Пропавшее письмо

В распахнутое настежь окно одной из тысяч многоэтажек города Волгограда дул теплый мартовский ветер. За столом сидел высокий молодой человек, лет двадцати трех и что-то старательно выводил на листе белой бумаги. Это был Джек, студент медицинского института, славившийся на всю округу своими «выдающимися достижениями» в области генной инженерии и паталогической анатомии, в результате которых появились на свет престранные существа. Они были ни чем иным, как копией человека, только лишенной физической оболочки и представляющие собой эфирное тело, способное к самостоятельной мыслительной деятельности. Эти существа были двойниками преподавателей, студентов, одним словом всех тех, кто находился в этот злосчастный день в главном корпусе университета. Сначала подумали, что это массовая галлюцинация. Но нет, все оказалось вполне реальным. И скорее всего, это были материализовавшиеся, принявшие видимые голубоватые очертания, души людей. Они отделились от физических тел хозяев и приобрели способность самостоятельного существования. Факт данного происшествия постарались как можно тщательнее скрыть от общественности, дабы не вызвать лишних вопросов и ненужной шумихи. Ну, а что было дальше со всем этим делать, никто не знал, ведь выглядело это все очень странно и не здорово. К тому же уже через пару часов все новоиспеченные двойники будто бы испарились и никто и никогда больше их не видел. А может быть и видел, но молчал. По крайней мере Джек, не избавился от непрошенного гостя, который периодически доставлял ему массу неудобств.  

– Ничего не понимаю. Как моя душа может существовать отдельно от меня? Я ее вижу, слышу, но чувствую в себе странные перемены. Кажется, что я потерял половину себя. И мне так грустно, одиноко и холодно, – тараторил Джек себе под нос.  

– Что ты стонешь, – говорила ему душа, сидевшая напротив. -Ты же никогда не любил меня. Тебя привлекали только другие тела, их внешность, но ты никогда не обращал внимания на внутреннюю красоту. Когда я влюблялась в другую душу, ты просто напросто игнорировал меня. Ты глупец, но у тебя есть шанс возвратить меня в свое тело. Но для этого тебе придется очень постараться. Я хочу, чтобы ты написал исповедальное письмо той душе и человеку, которого я тебе укажу. Ты знал ее и любил в детстве, но не сложилось, ведь ты тупица. Итак, ты согласен?  

– Кого ты имеешь в виду? Я не понимаю.  

– Все ты прекрасно понимаешь, не прикидывайся.  

– Ты имеешь ввиду…  

– Да, именно ей.  

– Но это же глупо. Прошло десять лет. Она даже не вспомнит меня.  

– Вспомнит, вспомнит, пиши. И тогда ты узнаешь много нового о себе и о жизни. Это письмо цена твоего «спасения». Оно будет предназначено именно для души этой девочки. Ее глаза прочитают его, душа все поймет. Это письмо твоей души ее. Пиши, я продиктую.  

– А что будет с остальными душами, которые лишились своих хозяев? Они тоже попросят что-то взамен, чтобы вернуться в тело?  

– Это уже не твоего ума дело. Раньше надо было думать, перед тем как проводить такие опрометчивые эксперименты. Подумай лучше о себе.  

– Хорошо, я все сделаю, – ответил Джек и немедля начал свою исповедь….  

"Привет,...  

Тебе, наверное, показался странным мой поступок после двенадцати лет молчания. Но для меня он не является таковым. Все именно так и должно было быть. Предопределенность жизни в метафизическом представлении.  

Мысль о том чтобы найти твой адрес и связаться крутилась в голове давно. Но толи смелости не хватало, толи настойчивости и упорства, а, может быть, просто не время было еще. Писать, вроде бы, не понятно о чем, но если вдуматься, целый отрезок жизни прошел. Значит, есть что вспомнить.  

Странно, почему я не знал о твоем приезде в 1996 году? Помню, когда вручали аттестат в столовой, я видел преподавательницу музыки, вашего бывшего классного руководителя. Она приехала из Архангельска специально на вручение. Значит, вы были вместе с ней? Ты видела меня? Хотя, это уже не важно.  

Глава 1  

Поезд медленно продвигался вдоль перрона. В вагоне стояла ужасная жара. Джек закончил очередную главу своего письма и бережно положил его в рюкзак. Выйдя из вагона, он смачно плюнул на грязный тротуар и закурил сигарету Bond.  

– Где же эти чертовы ребята из Ульяновска? Х.. найдешь! А, вот они, кажется. Вон тот, что самый длинный, машет мне.  

– Привет, ты Джек? – спросил долговязый.  

– Да, как узнал?  

– По рюкзаку.  

– Странно.  

– Ничего странного. Пойдем, нужно сразу купить билеты на обратную дорогу.  

Джек, будучи очень суеверным и внимательным ко всяким мелочам пересчитал присутствующих. Их оказалось тринадцать. В голову сразу закрались назойливые мысли, что это несчастливое число и поэтому обязательно что-нибудь должно пойти не так. Но все это были лишь догадки, которые не давали ему не минуты покоя. Навязчивые невротические состояния мучили его и до этого, но сейчас все было настолько обострено, что каждый косой взгляд, каждое действие со стороны окружающих, казался направленным против него, и обязательно должен был обернуться чем-то негативным и страшным.  

Гостиница, в которой они остановились, была расположена прямо в центре города. Первые этажи были элитные, а те, что повыше – эконом класса. Руководитель группы распределил ребят по номерам. Джек оказался в одном номере с парнем по имени Матвей, который в последующие два месяца стал его другом и незаменимым помощником.  

Все манеры и повадки Матвея, невольно наталкивали окружающих на мысль, что он гомосексуалист. Но Джеку на это было плевать, потому что он был твердо уверен в том, что все люди равны и не стоит судить их по каким бы то ни было половым и интеллектуальным отличиям, а уж тем более сексуальным пристрастиям.  

Матвей был небольшого роста. Все время носил кепку и джинсовую куртку, а когда улыбался, то становились видны его кривоватые зубы. Это второй человек с нетрадиционной ориентацией, которого Джек встретил в своей жизни, первым был Лесик из общежития. И как бы отрицательно к нему не относились окружающие, пожалуй, он дал бы фору многим гетеросексуалам по своей смекалке и находчивости.  

Джек прилег на кровать и вдруг услышал знакомый голос. В комнате никого не было кроме него, и он сразу понял, что вновь имеет дело со своим назойливым двойником, к которому он уже успел привыкнуть и который то появлялся, то исчезал из поля зрения.  

– Все это чистейшей воды авантюра, Джекки. Тебя как пить дать обманут и нагреют на бабки. Какой к черту Лондон? Кому ты там нужен. Бери шмотки и вали, вали отсюда пока не поздно.  

– Ты меня уже достала, все на мази. Заработаю сто тысяч за полгода и вернусь счастливый и довольный. Куплю гитару, синтезатор и буду жить в свое удовольствие.  

– Ты лох. Возьми даже то, что вас отправляют без медицинской страховки, без гарантированной работы, так как виза у вас студенческая и без места определенного жительства. И самое главное, вас здесь тринадцать человек, а это плохой знак. Все говорит не в твою пользу.  

– Заткнись, – закричал Джек. Плохой знак это то, что я слышу тебя и, похоже, схожу с ума. Когда ты уже вернешься в меня обратно, достала уже нравоучениями. Что ты лезешь не в свое дело.  

– В свое, Джекки, в свое. Ведь ты это я, а я это ты. Уловил? Успокойся. Давай лучше посмотрим в окно, на этот замечательный ночной город Екатеринбург, ведь так он называется, – сказал двойник. – Посмотри сколько огней. А те окна напротив. Каждое из них живет своей жизнью, у каждого есть свой хозяин. Соседние окна никогда не видели друг друга, впрочем, как и их хозяева, а ведь они так близко. Вот так и человек запирается в своем мирке и проживает жизнь в одиночестве. Но что же мешает стать людям хоть чуточку ближе, сделать первый шаг и узнать что за пределами их вечных четырех стен. Ведь они не окна, которые даже при всем желании не в силах расширить свой угол обзора и соединиться с другими подобными, не в силах дотянуться друг до друга, почувствовать тепло и ласку, а лишь молча, мечтают и любуются тем, что им никогда не будет принадлежать. Вот так и ты гонишься за чем-то призрачным и не видишь того, что у тебя под носом.  

Джек сломя голову убегал от своего второго я а оно вприпрыжку неуклонно следовало за ним, весело напевая: "Ах, мой маленький Джекки, от себя не уйдешь, мы с тобою навеки".  

Джек хотел было что-то ответить, но двойника уже не было. Тогда он взял ручку, открыл портфель, достал рукопись и продолжил письмо, так трудно ему дававшееся, но у него не было другого выхода.  

«Добро не имело бы смысла, не будь зла…»  

Глава 2  

Летом двухтысячного года я прибыл в город герой Волгоград, где у меня началась совершенно иная жизнь. Отец встретил меня на вокзале, и мы поехали к нему домой. Дверь открыла тетя Галя – его жена. Красивая женщина лет сорока, которая с первого взгляда вызвала у меня глубокую симпатию. Она улыбнулась мне, а я в ответ, молча переступил порог, сделав первый шаг в совершенно незнакомую, но готовую принять меня семью.  

Первой из трех сестер я увидел Аню. Она заглянула в комнату, в которой я спал.  

– Привет, – сказала Аня.  

Я посмотрел на нее робким оценивающим взглядом и кивнул в ответ.  

Вот так и познакомились. Мы быстро нашли с ней общий язык. Аня была симпатичной своеобразной девочкой с длинными русыми волосами, похожей больше на отца, чем на мать. В школе училась на отлично, ездила по разнообразным российским гуманитарным олимпиадам, где занимала первые места. Жизнь ее в большей степени состояла из учебы. Никаких гуляний, компаний и пустой траты времени.  

– Чтобы достичь чего-либо в жизни необходимо учиться, но и это не самый решающий фактор, если нет у тебя человека такого, который смог бы тебя протолкнуть повыше. А так учись не учись, все одно, на месте топтаться будешь, если только не выпадет редкий счастливый билетик, который одному не миллион достается, -сказала Аня.  

– Согласен, – ответил я, хотя честно сказать был далек от таких слишком заковыристых рассуждений и думал в этот момент только о том, как бы покурить, чтобы никто не заметил.  

Вечерами мы долго беседовали с ней о жизни. Кто что любит, чем увлекается. У Ани было отличное чувство юмора и с ней было так легко и весело, что я сразу понял, что у нас есть много общего.  

Вторую, вернее третью по старшинству, но вторую увиденную мной в тот день девочку звали Вика. Она была еще совсем маленькая. Ей было восемь лет. Мы встретились с ней в коридоре. Она посмотрела на меня, поздоровалась и тут же, застеснявшись, убежала. С Викой общение наладилось только в последующие годы, ведь она еще маленькая была, и найти общие темы для разговора было сложно. Да – я испытывал тогда поистине потрясающие эмоции. Незнакомые люди, которые приходились мне родственниками, да еще какими. Да и что может быть ценнее сильных, необычных эмоций и незабываемых воспоминаний – пожалуй, ничего. Человек для того и рожден, чтобы познавать мир то сливаясь с ним в единое целое, то испытывая сильнейший диссонанс. То и другое необходимо как воздух.  

– У тебя странный акцент, – сказала Аня, когда мы сели обедать.  

– У меня странный? Да это вы говорите по-дурацки. Все акаете, а я говорю нормально, по- северному.  

– Это так необычно, увидеть друг друга. Мне семнадцать лет и вдруг я узнаю, что у меня есть брат. Я всегда мечтала об этом и вот оно, все как в сказке, сбылось.  

– А я с детства знал, что у меня есть две сестры. Вот только никогда не думал, что увижу вас.  

– Не две, а три.  

– Точно, три. Это я только сейчас узнал. Вернее этой весной, когда познакомился с отцом.  

– А я узнала о тебе совершенно случайно, когда ездила на каникулы год назад к дедушке. Там на столе я увидела фотографию какого-то парня. Моему удивлению и восторгу не было предела, когда я узнала от него, что это мой родной брат. Я взяла фотографию и долго рассматривала ее. В голове пронеслись сотни мыслей, и ни на одной из них я не могла зафиксировать свое внимание. Сидела как окаменевшая.  

– Да уж. Пойдем ка лучше, покажешь мне свою комнату.  

Детская была полна игрушек, разнообразных сувениров и картинок. На стене висела карта мира, на которой разноцветными кнопками были отмечены места, где девочки побывали. Это был довольно-таки внушительный список, так как карта буквально пестрила разнообразием цветов. На двух кроватях в ряд было усажено много кукол. Я подошел к окну. Вдалеке виднелись деревья, а прямо под окнами шла широкая дорога, которая еще находилась в стадии строительства. Вот в этой комнате девочки выросли, играли, ссорились, мирились, но без меня. Я был потерянный во времени, в пространстве жизни.  

– Эй, ты что заснул? – проговорила шепотом Аня.  

– Извини, задумался.  

Взглянув на стол, я увидел стопку фотографий, взял их и начал рассматривать. На всех снимках была запечатлена симпатичная девушка. Вот она стоит с рюкзаком, в бандане и с гитарой в руках, а вот валяется на кровати, а тут сидит с раскрашенным гуашью лицом. Это была Юля, вторая по старшинству сестра, с которой довелось познакомиться мне посредством фотографий. Она сразу же понравилась мне.  

На улице уже стемнело, солнце опустилось за кроны высоких пирамидальных тополей и меня начло клонить в сон. Я сказал об этом Ане, прилег на диван и задремал.  

Когда я открыл глаза, то увидел, что на краю дивана рядом со мной сидит четырнадцати летняя девочка. Это была Юля. Она специально приехала из детского летнего загородного лагеря, чтобы поскорее познакомиться со старшим братом. Первое что меня поразило, так это то, что она была очень похожа на мою одноклассницу по имени Марина, в которую я был в школьные годы влюблен. Особенно, в чертах лица ее, внимание привлекали глаза – они были карие, выразительные, кошачьи. Второе же, что нельзя было не заметить, ее удивительную схожесть с культовым актером Сергеем Бодровым.  

Юля была брюнеткой, с длинными, заплетенными в не один десяток дредов волосами. Это выглядело очень неординарно и необычно и вызвало во мне неподдельный удивление, которое я выразил в одной фразе: «Ух ты! »  

– Привет, я из лагеря приехала посмотреть специально на тебя. Ты такой худой и высокий.  

– Ну да, – ответил я, не зная, что сказать. Да и что было говорить, ведь мы совершенно не знали друг друга.  

В последующие годы мы стали с сестрой не разлей вода, друзьями и родными по крови и духу существами.  

Первый месяц моего пребывания в городе герое прошел у отца на квартире. Затем я переехал в общежитие. Произошло это первого августа 2000 года. Именно с этого момента я начал понимать, что жизнь в нем это нечто, кто не испытал на себе не поймет. Общежитие – вот настоящая школа жизни, где учишься терпимости, пониманию и компромиссам с людьми самых разных национальностей. Общежитие – это зеркало личности, в котором ты видишь себя таким, каким на самом деле являешься. Но об этом позже.  

Глава 3  

Общага находилась в Ворошиловском районе. Это было пятиэтажное, нет, четырех этажное здание, в котором мне предстояло прожить, как оказалось впоследствии, один год. В августе здесь было пустынно, так как все разъехались по домам на каникулы, и мне ничего не оставалось делать от скуки, кроме как читать книги и пить каждый день портвейн. Временами казалось, что я схожу с ума в тишине, которую лишь иногда нарушали приступы неконтролируемого гомерически-истеричного смеха. Дни тянулись медленно, словно затвердевающая на воздухе карамельная масса.  

Здесь у меня появился первый маленький друг. Это был мышонок, белый как снег. И что самое странное, появление его в моей комнате совпало с прочтением гениальнейшей книги Стивена Кинга "Зеленая миля", в которой у заключенного-смертника Делакруа жил в камере точно такой же белый мышонок, который являлся для него самым дорогим на свете живым существом. Вот так же и мой маленький друг, был единственным, с кем я делил свои горести и печали, одиночество и скромный паек из помидоров и хлеба. Вы спросите, почему такой скудный рацион? Очень просто. Все деньги, которые давал мне отец, я тратил на книги. Одной хватало на два дня чтения, ведь это было единственным моим занятием с момента пробуждения и до глубокой ночи. А помидоры привозил он мне с дачи целыми пакетами, и я ел их с сахаром.  

Уилли, так я прозвал мышонка, приходил в комнату по вечерам. Он был очень осторожен и всегда внимательно оглядывался по сторонам, прежде чем начать путь от щели под дверью к моей кровати, около которой его ждал ужин из корочки хлеба или в удачные дни, кусочек вареной колбасы. Я любил наблюдать за Уилли, разговаривать с ним, делиться мыслями и переживаниями, на что он мне отвечал молчаливой взаимностью.  

С наступлением темноты в комнате оживало царство тараканов. Оно открывало свои двери и выпускало на волю сотни мерзких усатых тварей, которые были готовы сожрать все на своем пути. Я невинно спал под беленькой накрахмаленной в прошлом веке простыней, и внезапно начинал ощущать, что по телу что-то или кто-то интенсивно бегает. Причем это было во множественном числе. Я в ужасе вскакивал и обнаруживал, что кровать кишит ими – этими ужасными насекомыми. Их были сотни. Эти ублюдки совершали варварские набеги на меня пользуясь тем, что я был в отключке. Колючий холодок пробегал в такие моменты по моей спине. Я вскакивал и начинал топтать этих гадов ногами, одновременно стряхивая с себя уже успевших забраться на меня тварей. В результате половина из них превращалась в мокрые рыжие лепешки, вторая же успевала съебаться по пырику в разные стороны. Но несмотря на всю мою жестокость, это не спасало меня от набегов в последующие ночи.  

Однажды, коротая один из множества длинных дней прогулкой по вечернему городу, я не успел к закрытию общежития, и мне пришлось ночевать на улице. Это было нестоящее испытание и одновременно увлекательное приключение, которое запомнилось мне на всю жизнь. Алкоголь еще бродил в моих венах, и я решил, что пойду в район, где живет отец, а это два часа ходу. Естественно, здравомыслящий человек спросил бы его о ночлеге, но я не мог себе позволить такой роскоши и решил заночевать на пустыре. Единственное, чего я боялся, так это змей. Подползет к тебе такая тварь ночью, ужалит и все, пиши пропало, будешь спать вечным сном.  

Пустырь был освещен ярким пронзительно-серебристым светом луны. Я шел, озираясь по сторонам и тщательно выбирал место, где бы можно было прилечь. Только бы на бомжей не нарваться, – подумал я. И вот, наконец, я увидел пару низкорослых деревьев, между которыми возвышалось что-то наподобие шалаша. Рядом лежало старое костровище, но вот беда дров рядом не было. Одни сырые ветки и фанера. Порывшись в карманах, я обнаружил три спички. Наломав мелкими кусочками фанеру и сложив ее вокруг обгоревшей старой головешки, я зажег первую спичку. Она ярко вспыхнула, но внезапный порыв ветра затушил и без того слабое пламя. Если не зажечь сейчас костер, то ночью придется туго. Я лег на землю и практически не дыша, зажег вторую. Пламя осветило высохший ковыль. Я медленно поднес его к фанере и та начала разгораться. Слава богу, теперь будет веселей, – подумал я. Луна медленно перемещалась по небу, и вместе с ней я неуклонно приближался к долгожданному утру. Ночь казалась вечностью, еще никогда в моей жизни время не тянулось так долго, оно будто бы застыло в мертвой точке и шептало на ухо: "Наслаждайся настоящей жизнью. Ты запомнишь эту ночь навсегда, впитав каждую ее секунду и звук". Я попытался заснуть, но это оказалось невозможным, так как все тело пронизывал дикий холод. Что за погода: днем пекло, ночью дикий холод, как в пустыне. Да еще есть неимоверно хочется. Я сидел и думал, думал и сидел и наблюдал за этой гребаной луной и, казалось, что мысли уже вот-вот кончатся, и луна свалится прямо на землю и покатится кубарем по спящему городу, освещая безлюдные улицы и дома бледным желтым светом.  

И тут в проблесках от огней костра я увидел, то чего так боялся. Это была змея. Черная как уголь, она лежала на высохшей степной траве и, не смотря на темноту, была очень заметна на этом фоне, так как ее чешуйчатая сухая кожа отражала блики костра. Думаю, это была гадюка. Она свилась плотным клубком и не двигалась, только острый как жало раздвоенный язык время от времени высовывался наружу и будто бы вибрировал с большой скоростью. Раньше, как и все, думаю, я ошибочно полагал, что именно это и есть жало, из которого эти твари впрыскивают в свою жертву яд, но потом, уже учась в средних классах школы, узнал на уроках зоологии, что это совсем не так. И что змеи используют его для отслеживания разнообразных запахов из окружающей среды и передают их затем в ротовую полость. Анализируя химический состав воздуха, воды и почвы, они могут обнаружить противника и его местоположение. И эта гадюка, наверняка знала, что я нахожусь здесь. Ну конечно, что за глупости, ведь я был прямо у костра и она чувствовала это тепло, она видела именно его и меня, растворившимся в нем. Но чего же она хочет? Просто наблюдает или думает, что я сплю, и готовит нападение. Мне стало жутко, но пошевелиться я не смел, так как она находилась приблизительно метрах в пяти от меня, и я не знал, успею ли я отскочить, не будучи укушенным. Ведь в фильмах я видел, с какой скоростью змеи делают свой смертоносный выпад, а некоторые из них даже совершают прыжок. Змея лежала не пошелохнувшись и глядела на меня, а я на нее, не в силах что-либо предпринять. В какой-то момент, я увидел, как на ее тело из травы вскарабкался жук, величиной с ноготь большого пальца руки и пополз по ней. Он был какого-то странного ромбовидного вида. Одна половина его казалась, рыжей, а другая темно-коричневой. Он подобрался практически к самой ее голове, задержался секунд на десять, будто размышляя, что делать с ней дальше и затем, уполз, словно прогулочным шагом промаршировав по всей ее длине. Дойдя до самого хвоста, он внезапно ускорился и прошмыгнул в траву. Змея не пошелохнулась. Было только видно, как туловище ее слегка поднимается от акта вдыхания. Голова этой твари была по-прежнему, повернута в мою сторону. Такого страха, как сейчас, я давно не испытывал, но это, все же был контролируемый страх, в отличие от того, который я переживал в конфликтных ситуациях с людьми. Пожалуй, хуже этого состояния, ничего в мире для меня не было. Я мог испытывать судьбу переходя реку по только что образовавшемуся льду, залезать на высокие заброшенные здания без страховок, рискуя сорваться с высоты нескольких этажей вниз, мог заходить в «дома с привидениями» на встречу духам и ведьмам, мог терпеть адскую боль и лишения. Но не мог я только одного – выдерживать эти конфликты, адские контакты с человеческими существами. В таких ситуациях я становился полностью беспомощным и терял полностью контроль над собой. В таких же случаях, как сейчас, я становился наоборот хладнокровным, как эта змея, и все действия мои были четко направлены на выживание и не подконтрольны эмоциям. Да, сейчас я испытывал страх, но это был не тот страх. Он придавал мне только большую ясность и концентрацию. И вдруг, голова змеи внезапно повернулась в сторону, и она поползла к кустарнику, медленно останавливаясь временами и озираясь по сторонам. Что? Не может быть, битва выиграна, даже не успев начаться? Неважно, не хочу сейчас об этом думать. Холодно, ужасно холодно.  

По моим ощущениям прошла целая вечность, прежде чем первые солнечные лучи начали ласкать мое тело. Я встал и направился к троллейбусной остановке. Наконец-то все закончилось. Приехав в общежитие, я забрался под простыню и моментально заснул.  

Еще одна трудность, с которой пришлось столкнуться в общежитии, так это то, что здесь не было ни кастрюль, ни чашек, ни ложек, одним словом ничего. Был только чайник, любезно предоставленный мне комендантом, в котором мне и пришлось варить картошку, яйца, а так же кипятить чай.  

Комнаты были настолько грязными, что можно было кидать окурки прямо на пол.  

А однажды отец заехал ко мне и предложил сгонять на дачу. "Там будут все: Юля, Вика, Аня», – сказал он. Я согласился.  

На даче я познакомился с соседкой Мариной. Она была достаточно полной и заторможенной, поэтому пол ее в полной мере не прослеживался, а видны были лишь русые усики над пухленькой верхней губкой.  

– Эй, губастенькая, пойдешь со мной и Юлей на берег Волги, пива попьем.  

– Ну, я не знаю, – протяжно пробубнила она.  

– Пошли, не бойся, через час вернемся.  

– Ладно, пошли.  

Я взял бутылку портвейна себе, две бутылки пива девчонкам и мы отправились к реке. Волга была настолько широкой в этом месте, что противоположный берег казался тоненькой ниточкой, опущенной на голубую водную гладь. Здесь было пустынно, и только убаюкивающий шум прибоя напоминал нам о том, что жизнь не угасла, а просто-напросто погрузилась в объятия всемогущей и таинственной ночи. Я открыл пиво и дал его Юле. Сам же не торопясь начал посасывать портвейн. Не прошло и пяти минут, как Юля опустошила свою бутылку и начала прикладываться к моей. Через десять минут портвейн закончился.  

– Вот это ты пьешь. Мне ничего не оставила, стоило только отвернуться.  

– Ха, ха, ха......, – услышал я в ответ истерический смех.  

– Что с тобой?  

– Я встать не могу, – сказала она.  

– Вот, блин, напилась, – констатировал я факт.  

Юля продолжала смеяться и уже не отвечала на вопросы. Она схватилась за живот и начала кататься по пляжу. Мы с Мариной тупо смотрели друг на друга и на нее. Смех продолжался минут двадцать, после чего наступило гробовое молчание. Стрелки часов показывали одиннадцать вечера.  

– Мне нужно еще выпить. Пошли в магазин, – сказал я.  

– Я не могу идти, – ответила Юля. А ты кто такой? Я тебя не узнаю.  

– Брат твой.  

Я взял ее на плечи и понес. До магазина было километра два, и преодолеть мы их так и не сумели. Тем более, впереди мы увидели толпу непонятных людей, что-то выкрикивающих, и решили не рисковать и не идти дальше. Сели передохнуть в канаву, а затем отправились обратно. Юля уже протрезвела и могла идти сама. Дома нас ждал грандиозный скандал, в котором я фигурировал под именем Дьявол, который прислан разрушить их семью.  

– Где вы были, – заорал отец.  

– На пляже, – хором ответили мы.  

– Так, марш в дом. Мы уже всю округу объездили. В лагере были, всех там выстроили. Вы знаете, что там трудные подростки. А если бы они на вас напали.  

– Подумаешь, ничего же не случилось, – сказал я.  

– С тобой может и ничего, а вот с девочками...  

Я замолчал и пошел с Юлей наверх.  

– Я буду спать с тобой, – сказала она.  

– Хорошо.  

Мы легли на полу, долго разговаривали и затем медленно стали погружаться в сон.  

Внезапно я почувствовал, что сестра взяла меня за руку. Это вызвало во мне легкое неудобство, которое спустя мгновение улетучилось, как и сон и сменилось радостным пониманием того, что вот оно счастье. Позже в жизни я еще испытывал такие моменты, но не более двух-трех раз.  

– Что это такое? – все же с напускным возмущением спросил я.  

– Ничего, просто так, – ответила она.  

И мы больше не сказали друг другу ни слова, пролежав так до утра. Моя детская мечта о сестре сбылась, да еще как! Ведь было теперь у меня их трое! Все это не укладывалось в голове, и я до сих пор не мог поверить в случившееся. Словно по волшебному мановению палочки все твои сокровенные желания сбылись и границы реальной жизни медленно, но верно начали проникать в мир сказки и тайны, стирая тем самым грань между былью и небылью. Часто бывает так, что сбывшаяся мечта умирает и не будоражит больше сердце искателя, но сейчас было все иначе. Моя мечта была живее всех живых и с каждым днем становилась все сильнее и чувственнее, впитывая в себе энергию молодости других душ.  

Глава 4  

Джек посмотрел на часы, стрелки показывали полночь. Пора спать подумал он. Завтра предстоит трудный день.  

Первым проснулся Матвей. Он бегал туда-сюда по комнате и насвистывал себе под нос какую-то песенку.  

– Эй, Матвей, ты что рассвистелся. Люди спят еще в это время, – пробурчал Джек.  

– Вставай лентяй. К девяти часам мы уже должны быть в посольстве.  

– Хорошо, уговорил.  

Джек нехотя встал со своей кровати и направился в умывальную комнату чистить зубы. Затем наспех погладил джинсы и рубашку, оделся и спустился с Матвеем в холл гостиницы.  

Там их уже ожидали остальные ребята.  

На улице было прохладно, моросил дождь. Возле посольства Великобритании толпились люди. Пришлось ждать около часа, прежде чем мы дождались своей очереди, и попали внутрь. Джек весь промок и проклинал все на свете. "Вот это погодка, настоящий север", – бурчал он. При входе в здание стоял металлоискатель, поэтому пришлось все выложить из карманов. Ребята поднялись наверх и оказались в большой комнате с уставленными в ряды стульями, напротив которых было окно в стене. За ним сидело три человека: консул, переводчик и психолог. Предстояло собеседование, в результате которого выясниться, кто получит визу в Англию, а кто нет. Джек сидел и ждал, когда его вызовут. Ладони от волнения покрылись холодным липким потом. Раньше такого он за собой никогда не замечал. Уже прошли практически все, а его не вызывали. И вот, наконец, предпоследней назвали его фамилию. Он подошел к окну и ответил на все поставленные вопросы. Затем возвратился в зал и стал терпеливо ждать результата. Тянулись томительные минуты ожидания.  

– Не волнуйся Джекки, виза тебе гарантирована, только вот по силам ли тебе эта ноша? Сможешь ли ты зацепиться в Лондоне, не зная языка и с такими сомнительными способностями и отношением к жизни, – послышался внезапный шепот возле правого уха Джека, от чего он даже подпрыгнул на месте.  

– Вот, сука. Чуть кандратий не хватил. Это опять ты. Не пугай меня больше так, – прошептал Джек себе под нос, чтобы никто не услышал.  

– Привыкай. Это самое безобидное, что случилось с тобой, по сравнению с тем, что ждет тебя в будущем.  

– В каком смысле?  

– В прямом. Я ведь знаю, что произойдет с тобой в ближайшие месяцы, как и годы впрочем, только вот сказать не могу. Ты сам должен строить свою судьбу без моей помощи. В противном случае ты ничему так и не научишься. Пусть это будет негативный и тяжелый опыт, но в дальнейшем он принесет только пользу.  

– Послушай, ничего ты не знаешь, – с негодованием выпалил Джек, – и никто не может знать. Отстанешь ты от меня, наконец, или нет.  

– Джек, но ведь мы же, кажется, уже договорились, с тебя письмо, с меня возвращение.  

– Да, пишу я, пишу. Думаешь так просто обрисовать все, что со мной происходило в одном письме, на это нужно время. И вообще, я уже сомневаюсь, что ты имеешь ко мне какое-то отношение, мне кажется, я просто схожу с ума и ты всего лишь назойливая галлюцинация. И, надеюсь, в скором времени, я смогу избавиться от тебя тем или иным способом.  

– Как знать, как знать. Может быть, и избавишься, но пока что это у тебя не очень-то хорошо получается. Да и подумай сам, избавиться от своей души, я думаю, не самая лучшая идея.  

– Кстати, мне пришла недавно мысль, – продолжал Джек, – что тот случай с экспериментом, был… только лишь в моем воспаленном воображении, а на самом деле ничего и не произошло вовсе. Ведь все кто был тогда там, ни о чем, похоже, и не подозревают. И знаешь, как я это понял?  

– Нет, давай расскажи.  

– В тот день все на меня как-то косо смотрели и, это дошло до меня только сейчас. Возможно, я просто свихнулся.  

– Не выдумывай, не все так просто. Говорю тебе, все происходило по настоящему, только каждый видел это по своему и ни за что не признается никому, что творилось тогда в его голове.  

– Ну да, ну да, рассказывай... Ты вернешься… Лучше бы ты убралась прочь и больше не возвращалась. Думаю, этот вариант, меня бы тоже вполне устроил.  

– Если не веришь мне и даже самому себе, можешь просто забыть эту затею с письмом. Ведь в тот день случилось нечто, что выходит за рамки обычного человеческого понимания. И не стоит тебе заострять на этом внимание, пытаясь понять что, как и почему, это бессмысленно. Ты оказался в данной ситуации неспроста, поверь мне, и теперь тебе нужно всего лишь выполнить не слишком сложные условия «контракта». Ты сможешь.  

– Не заострять внимания. Это ты хорошо сказала, делов-то, непонятно что или кто нашептывает мне всякий бред, а я всего лишь выполняю его прихоти.  

– Да. Это не так сложно. И позаботься лучше ка о себе, а другие, кто вляпался в это дерьмо, пусть думают, как выбраться из него своей головой. Знаешь, недавно в одной из газет была статья, в которой рассказывалось, что учёные собираются выращивать тело человека без головы, чтобы потом использовать его органы для замены больных органов у других людей. Интересно, будут ли их Иерархические Системы вселять в такие тела души?  

– Наверное, эти тела останутся без души … пока. Ведь они будут использоваться как расходный материал, как запчасти. Но, я слышал, уже пробовали совмещать с ними головы недавно умерших. И, есть даже такие предположения, что если к телу без головы, пришьют голову обезьяны или другого животного или человека, то в нём душа уже будет. При любой голове есть душа того, которому она принадлежала. Голова – носитель души. Чью голову привьют, той особи душа и будет.  

– И такие опыты разрешают делать свыше?  

– Об этом я ничего не знаю…  

– Для чего же они нужны? Для развития потенциала творчества? Вы хотите примерить на себе роль всевышнего?  

– Это делается для развития науки. Человеку надо попробовать свои возможности. Он многому должен научиться здесь, на земле. И, возможно, тем самым, принести пользу другим людям.  

– А разве может существовать и развиваться тело, если в него не вселять душу? Могут ли быть бездуховные тела, как роботы?  

– Выходит, что да. Если тело выращивается без головы, то это совершенно другое дело, не то, что тело с головой. Разница здесь большая.  

– И что ты думаешь, подобные эксперименты небезопасны?  

– Теперь я уже сомневаюсь. Скажи, а можно ли как-то определить такого человека, у которого отсутствует душа? Есть ли какие-то критерии?  

– На Земле все люди – с душами. Свыше не допускают такого, чтобы кто-то родился без души. Но вы влезли туда, куда не следует. А определить ты такого человека вряд ли сможешь. Ты сам оказался в роли подопытной крысы и теперь не можешь сказать, есть у тебя душа или нет, хотя кто-кто, а лучше тебя этого никто не может знать. И ты еще спрашиваешь можно ли определить такого человека?  

– Выходит, мы виноваты во всем сами?  

– По большому счету да.  

Из синей двери с табличкой "Консул" вышел молодой человек. Он начал по очереди называть фамилии тех, кто разрешение на въезд в Великобританию не получил. В их числе Джека не было.  

Через полчаса, Джек уже держал в руках паспорт, с вклеенной в него новенькой полугодовой визой. Сегодня нужно было возвращаться обратно в Волгоград, а пока оставалось время на прогулку по городу.  

Екатеринбург очень понравился ему, так как навевал ностальгию по той музыке, которая здесь была рождена и которую узнала потом вся страна. Такие группы как «Агата Кристи», «Наутилус Помпилиус», «Настя», «Чайф», «Смысловые галлюцинации» – все были родом отсюда.  

Джек сел в трамвай и поехал в неизвестном направлении. За окнами мелькали дома, магазины – в голове пронеслась мысль, что вот оно счастье. Джек хотел отыскать Уральский Политехнический Институт, в стенах которого начала существование его любимый рок-коллектив, но пока его попытки были тщетны. Выйдя на одной из остановок, он спросил местного жителя, в правильном ли направлении он движется, на что тот ответил, что УПИнаходиться совершенно в другой стороне. Джек снова сел в трамвай и поехал в обратном направлении. Выйдя на конечной станции, он оказался на краю города и решил пешком идти обратно к центру. И вот, через час пути, он увидел институт. «Нашел», – радостно воскликнул он про себя.  

Это было огромное здание, стоящее во главе улицы идущей вниз. В нем когда-то учились его кумиры, и в этих стенах родилась группа «Агата Кристи». Даже не верилось, что он здесь. Для него это место было сродни мекки и вызывало трепетный восторг в душе. Постояв некоторое время, и в полной мере насладившись видом, Джек развернулся и пошел вниз по аллее к центру города. Его ждала долгая двухдневная дорога в поезде и много интересного впереди.  

Глава 5  

Первого сентября 2000 года меня переселили из комнаты №5 в комнату №10, которая находилась точно над пятой. Она была рассчитана на троих человек и окна ее выходили в сад. Помню когда я жил этажом ниже, на окнах стояли решетки. Здесь их не было. Теперь история с тем, что в техникуме я учился среди одних парней, повторилась с точностью, да наоборот. На моем курсе в колледже было тридцать три девчонки, и я в единственном экземпляре.  

Моих новоиспеченных соседей звали Саша и Саша. Один учился на четвертом, другой на втором курсе педиатрического факультета. Оба любили выпить и покурить. В этом общежитии жили одни педиатры, мать их ети. Комната была отгорожена от кухни, так называемым, платяным шкафом. На кухне стоял потрепанный расслоившийся стол, по которому бегали тараканы. Они были здесь самыми многочисленными жителями, как я уже успел понять несколькими неделями ранее. В углу комнаты стоял старый холодильник, которому было лет тридцать. Под столом виднелась сваленная в кучу картошка и арбузы. Одним словом был полный бардак. Две кровати стояли у противоположных стен, третья у задней стенки шкафа. У окна красовался письменный стол заваленный тетрадями и разнообразнейшими книгами. Но самой большой достопримечательностью комнаты были ядовито-желтого цвета занавески, которые будоражили сознание не только обитателей, но и посетителей своим контрастом с окружающей серой массой.  

Дело подходило к вечеру, и я предложил Саньку, тот который второкурсник, выпить. Он охотно согласился. Мы взяли деньги, и пошли на набережную. В кафе, заказали по пиву, но каково же было наше удивление, когда с пивом принесли две тарелки шашлыка. Я хотел было уже сказать, что мы не заказывали его, но Снек остановил твердо и даже в приказном тоне:  

– Ешь! Не ссы!  

– Ладно, – ответил я и с жадностью начал поглощать аппетитный, еще не успевший остыть дармовой продукт. Сердце интенсивно стучало в груди в предчувствии беды, но мясцо было настолько аппетитным и в придачу бесплатным, что не возможно было не слиться с ним в единое целое. Прошло десять минут. Мы уже все съели, и вдруг подошел официант:«Выточно заказывали шашлык или я ошибся? Те люди за соседним столиком тоже делали заказ, но его им не принесли», – сказал он.  

– Да, точно, – ответили мы.  

Официант удалился. И тут мы быстренько встали и начали отступление. Из-за соседнего столика на нас злорадно косились обделенные белковой пищей двое быдланов, которых, судя по всему, мы и обули. Ускоряя шаг, мы затесались в толпу народа, где найти нас было уже практически невозможно. Вот так весело прошел первый учебный вечер студентов ВолГМУ. На этот раз обошлось без жертв и вечером в комнате №10 по улице Ким на своих казенных кроватях мирно спали трое студентов, которым предстояло провести вместе ярчайший год в их жизни.  

Утром я собрался и пошел на учебу. Всех присутствующих разместили в одной большой комнате и начали распределять по группам. Курс состоял из тридцати трех девчонок и четырех парней. Это уже позже, на втором курсе я стал единственным. Так вот, парочка девочек мне сразу же понравилась. Одну из них звали Оля К... О, как она была красива в своих огромных очках в роговой оправе. Она сидела позади меня, и желание повернуться и посмотреть на нее становилось все сильнее с каждой минутой. Длинные русые волосы, пышная большая грудь при очень стройной фигуре и осиной талии делали ее неотразимой. Плавные и неспешные движения, приятная манера речи и миловидное белое личико, с слегка заметным румянцем. Что-то было в ней такое еще и незримое, неуловимое, что сразу же поразило наповал мою падкую на красоту душу. Вторую богиню звали Наташа. Она тоже была светленькой, но совершенно другого типажа, более спортивного. Курносый носик, среднего роста, грубоватый голос. Она первая подошла ко мне и начала заигрывать, но я как всегда стал тупить.  

Тот факт, что я попал в цветник, не то радовал меня, не то нет. С одной стороны столько молоденьких симпатичных девочек, с другой – а толку? Ведь я был такой рохля, что хоть тесто из меня меси. В общем, я медленно, но верно начал превращаться в медика-цветовода.  

Вечером я лежал и думал об Оле. Вдруг в дверь постучали. На пороге стоял высокий длинноволосый парень. Он был одет в черный с заплатами на локтях пиджак и рваные джинсы:  

– Здарова! Есть халат?  

– Нет, – ответил я.  

– А у тебя, – спросил он моего соседа Санька. – Ты что там под одеялом руки спрятал, дрочишь что ли?  

– Ага. Что свой пропил? Халата нет.  

– Пошел в пизду, – сказал незнакомец, развернулся и ушел восвояси.  

Следующая моя встреча с длинноволосым незнакомцем состоялась через день на кухне. Я вышел из комнаты и увидел его, идущего в туалет.  

– О, здорово! Сигарета есть? – спросил я.  

Он достал пачку и с чувством достоинства протянул ее мне. Я взял одну сигарету и пошел на кухню не помню уже зачем, может подкуриться от комфорки. Через несколько минут появился там и он.  

– Как дела, – быстро проговорил он.  

– Нормально, – ответил я. – А тебя как зовут?  

– Иван.  

– Сколько тебя лет, Иван?  

– Двадцать один.  

– Понятно.  

– А тебе?  

– Девятнадцать, – ответил я.  

На самом деле, как оказалось позже, Ивану тоже было всего лишь девятнадцать лет.  

– Откуда ты? У тебя акцент.  

– Я из Великого Устюга. В колледже учусь на первом курсе, фармацевтический факультет.  

– А как сюда занесло?  

– Да.... отец тут живет. Дай еще сигарету.  

– Бери, сколько хочешь. Заходи в гости, если надумаешь.  

– Хорошо.  

Вот так у меня появился второй друг в этом городе, друг, который до сих пор остается на первом месте среди других.  

Напротив нашей комнаты жили трое молодых людей, обычных вроде бы на первый взгляд, но нетрадиционной ориентации, как выяснилось позднее. Когда мне это сказали, то я сначала не поверил, но потом, понаблюдав, все увидел своими собственными глазами. Двое из них были высокого роста, другой низенький и звали его ласково, Лесик. Все они имели странные повадки и, действительно, вызывали подозрение. Один красил волосы в девчачьи ярко-рыжие цвета и делал слащавенькие укладки, другой одевался в неподобающие одежды уж больно подозрительной стилистики, ну а третий и вовсе своими манерами сразу без лишних намеков давал понять, что к чему. И таких необычных, ярких впечатлений от окружающих меня людей становилось все больше и больше, что делало мою жизнь веселее и веселее день ото дня.  

Долгими осенними вечерами я сидел за изучением химии, биологии, ботаники и прочих предметов, на освоение которых уходило в среднем около трех часов в день, а на латынь бывало и все пять. Первый семестр протекал не очень весело. Еще не был установлен контакт с живым организмом по имени общежитие.  

Мама посылала мне спирт в полуторалитровых пластиковых бутылках, который мы успешно выпивали с соседями по комнате в течение недели.  

Здесь у меня появилась и первая более или менее сносная акустическая гитара – вторая в моей жизни. Сделана она была на Бобруйской фабрике музыкальных инструментов и тогда казалась мне просто образцом качества и звучания. Она верой и правдой прослужила мне все годы, проведенные в общежитии, и кто только не играл на ней. Практически все кто умел, и поэтому она постоянно кочевала из рук в руки. На ней я начал давать свои первые акустические концерты в стенах нашего общего дома. Научился, вместе с тем, как мне казалось, сносно петь и теперь, при любом подвернувшемся случае готов был горланить до утра. Визитной карточкой стала тогда у меня песня "Пират" Агаты Кристи. Взрывная, энергичная, мгновенно переходящая от умиротворенного арпеджио к экспрессивному бою. Она не оставляла равнодушными практически никого и производила эффект разорвавшейся бомбы. О, как же это было приятно петь для кого-то. Это давало ощущение полета и прилив сил. Пели тогда, да и сейчас, впрочем, все кому не лень, но я пел задорнее многих.  

