги: «Treaty Banning Nuclear Weapon Tests in the Atmosphere, in Outer Space and Under Water».  

«Ну и что? » – сказал я. «Big deal! Большое дело, подумаешь! » Действительно, любой сможет слетать в Москву и даже дальше, если ему оплатить расходы. А с авторучкой – то Президента! Бизнес классом! И конечно, Леверетт охотно согласился побывать в Москве. И потом, вернувшись домой, любил об этом рассказывать. Но не все. О чем – то он умалчивал. О чем? Неужели он потерял ручку? Ведь это была не какая – то шариковая дешевка, а перьевая ручка марки Sheaffer. Знаете сколько стоит хорошая ручка этой марки? А может быть... женщина?! Знаем мы эти деловые поездки. Они очень часто осложняются дополнительными, скажем так, подробностями, на которые принято намекать с некоторыми преувеличениями, но отражать их в официальных отчетах...? Никогда!  

«Теперь понятно? » – спросила Пегги. – «Понятно», – вздохнул я уныло. Она дала мне сопроводительное письмо к своим друзьям в Массачусуттское историческое общество, у нее везде были друзья, в котором было написано, что мне, имярек, поручено с целью укрепления дружбы, сотрудничества и взаимопонимания между народами попытаться расследовать чем занимался старший Салтонсталл в Кремле и что он так ловко скрыл от средств массовой информации. Далее следовала приписка, что податель письма, несмотря на его приятный внешний вид и приличное поведение, только притворяется простоватым и глуповатым, а на самом деле он такой – сякой. «Поэтому его не следует обижать, а постараться ему помочь. А уж он наверняка обнаружит что – нибудь про этого Салтонсталла, не обязательно важное, но определенно интересное и смешное. »  

Благодаря этому письму или потому – что моя обувь 39 размера уже достаточно наследила в залах Исторического общества – я был там частым посетителем, когда расследовал роль будущего Шестого Президента Америки Джона Квинси Адамса в воздвижении Медного Всадника на Сенатской площади в Петербурге, меня там встретили очень хорошо. Сразу же было устроено кофепитие, на которое был приглашен Самый Главный Библиотекарь Питер Драмми, мой старый знакомый.  

Питер знал все про все очень хорошо. Про Салтонсталла он тоже знал, но не очень хорошо и не все. Каким – то кружным путем он завел меня в большую комнату, в которой громоздилось большое количество бельевых корзин. «Это наследие Леверетта, 28 штук», – сказал Питер. – «Бумаги, бумаги, бумаги и еще какие – то предметы понятного и непонятного назначения. Мы еще их не разбирали, вылеживаются. » – «И долго еще они будут тут вылеживаться. » Я чуть не сказал «тухнуть». – « Я могу зайти попозже. Через пару недель, а? » Питер посмотрел на корзины, пожевал губами, – «Нет. Лет эдак через десять. Или тридцать. Владелец умер совсем недавно, в 1979. А сейчас у нас что? Только 2006. »  

Вид у меня вероятно хорошо отражал мои мысли и чувства. Пегги не будет ждать так долго. Да и вообще, кто знает. Перестройка, потом еще что нибудь. «Пегги! Она как танк», – сказал Питер, словно прочитав мои мысли. Он попинал ногой одну корзину, я, чтобы укрепить нашу мужскую солидарность, лягнул другую. «Советую начать вон с той. Видишь на ней написана цифра 1963. Вероятно, она означает год, и не тогда ли Леверетт был в Москве. » Вытащить корзину на свободное пространство для двух мужчин – в чем проблема? Ну да, тяжелая была вещь, и хотела развалиться. Наконец, мы сдули с нее пыль, паутину с останками мух, подняли крышку и...  

– «Стой! », – закричал Питер, – «Hände hoch, Хенде Хох! Руки вверх! То есть я хотел сказать – «Руки прочь! Hands off! » Ну конечно, здесь каждый американец – либо немец, либо англичанин, либо ирландец, либо француз, либо... Вот каким большим словарем иностранных слов я владею. Между тем, Питер метнулся куда – то в сторону, через мгновение обратно. В руках он держал медицинские перчатки. Мы одели перчатки и поочередно, очень осторожно потрогали узенький футляр лежащий сверху в бельевой корзине. «Мина! » – выдохнул я шопотом, – «Может взорваться!?» – «Сам ты..., то есть – мина! Бери и открывай! Разрешаю! ». Я дрожащими руками взял коробочку. Она легко открылась. «Шиффер», – прошептал Питер. – «Ручка, Кеннеди. Раритет. На аукционе Кристись может стоить... », – Питер взмахнул рукой и бессильно опустился в оказавшееся рядом кресло. – «Черт с тобой, подержи пока я добрый. »  

Я взял ручку, подержал ее двумя пальцами, понюхал, хотел было лизнуть, но передумал. Микробы, все – таки. Какие они в бельевых корзинах? А может сам Президент или пусть даже Леверетт ее лизали? Я вспомнил свое детство, свою ручку – вставочку, свой язык, который становился синим после облизывания пера, чтобы оно лучше писало. Уж эти школьные перья – № 86, «Уточка», кляксы, промокашки. « Мы писали, мы писали. Наши пальчики устали. »  

«Отдай мне», – сказал Питер. Я подумал, что он тоже хочет сунуть ручку в рот, но он не стал, а понес ее куда – то. – « Не вздумай зажилить, я всем расскажу. » – крикнул я. У меня был большой жизненный опыт общения с чужими вставочками. Но Питер только проворчал что – то непереводимое, то – есть переводимое, но иносказательно, и покрутил пальцем у виска. А я остался копаться в содержимом корзины. Это было долго, скучно, периодически я ходил жаловаться сотрудницам музея – они мне сочувствовали и поддерживали мои силы кофе.  