Тянулись постепенно дни первого учебного полугодия. Заедала тоска по дому, маме, друзьям. Хотелось быстрее вернуться домой. Но это было, к сожалению, невозможно. Занятия проходили обычно допоздна. Один раз в неделю после них, я ходил на телеграф звонить маме. Затем покупал две бутылки Балтики девятки и шел в общагу. Таким образом, я снимал стресс после ужасной нервотрепки на уроке химии, от которой меня бросало в жар. Тогда ощущения были намного острее, живее, чем сейчас и ни на секунду не покидало чувство сказки, в которую я попал немыслимым образом. Это чувство эйфории…, может быть сравнимое с эйфорией кокаиновой… Наверняка, так оно и было.  

С отцом в первый год жизни в Волгограде мы почти не виделись. Я заходил раза два в квартал к нему на работу, но это были считанные минуты, в течение которых мы испытывали чувство неловкости от того, что нам просто-напросто нечего было друг другу сказать. Он рассказывал мне всякие байки и небылицы, в которые я по наивности своей и не опытности охотно верил. Как расценивать этот обман, больше с позитивной точки зрения или же с негативной, до сих пор остается для меня открытым вопросом. С одной стороны я получал иллюзию, дававшую мне ощущения счастья и полной уверенности в завтрашнем дне, бесплатные розовые очки, которые были подарены мне и от которых я уже не мог избавиться по собственной воле, с другой то, что это все и было всего лишь иллюзией и не более того. Иллюзией сродни той, в которую погружается наркоман, приняв долгожданную дозу опиума. Иллюзией, которая заставляет выстраивать свой собственный игрушечный мир, не имеющий ничего общего с действительностью. Тот мир, выйдя из которого либо умираешь от разочарования и неприспособленности к реальной жизни, либо остаешься существовать в реальности, находя в себе силы для переосмысления произошедшего и для использования того знания, которое досталось тебе такой дорогой ценой.  

В начале ноября я стоял на перроне вокзала и встречал поезд, на котором приехала мама. Я увидел ее выходящей из вагона и на глаза навернулись слезы, захотелось плакать от радости. Все было так непривычно: ее образ, манера говорить, одежда.  

– Ты так похож на отца, особенно с этими усиками. Когда постоянно видела тебя, то не замечала. А теперь так заметно – это было первое, что она сказала, выйдя из вагона.  

Я едва сдерживался, чтобы не заплакать и не мог ничего ей ответить. Мы молча пошли в сторону моста, за которым находилась снятая мной квартира, ставшая нашим пристанищем на ближайшие десять дней. В комнатке выделенной нам было тепло и уютно. Из окна можно было наблюдать за происходящим во дворе и любоваться дождем и листопадом, внезапно обрушившимся на спящий город.  

– Ну как там ребята – Сергей, Илья?  

– Видела. Передавали привет, – ответила мама.  

– Быстрее бы новый год. Надоело мне здесь.  

– Потерпи еще немного, скоро привыкнешь. А домой ты всегда успеешь возвратиться, если совсем уже не понравиться.  

– Я писал Сергею. Пока не ответил.  

– Ничего, они обязательно напишут тебе, не переживай.  

– Утром я уходил на учебу. Мама шла гулять по городу, закупала продукты, чтобы потом приготовить ужин. А вечером мы шли вместе гулять по Волгограду. Я покупал себе пиво и, не торопясь, посасывал живительный напиток. Мир становился солнечным и радушным, тепло разливалось по всему телу и хотелось петь и танцевать.  

Однажды, когда мы проходили около центрального рынка, мама запнулась и грохнулась на землю. Ну не так уж и сильно, справедливости ради сказать. Но увидев все это я разразился истерическим хохотом, который не мог остановить в течении ближайшего получаса. Истерику подзадоривало еще и то, что мама злилась и орала на меня, мол, что, идиот, смеешься, а я же от этого только больше впадал в истерику. Только когда мы уже подходили к дому, я успокоился. Пошел мокрый, сырой снег и тротуары, как впрочем, и все вокруг покрылось толстым слоем грязно-серой массы. Наступила зима.  

Вечера в общежитии проходили уже не так однообразно, как в первые месяцы. Появилось много знакомых. Я подружился с ребятами из соседней комнаты. Все они были любителями выпить, впрочем, так же как и я. Стены нашей комнаты украшали постеры из разнообразных журналов, с изображениями голых девушек и героев боевиков. Это смотрелось весьма экстравагантно и весело.  

Где-то в октябре, вернее в конце октября, произошло мое знакомство с друзьями Ивана. Одного из них звали Володя, а другого Евгений. Вся эта троица была до того странной, что вызывала антипатию у всего общежития, но только не у меня. Как-то вечером я зашел к Ивану в гости и увидел их играющими в «дурака».  

– Садись, Джек. Сыграешь с нами, – сказал Иван.  

– Давай.  

Я пытался обыграть их изо всех сил, но каждую игру только проигрывал и проигрывал. От этого становилось так обидно, что возникало желание послать всех на три буквы. Иван, как всегда, отпускал свои ехидные шуточки в мою сторону и наслаждался своими победами. Ребята курили одну сигарету за одной и бросали окурки прямо на пол или тушили об стол. В комнате стоял такой срач, который я больше нигде и никогда в своей жизни не видел.  

– Я хочу создать свою группу, – сказал я. Это была моя самая заветная мечта на тот момент.  

– Группу? Я играю на гитаре, хочешь спою?  

– Спой.  

Иван взял гитару и завопил что-то из Битлз нечеловеческим голосом. Это произвело на меня сильнейшее впечатление, а так же, думаю, на всех обитателей общежития находившихся в радиусе ближайших пятидесяти метров. Закончив петь, Иван отложил гитару, закурил сигарету и сказал:  

– Джек, я хочу, чтобы ты стал моим другом.  

Этот вопрос поверг меня в некое безвыходное замешательство, и я не знал, что ему на это ответить. Как это можно стать чьим-то другом по желанию. Это процесс, как мне казалось, сугубо спонтанный и не требующий каких-либо вопросов, условий и обязательств. Тогда я еще не знал, что это идея фикс всей этой честной троицы, что они помешаны на дружбе, да и не только они, а большая часть заучек-хорошистов. В последующем за мое внимание и дружбу началась настоящая борьба. Все это сопровождалось плетением интриг, сплетен и козней, что повергло меня в шок, но, не скрою, приносило массу удовольствия и интереса. Жизнь била ключом и не только.  

Медленно, но верно надвигался новый год. Я по-прежнему учил уроки и жил, по большей части, ни с кем не общаясь. В колледже, особенно нравился мне латинский язык. Я прилежно учил его и соответственно имел по нему законную пятерку. Хуже всего дела обстояли с химией.  

Погода в Волгограде была для меня не привычной. На дворе стоял декабрь, но, несмотря на все это шел проливной дождь. Было интересно наблюдать за такими природными метаморфозами.  

С отцом и сестрами я не встречался больше, а когда было совсем скучно, садился на трамвай и ехал, куда глаза глядят. Но Новый год предстояло справлять дома и это не могло не радовать меня и не придавать столь желанного оптимизма. Наконец-то близился тот заветный момент, когда я увижу снова всех своих друзей. Приезд всегда сопровождался некой эйфорией и приподнятым настроением. В голове мелькали разнообразные картины встречи, ощущение радости того, что тебя ждут и любят.  

Путь на север занимал двое суток, и это всегда доставляло массу неудобств, особенно с походами в туалет. Поэтому я ненавидел ездить в поезде. После таких поездок я обязательно болел и был на несколько дней выбит из колеи. Мои законные пять часов на перевалочной станции Москва, я проводил, гуляя по музеям и выставкам или просто по улицам, если позволяла погода. Москва не вызывала у меня особого восторга, так как я привык бывать здесь с пятилетнего возраста. В подмосковном Пушкино жила моя двоюродная бабушка, а в Москве на ВДНХ двоюродная сестра матери.  

Глава 6  

Самолет медленно катился по взлетной полосе. Трансаэро – гласила надпись на фюзеляже. Джек с волнением смотрел в иллюминатор. Сердце того и гляди готово было выскочить из груди. Турбины двигателей начинали гудеть все сильнее. Резкий рывок и самолет помчался как оголтелый. Через пару секунд он уже набирал высоту. По телу пробежала дрожь. Земля удалялась все дальше, а в голове роились мрачные мысли, по поводу того, не будет ли этот мой полет последним.  

– Уважаемые пассажиры, наша авиакомпания рада приветствовать вас на борту авиалайнера ТУ-134. Рейс следует по маршруту Москва-Лондон, время в пути три часа пятьдесят минут. Попрошу соблюдать все установленные правила. В середине пути вас ждет обед, а так же желающие смогут взять у стюардессы газеты и журналы. Приятного вам пути. Голос в динамиках замолчал, оставив пассажиров наедине с ненавязчивым приглушенным гулом турбин. Самолет поднялся над облаками. Все преобразилось и стало мизерным. Пока полет проходил над Россией, то из иллюминатора были видны леса, неухоженные заброшенные поля, все было как то серо, грязно и сумрачно. Как только граница была пересечена, то все кардинально изменилось. Ярко-зеленые четко разграниченные участки, выстроенные будто бы по линейке, ни одного заброшенного клочка земли. Все казалось будто бы игрушечным. Ниточки-реки, озера-моря. От перепада давления начинало немного подташнивать. Уши заложило.  

Внезапно за окном промелькнула чья-то фигура. Джек устремил взор в иллюминатор, пытаясь разглядеть, что это было. Ничего, кроме плавно покачивающегося крыла и облаков далеко внизу он не увидел. Самолет одиноко летел в тысячах метрах над землей и, казалось, был затерянным странником во времени, ищущим неизвестно что и неизвестно зачем. И, о боже, ужасная кривляющаяся рожа со всего размаху шандарахнулась в стекло и на секунду застыла в холодной расплющенной гримасе, то ли обалдев от удара, то ли обдумывая план дальнейших действий по проникновению в казавшийся, еще секунду назад, таким доступным объект. Кожа на ее лице имела зеленоватый оттенок, сродни тем, что бывают у больных желтухой людей. Будто бы желчный пузырь обиделся и впрыснул в организм лошадиную дозу фермента, дабы тот начал переваривать самого себя. Белки глаз были покрыты красной сеткой извилистых капилляров, впивающихся в черный как ночь зрачок, который с интересом наблюдал за происходящим в салоне. Наконец, морда собралась с силами и, сделав пару натужных движений, отлипла от иллюминатора.  

– Вы видели это, – чуть ли не прокричал Джек сидящему рядом молодому человеку. – Видели?  

– Что? – взглянув на него с недоумением, ответил он.  

– Посмотрите в окно. Вон она, кривляется и плюется в разные стороны. Она хочет убить нас всех. Она что-то выкрикивает, что-то ужасное.  

– Но позвольте, там ничего нет. Вам плохо?  

И тогда Джек понял, что там действительно ничего нет, а все увиденное лишь плод его воспаленного воображения. Он еще раз внимательно посмотрел в окно, ни-че-го, только белые кучевые облака где-то далеко внизу. Джек закрыл глаза и попытался как можно быстрее уснуть. Усталость минувшего дня дала о себе знать. Веки моментально наполнились свинцовой тяжестью, и он провалился в пуховые объятия старого седовласого Морфея. Теперь перед глазами проносились разнообразные пейзажи, моря, горы, реки и вот внезапно он оказался на вершине огромной горы, упирающейся заснеженными куполами в облака. Руки его были разведены в стороны, словно у птицы, парящей над землей в свободном полете, подбородок величественно приподнят. Вокруг не было ни единой живой души, все будто замерло в ожидании неизвестности. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом, и последние лучи освещали округу багряным холодным светом. Мироощущение приобрело сферическую форму. Джек понял, что находится внутри самого себя и все то, что он видит вокруг – это и есть он сам.  

Он представил себя маленькой песчинкой в океане сознания, одной из тех, которые в несметных количествах разбросаны по всей земле и символизируют, как ему казалось сейчас, когда-то живших на земле людей, а вернее, души, превратившиеся после смерти в кусочки никому не нужного кремния. Он понял, что все имеет свои границы и его границы находятся на расстоянии вытянутой руки и что как бы он не старался, все равно не сможет преодолеть их. Понял, что он обречен на вечное заточение, как и миллиарды других людей, в этой тесной берлоге собственного, порой саморазрушительного я. Обречен на одиночество, от которого временами разрывается сердце и хочется выть. На бессмысленность существования, в оправдание которого приходится придумывать сотни гипотез и теорий, которые в конечном итоге оказываются бессмысленным никому не нужным бредом. Творить, любить и созерцать, пока живешь рассвет встречать. Может быть, это и есть суть?  

Затем с Джеком начали происходить еще более странные вещи. Взглянув на себя со стороны, ему показалось теперь, что он одновременно и мужчина и женщина, тоесть это выглядело так парадоксально, что не поддавалось никакому объяснению. Его черты лица, тела, плавно видоизменялись, от грубо мужских, до нежно женских, так будто бы он целиком состоял из эфира. Течение мысли было свободным и ясным. В подсознании эхом звучали когда-то написанные им строки, проклинающие противоположный пол, но теперь он воспринимал их совершенно в другом свете. Он понял, что все, что им написано – написано про самого себя, про свою темную, а может быть, наоборот светлую, вторую половину, являющую собой женскую сущность. Что это не они женщины жестоки к нему, а он сам и есть та жестокость, спроецированная на объекты извне. Это не он отвергал женщин и не они его, а причиной всему было второе его я. У женщин оно являлось в мужском обличии, а у мужчин наоборот, в женском. Второе я нуждалось в полной своей копии, только материализованной в физическом теле другого человека. Но достичь этого было практически невозможно, и шанс встречи равнялся той вероятности, если бы в человека, ну, допустим, ударила молния или он полетел в космос. Но оно продолжало желать этого все с большей и большей силой. Оно было сущностью однополой любви к самому себе. Если это была женщина, то ее второе я искало и жаждало мужчину с максимально схожими с ним чертами, как внешности так и духовности. Если мужчина – наоборот. Когда "я" встречались, человек приобретал целостность, свободу и счастье, теряя при этом ощущение одиночества и незавершенности.  

Я сотни раз слышал, что женщины любят ушами, а мужчины глазами. Может быть тогда уши женщины – это уши второго я, которое не имеет до акта идентификации и слияния – глаз, и приобретает их только по ее завершении. Только за счет ушей, по большому счету, женщина ищет свою вторую половину. Глаза мужчины – это глаза второго я, которое так же не имеет до акта идентификации ушей и приобретает их по его завершении. Когда половинки находят друг друга, то в воздухе начинает пахнуть любовью. Запах и ощущение это сродни послегрозовой свежести, когда воздух насыщен озоном, а молния, поимев небосвод, растворяется в нем, став частью необъятной и единой вселенной.  

"Я твои глаза, а ты мои уши,  

Закрой свой рот глупышка  

И сердцем звезды зри и слушай".  

Мелодичное протяжное пение детским писклявым голоском, слышалось толи в голове Джека, толи доносилось из-за гор. Тут Джек проснулся.  

– Ха, ха, ха. А вот и я, Джек! Что не узнал? Перед его глазами зависла в нескольких сантиметрах все та же страшная рожа из иллюминатора, только вот теперь его не отделяло от нее толстенное стекло. – Это же я, твоя душа! Не смотри на мой внешний вид, сегодня я не в форме. Но зато тебе представилась возможность увидеть то, какой на самом деле я могу стать, если не бережно обращаться со мной. Врать, ненавидеть, завидовать, пить всякую гадость, курить, злорадствовать и многое другое. Но не волнуйся, я у тебя не такая, ты хороший малый, настанет время, и я сдержу свое обещание и вернусь к тебе. Ведь как человек может обходиться без души? Это уже и не человек вроде как получается. Не дрефь малыш, ты не один, нас трое.  

– Как трое? – подавившись собственной слюной, выдавил Джек.  

– Ты что забыл сон?  

Джек, весь покрывшись потом, стал вспоминать, что же ему приснилось. Моря, горы, голос и что-то там было еще, такое невесомое и неуловимое. Это было уже где-то рядом, и Джек практически схватил образ воспоминаний за хвост, но он на долю секунды опередил его и снова ускользнул. Нет, там определенно никого не было, только я. Нет, нет, нет, что-то скрывалось в этих двух последних коротких словах – один я...,второе я. Это воспоминание навалилось всей тяжестью непонимания и одновременно радости. Я видел во сне самого себя, только другого.  

– Да, да, да! Второе "я", второе "я"- процедила душа.  

– А разве это не ты или не я, разве это не одно и то же?  

– Нет, Джекки. Это второе "я", назовем его так для твоего лучшего понимания. Я же называю его, вернее ее ласково А… Тут в динамиках послышался неприятный режущий уши треск и пилот сообщил на какой высоте и с какой скоростью движется самолет.  

– Как? Говори громче, я не расслышал. Но перед ним уже никого не было.  

Затем донесся слегка потрескивающий из-за помех голос стюардессы: "Уважаемые пассажиры. Мы прибываем в международный аэропорт Gatwick. Через несколько минут начнется снижение. Попрошу вас пристегнуть свои ремни безопасности. Спасибо за внимание и удачного приземления".  

В салоне началось движение, все пристегивали ремни, что-то собирали, и во всем этом чувствовалось небольшое волнение. Самолет стал медленно снижаться, и вот он уже катился по бетонным плитам взлетной полосы. Из иллюминатора виднелись огромные лайнеры, непонятные надписи на английском языке и все казалось таким необычным. «Здравствуй, Англия», – прошептал Джек.  

Джек никогда не был за границей. Здесь ему казалось все таким необычным: воздух, люди, запахи.  

Группа, с которой он сюда прибыл, проследовала в здание аэропорта. Джеку невыносимо хотелось в туалет. Отыскав заветное место, которое к его большому удивлению оказалось бесплатным, он справил нужду. Туалет был чистейший. Белые стены, бумага, запах духов.  

Пройдя таможенный контроль, ребята направились к автобусной остановке. Среди них были и те, кто уже бывал в Англии и хорошо ориентировался на местности. Они знали как быстрее всего и дешевле добраться до Лондона.  

Купив билеты по двенадцать фунтов, ребята сели в автобус и поехали в столицу. У Джека в связи со сменой часовых и климатических поясов поднялась температура и давление. Он чувствовал себя просто ужасно. Автобус вез ребят навстречу неизвестности. За окнами мелькали маленькие игрушечные домики, сады, деревья, но Джеку было не до этого. Дорога длилась около двух часов, после чего путешественники оказались на центральной автобусной станции. Что делать, куда идти, зачем они здесь, бесконечная череда вопросов роилась в ищущих на свою задницу приключений, молодых горячих, головах, но естественно, об этом вслух никто не говорил.  

– Нам нужно доехать доPiccadillyCircus, – сказал один из парней.  

– И на чем туда ехать, куда вообще идти? – выкрикнула из толпы девушка.  

– Сейчас я спрошу у полицейского, где здесь остановка такси. Молодой человек догнал двух копов и на ломаном английском спросил: "Howcan I gettoPiccadilly? ". Те ему что-то ответили, и он радостный возвратился обратно. – Нам нужно обойти вокзал и с обратной стороны будет остановка. Все направились за ним.  

На обочине дороги в линию стояло десятка с два черных английских кэбов.  

– How much it cost to go to the Pickadyly?  

Таксист поначалу ничего не понял, но сообразив безвыходность ситуации, дал карту Лондона и попросил показать, куда нужно ехать. Молодой человек ткнул пальцем в жирную надпись, на что тот кивнул и открыл заднюю дверь. Внутри кэба спокойно разместилосьшесть человек, трое на сиденье по ходу движения, двое на откидных креслах спиной к водителю, один у водителя слева. Остальные сели в тот, который стоял сзади. Чемоданы и сумки растворились в салоне. Никаких дополнительных сборов за чемоданы и большое количество пассажиров водитель не потребовал.  

Что сразу бросилось в глаза, так это счетчик, который был виден над зеркалом заднего вида, и на котором уже высвечивалось два с половиной фунта. В салоне кэба было действительно много места, здесь могли бы еще удобно расположиться наши дети и бабушки. А может и кто-нибудь из близких друзей. Джек спокойно вытянул ноги и не смог достать до противоположной стенки. Он обернулся назад и понял, в чем здесь секрет, багажника у кэба попросту не было. Точнее был, но настолько маленький, что он подходил, пожалуй, лишь для инструментов, запаски и прочих мелочей. Старичок в фуражке кивнул, и мы заскользили в объезд Гайд-парка, по Холму Конституции, мимо Букингемского дворца, по Мэллу.  

Через тридцать минут, уже в конторе под названием "ТST London", которая по договору должна была обеспечить нас работой, мы увидели наших потенциальных работодателей, толи армянского, толи еврейского происхождения и светленькую девушку, которая, по-видимому работала у них секретарем. Они ехидно улыбались, разглядывая своих новых потенциальных жертв, как стадо баранов толпящихся у входной двери.  

-Так ребята, с вас по триста фунтов и завтра работа вам обеспечена, – сказал с ухмылкой один из них.  

– Триста? Вы что сдурели? Нам сказали, услуга будет стоить сто фунтов, – сказал Джек.  

– Ничего не знаю. Или давайте деньги и завтра работа ваша или катитесь на все четыре стороны. Ах, да, и квартиру ищите тоже сами. Ситуация была просто ужасной. Джек понимал, что сейчас их кинут на деньги, но все же оставалась маленькая надежда на чудо. Куда идти, если отказаться от услуг черномазых, где искать работу? Выход был один – соглашаться.  

Глава 7  

Впервые я увидел Элис в феврале 2001 года. Это была девушка с черными волосами, небольшого роста. Лицо покрывали многочисленные веснушки, которые она старательно пыталась замазать тональным кремом или пудрой. В памяти при виде ее возник сохраненный с детства образ ученицы одиннадцатого класса школы, в которой я учился. Образ красивейшего создания, копию которого я сейчас видел в ней. Помню, тогда я любовался той девушкой и просто грезил ей. Но все это были лишь мечты.  

Люди образы, люди липучки. Они появляются однажды в нашей жизни и остаются в ней навсегда. Ты не можешь дать объяснение, почему они так дороги тебе, почему они кого-то обязательно тебе напоминают, но время от времени ты невольно вспоминаешь о них.  

Сердце мое учащенно начинало биться, когда Элис приходила к нам на второй этаж. Обычно я видел ее около окна, где было отведено место для курения. Подойти и заговорить с ней, было проблематично, по причине моей природной робости и неуверенности в себе, поэтому оставалось только украдкой бросать взгляды. Позже я узнал, что к Элис наведывается здоровяк армянских кровей. Ходили слухи, что он бандит, поэтому студенты старались обходить его стороной. Как-то во время зимних каникул, когда все студенты разъехались по домам, я по обыкновению курил в коридоре и увидел его, поднимающегося по лестнице. Он вошел на наш этаж и, подойдя к двадцать пятой комнате, стал стучать в нее. Дверь открыл паренек небольшого роста. Леня, кажется, его звали.  

– Пойдем, поговорить надо, – сказал тот грозно ему. Леня вышел, и они направились к лестничному пролету. Не успели повернуть, как слышу бац, бац, шлеп... Из-за угла выбегает этот самый Леня с окровавленным лицом и пулей летит в свою комнату.  

– Эй, стой, иди сюда, – кричит ему в след обидчик и медленной неторопливой походкой направляется за ним. У меня сердце ушло в пятки, думаю, конец. Сейчас отхвачу за компанию по полной программе. Сижу и боюсь пошевелиться. А у меня еще волосы тогда длинные кудрявые были. И я решил, что лучшим способом выхода из сложившейся ситуации будет, если я отвернусь к окну, авось и за девушку прокачу. Какой мужик женщину тронет. А если он подойдет и познакомиться захочет, что я скажу? Мол, извините, оказался невольным свидетелем вашего милейшего разговора.  

Внезапно вокруг, воцарилась гробовая тишина. Все звуки, собрались в огромный рой диких пчел и в мгновение ока выпорхнули в настежь открытое окно. Я оглянулся по сторонам. Рыжий боров продолжал с бешенством стучать в дверь Лени и в эти минуты он напомнил мне актера немого кино, который с неимоверным рвением, пытался передать все свои эмоции и чувства на языке жестов. И вот, сообразив, по-видимому, что получается это у него с каждой попыткой все хуже и хуже, он просто-напросто решил взломать стену непонимания и раздавить тупицу зрителя, находившегося по ту сторону экрана. Через минуту я услышал тихое журчание воды, с каждой секундой оно становилось все более не выносимыми назойливым. Шум становился таким сильным, что в ушах начало неимоверно пульсировать и казалось, барабанные перепонки вот-вот лопнут. Я закрыл лицо ладонями. "Обезличен"- прозвучал мужской голос из леденящей кровь пустоты подсознания и шум моментально прекратился. Затем я почувствовал, что Земля живая, что она дышит. Возникло непередаваемое желание спрятаться, чтобы избавиться от всего этого, но все тело будто бы парализовало, и любая попытка пошевелиться оказывалась тщетной. Я не выдержал и начал плакать. Слезы как град капали из глаз и, касаясь пола, издавали пронзительный металлический звук, сродни тому, когда двадцати тонный пресс ударяет со всей своей гигантской мощью по наковальне. Чувство необъяснимой и мучительной тревоги, превратилось вдруг в бесконечный лабиринт из холодных и давящих стен. По телу разлилось пьянящее тепло. Что происходило дальше, я не помню, но когда я очнулся, то на улице было уже темно. Пустынный коридор освещал тусклый свет, выстроившихся в ряд лампочек. Я достал из пачки сигарету и закурил. Голубоватый дым медленно поднимался к потолку, зависал на расстоянии нескольких сантиметров от него и нехотя начинал перемещаться в сторону кухни. Так и жизнь, не успев еще набрать свои обороты, продолжала течь своим чередом. Общежитие отдыхало, но скоро здесь все начнется заново – круглосуточный хаос и бедлам.  

Шли дни, и я постепенно вливался в здешнюю жизнь. Студентов медиков можно было отнести к особой касте, уровень культурного и социального развития которыхбылгораздо выше по сравнению с другими учебными заведениями. Здесь находились люди, которые в большинстве своем, отлично учились в школе, и особенно много было таких в общежитии. Жизнь в нем представляла собой особый мир, который являлся настолько насыщенным и самодостаточным, что мог заменить целую планету. Жизнь коммуной: кого-то исключали, кто-то приходил, кто-то уходил. Постоянная смена действующих актеров с неизменными декорациями. Действительность полная интриг, счастливых и грустных минут и приключений, настоящая жизнь, в которой основополагающей составляющей была постоянная новизна происходящего.  

Восемнадцатого марта две тысяча первого года мы праздновали день рождения нашего соседа. Все напились, как свиньи и меня потянуло на приключения. Я побежал босиком на третий этаж, даже не помню зачем, и увидел там толпу ребят. Они, по-видимому, тоже что-то праздновали. Были здесь и знакомые мне лица, которыетут же предложили заглянуть к ним на огонек, что я, собственно говоря, и сделал. В комнате я увидел Элис. Она начала танцевать и заигрывать со мной. Остальное припоминаю смутно. Помню только, что отвел ее на лестничную площадку и начал признаваться в любви, неся при этом неимоверную чушь, о том, что такой красивой девушки я никогда не встречал и просто сошел с ума, впервые увидев ее. Она была поражена таким подходом и сказала, что подобного ей еще никто никогда не говорил. Еще бы. Уж что-что, а языком потрепать я умел. Мы договорились о встрече на завтра.  

Проснувшись утром, я как всегда страдал от головной боли и ужасного токсикоза. Все чаще у меня возникал вопрос, а не становлюсь ли я алкоголиком. Ведь пил я каждый день по одной две бутылке пива. Чай полностью вышел из моего рациона, как, впрочем, и вода. Теперь жизнь без спиртных напитков казалась скучной и вялой. Но стоило только запустить в свою кровь дозу долгожданных градусов, как все приобретало новый смысл и ценность. Мир казался таким сказочным и красивым. В голове витали мысли о радужном будущем, а мозги выворачивались наизнанку от дозы ранее неизвестного мне нового допинга под названием "звездная болезнь".  

С каждым днем она все больше и больше затягивала меня в свои сладострастные сети, не оставляя не малейшего шанса на побег. Полностью описать симптомы этого заболевания, даже спустя несколько лет я затрудняюсь. Оно как воздух – вроде бы есть, а вроде бы и нет. Ты им дышишь, а когда возникает желание увидеть его или потрогать, то все попытки заканчиваются неудачей. Так и здесь. Физически, вроде бы, ты здоров, а психологически превращаешься в несносного высокомерного подонка, которому плевать на окружающих с большой колокольни. И, что самое противное, когда начинаешь хвастаться своими связями, своей безнаказанностью и псевдо неповторимостью. В любой момент ты можешь взорваться и закатить истерику, постоянно не покидает ощущение эйфории ив голове никак не укладывается, что все это происходит именно с тобой. Словно ты находишься в сказке. Ты хочешь усилить это ощущение, впитать до мозга костей и напиваешься до бессознательного состояния водкой или пивом. Тебе и в голову не приходит, что все это лишь громадная иллюзия, не дающая дивидендов в будущем, а скорее наоборот, может быть очень опасной. А может быть нет? Чувства-то испытываешь самые что ни наесть настоящие. Нет – это самообман.  

Но, несмотря на происходящее со мной, именно тогда я вывел свою формулу счастья. Счастье – это когда не хочешь, чтобы сегодняшний день, да что там день – год, заканчивался, потому что там наверняка может уже не оказаться того, чем ты так дорожишь. Ты наслаждаешься каждой минутой, цепляешься за нее и молишь бога, чтобы время замедлило свой непрекращающийся бег. Смакуешь каждую секунду, мгновение. Отчетливо понимаешь, что в будущем вряд ли будет что-то лучшее и настолько приятное, пусть даже сейчас это и иллюзия. Будь моя воля, остановил бы эти счастливые минуты и зафиксировал навсегда. Но вот беда – время безжалостно и со скоростью света проносится мимо нас, оставляя в памяти лишь обрывки когда-то прожитой настоящей жизни. Не той, что поджидает миллионы у экранов телевизоров и убаюкивает своей монотонностью и спокойствием. А той, что бьет золотым ключом по голове, да так, что искры из глаз. Той, которая уносит в водоворот страстей, побед и неудач. Порой, кажется даже, что оказался в полной жопе, но проходит совсем немного времени, и ты снова сидишь на коне. Один день, как целая жизнь. Кто-то проживает в нем столько, сколько другому, и за сто лет не удалось испытать. В результате я придумал понятие "интенсивность жизни". Стать обладателем именно такой – огромное везение.  

Кто-то говорит что счастье, за деньги не купишь, отчасти это так, но все же они дают огромное преимущество. Если бы не деньги и не статус моего отца тогда, то вряд ли бы я испытал когда-либо эти наиприятнейшие годы, сравнимые с ощущением полета над неповторимой и разноцветной планетой под названием земля. Годы, лишенные забот и наполненные сто процентной уверенностью в будущем дне. Годы вседозволенности и безнаказанности. Я был подобен кошке, у которой девять жизней. Чтобы не натворил, а все равно оставался в игре. Но, безусловно, огромная роль в мироощущении была отведена людям, без которых ничего подобного я бы тоже не испытал. Здесь все получилось как-то комплексно, взаимно дополнив друг друга.  

Дома, улицы, города, которые нас окружают, не имели бы ни малейшей привлекательности и ценности, лиши их этих маленьких, вечно снующих туда-сюда человечков. Мое счастье, не возможно бы было купить ни за какие деньги, вычеркни из моей жизни сотню друзей встретившихся мне на протяжении этих безумных нескольких лет.  

Наступил вечер. Для смелости я выпил пару бутылок пива и пошел на свидание с Элис. Сердце отстукивало сумасшедшие ритмы, а мозг тем временем продуцировал любовные рифмы. Я постучал в дверь:  

– Открыто, – откликнулся женский голос в комнате.  

Зайдя внутрь, я увидел девочку, лежащую на кровати. Это была Элис.  

– Ты спишь?  

– Нет. Заходи.  

– Наверное, и не помнишь меня?  

– Почему? Помню.  

– Может, погулять сходим?  

– Пойдем.  

Пока Элис одевалась, я разглядывал комнату. Она производила приятное впечатление необычности. Две кровати были сдвинуты, а третья стояла напротив. Как и везде в общаге, комнату разделял на две части шкаф. Телевизора не было, на стене висел ковер с изображением оленей. Около двери громоздилось множество пар женской обуви и два вложенных друг в друга тазика. Чуть левее располагалось трюмо, с тройным зеркалом, на которомстояларазнообразная косметика и прочая дребедень.  

– А кто с тобой живет?  

– Викки и Аннет. Аннет появляется здесь редко, а Викки сейчас должна подойти. Ты есть хочешь?  

– Нет, спасибо.  

Кушать, конечно же, хотелось, как и всегда, но неудобно было сразу пользоваться гостеприимством. Вроде бы первый раз в гостях и сразу жрать.  

В комнату постучали. Вошел тот самый Лесик, наш сосед из комнаты напротив. Я удивился и подумал тогда, неужели они дружат, вот это да.  

– Привет всем. Покушать есть что? Весь день как собака мотался по городу. А это еще кто?  

– Джек, знакомься, – ответила ему Элис.  

Лесик сложил губки бантиком и манерно протянул руку, будто хотел, чтобы я поцеловал ее.  

– Лесик, – протяжно промяукал он.  

– Джек. Очень приятно.  

– А уж мне-то как приятно, но бывает и лучше. Садись, что встал.  

Я просто таки опешил и немного покраснел даже. Элис тем временем уже собралась, и мы отправились на первое свидание. Мое сердце уже пылало огнем любви, но не только к ней, ведь в нем поселилась и еще одна любовь. И с каждым днем она разгоралась все сильней и сильней, словно костер одолеваемый порывами ветра. Мы шли по вечерним улицам и вели непринужденную беседу, рассказывая каждый о своей жизни. Тогда даже не верилось, что такая симпатичная девушка согласилась встретиться со мной. Она была великолепна. Черный плащ, черные сапожки, черные волосы, запах духов, который я запомнил на всю жизнь. Она рассказала, что у нее есть поклонник, и им оказался тот самый здоровяк, которого я видел тогда в коридоре. Сказала, что я ей тоже очень понравился, но она не сможет со мной встречаться по той простой причине, что даже если она захочет бросить его, то ничего не получится.  

– Я познакомилась с ним случайно, на улице. Он начал клеится и я поначалу отказала. Тогда я жила у бабушки на квартире. Через неделю смотрю, он стоит у подъезда, ждет. И так каждый день. Дарил цветы, конфеты и я подумала, черт с ним, хоть и страшный, а деньги водятся. Буду встречаться. Однажды после очередной такой встречи, я лишилась девственности. Страшно было поначалу, а потом привыкла, нравиться даже стало. И вот, однажды узнала, что беременна от него. Вот это было потрясение. Аборт хотела делать, но он сказал, что не надо. Будет растить ребенка, деньгами помогать. А ведь у него жена и дети. И я согласилась. Но не мил был сердцу плод этой любви, не хотела я его и вот поэтому, наверное, и выкидыш случился. Чуть не умерла тогда. Крови река была. Скорая помощь, вой сирены. Помню только, как выносят на носилках. Тряпок окровавленных куча. Сил нет, даже глаза открыть. А в голове все кружиться образ этого маленького, не успевшего еще сформироваться человечка.  

Это произошло в душе. Я мылась, как вдруг почувствовала, вернее даже сказать увидела, что по ногам течет кровь. Это жутко испугало меня. Затем что-то шлепнулось об пол. Смотрю, а это мой ребеночек, мертвый уже. Все закружилось вокруг, я села на пол. Струя, ставшей внезапно холодной, воды, с силой била по всему телу и будто бы специально жалила миллионам своих игл, пытаясь сделать еще больнее. Я свернулась калачиком и не в силах что-либо изменить наблюдала за окрашенными в розовый цвет ручейками, стремительно бегущими в направлении водяного стока. Они уносили кусочки только что зиждевшейся жизни, а моя жизнь была расколота на две части в один момент.  

В душе меня обнаружила знакомая. Она сразу вызвала скорую помощь. Вот так вот бывает.  

Элис закончила свой рассказ, а я не мог даже подобрать слов, чтобы что-то ответить. Так мы и шли молча, пока не стемнело. С неба нам приветливо подмигивали весенние звезды, а черная ночь и юность дразнила надеждами на светлое будущее. Вернувшись в общежитие я, не раздеваясь, как, впрочем, в большинстве случаев в последнее время, плюхнулся на кровать. Санек как всегда храпел и это сильно действовало на нервы, но стоило только посвистеть, как все прекращалось. Закончился еще один удивительный день моей жизни.  

Глава 8  

Джек с Матвеем и еще тремя девушками из группы вышил на одной из станций метро восточного Лондона. Английская подземка разительно отличалась от русской. Никаких потолков украшенных мозаикой, никакой роскоши. Только некоторые из них могли похвастать тематической росписью на стенах или футуристическими композициями из алюминия. Сойдя с эскалатора, пассажир оказывался на станции без архитектурных изысков, единственным скромными украшениями которой являласьреклама. Сплошной бетон и металл. Метро столицы представляло собой разветвлённую сеть с кольцевой дорогой и достаточно большим количеством прямых веток. Здесьбылиитоннели, уникальные по форме и размерам, где курсировали лишь пассажирские составы определённых габаритов. Например, вагоны поезда, перевозящие пассажиров по линии Piccadilly, представляли собой не высокие вагончики, имеющие округлую форму крыши. А чтобы люди не наклоняясь, могли заходить и выходить, верхнюю часть дверей тоже сделали изогнутой. Войдя внутрь вагона на одной из таких станций, Джек даже задел головой потолок, так как был достаточно высокого роста. Несмотря на минимализм, метро Лондона являлось весьмаудобнымсредством передвижения для поездок в любое место города. Ведь попасть в центр Лондона наземными видами транспорта было гораздо сложнее из-за постоянных заторов на его узких улицах. Здесь, как ни странно, можно было увидеть различные слои населения, от бедных, до солидно одетых людей. Станции столичной подземки находились на значительном расстоянии друг от друга, но для туристов такая ситуация дискомфорта не создавала, потому что в пределах досягаемости метрополитена располагались все главные достопримечательности города – архитектурные сооружения, музеи, исторические места, отели, крупные торговые центры и вокзал. И еще один факт, который сразу вызывал удивление, так это то, что глубина метро была довольно таки небольшой.  

Как-то Эмма Кларк, диктор лондонского метро, пошутила: «Гражданин в чёрном костюме, не делайте вид, что спите! Мы знаем, похотливый маньяк, что вы рассматриваете грудь девушки напротив! ». Что повергло пассажиров в гомерический смех. Метро Лондона перевозит немало народу и шутка, сказанная наобум, почти всегда достигает цели, или, хотя бы, заставляет соседей по вагону подозрительно переглянуться. А в поездах, курсирующих по эмигрантским пригородам столицы, можно услышать классическую музыку, которая якобы способствует сокращению числа правонарушений.  

Интервал между поездами был очень велик, и можно было прождать его минут десять или пятнадцать даже. Если бы в Москве так обстояло дело, то подземка сразу же переполнилась от постоянного пребывающего народа, и началось бы второе кровавое воскресенье. Цена билета варьировала в зависимости от зоны, в которую ты направлялся. Начиная от одного с четвертью паунда до трех с половиной. Много путей находилось над землей. При входе в метро можно было взять бесплатную карту, в которой содержалась вся необходимая информация для передвижения по нему.  

– Мы должны подняться наверх и там ждать Алана. Он обещал квартиру, где мы будем жить, – сказал Матвей.  

– Ну, так пойдем.  

Мы начали продвигаться в сторону эскалатора. Вокруг можно было увидеть все далеко за пределами станции, так как стены в привычном их понимании, заменяли огромные стекла. Оказавшись наверху, мы направились к выходу. Там насуже встречал Алан. Внешность этого человека являла собой довольно таки подозрительный образ, поэтому появился повод для беспокойства.  

– Здравствуйте, ребята. Жилье будет стоить тридцать паундов в неделю с человека. Пойдемте к машине.  

Мы вышли из метро и нашему взору открылся Восточный Лондон. Большинство людей вокруг были чернокожие: индусы, негры, арабы. В ноздри сразу же ударил странный запах, специй что ли, от которого начало подташнивать. В памяти Джека сразу же промелькнул образ индуса Балы, жившего в их общежитии. Когда тот готовил на кухне, то запах был сродни тому, что ощущал он сейчас.  

Женщины в черных паранджах, вызывали чувство страха, в виду случившихся на днях пары терактов в лондонском метро. Они были повсюду. Возникало такое чувство, что ты оказался то ли в Индии, то ли в одной из арабских стран, а может быть вообще в Африке. Вдоль улиц располагалось огромное количество магазинов, лавок, торгующих всем, что душе угодно. У входа в метро околачивались двое афроамериканцев. Они подходили к людям, направляющимся внутрь, и что-то предлагали. Вели они себя очень активно и по их манерам и жестам, можно было с легкостью проследить родство обезьяны и человека, описанное в теории эволюции Дарвина.  

Тротуары были выложены добротным, отшлифованным почти до блеска темным кирпичом. Можно было с легкостью лечь на него, поваляться и не обнаружить затем на одежде ни единой пылинки. Видимо мостовую мыли каждый день.  

Мы загрузили свои сумки в низкопосаженную красного цвета легковушку, которая была настолько тесной, что в неепоместилось только три человека, я с Матвеем и еще одна девушка. Двое других остались ждать, пока мы доедем до места назначения, разгрузим вещи и затем, Аланвернется за ними.  

Спустя пятнадцать минут виляний по лабиринту лондонских улиц, мы подъехали к двухэтажному дому. Фасад его был огражден на половину поломанным забором. Около двери стоял огромный бак с мусором, на земле валялись части разобранного дивана. Дверь вообще была не заперта и, толкнув ее, мы очутились в крохотной прихожей с двумя входами. Первое впечатление оставляло желать лучшего.  

– Слева живут китайцы. Ваша справа, – сказал Алан, указывая на обшарпанную, с выбитыми наполовину стеклами дверь. За ней находилась длинная лестница, ведущая в наши апартаменты.  

Итак, квартира располагалась на втором этаже и по площади и обстановке была похожа на малогабаритную трех комнатную брежневку. Две маленькие спальни, одна большая комната, кухня и туалет, совмещенные с ванной. На кухне висел нагреватель для воды, который, как выяснилось позже, не работал.  

Джек бросил вещи в угол большой комнаты и завалился на диван. Вскоре подъехали оставшиеся около метро девушки и заняли понравившиеся места. Аня и Лера, ту комнату, что возле кухни, а Лиля напротив ванной.  

– Матвей, как зарядить телефон? Здесь розетки с тройным штекером, – спросил Джек.  

Матвей в это время находился в ванной и, по-видимому, ничего не услышав, из-за журчания воды, не ответил. Тогда Джек взял вилку изасунул ее в третье гнездо, находившееся снизу по отношению к первым двум отверстиям. Это было заземление, блокировавшее основные входы, но после проведенной манипуляции зарядка от телефона с легкостью вошла в них. "Голь на выдумки хитра", – весело воскликнул Джек и отправился на кухню. Там было шаром покати: ни ложек, ни кружек, ни тарелок. Только одна грязная кастрюля стояла на полке над плитой. Джек достал из пакета консервы, открыл их и приступил к трапезе. Через несколько минут из ванной вышел Матвей, волосы которого были взъерошены как у цыпленка. Пора и мне помыться, подумал Джек.  

Вода медленно наполняла ванну. Она лилась из двух кранов, что было не обычно. Странная традиция у англичан, делать отдельные краны для горячей и холодной воды. К тому же зачем в каждой раковине пробка? Неужели они набирают воду и только затем уже умываются, а может быть еще и зубы чистят и бреются в той же самой воде? Джек разделся и погрузился в блаженную светло голубую жидкость. «Странный цвет – очень не естественный, – подумал он. – Может быть, они ее озонируют или еще что? » Внезапно дверь открылась и в комнату проскользнула Лера. Она без всяких предисловий скинула свой халат и пристально посмотрела на Джека, как будто ожидая от него дальнейших действий. Она была хороша собой: высокого роста, красивые длинные ноги, большая пышная девичья грудь. Джек обалдел от такого неожиданного поворота событий. Лера подошла ближе и, нагнувшись над ним, поцеловала в губы. Ее грудь нависала над наполненной до краев ванной, едва касаясь поверхности воды сосками. Джек положил правую руку девушке на спину, а левой прикоснулся к пышущей жаром розовой щеке. Все на минуту будто бы замерло и чувствовалось лишь взволнованное, обдающее теплом лицо, дыхание. Джек плавно переместил ладонь со спины Леры на ее грудь и как бы пытаясь понять, сколько же она весит, сделал несколько плавных покачивающих движений вверх вниз, одновременно слегка сжимая грудь в кисти. Она была упругой и теплой. Затем взяв двумя пальцами сосок, он начал массировать его. Лера чуть слышно постанывала. Она шагнула в ванну и, раздвинув ноги, села на Джека. Возбуждение нарастало. Джек взял Леру за бедра и, немного приподняв, ввел окаменевший член в пышущую жаром вагину. Два тела слились воедино и плавно, едва покачиваясь, начали танцевать томный вальс любви. Как было приятно ощущать, что ты не один. Что у тебя появилось продолжение в виде живого человека, способного принести столько сладострастия и ласки. Человека, который хоть на время стал частью тебя, твоей плоти и разума, словно божественный скульптор, произведя пару волшебных па, превратил твой член в существо женского пола, которое величаво возвышалось теперь над тобой и символизировало образ грации и совершенства. Шум выплескивавшейся на пол из ванны воды, заглушали с каждой секундой усиливающиеся стоны Леры. Молодость веела свежестью. Джек приподнялся и начал языком ласкать намокшие затвердевшие от возбуждения соски. Он слегка покусывал их и, не удержавшись в один момент, сжал зубы так сильно, что из груди выступила капелька крови. Девушка вскрикнула, но не в силах остановиться, продолжала движение к столь долгожданной и уже неминуемой развязке. Джек, почувствовав во рту сладковато-солоноватый вкус крови, увидел, как она медленно начала сочиться из пораненной бархатной плоти. Сначала он испугался, но потом просто слизнул ее. Кровь по-прежнему продолжала идти. Тогда Джек, обхватив губами окаймленный розовым ореолом сосок и начал жадно сосать его. В нем проснулись в этот момент потаенные под грудой разума животные инстинкты. Он подумал, что видеть и предвкушать куда приятнее, чем ощущать непосредственную близость. Бесспорно, сейчас ему было очень хорошо, но он многое бы отдал, чтобы стать сторонним наблюдателем этой сцены, поимев возможность смаковать каждую секунду происходящего и любить, любить глазами. А движения все ускорялись и ускорялись. Это уже мало чем напоминало медленный танец, а скорее походило на скачку на молодых необъезженных жеребцах. Лера внезапно вздрогнула всем телом. Гремучая смесь боли и наслаждения овладела ей с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Она откинулась назад и грудь представлявшая секунду назад два аппетитных сферических персика чудесным образом превратилась в плоские округлые диски, с розовыми площадками посередине, которые уютно расположились в пространстве между третьим и седьмым ребрами. С каждым толчком грудь грациозно-волнообразными движениями перемещалась снизу вверх. Джек протянул вперед руки и, сжал ее, уткнувшись при этом в живот девушки. Он, что есть силы, сделал последний толчок, как будто пытаясь выбросить всю накопившуюся за последние недели энергию, и по всему телу разлилось райское блаженство. Тело передернулось в нескольких компульсивных судорогах и теперь уже обессиленный, но счастливый, он слушал как пульсирует ее сердце, каким-то образом, оказавшееся в животе. Девушка тем временем громко вскрикнула и словно дикая кошка, полоснула по спине Джека своими острыми коготками, будто бы пытаясь оторвать от него хоть маленьких кусочек плоти.  

Во дворе слышался смех детей, живущих, по-видимому, в соседнем доме. Воздух был свеж и наполнен ароматом цветов, растущих на придомовой территории. Лера улыбнулась, посмотрев с ласковой улыбкой в голубые глаза Джека и, поцеловав его в губы, отодвинулась к противоположному краю ванны, держа при этом правой рукой его обмягший член.  

– Тебе понравилось, – спросила она.  

– Да. Это было великолепно.  

– Хочешь, я сделаю тебе еще кое-что?  

Джек ничего не ответил, а просто пристально взглянув на нее, кивнул. Она набрала полную грудь воздуха и погрузилась под воду.  

Взяв пенис Джека в рот, она начала сосать его. Когда у нее заканчивался кислород в легких, она выныривала, отдыхала несколько секунд и продолжала снова. Чувствительность Джека была уже притуплена, и он кончил второй раз только спустя двадцать минут. Этот момент в ванной он запомнил на всю оставшуюся жизнь. Все произошло так быстро и без слов, прилюдий, ненужных па и комплиментов. Так, словно ураган ворвался в неплотно закрытое окно ванной и разметал все принцыпы и условности, останавливающие человека от необдуманных поступков.  

Прошло несколько дней, а обещанной работы так и не было. Джек целыми днями валялся на диване и лишь изредка выходил на улицу. По утрам его будила музыка, доносившаяся из машины развозившей мороженое. Он вставал, чистил зубы, а затем читал газеты, которые давались ему с большим трудом, так как он не понимал процентов семьдесят того, о чем там было написано. Постоянный голод и чувство беспомощности постепенно делали свою работу – Джек начинал всех ненавидеть.  

В те дни, когда они слонялись по улицам Лондона в попытках найти хоть какую-нибудь работу, он словил себя на мысли, что его тошнит при одном только виде негров или индусов. В нем начали просыпаться неведомые древние инстинкты, которые подавляли интеллектуальные и морально-этические соображения и правила, вырываясь наружу все сильнее и сильнее. Идеи национализма не казались ему теперь такими уж глупыми и жестокими. Он почувствовал на своей шкуре, что такое зов крови и как сложно справиться с неконтролируемой агрессией, от которой начинает ломить мышцы.  

Однажды Лера попросила Джека залезть на чердак и спрятать там водку и сигареты, которые они привезли с собой для того чтобы продать здесь. Ведь цены на алкоголь в Англии, были раз в пять больше из-за госпошлин. Таким образом, государство пыталось снизить, и небезуспешно, потребление спиртных напитков и сигарет, одновременно получая неплохую прибыль в казну. Водки было около десяти бутылок и не хотелось, чтобы какой-нибудь китаец украл ее в их отсутствие.  

Джек подставил стол прямо под входную крышкулюкана чердак и, взобравшись на него, попытался открыть ее. Крышка не двинулась с места. Тогда он заглянул в щель между двумя досками и увидел, что причиной всему был огромный сундук, стоявший прямо на ней. «И кому только в голову пришло затащить такую громадину наверх», – злобно процедил он сквозь зубы, как его взгляд вдруг упал на одну из досок, из которых был сделан люк. Она разительно отличалась от других и была покрыта толстенным слоем смолы, через которую отчетливо виднелась выгравированная большая надпись: "Isabella". Джек прочитал надпись вслух и посмотрел на Леру. Та только в недоумении пожала плечами.  

– И что это означает?  

– Судя по всему чье-то имя. Может быть бывшей хозяйки этого дома. Я не знаю.  

– А может быть там клад наверху спрятан? Зачем иначе сундук на крышку поставлен?  

– Да брось ты! Наверняка какой-нибудь идиот, который жил здесь до нас мучился от безделья и решил пошутить, затащив его туда. А сам вылез через крышу.  

– Нет! Он там явно неспроста стоит.  

Джек сбегал во двор и, найдя там железную палку, вернулся обратно. Засунув ее в небольшую щель между досками, он со всей силы дернул ее вниз, при этом практически повиснув на железяке.  

– Может быть, не стоит этого делать, – с мольбой в голосе прошептала Лера, но было уже поздно.  

Послышался громкий треск и Джек, едва успев сообразить, что падает, с грохотом приземлился на пол. Через секунду комнату наполнило рыжее облако пыли, вывалившееся из отверстия, образовавшегося в потолке. Прокашлявшись, Джек снова взобрался на стол и попытался просунуть голову на чердак, но у него ничего не вышло. Дыра была слишком мала. Тогда он схватил еще одну доску и без особых усилий оторвал ее. Затем, просунув руки в отверстие, не без труда, отодвинул сундук. И вот, наконец, путь был свободен. Оказавшись на верху, Джек увидел множество старых вещей. Все они были покрыты таким толстым слоем пыли, что казалось, будто бы здесь не был никто лет сто. В углу стояли большие часы с золотистым маятником, который как ни странно двигался. На циферблате черной краской были нарисованы большие римские цифры. Джек медленно подошел к часам и с удивлением наблюдал, как большая минутная стрелка медленно подползает к цифре три.  

Чердак скорее походил на комнату. Посредине стоял массивный стол красного дерева с десятком выстроенных вокруг него вращающихся стульев. На нем лежали какие-то потрепанные книги и журналы, пара кружек и компас. В правом углу комнаты находился миниатюрный камин, возле которого расположилось кресло-качалка, а у противоположной стены стоял рояль.  

В дальней части комнаты слева, находился низкий длинный буфет с застекленными дверцами, зеркалом и резными полками с медными ограждениями, в котором ровными рядами расположилась посуда, стаканы для вина, бутылки и другая утварь.  

Идя по чердаку, Джек заметил, что вокруг царила гробовая тишина, и не было слышно не только шум с улицы, но даже звук его шагов, казалось, растворялся в леденящей душу пустоте. Джек хотел было что-то сказать, но звук, сорвавшись с губ, будто бы провалился в ватное облако, внезапно подхватившее его и унесшее далеко за горизонт. Джек снова взглянул на часы и увидел, что они показывают ровно четверть двенадцатого. Внезапно пол под ногами начал будто бы покачиваться. За окном послышался едва различимый шум то ли ветра, то ли воды. Джек неуверенной походкой подошел к окну и распахнул ставни. Его удивлению и страху не было предела, когда он увидел, что на него движется огромная волна. Он едва успел отскочить в сторону, как она шандарахнулась о стену и соленые брызги оросили все, что находилось внутри. Вместе с брызгами в комнату ворвались и пропавшие звуки. Все теперь будто ожило и заговорило. Слышался скрип половиц, не утихающий шум воды, дребезжание, откуда-то появившейся над столом, хрустальной люстры, которая ко всему в придачу еще и ярко освещала все помещение.  

Джек обернулся и увидел, что отверстия в полу уже не было! На этом месте стоял огромный железный сундук, который еще пару минут назад, так не хотел пускать их наверх. Джек попытался его отодвинуть, предположив, что он просто напросто передвинулся, в результате непонятно откуда появившегося движения вокруг.. Но сделав это увидел, что под сундуком вновь лежали крепкие деревянные половицы. Тогда он схватил один из стульев и начал колошматить им по полу, в попытках выбить половицы и спуститься обратно. Но все оказалось напрасным. После нескольких ударов стул разлетелся в щепки. Джек в бешенстве швырнул оставшуюся в руках спинку об стену и, схватив другой, начал все заново. Результат был тем же. Джек сел на пол, едва переводя дыхание:  

За окнами, по-видимому, была гроза и яркие вспышки света, проникая и в без того освещенную комнату, делали ее еще ярче. Но раскатов грома не было слышно, их, наверное, перебивал оглушающий шум воды.  

– Рад приветствовать тебя на борту корабля Isabella, мой дорогой друг, – послышался голос со стороны серванта. Джек поднял глаза, и увидели в кресле качалке мужчину. Он был весь в черном. На голове была надета треуголка, с засаленными, загнутыми внутрь полями. Высокие кожаные сапоги с ботфортами, белая, если так можно выразиться, рубашка и длинный сюртук с позолоченными пуговицами. Штаны поддерживал широкий ремень. Лицо мужчины показалось Джеку знакомым, но он никак не мог вспомнить, где его мог видеть.  

– Кто вы? – в недоумении спросил Джек.  

– Разве ты не узнал меня? Каждый раз при нашей встрече ты задаешь мне один и тот же вопрос. Я могу назваться любым именем. Например, Уилл. А? Как тебе? Но это не меняет сути вопроса. Как бы меня не звали, и как бы я не выглядел – это лишь иллюзия, созданная твоим воображением и несовершенными органами чувств. А, может быть нет? Попробуй задать этот вопрос своему сердцу. Оно уж наверняка все знает. К сожалению, Господь не наделил его языком, но зато подарил способность чувствовать.  

– Так это опять ты? Что здесь происходит?  

– Тебе видней, Джек. Кому как не тебе знать, что творится с твоей душой. Ведь я слыхал, чтоона имеет такую престраннейшую способность, переселяетсяиз тела в тело и брать образ того, например, кем была сто лет назад. Вследствие этих перемещений во времени и пространстве и возникают необъяснимые явления. Твоя Душа – беглец. Она сбежала от своих двух оставшихся в заточении товарищей и решила покутить.  

– Опять ты издеваешься и извергаешь эти идиотские шуточки. Каких еще товарищей? Нет, все со мной ясно, я съехал с катушек. Я больше не могу так. Ты меня уже достал или достала, эй, как тебя там?  

– Заткнись и послушай. Очень давно, когда человека не было еще и в планах, на земле жили "боги". Одного из них звали Хардис. Это был высокий стройный юноша. Он безумно любил богиню по имени Лавия и любовь их была чиста и взаимна. Но однажды Хардис увидел Лавиюс другим. Парочка мирно прогуливалась по райским садам и о чем-то беседовала. Сознание его тогда затуманилось, и коварное воображение дорисовало, может быть, вовсе и не существующие элементы представшей ему картины. Он дождался вечера, пробрался в опочивальню Лавии и задушил ее. На следующее утро, придя в себя, он не мог поверить в случившееся. Верховные боги недоумевали, как такое могло произойти среди них, совершеннейших из существ, предназначение которых творить только добро. На их памяти был только один подобный случай, когда юноша по имени Диавол нарушил все каноны и правила, установленные в божественном царстве, и за это был изгнан в пустыню Адиус. Хардиса ожидала та же участь, но посовещавшись, боги придумали наказание куда страшнее. Они заточилиеговновомсвоемтворении, именуемом "человек". Отныне Хардис был обречен на вечное одиночество. Погруженный в кромешную тьму и сырость он не мог ни видеть, ни слышать, ни ощущать запахи и вкус. Он мог только чувствовать. Багряные закаты, райские птицы, утренний аромат роз, сладостный вкус поцелуя – все это осталось в прошлом. Лавию же боги воскресили и, покидая землю, тоже оставили среди людей. Поначалу они хотели, чтобы она ушла в поднебесную вместе с ними. Но Лавия так сильно любила Хардиса, что, несмотря на то, что он жестоко поступил с ней, осталась, чтобы быть рядом с ним. Она понимала, что он по-прежнему так же сильно любит ее и совершил тот поступок только из ревности и собственной глупости. Ведь любовь такая коварная штука, что легко можно потерять голову и любить и ненавидеть одновременно.  

– Да, наверное, это будет правильно, – сказали они. Ведь без нее люди будут просто-напросто обычными растениями, бессмысленно влачащими существование, которое в конечном итоге закончится банальной смертью. Хотя, смерть сама по себе всегда банальна. А Лавия будет освещать их мир красотой и лаской, наполняя молодые и стареющие сердца живительной влагой. Так Лавия распрощалась со всем тем, кто ей был дорог, и осталась на земле. С тех пор Хардис как слепой котенок ищет Лавию, чтобы извиниться перед ней и начать все с начала. Он чувствует, что Лавия где-то рядом, снова живая и вечно молодая. Но так сложно отыскать ее на такой огромной планете. И в те моменты, когда она находится на расстоянии вытянутой руки, он начинает изо всех сил стучать в груди человека, пытаясь безмолвно прокричать ему, что вот она, вот моя ненаглядная Лавия. Тебе только стоит хоть чуточку приоткрыть дверь в свое сердце, и она войдет в него. Но люди не всегда способны понять и услышать его, не редко руководствуясь более привычным здравым смыслом. Но когда это все же происходит и человек, может быть даже не осознавая, идет дорогой, которую ему указывает сердце, Хардис и Лавия встречаются. И тогда им становятся не страшны ни тьма, ни боль, ни голод. На земле так много людей и у каждого из них есть своя единственная и неповторимая Лавия. Так сложно отыскать ее среди миллионов глаз, лиц и улыбок, не зная даже, как она выглядит, слушая при этом лишь свое сердце, чувствуя им. Но разве это не стоит того. Разве любовь не пожертвовала собой уже когда-то ради тебя, приговорив себя на вечную жизнь вдали от родного дома. Джек стоял и слушал Уиллас открытым ртом. Теперь он уже окончательно запутался и все это ему напоминало дурной сон, со множеством непонятных развязок и направлений, которые все время сменяли друг друга и перетаскивали его от одного пункта назначения к другому. Ну что ж, – подумал он, – значит судьба. А раз уж все это имеет место быть здесь и сейчас, хотя, в этом я тоже сомневаюсь, то следует хотя бы разобраться до конца в происходящем.  

– Значит, как нет на земле людей безгрешных, так и боги не могут быть святы?  

– Выходит что так.  

– Зачем же боги создали людей?  

– Все живое во вселенной должно иметь свое продолжение, а иначе жизнь теряет смысл. Для них это был один из этапов существования. Вряд ли они сами смогли бы дать четкий ответ на этот вопрос. Просто так было нужно. Течение жизни происходит в независимости от желания или нежелания населяющих ее обитателей и в независимости от их осознания и воли. Они являются лишь сторонними наблюдателями, которые открывая глаза, просыпаются и с интересом наблюдают за происходящим вокруг, а затем, когда устают от всего этого, просто закрывают их и засыпают. И это происходит вечно, как бы по кругу. Жизнь сравнима с рекой, которая течет в определенном направлении не задавая лишних вопросов и, соответственно, не получая глупых ответов. Она в конечном итоге сливается с морем и растворяется в нем. Море – это ее продолжение. Море же со временем превращается в пар, пар в дождь и все начинается заново. Так и люди просто-напросто являются продолжением бога, поэтому-то и говорят, что бог живет в каждом человеке.  

– Очень интересно. Откуда же ты все это знаешь? Уж не знаком ли ты лично со всевышним.  

Уилла, по-видимому, позабавил этот вопрос, и он громко рассмеялся.  

– Возможно, возможно. Но в таком случае знаком с ним и ты.  

– Что за ерунду ты несешь, – вспылил Джек.  

– Ах, святые угодники! Как все банально! За что мне такое наказание в тысячный раз объяснять одно и то же. Вот так всегда и бывает, что человек не может узнать самого себя со стороны. Самое смешное, что он даже и не пытается этого сделать. Он теряется в каждодневной суете и не видит ничего дальше собственного носа или в лучшем случае асфальта под ногами. А разве сложно просто поднять голову и посмотреть на вечернее небо. На звезды, которые весело подмигивают тебе в надежде на то, что хоть когда-нибудь ты заметишь их и просто посмотришь и полюбуешься. И глядя в безграничные просторы вселенной ты поймешь, наконец, что смотришь не во что иное, как в свое отражение. Что небо это огромное зеркало говорящее тебе, что не надо никуда далеко идти и непонятно что искать, все это есть давно уже в тебе. Ты – это и есть вселенная, ты это и есть чудо. Все находится внутри тебя. Так нет же, люди будто бы нарочно не хотят замечать этого, и становятся похожими на кротов, которые вечно копают землю, только не в том направлении. Да, пожалуй, и кроты в этом случае умнее их. Они копают с целью выбраться наружу и вдохнуть глоток чистого воздуха, почувствовать тепло солнечных лучей и отыскать пищу. Большинство же людей копают с целью наживы, славы, которые в конечно итоге приносят им только слезы и разочарование. Я же говорил, что ты смотришь на все поверхностно. Ты доверяешь своим глазам, а не сердцу, когда же ты, наконец, научишься руководствоваться им. Мне очень легко обмануть твои глаза, стоит только лишь немного изменить фокус и они уже видят то, что я захочу. На самом деле суть всегда одинакова, но для тебя она видится разной. Может быть, тебе очень повезло даже, что ты можешь со мной общаться. И все благодаря вашим дуратским экспериментам. Обычно такую возможность имеют душевнобольные, так вы их, кажется, называете. Но вы их, почему-то, сразу запираете под замок в специальных домах и изолируете от общества.  

– Еще бы. У них мозги набекрень. Привидится такому в тебе какое-нибудь чудище, а он возьми и набросится, того и гляди покалечит или убьет.  

– Может и так, но маловероятно. На твоем месте я бы больше опасался здоровых людей. Они куда страшнее и коварнее.  

Внезапно о борт корабля ударила волна такой страшной силы, что практически положила его на бок, и создалось впечатление, что он вот-вот перевернется. Джеккубарем покатился в сторону правой стены. Сверху на него посыпались книги, лежавшие на полке, старые сапоги, стаканы и куча другой утвари. Кресло-качалка же, сделав виртуозное сальто в воздухе, приземлилось прямо на Джека, больно ударив по спине. Уилл тем временем, крепко уцепившись за ножку стола, которой был, по-видимому, привинчен к полу, как, впрочем, и вся находившаяся здесь мебель, висел прямо над Джеком. Окажись его хватка чуть слабее и Джеку бы не поздоровилось. На секунду будто бы все замерло, и затем корабль с той же искрометной скоростью возвратился в свое первоначальное положение.  

– Тысяча чертей, не думал, что этот шторм будет настолько сильным. Нужно как можно быстрее спустить паруса, а не то мы лишимся всех наших мачт или пойдем ко дну, – прокричал Уилл. – Хардис, где тебя носит! – Дверь в каюту открылась, и в нее вбежал рыжеволосый молодой человек. Он был одет в черный болоневый плащ, который промок до нитки, и с него тонкими струйками стекала на пол вода. Джек удивленно посмотрел на него, потом на Уилла, затем снова на Хардиса. Но сейчас был не очень подходящий момент для вопросов.  

– Капитан, с морем творится что-то невероятное. Оно будто бы взбесилось.  

– В этих краях такое бывает часто. Где Ангела?  

– Она у себя, одевается и через минуту уже должна быть...  

Тут Джек вспомнил, что Леры нет рядом с ним и она осталась ждать его внизу. А где Лера, – озираясь по сторонам, взволнованно спросил он. – Куда исчез проход на чердак?  

– Какая Лера, Джек? Какой чердак? Ты зашел сюда один, здесь никого не было кроме тебя.  

– Да, но …  

– А ты уверен, что это вообще была она?  

– Не поня…  

Не успел он договорить, как на пороге показался силуэт высокой стройной девушки. Она действительно была похожа на ангела, только без крыльев. По телу Джека побежал колючий холодок и внезапно камнем грохнулся в пятки.  

– Ну вот, теперь все в сборе. – Все трое странно переглянулись.  

– Все, хватит пустой болтовни, нам нужно заняться делом. Джек и Хардис, вы идете со мной, травить паруса. А ты, Ангела, оставайся здесь и приготовь что-нибудь на ужин, – сказал Уилл.  

– Но...,- хотела было что-то сказать Ангела, но Уилл с такой силой ударил кулаком по столу, что кружка, только что поднятая Джеком, подпрыгнула, зазвенев, и шлепнулась на бок. Джек, Уилл и Хардис выбежали на палубу. В лицо ударил ветер, перемешанный с солеными каплями морских брызг. Судно мотало из стороны в сторону и вода то и дело, поднявшись до уровня коленей, пыталась увлечь за собой в черную пучину моря. Все вокруг скрипело, скрежетало, гудело и охарактеризовать происходящее можно было одним единственным словом – хаос. Вокруг была кромешная тьма и только вспышки молнии освещали поднимающиеся на дыбы гребни волн и серые грозовые тучи, казалось опустившиеся настолько низко, что до них можно было дотянуться рукой. Они роились, клубились, словно прикидывая комбинацию, как бы побыстрее поглотить этот крохотный и аппетитный островок жизни. Соленая вода, претендуя на роль воздуха, как опытный лазутчик просачивалась в дыхательные пути, вызывая сильнейший кашель. Было почти невозможно нормально вдохнуть и казалось, что ты превращаешься в рыбу, которую прибоем выбросило на сушу, и она судорожно пытается глотать воздух, не понимая, что он для нее смертелен.  

– Джек, привяжи себя за пояс вот этой веревкой, а не то тебе придется распрощаться с жизнью, – прокричал ему в ухо Уилл.  

Джек схватил ее и туго обвязал за пояс, для большей надежности сделав тройной узел. Так же поступили Хардис и Уилл. Не успело пройти и десяти секунд, как корабль поднялся на дыбы и в сопутствующей всему этому очередной вспышке света, Джек увидел, что море осталось далеко внизу. Можно было предположить, что корабль просто-напросто взлетел от очередного дикого порыва ветра, а паруса, надувшись словно мыльные пузыри, которые того и гляди лопнут, служили ему крыльями. Но все оказалось гораздо проще. Огромных размеров волна, подкинула корабль на свой гребень, словно жонглер и теперь с огромной скоростью несла его на себе. Теперь они находились на высоте около двадцати метров над уровнем моря.  

– Ты когда-нибудь катался на американских горках, – спросил Хардис Джека.  

Джеку этот вопрос показался в крайней степени глупым, и он крепко схватившись за первое, что попалось под руку, зажмурил глаза и начал ждать неминуемой развязки.  

– Теперь тебе представилась такая возможность, – увидев испуганное выражение лица Джека, Хардис начал истерически смеяться.  

– Все, приехали, – прошептал Джек и корабль, наклонившись носом вперед, помчался вниз. Как это и бывает в такие минуты, перед глазами Джека пронеслась вся прожитая жизнь. Вот он сидит в песочнице и играет. К нему подходит строгая бабушка и начинает за что-то отчитывать. Он смотрит на нее и улыбается, не понимая ни единого слова из сказанного. Наверное, он еще слишком мал. Пухленькие губки расплываются в беззаботной улыбке, обнажая розовые, без единого зубика десны... Большой дом. Малыш, одетый в крохотную распашонку и колготочки с дырой на колене, бегает по выцветшим деревянным половицам и, оказавшись у перегородки, отделяющей кухню от комнаты, начинает трясти ее. Она поставлена здесь специально, чтобы он не смог проникнуть, куда не следует... А кто эта молодая красивая женщина? По-моему, я никогда ее раньше не видел. Она с такой любовью смотрит на меня. Я протягиваю ей ручку и... Может быть это моя мама?  

Детский сад. Вокруг шум и гам. Ребята резвятся и бегают друг за другом. Среди них какая-то странная девочка, она привлекает внимание, тем, что вся светится. Невероятно, этого не может быть. Рядом с ней я, но взгляд ее устремлен не на того я, а на того, который наблюдает все это со стороны. Бешено начинает стучать сердце.  

Внезапно визуальные образы сменились на искрометный непрекращающийся поток мыслей. Жизнь и смерть–это два понятия, которые придумали люди. На самом же деле это единое целое, но только в разных своих проявлениях. Если попробовать представить его посредством образов, то жизнь – это огромный замерзший океан, по которому мы всеходим и как бы не старались, пока живы, не можем проникнуть внутрь, под эту толстую корку льда, но когда умираем, растворяемся в его темных водах. В целом же ничего не меняется: лед и то, что было под ним остаются. То есть жизнь и смерть – это как вода, которая меняя свои физические свойства, по сути, остается той же самой субстанцией. Все, что нас окружает: дома, горы, машины, воздух – это и есть смерть, и мы ей дышим. Она видима, слышима и осязаема. Она не что-то там далекое и непонятное, а наоборот очень простое. Но, как и все простое человек этого не может, а вернее не хочет понять. Он панически боится ее, как и всего неизведанного. Вернее это не страх смерти даже, а скорее страх потери осознания, памяти и близких – собственного я. Оно стало для него настолько родным и ценным, что расставаться с ним ой как не хочется. Вы, наверное, замечали, что у совсем маленьких детей отсутствует чувство страха? Оно им еще не знакомо, потому что им нечего терять. Они еще не знакомы с той жизнью, которая постепенно наполняется осознанием. Но чем старше они будут становиться, тем сильнее их будет порабощать это чувство, а главное страх боли, которой может сопровождаться данный переход. Боли, которой боятся все живые существа, независимо от степени их эволюционного развития, стоит им лишь только раз ее почувствовать. Боли не только физической, но и душевной.  

Итак, жизнь разгуливает по безграничным просторам смерти и является всего лишь ее глазами, дающими возможность взглянуть ей на себя со стороны. А смерть в свою очередь, является зрением единого целого. Когда эти глаза открываются, то это зовется жизнью. Когда закрываются – смертью. Что-то наподобие сна и пробуждения. Все дело в видении чего-либо со стороны.  

Сильный толчок и руки Джека разжались. Он подхваченный очередной волной рухнул вниз и покатился по палубе. Мачты и деревянные крепления корпуса скрипели и стонали не переставая. Казалось, что нос корабля нырнул глубоко под воду и вся оставшаяся его часть сейчас последует за ним, но этого не произошло. Через пару секунд он вернулся в горизонтальное положение, только одна из мачт вместо того, чтобы стоять на своем месте, плавала уже за бортом. Деревянная морская фея на носу корабля подпрыгивала и раскачивалась так резко, что даже хорошо закрепленные предметы обретали подвижность. Джек огляделся и увидел Храдиса и Уилла. Факт того, что их не смыло в море, и они живы, почему-то очень порадовал его, хотя он и знал этих людей всего несколько часов. А самое главное, что он был жив, и все благодаря веревке, которую Уилл заставил повязать вокруг пояса. Если бы не она, то он давно бы уже лежал на морском дне и кормил рыб. Правда веревка чуть не переломила его надвое, и теперь Джек мог только надеяться, что нет никаких серьезных повреждений позвоночника. Корабль мотало из стороны в сторону и шторм, по-видимому, не собирался утихать. Оставшиеся две мачты со скрипом гнулись под напором ветра и, казалось, что они вот-вот сломаются.  

– Джек, нам необходимо спустить паруса, – прокричал ему Уилл.  

До Джека доносились только какие-то отрывки звуков, но по жесту Уилла Джек понял, о чем идет речь. Вот только он не знал, как это делать. Уилл подошел к нему вплотную.  

– Джек, тебе нужно будет забраться на самый верх мачты и травить паруса. Хардис будет тянуть снизу. Я же пойду к штурвалу и попытаюсь удержать судно.  

– Наверх? Вы что обалдели?  

– В чем дело, Джек? Поверь мне, это не страшнее того трюка, который вы, люди проделываете всю свою сознательную жизнь, пытаясь вскарабкаться как можно выше. Вы жаждете славы, признания, денег и тратите для достижения желаемого уйму отпущенного богом времени. Такого быстротечного, что не успеваешь оглянуться, как оно уже подходит к концу. И вот, окрыленные очередной победой, вы взмываете в небеса собственных иллюзий. Кто-то выше, кто-то ниже. Но однажды, невидимая рука больно хватает вас за шкирку и с неистовой силой тянет вниз, туда, откуда, собственно говоря, все и начиналось. Одним словом вы тупите, играя в бессмысленную игру "кто выше прыгнет".  

Джек ничего не ответил ему. Он молча повернулся к мачте и стал карабкаться на нее по веревочной лестнице. Каждый шаг стоил ему огромных усилий, но он медленно, но верно продвигался дальше. Ориентирование во всем этом парусно-такелажном лабиринте было чрезвычайно сложным занятием даже для бывалого моряка, причем даже в ясный, солнечный день. Но умение не заблудиться среди всех этих топенантов, брасов, горденей, гитовов, шкотов и прочих многочисленных снастей ночью или в штормовом натиске "ревущих сороковых" граничило с чудом. Под натиском урагана, паруса рвались, как кукольные тряпки, струны тросовой цитры безнадежно были перепутаны, стеньги и реи хрустели, переламываясь, словно спички. Всего один неверный или слишком поздно выполненный маневр мог решить участь всех. Где-то внизу Джек услышал еле различимый голос капитана: "Тяните, парни, тяните! Вы тянете во имя своей жизни! "  

И вот палуба была уже далеко внизу и два человека, стоявшие на ней, казались теперь крохотными существами, такими слабыми и беззащитными по сравнению с бушующим морем. Джек отвязал фиксатор паруса и подал сигнал рукой Уиллу. Парус нехотя начал опускаться. Ветер, казалось, не хотел отдавать его, но, поупрямившись немного, сдался. Дело было сделано. Теперь оставалось только ждать и надеяться на то, что шторм скоро утихнет. Но ему не было конца. Первым сломался бушприт. Затем переломились почти на уровне палубы фок-мачта и грот-мачта и, наконец, сломалась в верхней части бизань-мачта. Вся эта огромная масса рангоута рухнула вниз, пробив зияющие дыры в палубе и сметя почти весь фальшборт. Обломки, свисавшие с бортов, угрожали пробить корпус. Команде в трудных условиях пришлось обрубить деревянный рангоут. Но к полуночи шторм все же начал постепенно успокаиваться и через час, совсем сошел на нет.  

Однако о заслуженном отдыхе, и думать пока еще не приходилось и, сначала надо было позаботиться о приведении в порядок потрепанного бурей корабля. Все поддающиеся ремонту рангоутные дерева были восстановлены, и после геркулесовых усилий в обломок фок-мачты вставили запасную.  

С окровавленными ладонями, на трясущихся ногах, оборванные и уставшие трое вернулись в каюту, где их ждала Ангела.  

– Ангела, принеси пару бутылок рома, нам нужно согреться. – Сказав это, Уилл стянул с себя верхнюю одежду и бросил в угол. Хардис проделал тоже самое и они сели за стол. Джек стоял как вкопанный и не мог отвести взгляда от Ангелы. Она была так молода и свежа, а он казалось, постарел за одну ночь на целую вечность.  

– Эй, Джек, ты что, заснул? Выпей ка лучше отличного двадцатилетней выдержки рому, это поможет взбодриться, – сказал ему Хардис.  

– Я не пью.  

– Забудь. Это было в том мире, мире твоих иллюзий и заблуждений, похожим на кривое зеркало. Кто-то смотрит в него и сходит с ума, кто-то живет иллюзией всю жизнь. Теперь же ты столкнулся с реальностью и настоящим, лишенным розовой сладкой ваты. Нельзя цепляться за мечты и сны. Ром поможет тебе не забыться, а поднимет дух и даст новые силы.  

– Нет, спасибо, я думаю, справлюсь и без него.  

– Дело твое.  

Хардис разлил ром по железным кружкам и все залпом выпили его, все кроме Джека. Уилл, Хардис и Ангела сидели за столом и Джек, смотря на них, никак не мог понять, в чем дело. У него было странное ощущение дежавю, того странного чувства, когда понимаешь, что все это уже было, что люди, которые перед тобой, знакомы тебе всю жизнь, но ты не помнишь где с ними встретился, как и когда.  

Глава 9  

Джек с нетерпением ждал встречи с сестрой. С того момента, когда они виделись последний раз прошло уже больше полугода и сегодня, она обещала навестить его. Время медленно тянулось, и вот часовая стрелка коснулась цифры пять.  

Джек накинул свитер и пошел на улицу. В груди было странное волнение, а вдруг не придет. Он закурил сигарету и начал всматриваться в толпу прохожих, идущих с троллейбусной остановки. Девочка невысокого роста в зеленой куртке, потертых джинсах и гриндерсах сразу привлекла его внимание. Это была она. Увидев Джека, Юля замахала ему рукой и крикнула: "Эй, привет! ". Джек выкинул сигарету и пошел к ней навстречу. Брат с сестрой крепко обнялись.  

– Я соскучилась, – сказала Юля.  

– Я тоже, – ответил Джек. Как Аня и Вика поживают?  

– Нормально. Смотри, что у меня есть. Она сняла рюкзак и что-то достала оттуда. – Отвернись.  

– Зачем это еще?  

– Ну, отвернись, пожалуйста!  

Джек отвернулся и через секунду почувствовал, как за шиворотом у него оказалось что-то мягкое, пушистое и живое. Он закинул руку назад и попытался извлечь неожиданный сюрприз, но тот оказался проворнее и прошмыгнул в рукав.  

– Не бойся, – смеясь, сказала Юля, – протяни руку вперед.  

Джек сделал то, что она сказала и из рукава показалась маленькая белая мордочка с блестящими, как бусинки, белыми глазами.  

– Крыса?  

– Ага. Ее зовут Короста. Что страшно?  

– Да нет, я их не боюсь. Купила что ли?  

– Вике подарили. Ну что, куда пойдем? В общагу или погуляем?  

– Давай лучше пройдемся. Ты что уши проколола?  

– Да, смотри, в левом пять, а в правом семь сережек.  

– Отец не ругается?  

– Покричал немного и успокоился. Он почему-то все время срывается на мне. Я всегда оказываюсь крайней.  

– Это потому что ты средняя, как не парадоксально это звучит. Ведь Вика совсем маленькая еще и ее холят и лелеют, а Аня уже взрослая. Остаешься ты – между двух огней. Но, уверен, он тебя очень любит.  

Брат с сестрой шли вдоль оживленной главной улицы и каждый из них думал о чем-то своем. И вдруг Джек понял, что они были не одни. С ними рядом было счастье. Счастье, формулу которого Джек вывел еще тогда, когда начал жить в Волгограде и которое не покидало его все это время, но сейчас оно ощущалось настолько остро, что в прямом смысле слова будто бы двигалось рядом с ними и они могли к нему прикоснуться. Оно появилось из пустоты, из ниоткуда и в его присутствии мир стал таким необычным. Даже не верилось, что все это происходит на самом деле. Казалось, они стали героями ожившего фильма полного фантазий и приключений. Многие люди всю жизнь ищут счастье, хотят быть счастливыми. Но оно, к сожалению, никогда не приходит по вашему желанию. Не вы выбираете его, а оно вас. И когда это случается, то счастье становится лучшим другом. Теперь нужно только открыть для него свои душу и сердце, и оно наполнит их до краев без остатка и права на пустоту. От счастья временами перехватывает дыхание.  

Джека не покидало внезапно нахлынувшее чувство беспомощности, что невозможно зафиксировать и удержать данный отрезок жизни. Он отчетливо понимал, что все происходящее с ним однажды должно закончиться. Что нельзя вечно быть с тем, которое, по сути, никому не принадлежит. И от этой мысли становилось больно и горько. Взглянув на Юлю, Джек ощутил, что счастье – это отражение его второго "Я", такого родного и в то же время чужого, которым, казалось, он был готов любоваться вечно.  

– О чем ты думаешь? – прервала молчание Юля.  

– Да так, ни о чем, – растерянно ответил Джек, как это всегда бывает, когда человека застают неожиданным вопросом врасплох.  

– Не грузись, жизнь прекрасна. На гитаре по-прежнему играешь?  

– Да. Гастролирую с выступлениями по общежитию. Сочиняю песни. Одна из последних называется "Ты и Я".  

– О чем она?  

– О любви, конечно. Любви к девочке по имени Аня. Когда я писал ее, то вспоминал о ней. У каждого человека в жизни есть своя любовь и возможно, это была она. Я даже помню, как она впервые пришла ко мне. Это было в деревне. Я лежал на кровати своего дедушки, стоявшей рядом с русской печью, и разглядывал тканый гобелен с бахромой, на котором была изображена семья оленей, неспешно прогуливающихся по лесной поляне. И, внезапно, в груди стало горячо и в то же время безумно приятно. Я не то чтобы испугался, но это ощущение было так необычно и ново, что поначалу я даже пришел в замешательство. В голове стали возникать образы той самой девочки, от которых невозможно было избавиться. Именно с этого момента я заболел ей, мне тогда едва минуло девять лет. А у тебя было такое?  

– Не знаю, может быть. Послушай. Сегодня в Молотовом Гараже концерт "Агаты Кристи", может сходим?  

– Хорошо. Только надо билеты купить.  

– При входе купим. Тогда сейчас я поеду домой, сделаю все дела и предупрежу родителей. Встретимся в девять около клуба.  

Ровно в назначенный час Джек стоял возле центрального входа в клуб. Это было большое металлическое здание, над дверью которого висела надпись, сделанная из массивных красных листов железа с неоновой обводкой – "Молотов Гараж". Слева от нее был изображен атлетического телосложения мужчина с тяжеленным молотом в руках. Он был срисован с одного из советских плакатов с заезженной тематикой "Вперед, к светлому будущему" и вызывал чувство ностальгии. Народ потихоньку прибывал, и аллея сквера оживала под натиском разгоряченной молодежи. Кто-то пил пиво, а кто-то, с опаской оглядываясь по сторонам, раскуривал косячок. Жизнь кипела, бурлила на этом крохотном пятачке, и чувствовалось свежее, ни с чем несравнимое, дыхание молодости. Мимо проходили девочки в коротенькихминиюбках и мило улыбались, как бы показывая всем своим видом, что вот мол, какие мы, смотрите, восхищайтесь, но не дотрагивайтесь. Мы вершина эволюции, мы дети красавицы природы и ее любимчики. Сразу же возникало ощущение непреступности, терялся дар речи и оставалось только беспомощно хлопать глазенками, не в силах оторвать взгляд. Они были красивы, все без исключения и причина было проста – в них жила молодость.  

На улице уже стемнело, и зажглись красные фонари. Из-за стен здания доносилась ненавязчивая музыка. Джек зашел внутрь и купил два билета. Через минуту появилась она.  

– А вдруг тебя не пустят? Здесь написано, что вход разрешен только с восемнадцати лет.  

– Не волнуйся, я была уже здесь несколько раз. Им все равно.  

В центре большого зала стояла круглая барная стойка. Внутри нее бегали туда-сюда официанты, не успевая обслуживать всех желающих. Все столики были заняты, и пришлось сесть на табуреты, которые были выстроены вряд вдоль стойки. Вокруг царил шум и гам. Людей на концерт пришло настолько много, что казалось еще чуть-чуть и яблоку некуда будет упасть. Белые клубы сигаретного дыма медленно поднимались к вентиляционным шахтам, расположенным в крыше здания. Мягкий свет прожекторов и разноцветных мигающих фонарей создавал атмосферу чего-то необычного. На стенах висели разнообразные железные предметы: бамперы машин, рули, фары, колеса, дверцы, сиденья. В углу, в гордом одиночестве красовался старинный отполированный до блеска мотоцикл. Железная винтовая лестница вела на второй этаж. Впереди всего этого металлического великолепия возвышалась небольшая сцена, на которой стояла барабанная установка и несколько гитар. Повернувшись налево, Джек увидел сидевшую рядом с ним девушку в черном платье, чрезвычайно простого, но с тем же, изящного фасона. Она была довольно – таки симпатичная, можно даже сказать красивая. Правильной формы, с точеным подбородком лицо, невольно приковывало к себе взгляд. Особенно глаза – чуть раскосые, зеленые как малахит, прозрачные, в оправе темных ресниц. Они скрывали в себе таинственный оттенок ночи и выдавали подлинную сущность ее, будто бы скрытой за всем этим внешним великолепием, загадочной натуры. Черной была не только ее одежда, но и длинные волосы. Джек невольно обратил внимание на то, как прекрасно она сложена. Лиф платья как нельзя более выгодно обтягивал безупречную талию и отличный, в меру большой бюст. Пухленькие губы, подведенные красной помадой, имели мягкий изгиб, кожа была гладкой и нежной. Когда она говорила, ее лицо не меняло своего холодного спокойного выражения, губы оставались надменно изогнутыми, и лишь когда она улыбалась, уголки их забавно приподнимались, а на щеках появлялись ямочки.  

На правом плече девушки Джек увидел довольно большую татуировку, на которой был изображен чей-то профиль. Поначалу ему показалось, что это мужчина, но взглянув еще раз, он понял, что ошибся. На ней была изображена… Не может быть, сама таинственная незнакомка. Джек взглянул еще раз на лицо девушки, затем снова на татуировку. Да теперь уже не оставалось никаких сомнений, что это именно она. Но зачем? Джек впервые видел, чтобы накалывали изображением самой себя. Девушка посмотрела на него и Джек быстро отвернулся. Ему стало неудобно, что он так пристально разглядывал ее. Но какая-то невидимая сила заставляла его снова и снова украдкой оборачиваться и наслаждаться, да именно наслаждаться этой холодной, леденящей душу красотой. Девушка сидела, сложив ногу на ногу с гордо выпрямленной спиной. Жестом руки она подозвала бармена и, когда тот подошел, сказала ему что-то на ухо. Тот кивнул и достал снизу бутылку с зеленой жидкостью. Откупорив ее, он налил напиток в стакан, взял чайную ложку, положил в нее кусочек сахара и начал нагревать над пламенем зажигалки. Сахар плавился, и капли его падали в стакан. Затем бармен медленно добавил воды, и нижняя часть напитка стала мутной, а верхняя прозрачной. Все это напоминало Джеку тайный ритуал, в секрет которого он не был посвящен. Он не выдержал и спросил:  

– Извините, а что это такое?  

– Абсент, – невозмутимо ответила девушка.  

– И каков он, вкусный?  

Глупее вопроса и придумать нельзя было и Джек, поняв это, попытался исправить положение и сформулировать свою мысль в более серьезной, как ему казалось, форме.  

– Я имел в виду, к чему все эти странные манипуляции?  

– Ты что, с луны свалился? Лучше возьми и попробуй.  

Она пододвинула ему стакан. Джек поднял его и залпом выпил содержимое. Горький леденящий язык вкус пронизал все тело. Джек сморщился. Девушка рассмеялась.  

– Ну как, понравилось?  

– Крепкий очень.  

– Тебя как зовут?  

– Джек.  

– А меня Лена. Приятно познакомиться.  

– Мне тоже. Ты очень симпатичная.  

– Спасибо. Ты один пришел или с друзьями.  

– С сестрой, вон она сидит.  

– Давно слушаешь "Агату Кристи"?  

– Семь лет уже. А ты?  