И наконец, нашел! Вот они – мои дорогие! Листочки бумаги в тоненькой папочке с тесемочками. К счастью, текст был отпечатан. И вот что я прочитал. Леверетт прилетел в Москву в составе очень большой делегации – смеси из видных демократов и республиканцев. Хитрый Кеннеди сделал это не случайно. Пусть они передерутся между собой в Москве, тогда у них не останеться сил продолжить перепалку в Вашингтоне, и ему проще будет провести договор через Конгресс. Так это впоследствии и случилось. Я не буду перечислять их имена, зачем? Очень внушительной также была делегация Англии и, разумеется, Советского Союза.  

Напряженная работа началась 15 июля 1963 г. – встречи, переговоры, споры, удары кулаками по столу, все это усложнялось непрерывным поеданием пищи и ее запиванием. Меню в записках их автора не упоминалось. Наконец к 5 августа договор был готов. Леверетт подробно описывает как их в Кремле удостоил своим посещением сам Хрущев. Читая его странички, я почему -то вспомнил картину Перова «Охотники на привале». Левый персонаж оживленно рассказывает о своих похождениях. В реальной жизни это врач Дмитрий Кувшинников и он внешне совершенно не похож на Леверетта, но если удалить с картины все и оставить только жестикуляцию, то сходство будет полное.  

Сначала был организован внушительный обед. За столом Леверетт сидел рядом с Лидией Дмитриевной – женой Министра иностранных дел СССР Громыко. Наш герой был потрясен ее знанием английского и чувством юмора. А ее муж Андрей Андреевич Громыко, Министр иностранных дел, был тоже здесь. Он внимательно на всех и на все смотрел и молчал. Конечно, за торжественным столом, уставленным тем от чего у присутствующих непрерывно выделялся желудочный сок, он не мог выкрикивать свое любимое слово «Нет! » Помните, его прозвище было «Мистер Нет». Не мог он проявить себя и как «Бормашина» – его второе прозвище. Он получил его за жесткость, непреклонность и неуступчивость в переговорах. Леверетт, беседуя с Лидией Дмитриевной, не забывал осторожно поглядывать на каменное лицо и непременный синий галстук ее мужа.  

Я думаю, что именно правильная оценка ситуации не позволила Леверетту пригласить жену Мистера Нет погулять по залам Кремля во время некоей заминки за обедом. Возможно, закончилась черная икра, а делать ерш из черной и красной икры гости поостереглись. Он пошел полюбоваться царскими сокровищами вместе с Адлаем Стивенсоном, послом США в ООН, который тоже был в составе амермканской делегации.  

Вот тут то и началось нечто о чем Леверетт впоследствии никому не рассказывал, его «тайна». Ну разве можно без присмотра отпускать куда – либо двух сверхдостойных, сверхумных и даже мудрых мужчин, которые умеют вести долгие разговоры на различные темы, но выбрать правильное направление... Это не про них. Конечно, они заблудились в залах, корридорах и тупиках Кремля. А вот взял бы Леверетт с собой не Адлая, а Лидию Дмитриевну, глядишь все бы обошлось. Уж она то наверняка была знакома с лабиринтами Кремля.  

И Бормашина не мог увязаться за ними. Ведь там был сам Хозяин – Никита ака Кукурузник. Хрущев любил общество Громыко. Синий галстук Громыко напоминал ему, как он, не галстук же, а он, Никита, стучал своим черным ботинком, угрожая показать Кузькину мать членам Генеральной Ассамблеи ООН. А Громыко сидел рядом и восторжено аплодировал. Это конечно, подрывало имедж Мистера Нет с его каменным лицом, и об этом своем бурном взрыве восторга он потом не любил вспоминать. Но что было делать? Кому – то приходится лизать перья ручек, а кому – то задницу своего хозяина. На том стояло и будет стоять человечество.  

И вот Леверетт и Адлаи лихорадочно бегают между сокровищами Кремля. Время тикает, а выхода все нет. Но американцы не были бы американцами, они всегда наход выход каким бы он не был. И вот – Ура! Они чудом, в последний момент, вбегают в Тронный Зал, ныне называемый Екатерининским. Все уже разместились за длинным столом, на котором лежат три копии Договора. Тут же сидит глава американской делегации Дин Раск, государственный секретарь. Именно он должен поставить подпись под договором. Но как? Ну чем? Где же эта ручка Президента Кеннеди?! Но наконец то Лаверетт здесь, ручка здесь, и подпись поставлена!  