– Десять. Подруга сказала, что они остановились вГрандОтеле. После выступления попробую встретиться с ними.  

– Извини за нескромный вопрос, а почему ты так странно одета?  

– В каком смысле?  

– Вся в черном.  

– Потому что мне так нравиться.  

– У тебя что, депрессия?  

– Нет, просто я вижу окружающий мир таким, каким он на самом деле является и это не очень весело.  

– Ну и какой же он?  

– Холодный и безразличный.  

– Я думаю, ты не права. В нем столько прекрасных вещей и чудес. А одета ты так лишь потому, что пришла на этот концерт и являешься поклонницей Агаты. Ведь все их творчество такое мрачное. Через несколько лет ты будешь воспринимать это совсем по-другому.  

– Может быть. Не хочу сейчас об этом думать. Но если и есть чудеса, то только в твоем воображении. Наша фантазия и воля способны создавать чудеса, впрочем, так же как и разрушить все накорню.  

– Ну почему же. Чудеса окружают нас в повседневной жизни каждую секунду. Вот только мы их не замечаем. Они настолько искрометны, что требуется огромная концентрация внимания, чтобы заметить их. Не все можно увидеть глазами, есть вещи, которые происходят и на более тонком, невидимом плане. И каждое слово в твоей голове, влечет за собой образ, который трансформируется в реальность. Подумай об этом. То, что ты носишь в своей голове и есть большая часть тебя. Если ты впускаешь в свои мысли проблемы, сплошной негатив и боль, то ты, боюсь, рано или поздно будешь воплощением проблем и боли для самой себя. Наш современный мир наполнен информационным хаосом, который затуманивает наше восприятие. Газеты, журналы, радио, телевидение, интернет – все это словно зомбирует нас. Наш мозг настолько уже привык поглощать всю эту дрянь, что не может без нее обойтись. Но стоит человеку попасть в экстремальную ситуацию и он тут же трезвеет, ведь на кону стоит его жизнь и тут не до иллюзий и сказок.  

– Ты хочешь сказать, ты один из тех, кто видит эти чудеса?  

– В какой-то мере да, но, опять же, только в критических ситуациях. Стоит только немного почувствовать себя в безопасности, вообразив, что все налаживается и мозг, словно покрывается каким-то налетом повседневности. Тогда тебе начинает казаться, что все то, в чем ты был так уверен еще не так давно чушь собачья и бред.  

– Вот именно, бред. В моменты несчастья ты ищешь оправдания или объяснения случившемуся, и твое воображение выстраивает цепочку мистических событий, знаков, пытаясь тем самым оправдать самого себя. На самом деле ничего этого нет. Ведь согласись, сложно смириться с тем, что ты обыкновенный лузер, серая заурядная и ничем не отличающаяся от других мышь.  

– Я думал и об этом, но, как ни крути, этот вывод так же сомнителен, как и тот, что все, что происходит с нами в жизни, дело случая.  

– А кто сомневается? Конечно же, это не случайно. Все суть в том, что так называемый случай, дело твоих рук. Захочешь приложить усилия, и он обернется в твою пользу, а будешь сидеть сложа руки и надеется непонятно на что, тогда вряд ли получится что-то хорошее, а уж тем более продуктивное для тебя. Ты слышал когда-нибудь о боге стрекоз, ну или пауков?  

– Нет.  

– Вот и я не слышала. Ползет какой-нибудь, допустим, паук или таракан по коридору, а ты бац, и прихлопнул его, мокрого места не осталось. Что на это скажешь? Кто здесь оказался вершителем судеб? Ты. А почему? Да просто не понравилась тебе эта тварь, так ты взял и убил ее ни за что ни про что, просто так. Где справедливость? Кто виноват? Да, в общем, никто! Просто тварь оказалась не в том месте, не в то время и все тут. Ползи бы она минутами тремя раньше, ничего не случилось бы. А ты говоришь судьба.  

– Я все равно не могу согласиться с тобой. Не так это просто. Я не знаю как это объяснить и доказать, но есть вещи, которые не подвластны нашему разуму, он достаточно слаб для их понимания.  

– Действительно, наш разговор бессмысленен и кто прав, а кто нет, покажет время. Давай лучше слушать музыку, ведь мы для этого сюда пришли. Я сегодня хочу насладиться прекрасным концертом, и меланхолическое настроение только придает мне сил и энергии. Я как вампир.  

– Но постой, постой. Я не хотел тебя обидеть. Я всего лишь хочу, чтобы ты выслушала меня до конца и, может быть, согласилась со мной в моих доводах. Я понимаю, что мы пришли сюда, чтобы получить заряд энергии и у каждого из нас свои …..  

– Ладно, только не долго. Даю тебе три минуты.  

– Первое, что появляется – это слово в уме, которое влечет за собой образ. Если я скажу, допустим, Абракадабра. Какой образ приходит в голову? Ничего конкретного, так? Но когда ты слышишь, допустим, слово «красота», ты видишь что-то свое – красивый пейзаж или красивое платье, или мужчину, который произвел впечатление, так? Смысл, думаю, ясен, – чем ты наполняешь себя в течение дня, то и преобладает в судьбе, созидает твое будущее. Кроме того, этим настроением ты, свое пространство наполняешь и передаешь своим любимым. Попробуй задуматься об этом. Неужели тебе неинтересно познакомиться с самой собой поближе? Твои мысли, как множество прохожих на городской площади, они поселились в голове. Прекрасно, если среди этих прохожих есть достойные господа, опрятные и доброжелательные. Но гораздо больше, к сожалению, мелких воришек и обманщиков. Они крадут твою энергию, они запутывают тебя окончательно, они портят настроение своим грязным видом. Вопрос, почему тыдопускаешь воровство и шантаж, бродяжничество и обман? Тебя когда-нибудь посещало плохое настроение, которое взялось из ниоткуда? На самом деле, наши переживания, состояние, настроение в большинстве своем приходят с подачи мыслей, которые ежеминутно посещают беспокойный ум. Спонтанно возникшие, прилипчивые, бомбардирующие тебя безостановочно, они формируют твой эмоциональный фон, который ты вынуждена принять или обхитрить и изменить на более позитивный. Ведь тебе жить с этим настроением весь день.  

– Ты закончил? Чтобы повлиять на других и помочь им изменить свои жизни к лучшему, сначала стоит повернуть свою жизнь в лучшее русло, а приступить к этой непростой задаче предстоит со звуков в твоей голове, Джек. Ты много говоришь, но, кажется, сам не понимаешь того, что хочешь сказать. Слушайлучшемузыку. Твое сознание движется за звуком, который сидит в глубине тебя. Это и навязчивые песенки, и фразы, которые преследуют с детства, и то, что было брошено специально или нет в твой адрес в течение дня, и любые мысли, которые ты генерируешь сам, прямо здесь и сейчас, и если они достаточно сильны, то захватили тебя полностью. И скажи, а ты сам можешь придерживаться всего того, о чем мне сейчас рассказал?  

– Нет, – ответил Джек, будучи очень удивленным таким дерзким ответом, который заткнул все его старания за пояс.  

– Вот именно! Все это лишь красивые слова, но на деле все не так просто. Ты напомнил мне искателя дороги в рай, который хочет изменить чью-то жизнь к лучшему, но сам не знает верного пути и строит множество пустых теорий и предположений.  

– Если честно, то я хотел произвести впечатление.  

– У тебя это очень даже хорошо получилось, – с улыбкой ответила Лена. – Ты про сестру свою не забыл? Иди к ней, еще увидимся.  

Музыка постепенно становилась все громче и громче. Люди прибывали, и становилось жарко. Джек с Юлей с жадностью поглощали разбавленное водой пиво и курили "Сhesterfiеld". И вот на сцену вышли братья Самойловы. У Джека было такое ощущение, что это восковые фигуры ожили. Он слышал, что ребята балуются наркотиками, в том числе и кокаином, который придает коже матово-бледный оттенок. Неужели причиной всему он? Их лица были бледно-белые, и понять напудрены они, или это их обычный цвет не представлялось возможным, даже при большом желании. Джека переполняли чувства. Сегодня он впервые вживую увидел своих кумиров. С ним была рядом его сестра, с которой он познакомился, по сути, совсем недавно. Что еще нужно было для счастья. Он взял ее за руку и сказал: Юля, я хочу тебе кое о чем сказать. Я..., – и тут заиграла, что есть мочи изо всех колонок и усилителей, установленных на сцене, оглушительная музыка. Зал встрепенулся, и людская волна покатилась к сцене. Стало довольно тесно и возникло ощущение того, будто стая пингвинов сгрудилась на крохотном пятачке и производилатеперь интенсивные движения, дабы не замерзнуть.  

Джек посадил Юлю на плечи. Она была легкая, и поэтому держать ее не составляло особого труда. На двоих сегодня у них были только одни очки, так как Юля забыла свои дома, и они то и дело передавали их друг другу сверху вниз и наоборот. Через несколько минут по лицу Джека уже стекали крупные капли пота. В один из таких моментов, когда Юля пыталась надеть очки на Джека, тотнеосторожно махнул рукой, и случайно зацепив их, отбросил прямо в толпу. Делать было нечего, нужно было их найти. Джек с Юлей нырнули вниз.  

Так, вот чьи-то черные большие ботинки с остервенением отбивают ритм, как бы они не отбили что-нибудь другое. А вот женская ножка, в элегантных красных туфельках, только вот взгляд почему-то норовит подняться намного выше и поближе разглядеть все прелести женской сущности. А это что за смельчак? Он вообще без обуви. Сильный толчок в бок – первое попадание есть. Ну, где же эти чертовы очки? Джек наклонил голову и натаран пополз на крачках вперед. Внезапно он столкнулся с кем-то лоб в лоб. Это была Юля.  

– Ну что, нашла?  

– Нет.  

– Все, черт с ними. Надо подниматься, иначе нас раздавят.  

Они встали и начали пробираться в сторону барной стойки. Лена по-прежнему сидела на том же месте и невозмутимо наблюдала за всем происходящим. Джек присел рядом с ней и разгоряченный спиртными напитками, начал горланить, раскачиваясь в так очередной песне. Он уже не смотрел на сцену и ни на кого вокруг, ему было все равно, как впрочем, и всегда. Первая волна нахлынувшего возбуждения от новизны и необычности увиденного растаяла, не оставив за собой и следа. Юля тем временем взобралась на барную стойку в сопровождении еще двух неизвестных девиц и начала вытанцовывать. Это чем-то напоминало канкан, когда танцовщицы кардебалета выстраивались в линию и, взяв друг друга по руки, отбивали бешеный ритм. Девочки так вошли в роль, что половина зала смотрела уже не на сцену, а на них. И не удивительно, потому что двое вообще скинули с себя майки и показали что к чему. Даже видавшие и не такое музыканты, направили взоры в их сторону. Джек тоже обернулся и взгляд его случайно встретился со взглядом Лены. В нем таилось что-то манящее, от чего так сложно было оторваться.  

О чем она интересно думает. Может быть, о том же что и я. Единственный способ проверить это, спросить или в наглую поцеловать. И вот уже губы Джека прикоснулись к губам Лены. Это произошло будто во сне. Их глаза оказались на расстоянии в пару сантиметров и неотрывно смотрели друг на друга, а языки переплетались в страстном поцелуе. Рука Джека незаметно проскользнула и коснулась ее талии. На мгновение показалось, что они одни в этой огромной железной коробке наполненной раскатами гремящей музыки. Но уже через пару секунд все вернулось обратно.  

Интересный парень, – подумала Лена, продолжая целовать Джека, ласково поглаживая его по щеке. – Есть что-то в нем необычное, загадочное. И ей так захотелось еще крепче обнять его, что она едва смогла сдержать этот животный, инстинктивный порыв.  

Вот это мне повезло, – думал в это же время незатейливый Джек, – она не влепила мне пощечину и не отстранилась. Но что, что меня в ней настораживает и, в то же время, неудержимо тянет? Может быть то как она одета или, скорей всего, вся эта пафосная обстановка так действует. А эта татуировка не ее плече, почему она изобразила на ней саму себя?  

Джек еще раз взглянул на руку. Татуировка притягивала к себе внимание не менее сильно, чем ее обладательница. Нет, я ее определенно хочу. Прямо здесь, прямо сейчас. Я не должен упустить свой шанс. Джек взял Лену за руку и пробираясь через толпу повел за собой. Она молчала и покорно следовала за ним. Это было не так-то просто, выбраться из зала в холл гаража. Каждый человек, встречавшийся на пути и рядом, через которого предстояло протиснуться дальше, невольно становился на мгновение, словно твоим сексуальным партнером, тело которого прижималось к твоему и ты практически чувствовал, как бьется его сердце, чувствовал каждую выпуклость и мышцу.  

Хорошо, даже очень хорошо, если это оказывалась девушка. Ты пытался украдкой, как бы чуточку задержаться и насладиться ее ароматом, грудью или попкой. Каждая особь пахла и ощущалась совершенно по-разному, каждая представляла собой неповторимый цветок. С каждой, к которой я прикасался, пусть даже только взглядом, запахом – я занимался сексом. Это было что-то невообразимое. Я держал за руку Лену и одновременно трахался с десятком девичьих тел. Да, именно все так и было. Ведь секс это не только вставил-достал. Секс – это нечто большее. Я любил каждую.  

Сексом можно заниматься едя и в маршрутке даже. Ты видишь девушку. Она нравится тебе, ты начинаешь ее мысленно раздевать, ласкать, любить. И ты на самом деле просто – напросто ее трахаешь, а она даже и не подозревает об этом. Трахаешь и трахаешь. Конечно так же трахают и тебя какие-нибудь жирные обезьяны. А ты едешь, улыбаешься себе, она же тем временем теребит в потной руке твой член.  

Да еще и не такое бывает. Помню, я занимался этим делом в такой же манере, только в отличие от этого случая, мы были наполовину раздеты. Она в одних джинсах и я в одних трусах. Так вот, я имел ее, таким образом и не раздеваясь даже, часа два. Мы просто терлись друг о друга. И она стонала, обхватив меня ногами и не желая выпускать. Не чудеса ли изобретательности, гребаный извращенский ублюдок.  

Наконец они оказались у туалета. Войдя внутрь, Джек начал ее раздевать. На стене висел автомат, в котором находились презервативы. Нужно было засунуть туда десятку, и безопасный секс обеспечен. Джек нащупал застежку бюстгальтера и расстегнул ее, но тут, совсем неожиданно для себя почувствовал острую боль в промежности. Лена что есть силы вмазала ему между ног коленом и затем оттолкнула. Джек потерял равновесие и, запнувшись за ступеньку перед унитазом, рухнул прямо в него. Задница его провалилась в фарфоровое лоно аксессуара гигиены, а ноги торчали вверх в разные стороны. Лена громко засмеялась, отчего Джеку стало вдвойне обидно. Он сидел так с минуту и не знал, что делать. Такой поворот событий было сложнее всего предугадать. А Лена все смеялась и, похоже, даже не собиралась останавливаться. Такие приступы смеха длятся долго. Джек знал это по себе. Он уж точно смеялся бы с пол часа, увидя такое со стороны. Но вот беда, в толчке сидел он сам, и это было вдвойне обидно.  

"Как я их всех ненавижу, – подумал он. – Это же самое натуральное издевательство. – Почему этот так называемый слабый пол имеет такую силу и власть над ним. Стоит только какой-нибудь симпатичной девушке улыбнуться, и он готов на все. Где справедливость? "  

– Вставай, – сказала Лена и протянула ему руку. – Теперь мы с тобой друзья. Извини, что так получилось, ты мне действительно очень понравился. Но трахаться с первым встречным в общественном туалете, это уж слишком.  

– Друзья? Опять это дрянное выражение. Я его ненавижу. Я не хочу дружить с девушками, я хочу с ними спать. Ты знаешь, сколько у меня было друзей, тебе и не снилось даже. И мальчики и девочки, и голубые и лесбиянки. Я этим пресыщен. Нет ничего проще, заиметь себе друга. В течение всей своей жизни я терял и вновь находил друзей. Будь то мужчины или женщины – это не имеет значения. Но самой сложной, конечно, была дружба с противоположным полом. Если в отношениях с мужской особью я мог ревновать, беситься, драться и многое другое, то с женщинами возникали другого рода дружеские отношения. Они были гораздо сложнее и опаснее.  

Я проводил с друзьями лучшие годы своей жизни, дышал ими. Но жизнь диктовала свои условия, и, наверное, каждый был обречен на это, на неминуемую их потерю. Всех я по-своему любил, со всеми переживал их горести и беды. Они хотели дружить с тобой, говорить об этом день и ночь и у всех на уме крутилось одно и то же – эта невъебенная дружба. Даже смешно за всем этим наблюдать. У человека никогда не было настоящего друга! Для меня это дико! Спустя только какое-то время я понял, что в основном это люди, которые уделяли все свое время учебе, упустив при этом другой аспект жизни, без которого они теперь страдают. Я же упустил другой.  

Я хочу быть пресыщен любовью. Мне всегда не хватало ее. Но возможно ли это? Контролируемый ли это процесс? Основываясь на опыте и проводя аналогию с алкогольной, наркотической или никотиновой зависимостью – нет. Тут всегда две крайности. Среднего не дано. Как бы ты не старался, как бы не пытался держать все под контролем, в конечном итоге побеждает она, вернее ты, сам себе проигрывая.  

Это вопрос всего лишь времени. Кому-то его требуется меньше, кому-то больше. Твой разум, вроде бы и пытается противостоять похоти, но становится заложником самого себя, своих отражений и иллюзий, выстраивающихся в цепочку, которая прочно обвивается вокруг тоненькой шеи и начинает перекрывать доступ свежего воздуха свободы, заставляя, тем самым, совершать такие глупые и очевидные со стороны, но такие невидимые и непонятные для тебя самого поступки. Я хочу, хочу, хочу....  

А если это самообман, если за той вожделенной стеной ничего нет? Как бы я хотел заглянуть туда хоть одним глазком. Нет, пожалуй любовь не сравнима с дружбой и ей нельзя пресытиться. Это некая физиологическая, ментальная потребность, которая будет вызывать жажду независимо от ее количества, если можно так выразиться.  

– Постой, постой, а если бы я сейчас согласилась вступить с тобой в интимную связь, что-то изменилось бы?  

– Конечно да! Я тебе о чем и твержу уже битый час. Это было бы важно для меня. Тогда бы мы могли стать лучшими друзьями. И даже если бы ничего и не было, сам факт возможности, сломал бы во мне этот психологический барьер. Иметь возможность и неиспользовать ее – это намного круче, чем иметь сам объект вожделения здесь и сейчас. По крайней мере, для меня. Джек достал сигарету и закурил.  

– Хорошо, давай займемся этим здесь и сейчас, – сказала Лена.  

– Нет. Это уже будет не то. Для меня был важен факт именно того, что ты согласишься на это без всех моих увещевательных речей. Тогда бы это было по-настоящему.  

– Джек, да ты просто болен. Ты не можешь разобраться сам в себе. Твоя проблема сидит внутри тебя и не следует обвинять кого-то в том, что не получается то или иное.  

– Я знаю, знаю, черт возьми! И таких больных миллионы! Нужны недюжие способности, чтобы разобраться, что творится в их головах, ведь порой они и сами не могут понять этого, дать четкую мотивацию того или иного поступка. Я ничего не могу с собой поделать. Мне нужен этот мост жизни, которым могла бы стать сегодня ты или любая другая девушка. Тот заветный коридор, по которому я с благоговением и восторгом перешел бы эту бездонную темную пропасть своего подсознательного псевдожелания, оказавшись затем, в райском саду, овеваемом со всех сторон свежим и животрепещущим бризом свободы. Ты меня понимаешь? Это же так просто. Меня душат мои желания и я боюсь что однажды они одержат верх и прикончат меня.  

По большому счету вы служите обычными переходниками, по крайней мере, для меня. Вы и не нужны мне вовсе, нужно лишь отражение в моем мозгу того факта, что это было. От-ра-же-ние!!! Недостающая частица головоломки, окажись, которая на своем месте, и все остальное автоматически стало бы завершенным и правильным.  

– Ты конченый эгоист и психопат. Я больше не хочу слушать этот бред.  

– Да ты сама точно такая же. Разница между нами заключается только в том, что я осознаю, к чему стремлюсь и что делаю, а ты нет. Корчишь из себя тут святошу. А я ненавижу добродетель, ненавижу честность. Кто сказал что добро и честность это хорошо. Те кто об этом и сами то толком ничего не знают. Как я хочу быть злым, подлым, а самое главное, уверенным в себе. Но, к сожалению ни первым, ни вторым, ни третьим я не обладаю.  

– Что еще скажешь? Ты и вправду больной. Увидел во мне доктора. Решил рассказать обо всех своих проблемах и трудностях. Бедненький! Какой же ты несчастный. Иди ко мне, я тебя пожалею.  

– Издеваешься, да?  

– Конечно, издеваюсь. Нашел о чем поплакаться. Депрессия – твой кокаин. От которого ты не очень то и стремишься избавиться, смакуя каждую секунду вселенской печали и собственной несостоятельности. Лиши тебя его, и ведь заняться нечем будет. Работать не пробовал? Это быстро излечивает от всех напастей, таких людей как ты. А еще лучше обзаведись семьей и детьми, тогда вообще дурь вся вылетит. Гребаные мыслители, только и можете, что копаться в собственном дерьме, ничего продуктивного не делая. Кому это надо? Верно! Только тебе! Ведь ты эгоист, никчемный, никому не нужный эгоист. А еще учил меня, как нужно прогонять плохие мысли и быть в хорошем настроении. Помощь нужна тебе, а не мне. У меня все в полном порядке. Я не страдаю этим, в отличие от тебя.  

Джеку стало очень обидно. Слезы наворачивались на глаза. И самое страшное было в том, что она права. По крайней мере, так ему стало казаться в данный момент. Так запросто и без усилий она раскусила егоуже второй раз. Он знал все это, но только боялся признаться себе. Искал множество причин, чтобы ничего не менять. Как это больно, внезапно увидеть себя со стороны. Увидеть чужими глазами, которые поневоле становятся твоими.  

Но чувство горечи внезапно и очень быстро исчезло, уступив место надменной уверенности в правоте своих прежних слов. Той самой уверенности, о которой пару минут назад он тут твердил и о которой мечтал. На самом деле она всегда присутствовала в нем, только направлена была в неправильное русло. Хотя, как знать...  

Чувства менялись, словно картинки ландшафта за стеклом стремительно мчавшегося автомобиля. О чем же интересно думала в эти минуты Лена. Ненавидела она этого странного незнакомца, боялась, а может быть он был ей просто безразличен. Нет, совсем все наоборот, он ей нравился, несмотря на все его неординарные, идиотские, подчас, поступки. Что-то в нем присутствовало такое, что нельзя было описать словами, а можно было только прочувствовать. Оно сидело в глубине его сердца и излучало тепло, которое притягивало, словно магнит. Ей приходилось уже в своей жизни встречать таких людей, от которых исходило сияние. Но их можно было пересчитать по пальцам, причем одной руки. Они появлялись внезапно, в самые не подходящие моменты, неизвестно откуда. И заговорив с ними однажды, невозможно было не полюбить их. Лена слышала, что некоторые люди даже могут видеть сияние, но каким образом она не представляла. Какой же он все-таки странный. Кричит, что ненавидит дружбу. Отрицает в принципе ее необходимость, но не отрицает существование. Неужели он на самом деле прав? Нет, не может быть. Если это и так, то это только его правда или же он обижен на весь мир и на самом деле у него никогда не было друзей.  

«Как же она все-таки хороша», – промелькнула и скрылась в лабиринтах сознания очередная искрометная мысль в голове Джека. Вот бы мне заполучить сейчас ее тело и насладиться до мозга костей этим внеземным блаженством. Потом я забыл бы ее и никогда даже, возможно, не вспомнил.  

«Как я хочу, чтобы моя душа слилась с его, она такая красивая, теплая и живая», – думала в этот момент Лена.  

Напротив друг друга стояли два совершенно разных человека, которые мыслили каждый по-своему. Один был пресыщен дружбой, другая плотской любовью. Один страстно желал телесного наслаждения и больше ничего, другая единения душ. А если бы взять и соединить их воедино, что бы из этого получилось? Тогда они смогли бы пить из бездонной чаши, один дружбу, другой любовь и когда насытились.... Что было бы дальше? Конец всем желаниям и чувствам или совершенный человек – робот, не нуждающийся ни в том, ни в другом.  

В дверь туалета уже злобно и сильно стучали. Джек и Лена, будто онемев, ничего не замечали вокруг и смотрели друг другу в глаза. И вот внезапно, словно ударом нахлынувшей непонятно откуда волны, их накрыло огромное количество звуков.  

– Эй, вы там выходите, имейте совесть!  

Джек с Леной подошли к двери и, повернув ручку замка, вышли в наполненный народом холл.  

– Вы чем там занимались?  

– Тем, что тебе даже и не снилось, придурок, – сказал спокойно Джек.  

В зале по-прежнему царил бедлам и хаос. Народ лихо вытанцовывал под "я на тебе как на войне", а бармены едва успевали подносить ненасытным взбесившимся поклонникам разбавленное пиво. Поток размышлений не прекращал осаждать и без того уже вымотанный и уставший мозг Джека. Но он ничего не мог с этим поделать. Мысли лились, словно вода из бездонного крана и представлялись ему больше пыткой, нежели чем-то полезным и хоть мало-мальски продуктивным. Не последнюю роль в сложившейся ситуации сыграл алкоголь.  

"У них, музыкантов, есть самое главное – свобода. Они ездят, гастролируют, живут в свое удовольствие. Я смог бы приобрести эту самую пресловутую свободу в полной мере, если бы у меня появилась девушка. Это разрушило бы этот чертов барьер. Тогда бы я смог дружить с ними без лишних, только мешающих и делающих существование невыносимым инстинктивно-похотливых мыслей. Однажды мне почти удалось даже достичь такого состояния. Я имею ввиду тот случай, когда я чуть было не начал встречаться с Машей. Я понял тогда, что все, что я делал до этого, я имею ввиду простую дружбу с девушками, было правильно и что чистая дружба гораздо круче простого траха. Но это было лишь тогда, мимолетно.  

Агата пела, не смотря ни на что, как муравьи-солдаты-роботы, у которых есть программа и которые инстинктивно делают свое дело. Им было плевать на то, что происходило вокруг, и самое главное, что им самим это нравилось. Это так вдохновляло и придавало сил – эта молчаливая, тупая уверенность. А ведь мне так не хотелось идти на концерт, даже не смотря на то, что я их любил. Если бы не пятьсот рублей, которые я заплатил за билет, то точно бы не пошел. И этот факт заставил меня задуматься: а всегда ли мы хотим видеть в реальной жизни то, что по-настоящему любим, всегда ли хотим общаться с ним каждый день, каждую минуту, секунду. С тем, кто заставляет нас проводить томительные ночи и грезить о нем во сне и наяву. Неужели такая любовь возможна только на расстоянии и неизбежно рушится при соприкосновении с объектом вожделения.  

В этот момент я остро понял суть и характер мышления некоторых девушек. На самом-то деле они, может быть, и любят тебя, но элементарно не могут переступить эту грань.  

Что же лучше: быть всем любимым, но не обладать людьми, которые ту самую любовь тебе дарят или же иметь предмет вожделения, уталяя, тем самым, свою животную похоть? Да, да, именно животную, сексуальную, так как любить можно и тысячи, дабы ответить взаимностью, но это будет всего лишь фикция.  

Когда я находился в зале, то мне было будто бы все равно на "агату", я даже с ужасом почувствовал некое пренебрежительное отношение. Но стоило мне однажды, спустя годы, взглянуть на билет с их лицами, как душой овладело теплое трепетное волнение. Вот она любовь, которой я обладаю и в то же время, о которой мечтаю. Вот она, ненаглядная первоклассная зараза. Нет – просто первоклассная. О, боже, опять это слово "первоклассная". Первый раз в первый класс, первая любовь, первый поцелуй, первый секс, первая песня – все они без исключения первоклассные и только они.  

А, может быть, я ошибаюсь?  

Может, я упиваюсь, собственной болью налитой в стакан?  

По той, что любила, по той, что простила,  

По той, что была и не будет сейчас.  

Была лишь однажды и мучает жаждой  

Меня до сих пор и кричит – Никогда  

Твоей я не стану, я прошлого рана  

Та что, разжигает в душе мук пожар.  

Я вовсе Ничья, как привыкли считать все  

Я времени дочь, лишь оно мне судья,  

Но мой поцелуй, ощутив лишь однажды  

Ты будешь просить о втором, ну а я  

Лишь тенью надежды, как, впрочем, и прежде  

Ласкать тебя буду, баюкать во сне  

И все твои жалкие страсти признанья  

Утонут в подруге моей тишине.  

Без лика, без пола, без роду и дола  

И встать мне как платье, так и статский мундир  

Я сам себе бог, похотливая фея  

Я секс, поцелуй, полевой командир  

Зови как угодно, но только однажды  

Увидев меня лишь единственный раз  

Раз первый – один лишь  

И если захочешь, не сможешь вкусить его ты второй раз.  

А не слишком ли я много думаю? Так и свихнуться можно. Но куда от этого денешься, это процесс спонтанный, самопроизвольный. Он словно вирус, овладевает мозгом и заставляет абстрагироваться от окружающего мира, полностью погрузиться в себя. Время останавливается, как на фотографии, запечатлевшей всего лишь какую-то долю секунды, но способной протащить ее в будущее и сделать частью единого целого. Останавливается, а потом снова начинает неумолимо лететь вперед, оставляя позади сотни, миллионы тысяч уже никому не нужных секунд. А потом наступает пустота. Мыслей ноль, словно белым листом бумаги накрыли сверху все то, что недавно не давало покоя, заставляло переживать, сочувствовать, страдать. Куда все исчезло – непонятно. Странная штука – мозг. И вот снова нескончаемый поток словосплетений и коварных идей начинает штурмовать меня. Чьи же это слова, а может быть мои, что любовь – это то, что опьяняет, порабощает наше сердце и заставляет делать разные глупые поступки. Это любовь к женщине? Но ведь существует и множество других и она не первична, если конечно это не та единственная и неповторимая, которую человек ищет всю жизнь. Любовь можно легко убить в себе, так как это всего лишь фантом, призрак, фикция. Она ненастоящая и подобно всему искусственному может только обмануть разум и сердце, но не удержать, если человек, конечно, достаточно умен, чтобы вовремя понять это и остановиться. Она подобно вину дает человеку несбыточную иллюзию на счастье, а потом внезапно исчезает, стоит только ему познакомиться с ней поближе.  

Куда сильнее любви красота, которая не выжимает из человека последние соки, а дает ему наслаждение, не требуя ничего взамен. Ее можно даже купить, но она дорого стоит, а кому-то и вовсе достается бесплатно. Если бы меня спросили, что бы ты выбрал, фантом любви или красоту, то я без сомнения ответил бы – конечно второе.  

Но и красота, к сожалению, имеет свои недостатки. Наслаждаться ей можно только на расстоянии и если приблизиться, как, впрочем, и к любви, очень близко, то просто-напросто перестаешь ее видеть. Она становиться для тебя ничем. Она подобна красивому фантику, развернув который небрежно выкидываешь, смяв его прежде в комок. Или великолепной мозаике, которая на расстоянии предстает великолепнейшим произведением искусства, а вблизи становится лишь набором непонятных разноцветных многоугольников, слепленных друг с другом странным образом и в совершенно спонтанной последовательности.  

Нет, нет, есть все же любовь, которую нельзя сравнить ни с чем. Она по настоящему Истинная– это любовь матери к своему ребенку, ее нельзя убить ничем. Ну, хоть что-то есть не приводящее к разочарованию.  

Но сильнее красоты и любви, за исключением материнской, – здоровая душа. А здоровая душа – это не эгоистичная душа. Здоровая душа заключает в себе как истинную красоту, так и истинную любовь воедино. Но любовь не к самому себе, а к другому человеку. Если душа в порядке, то и красота с любовью приобретают большую цену и не кажутся уж такими никчемными и безысходными. Джек понял, что с легкостью может убить в себе, красоту, но не здоровую душу. А может быть наоборот, больную? Множество бесконечных вопросов, на которые наверняка есть ответы, но где?  

– Джек, что с тобой?  

Джек вздрогнул и увидел перед собой Юлю.  

– Концерт закончился, а ты стоишь на месте как вкопанный уже минут пять как. Что ты бормочешь, я ничего не слышу.  

– Да так, ничего.  

На улице было тепло. Все потихоньку начали разбредаться по домам. Только Джек и Юля никуда не торопились. Они сели на скамейку в парке и до утра о чем-то болтали. Тем для разговоров была уйма и, казалось, их запасено на тысячу лет вперед. Но человеческая жизнь так коротка, что приходиться делать все впопыхах. Быстрей, быстрей, а то не успеешь.  

А не задавался ли кто-нибудь вопросом, что если бы ничего этого не было, – ну жизни. Что если бы не надо было спешить и время, отпущенное человеку, являлось бесконечностью?  

Глава 10  

Наступило утро. На палубе царила гробовая тишина. Первые лучи солнечного света уже просачивались через густой, опустившийся на море туман. Ни единого звука, ни малейшего дуновения ветра. Словно море тоже уснуло после долгой ночной суматохи. Джек открыл глаза и, оглядев каюту, понял, что это был не сон. Как странно, но он не помнил, как оказался в кровати, как раздевался, кто его привел сюда. Страшно хотелось пить. Он протянул руку к кружке, стоявшей на столе, но она оказалась пустой. Ни единой капли.  

Вставать не хотелось, тело ломило, давали знать о себе вчерашние ушибы и ссадины, полученные в результате борьбы со штормом. Но стоило только подумать, что после такой встряски все остались живы, как настроение мгновенно переменилось. Стало даже весело и смешно над тем, как они вчера бегали по палубе как угорелые, поскальзывались, кричали друг на друга, ругались и все ради чего, чтобы ухватиться за ту тоненькую ниточку, которую оставила им стихия. Ниточку жизни и надежду на спасение.  

«Где же остальные», – Джек откинул одеяло и встал с кровати. Пол под ногами был покрыт веревочными матами, устеленными на деревянную палубу. Движения теперь не ощущалось, будто бы Джек находился не на корабле вовсе. Он огляделся, каюта была обшита шпунтовыми досками и окрашена в белый цвет, так же, как и потолок. Железные бимсы закрывали резные доски, между которыми стояли узорные решетки, по-видимому, чтобы воздух мог проходить вдоль переборок. В углу стоял умывальный таз на подставке.  

– Эй, есть кто живой, – крикнул он и испугался сам себя. Голос был хриплый и посаженный. – Эй.  

-Чего орешь! Заткнись или я набью твою глотку картечью, – послышалось из-за стены. На лице Джека появилась улыбка. Все в порядке. Он не один. Джек вышел в коридор и не спеша, потягиваясь, поднялся по лестнице на палубу. Переборки коридора были зашиты закругленными сверху панелями из красного дерева, плинтусы же были сделаны из более темных пород. Повсюду обоняние раздражал запах смолы, но из люка, который вел на палубу, повеяло утренней свежестью и прохладой.  

Корабль плавно шел с небольшим креном под оставшимися парусами, но, несмотря на это, легко взбирался на волну и так же легко соскальзывал с нее. Это было воистину прекрасное зрелище. Медь обшивки блестела на выходившей время от времени из воды скуле, а нос поднимется на волне и на треть длины судна показывался киль. Черные борта на уровне палубы, орнаментом в виде завитков, украшала тонкая золотая полоса. К тому же, медные поручни фальшборта, надраенные до блеска и тянущиеся от носа до кормы, делали вид корабля действительно великолепным, несмотря на повреждения, полученные им этой ночью.  

Палуба клипера была отдраена почти добела, то есть до натурального цвета древесины. Ватервейсовые бруски, окаймлявшие палубный настил, были тиковыми, а проконопаченные швы в средней части судна окрашены в черный цвет.  

Внутренняя сторона фальшборта была выдержана в приятных пастельных тонах – белых со светло-голубым и имела большое количество медных деталей. На бордюре размещался нанесенный растительный орнамент с центром в виде розы. Джек прошел в носовую часть корабля, откуда доносился приятный запах пищи. Он заглянул в открытый люк и увидел небольшую комнату, в которой была установлена перпендикулярно диаметральной плоскости судна, железная плита с железным ограждением. Под ее подволоком располагались стеллажи для кастрюль, а в углах – лари для песка и угля. Пол комнаты был выложен кирпичом, под потолком висела керосиновая лампа. На плите жарилось и шкворчало мясо, а в кофейниках дымился ароматный кофе. Через несколько секунд на палубе показалась и Ангела. Она еще не до конца успела отойти от сна и, казалось, вот-вот отключится прямо на ходу.  

– Привет, Джек. Выспался?  

– Да. А ты?  

– Не совсем, если бы не твой крик, то может быть и еще подремала.  

– Извини.  

– Ничего страшного.  

Джек подумал, что Ангела очень красива сейчас, в этих лучах утреннего солнца, которое неспешно поднимало свой диск над морем и отражалось в водной глади сотнями ярких дорожек. Оно озарило своим светом горизонт, и кромешная тьма этой ужасной ночи постепенно исчезла, а небеса стали светло-голубыми, широко расстилаясь над морской гладью.  

– Вчера мы попали в серьезную переделку. Надо благодарить бога за то, что все остались живы. Как ты себя чувствуешь? – спросила Ангела.  

– Я даже не представлял, что волны могут быть такие огромные и каково это, попасть в шторм. Я чуть не умер от страха. Неужели тебе не было страшно?  

– Страшно? Конечно же, я боялась. Ты что, думаешь, к этому можно привыкнуть. Нужно быть сумасшедшим, чтобы ничего не бояться. Все могло закончиться гораздо хуже, но главное, что все мы остались живы.  

– Живы, да, да, живы.  

– Особенно страшны здесь юго-западные штормы, но этот слишком разбушевался. В такое время года океан редко бывает спокоен.  

– Я не помню, как оказался в кровати. Что произошло после того как все вернулись в каюту?  

– Ничего особенного. Мы немного выпили, а ты заснул, как младенец. И чтобы не будить, Уилл взял тебя на спину и отнес в каюту.  

– Неужели я так крепко заснул? Даже не верится. Обычно я очень чутко реагирую на все вокруг. Я не понимаю, что происходит. Неужели все это наяву?  

– Как видишь, даже не сомневайся. Если не веришь, можешь даже прикоснуться ко мне.  

– Что?  

Ангела подошла ближе и взяла его руку. Джек почувствовал приятное тепло.  

– Ты все еще сомневаешься?  

– Нет.  

– Тогда расслабься. Все в порядке.  

– К чему все эти намеки и загадки. Ты не можешь сказать прямо, что происходит и в чем дело?  

– Нет.  

– Друзья мои, в наших интересах как можно быстрее добраться до суши, так как вчера мы лишились практически всех запасов пресной воды, – послышался хрипловатый голос Хардиса.  

Джеку ничего не оставалось делать как прекратить расспросы, потому что Хардис не вызывал у него особого доверия и казался довольно подозрительным.  

Внешность его была весьма заурядна. Лицо смуглое, слегка продолговатое, заросшее щетиной. Большие карие глаза, ресницы с рыжеватым отливом, брови нависшие и слегка нахмуренные. Прямой нос, с небольшой горбинкой, все время как будто бы что-то вынюхивал. Лоб высокий с тремя глубокими морщинами. Темные с проседью, растрепанные волосы, были довольно густые и длинные. Походка медлительная, слегка прихрамывающая, создавала впечатление удрученного жизнью человека. По сильным рукам, можно было понять, что Хардис привык к тяжелому физическому труду на корабле. Управление таким судном требовало не дюжие способности и физическую силу. Чего только стоило поднять одни паруса на реи. Одет он был в потемневшую, по видимому, с течением времени полотняную одежду, взглянув на которую можно было смело предположить, что она была выкроена из остатков парусины. Сшита она была без модных изысков и довольно таки просто, скорее всего на скорую руку. Да и действительно, кто в этой водной пустыне стал бы обращать внимание на такие мелочи, как покрой одежды. Выбирание каната, лазанье по вантам, постоянное воздействие ветра и непогоды делали свое дело и местами, она была даже грязной и рваной, но выглядел он в этом тряпье очень даже живописно. Нательная рубаха была без пуговиц и, в целом, на одежде практически не было никаких застежек, по-видимому, это объяснялось спецификой работы на корабле. Брюки были скроены так, что от пояса на бедра откидывался широкий клапан, подшитый изнутри кожей.  

– Ветра совсем нет, – ответил ему Уилл.  

– Через часок другой появиться, поверь мне. Раньше в такую погоду все крысы начинали выползать из своих укромных щелей и от атаки этой дьявольской оравы "безбилетных пассажиров" почти не возможно было избавиться.  

– Крысы? – с удивлением произнес Джек.  

– Да крысы. А чему ты удивляешься. Это настоящий бич всех кораблей. Так вот, в такую погоду они были настолько дерзки, что забирались даже в самые, казалось бы, недоступные уголки, где мы хранили сахар и другие ценные припасы. Казалось даже, что не они жили среди нас, а мы среди них. Если они не находили ничего съестного, то, случалось, обгрызали у спящих пальцы на ногах. Усмирить и укротить их мог лишь организованный вооруженный отпор со стороны жителей кубрика. На китобойце "Джулия" охота на крыс довела матросов до изнеможения, и они смирились, поскольку бедствию этому не предвиделось конца. Подобно ручной мыши, ничуть не боявшейся людей, они стояли в норах и смотрели на нас, как старый дедушка с порога своего дома. Нередко они бросались на матросов и принимались грызть их еду.  

Но и там, где экипажи вели более решительную войну против докучливых приживальщиков, одержать победу было невозможно. Не помогали никакие меры. Казалось, что вместо каждой убитой крысы появлялись две новые. Кроме того, длиннохвостые твари были постоянно настороже и обманывали охотников столь ловко, что те вынуждены были в конце концов прекращать безрезультатные боевые действия. Было только два радикальных средства против этих паразитов: кораблекрушение или жажда. Но какой матрос мог желать этого? Ведь в таком случае вопрос шел и о его собственной жизни. Если с водой становилось туго, крысы от жажды делались бешеными. Они устремлялись на штурм охраняемых сосудов с водой и истреблялись здесь целыми стаями.  

– И как же вы от них избавились?  

– Мышиный король. Мы назвали его Кингом.  

– Почему мышиный, ведь на корабле были крысы?  

– В том-то все и дело, что он не был крысой. Это была обыкновенная мышь, но размеров немного более крупных, чем среднестатистические его собратья. Никто не знает когда и откуда он здесь появился, ведь мыши бояться крыс даже больше чем кошек, но он был исключением. Без сомнения, Кинг почувствовал расположение людей и принялся все чаще и чаще не спеша прогуливаться по палубе, обнюхивая лебедки, бочки, бухты канатов. За ним ходили моряки, совали под нос лакомства, гладили. В ответ он тыкался носом в руки, ботинки – обнюхивал, знакомясь с новыми друзьями, которые еще недавно были для него смертельными врагами. Однажды после полудня мышиный король исчез. Зато вскоре из-за переборок в разных местах стали слышны визг и возня. Потом снизу, из трюмов, начали выскакивать испуганные крысы и в панике метаться по палубе. Вслед за ними появился Кинг. Он спокойно выбирал очередную жертву, делал короткий бросок и молниеносным движением челюстей убивал ее. Возникало такое впечатление, будто он действует вполне сознательно, зная, чего от него хотят люди. После одной из экзекуций Кинг даже подбежал к своему первому знакомому матросу, поднял мордочку и немного попищал, словно хвалился своими успехами. Тот погладил "крысиного волка" и выдал ему в награду кусочек печенья. В течение всего плавания Кинг продолжал ежедневно охотиться на своих собратьев. А в день прихода судна в порт, случилось непредвиденное. Когда на берег подали швартовы, вся палуба стала серой: ее покрыл сплошной ковер из крысиных спин. Обезумевшие грызуны потоком переваливались через фальшборт, падали в воду, сыпались на пирс. В считанные минуты палуба опустела. Все перепуганное крысиное население покинуло корабль. Кинг остался в полном одиночестве. Он обошел палубу, а потом, видимо, довольный результатом обследования, прилег у одного из кнехтов и задремал на солнышке.  

На другой день явилась первая и последняя портовая гостья. Крупная крыса побежала с берега по швартову. Как только она очутилась на палубе, к ней направился Кинг. Заметив его, ничего не подозревавшая незнакомка решила обменяться с ним любезностями. Но едва она собралась обнюхать собрата, как тот привычным приемом перекусил ее загривок. Оставив лежащим неподвижное тело, Кинг тут же направился к боцману и поднял радостный писк: смотрите, мол, какой я работяга и надежный сторож.  

– Хвастается, подлец! Ну до чего же умен! Получай, труженик моря, печенье. Заработал, – согласился боцман.  

– Не могу поверить, что это правда, Хардис. Ты меня разыгрываешь?  

– С какой это стати? Я не любитель пустой болтовни. Впрочем, если не веришь, взгляни вон туда, – и он показал рукой в сторону фальшборта.  

Там, прямо у его основания на деревянном полу сидела крупная белая мышка и что-то старательно обнюхивала.  

– Не может быть! Неужели это он?  

– Да, жив живехонек.  

Джек подошел к ней поближе, чтобы повнимательнее рассмотреть. Та без особо опасения повернула к нему свою маленькую головку и уставилась темными глазками прямо на него.  

– Такой милый и так похож на Уилли, того мышонка, что я приручил в общежитии. Мне кажется, я будто снова оказался в одном из тех темных долгих летних вечеров в пустой комнате и разговариваю со своим другом. Все мыши так похожи одна на другую. Уилли тогда, исчез однажды и больше я его никогда не видел.  

Мышонок продолжал пристально смотреть на Джека, потом подбежал к нему, встал на задние лапки и обнюхал, быстро шевеля при этом своими тонкими усиками. В его взгляде было что-то такое, что вызвало в Джеке странное волнение и он никак не мог понять, с чем это связано.  

Прошло несколько часов, и ветер действительно появился. Корабль мчался на всех порах, несмотря на то, что у него осталась всего одна мачта. И вот на горизонте показалась крохотная точечка, которая постепенно начала увеличиваться и стало понятно, что это земля.  

Глава 11  

Джек продолжал размышлять о жизни с Юлей. Они разговаривали уже несколько часов, но темы для разговора никак не могли иссякнуть.  

– С момента начала жизни в Волгограде и до определенного возраста, я представлял собой двух разных людей. Когда-то я был человеком, у которого не было никаких желаний, а самое главное желания заиметь желания. После определенного промежутка времени, я стал тем, у кого появились сотни желаний и даже стало не хватать времени их осуществить.  

Раньше я был фанатом красивых ножек, потом красивых носов, а после, я стал фанатом красивых и больших сисек. Нет, не подумай, это не основное изменение, а лишь одно из них.  

– Поздравляю тебя, это большой прогресс, – хмыкнув произнесла Юля.  

– Что такое для меня сексуальность. Все просто, кто бы что не говорил, а самый главный элемент мужской привлекательности – это большой член, а женской – большая пышная грудь, размера так 3-5.  

– У всех свои представления красоты и сексуальности. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Нельзя мерить всех одним мерилом.  

– А я думаю можно. Это среднестатистический показатель, мнение большинства.  

– Так большинства или среднестатистический?  

– Ты поняла, что я имел ввиду. И вот, что я еще скажу. Главное не бабы, а возможность их иметь.  

– Да ты мыслитель умудренный жизнью. Буду к тебе обращаться за советами, когда понадобятся.  

– Шутишь опять.  

– Нисколько. Правда, правда.  

– Ладно. Я всегда готов помочь, – с гордостью ответил Джек. Юля только улыбнулась в ответ.  

– Реальность и ожидания, нарисованные в голове – разные, очень разные вещи, – продолжил Джек свои размышления. – Я понял это однажды. В голове все приукрашивается, лишено острых углов и темных красок. Реальность же оказывается не так радушна и весела. В жизни большее наслаждение могут принести женщины, искусство, телевизор, сигареты и алкоголь. Этого может хватить на все, для полного счастья и удовлетворения. А иногда события происходят настолько быстро, что ты успеваешь только смотреть, но не успеваешь впитывать.  

– А для меня, чаще всего сложнее бывает определиться с целью. Об этом я часто размышляю. Но когда она четко ясна, то это уже дело кропотливого труда и техники. Я вот поставила себе цель, уехать учиться в США. И остаться там жить.  

– А мне и здесь нравится. Меня все устраивает.  

– Ну и чем ты собираешься заниматься? Работать всю жизнь за небольшую зарплату?  

– Не знаю. Может стану рок-звездой или еще кем.  

– Да…. Мыслишь ты не совсем реалистично. Здесь ничего хорошего не будет. Ни у меня, ни у тебя. В этой стране нет будущего.  

– А там есть?  

– Там, по крайней мере, все предсказуемо и не нужно никого обманывать, чтобы хорошо заработать. А здесь так не бывает. Либо ты работаешь за небольшие деньги, либо обманываешь, чтобы заработать больше.  

– Я тебя не понимаю.  

– И не нужно, поймешь потом. Поверь мне на слово.  

Глава 12  

– Господь милостив над нами. Он дал возможность еще раз увидеть старую добрую Британию, – сказал Хардис.  

– Британию? Вы уверены в этом? – удивленно спросил Джек.  

– Без сомнений! Видишь белые как снег берега. Это меловые породы.  

– Поэтому его называют Альбионом?  

– Верно. А туманным, потому что в Лондоне очень много заводов и труб печного отопления, с пол миллиона уж точно. Из них валит уйма густого смога и в безветренную погоду он оседает на город. Уже много веков назад жители жаловалась на нечистоту лондонского воздуха. Запах каменноугольного дыма там достаточно частое явление. Еще многие десятилетия назад над столицей висела дымная пелена, и в зажиточных лондонских домах на потолках и стенах темнела копоть. Один из горожан, у которых Холиншед, местный журналист, черпал сведения для своих «Хроник», сказал даже, что за последние десятилетия XVI века неимоверно увеличилось число домашних каминов и что дым в помещении считается предохранительным средством от древесной гнили и полезным для здоровья фактором. Можно подумать, город радовался воцарившемуся в нем мраку. Он был то черным, то бутылочно-зеленым, то желтым, сродни цвету горохового супа, то заурядно серым, а иногда и вовсе оранжевого цвета или схожим с «темно-шоколадной пеленой». Как бы то ни было, все обращали внимание на перемены в его плотности — порой его пронизывал дневной свет, порой перемешивались клубы двух разных цветов. Чем ближе к центру города, тем темней становились эти оттенки, вплоть до «туманной черноты» в некой мертвой точке. В 1873 году произошло семьсот «добавочных» смертей, девятнадцать из которых постигло пешеходов, упавших в Темзу, в доки или в каналы. Иногда туманно-дымная мгла стремительно набегала и так же стремительно уходила под натиском ветра, но часто она стояла день заднем, и сквозь холодную желтизну лишь изредка проглядывало солнце. В такие часы там действительно было очень сложно передвигаться и в такие вот моменты происходило куча загадочных вещей.  

– Что, например?  

– Например, встреча с кошмарным лондонским призраком, который появлялся в такие часы и доводил людей до безумия. Газета «TheDailyTelegraph» не раз писала об этом. Чего только стоит случай, произошедший на пристани километром ниже Тауэрского моста с одним молодым человеком лет тридцати. Он был сыном известного в узких кругах человека, о чем впрочем, в статье упоминалось. Но доподлинно известно, что мистер этот был среднего достатка и занимался, чем-то вроде торговли всякой необыкновенной всячиной. Так вот. Прогуливался он однажды по набережной Темзы. Время уже было ближе к вечернему ужину и урчание в животе подсказывало, что пора возвращаться домой.  

Как это частенько здесь и бывает, над городом в этот день висел туман и с каждым часом он становился все плотнее и плотнее. Джереми, так, кажется, его звали, свернул на OxfordStreet, по крайней мере, он так думал. Лондон славится запутанными улицами и можно часами блуждать по этому лабиринту, так и не найдя выхода. Минут через десять он понял, что идет не в том направлении, хотя проделывал этот путь ежедневно. Как на зло, ему не встретилось ни одного прохожего, что тоже странно, у которого можно было бы спросить правильное направление. Но ведь Джереми жил в этом городе с детства и знал его очень хорошо. Так как же могло так произойти, что он заблудился. Мистика, никак иначе и не назовешь. Откуда-то издалека доносились странные звуки, и от этого Джереми стало немного не по себе. Он хотел было повернуть обратно, но увидел впереди силуэт приближающегося человека. Господин шел размеренным шагом и будто бы что-то усердно пытался найти на мостовой. Джереми не долго думая направился к нему на встречу с намерением спросить, как добраться до центра, сказав при этом, что он заблудился и сам не понял, как это могло произойти. Поравнявшись с незнакомцем, Джереми хотел было уже задать вопрос, но не успел он и рта открыть, как тот ошарашил его своим:  

– Молодой человек, не могли бы вы продать мне три свои заветные мечты?  

Джереми поначалу опешил даже:  

– Извините, а не могли бы вы подсказать …, – но незнакомец, не дав ему продолжить, повторил свой вопрос. Тут Джереми смекнул, что имеет дело с сумасшедшим, и лучше бы было избежать дальней беседы. Он развернулся и хотел идти дальше, как вдруг незнакомец схватил его за руки и уже прокричал:  

– Джереми, продай мне свои мечты!  

– Кто вы? – закричал испуганный Джереми, но вопрос, кажется, прозвучал только в его воображении, и вместо него с губ слетела фраза. – Что вы себе позволяете, отпустите руку, немедленно!  

– Черта с два. Слушай внимательно, – и странный человек приблизил свое лицо к лицу Джереми так близко, что тот почувствовал его несвежее дыхание. – Либо ты сейчас сделаешь то, о чем я тебя прошу, либо окажешься на дне реки и будешь кормить рыб.  

Джереми почувствовал, что еще секунда и его вырвет, потому что вонь изо рта незнакомца была действительно невыносимой. Да еще этот жуткий страх, от которого его коленки затряслись словно кленовые листья на ветру, а желудок в очередной раз издал противный урчащий звук, который, по-видимому, послужил неким безмолвным сигналом для мозга и тот, приняв верное решение, дал ему добро и прокричал: «Блевать! ».  

В считанные доли секунды все и без того скудное содержимое желудка словно магма из взбесившегося вулкана, вырвалась наружу и оросило мощной струей лицо незнакомца. Еще один позыв – дубль номер два, мотор, камера, снято. Непонимание в глазах психа не успевшее еще в полной мере выразиться и подкрепиться в расплывающейся по лицу беззубой улыбке, было накрыто второй волной желтовато-коричневой творожной массы. Джереми почувствовал в этот момент некое облегчение даже, будто бы он только что исповедался. Наступила минутная пауза, после которой незнакомец вытер лицо рукой и уже как-то жалобно, с мольбой повторил:  

– Продай…. – Зачем они тебе, сам подумай. Все равно они никогда не сбудутся.  

Тут Джек уже окончательно убедился, что перед ним сто процентный идиот, страх немного отступил, и он решил подыграть недоумку:  

– Это почему еще? Мои мечты всегда сбываются.  

– Ну, это вряд ли. Может быть, и была парочка другая сбывшихся, а остальным никогда не суждено увидеть свет. Да, мечты должны быть, мечты это воля к жизни и к достижению поставленной цели. Но вот в чем парадокс: если ты полностью погружаешься в них, то они становятся твоими врагами и неумолимо тянут тебя вниз. А так ты сможешь заполучить уйму денег, которые я дам тебе за самую твою сокровенную мечту. Только не вздумай меня надурить. Этот трюк не пройдет.  

– Я не собираюсь этого делать, потому что ничего не продаю. И вообще, как можно продать мечту, это полный абсурд. Она же невидима и не материальна, а существует лишь в моем воображении.  

– Не скажи дружище. Все можно продать и купить, ты же сам это прекрасно знаешь, все дело в цене.  

– Допустим, я соглашусь. Но ведь ты даже не знаешь, что покупаешь.  

– Не волнуйся, знаю. Мне все равно, о чем она, главное чтобы она была самой заветной, а главное живой.  

– Неужели ты считаешь меня дураком? Разве мечты бывают еще и мертвыми?  

– Конечно! Они умирают так же как люди и в большинстве своем их жизнь намного короче, чем человеческая.  

– Сколько же ты готов заплатить?  

– Ну, скажем, десять тысяч фунтов тебя устроят?  

Джек подумал немного и, окончательно убедившись, что незнакомец чокнутый, решил, что продав ему мечту, которую и продать то нельзя в принципе, он ничего не теряет и ничем не рискует. Все, что было при нем, тем и останется, а такие деньжищи на дороге не валяются. Ведь сумма была огромная. Но может, у него и денег нет никаких вовсе. Что ж, и в том и в другом случае оно ничего не терял.  

– Я согласен, – ответил Джереми. – Продаю. – И тут в его голову закрался план обмануть чудака и на всякий случай, продать мечту попроще.  

Хорошо, – сказал незнакомец и достал из кошелька деньги. Это были две пачки новеньких запакованных в банковские ленты пятидесяти фунтовых купюр. Они обладали необъяснимой магической силой, такой, что торговец глаз не мог от них оторвать (л). На Джереми они произвели не меньшее впечатление, и только он протянул руку, чтобы взять их, как незнакомец резко отстранился назад и засунул банкноты за пазуху.  

– Э нет, дружок. Так дело не пойдет. Сначала отдай мне то, что обещал, а потом уже получишь деньги.  

– Я понятия не имею, как тебе отдать, то, что ты просишь. Что тебе ее на блюдечке принести? Раз она тебе так нужна, так сам и придумывай, как взять, я лично уже с ней распрощался. Забирай!  

В этот момент Джереми подумал, что каких только странных людей не бывает на земле и вот один из них, стоит прямо перед ним. Раз уж такое дело, нужно как следует подыграть. Джек поднес руку к голове, сделал над ней пару круговых движений, резко сжал кисть в кулак и, как будто, что-то держа в ней, протянул незнакомцу.  

– На, забирай! Держи скорей, а не то она сейчас выскользнет.  

– Да, да. Мечты имеют такое свойство, выскальзывать прямо из под носа и, убегая, корчить рожи, показывая при этом на последок огромную дулю. Уж кто-кто, а я-то это знаю. Взволнованный, незнакомец судорожно вытащил из-за пазухи маленькую стеклянную баночку с навинчивающейся крышкой. Глаза его блестели, словно два агата. Дрожащей рукой он протянул ее Джереми и с болезненным нетерпением почти простонал: "Ну, давай же, давай же скорей, а не то и правда будет поздно! "  

Джереми в очередной раз взглянул на него, и во взгляде этом было уже больше, пожалуй, жалости, чем удивления. Джереми медленно разжал пальцы и, как будто что-то высвобождая, плавно опустил в банку. Чудной господин в мгновение ока накинул крышку и крепко накрепко закрутил ее. На его лице появилось выражение ликования и полной победы над глупым человеком. И вот постепенно в банке стали чуть различимы блеклые оттенки чего-то дымообразного. И уже через пару секунд вырисовался ярко-розовый цвет, переливающийся и перетекающий в клубок белого с виноградным запахом ватного дыма. Джек вытаращил глаза, а незнакомец только загадочно улыбнулся и медленно покачал головой.  

– Как ты это сделал?  

– Это не я, это твоя мечта, вернее уже моя.  

Джереми на секунду растерялся, но быстро сообразил, что пора требовать деньги с этого идиота. Он едва успел открыть рот, как проворный незнакомец уже держал на вытянутой руке долгожданное вознаграждение. Джереми овладела странная опьяняющая дрожь. Он хотел было пересчитать купюры, но подумал, что это не удачная идея, ведь они и так достались ему даром и нужно поскорей уходить, пока незнакомец не передумал. Джереми поднял голову и хотел распрощаться, но перед ним уже никого не было. Незнакомец исчез так же загадочно и быстро, как и появился. Но Джереми это волновало сейчас меньше всего, ведь он был богат. Схватив деньги, он начал целовать их, прыгать и веселиться как младенец. Кто сказал, что деньги не пахнут? Нет, они пахли, еще как пахли, десятками, сотнями прекраснейших переливов и оттенков, словно свежие травы на весенней лужайке, но это был очень навязчивый аромат. Они были, словно живые и вибрации эти вступали в связь с вибрациями его души. Это была какая-то нездоровая сатанинская страсть, от которой перехватывало дыхание, и в душе возникло всеобъемлющее чувство счастья и любви ко всему окружающему. Как ни странно, но Джереми теперь быстро сориентировался на местности и вышел на людную улицу. Вскоре он был уже дома.  

Растопив камин и сев напротив него в кресло Джереми начал строить планы, как потратить это внезапно привалившее к нему богатство, но как он не пытался что-то придумать, ничего не шло в голову. Наверное сегодня произошло слишком много событий, которые не в меру утомили его и следует расслабиться и как следует отдохнуть.  

Джереми откинулся на спинку кресла и задремал. Когда он проснулся, то огонь в камине уже догорал, а стрелки часов показывали полночь. Джереми снова начал перебирать варианты, что бы он хотел купить: "Так, куплю квартиру в центре Лондона.... А может быть лучше в пригороде, где нет этой каждодневной суеты и остается больше времени побыть наедине с природой. Нет, там грязно и не так много красивых девушек, как в столице. Вот то ли дело Лондон – красивые блондинки, брюнетки, шатенки разных возрастов и конституций, томно прогуливаются по убаюканным полуденной жарой улицам и притягивают своими округлыми, манящими, сладкими формами мужские ненасытные взгляды. Ах, нет. Все это хорошо, но я итак здесь живу всю жизнь и хотелось бы чего-нибудь нового, которое так манит к себе нераскрытыми тайнами. Да, и от влияния некоторых личностей хотелось бы избавиться. Решено! В Бристоль. Он тогда еще понравился мне своей энергетикой и неповторимостью. Но там же холодно и там я буду один-одинешенек, и никто не будет помогать мне, жалеть и защищать. Мысли Джереми скакали с одной на другую. Он никак не мог сконцентрироваться и сделать выбор. Казалось, голова сейчас вот-вот лопнет. Это не так-то просто принять решение, которое определит всю твою дальнейшую жизнь. И как он ни старался ничего не получалось. В мгновение ока улетучились все эйфорические жизненные настроения, оставив рядом с ним только голую реальность. Я должен сделать выбор, я должен сделать выбор, – твердил он про себя. Внезапно краски вокруг померкли и Джереми, словно проснувшись в очередной раз, взглянул на деньги. Но теперь, он не видел уже в них столько света и тепла, как раньше. Перед ним был обычный никчемный ворох бумаг. Нет, деньги были настоящие, но не таили уже в себе той будоражащей воображение силы. На душе вдруг стало тяжело и волнительно. И в силу того, что Джереми и так с детства был с одной стороны человеком неуверенным в себе и слабовольным, а с другой вроде бы и сильным – получался парадокс. Перед ним были открыты тысячи возможностей, но он не мог сделать выбор, вернее даже уже и не хотел его делать. Так и сейчас он не мог знать, что повлечет за собой то или иное решение и поэтому был словно парализован. И его внезапно посетила ужасающая мысль о том, что все, о чем просил его незнакомец, не было шуткой. Только он украл все его мечты.  

«Когда этот человек украл мои мечты, моя жизнь превратилась в пресный безвкусный бульон. Я просто лежал и ничего на ждал. Дни тянулись словно жевательная резинка. Один совершенно идентичен другому. Никаких эмоций, никаких чувств – ничего кроме черно-белого бытия в одномерном пространстве. Наверное, это больше было похоже на старость, в которой человек уже ни на что не надеется, ничего не хочет и не ждет. Единственное что оставалось тогда, это что-то сочинять или писать. Но это было тоже не то. Какое же это творчество без чувств и мечтаний. Оно тоже превращается тогда в некую форму, не наделенную живым содержимым. Верни мне мои мечты, но в ответ только зловещая и мрачная тишина, в которой были одни лишь блики чего-то прошлого зацепившегося за частички нынешнего бытия и не желающие уходить. Но что от них толку. Они бесполезны, совершенно бесполезны. Так кто же поможет мне. Пожалуй никто. Я продал, продал свои мечты, с которыми пропали и все мои желания. Кроме, конечно же физиологических, поесть, поспать, выпить, заняться сексом. Эй, незнакомец, верни мне мои мечты! Верни, верни... Но в ответ вновь тишина, зловещая и немая. Что это, обман? Неужели на этой планете есть еще сотни таких же как я. Таких же обманутых этим безликим незнакомцем. Если бы отмотать время назад. Я сделал бы все иначе. И ведь все потерявшие так говорят, но никто не может ничего уже исправить».  

Когда-то в юности он писал книгу и сомневался, нужно ли это, стоит ли того, чтобы тратить на нее уйму времени. А может быть все-таки стоит работать и жить реальной жизнью. Как все, зарабатывать много денег, иметь красивую яхту, машину. Но мир иллюзий не отпускал его ни на минуту. Он настолько крепко вцепился в него своими ручонками, что освободиться от его влияния не представлялось уже возможным. Но теперь Джереми отчетливо понял, что лишился и того вкуса к жизни, который у него был раньше, потерял запал, разжигающий в нем желание не только созерцать, но и творить, быть участником в свершении неповторимого и многоликого чуда под названием жизнь.  

Но что же произошло теперь, что он наделал. Думая, что продал незнакомцу сущую безделицу, он продал часть себя. Ту часть, которая так долго жила в нем, грела своим теплом и давала жизненные силы. Это не он обманул умолишенного, как ему казалось поначалу, а он его. Эта мысль пронзила сознание Джека словно молния. Он хотел даже найти странного незнакомца и вернуть ему деньги, но сделать это не представлялось возможным в многомиллионном городе. Его больше не было, так же как не было с ним и его заветной мечты. Нет, она вроде бы и была, но перестала представлять для него хоть какую-нибудь ценность. Выходит, незнакомец обманул его дважды, он потерял больше чем мечту, он потерял желание ее осуществить, а это было куда страшнее.  

Как Джек не старался убедить себя в том, что все осталось так же как и прежде – ничего не получалось. Желание достичь былую цель пропало, как и желание иметь что-то вообще. Оставалась еще надежда на то, что это только самовнушение, что незнакомец лишь умелый психолог, который заставил его поверить в сказанное. Но шли месяцы, и Джереми совсем стал затворником и ни с кем больше не общался. Все, кто его знал, не могли понять, чем вызваны такие разительные перемены. Иногда только, он бегал по улицам и кричал: "Меня ограбили, верните мне мои мечты". За что периодически попадал в полицейский участок, где рассказывал о произошедшем с ним в ту ночь. Но никто особо не верил его словам. Поначалу думали, что он перебрал спиртного и у него белая горячка или еще что-нибудь в этом роде, но потом решили, что у него просто поехала крыша и поместили в психиатрическую лечебницу. Вот и вся история.  

Ветер стал достаточно сильным, и корабль быстро приближался к земле. При желании в подзорную трубу можно было уже разглядеть очертания какого-то небольшого портового городка, судя по всему, к которому корабль и направлялся. К разговору подключился Уилл.  

– В этом же году жители Лондона, еще несколько раз слышали о таинственном человеке. И даже все эти друг за другом произошедшие события не смогли все же до конца убедить горожан в реалистичности и правдивости происходящего.  

Будь тот же случай с молодой особой, невинно прогуливавшейся по HydePark и потерявшей, как она утверждала, свою любовь. Вернее сказать она была уверена в том, что у нее эту самую любовь украл некий господин в плаще. Он подошел, по ее словам и спросил, который час. Девушка, естественно, вежливо ответила, мол, сейчас половина седьмого после полудня. На что тот громко рассмеялся и, достав из кармана бумажник, протянул ей несколько банковских купюр. Барышня была очень удивлена, сделав при этом некий отстраняющий жест и пошла дальше. Странный господин сказал громко, мол, если вы не возьмете деньги, я украду вашу любовь. Девушка не восприняла всерьез данную угрозу и ушла. Проснувшись на следующее утро, она почувствовала странное волнение, даже скорее жжение в груди и непреодолимую тягу встретить вчерашнего незнакомца еще раз. Она влюбилась в него. С тех пор барышня каждый день бродит по улицам Лондона и ищет этого призрака. Заглядывает прохожим в лицо, спрашивает, не он ли тот таинственный незнакомец.  

– Постойте, но она же не взяла деньги?  

– Да, не взяла. Для меня это тоже остается загадкой. Но факт остается фактом, что и здесь этот таинственный призрак сыграл свою злую шутку, – задумчиво произнес Уилл.  

– Если она в него влюбилась, то выходит он у нее и не крал ничего вовсе, а наоборот подарил.  

– Это с какой стороны посмотреть. Ты же помнишь историю про исчезнувшую Лавию?  

– Конечно, помню. И что?  

– Эта девушка любила молодого человека. Они встречались долгое время и вот внезапно, после этой роковой встречи разлюбила и увлеклась таинственным незнакомцем.  

– Ничего не понимаю, билиберда какая-то. Такое сплошь и рядом. Может быть, он ей понравился. Кто-нибудь видел его лицо?  

– Лицо его, может, и видели, но только те люди, у которых бесполезно уже что-то спрашивать. Они зациклились на своем и вряд ли могут сказать что-то внятное. Да и кто им всерьез поверит. Ведь по большому счету все думают, что они просто сошли с ума, и призрака вовсе не было, – ответил Хардис.  

– А, может быть, он был настолько неотразим, что пленял сердца сотен таких же, как она. Или она и не любила вовсе того с кем встречалась, а любила только себя? – сказала Ангела.  

– В каком смысле? – ответил Джек  

– Ну, он украл у нее любовь к самой себе – эгоистическую. И это был его величество случай, который дал ей шанс полюбить по-настоящему. Полюбить другого.  

– Да черт с ней. Мне вообще кажется, что люди видели то, что хотели увидеть и их воображение дорисовывало несуществующую картинку, того самого странного человека. Ведь когда об этом трезвонят на каждом углу, то сложно в это не поверить и не начать бояться. Все это похоже на последствия страха перед неизведанным.  

– Ну да, конечно, и то странное клеймо, которое появилось у девушки на правом запястье, тоже самовнушение? – с возмущением в голосе воскликнула Ангела.  

– А что там было изображено? – с удивлением спросил Джек.  

– Ее лицо! Красивое молоденькое личико, прям, как срисовано с нее. Всякие чудеса бывают, а если не веришь, то посмотри старые вырезки газет, там есть фото ее и странного рисунка на коже…  

– Хватит о ней, – прервал Ангелу Хардис. Были случаи еще куда загадочней и необъяснимее. Например, с торговцем книг. По его словам, некий подозрительный господин украл у него, не могу даже выговорить "интенсивность событий жизни", так, кажется, писали газеты.  

– Да, это самая мудреная кража, которую совершил призрак, – вступил в разговор Уилл, закурив при этом трубку. – Когда я прочитал об этом, то долго не мог понять, что это вообще означает. Мне уже до чертиков надоели все эти желтые газетенки, со своими сырыми полувыдуманными историями, но об этом случае речь шла уже в газете «The Times» и сложно было не поверить столь авторитетному изданию.  

– Может быть, они для пущей важности и придумали эту интен.., как ее там?, – запнулся и тут же выругался трехэтажным матом Хардис.  

– Интенсивность событий, так это звучало, – подхватил Уилл. – Я сам толком не понимаю, что это значит, но именно о ней твердил этот бедолага.  

Тот случай произошел, как и первый, в один из таких туманных вечеров. Род, так звали торговца, сидел за своим небольшим письменным столиком в магазине и по обыкновению читал очередной увлекательный роман. Это был маленький толстенький господин, смыслом жизни которого были книги. Он погружался в мир вымышленных героев и с упоением проглатывал роман за романом. Окружающая действительность казалась ему настолько не привлекательной, что при одном упоминании о том, что он все же живет в ней, а не в том мире, приводила его в бешенство. Его утро начиналось с того, что едва успев открыть глаза, он надевал свои толстенные очки в роговой оправе и машинально хватался за книгу, лежавшую по обыкновению рядом на тумбочке. Немыслимо было увидеть его без книги в руках. Он чтитал всегда и везде, когда ел, пил, ходил в туалет и даже умывался. Пару раз он попадал под колеса автомобиля, зачитавшись до такой степени, что ему казалось уже что он не Род вовсе, а какой-нибудь граф Монте Кристо. Одним словом он не видел ничего вокруг, а видел только наборы букв перед глазами, но в отличие от серых будней, они давали ему кучу положительных эмоций, информации и заставляли извилины в голове шевелиться. Да только вот он и не понимал даже, что за этим может крыться нечто страшное.  

– Ваши газеты пишут всякую ересь, а вы читаете, а потом еще пичкаете этим окружающих, – снова встряла в рассказ Ангела.  

– Может оно и так, но позвольте мне продолжить, дабы хоть как-то скоротать время свое и присутствующих на палубе. Уважьте старика. Кому не интересно могут заняться своими делами.  

Ангела с укором посмотрела на капитана и пошла в другую часть корабля. Уилл продолжил рассказ. Итак, Род как всегда сидел за прилавком магазина и читал очередной роман. В помещении пахло пылью и плесенью, будто бы здесь лет сто никто не делал уборку. Так оно на самом деле и было. Тысячи книг стояли на дубовых стеллажах и ждали когда же их, наконец, купят, избавив тем самым от этой гнетущей атмосферы. А Род все читал и читал. А ведь у него были еще жена и дети. Но он вспоминал о них лишь в редкие минуты, когда те сами теребили его за плечо и просили, ну хоть иногда уделять им внимание. Но все было бесполезно. Род был неизлечимо болен – болен книгами. Единственное, что давало ему оправдание, так это то, что все деньги от продажи книг, он отдавал жене и не пенса не утаивал. Он давно уже не любил ее, как, впрочем, и она его. Единственное, что удерживало их вместе, так это дети и привычка.  

Так вот, Род сидел и читал книгу, как вдруг над правым ухом услышал чей-то голос. Он не разобрал сказанного, но жутко испугался и буквально подпрыгнул на стуле. Оглянувшись по сторонам, и не заметив ничего подозрительного, продавец перекрестился и подумал, что это ему померещилось. Но каков был его ужас, когда тот же голос, только уже с левой стороны неистово завизжал, да так, что барабанные перепонки были готовы в любую секунду разорваться. Род схватился обеими руками за голову, прикрывая уши, и зажмурил глаза. Сердце неистово стучало в груди, было желание вскочить и бежать прочь, но ноги стали, словно ватные и предпринятая попытка закончилась неудачей. Род рухнул на пол. Он не помнил, сколько пролежал так, но когда очнулся, вокруг было уже темно. Только тусклый свет уличного фонаря едва проникал в помещение. Род попытался встать. Оперся левой рукой на стул, но резкая боль пронзила предплечье и ногу, не позволив ему подняться. Его будто парализовало. Род сидел и не знал, что делать дальше. Он находился, казалось бы, в безвыходной ситуации и оставалось только ждать утра, когда кто-нибудь из посетителей придет в магазин и обнаружит его, если он конечно к этому времени не умрет от жажды.  

Во рту пересохло и ужасно хотелось пить. Липкая слюна склеивала язык с небом, и когда Род сглатывал, она застревала комком в горле. Тут он вспомнил, что человек может прожить без воды трое суток и это его немного успокоило. Но, о боже, сегодня же пятница и впереди два выходных, в которые магазин не работает. И опять приступ неконтролируемого панического страха окутал его сознание. Леденящие образы, внезапно возникающие в голове, давили, словно десятитонный пресс и ввергали в панику. Вот он лежит один посреди своих бесчисленных книг и не дышит. И никто о нем даже и не вспомнит. Ведь уже были случаи, когда он задерживался на работе и даже ночевал там. Поначалу жена, конечно, устраивала скандалы, но потом привыкла и не была особо против этого. Ведь она точно знала, что он именно там, а не где-нибудь развлекается с молоденькими девушками. Что ж, это было гораздо лучше. Она как обычно занималась готовкой, дети резвились во дворе, а их папаша отдыхал от семьи на работе. Но в этот раз все было совсем не так, только вот об этом знал только он сам. Бедный беспомощный папочка валялся сегодня обессиленный на полу и ждал, чтобы хоть одна живая душа вспомнила о нем. Но не тут-то было. Его словно не существовало в их жизни, они даже не вспоминали о нем. Но ведь это он сам был виноват в этом. Только он сам. И снова внутренний голос взял верх над чувствами и твердил: "Род, возьми себя в руки, ничего страшного не произошло. Пройдет несколько часов и силы вернуться к тебе, боль утихнет, и ты сможешь встать. "Так оно и есть, так оно и будет, – уговаривал сейчас уже он сам себя. Сейчас я немного отдохну, наберусь сил и встану". Минуты казались вечностью. Тело чесалось от пота, словно он не мылся уже месяца два. В ушах гудело. Все таки при падении Род ударился головой и, ощупав ее он обнаружил на лбу огромную шишку. Да уж, нечего сказать, попал в переплет. Прям каламбур какой-то – любитель книг попал в переплет и сидит, как ни в чем не бывало и ждет, когда же его из оного вытащат. Боль в руке постепенно утихла и Род дабы скоротать время начал читать вслух свои любимые стихотворения, которые он сам, впрочем, и сочинил, а что, очень даже не плохо, сделал он вывод продекламировав очередное четверостишие.  

В противоположном конце комнаты мужчина увидел неожиданно для себя тень... Сердце вновь облилось кровью. – Кто здесь? Что тебе от меня нужно? Тень не шелохнулась. Неужели это игра воображения и там никого нет. Род протянул здоровую руку на стол, схватил книгу, лежавшую на краю, и швырнул в сторону тени. Но книга, раскрывшись и шелестя страницами, резко сменила траекторию полета и ударилась о полку шкафа, сбив при этом несколько журналов.  

– Что промазал, – прохрипела тень и тут же преобразилась в фигуру в черном плаще.  

– Кто вы, что вам от меня нужно?  

– Не слишком ли много вопросов? В твоем положении я бы попридержал язык за зубами.  

Род почувствовал как в животе начало бурлить и возникло такое ощущение, что начались схватки, хотя сам он никогда не рожал, да и вряд ли смог бы, но он почему то был сейчас твердо уверен, что именно так себя чувствует женщина на сносях. Приступы боли в животе частенько беспокоили его, когда он волновался. Кишечник, пытаясь избавиться от этих кошмарных болей начал усиленные перистальтические движения, вслед за которыми последовал оглушительный хлопок, подобный тому, когда у автомобиля пробивает глушитель. Но только на этот раз это был самый настоящий пердеж. И буквально через несколько секунд, будто испугавшись самого себя, сфинктер вновь расслабился и выдал еще более оглушительный разряд. Комната наполнилась неприятным запахом.  

Тут у всех стоявших на палубе начался истерический смех. Джек поначалу пытался сдержаться, но у него ничего не вышло и он, тоже схватившись за живот придался веселью.  

– Уилл, хватит. Ты уже начинаешь придумывать, то чего не было на самом деле. Хватит дурачить нас.  

– Все именно так и было, я повторяю слово в слово, то, что рассказывал сам бедняга и ни на йоту не вру, – ответил Уилл с невозмутимым видом и продолжил. Так вот....  

– Блядь дырявая, – воскликнул незнакомец и зажал нос большим и указательным пальцем, изобразив при этом сморщенную гримасу.  

На этом газовая атака не закончилась, и Род испустил дух, вернее газы, еще раз. Человек в плаще был просто ошарашен всем происходящим и даже зажмурился, потому что пердеж не только не выносимо вонял, но и обладал слезоточивым эффектом. Род тем временем, уставившись на незнакомца, дрожал всем телом, а по лицу его стекали крупные капли пота.  

– У меня нет ничего кроме книг, забирайте и уходите.  

– Зачем они мне, я за другим пришел.  

– Чего же ты хочешь?  

– Я хочу впитать интенсивность событий твоей жизни. Интенсивность, которой особо и не было у тебя никогда, ну ничего, буду довольствоваться малым, тем, что есть, как говориться.  

– Я не понимаю о чем речь?  

– Позже поймешь. А сейчас мне пора. Единственное чего я дожидался, так это того, пока ты очухаешься и посмотришь мне в глаза. Ну и чтобы не терять время, я сделал все необходимое для осуществления своего плана, пока ты лежал без сознания. Незнакомец развернулся и пошел к выходу.  

– Эй, что за план, – крикнул Род в большей степени инстинктивно и из непомерного любопытства, чем осознанно и уже пожалел об этом, когда странный человек, не останавливаясь, повернул голову и процедил сквозь зубы:  

– Дурак, украл твою интенсивность, – при этом покрутив указательным пальцем у виска.  

" Сумасшедший", – подумал Род.  

Капитан раскурил трубку и окинул небрежным взором своих слушателей. Похоже рассказ понастоящему не только заинтриговал их, но и порядком рассмешил. Даже поначалу отошедшая в сторону Ангела, подошла ближе и весело улыбалась.  

– Да, действительно сумасшедший, – прохрипел Хардис. – Кому еще в голову взбредет врываться в книжную лавку, для того чтобы украсть ничто или как ее там ин... Как вы это назвали, капитан?  

– Интенсивность.  

– Ах да, интенсивность. Он и вправду чокнутый.  

Ангела не выдержала и встряла в разговор.  

– Капитан хороший выдумщик. Ты же не веришь, Хардис, что все это было на самом деле. У одного мечты, у другого любовь, у третьего вообще непонятно что.  

– Да какая мне разница, надо же чем-то убивать время, а когда слушаешь такие небылицы, оно бежит незаметно.  

– Итак, господа, позвольте я продолжу. Род со страхом наблюдал за незнакомцем. Высокая широкоплечая фигура словно плыла над полом и просочившись сквозь стеклянную витрину, исчезла в конце улицы. Дом, в котором находился магазин Рода, представлял старую постройку восемнадцатого века. Раньше он принадлежал ростовщику, но после его таинственного исчезновения перешел в собственность города. Это была история покрытая мраком. Никто не знал, куда подевался хозяин. Никаких улик, следов, может быть убийства или похищения с целью выкупа следствию обнаружить не удалось. Полиция прочесала все близлежащие окрестности, опросила прислугу, соседей, знакомых, результат нулевой. Чудеса, да и только. Шли годы, претендентов на наследство не объявилось и дом, как я уже и сказал, перешел в муниципалитет.  

Род вспомнил эту историю и думал, а не тот ли пропавший тип приходил к нему сегодня. Ведь давно уже ходили слухи о том, что в доме живет привидение, но как здравомыслящий человек, Род конечно же не верил им. Старики, жившие этажом выше (правда уже пару лет, как они умерли и второй этаж так никто и не занял, он пустовал) не раз доставали его своими рассказами о том, будто ночью они слышат какие-то странные звуки, похожие на человеческую речь, хотя в это время суток никого кроме них в доме не было. Они доносились то с чердака, то снизу. Поначалу бедняги думали, что это Род возвращается ночью в магазин. Но на поверку оказывалось, что там его не было, свет потушен, а замок висит на своем месте, как полагается. Припозднившиеся горожане тоже замечали странные вещи, проходя мимо дома. Однажды к Роду зашел приятель и спросил его, что это он так поздно делал вчера в магазине, несмотря на выходной. Род крайне удивился услышанному, так как весь прошедший день провел дома. Месяц спустя он услышал историю о том, как некий господин увидел на каминной трубе дома человека в шляпе, который стоял на одной ноге, расставив руки в стороны, и балансировал, как канатоходец, тем самым сохраняя равновесие. Правда, оказалось, что рассказчик был в тот момент изрядно пьян. Но он настойчиво продолжал уверять всех, что это ему не померещилось.  

Теперь, сидя здесь, Род понимал, что старики и те люди, может быть, и не врали вовсе и их бурная фантазия была не причем. В это сложно было поверить тогда, но сейчас, увидев призрака собственными глазами, не возможно было думать иначе. Факт был на лицо. Продавец собрался с силами и, опершись на здоровую руку, вновь попытался встать. Но вес его был настолько велик, а мышцы настолько ослабли, что без помощи второй руки ничего не получилось бы. Тогда он оперся на больную руку и, скрипя зубами от боли, все-таки, поднялся на ноги. Это была маленькая победа, хотя бы в том, что он смог преодолеть боль и теперь ему не придется торчать здесь сутки, а то и двое. Род зажег свет, подошел к кассе, деньги были на месте. Внимательно оглядевшись вокруг, он сделал окончательный вывод, что ничего не исчезло. Только сейчас он почувствовал, как в висках ужасно пульсирует и голова готова расколоться от боли. Продавец огромными усилиями воли сделал несколько шагов к выходу, хотел было по привычке закрыть входную дверь на замок, но так ли уж важно это было делать в данной ситуации. Он вспомнил, что человек прошел прямо через стекло. Кто же это такой, чего он хотел? Вразумительного ответа на вопрос не было, кроме той билиберды, которую незнакомец нес ему про какую-то интуицию или интраспекцию. Впрочем, какая разница, ведь не буду же я серьезно относиться к этому бреду. Род жил неподалеку от магазина и уже вскоре был на месте. В квартире все спали. Он лег в кровать и заснул.  

На следующее утро, открыв глаза, Род по привычке первым делом надел очки. Жена еще спала и едва слышно похрипывала. Как ни странно ничего не болело. Род хотел было встать, но вспомнил, что сегодня суббота и идти на работу не нужно. Мгновение спустя, он вспомнил, что приключилось с ним вчера и стало как-то не по себе. Головная боль прошла, рука вроде бы шевелилась, не доставляя особого дискомфорта. Значит перелома нет, подумал Род. И вдруг его будто бы осенило. Он точно теперь знал, что имел ввиду тот странный человек, говоря о какой-то непонятной еще вчера краже. Род посмотрел на жену, книгу, лежавшую на тумбочке, дверь и, наконец, зеркало, в котором увидел свое отражение. Пред ним сидел обросший щетиной, заплывший жиром от лени Род. Не тот Род, который двадцать лет назад бегал как угорелый и разносил по домам Лондона газеты за сущую мелочь, которой хватало, конечно, только на скромное пропитание, но и этого было тогда достаточно, чтобы сделать его счастливым. Не тот мускулистый жеребец, за которым стаями увивались девчонки и были рады любому знаку внимания с его стороны. Не тот молодой человек, у которого было множество друзей, готовый в любую минуту придти на помощь. С которыми, он проводил лучшие годы своей жизни и даже не замечал и не задумывался, что именно тогда он по настоящему жил, был счастлив. Но потом это все как-то незаметно исчезло. То ли в нем самом, что-то изменилось, то ли годы взяли свое, и так и должно было быть. Неужели у всех все одинаково или все же он сам виноват в случившемся. Выходит незнакомец вовсе и не украл ничего, а дал лишь понимание того, что вся его теперешняя жизнь один единственный серый лист бумаги, не исписанный и на половину. А ведь еще вчера он был уверен, что все идет как надо, своим чередом, что так и должно быть.  

Род посмотрел на громадное количество книг, стоявших в шкафу и заменявших ему все эти годы друзей, общение с детьми, женой. Каждый день был похож на предыдущий, одно и то же: проснулся, умылся, взял книгу, пошел на работу, вечером с работы, поужинал, снова погрузился в искусственный книжный рай, чужой вымышленный мир. Мир, придуманный кем-то от такой же скуки и безысходности. И вот он читал и читал, проживая сотни чужих жизней, а его жизнь словно замерла на месте и ничего не менялось. Он проживал, но не жил! Сколько нужно прочитать книг, чтобы начать жить? Тысячи, десятки тысяч – не имеет значения. Пока читаешь, являешься всего лишь квартирантом, сожителем книг, расплачиваясь при этом, как и подобает квартиросъемщику, золотой монетой – своим временем. Но однажды задумываешься и говоришь себе, стоп, хватит, я хочу собственное жилище, собственную жизнь. Только к сожалению иногда уже бывает слишком поздно, для того, чтобы вырваться, удрать как мальчишка-разносчик газет, которому было плевать, будь что будет.  

Да, может быть, он и лишал тем самым себя будущего, и суровая реальность оказалась бы куда сложнее и непроходимее, но события, происходящие в ней, возможно, были бы для него намного значимей и в конечном итоге, наверное, интересней. Вот потому люди и начинают писать книги, от скуки, однообразия в повседневности. И тот, кто пишет и тот кто читает, находятся, по сути, в равных условиях – заложников фантазий. Либо воспоминаний, которые настолько ярки и интересны, настолько желанны и неповторимы, что хочется жить именно так.  

Итак: Роду незнакомец дал – осознание, Джереми – реальность, а девушке в парке – любовь. Только они не смогли справиться с подаренным и понять в полной мере, что с этим делать. Хотя, Роду это почти удалось.  

– Вы хотите сказать, что не нужно читать книг и это вредно? – снова не выдержала и прервала рассказ Ангела.  

– Нет, не хочу, я просто рассказываю, что произошло с Родом. О том, что пишут газеты.  

– Ну да, конечно. Им бы не хватило и всех разворотов, чтобы напечатать то, о чем вы нам поведали.  

Хардис раздраженно приставил указательный палец к губам, показывая тем самым Ангеле, что ей бы не мешало замолчать и не задавать лишних и никому не нужных вопросов.  

Уилл продолжил.  

– Но, увы, жизнь не стоит на месте и может не приносить уже ничего нового. Могут остаться лишь воспоминания, хорошие или плохие, или фантазии. Любое сгодится для написания повести. Любое сгодится для коротания скучных осенних вечеров.  

– Но Род же не виноват в том, что жизнь его настолько скучна. Она такая у миллионов, – сказал Хардис.  