А что же дальше? А дальше все шло как положено. Сначала Хрущев произнес речь. Потом был праздничный стол, шампанское, шампанское, шампанское. Радостные лица, рукопожатия, похлопывания по плечам и спинам. Были ли объятия? Не знаю. Может шампанского было маловато, да и Лидию Дмитриевну и других женщин на фотографиях я не обнаружил.  

Затем американская делегация и Леверетт с ручкой, ставшей исторической, вернулись домой. 24 сентября после продолжительных и бурных дебатов, Сенат решил одобрить ратификацию договора. Важную роль в этом сыграл Салтонсталл. Он был так активен, его речи были такими убедительными. Старался ли он загладить свой промах в Кремле? Не думаю. Зато он получил благодарственную телеграмму от Дина Раска: «Я хочу выразить свою глубокую признательность и восхищение вашим личным лидерством в содействии ратификации Сенатом Договора о частичном запрещении... »  

После этого, 7 октября Кеннеди окончательно подписал договор.  

Ну вот и вся история. Читатель может сказать, – «Ну и что? Подумаешь ручка! Подумаешь, заблудился! Не опоздал же он к праздничному столу! » Нет, не все так просто. Представте себе, дорогой читатель, вызывает вас к себе, например, товарищь Сталин и лично вручает вам ручку. После чего вы выходите из его кабинета и, не успев поменять нижнее белье, вызываете скорую помощь и принимаете позу бездыханного тела.  

А что же я. По просьбе Пегги я описал эту историю на английском, потому что никто в Историческом обществе не умел читать, и даже говорить, по – русски. Представляете, они читают Достоевского в переводе! Между прочим я как – то случайно познакомился с одной довольно молодой женщиной – никаких двусмысленныж намеков, улыбок и многоточий! Эта приятная, но немного слишком полная блондинка вполне серьезно говорила, что имеет какие – то длинные тонкие и запутанные родственные связи с несколькими президентам Америки. ДНК – видите ли. Я ей, конечно, не поверил, а упоминаю лишь потому, что она с большим увлечением читала на английском «Войну и мир» Толстого. «Ничего более интересного и увлекательного я прежде не встречала! »  

Моя английская версия рассказа была длинней этой, потому что к ней я приложил несколько фотографий происходящих событий и их описание, а также библиографию. Ну все как надо. Несколько копий я отдал Историческому обществу, одну Пегги и ей же еще одну для Билла. Все выражали благодарнисти, произносились одобрительные восклицания и обещания прочитать. Так я им и поверил! Я сам никогда не читаю свою писанину, потому что – потому что. Все не так, все плохо, скучно и требует перечеркивания и переделывания. Именно поэтому я не отдал эту историю одному приятному человеку, между прочим из России, который обещал мне поставить свое имя в качестве главного автора перед моим, а потом уже напечатать ее в журнале.  

Зато когда я пришел в Историческое общество на праздник в честь трехсотлетия начала дипломатических отношений между двумя страними, я увидел стенд. Его сделали в тайне от меня, в качестве сюрприза. Под стеклянным колпаком лежали страницы моей статьи, ручка Кеннеди и фртография, которую я нашел – момент подписания договора Президентом. За его спиной стоит Леверетт Салтонсталл. В отличие от остальных, он в белом костюме, чтобы его было легче распознать. Да вы сами можете посмотреть фотографию этого стенда. Рядом с ним две фигуры. Одна – это автор, он явно не худеникий, у полосатой рубашки длинноватые рукова. А другая – сенатор Билл в костюме с бабочкой. Он рассказывает мне, какими замечательными друзьями были его папа и Кеннеди. А еще он приглашает меня посетить MGH – главный госпиталь Массачусетта, где он был председателем попечительского совета. «Мы всегда будем тебе рады. » – «Спасибо, спасибо. Немного попозже. »  

На самом празднике было весело, непринужденно и сытно. У меня сохранилась фотография – я, опять без пиджака и галстука, а рядом, на голову выше меня, мужчина в пиджаке и галстуке. Это на тот момент – посол США в Москве. Мы оба радостно улыбаемся. Это после бутербродов с черной икрой и шампанского. Эту фотографию я на всякий случай здесь не показываю. Без разрешения на то посла, который сейчас вообще стал директором ЦРУ? Ну уж нет.  

Ну хорошо. А где же мораль этой истории? Морали нет. А совет есть – Никогда не отказывайтесь от бутербродов с икрой и коньяка вместо шампанского.  

И вот сейчас, закончив писать, я задумался. А почему, собственно говоря, Леверетт держал в секрете это свое вполне невинное приключение? Об этом он не написал. По какой же причине может человек отлучиться от еще полного едой и напитков стола? Есть такая, естественная. Она случается с каждым, это не удивительно. Но зачем потом одному, Адлаи не в счет, они с Левереттом одного поля американские ягоды, слоняться по зданию, делая вид, что тебя что – то там интересует? Но что на самом деле «интересует»? Сокровища? Да ладно! Продолжаю думать.