– Вот поэтому-то он и начал читать. Молодость прошла, появилась семья. Одни и те же лица, одни и те же заботы. Надо же как-то отвлечься.  

– А может быть дело все в простом нежелании сделать ее разноцветной, не так уж и сера она на самом деле, – возразила Ангела. – И семья здесь не причем. Она наоборот открывает новый мир, новые эмоции, новые взгляды на жизнь. Чем его жизнь в прошлом отличалась от нынешней? Те же лица, заботы, работа, отсутствие денег.  

– Тем и отличалась, что он был молод, а когда молодость уходит, остаются лишь сладкие воспоминания о ней. Без нее он уже не мог расчувствовать вкуса к тем же самым вещам. Ну, к примеру, как не соленый суп, скажем, или если вообще лишить его вкуса.  

– То есть, Хардис, ты хочешь сказать, что мы все обречены на это.  

– Думаю, да, но всегда есть способы бороться. У Рода это были книги, у кого-то иное.  

– А любовь, по-твоему, может быть той самой спасательной нитью.  

– Она, скорее всего и есть самый сильный аналог молодости, стимулятор, так скажем, допинг воли к жизни.  

– Выходит все в конечном итоге, опять же, сводится к любви. Ведь Род тоже любил, – только книги.  

– Любовь по большому счету никогда никуда не исчезает, а только претерпевает трансформации. Род, так же как и Джереми, так же как и девушка в парке любили только себя.  

– И чем же плох был образ его жизни? Деньги он зарабатывал, семью кормил.  

– А кто говорит, что плох. Каждый живет, как ему нравится и если это никоим образом не вредит окружающим, почему бы и нет. Но стоит равномерно дифференцировать свои привязанности, не впадая при этом в крайности. Род был полностью поглощен чтением, хотя можно было бы уделять немножко внимания любви и семье. Его любовь к жене и детям претерпела крайне негативную трансформацию в любовь к книгам.  

– Может и так. А мне кажется, что в каждом возрасте свои прелести, – сказала Ангела. – Я знаю людей, которые ни за что не променяли бы свои пятьдесят на двадцать.  

– И они бы наверняка слукавили, – ответил, улыбаясь Уилл. – Если бы перед тобой положить два яблока. Одно молодое, сочное, с упругой, переливающейся на свету кожицей и старое, уже начинающее высыхать. Какое бы ты выбрала?  

– Конечно же, молодое и сочное.  

– Верно. В этом нет никаких сомнений. Что ты, что те люди, выбрали бы молодое яблоко, как бы им не нравилось, по каким-либо причинам старое. Что может быть прекраснее молодости, как бы не мудра и спокойна была старость.  

После этого случая Род стал намного больше уделять времени общению с семьей и друзьями, извлекая для себя из этого уйму энергии и позитива. Но при этом взамен отдавая свою. Получался некий естественный обмен жизненным топливом, которое не смогла бы заменить ни одна книга. Книги никогда не научат тебя тому, чему может научить реальная жизнь. Сколько бы ты не читал, результат один – никакой.  

Уилл закончил рассказ, и на минуту воцарилась тишина. Первой заговорила Ангела.  

– Да уж, не привидение, а ангел спаситель какой-то. Если я правильно поняла, то Роду незнакомец дал осознание, девушке любовь, а Джереми трезвость восприятия реальности не затуманенное мечтами. Выходит незнакомец на самом деле ничего не забирал, а наоборот давал людям то, в чем они по-настоящему нуждались. То истинное, о котором они давно уже забыли и жили чужой жизнью.  

– Выходит что так, – ответил Уилл. – Вопрос только в том, нужно ли это было людям на самом деле. Он не учел одного важного фактора – способность выдержать ими данный груз. Благими намерениями оказалась в этом случае вымощена дорога в никуда. Ведь осознание отнимает иллюзию реальности того, что на самом деле не являлось им вовсе. Любовь к другому требует огромной самоотдачи и может причинять больше страданий и боли. А реальность куда неприятнее, страшнее и труднее, чем мечты.  

– Не знаю, все это очень спорно, – сказала Ангела. – Как можно жить без мечты или без той же иллюзии. Без них наша жизнь, действительно, стала бы очень скучной и невыносимой. Просто все дело здесь, думаю, в умении придерживаться золотой середины, а не впадать в крайности как они.  

– Что ж, может и так.  

– А я хотел бы побороть лень, приобрести уверенность в себе и заполучить то самое пресловутое желание – сказал Джек. – Но хочу ли я этого на самом деле, теперь даже не знаю.  

Глава 13  

После долгих переговоров с отцом и приготовлений мы отправились с Юлей в длинное путешествие. Было не просто уговорить его отпустить четырнадцатилетнюю девушку в такую дальнюю дорогу. Ведь предстояло проехать, ни много ни мало, около двух с половиной тысяч километров. Но, все же, нам удалось это сделать, так как огромное желание приключений было как у нее, так и у меня. К тому же отец, являясь человеком довольно лояльным, понимал, как это для нас важно и всячески даже содействовал впоследствии подготовке к поездке.  

Помню тогда, я не мог поверить своему счастью, что я привезу сестру к себе домой и познакомлю ее с мамой и со всеми своими друзьями. Это казалось чем-то невообразимым. По ощущениям, сродни тому, если бы я привез рок-звезду к себе в маленький городок. В захудалое ранчо, забытое богом и цивилизацией.  

Приезд такой знаменитой персоны мог бы взбодрить эту атмосферу и внести нотки новизны и забытых радостей жизни. Но местные «ковбои» так грубы и не отесаны, что позабыли, как нужно общаться с особами из высшего общества. А разве они это умели когда-то? Конечно же, нет. Они могли только отпускать дурные пошлые шуточки и думать, что это весело. Хотя, на самом деле, это является верхом неприличия и неграмотности. Но она растопит их черствые сердца и мозги. Устроит взбучку их застрявшему в прошлом восприятию.  

Как пройдет наше путешествие, я продумывал в мельчайших деталях. Строил планы развлечений и представлял сцены знакомства Юли со своими друзьями.  

– Джек, что будем делать там?  

– Да, все что душе угодно. Можно ходить в походы, можно ловить рыбу, заглянуть на кладбище ночью и почитать надписи на могилах, поехать в деревню, просто сидеть во дворе с друзьями, ползать по церквям до самых куполов.  

– Так, отсюда поподробнее. Что это значит «ползать по церквям»?  

– То и значит, ползать. В прямом смысле этого слова. Каждая церковь – это путь в небеса. И взбираясь по ней, ты прокладываешь дорогу в рай своими собственными руками.  

– Ты шутишь?  

– Конечно, шучу. Но красиво звучит, не правда ли? Мы, когда нам было по пятнадцать лет, от скуки и желания заполучить как можно больше острых ощущений занимались этим делом очень часто.  

– И в чем смысл? Вы что, играли в человека паука и взбирались по голым кирпичам, цепляясь за них своей липкой паутиной. Не дурно. Человек паук ползет в рай.  

– Хватит. Я говорю, мы проделывали это ради острых ощущений. Шли, когда уже стемнеет, к одной из множества церквей в городе, забирались внутрь нее и поднимались до самой верхушки. Были случаи, когда не было даже лестницы и приходилось взбираться по выемкам от ступенек. Вперед получалось куда быстрее, чем спускаться потом таким способом обратно. Однажды я так перетрусил, что еле заставил себя вернуться вниз, потому что сверху расстояние до земли казалось куда больше. Так же мы проделывали разнообразные трюки и снаружи тех же самых церквей.  

– Так все-таки использовали, значит паутину? – пошутила снова Юля.  

– Да, и еще тысячу микро присосок на кончиках пальцев.  

Помню, один раз мы обходили колокольню по карнизу с моим другом. Он заканчивался окном, до которого был примерно метр с небольшим, и нужно было сделать длинную растяжку вдоль стены руками, схватится покрепче за нее и сделать шаг к окну, не свалившись вниз. Я повыше ростом и у меня это получилось. Друг же все лицо себе разбил, когда сорвался вниз и ударился о стену, в тот момент, когда я, все же, успел словить его за руку. Но, слава богу, обошлось. Он повис вдоль стены, уцепившись за меня, и я его вытащил.  

– Ничего себе и это стоило того?  

– Думаю, стоило. Это были настоящие приключения. Но эйфория от каждого из них проходила через несколько дней, и приходилось искать все новые и новые.  

Так мы, однажды, решили перейти реку, по только что образовавшемуся льду. В ней утонуло много людей, и она славилась своим страшным нравом. Но это нас не останавливало. Забавное занятие идти по льду, который прогибается и хрустит под твоими ногами, а ты идешь вперед, мелкими шажками переставляя ноги. Потом таким же образом назад, в надежде не провалиться под лед. Неимоверно поднимается настроение и желание жить, после проделывания таких трюков.  

– Вы ребята, больные паршивые дети.  

– Да. Но это еще не самое страшное безумие. Катание на льдинах, вот что еще более захватывающе. Во время ледохода они так и шепчут тебе: «Оседлай меня «ковбой». Устрой незабываемое родео». Льдины плывут большие и нужно только дождаться подходящую. И вот она подплывает, и ты прыгаешь на нее. Все, ты в седле, до тех пор, пока она не начнет отдаляться от берега. И чем дальше, тем интереснее, главное не упустить момент прыжка обратно, а не то она скинет тебя, но уже там, откуда ты вряд ли сможешь добраться до берега живым. Это занятие не могло не обходиться без происшествий и пару раз, не долетая до берега, «ковбои» проваливались прямо в воду, кто-то, успев ухватиться за берег, а кто и вовсе оказавшись в объятиях черной ледяной воды без шанса на еще одну ошибку. Тогда приходилось грести изо всех сил руками к берегу, чтобы ухватиться за него и делать это нужно был как можно быстрее. А потом в замерзшей одежде идти домой.  

– У вас с головой все в порядке было?  

– Не знаю уже сейчас точно. Может и не совсем.  

– Ты меня заинтриговал. Я сама сумасшедшая и люблю все необычное.  

– Ага. И для этого ты наверно проколола себе язык? Отец узнает, убьет тебя.  

– Не узнает, если только кто-нибудь ему не скажет.  

– На счет меня не беспокойся, я могила.  

– Я знаю. А проколола ради интереса и острых ощущений. Смотри.  

И Юля, высунув его, начала проделывать различные забавные манипуляции с ним. То свернув набок в трубочку, то прислонив кончик к небу, тем самым показывая нижнюю его часть. Ей нравилось это, она испытывала истинное эстетическое удовольствие от железной штуковины, воткнутой в него.  

– Ты точно сумасшедшая, не меньше чем я, – сказал Джек и рассмеялся.  

– Да, ты прав. Что ж, завтра в дорогу.  

На следующий день мы уже ехали в поезде радостные и счастливые.  

– Эй, дай руку, – сказала она мне с нижней полки вагона.  

Я протянул ее ей и почувствовал, что Юля начала красить мне ногти. В воздухе витал едкий запах лака.  

– Что ты делаешь? – возмущенно начал возражать я.  

Она же ничего не ответила и продолжала. Через несколько минут я увидел, что все мои ногти оказались выкрашенными в черный цвет.  

– Отлично. И как я теперь буду с этим ходить.  

– Не знаю. По мне так, очень даже красиво, мистер Готический стиль. Тебе идет, – и она засмеялась заразительным и задорным смехом.  

Купе, в котором нам предстояло провести первые сутки пути, было маленькое, двухместное, в которых обычно ездят проводники. Но в этом поезде, по какой-то причине, оно было переоборудовано для пассажиров.  

Юля достала фотоаппарат, и мы начали фотографироваться, запечатлевая наше путешествие на долгую память. Фиксация долей секунды жизни. Эмоции: радость, грусть, каким удивительным образом это становилось частью нашего настоящего уже навсегда, будучи вырванным, однажды, из него же.  

Выйдя на перроне вокзала, на котором нам предстояло сделать длительную пересадку, мы, чтобы скоротать время, сразу пошли гулять. Поначалу немного запутались в переплетенных витиеватых улицах, но быстро сориентировавшись, спустились в метро, оказавшееся на нашем пути. Когда ехали в нем, то окружающие, то и дело с интересом разглядывали Юлю. Возможно, их внимание привлекали ее длинные волосы, заплетенные в десятки косичек. А может и не только, ведь весь внешний облик ее был достаточно экстраординарен.  

Множество колец на пальцах странной стилистики, от простых металлических, до золотых с разными замысловатыми рисунками. Кроме того, каждое ухо украшали по нескольку необычных сережек, одни из которых были из золота, с фианитовым камнем посередине и имели достаточно изысканный вид. Их форма напоминала восьмерку, в нижней правой части которой, был вставлен, на тоненькой иголочке, еще один голубой многогранный круглый камешек более маленького размера. Снизу, висел точно такой же, только в виде капли росы. Отличить, настоящие эти были камни или нет, обывателю было достаточно сложно, но в том, что они привлекали к себе множество восхищенных взглядов, не приходилось сомневаться. Вернее они являлись небольшой частью того образа, который пользовался столь повышенное внимание.  

Другие серьги больше напоминали неформальный стиль или, может быть, стиль, связанный с некой восточной тематикой. Пять длинных серебряных цепочек соединенных между собой и прикрепленных одной стороной за мочку уха, а другой за верхний его край. Еще одни выглядели, как обычные скобки с небольшим витиеватым рисунком и тоже крепились за край уха.  

Кольца блистали яркими солнечными переливами, искусно подчеркивая изящные пальцы. Одни были яркими и многоцветными, сочетая в себе несколько оттенков, другие обычными серебряными с выгравированным рисунком. Полный пестрящий набор и, не смотря на все это разнообразие, нельзя было сказать, что возникало ощущения вычурности образа. Может быть, и здесь разгадка крылась в той самой пресловутой молодости, образ которой не давал нашим героям покоя и которая располагала к себе весельем чудных красок и звуков, и которую нельзя было ничем превзойти?  

Проехав в метро несколько станций и поднявшись по эскалатору наверх, мы оказались возле большого бетонного шара, крутящегося на воде, и начали наблюдать за ним, сев на скамейку. К нам подошел молодой человек странного вида и начал с нами разговаривать. Он спросил Юлю, не являюсь ли я ее братом, и, получив положительный ответ, начал клеится к ней. Юля пообщалась с ним, но дала понять, что он не в ее вкусе и тот ушел раздосадованный неудачей.  

Впереди был еще целый день и целая ночь для того чтобы исследовать город и мы решили сходить в музей восковых фигур, в котором обитали экспонаты людей, сказочных существ, библейских героев, так мастерски выполненных, что при соответствующем освещении их можно было принять за живых. По крайней мере, так было написано в рекламном проспекте.  

Оказавшись внутри, мы все же, не увидели чего-то уж слишком живого.  

– Не очень интересная экспозиция. Да, выполнены они великолепно, но все же, что-то не так, – сказал Джек.  

– Дохленькая экскурсия. Так, скорее, замануха для туристов. Я смотрела фильм про галерею. В нем показывали преподробно весь процесс изготовления и реставрации. Захватывающе. Такими интересными способами достигается сходство.  

– Мне больше нравится, когда экспозиция выстроена сюжетно. Музей Тюссо в Америке сделан гораздо интересней, потому что там много тематических залов и все фигуры жанрово связаны и расставлены. И я тоже, вроде, смотрел какой-то фильм об изготовлении восковых фигур, и процесс действительно завораживающий и увлекательный. Сразу вспоминается фильм «Музей восковых фигур». Кажется, взойдешь на их подиум и перенесешься куда-нибудь.  

– Что за фильм. Ужастик какой-нибудь?  

– Ужастик. Их много разных на эту тему, но этот самый жуткий. Сюжет, как хозяин музея убивал людей и делал из них восковые фигуры. Ночной Лондон полон зловещих тайн и тёмных секретов, но существует один человек, который знает их наизусть. После рокового свидания со странным незнакомцем, загадочную красавицу Мэл всюду преследуют кошмарные видения. Она не подозревает, что стала любовницей посланца ада и теперь носит его дитя. Воровки Софи и Эмма проникают в жилище одинокого старика. Жестоко разделавшись с хозяином дома, Софи убивает Эмму, чтобы присвоить добычу. Она покидает место преступления, не догадываясь, что подруга не намерена прощать ей свою смерть.  

Другой герой Ник. У него есть всё, что могут дать деньги. Почти всё. Но то, чего ему не хватает для полного счастья, купить нельзя. Ведь живой человек никогда не продаст часть себя. Остаётся пойти на убийство. Но, исполнившего таким образом свою мечту, ждет расплата. Бродя по дебрям интернета, Ричард натыкается на сайт "Комнаты смерти", где можно заказать убийство человека и насладиться этим зрелищем. Вскоре он решает разыскать настоящую "Комнату смерти", сделав первый шаг навстречу своей гибели. Неистребимое зло непрестанно ищет среди нас рабов своих жутких пороков.  

– Такой фильм не очень хочется смотреть на ночь.  

– По интересности другой, еще лучше есть, более захватывающий. Короче, там люди вступившие на подиум, попадали в ожившую историю и становились ее частью. А когда по ходу этой истории их убивали, они сами превращались в восковую фигуру и составляли композицию. Там еще в конце восковые фигуры оживали, и выжившие герои должны были с ними сразиться. Вот такая история.  

– Поняла. Про обливание людей воском и превращение их в фигуры я трейлер видела, мне хватило. А второй, ну их совсем, бррр.  

Через два часа блужданий по выставке Джек и Юля, наконец, снова оказались на свежем воздухе.  

– Что дальше делать будем? Не знаю. Пойдем, прогуляемся, а потом на вокзале заночуем. Ведь наш следующий поезд только рано утром.  

– Давай.  

После вечерней прогулки мы возвратились на вокзал, где и заночевали. Юля купила какой-то странный диск, и мы слушали его на плеере. Потом она заснула, положив голову на мои колени. И мне так это нравилось, ну, то что мы стали как единое целое будто – брат и сестра. И я продолжал слушать музыку и наслаждаться настоящим.  

С наступлением утра мы сели в поезд и через стуки уже были в моем родном городе.  

Там я познакомил Юлю со своими друзьями, и мы провели незабываемые десять дней лета, катаясь на велосипедах, купаясь в речке, посещая музеи.  

В то лето в воздухе летало огромное количество бабочек. Они были слегка желтоватого цвета. Тысячи, десятки тысяч. Это можно было сравнить с крупным снегопадом, столько их много было. Я никогда такого не видел за всю жизнь. Бабочки появились из гусениц, которые оккупировали этой весной все черемухи. Черемухи были все белые от их коконов, а затем паутины, которую плели гусеницы. Почти ни миллиметра свободного места на ветвях и стволах. И когда мы ехали на машине, то бабочки стаями бились о лобовое стекло, и оно облипло все свежим мясом. Бабочкино лето, прекрасная пора чудес и новых впечатлений.  

Приехав в один из дней в деревню с моим, а теперь уже и с Юлиным другом Ильей, мы обосновались в нашем временном прибежище.  

Это был дом. Он покосился уже от старости, но в нем можно было еще переночевать. Мой старый дом, как много времени провел я здесь в детстве, а теперь он стоит в запустении и медленно разрушается под воздействием природных катаклизмов. Дом – должен быть у каждого человека и вот он, мой, в котором я бы хотел жить всегда, который я вижу в своих снах и мечтах. Как жаль, что он находится на отшибе цивилизации и до него так сложно добраться. Стоит на островке между рекой и старым ее руслом, которое теперь превратилось в озеро. Весной его окружает вода и уже без лодки сюда не попасть. Впрочем, я немного отвлекся.  

Юля и Илья сдружились и весело проводили время. Они были одного с ней возраста и легко находили темы для шуток и разговоров ни о чем. Я же был рад, что так все складывалось. Настоящая сказка.  

Днем мы ходили купаться на речку, устраивались поудобнее на раскаленном желтом песке и загорали. Вода была теплая претеплая, и можно было плескаться в ней часами.  

Вечером разжигали костер и, усевшись вокруг него, сидели и болтали до утра, рассказывая разные небылицы.  

Мы любовались озером, ночным небом и потрескивающим пламенем, которое завораживало и привносило мистические нотки во все происходящее. Наслаждаясь запахом дыма и свеже-скошенной травы вокруг, мы не замечали, как летит время. Надоедливые комары сюда заглядывали редко, и слышалось иногда только их назойливое пищание. Бросая в угли костра картошку мы ждали, когда она испечется. А потом бережно очищали ее от черной корочки и с удовольствием ели, пачкая при этом в саже лица, словно индейцы, нанося на них боевую раскраску.  

Здесь я привел краткое описание нашего путешествия, которое осталось в памяти, как один из наиболее счастливых и замечательных моментов жизни. Почему так мало? Да, потому что никакие слова не смогут описать те непередаваемые моменты и чувства, которые мы испытали в них.  

А потом, наши каникулы закончились, и мы вернулись в Волгоград. А если быть более точным я в общежитие, а Юля домой.  

Глава 14  

Берег становился все ближе и ближе. Уже отчетливо можно было разглядеть огромные камни, о которые с силой ударялись, накатывающие под принуждением ветра волны, разбиваясь при этом на миллионы мелких брызг. Брызги взлетали высоко в воздух, переливаясь в лучах полуденного солнце и падали на землю. Там, где берег моря не был защищен отложениями и особенно где образовались обрывы, волны били в его основание. Во время штормов они, разбушевавшись, швыряли в него песок и тяжелые куски камней. Под этим постоянным натиском обнаруживались все слабые его места — прячущиеся в нем трещины, чуть более мягкие слои породы — и со временем они превращались в глубокие расселины и пещеры. Суша отступала, и только одинокие причудливой формы скалы напоминали, где не так уж давно проходила ее прежняя граница. Крупные камни ударяли в самое основание берега, нанося ему наибольший ущерб, подрывая его и вызывая обрушение огромных кусков. Некоторое время груда камней защищала основание обрыва. Но постепенно обломками завладевало море, перекатывая более крупные с места на место, а мелкие дробя на маленькие осколки, которые затем подхватывало прибрежное течение и уносило с собой. И снова обрыв лишался защиты, и море начинало свою атаку на сушу.  

Высоко в небе кружили альбатросы. Они громко кричали что-то на своем непонятном языке, будто бы обговаривая план сегодняшней охоты на рыб. Некоторые из них уже высматривали добычу, пролетая в нескольких десятках сантиметров от воды. Мгновение, и вот уже один из них, совершив молниеносный захват, нес в клюве огромную рыбу, переливающуюся своей чешуей в лучах солнца. Она, по-видимому, не ожидавшая такого поворота событий, даже не пыталась освободиться из крепко зажатых лапок и висела неподвижным обреченным грузом.  

Чуть дальше Темза впадала в Северное море и образовывала большой эстуарий, принося с собой совсем мутные от осадков воды. Большое количество мелких микроскопических частичек, минеральных и разложившихся органических веществ, содержащихся в них смешиваясь с солями, растворенными в морской воде, слипалось и опускалось на дно, образуя огромные илистые мели. Ил этот обладал совершенно особой консистенцией, липкостью и запахом. И если кто-нибудь наступал в него, он так присасывался к ноге, что мог содрать с нее сапог. Он был настолько мелкозернист, что воздух сквозь него не просачивался, и газы, выделяемые разлагающимися органическими остатками внутри, так там и оставались, пока не вырывались из-под подошв, обдав запахом тухлого яйца.  

Иногда здесь возникали сильные наводнения от нагонов воды ветрами. Поэтому местные жители строили дамбы, но и это не всегда спасало их. Сейчас было лето, и уровень воды в реке держался достаточно низкий, в результате чего кораблям приходилось ждать прилива. В зимнее же время река была полноводной, что было обусловлено постоянным снегом и дождями.  

А река все несла новые осадки, и мели постепенно росли. На них начинала образовываться зеленая пленка водорослей, уплотняющая частички ила. Как только это происходило, в нем уже укоренялись другие растения. Теперь илистые мели начинали быстро подниматься все выше, так как принесенные плещущими волнами частицы ила уже не уносились назад отливом, но задерживались корнями и стеблями растений. Мало-помалу они поднимались настолько высоко, что скрывались под водой только в самые большие приливы. Берега их укреплялись, и обитателям эстуария приходилось уступать свою территорию обитателям суши.  

В часы отлива сюда слеталось множество голодных птиц и выбирало себе подходящий корм, который в значительной мере предопределялся величиной и формой клюва. Хохлатая чернеть и красноголовый нырок шарили в иле и хватали трубочников. Галстучники и зуйки с короткими острыми клювами объедались риссоидами, молниеносным ударом извлекая свернутое спиралькой тело моллюска. Травники и песочники, чьи клювы вдвое длиннее, зондировали верхний слой ила в поисках рачков и небольших червей. Кулики-сороки с крепкими алыми клювами специализировались на серцевидках. Одни раскрывали створки раковин, другие выбирали раковины поменьше и потоньше и разбивали их.  

– Сейчас начнется прилив, и мы войдем в русло, – сказал Уилл. Ты что-нибудь знаешь об этой реке, Джек?  

– Нет.  

– Это самая длинная река в Великобритании. Ее длина около трехсот километров, и она берет начало у возвышенности Котсуолд на высоте примерно ста метров. Русло реки очень извилистое, что никогда не нравилось мне, потому что постоянно приходится быть начеку дабы не сесть на мель. Пересекая гряду Чилтрен, река образует Горинский приход. В нем долина сужается до полутора километров, а склоны местами достигают высоты ста метров. Ниже по течению долина реки становится шире, ее правый склон понижается, левый остается крутым и высоким.  

– Смотрите, капитан. На мели лежит какая-то поваленная набок рыболовецкая лодка.  

– Не мудрено, ведь вчера был такой сильный шторм. Надеюсь, команде удалось спастись. Прибрежье и мелководья были всегда самыми опасными участками морских путей. Сколько на моей памяти кораблей, капитаны которых, находясь в прибрежной линии, теряли бдительность и напарывались на подводные скалы, будучи полностью уверенными, что здесь им ничего не угрожает. Они думали, что если земля рядом, то они уже в безопасности. Непредсказуемость нагонных течений, переменчивость резких ветров и толчея крутых волн на мелководьях всегда делали людей заложниками собственной неосмотрительности.  

Нередко здесь можно услышать истории о кораблях, которые бесследно исчезли в водах Ла-Манша. И самое опасное место – это Пески Гудвина, в пяти милях от города Дила в графстве Кент. Эта песчаная отмель была когда-то островом Ломеа, затопленным и ушедшим на дно в XI веке, когда граф Гудвин отказался соорудить для его защиты стены от волн. Никаких доказательств того, что этот остров действительно существовал, нет, однако, до сих пор со дна моря раздается звон колоколов-призраков его затонувших соборов. В районе Песков Гудвина в кораблекрушениях погиб не один десяток тысяч человек и их корабли-призраки по сей день бороздят воды Ла-Манша.  

Самый известный из таких кораблей – трехмачтовая шхуна "Леди Лавинбонд", следовавшая в Опорто и 13 февраля 1748 года потерпевшая кораблекрушение. Все находившиеся на ее борту люди утонули. Считалось, что это плавание было несчастливым с самого начала, потому что на борту находилась невеста капитана, некая Аннета, а согласно установившимся морским поверьям, женщина на корабле – к несчастью. Руки этой леди также добивался помощник капитана, и, по одной из версий, именно он, убив рулевого, в отместку капитану вызвал крушение корабля.  

Каждые пятьдесят лет 13 февраля "Леди Лавинбонд" видят в районе Песков Гудвина. Во время первого появления этого корабля-призрака в 1798 году его, как сообщают, видели команды, по меньшей мере, двух судов. Призрак выглядел настолько реально, что капитан корабля береговой охраны "Эденбридж" думал, что его судно вот-вот с ним столкнется. В 1848 году корабль-призрак опять появился, и его гибель выглядела так реально, что моряки из Дила подумали, будто на самом деле происходит кораблекрушение. Они вышли в море на шлюпках разыскивать уцелевших, но не нашли ни людей, ни каких-либо следов кораблекрушения.  

Другая жертва Песков Гудвина — колесный пароход "Виолетта", который более ста лет назад, зимой во время шторма, сопровождавшегося снегопадом, пересекал пролив. Все, кто был на борту, утонули. Здесь часто видят корабли с высокими мачтами, которые летят к берегу, а затем исчезают в тумане. Однажды, лунной ночью между Ландс-Эндом и Пензансом видели корабль, быстро плывущий к берегу. Хотя, казалось, он был сильно поврежден, корабль несся над водой. Неожиданно он поднялся в воздух, пролетел над землей и исчез.  

– Неужели все это правда?  

– Конечно. Даже не сомневайся.  

Корабль, на борту которого находился Джек и его новые друзья, зашел в бухту и встал в нескольких сотнях метров от ее входа на якорь. Каждый из членов немногочисленной команды был занят своим делом. До прилива по расчетам Уилла оставалось не больше часа и, воспользовавшись свободным временем, он записывал что-то в бортовой журнал. От жара полуденного солнца на лице его выступили капли пота, которые он то и дело смахивал ладонью. Сегодня, на удивление, было очень жарко и лишь едва заметный ветерок дул с юго-запада. Хардис тем временем драил палубу, насвистывая под нос незнакомую мелодию. Орудием для этого служил огромный, плоский снизу и утяжеленный сверху кусок пемзы, привязанный к длинному тросу, при помощи которого он его возил взад и вперед по смоченной предварительно водой и натертой мылом палубе. Покончив с этим, он то и дело подбегал к борту корабля, закидывал ведро в море, а затем ловко и энергично тянул его вверх, окатывая затем водой доски палубного настила, по которым стекала грязь. Затем наступал черед сухой приборки. Он взял что-то наподобие беззубых граблей и начал выжимать ими пропитавшиеся водой палубные доски, одновременно отгоняя остатки воды к шпигатам.  

Ангела тем временем готовила на камбузе обед. Джек с интересом наблюдал за всем происходящим и тут его взгляд его невольно остановился на наручных часах. Они показывали девять утра. Джек поднес часы к уху – звука хода не было слышно. Получается, стрелки не шелохнулись со вчерашнего дня.  

– Прилив начался, – завопил Уилл. – Всем по местам! Хардис, займись парусами. Джек, поднимай якорь.  

Через полчаса корабль уже медленно входил в русло Темзы. Берег реки был покрыт густой зеленой растительностью. Местами виднелись деревья, широко раскинувшие свои ветви. Стоя на палубе можно было видеть, как все то, что находилось на берегу, отражалось в водной глади и являлось его точной копией, только перевернутой вверх дном. При этом возникало ощущение двойственности мира, его логического завершения именно в этой картинке. Джек поднял бутылку, валявшуюся на палубе, и кинул ее в реку. Та, ударившись об воду, образовала на ее поверхности несколько радиальных колец, которые стали множиться и увеличиваться в диаметре. Мир отражений был потревожен и потерял четкость своих границ, обескураженный таким бестактным вмешательством. Вода была прозрачной, и можно было видеть рыб, плавающих у ее поверхности. В воздухе витал запах ила, перемешанный с каким-то цветочным ароматом.  

– Хочется есть, – сказал Джек, и желудок ответил ему на это громким бурлением. – Если бы у меня была удочка, то я непременно поймал несколько аппетитных рыбешек и зажарил на костре.  

– Я думаю, здесь встанем на якорь и сойдем на берег. Хочется почувствовать под ногами твердую землю, – сказал Уилл.  

– Было бы не плохо, – прорычал Хардис.  

Некоторое время спустя на воду спустили шлюпку, и члены экипажа направились к берегу. Присутствовало нечто радостно-волнительное во всем происходящем действии. И особенно ярко это чувствовалось, когда Джек смотрел на Ангелу. Сердце начинало биться сильнее, и какое-то странное тепло разливалось по всей груди. Теперь ему казалось, что нет ничего плохого в происходящем с ним и он, пожалуй, не хотел бы внезапного завершения приключения, на случай если он все-таки спит. Но, похоже, что это был, все же, не сон. Ангела тоже изредка поглядывала не него и улыбалась. Но улыбка эта была немного грустной и загадочной, такой, что Джек не мог понять, что она в эти минуты испытывает. Его не покидало ощущение, что он уже видел где-то ее лицо, но как он не пытался вспомнить, ничего не получалось.  

Оказавшись на берегу Хардис и Уилл разожгли костер, Ангела же решила искупаться. Она отошла метров на сто вверх по течению и скрылась за густыми кустами. Хардис тем временем взял сеть и ловким движением кинул ее в реку. Через несколько минут на траве уже беспомощно бились несколько, среднего размера рыбин. Он взял нож, вспорол им брюхо, прежде очистив от чешуи и, насадив на рогатину, подвесил над костром. Солнце приближалось к горизонту. Становилось прохладно.  

– Джек, сходи, набери дров, пожалуй, заночуем на берегу, – сказал Уилл.  

Джек, кивнул и, молча, направился на их поиски. Зайдя в небольшой лесок неподалеку, он набрал валежника, связал его веревкой и закинул на спину. В воздухе витал запах можжевельника, который опьянял и дурманил. Деревья казались очень высокими и сквозь их густые ветви едва проникали лучи солнечного света. Они походили на свет прожекторов – узкий у вершин деревьев и рассеивающийся по мере приближения к земле. Идти мешали широко раскинувшиеся, доходящие местами до колена, заросли папоротника, а ступни глубоко проваливались в мокрый зеленый мох, который покрывал не только землю, но и основания тополей и пихт. Джек плохо разбирался в ботанической принадлежности к тем или иным видам растений, но разнообразие их здесь поражало.  

В окружении трех сосен он увидел большой, довольно высокий муравейник, покрытый с одной стороны огромным количеством старой хвои и листьев, а с другой множеством небольших отверстий-тоннелей. Джек надавил на его поверхность ногой, и та легко прогнулась, не смотря на затвердевший защитный панцирь прошлогодней растительности. Немного правее, он увидел два небольших углубления, которые были похожи на чьи-то копыта, скорее всего это были следы кабана.  

Сосны опирались на землю неким подобием лап и образовывали треугольник, взглянув на вершину которого, можно было увидеть темные ветви, сплетающиеся друг с другом, словно паутина. Джек прислонился рукой к одной из них. Ее поверхность была шероховатая и сухая, ствол идеально круглый, а ветви начинались в метрах пяти от земли. Он стоял и с интересом наблюдал за тем, как копошатся и толкаются муравьи, но уже через минуту почувствовал, что ноги его покрылись несметным множеством насекомых. Они так и норовили заползти в штаны, несмотря на то, что были очень медлительны, словно полусонные черепахи. Отряхнувшись, Джек отошел в сторону, но муравьи были повсюду, целое муравьиное царство с миллионами жителей. Дом-гора, в котором кипела жизнь.  

Джек, одолеваемый любопытством, снова подошел вплотную, но уже с другой стороны. Здесь муравьи, как ни странно, атаковали не так активно, и можно было спокойно наблюдать за происходящим. Постояв так еще минут пять, Джек направился дальше. Ноги вымокли, и вдобавок ко всему, кожу облепили назойливые комары. Не успевал он убить одного, как тут же впивался другой и чтобы избавиться от этих пре неприятнейших созданий как можно быстрее, Джек ускорил шаг и через пару минут выбрался из чащи.  

Выйдя на берег реки, Джек увидел вдалеке пламя костра, а прямо перед собой, метрах в десяти, Ангелу. Спрятавшись за дерево, он стал наблюдать за ней. Она сидела на песке с закрытыми глазами, по-видимому, только что искупавшись, так как обнаженное тело ее не успело еще высохнуть. Загоревшая, почти одного с песком цвета кожа отражала светлые блики, которые проходили тонкой полосой по ногам, создавая впечатление того, что у художника закончилась краска и он, не успев дорисовать портрет, убежал на ее поиски. Поиски той желтовато-телесной акварели, которая была коварно вытеснена яркими, ослепляющими глаза лучами солнца. Девушка облокотилась правой рукой на согнутую в колене ногу и слегка поддерживала ладонью голову, приподнятую вверх. Мокрые волосы русого, нет, скорее золотистого цвета нежно облегали спину, доходя до пояса. Небольшой, внезапно возникший ветерок, слегка приподнял их, пытаясь увлечь за собой, но попытка оказалась неудачной, и шелковистая прядь опустилась медленно вниз. Джек почувствовал сладковатый запах. Да, это был запах волос Ангелы, донесшийся до него. Как он был великолепен. Никогда бы Джек не спутал его ни с каким другим. Он глубоко вдохнул еще раз, но уже не смог ощутить того пьянящего аромата, который безвозвратно растворился в воздухе.  

Великолепная пышная грудь Ангелы, словно две капли утренней росы манила к себе своей чистотой и невинностью. Если бы можно было сейчас прикоснуться к ней губами и ощутить всю полноту сладостных ощущений. Того тепла и нежности, которые таит в себе женское тело. Джек представил, как он проводит рукой по изящному изгибу и ладонь, прикасаясь к нему с трепетом и нежностью, сливается с ней воедино, а та, в свою очередь, не выдерживая грубой тяжести мужской силы, едва заметно прогибается. Но стоит руке продвинуться чуть дальше, как она возвращается к исходной форме, той которой наделил ее господь.  

А вот и капелька воды медленно покатилась по шее, нежно лаская ее так, как может быть не смог бы сделать ни один самый искусный любовник.  

Изящно и грациозно, собирая на своем пути другие, она проскользнула вниз и, достигнув живота, опустилась в находившуюся на нем ложбинку. Не зря говорят, что мужчины любят глазами и с этим действительно трудно поспорить. Так и Джек испытывал сейчас величайшее эстетическое наслаждение, такое, что, не променял бы его ни на что на свете, хотя еще минуту назад думал совсем иначе. Непосредственный телесный контакт – нет, он мимолетен, а душа вечна. В этот момент он отчетливо осознал банальную прописную истину, что обладание объектом вожделения, к сожалению, в большинстве случаев заканчивается у всех одинаково. Когда жажда уже утолена, то он перестает быть для человека ценным и значимым. Теперь для него это обычное тело, как миллионы других женских тел, с одинаковыми выпуклостями и изгибами. Так, может быть, стоит оставить его лишь в мечтах, этот таинственный, сказочный налет на бархатной коже, который манит и влечет за собой, мучая неуталенной жаждой? Мучая, но вместе с тем давая и нечто иное, непередаваемо-неуловимое, которое оставляет надежду на воплощение заветной и несбыточной мечты – обладать, быть на грани безумия и бороться за то, что никогда в полной мере не станет твоим.  

Ангела глубоко дышала и это придавало всей сцене особую, будоражащую волнительность. Большие розовые соски медленно поднимались и опускались, словно две луны, взошедшие на ночном небосводе.  

Бывало ли у кого-нибудь из вас такое ощущение, когда смотришь человеку в глаза и не можешь отвести взгляд, будучи словно загипнотизированным, плененным их красотой и выразительностью? Так вот, именно в таком состоянии находился сейчас Джек, только в роли глаз выступали именно они, две розовые, мягкие, темноватые в центре мишени. Такова величайшая сила женских чар.  

Джек непроизвольно начал дышать в такт дыханию Ангелы, испытывая при этом ощущение, что они будто бы единое целое, только разделенное на два кусочка. Но эти кусочки обладали каким-то магнетическим притяжением, которое, особенно хорошо чувствовалось в груди и доставляло скорее тяжелую стонущую боль, чем радость и счастье. Боль, от которой хотелось поскорее избавиться, поскольку она приносила большие неудобства и тянула как камень. Только не на дно, а к другому человеку. От нее хотелось выть, но и это, увы, не помогало. Почему же так происходит, почему человек обязательно должен страдать, когда любит или даже когда просто оказывается влекомым к другому полу?  

Ах, какая же встряска  

Мое сердце висит на подвязках  

Каучуковых розовых нитках  

И ты жонглируешь ими с утра до вечера  

Ангела сидела не шелохнувшись, и теперь уже возникло ощущение того, что это изваяние из песка, настолько умело отшлифованное мастером, что его было нельзя воспринимать по отдельности от окружающей обстановки, так как оно являлась с ним единым целым. И это было прекрасно. Интересно, что чувствовала сейчас она, о чем думала, мечтала. Но, увы, это оставалось тайной.  

На губах девушки читалась едва заметная улыбка. Безупречный овал лица с правильным носиком, не тронутая временем великолепная гладкая кожа, тонкие брови, длинные густые ресницы. Ангела была приблизительно метра семидесяти ростом, довольно высоким для девушки. Джек еще на корабле фантазировал, какие должно быть у нее стройные ноги. Теперь он убедился в этом воочию. Они были божественны и вызывали не меньшее восхищение, чем остальные части тела. Наконец, девушка пошевелилась и открыла глаза. Она подняла руки и потянулась, глубоко вдохнув вечерний воздух. Джек хотел было уйти, чтобы не обнаружить ненароком свое присутствие, но, как на зло, под ногой хрустнула ветка. Девушка испуганно оглянулась и увидела незваного гостя. Она смотрела на него таким проникновенным беззащитным взглядом, что казалась сейчас очень уязвимой в своей невинности, такой, что хотелось обнять ее, приласкать и успокоить, защитив при этом от безумного и жестокого мира. И в то же время в ее взгляде присутствовала власть и сила, которая могла пленить, сделать из мужчины раба, в независимости, хочет он того или нет. Ангела встала, и Джек окончательно при этом вошел в ступор.  

– Джек, что ты здесь делаешь? Ты что подглядывал за мной, – она сказала это со злостью, но, все же, в голосе ее чувствовались нотки удовольствия от того, что она произвела на него такое впечатление. Не заметить этого было не возможно, так как Джек не знал, куда деть взгляд и что-то невнятно мямлил себе под нос. Он покраснел от стыда и стал похож на только что сорванный с грядки помидор.  

– Я... я, – запинаясь начал Джек, но так ничего и не смог сказать. Он снова невольно зафиксировал внимание на обнаженном теле Ангелы. Сердце быстро билось в груди и казалось земля уходит из под ног. Она же смотрела на него уже без всякого опасения и стеснения. В ее взгляде чувствовалось желание раскрыться перед ним до конца и разрушить ту стену неловкости и напряжения, которая возникла между ними. Вернее сказать с его стороны, потому что Ангела, как ни странно, не испытывала по-видимому ни малейшего стеснения.  

– Джек, ты что, никогда девушку обнаженную не видел, чего ты так разволновался. Да, подглядывать не хорошо. Но уж если это случилось, то нет в этом ничего страшного. Я не злюсь на тебя.  

Джек по-прежнему стоял и не знал, что ему в такой ситуации делать, как оправдаться, как объяснить, что это произошло случайно. Он готов был провалиться от стыда сквозь землю и считал каждую секунду в ожидании развязки, но Ангела не торопилась одеваться. Она чувствовала, что Джек находится сейчас во власти ее чар и, похоже, решила воспользоваться ситуацией и добить его окончательно, продолжив свою незатейливую игру. Ангела без доли сомнения отдалась разгорающемуся в ней желанию повелевать, которое было скорее подсознательно-инстинктивным, чем намеренным и сопровождалось невероятно приятным теплом в груди. И это нравилось ей, как нравился, впрочем, и Джек. Правда он и не догадывался, скорее всего, об этом. Ведь мужчины такие глупые создания, что их нужно подвести ко всему за руку, чтобы они поняли, о чем, на самом деле, хочет сказать им женщина.  

Ах, эта нерешительность. Она будто бы невидимая рука держала сейчас его за шкирку и не давала пошевелиться. Джек стоял как вкопанный и... ничего, ничего не происходило. Рефлексы умерли, ожил ступор. Трус! Крикнул он про себя. Ебаный ублюдок. Ну, сделай хоть раз, что-нибудь, о чем не стыдно будет вспомнить потом. Пусть это будет даже что-то смертельно опасное. Нет, все было бесполезно. А время шло и шло, но ничего не происходило. «О, если бы не время, то хер бы я ложил на все неудачи», – подумал он про себя и, сделав титаническое усилие, хотел было уже что-то сказать, но это так и осталось лишь в его голове. Сколько раз он уже убеждался в том, что нужно всего лишь сделать первый шаг, не произнося эту глупую фразу: "А можно я тебя поцелую? ". – На которую неизменно последует ответ, нет. Просто взять и сделать. Но…  

– Я тебе нравлюсь, Джек? – спросила, не дождавшись от него хоть каких-либо намеков на действия Ангела.  

– Да, очень.  

– Хочешь меня поцеловать?  

– Да, но это будет не правильно, ведь я...  

– Молчи. Ты мне нравишься.  

Джек открыл от удивления рот.  

– Когда люди испытывают друг к другу симпатию, зачем создавать лишние барьеры и трудности. Все гораздо проще. Подойди и поцелуй меня, я не кусаюсь. – Ангела сделала один шаг навстречу Джеку.  

Джек собрался с силами и, переборов немое оцепенение, уже через несколько секунд стоял с ней лицом к лицу. Он чувствовал ее дыхание, такое волнующее и приятное. Ангела облизнула слегка пересохшие губы и закрыла глаза.  

Джек обнял ее и поцеловал. Он почувствовал, как сильно бьется ее сердце. Теперь действительно казалось, что они единое целое. Одной плоти и крови. Он прикоснулся своей щекой к ее щеке и шепнул: "Ангела, мне кажется, я влюбляюсь в тебя! " Она вздрогнула при этих словах, будто, чего-то испугавшись, и Джек сразу же пожалел о сказанном. Ангела ничего не ответила, но в ее глазах появились слезы.  

– Почему, почему ты плачешь, Ангела, я что-то не то сказал. Не плачь, прости меня.  

– Нет, нет, все в порядке.  

–?  

– Мы никогда не сможем быть вместе.  

– Но если мы оба этого захотим, тогда в чем дело.  

– В тебе.  

– Что со мной не так?  

– Что ты сейчас чувствуешь, Джек?  

– Я чувствую, как мое сердце готово вырваться из груди, а внутри, будто бы горит пламя.  

– Верно, но все это обман, ложь!  

– Да почему же ложь, я клянусь тебе, что так оно и есть.  

– Я тебе верю, но мнение бывает изменчиво и то, что было прописной истиной сегодня, завтра уже может являться заблуждением. Человек так устроен.  

– Так значит в этом все дело. Ты думаешь, я говорю так только для того чтобы…  

– Да нет же. Я верю тебе, Джек. Но существуют определенные правила, которые мы не можем с тобой нарушить. Успокойся, ты все поймешь, но немного позже. Давай оставим этот неприятный для меня разговор и насладимся настоящим. Ты можешь сейчас не спрашивать меня ни о чем? Я же попросила тебя всего лишь о поцелуе, а не о чем-то более серьезном. Я хотела только этого, а ты все испортил.  

– Что за вздор. Какие правила, что ты выдумываешь? А может быть можно делать хоть иногда исключения из правил и законов, которые придумали сами люди. Догм, в которые слепо верят и не могут даже допустить того, что есть место для обыкновенного чуда, хотя бы такого простого и всем известного, как любовь.  

– Чуда? Ты сам не понимаешь, о чем говоришь. Перестань, можешь сделать это для меня?  

– Могу.  

Джек взял руку Ангелы, и они, сев рядом друг с другом, долго молчали. Становилось темно. Солнце уже опускалось за горизонт, и вечерняя прохлада окутывала окружающий мир.  

– Наверное, Уилл и Хардис уже потеряли нас, – наконец сказал Джек.  

– Не беспокойся, все в порядке.  

– Ангела, я хочу сказать, что, не смотря ни на что, я счастлив.  

Ангела лишь улыбнулась Джеку в ответ.  

Глава 15  

Из комнаты, находившейся на первом этаже, доносились звуки фортепиано. Джек уже не первый раз слышал, как там кто-то играет. Поначалу он думал, что это студенты или может быть сам комендант общежития, но пока что это оставалось только догадками. Съедаемый любопытством, Джек спустился вниз и подошел к той самой комнате. Еще минуту назад он слышал доносившуюся оттуда мелодию, но сейчас за дверью была тишина. Он повернул ручку, и дверь со скрипом отворилась. В этом действии присутствовало нечто таинственное, как будто бы он пробрался в святую святых великого композитора и бесцеремонно потревожил его своим присутствием. Его взору открылась просторная комната, посередине которой стоял большой черный рояль. За ним на мягком стуле, сидел молодой человек.  

– Извините, что нарушаю ваше одиночество, но вы так хорошо играете, что я не мог пройти мимо.  

Молодой человек повернулся, и удивлению Джека не было границ, когда он понял, что это никто иной, как Иван.  

– Ты?  

– Нет.  

– Хватит прикалываться. Я не ожидал тебя увидеть здесь.  

– Заходи, будешь моим слушателем. Я часто прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве. Здесь единственное место, где это можно сделать.  

– Какой огромный рояль! Откуда он здесь?  

– Не знаю. Наверное, собственность университета. Может быть, музыкальный кружок раньше здесь был. Сейчас на нем кроме меня никто не играет. Он расстроен немного правда, но это нисколько не мешает мне наслаждаться его звуками.  

Джек подошел к роялю и провел рукой по открытой запылившейся крышке, отчего на той появился отполированный след. Рояль был очень старый, возможно даже ему было больше полувека. Ножки, на которых он стоял, были точно такие же, как в далеком детстве у старинного дубового стола в бабушкином доме. Резные, с разного диаметра кольцами, плавно сужающимися вниз и заканчивающиеся малюсенькими колесиками. Как они выдерживают такую тяжесть, оставалось загадкой. Колесики упирались в старый паркет, на котором виднелись отпечатки, когда-то передвигавшегося по нему громоздкого инструмента.  

– Потрясающе.  

– Да, ты прав. Его клавиши напоминают мне нашу жизнь. Белые – это любовь и счастье, черные-горе и печаль. Чтобы услышать музыку жизни, мы должны коснуться и тех, и тех. Здесь я сочиняю себя, временами усердствуя изо всех сил, временами просто сижу и смотрю в пустоту.  

– Разве тебе никогда не хотелось стать знаменитым, играть музыку, которая нравиться не только тебе, но и вызывает восхищение у других? У тебя довольно таки не плохо получается, скажу я без доли лести.  

– Нет. Я стараюсь завоевать лишь ее внимание...  

– Чье? Я тебя не понимаю.  

– Смерти. Смерть навевает спокойствие, жизнь – постоянно будоражит протестом.  

– Ты что, ненормальный. О таких вещах лучше не говорить и не заигрывать с ними.  

– Я шучу, Джек, – Иван рассмеялся. – Если серьезно, то для меня это просто развлечение. А строить какие-то несбыточные планы и мечты, загадывая что-либо наперед – нет, это глупо. Ведь, как правило, они не сбываются и рушатся как карточный домик. Хотя, может быть, у кого-то и получается, – сказав это, он закурил сигарету.  

– А я хочу стать рок-звездой и обязательно добьюсь этого.  

– У тебя один шанс из миллиона, даже не думай. Я мыслю трезво и исхожу из того, что имею на данный момент. А предпосылок ни у тебя, ни у меня никаких.  

– Но если не верить, то ничего и не получиться.  

– Ты витаешь в облаках, Джек. Очнись, оглянись вокруг, таких как ты тысячи.  

Иван взял гитару, стоявшую рядом с фортепиано, и начал петь песню группы Extrim «More then Words». Когда он закончил Джек сказал.  

– Иногда я боюсь тебя, Иван. У меня возникает ощущение, что ты гипнотизируешь меня своими разговорами и, находясь рядом с тобой, я теряю себя.  

– Тебя никто не заставляет сидеть здесь со мной, сам этого хочешь.  

– А мне кажется, что песни, которые я сочиняю особенные. Я пел тебе, помнишь? Они заслуживают того, чтобы быть услышанными всеми.  

– Ты глубоко заблуждаешься. Да, они красивые, ну и дальше что? Пойми, они нужны в первую очередь только тебе и никому больше. Хороших песен столько же много, как и красивых девушек на свете, но не так много таких, которые могут заставить влюбиться в себя, а не просто привлечь своей красивой оболочкой. И вот те самые, которые обладают этой магией, и есть настоящее искусство, живые и долгоиграющие пластинки. В них есть душа, благодаря которой они покоряют сердца миллионов, и эти миллионы готовы любить их вечно. И если ты написал хотя бы одну такую, то я очень рад. Тогда ты можешь гордиться собой. Но и это не главное. Ведь дело еще в том, что даже хорошие и гениальные песни умирают так никем и не услышанные. Ты готов творить для себя, что ж. Вставай, чего расселся.  

– Да, пожалуй ты прав. Никогда не задумывался об этом.  

– А знаешь что самое крутое и упоительное – это когда что-то у тебя уже есть, что для других является несбыточной мечтой, и ты с легкостью можешь говорить, что тебе это не нужно. И ведь это на самом деле так.  

– Не совсем понимаю, если честно, о чем ты.  

– Сейчас приведу пример. Еще Набоков говорил по этому поводу, что вся жизнь человека, вся его работа, его поступки, воля, физическая и мозговая силы, все это напрягается и тратится без счета и без меры только для того, чтобы свершить во внешнем мире некое событие, но не ради этого события как такового, а единственно для того, чтобы ощутить отражение этого события в своем сознании. Теперь понял?  

– Ты хочешь сказать, что человеку не нужно тратить лишних и бесполезных усилий на достижение цели?  

– Что-то вроде этого. Человек изначально имеет некое «право рождения», которое дает те или иные преимущества. И чем больше преимуществ заполучил он по этому праву, тем больше ему повезло. У него уже есть то, что для других только еще предстоит заполучить. Для него же это не представляет никакой ценности, будь то материальное или какие-то ни было личностные качества, за счет которых появляется возможность пресытиться тем или иным аспектом человеческих отношений.  

– Отчасти, может ты и прав, насчет упоительного обладания мечтой, но все остальное вызывает у меня глубокие сомнения. По мне так, вся суть и заключается именно в пути достижения цели. Именно в этой длинной дороге, от которой ты получаешь настоящее наслаждение жизнью, если идешь действительно к тому, что тебе интересно. По поводу же высказывания Набокова насчет отражения…, не знаю, пожалуй, и он тоже отчасти прав, но опять же только в случае наличия радости от пути его достижения.  

– Что ж. Каждое мнение имеет место быть и ты высказал свое. Надеюсь, ты будешь счастливым человеком, – сказал Иван.  

– А мне кажется, что по-настоящему, человек бывает безоговорочно счастлив лишь тогда, когда с уверенностью может сказать, что в данный день, час и миг он готов умереть без малейшего сожаления и страха, – ответил Джек.  

– А может быть, когда он по-настоящему любит?  

– Нет, любовь не имеет к этому никакого отношения, она приносит по большей части только боль и уж точно не желание умереть от счастья. Скорее, наоборот, от горя неразделенности уж тогда.  

– Мне сложно тебя понять. У тебя странное мышление, не до конца понятное мне.  

– Кто бы говорил. Мне кажется, что нельзя сильно любить и показывать что любишь. Ведь если делаешь это, то получаешь совершенно противоположный эффект. Человек, которого любишь, инстинктивно начинает избегать тебя и бояться.  

– Вот поэтому когда любишь, то отпусти это и природа сделает все сама. Любовь у каждого может быть разной. Любовь к кумиру, любовь к маме.  

– Моей мечтой всегда было иметь любимую женщину, но это так сложно, ведь постоянно приходится бороться с выбором между внешностью и внутренним миром, а не получается. Да и на уступки со своей стороны тоже нет желания идти. Я ненавижу, когда меня любят, но постоянно стремлюсь, чтобы меня любили, – раздосадовался Джек.  

– Все женщины одинаковые. У меня нет такой проблемы. Та, которая кажется красивой тебе сейчас, будет потом на самом последнем месте.  

Джек на пару секунд задумался, опустив голову и обдумывая сказанное, потом быстро оживился и сказал:  

– Ладно, мы уже что-то совсем о другом. Не хочется ничего делать. Пойдем лучше к тебе в комнату пиво пить.  

– Конечно же, пойдем, друг.  

Ребята вышли в коридор, когда было уже около десяти часов вечера. Повсюду сновали пьяные студенты. Через минуту они были в комнате и потягивали холодное пиво. В последнее время Джек начал замечать за собой склонность к философской болтовне, особенно в компании с Иваном. Да тот и сам был не прочь потрепаться.  

– Твои соседи говорят, что ты воздушный парень, Джек, и за тебя нужно держаться.  

– В каком смысле?  

– У твоего отца куча денег и он занимает высокую должность.  

– И что? Ведь это все не мое.  

– Ты это им скажи. Но я хочу быть твоим другом совсем не поэтому.  

– Опять ты за старое, – возмутился Джек. Я же тебе уже говорил, Иван, что нельзя быть другом по желанию. Это звучит так же нелепо, как сказать девушке: "Я хочу быть твоим любимым". Понимаешь, дружба, это данность, ее нельзя приобрести, указывая на того или иного человека пальцем. Точно так же как нельзя и специально выбрать девушку, в которую ты влюбишься, а она влюбится в тебя. Дружба, как и любовь – совершенно спонтанное чувство. Я, например, никогда не испытывал дефицита в друзьях. Может быть, умение дружить, как, впрочем, и любить – это врожденное. Меня всегда окружали сверстники, с которыми я находил общий язык даже помимо своей воли и не прилагая практически никаких усилий, по крайней мере ощутимых,. Нужно всего лишь навсего ничего не искать, и оно само придет. Кстати, ты же сам мне сказал то же самое про любовь. Не понимаю тех людей, которые называют человека другом, даже если знают его пару недель всего. Да и общение долгие годы тоже не гарантирует возникновения дружбы. Я, например, называю вещи своими именами: приятель, знакомый, товарищ. А друзей много не может быть, их единицы. Я считаю везунчиками тех людей, у которых есть хотя бы один настоящий друг на протяжении жизни. Но, к сожалению, большинство так и не находят ни одного. Хотя могут думать совсем иначе, подменяя истинный смысл этого понятия.  

– А я тебе друг?  

– Нет. Ты мой приятель.  

– А могу стать им?  

– Это глупо, Иван. Как будет, так и будет. Никто не может этого угадать. И какая вообще разница. Мы хорошо общаемся, чего еще надо. Сказать, что ты мне друг? Это просто, но не меняет ситуации ни коим образом. У меня было в течение жизни шесть друзей. Настоящих. Это громадное количество, но факт остается фактом. С кем-то я дружил больше, с кем-то меньше, но что безусловно, эти отрезки продолжались годами. К сожалению, как и все на этом свете, дружба тоже имеет свойство заканчиваться. Нет, она вроде бы никуда и не уходит. Она всего лишь отодвигается в сторону временем. Встречи становятся реже, а тем для разговоров меньше. Найти друга не сложно, для этого его не нужно искать. Дружба проста, в отличие от настоящей любви. Для меня взаимная любовь раза в три сложнее, чем дружба.  

Джек замолчал.  

– Ну и...?  

– Ох, я же уже замучился объяснять всем одно и то же. Недавно на концерте я познакомился с девушкой и у нас возник похожий разговор или спор даже. Мне кажется все то, что я говорю тебе бесполезно до тех пор, пока ты сам не дойдешь до этого, практическим путем.  

И вот вроде бы непонятная вещь. Ты намного умнее меня во всех отношениях, а то что я говорю тебе понять не можешь. Куда сложней найти настоящую любовь, ведь дружба, является всего лишь одной из ее составляющих, и умение дружить не несет абсолютно никакой гарантии в наличии хотя бы одной взаимной любви за всю жизнь. Именно взаимной. Потому что в противном случае, ну если ты ее любишь, допустим, а она тебя нет, одна из составляющих не соблюдена. Значит, если и есть любовь, то беззаветная, односторонняя. А соответственно неполноценная, любовь-инвалид. Как человек без руки или ноги.  

– И ты думаешь, что действительно прав? Это же полный бред, то, что ты сказал.  

– Может быть. Я не претендую на правду. Это только моя истина. Но значит обязательно и кого-то еще. И вот еще странная штука. Любовь должна приходить в нужное время в нужном месте. Потому что иначе она становится не нужной. Вот я, бегал за девчонкой, любил ее, а она мне отказала. Ну, я помучился и забыл. А потом, через год, она сама предложила встречаться. Но мне это было уже не нужно. Я убил в себе любовь и не хотел, чтобы она вновь появлялась. Хотя, может быть, это и не любовь была вовсе, а обыкновенная страсть или влюбленность. Не знаю.  

– Все, хватит. Это гиблое дело обсуждать эти вечные и не имеющие ответов темы. А давай лучше я станцую, ведь когда-то давным-давно в школе, я занимался несколько лет танцами. И даже на конкурсы ездил.  

Иван встал, немного пошатываясь и начал танцевать в стиле Майкла Джексона. Его движения были выверены и точны, несмотря на алкоголь в крови. Джек никогда не видел такого и с интересом наблюдал за всем происходящим.  

– Круто! – сказал Джек. – Классно танцуешь. И почему ты перестал этим заниматься.  

– Да потому что это не нужно никому, как и твоя музыка. Посмотри сколько в мире писателей, художников и музыкантов. И кому они нужны? Всю свою жизнь они тратили на создание, как им казалось чего-то нового, нужного и значимого. И что они взамен получили? Ничего! Их прочитают и забудут. А я хочу жить сегодня. Хочу много денег, брать от жизни все, что хочу сейчас. Я слишком ленив для всего этого. Да и не нужно это никому. Давай лучше-ка спать.  

На следующее утро Джек сидел уже у Элис. Живя с ней уже практически два месяца, он снова столкнулся с ситуацией, когда должен был сделать непростой для себя выбор. Ведь Элис периодически намекала ему о необходимости женитьбы, что явилось бы неоспоримым доказательством взаимной любви, но Джек, будучи сторонником совсем иного мнения, не спешил этого делать, поскольку брак в столь раннем возрасте казался ему слишком опрометчивым поступком. «Любовь, опять это дрянное слово. Я никого не люблю и не хочу любить. Я хочу обычного животного секса и все. Разве это так сложно? » Коронная фраза, которую он слышал от многих представительниц прекрасного пола, «только после замужества», выводила его из себя. «Что за ерунда, что за дикие условия. Жениться только ради того, чтобы трахаться». Но они никогда не оставляли ему выбора. Этот аргумент был настолько силен, что, все же, заставлял задуматься, так как желание близости было сильнее разума. Постоянная борьба с животной похотью не давала ему покоя. Она толкала его в пропасть, из которой, по его мнению, потом будет очень сложно выбраться. Ситуация была безвыходной и как поступить правильно, он не знал. Ведь ему было итак очень хорошо и комфортно с теми людьми, с которыми свела его судьба, хотя были они далеко не ангелы. Кратко о них можно было сказать следующее:  

Аннет – бывшая наркоманка, успевшая побывать в академическом отпуске из-за своего пагубного пристрастия. Вылечившись, она употребляла теперь спиртные напитки в больших количествах.  

Лесик – молодой человек нетрадиционной ориентации, тоже вынужденно прерывал свое обучение, только вот уже из-за пристрастия к алкоголю.  

И, Женя… про него сказать было вообще что-то сложно. Обычный, ни чем не увлекающийся, вяло-пассивный тип. Все они жили теперь в одной комнате и образовывали некое общество, схожих по отношению к жизни личностей.  

Здесь Джек впервые испытал на себе, что такое любовный треугольник. Он встречался с Элис, лучшим другом которой был Лесик, но при этом Лесик любил Джека. Они спали даже на двух сдвинутых друг с другом кроватях втроем. Элис у стенки, Джек посередине, а Лесик с краю. Джек обнимал Элис, а Лесик пытался обнимать Джека, за что получал в свой адрес затрещины и двухэтажный мат. Джек, конечно, был не гомофобом, но уж точно и не голубым.  

Когда Лесик напивался, то устраивал истерики и успокоить его могли только два человека, Джек или Элис. Истерика могла начаться по любому поводу. В такие моменты Лесик начинал громко всхлипывать, хвататься за сердце и стонать. Сложно было сказать припадок ли это на фоне эмоционального расстройства в купе с алкогольной интоксикацией или наигранный спектакль. Но факт, был на лицо. В такие моменты он кричал, что умирает, но при этом не забывал строить грандиозные планы на будущее, в небольших паузах между припадками.  

Все в этой комнате казалось Джеку каким-то необыкновенным, странным, не привычным, но это ему нравилось. Он будто нажал кнопку обновить в своей жизни и новые персонажи, истории, обстановка ворвались в нее.  

Но не все было так гладко и радужно. Во время общения с Элис, его не покидало чувство какой-то необоснованной тревоги. Он, конечно, догадывался, чем она вызвана, но не знал, как с этим бороться, кроме как пить, заглушая неприятные эмоции спиртным. А может быть, это был всего лишь одним из многочисленных поводов, дать волю пагубной привычке?  

Джек подозревал, что, скорее всего, Элис обманывает его, изменяя ему со своим покровителем, хотя и говорила, что прекратила с ним отношения, но, все же, тешил себя надеждой, что это не так. Иногда по вечерам к общежитию подъезжала черного цвета машина и сигналила. Это был позывной предназначенный ей, на который она реагировала очень четко и быстро, выбегая на улицу даже не переодевшись.  

Элис могла часами сидеть с ним, несмотря на то, что Джек в это время ждал ее. Бывало, она уезжала на весь вечер и возвращалась далеко за полночь с улыбкой на лице и полными пакетами провизии. На вопрос где она была, следовал ответ, что ее не спрашивают, а просто увозят и все тут. Врала, конечно же.  

Тогда возникал вопрос, зачем это вообще было Джеку нужно, ведь общаясь с Элис, он ходил по лезвию бритвы и если бы верзила узнал, что она изменяет ему, то покалечил бы или, может быть, даже убил его. Но как ни странно, тот ни о чем даже и не догадывался, хотя все знали, что Джек встречается с ней. Но однажды правда, непременно вылезает наружу и тогда уже становится не смешно. Так произошло и в этом случае.  

Джек сидел у себя в комнате, когда к нему зашла Викки и сказала, что с ним хочет поговорить верзила. У Джека сердце в пятки ушло от страха. Но делать было нечего. Куда бежать? Все равно найдет. И, собравшись с силами, он пошел на роковое свидание. Ноги не чувствовали земли и стали словно ватные. Путь от второго этажа до третьего показался вечностью. И вот около окна в коридоре сидел он.  

– Ты Джек?  

– Да, я.  

– Пойдем, поговорим. – И они пошли на четвертый этаж, где уже полгода шел ремонт.  

– С Элис что-нибудь было?  

– Нет.  

– Что ты мне врешь. Мне сказали что было.  

– Кто сказал?  

– Не важно. Говори правду, а не то уши отрежу.  

– Правда, ничего не было. У Джека ноги дрожали и подкашивались в коленках, но он все же держался молодцом.  

– Даю тебе пять минут на размышление. Иди и хорошенько подумай.  

Джек спустился в свою комнату. Из головы не выходил этот противный акцент. «Все, конец. Сейчас он меня убьет, надо бежать». На Джеке лица не было. Все что происходило вокруг, казалось таким далеким и нереальным. Два его соседа о чем-то весело болтали, а он сидел, прислонившись к стене, и тупо молчал. В данный момент он был в полнейшей прострации. «Говорили же мне, не играй с огнем, дружок. Это опасный человек, а в особенности ее друзья. Так нет же, не послушал. Возомнил себя героем, способным выкрутиться из любой ситуации, обмануть кого угодно».  

Если бы не отец и его авторитет, который, по мнению Джека, мог спасти его и делал неприкосновенным, то он вряд ли бы пустился на эту авантюру с любовными играми. Тупая уверенность в том, что с ним ничего не может произойти, толкала на такие поступки, которые в глазах других казались полнейшим безумием. Но это была всего лишь иллюзия, которую он смог ощутить и понять лишь спустя годы. Не малую роль в столь неодиозном поведении и поступках играла и обычная скука, желание всплеска новых эмоций, переживаний.  

Ведь когда мы рождаемся на свет, мы радуемся буквально всему, что нас окружает: лучам света, падающему листу, краскам мира. И это продолжается лет до двадцати пяти, пока мы молоды, а дальше мы начинаем додумывать действительность кто как может.  

Однажды мы вырвались из темноты и увидели, как я уже и говорил ранее, ЭТО извне, собственными глазами. Как все удивительно и прекрасно! Мы счастливы, что выбрались на свободу оттуда. Но с годами радость постепенно угасает, как костер, в который забыли подбросить дров, и на смену ей приходит печаль. Печаль о том, что нужно будет возвращаться ТУДА.  

С каждым днем она становится все больше, а часы безразлично отсчитывают секунды, минуты, годы, превращая их в длинный коридор с односторонним движением, в конце которого неизменно и всегда висит знак STOP. Хорошо если коридор длинный и по мере движения по нему, печаль постепенно сменится смирением и данностью. А если он короткий, то печаль так и может остаться печалью, но ведь тогда и радость сможет остаться радостью не успев завянуть от каждодневной серой монотонности. Разве ли это так плохо? Нет – это прекрасно.  

Ни один здравомыслящий человек не желал бы постоянно находиться в состояния печали, мы хотим жить с полной отдачей, но мало у кого это получается. Нам нужен живительный эликсир желания, который позволил бы иметь больше возможностей и чтобы они как можно меньше имели нас. Как же вшить в себя то, чего, по сути, сделать не представляется возможным?  

«Злость, уверенность, подлость, как мне их не хватает. Я хочу обладать ими в полной мере, окончательно и без поворотно, но нет, как бы я ни старался это у меня не получается. Так что же мне делать? », – задавался я неразрешимым риторическим вопросом.  

Секундная стрелка неумолимо отсчитывала время.  

«Еще этот надоедливый сосед привязался с тем, чтобы потренироваться делать на мне бинтовую повязку. А, какая, впрочем, уже разница».  

Джек не сопротивлялся и тот начал бинтовать, оттачивая навыки оказания первой доврачебной помощи.  

«Чтож, судьба. Генеральная репетиция перед встречей. Наверняка, то же самое он будет делать ему через полчаса, только уже по-настоящему. Пора! »  

Джек встал и пошел на третий этаж. Там его уже ждал верзила.  

– Подумал?  

– Да.  

– Пошли.  

Снова четвертый этаж, снова обшарпанные стены.  

– Ну что скажешь?  

– Ничего не было.  

Верзила ударил по лицу Джека, но не кулаком, а ладонью. Еще один удар.  

– Говори.  

– Ничего не было.  

Про себя Джек молился, чтобы не сказать ничего кроме этих трех слов, которые были для него в данной ситуации единственным спасением. Элис давно предупреждала его о том, что если тот будет спрашивать о ней, то ни в коем случае не говорить правду. Пусть он пугает, кричит, матерится – все отрицать. Иначе ему и ей конец. Так Джек сейчас и делал, хотя ему очень хотелось, чтобы побыстрей все закончилось. Он даже начал подумывать, а не сказать ли правду и тогда он его отпустит, ведь обещал. Нет, это обман. И Джек продолжал твердить одно и то же, словно на автомате. Да и вряд ли бы он нашел в себе силы сказать правду. Было так страшно, что мозг отключился и работал в автономном режиме: "Ничего не было, ничего не было". А если он начнет бить по настоящему, выдержит ли Джек, этот хрупкий хилый старина Джек. Вряд ли. Но к счастью, верзила сдался.  

– Ладно. Я поверю тебе. Но если я услышу еще раз что-нибудь про тебя и Элис, тогда тебе конец. Понял?  

– Да.  

– Иди.  

Джек не мог поверить своему счастью. Неужели он свободен и безнаказан. Быстрей отсюда. Гора свалилась с плеч. Все закончилось в его пользу. Джек вернулся в комнату.  

Через полчаса к нему забежал улыбающийся Лесик. – Ну как? Живой? Пошли торт покупать, ведь у меня день рождения сегодня. Потом начнем отмечать. Верзила уже уехал. Вернее его увезли. Сердце прихватило, разволновался очень. Все стонал бедняжка.  

– Да, уж.  

И Джек с Лесиком-курносиком пошли в магазин. На душе было легко и радостно. Опасность миновала. Джек был так рад, что купил торт и шампанское на свои деньги и подарил курносику. Но в голове его поселилась теперь мысль о том, что пора бы уже заканчивать со всей этой компанией.  

Прошло две недели. Джек лежал на кровати с Элис, когда услышал сигнал машины. Она подбежала к окну, затем быстро оделась и ушла. Прошло пять минут, десять, час, но она так и не вернулась. Джеку стало неимоверно обидно и тяжело, что его обманывают и единственное, что ему пришло в голову сделать, так это выпить, несмотря на то, что он уже был достаточно пьян. Неверное не он один сталкивался с тем, что бывает очень сложно остановиться в нужный момент, после которого человек начинает вливать в себя эту гадость еще и еще, пока не вырвет. Так было и сейчас. «Нет, нужно бороться, нужно взять себя в руки и не дать сделать себе еще хуже», – подумал он и спустился на второй этаж в умывальную комнату, открыл воду и засунул голову под холодную струю. Вода была ледяная и мысли моментально пришли в порядок.  

Взгляд его невольно упал на небольшие круглые отверстия на полу, которые были предназначены для стока воды. И тут он вспомнил забавный инцидент, который произошел со студентом индусом. Тот, только приехав в общежитие и, будучи не знаком с русским бытом, допустил маленькую, упс, а может даже и большую оплошность. Так вот, в первый день своего проживания он пошел в туалет справить большую нужду, но тот, как на зло, был на ремонте. Не владея в полной мере русским языком и не сумев спросить у соседей о такой интимной мелочи, он стал действовать, положившись исключительно на свою интуицию. Подойдя к двери «отхожей» и с непониманием посмотрев на незнакомую надпись, он начал нерешительно дергать дверь и стучать в нее. Но никто не открывал. Искренне думая, что там кто-то заперся, он продолжал с упорством ждать, при этом все сильнее и сильнее барабаня в дверь и поторапливая тем самым злоумышленника, толкающего его все ближе и ближе к грани непоправимого конфуза. Но нет, за дверью словно издевались над ним, мучая гробовым молчанием, а сверху давило так, что уже не было мочи. Тогда он зашел в умывальную комнату и, спустив штаны, начал справлять нужду в ту самую маленькую дырочку на полу. В нем, наверное, теплилась надежда, что он сможет попасть прямо в яблочко. И вот, на его лице появилось неописуемое блаженство, и словно гора с плеч свалилась, когда с сильным шлепком нечто ударилось об кафель. А может быть он и вправду думал, что это аналог унитаза? Не знаю, но факт в том, что то, что из него вышло в дырку не провалилось и начало сильно пахнуть. Он огляделся по сторонам, затем посмотрел вниз, на секунду замешкался и попытался протолкнуть гадость ботинком внутрь отверстия. Но будучи очень пластичной и липкой, масса застряла в трубе, как бы образовав пробку. Индус елозил ногой и так и сяк. Ничего не получалось. В этот момент в коридоре послышались голоса. Пора было уходить с места преступления, чтобы не быть пойманным с поличным. Так он и сделал. Но, все же, был уличен в содеянном, так как столкнулся в двери с нежданными гостями в тот самый момент, когда натягивал на себя штаны. Странные эти индусы.  

Был еще один его соплеменник по имени Бала, черный как негр. Так тот очень любил готовить и постоянно ходил в юбке, что было весьма необычно. Когда он появлялся на кухне, то в воздухе начинало пахнуть разнообразными экзотическими приправами. Позже Джек узнал, что название одной из них было непонятное, но довольно приятное и сладкое на слух – карри.  

Интересно, часто ли совпадают человеческие судьбы. Вот взять, к примеру, его. Жил себе человек девятнадцать лет жил и вдруг у него появился отец, которого Джек видел только на фотографиях, но который наконец-то решил принять участие в строительстве его судьбы. Три сестры, которых он вообще никогда не встречал, и о существовании самой младшей даже не догадывался. Жизнь круто изменилась с переездом в новый город. Она разделилась словно на два русла, как река, огибающая небольшой островок. Одна была его, а другая нет.  

Все это было похоже на сон, который он когда-то уже видел, и который сейчас воплотился наяву. Ведь сны имеют свойство сбываться, и он не раз уже получал этому подтверждение. На протяжении долгого периода времени у него даже присутствовало постоянное ощущение, что все это происходит не с ним, что он оказался в волшебной сказке. Это состояние было необыкновенно приятно и приносило массу положительных эмоций.  

Взять тот случай на даче, когда он оббил часть своего переднего зуба.  

Все произошло вечером. Они с отцом парились в бане и после очередного захода, Джек побежал остужаться в маленький синий бассейн. Он плескался в нем и затем, перевернувшись на живот, попытался поплыть вперед, но тут же, со всей дури, ударился верхним левым резцом об кафель. Все произошло так быстро и неожиданно, что осталось только констатировать факт этого неприятнейшего события. Эмаль осталась на языке, превратившись в мелкую крошку. И что самое интересное, что этот же самый зуб он повредил и в восемь лет, купаясь в ванной дома и теперь, спустя двадцать один год, все повторилось. Невероятно. «Мне кажется одно и то же, сколько не иду, дают по роже, все возвращается, все прекращается в один момент». Странные чувства овладели им. Обострилось, и до этого уже присутствовавшее, понимание цикличности всего происходящего. «Как такое могло случиться? Тот же самый зуб во время купания, об долбанную ванну. А говорят, что бомба не падает в одну и ту же воронку дважды».  

Рассеянность и невнимательность – вот два качества, которые полностью руководили им. Как ни странно, но он практически не испытал сожаления и вообще каких-либо эмоций в результате случившегося, а принял это как данность. Но сей факт вызвал в нем некий страх. Неужели и смерть так же проста и неожиданна:  

"Не ищи на свои вопросы ответ.  

Да все просто, их, в общем-то, нет.  

Вся комбинация крутится, вертится вокруг одного.  

Билета, что вытащил ты, он стал частью большого кино".  

Перед этим событием я видел сон:  

Я пришел в пятиэтажный дом, где меня встретил странный человек с забранными в хвост волосами. Мы поднялись вверх. Двери на лестничных площадках отсутствовали, и можно было увидеть, что находилось внутри каждой из квартир. Как ни странно, но в них стояли огромные книжные шкафы, набитые до отказа литературой и больше ничего. Наверняка, в доме жили приятные в общении, интеллигентные люди и данный факт заставлял задуматься о том, что все здесь в порядке.  

И вот мы в однокомнатной квартире на пятом этаже. Хозяин показывает на потолок в большой комнате. Я поднимаю голову и вижу квадратное отверстие приблизительно метр на метр, края которого неровные, отколотые со всех сторон. В голове проносится мысль о том, как его делали, как огромный молоток бил по бетонному потолку и он крошился, словно яичная скорлупа…  

Каким-то образом без лестницы мы проследовали через это отверстие и оказались на чердаке. Мужчина сказал, что хотел сделать вторую комнату, но ему запретили. Чердак был общий и, переместившись по нему в какую-либо из сторон, можно было оказаться над другой квартирой.  

Прогулявшись по чердаку, мы спустились обратно. Мое внимание привлекло то, что у комнаты, не было стен, и вместо них шла деревянная ограда из свитых между собой деревянных палок. Почему нет стен? Это плохо. Будет видно и слышно очень хорошо то, что я делаю в этой квартире, если останусь здесь жить. Я принимаю решение, что здесь жить не хочу.  

Сон завершился моим пробуждением, по причине сильного желания сходить в туалет по маленькому, так как накануне я объелся арбуза.  

И вот сейчас все происходило наяву. Вода, бассейн, яичная скорлупа.  

Сон не потребовал глубокого анализа и интерпретации, так как случившееся и упомянутое уже выше происшествие, объясняло все само за себя.  

Бассейн, в котором я купался, и был той самой дырой в потолке. Внезапно промелькнувшая мысль о крошившемся, словно яичная скорлупа кирпиче – ни чем иным как разбитой эмалью зуба, в результате удара его о край бассейна. Плетеное ограждение вместо стен – деревянным забором, окружавшим со всех сторон наш бассейн. Пробуждение от сильного желания сходить по маленькому, символизировало воду в бассейне, в которой, собственно говоря, все и произошло. И, наконец, последнее. Перемещение из комнаты на чердак, символизировало не что иное, как ныряние и выныривание в этом триклятом бассейне.  

Случившееся тогда, сподвигло меня разыскать когда-то прочитанную мной, но не понятную книгу Карла Густова Юнга "Сознание и бессознательное", что я и сделал позже.  

Да, сны имеют свойство сбываться. Вся беда заключается только в том, что большинство людей не умеют интерпретировать их, так как вся информация выдается посредством символов. Человек видит сон и сразу же забывает его или может запомнить, но не найти в нем практической информации, так и кричащей ему о предстоящих событиях. Будь осторожен, – говорит ему сон. – Я дал тебе подсказку, чтобы ты избежал беды. Пораскинь мозгами и сможешь обойти препятствие. Но, увы, нас этому не учат, и мы, как глупые мотыльки, летим на пышущий жаром огонь, который еще за десяток километров маячит языками своего пламени, как бы пытаясь сказать: «Не приближайся, сгоришь! »  

Не развитое, а может быть, регрессировавшее в результате эволюции шестое чувство лишает нас шанса избежать беды. И если бы мне сказали сейчас, что тогда тот же самый сон видел мой сосед по этажу, то теперь я, наверное, и не удивился бы. А ведь наверняка его кто-то видел еще. Наверняка. Все одинаковое, даже сны и тогда он оказался для меня вещим. Только понять его во время я не успел, а сделал это лишь после того, как все плохое уже случилось.  

Каждый в жизни имеет множество возможностей, но, как показывает практика, в большинстве случаев возможности имеют нас.  

Глава 16  

Яркие искры взлетали ввысь над костром и, совершив некий ритуальный танец, гасли. Вокруг сидели четыре человека, и каждый из них с огромным аппетитом поглощал жареную рыбу. Как вы догадываетесь – это был Хардис, Джек, Уилл и Ангела.  

– Отменный ужин. Ты отлично готовишь рыбу, Хардис. Давненько я не ел такой вкуснятины, пальчики оближешь, – сказал Уилл, подняв на уровне лица что-то круглое и начав его внимательно рассматривать. В карих глазах его отражались языки пламени. Улыбающееся лицо с белой гладко выбритой кожей, резко контрастировало с грубым, покрытым щетиной лицом Хардиса. Прямой, добрый взгляд располагал к себе, даже несмотря на то, что был довольно настойчив и пристален, так что возникало некое неловкое ощущение и приходилось отводить глаза в сторону. Можно было подумать, что он вглядывается в лица людей, для того чтобы понять о чем они сейчас думают, что их беспокоит, каков их внутренний мир. Русые волосы, слегка вздернутый нос. Джек пригляделся и увидел, что Уилл рассматривает рыбий глаз, достаточно большого размера.  

– Что ты пытаешься увидеть в нем? – спросил Джек.  

– Ничего. Я просто хочу его съесть и наслаждаюсь видом того, что сейчас окажется в моем желудке. Нет ничего вкуснее рыбьего глаза.  

– Фу, какая гадость, – с отвращением произнесла Ангела. – Он такой противный. Неужели ты на самом деле хочешь сделать это?  

– Да, а что в этом странного? Это ни чем не хуже самой рыбы. Ведь вы же едите ее. – Он поднес глаз ко рту и, высунув язык, положил на него объект своего кулинарного вожделения. Поигравшись немного, он резким движением засунул язык обратно в рот и начал интенсивно жевать.  

– Ну как? – поинтересовался Хардис.  

– Отменно. Советую вам тоже попробовать.  

– Нет, спасибо, – чуть ли не хором ответили остальные присутствующие.  

– Съев его, я увижу все то, что он видел за свою короткую жизнь. Среди туземцев Новой Зеландии майори существовал даже такой ритуал. Одной из самых важных частей убитого ими врага считался его левый глаз. По их убеждению, именно в нем обреталась душа убитого. Подобное убеждение было и у многих индейских народов. Я конечно не каннибал, как они, но, все же, верю в это.  

– Да, пожалуй, ты прав. Рыба, наверное, много чего повидала в воде и у нее есть чему поучиться, – с издевкой произнес Хардис.  

– Смейтесь, смейтесь. И смотрите не проглотите ничего лишнего, например рыбьего сердца. А не то вас замучают ночные кошмары, – съязвил в ответ Уилл.  

– Все это полнейший вздор и выдумки, точно такие же, как и множество мифов, которые с реальной жизнью ничего общего не имеют. Что касается меня, так нет ничего лучше на свете, чем рыжики, сваренные в коровьем парном молоке, – сказал Джек.  

– Это еще что за извращение, – вспылил Уилл.  

– Это не извращение, а редкое блюдо, о котором никто почти не знает. Меня научила готовить его бабушка. Вы слышали о таких грибах? Знаете, как они выглядят?  

– Понятия не имеем.  

– Они оранжевого цвета с пластинками на нижней стороне шляпки и кольцами сверху, очень красивые. Берешь молоко, ставишь на огонь. Режешь рыжики и загружаешь их туда. Добавляешь немного соли и через двадцать минут блюдо готово. Вот это действительно настоящий деликатес. Молоко, когда начинает нагреваться, образует тоненькую пленочку рыжего цвета и, вроде бы, пока ее не тронешь никакого запаха, но только стоит немого сдвинуть ее и комната наполняется неповторимым ароматом грибов. Когда ешь это блюдо, то смакуешь каждую ложечку.  

– А по мне так любая пища хороша. Главное чтобы съедобная была. Я вообще не люблю есть и делаю это лишь по необходимости, – сказал Хардис, и если уж на то пошло, то я бы был не прочь съесть сейчас хрен молодого поросеночка.  

– Хардис, прекрати говорить глупости, – возмутилась Ангела.  

– Да, правда. Это самое вкусное в нем.  

– А мне кажется, что это извращение, которое похуже даже, чем поедание рыбьего глаза и я бы не отказалась сейчас от обыкновенного мяса. Только подумаю о нем, и зубы чесаться начинают.  

– Так почеши, в чем же дело, хочешь дам тебе щетку, – засмеялся Хардис.  

– Идиот, – отрезала Ангела.  

– Мне так уютно и хорошо со всеми вами, – задумчиво произнес Джек, окинув при этом взглядом всех присутствующих. На их лицах отражался красный свет пламени и он, словно морская волна переливался разными оттенками и постоянно был текуч и неуловим.  

– Наверное, наши биополя совпадают или может быть мы рождены друг для друга, – снова съязвил Хардис и начал так истерически смеяться, что даже повалился на землю. Успокоившись, он продолжил.  

– Думаю, ты встретил именно тех людей, с которыми тебе есть о чем поговорить и что спросить. Или, возможно, даже новых друзей?  

– Может и так, но, если честно, я всю жизнь мечтал найти девушку, а друзей у меня было достаточно всегда.  

– О, как это не тактично. Услышав такое в свой адрес можно и обидеться.  

– Да, нет же, я никого не имею в виду. Я всегда готов к дружбе и общению, если это кому-то будет нужно, но в моей шкале ценностей совершенно другие приоритеты.  

– И они, мягко говоря, не совсем правильные. Нет ничего ценнее дружбы и любви.  

– Пусть так, но по-другому я не могу. Я никого не хочу любить. Любовь разрушает.  

– Почему же? Очень интересная позиция. Любовь не может разрушать. Любовь созидает и зарождает. Зависимость разрушает. Ведь еще в древней индии знали, что влечение человека имеет три истока – душу, разум и тело. Влечение души порождает дружбу, разум – уважение, тело – жаждет близости. У души два наслаждения – настаивать и требовать. У разума тоже два наслаждения: владеть и отдавать. У тела тоже два: трение и прикосновение, выражающие нетерпение близости, ожидание обладания. К любви же ведут скрытые наслаждения и страсть души. Любовь несет восторг, облегчение и нежность. Любовь проходит через наше сердце.  

– Я разбежался, пытаясь слиться  

Хотел взлететь, но не был птицей  

И не вышло, все как в книжках  

Как бы не так!  

Было больно, ведь я сломался  

Было страшно, но я держался  

Ведь не летаю, сам все знаю  

Ну что тут скажешь, дурак.  

И что осталось – собирать осколки  

Какая драма по душе иголки  

Колют больно, нервно-расстроен...  

Зачем тебе это…?  

А как?  

– О, да ты еще и поэт. Муки неразделенной любви и прочая дребедень.  

– Почему же. Я уважительно отношусь к этому чувству, и оно даже вдохновляет меня. Но я любил много раз и меня любили, поэтому любовь для меня как таковая, ничем не ценнее дружбы, к которой я не испытываю, к сожалению, а может быть и счастью никакого интереса.  

Сказав это, Джек внезапно понял, что противоречит сам себе. Ведь он по уши влюбился с первого взгляда в Ангелу и сердце даже сейчас, при виде ее билось как маятник взбесившихся старых часов. И тут же он пресек свои рассуждения, объяснив это тем, что его влюбленность, это исключение из правила, выведенного им же.  

Да, влюбился, да схожу по ней сума, но наверняка через какое-то время это пройдет и все встанет на свои места. Такое происходило со мной десятки раз. Я очень влюбчивый. И это к настоящей, истинной любви никакого отношения не имеет. Вся эта любовь, вспыхивающая в груди к противоположному полу, лишь патологическая реакция организма и психическое заболевание, приносящее беды и проблемы.  

Он снова украдкой взглянул на Ангелу, и сердце сжалось до боли от внезапно нахлынувшей печали. Да, любовь, но ее слова снова пронзили мозг, раскаленной ядовитой стрелой – «мы никогда не сможем быть вместе». Если так, то я лучше забуду о ней, как страшный, но безумно приятный сон. Я всего лишь хочу насладиться этим красивым телом, хочу ласкать и целовать снова и снова и это для меня превыше любви. Да¸ я прав, моя теория верна. Я не хочу ничего, кроме секса от женщин и если они дают мне это, то взамен я готов дать им и столь ценимую и лелеемую ими любовь и дружбу. В ином случае я пас. Пусть это будет чистейшей воды эгоизм, но ведь и они от меня ждут чего-то не из святых чистых побуждений, они тоже эгоистичны, пусть даже, может быть, и не осознают этого.  

Джек поднял глаза на Хардиса, который молча смотрел на него с таким странным выражением лица, как будто бы знал, о чем он сейчас думает и продолжил.  

– Я могу это сравнить с ситуацией, в которой кумир получает море любви от своих почитателей, но эта любовь совсем не та, в которой он нуждается. Ему хотелось бы разделить со всеми ими любовь плотскую, но как ни странно, многие отказывают ему в ней, говоря при этом, что любят его душу, его творчество, его внутренний мир. А его тошнит от этой любви, он ей пресыщен и все что ему нужно – это физическая близость. Но на ее получение у него уходит столько же усилий, как и у обычных людей.  

– Ты странный человек, Джек. Если бы тебя слышал кто-то еще, то подумали бы, что ты болен и у тебя горячка.  

– Может и так, но чем взрослее я становлюсь, тем отчетливее понимаю, что есть только одна настоящая любовь – это любовь, которая передается от родителей к детям. Все остальное это так, пустое место…  

– И даже любовь к богу?  

– И даже она.  

– Неужели у тебя в жизни было так много друзей?  

– Да. Одни уходили, на место их приходили новые. Этот процесс бесконечный. Все когда-нибудь кончается, и приходит новое. И, скажу я вам, такова природа мироздания. Нет ничего вечного, поэтому к чему грустить о том, что потерял. Рано или поздно всему приходит конец.  

– Ты слишком циничен в своих рассуждениях. Наверное, ты обладал чем-то таким, что притягивало к тебе. А ты не задумывался, что у других людей не было такой возможности – терять и взамен находить новых? Они жили в жажде найти, но не получалось. Выходит, что их внутренний мир не мог дать того, что давал окружающим твой. Это не говорит о том, что кто-то плохой, а кто-то хороший. Все дело всего лишь в притяжении.  

– Может и так. Зачем мне задумываться о том, что меня не касается.  

– Ты не ценишь то, что у тебя есть. Ты больной сукин сын.  

– Нет, думаю, все же, причина не в этом. Просто многими вещами, такими как любовь, дружба, счастье, смех, музыка, книги и всякая прочая дребедень – я пресыщен. В моей голове это выглядит примерно так. Огромная многоэтажная полка, уставленная десятками сосудов с различными надписями, которые когда-то были полны до краев живительной влагой, а сейчас выпиты мной до дна. Заполненных осталось не так уж и много. В одном когда-то была дружба, в другом молодость, в третьем любовь, в последнем…, – Джек задумался. Что же было в последнем сосуде, Джек никак не мог вспомнить. Неужели я забыл или, быть может, и не знал никогда?  

Нависшую паузу прервал Хардис.  

– Интересно. Обычно такие вещи говорят старики, а ты еще очень молод. Я думаю, ты заблуждаешься и время все расставит на свои мета. Возможно, ты настолько самодостаточен, что твоей внутренний мир необычайно богат и красив, и это является притяжением для многих, но в свою очередь и таит в себе массу опасностей для тебя  

– Да что вы привязались к этому миру, что мне от него толку? Я не миротворец и не священник. Он есть у каждого. У кого такой, у другого эдакий, но и не особо чем-то отличающийся от него.  

– Э, нет. Ты прав только в том, что каждый человек является носителем своего индивидуального духовного начала, уникального и неповторимого, но не каждый обладает магнетической силой, способной затягивать в его внутренний пространство окружающих. Есть такие люди, мир которых велик и привлекателен настолько, что как магнит неизменно притягивает других, даже если те не прилагают к этому никаких усилий.  

Носитель такого мира – это человек, который вне зависимости от местонахождения и обстоятельств может собирать вокруг себя определенный круг людей, создавать некое большое жизненное пространство с большой энергетикой. Носитель подобного мира – это такой человек, погружаясь в духовный мир которого, становится уютно и приятно. Тебе не хочется уходить из него. Это сказка наяву. Сказка, так умело живущая и гармонично существующая в ком-то другом. Все творцы носители мира, в который они сумели поселить миллионы других людей. Словно черная дыра на необъятных просторах космоса манит и поглощает в себя все, что попадается на пути, так и этот мир поглощает, но при этом скорее дает жизненную энергию и силы, а не убивает. Дает то, чего каждому не хватало в его жизни, дает то о чем человек и не мечтал даже, а может быть вовсе и не догадывался.  

– Получается я волшебник, который дарит рай людям, – с ухмылкой произнес Джек.  

– Не воспринимай все так буквально. Я всего лишь пытаюсь донести до тебя суть, но ни в коей мере не хочу вызвать у тебя чувство превосходства над другими. Ты не лучше и не хуже.  

Так вот, у каждого носителя мира есть свои хранители. И они настолько же живы и реальны, как и сам человек. Они дышат, любят, страдают и живут одну на всех жизнь. Жизнь того самого правообладателя. Именно они делают его таким манящим и привлекательным, либо совсем наоборот. Именно они дают человеку ощущение полета и неповторимости. И именно они делают его тем, что он есть.  

– Боже мой, Хардис, что за чушь? Хранители, миры, полнейший бред. А, впрочем, какая разница, если даже и так, то я сыт этим миром по горло. Все чего я хочу, это погрузиться в мир плотских утех с противоположным полом. А если кому-то не хватает духовного, то почему бы не пойти на обмен тела на душу.  

– А ты уверен, что именно это сделает тебя счастливым?  

– Не знаю. Счастье меня тоже мало интересует.  

– Ммм, Джек, даже не знаю, что тебе на это сказать. Выходит ты самый счастливый человек, раз тебя не интересует даже счастье. Твои рассуждения ставят меня в тупик. Ты очень странный. Тела на душу… Эти слова напомнили мне слова люцифера. Он предлагал дать человеку все материальные блага в обмен на его душу, так и ты готов отдать свою в обмен на ничего не стоящие плотские утехи?  

– Нет, не отдать и не ему, а открыть свою душу для всех страждущих любви и дружбы. И уж тем более не на все, а только лишь за удовлетворение плотской похоти к женщине. Только это меня интересует, остальное я познал уже сполна.  

Наступила долгая томительная минута молчания. И тут Хардис достал из кармана маленький мешочек, завязанный поверх тонкой серой веревочкой. Открыв, он поднес его к ладони, опрокинул и, на ней появилась небольшая горстка сероватого порошка. Слегка замахнувшись, резким движением, он бросил ее в костер. Языки пламени взлетели вверх и вдруг, над ними возник размытый силуэт девушки. Она словно зависла в воздухе, и, как показалось тогда ему, смотрела на Джека.  

– Как ты это сделал? Что это? – с удивлением произнес Джек.  

– Обыкновенный фокус, оптический обман, а, может быть, и нет. Подойди, проверь.  

Джек встал и подошел к костру, над которым, в буквальном смысле, парил фантом. Он протянул руку, пытаясь дотронуться до нее, но рука провалилась вниз, приблизившись лишь к жгущим языкам пламени. Джек почувствовал нестерпимый жар и отдернул ее.  

– Вот видишь, она не материальна. Вот она, та, о которой сложено так много стихов, песен и легенд. Это объект твоего желания.  

– Женщина?  

– Как видишь. Что за глупый вопрос. Но заполучив ее – ничего не измениться. Ты всего лишь поставишь очередную галочку в своем списке. Разве это стоит этого? Несколько минут вожделенного оргазма? Эффект будет точно таким же – ты обожжешься и не более того.  

– Кто она?  

– Ты сам все прекрасно знаешь. Я всего лишь помог спроецировать твое желание в визуальный образ.  

– Выходит это то, чего я так страстно хочу.  

– Так оно и есть. Ты видишь то, что тебе больше всего хотелось бы видеть, а именно красивую девушку. В тебе говорит инстинкт самца и ты не в силах что-либо изменить, так как это находится за рамками твоего сознания и воли. И вот твое желание трансформируется в образ, который перед тобой сейчас. По сути, это одно и то же проявление.  

– Ты намекаешь на то, что я в данный момент хочу секса?  

– Ну да. Нормальный и здоровый самец всегда хочет секса и мысль эта у него постоянно витает в голове. Нет, она может, конечно, перекрываться другими и даже исчезать ненадолго, но никуда не девается и постоянно сидит в тебе. Это желание одно из основополагающих, как, впрочем, и желание поесть, поспать, справить нужду. Эти желания – есть жизнь. В тебе есть большая сексуальная неудовлетворенность и поэтому ты видишь образ женщины.  

– А если бы я хотел все время есть, то я бы видел, огромные жирные гамбургеры?  

– Нет, скорее всего, ты бы видел тоже женщину, только с корзиной пончиков в руке, – Ангела заразительно засмеялась.  

Хардис выдержал паузу и продолжил.  

– Эти желания есть априори, поэтому продолжается жизнь на земле. Ты видишь вершину айсберга, доминанту и если ты склонен полагать, что желания как форма жизни есть ничто иное как выдумка, ты глубоко заблуждаешься. Они существуют так же, как существуешь и ты, так же способны к анализу и действиям, так же как и ты, иногда видят людей и удивляются им не меньше чем ты сейчас. Удивляются их абсурдности и возможности существования. Для них люди являются приблизительно тем, чем и они являются для тебя. Желаний могут быть тысячи миллионы, как, впрочем, и людей. Так и они видят тебя в виде обыкновенных, только уже своих желаний и, может быть, тоже не могут понять, в чем тут подвох и разгадка. А если начать мыслить абстрактно и перевернуть все вверх дном, то что получится? Тогда человек для них является доминантой, первоисточником продолжения жизни, как и желания являются для него. Да без желаний всех вместе взятых, он может быть, давно и не существовал уже, соответственно, как и они без него.  

– То есть получается, они живут в параллельном мире?  

– Нет. Ни в каком не параллельном! Они живут сейчас, здесь, в реальном измерении и времени. Они живут в тебе, как, впрочем, и ты в них.  

– Очень интересно и занимательно.  

– Выходит так. И что дальше, ты с ней будешь делать? Вот она перед тобой. Но то, что ты ее видишь, еще не говорит о возможности связать себя хоть на секундочку с ней. У тебя есть только желание и шанс увидеть себя в отражении зеркала, не более того. И это не правильно. Как только ты заполучишь ее, она тут же будет тебе не нужна. Но к счастью с ней это тебе осуществить не получится.  

– Вздор! У меня были девушки, с которыми я имел близкие отношения и они мои, мои навсегда, в моей памяти. Я покорил их.  

– И где они сейчас? Только цифры в твоей голове. Короткие минуты страсти и все. Больше тебя с ними никогда ничего не связывало и не свяжет уже никогда. Они были и испарились, совершенно не оставив ничего в твоей жизни, кроме цифры один, два, три. Ты едва ли сможешь вспомнить их имена. Никчемные цифры и только, и ради этого ты готов променять любовь и дружбу? Ты врешь, врешь сам себе. Нет ничего важнее любви и дружбы, которая становиться частью тебя на долгие годы, наполняя тебя жизненной энергией, и постоянно привносит в твой мир что-то новое и неповторимое, то, что делает тебя лучше и сильнее, мудрее и счастливее. И ведь даже если любовь безответная, в этом нет ничего трагического и страшного. Ведь те ощущения счастья и трепетного тепла в груди, которые не оставляют тебя ни на минуту, только твои и приносят тебе приятные переживания, сравнимые с наркотическим опьянением.  

– Какой вздор! Люди из-за несчастной любви доходят даже до самоубийства, а ты говоришь приятные ощущения. Приятные, это только тогда, когда любовь взаимная. Любить и каждый раз отдавать частицу своего сердца кому-то, нет, это не по мне. Это слишком дорогая цена, – с грустью сказал Джек.  

– Ты сейчас, видимо, говоришь про чистейшей воды эгоистов? Это ничего общего не имеет с настоящей любовью, они любят только себя и любят порой настолько сильно, что не могут выдержать этого непосильного груза. А вот если бы они попробовали отдалиться от объекта своего вожделения, хотя бы на неделю, месяц, то возможно смогли бы переосмыслить некоторые аспекты своего восприятия и, возможно, поняли, что любить со стороны, любить другого, ничего не требуя и не прося взамен, бывает даже гораздо приятнее, чем обладать объектом своего вожделения.  

– А я хочу обладать этим воплощением совершенства, женским телом! Дружба и любовь не материальны, они ничто, пустые слова.  

– Это глупо. Покупай тогда плотские утехи за деньги и всего-то. Ты привлекаешь их не этим, запомни.  

– Я и не сомневаюсь и был бы безмерно рад поменяться местами с тем, кто привлекает именно похотью.  

Силуэт девушки по-прежнему неподвижно висел в воздухе и загадочно улыбался. Это было даже немного жутковато.  

– Чувственное наслаждение в акте телесного общения полов и круг тех наших чувств, стремлений и идей, что вращаются около соития как цели, не всегда есть правильный выход. Секс, всего лишь одно из проявлений любви, влечение тел. Дружба – влечение умов.  

Дружба – это продукт эволюции человека разумного, сексуальное влечение не требует эволюции. Оно примитивно и никчемно. Дружа с ней, ты ласкаешь ее своими мыслями, воображением, бездонным океаном своего сознания, как, впрочем, и она тебя и процесс этот бесконечен. Занимаясь с ней сексом, ты всего лишь удовлетворяешь свой голод, не более того.  

– Пусть так, но принять это сейчас, то же самое для меня, что накормить голодного человека словом, вместо хлеба. Мне нужен этот кусок, и я должен ощутить его вкус и насытиться. Ведь все это я уже проходил. Но чем дальше ты находишься от просветления, и чем больше тебя поглощает потребительский материальный мир, тем сложнее становится понять и осознать это вновь, даже если ты искренне, когда-то так считал. А уж тем более выполнить и не желать иного. И, слыша это от тебя сейчас, я не верю, что считал именно так же когда-то. А ведь я искренне тогда так думал, и это было на тот момент для меня неоспоримой истиной. Все бесполезно. Мы возвращаемся постоянно к тому от чего ушли. Как сложно достижимо все это.  

– Так люби же и насыщайся этим с любимым человеком, а с другими дружи и познавай их посредством духовного общения. Ведь дружа с ней, ты получаешь во сто крат больше эстетического удовольствия от улыбки, движения губ, звука голоса, блеска глаз, дыхания, ее неиссякаемой энергии и жизнелюбия. И даже просто наблюдая за ней, ты испытываешь эстетический оргазм во сто крат больший, чем от простого физического оргазма. Так что же важнее, секс или дружба? Конечно же дружба, не задумываясь отвечу я. Единение душ возможно, единение тел – нет: «Я раствориться в ней хотел, вот только так и не сумел…». Да, не сумел, но только физически, но не духовно. Эстетическое наслаждение или физическое, что может принести больше удовольствия человеку? Все зависит от того насколько он духовно «поднят» сейчас, в данный отрезок его жизненного пути.  

– Вот именно сейчас, потому что подъем этот так же шаток и изменчив, как американские горки, на которых ты несешься с оглушительной скоростью вниз или медленно и долго поднимаешься вверх. Но мне нужно разнообразие вкусов, – сказал Джек.  

– Ах уж это либидо. Эта необузданная энергия, с которой так сложно совладать и которая постоянно управляет человеком, толкает нарушать моральные запреты и устои, – ответил Хардис.  

– Я должен пресытиться этим, тогда все встанет на свои места.  

– И ты думаешь это возможно?  

– Да.  

– Чушь. Это то же самое, что сказать, я пресытился оргазмом и поэтому я больше не хочу его никогда испытать. Эта зависимость посильней будет всех ее заменителей, будь то алкоголь, табак или даже морфий.  

– Но я же пресытился дружбой, любовью, счастьем, в чем разница?  

Хардис замолчал.  

– Ага, не знаешь что сказать. А я знаю.  

Тут Джек заметил, как пристально смотрит на него Ангела. Поймав его взгляд, она стыдливо опустила глаза. Джеку от этого стало не по себе, и он замялся. Он совсем не заметил, как она все это время внимательно слушала их разговор, и понял, что наговорил сейчас много лишнего. Но он не мог остановиться.  

– Любить, скажу я тебе Джек – это не значит обладать объектом, это значит отдавать ему себя всего без остатка. Да она красива и необычайно притягательна, но она лишь проекция твоего желания, которая показывает, насколько сильны ее чары. Попробуй закрыть глаза. Что ты видишь, Джек?  

– Ничего, только темноту и красные бегающие точки.  

– А что ты чувствуешь?  

– Приятное тепло в груди.  

– А разве это хуже оргазма? Неужели ты не понимаешь, что чувствуешь любовь каждую секунду, днем и ночью, и это намного более сильное ощущение, чем твое физическое влечение. Да, плотская страсть чертовски манит каждую клеточку твоего бренного тела и сподвигает на совершение многих необдуманных поступков в твоей жизни, но делает она это не намеренно, такова ее сущность. Ты же должен бороться, бороться со своим соблазном, потому что он обман, иллюзия, пыль, точно такая же как этот порошок.  

– К чему мне эти потуги, когда я могу познать сотни, тысячи женщин.  

– На то он и человек, чтобы контролировать свои желания. Даже животные сношаются только для продолжения рода. А человек должен однажды сделать свой выбор и быть верен любимой женщине до конца своих дней.  

– Громкие слова, но слишком уж утопично звучит эта идея. А, да ладно.  

Силуэт парил над пламенем еще несколько минут, а потом медленно поплыл в сторону Джека и Ангелы. Он завис между ними и медленно растворился. В груди Джека стало так тепло и приятно, даже горячо, что сердце начало биться с удвоенной силой.  

«Неужели и вправду Хардис прав? – подумал про себя Джек. – Неужели это чувство сильнее оргазма? Возможно, ведь ощущение его не покидает меня ни на секунду с тех пор, как я встретил ее и сейчас оно только удвоилось. А оргазм лишь касается моего тела, но не души, на пару секунд и потом предательски кидает меня наедине со своей неразделенной к нему любовью.  

– Джек, твоя проблема в том, что у тебя нет ни единого желания, кроме того как плотское наслаждение и это тебя губит. Ты подменил истинные цели и ценности на всего лишь одну единственную, завладеть телом, хотя правильнее бы было пытаться наладить диалог с душой.  

Услышав эти слова, Джек ощутил некое странное непонятное чувство, такое, как будто бы эти слова попали в самую точку. «Завладеть телом. Она тоже хотела завладеть телом. Но кто она и зачем? Эта мысль назойливо витала в сознании, но он никак не мог зацепиться за ее суть, смысл. К чему она? Завладеть телом. Может быть… Нет. Завладеть телом, чтобы…»  

– Знаешь, не всегда обязательно пробовать нечто и пресыщаться им, для понимания того, что можно обойтись и без этого. Ты должен ценить что имеешь, а есть у тебя все, поверь мне, о чем другим только мечтать приходится. Тебе нужны другие цели, для сохранения старого, а самое главное, во имя достижения нового. И поверь мне, тебе есть к чему стремиться. Да и вообще, разве бы ты не хотел иметь желание, необузданное, постоянное, но направленное на то, чтобы достигать новых и новых, еще не изведанных тобой сторон жизни.  

– Конечно, хотел бы. Ведь, даже не знаю, как и сказать, но ты попал прямо в точку. Желания достичь чего либо, мне всегда и не хватало. Мне было все безразлично, что я ем, как одеваюсь, как учусь, где работаю. Если бы оно или они у меня были, то я бы мог достичь многого в жизни.  

– Желания были у тебя всегда, но только вот направлял ты их не совсем в нужное русло. Ты все время чего-то ждал.  

– Верно. Так оно и есть.  

– Даже это непреодолимое желание познать женскую плоть, можно направить в нужное русло, сублимировать его на достижение множества других поставленных целей. Многие ценные достижения и завоевания были достигнуты за счет сексуальности, за счет ограничения сил сексуального влечения. Но помни, что только научившись любить истинно, не требуя ничего взамен, ты сможешь чего-то достичь.  

–Субли, что?  

– Не важно.  

– И как же мне это сделать?  

– Всему свое время. Но помни, что тебе придется приложить кроме этого еще уйму усилий. Ведь получив желание, еще не факт что ты добьешься своей цели. Желание это не что иное, как призрак. И у него тоже есть свои хранители.  

– Так ты что, хочешь сказать, что желание, все-таки, материально и является нечто большими, чем мы видели сейчас над костром? Оно есть некое живое начало?  

– Можно сказать и так, если упростить. Только вопрос в том, как его перевести из плоскости всего лишь иллюзий, в наш материальный мир. Человек вообще состоит из множества разнообразных проявлений, который так или иначе можно назвать живыми. Так, например, душа, сердце, альтер эго, представляют из себя нечто большее, чем люди привыкли о них думать. Сердце, например, это для них просто орган перекачивающий кровь и тем самым поддерживающий жизнедеятельность организма. Когда сердце пытается сказать ему о чем-то, он зачастую просто ничего не понимает. Ведь оно говорит языком чувств.  

Да, человек ощущает, что что-то не так, что что-то нужно сделать. Ощущает даже близость любви, но все равно не понимает, что происходит, идет на ощупь и частенько ошибается, неправильно поняв, вернее почувствовав посланное.  

Душа, вообще, субстанция безликая и непонятно зачем нужная, которая, как принято считать, со смертью человека улетает в рай или ад. Душа говорит на безмолвно-прозрачном языке, который подобен чистейшему горному воздуху, просачивающемуся сквозь мозг человека, вызывая лишь легкую эйфорию, а его клетки так и не могут понять, что же произошло. И поток исчезает где-то далеко за горизонтом.  

Альтерэго, ну или чтобы тебе было проще понять, второе я, выполняет роль таинственного подсознания, что не лишено истины.  

Язык "альтерэго" настолько искрометен, что человек лишь иногда фиксирует его, да и то лишь мизерные частички. Это происходит тогда, когда понимание опережает сознание. Например, когда ты понимаешь, что тебе это нравится, за тысячные секунды, не успев еще осознать и подвергнуть анализу.  

И однажды может наступить такой момент, когда та или иная частица человека умирает, лишившись своего хранителя.  

– И от кого они его оберегают?  

– Я, думаю, от самого человека, от его природы саморазрушения. Большинство людей боится что-либо потерять. Им кажется, что такого уже никогда у них не будет. Но, они ошибаются. Всегда на смену старому, приходит что-то новое, возможно даже более хорошее, но только не в этом случае.  

Только не путай эти желания с сексуальными или другими, например поесть. Нет. Это желания идти вперед, добиваться новых целей.  

Все, хватит болтать, завтра мы должны будем прибыть в порт Лондона, так что нужно хорошенько выспаться. Предстоит трудный день.  

Глава 17  

Пресыщение смехом. Разве такое возможно. О, да! Еще как! Я пресытился им сполна. По большому счету, возможно пресытиться всем, но только не молодостью и сексом, остальное конечно. «Греши пока молодой»!  

Вообще-то нужно жить в иллюзии пока ты молодой, ведь это в большей степени и приносит тебе счастье. Потому что ты о многом не задумываешься, много не осознаешь. Иллюзия необходима, если не тебе, так уж точно другим. Иначе без нее они наверняка бы свихнулись. По большому счету, практически все люди нуждаются, чтобы им дали иллюзию: музыку, надежды, мечты. Оказывается все это жизненно необходимо. Но когда иллюзия становиться осознаваемой и молодость проходит, то становиться очень грустно и нестерпимо больно за те «грехи», которые ты не совершил, а мог бы. Да здравствует молодость, да здравствует здоровая иллюзия. Будь неладно это осознание и мудрость. Оно несет только боль и грусть. Горе от ума.  

Ах, да, смех. Последним глотком этого замечательного живительного снадобья я насладился, будучи еще совсем молодым, двадцать три мне было тогда, по-моему. Но как такое вообще возможно? Я не знаю, сам бы никогда не поверил, если бы не испытал этого на себе. Может быть, все дело не только во мне. Может быть, есть что-то еще, определяющее в той или иной мере наше чувственное восприятие действительности.  

В моем окружении всегда были люди, с которыми было очень весело и комфортно и особенно это касалось понятия «посмеяться от души». С ними это происходило как-то ненавязчиво и спонтанно, само по себе, ведь юмор был в их крови и заражал всех окружающих даже против их воли. Но самым странным явлением, которому я не могу дать объяснение даже сейчас, была встреча с девочкой по имени Юля.  

Едва познакомившись с ней, я почувствовал небывалое эстетически-энергетическое влечение, которое ничего общего не имело с плотской похотью. Я мог смеяться с ней часами, и это было до такой степени безумно и неконтролируемо, что порой даже не хватало сил встать и уйти, чтобы не задохнуться от этих безумных приступов. Я даже сравнивал это с наркотическим эффектом, возникающим после приема сальвии или канабиоидов, под воздействием которых, ты полностью терял контроль над своими эмоциями. Но здесь все было чисто, только два человека и безумный эмоциональный взрыв каждый раз, когда они только пересекались. Я как-то даже словил себя на мысли, что я выкуриваю в такие моменты ее, а она меня. И что самое интересное, она ощущала то же самое. Она рассказывала позже, что никогда так не смеялась, только со мной.  

Здесь, в отличие от дружбы с Иваном, в которой была полнейшая разнополярность, я испытывал сто процентное совпадение полюсов. Нас тянуло друг к другу с силой двух обезумевших магнитов. И в чем же тут был секрет? Может быть в том, что наполовину она была цыганка? Ее отец был цыганом. Или ответ кроется в чем-то другом?  

– Все хватит, я больше не могу смеяться.  

– Так не смейся же, я уже вообще ничего не говорю.  

– Ты сморишь на меня и от этого мне становиться еще смешнее.  

– У меня что, такая веселая физиономия?  

– Я не знаю, остановись, не делай этого.  

– Хорошо, я отвернусь. – Джек отвернулся и увидел на стене небольшого размера пятно. Оно было настолько, как ему казалось тогда несуразным, что только что отступивший смех и все усилия отстранится от ситуации пошли насмарку, и он зашелся в новом приступе гомерического припадка, да такого, что начало перехватывать дыхание.  

– Что? – Юля подошла и взглянула на то место, куда уставился Джек.  

Обыкновенное пятно, не более, но Юля подхватила эту безумную волну энергии, влившись в нее стихийным и непредсказуемым откликом. Глядя на нее в этот момент, я понял, будто бы смотрюсь в свое отражение. Внутренне она была точно такая же, как я. И это было очень необычно и странно. Но вместе с этим не заставило себя долго ждать и понимание того, что меня от смеха уже тошнит. Я вкусил его сполна и эти долгие истерические вечера в его власти, стали последней каплей. Я пресытился им, причем настолько сильно, что не мог переносить на дух всех весельчаков, которые всячески пытались развеселить меня. Только позже уже я понял, что таит в себе это пресыщение. Угрозу потери и возможно навсегда. Я понял тогда, что всегда следует оставлять хоть капельку того или иного снадобья про запас, чтобы не поймать безразличную пустоту. Но было уже слишком поздно.  

Смех… еще моя бабушка говорила о том, что в молодости любила смеяться, а теперь у нее нет на это ни желания не сил. Смеяться без особых причин, смеяться просто так и радоваться жизни. Что может быть лучше смеха, но он однажды тоже иссякает и становится не нужным.  

На краю обрыва, на краю пропасти. Мы сидели и насвистывали, свесив ноги, незамысловатый мотив песни:  

Где-то там, где кончается  

Где кончается вся земля  

На краю мы качаемся  

Ты и я, ты и я  

На краю ноги свесили  

И плюемся мы в никуда  

Как смешно сердцу – весело  

Чудеса чудеса  

Черный дом мироздания  

Отрывает нам тормоза  

Расширяет нам подсознание  

До конца до конца  

На краю ноги свесили  

И глядим уже в никуда  

Мы плывем сердцу весело  

В чудеса в чудеса!  

– Джек, какая у тебя мечта?  

– Стать рок звездой.  

– Но это же глупо. Зачем тебе это?  

– Не знаю, чтобы иметь толпы поклонниц.  

– Тебе не хватает их в реальной жизни?  

– Я хочу много.  

– Ты смешной. И мысли у тебя не о том. Но так, как с тобой, я ни с кем не смеялась. Ты сумасшедший.  

– Может быть. Но разве это так важно?  

– Пожалуй, нет.  

– Мы рождены, чтобы в юности смеяться, веселиться и порой грустить.  

– А потом, что будет потом?  

– Не знаю, я там еще не был. Наверное, пустота.  

Юля зажмурила один глаз и весело посмотрела на Джека.  

– Так значит нужно веселиться по полной сейчас. Юля встала и, взяв Джека за руку, потянула его вверх. А теперь бежим!  

– Куда? Вперед.  

– Нет…  

– Да.  

– Ладно.  

И они, разбежавшись, прыгнули с обрыва вниз. Раздался плеск воды и восторженный крик.  

– Ты сумасшедшая.  

– Такая же, как ты.  

Глава 18  

Утром корабль вошел в порт Лондона.  

Город был наполнен множеством звуков, запахов, цветов и жил своей бурной столичной жизнью. Судно медленно продвигалось по Темзе, берега которой были усеяны сотнями складов, в которых хранились привозимые сюда бесчисленные количества разнообразных товаров и строительных материалов. Вдали виднелись металлургические предприятия с огромными коптящими трубами, пивоварни, многолюдные пристани и от всего этого обилия и суматохи начинала кружиться голова.  

Река здесь была довольно широкая, но, не смотря на это, протиснуться по ее руслу было невероятно трудно. Барки, баржи, чокботы, шлюпки, паромы, ойстерботы, большие парусные и прогулочные лодки на веслах, в результате всего этого нагромождения река казалась не рекой, а лесом мачт. Вода здесь стояла очень мутная, скорее даже с коричневатым оттенком и создавалось общее впечатление нечистоты ее и неопрятности, но в то же время река проходила сквозь самое сердце Лондона, даря ему свет и движение. Вдоль берега можно было наблюдать так же огромное количество рыбацких лодок и небольших парусников. Они беспорядочно толпились друг возле друга и, было не понятно, каким образом они вообще передвигаются, если на то возникнет необходимость. Нужно было обладать недюжими навыками мореходного искусства, чтобы вывести судно с пристани в такой толчее.  

Чем ближе корабль приближался к центральной набережной, тем плотнее становилось количество судов, хотя ниже по течению, можно было увидеть гораздо меньшую загруженность прибрежной линии. В воздухе витал запах сырой рыбы, и можно было наблюдать, как на некоторых судах рыбаки разделывали ее прямо на палубе, кидая все внутренности прямо в воду. Щука, линь, плотва, камбала, вот только малая доля того, что успел увидеть Джек на палубах рыболовецких кораблей, когда они проплывали практически вплотную от их бортов. И вот у берега появилось достаточно большой островок водной глади, чтобы корабль смог встать на якорь. Через пятнадцать минут команда уже сошла на берег. Вокруг стоял крик и ор. Все куда-то бежали и что-то тащили.  

Разгрузкой судов занималось огромное количество людей в грязных рабочих блузах. Оснастка, брусья, канаты, мостки, доски – все это, соединяясь, создавало картину грандиозной сумятицы.  

Вот, лодочник везет к берегу женщину, вокруг которой громоздятся корзины. А вот по реке передвигается пароход с толстенными длинными трубами вперемешку с парусами. Они постоянно гудят, словно предупреждая окружающих об опасности столкновения.  

Среди толпы на причале, было довольно много и солидных хорошо одетых людей, которые сразу выделялись на всем этом фоне.  

К набережной спускались бетонные ступени, за которыми следовал небольшой кусочек песчаного пляжа. Немного правее находился длинный деревянный пирс. Толстые бревенчатые сваи уходили глубоко под воду, так что складывалось ощущение, что площадка стоит, словно на ходулях. Вниз от нее шла лестница, по-видимому, для посадки на шлюпки. Набережная в этом месте была довольно высокая, что позволяло причаливать к ней крупным судам.  

Вдалеке, виднелось здание с надписью «mortuary» и что-то подсказало внутри Джеку, что слово это в переводе означало морг, как бы ни странно это было наблюдать на самой набережной.  

– Что это за дом? – спросил он все же у Хардиса, чтобы удовлетворить свое любопытство.  

– А, это – морг, – невозмутимо ответил он, как будто бы это было обычным делом увидеть морг на набережной. – Сюда привозят тела утонувших в Темзе, а таких, скажу я тебе, не мало. Самоубийцы, утопленники, жертвы несчастных случаев и убийств. Здесь их хранят в деревянных ящиках или на полках, пока их не осмотрит коронер, а затем уже передают родственникам, если такие имеются, если нет, то хоронят за счет городских средств. В Темзе они обрели свое последнее пристанище. Она поглотила все их проблемы, заботы, чаяния и переживания. Теперь им ничего уже не нужно.  

– Мрачная картина.  

– Темная река, что тут скажешь.  

Джек, Ангела. У нас с Хардисом есть кое-какие дела, и мы хотим заняться ими незамедлительно. Так что несколько дней вы будете предоставлены сами себе. Тем более Ангела отлично знает, что вам нужно сделать за это время. Надеюсь, вы справитесь.  

– Конечно же справимся, – с улыбкой ответила Ангела и попрощавшись с Уиллом и Хардисом они пошли в город.  

На центральных улицах творилось, что-то невообразимое, и складывалось впечатление, что ты попал в бешеное театральное представление, бурлящее и кипящее завораживающей мистерией сцен и звуков.  

Жалобное причитание шарманки, кричащие наперебой продавцы газет и спичек, громыхание телег, непрекращающийся цокот копыт, сопровождаемый звоном колоколов, лаяние беспризорных уличных собак, хлопанье на ветру металлических вывесок бесконечных магазинов и лавок. И все это сливалось в трудно описуемый, но постоянный рокот. Возникало такое ощущение, что ты попал в поток времени, которое перетекало здесь из будущего в прошлое, из прошлого в настоящее и наоборот. Но это не возможно было не уловить, не осознать, а можно было только почувствовать лишь на короткое мгновение, которое так же быстро и безжалостно проваливалось тут же в небытие.  

Да, этот город воистину был настоящим лабиринтом знаков. Пробираясь по его запутанным улицам ребята вышли, наконец, на большую деревянную мостовую Оксфорд-стрит и, повернув налево, направились прямо по ней. Многообразие стилизованных изображений из папье-маше в виде чашек, хлеба, сыра, восковых печатей, сапогов – висели в увеличенном виде над дверями бесчисленного множества заведений и поражали воображение. По правую сторону улицы тянулась длинная деревянная стена, увешенная рекламными плакатами и объявлениями, предлагающими купить те или иные товары. Примерно через полчаса улица привела к огромной арке с воротами, по бокам которых возвышались колонны. Надпись на одной из них гласила «Гайд Парк».  

Оказавшись в нем и пройдя немного по тенистой алле, слух поразила необычная для этого города тишина и умиротворение, будто бы звуки отрезали от них толстой картонной перегородкой и теперь они доносились откуда-то издалека, еле слышно. Здесь уже никто никуда не спешил. Редкие парочки прогуливались вдоль пруда, по которому плавало множество лебедей и уток.  

– Ужасно есть хочется, – сказал Джек. – Может, что-нибудь купим?  

– Вряд ли, у нас нет денег, – ответила ему с сожалением Ангела.  

– Да, я совсем про это забыл. И что же делать?  

– Пока не знаю, но что-нибудь обязательно придумаем.  

Они стояли на берегу водоема, и тут взгляд Джека упал на что-то сверкающее в воде. Он подошел поближе и увидел бронзовую монетку. Наклонившись, Джек достал ее из воды. Повернув голову налево, он увидел еще одну и еще. Все они были небольшого достоинства, но хорошо потрудившись, можно было насобирать достаточную сумму для того, чтобы что-нибудь купить на них и перекусить.  

– Вот решение нашей проблемы. Если мы обойдем весь пруд кругом, то наверняка насобираем достаточно денег. Ведь люди кидают их в него на счастье, вот мы этим счастьем и воспользуемся. Надеюсь, нас никто еще не опередил.  

И ребята начали вылавливать деньги. Некоторые из них лежали прямо у берега, в досягаемости вытянутой руки. Другие же достаточно далеко и для того чтобы достать их нужно было залезать в воду по колено. Но вокруг прогуливались люди, и это было не лучшей идеей, так как могло вызвать подозрение, хотя, окружающим вряд ли было до этого дело, но все же. Поэтому Джек нашел длинную палку и начал подтаскивать монетки ей. Иногда на одну манипуляцию уходило по несколько минут. Но, все же, это стоило того. Со стороны можно было подумать, что он усердно удит рыбу, правда непонятно зачем, опуская конец удилища в воду.  

Монет было не так много, как показалось ребятам поначалу. Можно было идти метров сто и даже больше, не обнаружив ни одной. Медленно продвигаясь вдоль водной кромки, они внимательно всматриваясь в прозрачную воду. За этим занятием незаметно пролетело уже больше часа, а озеро все не кончалось и уводило их все дальше и дальше вглубь парка. Оно было настолько большим, что, казалось, конца ему никогда не будет и края.  

Постепенно берег становился все более травянистым и не проходимым, а тропинка отворачивала в видневшиеся впереди заросли. Делать было нечего, как только подчинится воле уже проложенного кем-то пути и неуклонно следовать по нему. Да и вряд ли в этой части берега можно будет хоть что-то найти, ведь сложно отыскать человека, который полезет специально через заросли кустарника и травы для того только, чтобы бросить монетку на счастье. Лесная дорога вела их все дальше и дальше от берега, а пруд остался намного левее. Вокруг было подозрительно тихо, только изредка одинокая птица напевала песни своим тоненьким голоском.  

Вдруг на середину дороги выбежала белка. Она огляделась и, увидев Джека с Ангелой, даже не подумала убегать, встала на задние лапки и начала пристально вглядываться. Ребята осторожно подошли к ней. А она все так же беззаботно сидела и смотрела на них, при этом ни разу даже не пошелохнувшись. Джек протянул руку и погладил ее по маленькой головке.  

– Такая интересная. Совсем не боится людей. Хорошо белкам, найдут орешки и денег не надо. А мы тут бродим в надежде найти хоть немного бездушного металла, чтобы не умереть с голоду.  

Ребята пошли дальше и снова вышли к берегу, где озеро заворачивало и заканчивалось. Увенчивал этот поворот большой каменный фонтан в виде античной чаши с широко раскинутым ложем. Струя воды поднималась сантиметров на сорок вверх и с шумом падала в озеро. Каменный фонтан был покрыт зелеными водорослями, по которым струилась вода. Они образовывали некое подобие бороды и свисали с его краев, словно множество талых весенних сосулек. По обе стороны фонтана находились изваяния женщин. На каждой из них было накинуто некое одеяние, в виде плаща, но выше пояса они оставались обнаженными. Женщины держали в руках чаши и, наклонив их, словно наблюдали за происходящим. Из кувшинов лилась вода.  

Джек и Ангела подошли ближе и увидели, что на дне возле фонтана лежит куча монет. Джек оглянулся и пополз в воду. Он доставал деньги и нарадоваться не мог привалившему счастью. Когда трофеи были собраны, он поднялся по каменным полукруглым ступеням наверх. В руке было около двадцати однопенсовых монеток.  

– Ну вот, теперь мы сможем купить что-нибудь съестное.  

Ребята полюбовались еще несколько минут на великолепие фонтана и окружающей его обстановки и пошли обратно, только уже по другой стороне пруда.  

По дороге Джек увидел дерево, на котором висели какие-то зеленые плоды. Он сорвал один и откусил. Но плод был настолько горек, что немного пожевав, он выплюнул его. Уже прошло около двух часов с момента начала их путешествия вокруг озера, и чувствовалась усталость. А уж тем более давал знать о себе все тот же назойливый голод.  

В озере плескалась рыба, но вот поймать ее не было никакой возможности. Разве попробовать это сделать руками.  

Выйдя из чащи, они увидели большое пустое поле.  

– Такая красота завораживает, – сказала Ангела.  

– Это точно, да так, что кажется, что время будто бы остановилось, – ответил с восхищением Джек.  

– Время вообще постоянно проваливается то там, то тут и порой, сложно бывает уследить за ним. Но какая разница? Я к этому привыкла и мне нравится.  

– Но ведь это невозможно, все время куда-то проваливаться.  

– Невозможно, а может быть и возможно. Ты все время куда-нибудь проваливаешься. Нужно просто расслабиться и все встанет на свои места.  

Они стояли в чистом поле, которое разделяла на две части заросшая по краям бурьяном дорога. Трава по левую сторону от нее была высокая, темно-зеленого цвета, а по правую низкая, словно бы скошенная и более светлая. Создавалось ощущение, словно бы она намазана воском и отражает в нем яркие лучи солнечного света. На бескрайнем голубом небе облака словно бы сгруппировались и нависли над полем, образуя тем самым некий небесный коврик. И вот по одну сторону этого коврика небо было голубым, а по другую темно-фиолетовым. Это походило на некую мозаику-загадку: темная трава – светлое небо, светлая трава – темное небо. Далеко на горизонте виднелась кромка леса. Джек раскинул в стороны руки и вдохнул полную грудь воздуха, окинув при этом взором, кажущуюся бескрайней, даль.  

Внезапно, он почувствовал сильный толчок откуда-то снизу, похожий на землетрясение. Сильный и страшный. В это мгновение он ощутил себя колоколом, по которому что есть мочи ударил звонарь, и тот начал сильно вибрировать, оставляя за собой в воздухе след, не успевшего стереться еще долю секунды назад здесь силуэта. Если бы он мог видеть себя со стороны, то это наверняка выглядело бы так, будто его четвертовали. Настоящий он – посередине. Справа и слева – еле видные его же силуэты. И парящий Джек сверху.  

И вот мгновенно все эти проекции собрались воедино, и он упал на землю. Все вокруг перевернулось на сорок пять градусов, и прямо перед собой в высокой траве он увидел жизнерадостную маленькую девочку, которая читала книгу. Она лежала на животе и, согнув ноги в коленях, приподняла их вверх. Девочка беззаботно улыбалась. Лицо ее выражало беспечное счастье, которое так присуще всем детям. О боже, как она похожа на Ангелу, поймал он себя на мысли и тут же осекся, не в состоянии понять до конца, как? Но не успел он дать ответ на возникший у него в голове вопрос, как лицо девочки стало чем-то напоминать образ его самого в детстве. И с каждой секундой сходство становилось все больше и больше. Тут Джек вспомнил, что такое ощущение испытывают иногда родители, когда смотрят на свое новорожденное чадо и не могут с точностью сказать, на маму или на папу оно похоже. То им кажется, что ребенок точная копия одного, то совсем наоборот – другого. А иногда и вовсе, они видят в его лице одновременно черты двух личностей. И черты эти постоянно как будто бы меняются с течением времени и наперебой соревнуются друг с другом, поглощая с завидной регулярностью одна другую.  

Джек совершенно дезориентировался и зажмурил с силой глаза. Он не понимал, в какой точке восприятия окружающей действительности он находиться, так как образы менялись с молниеносной скоростью и доставляли даже некие болевые ощущения.  

Рядом с девочкой в траве лежал белый мяч и стояла корзинка с провизией. Что она читает? Джек заглянул в книгу и... страницы были белоснежные, но совершенно пустые, без единой помарочки и хоть какого-то намека на знаки. А девочка завороженно водила глазами от строчки к строчке и видно было как ее детские пухленькие губки проговаривают шепотом прочитанное. Она перевернула страницу. Та тоже оказалась пустой. Джек посмотрел на обложку. Там что-то было написано, но хотя он и четко видел буквы, но не мог сопоставить их и понять смысла. В ушах, стало щекотно и прохладно. Звук тишины трансформировался в нечто материальное и осел, как роса на их стенках.  

– Ангела, это ты, – прокричал Джек. И вдруг осознал, что это он смотрит в книгу, это он та девочка и теперь уже четко видит и понимает написанный текст, а Ангела стоит рядом и смотри сверху на него.  

– Ангела что это было, кто эта девочка... вернее, кто...? Но Ангела стояла и молча смотрела на него, ничего так и не ответив.  

– Ангела! – Джек протянул к ней руку и коснулся ладони... маленькой детской ладони...? Девочка смотрела ему прямо в глаза........ девочка, которой только что был…Он? От этого взгляда ему стало на мгновение не по себе. Возникло ощущение подобное тому, когда человек вот-вот упадет в обморок, в его темную пропасть небытия и его покинут сейчас все силы. Холодный пот покрыл его лоб. Одновременно с этим он почувствовал приятное тепло, которое плавно поднялось с кончиков пальцев ног и заполнило всего его без остатка. И тут Джек поймал себя на мысли, что одновременно с девочкой произносит: "Это моя книга, это моя книга, не трогай ее». Он растерялся, ведь вроде бы он не слышал звука голоса, но, в то же время, четко осознавал сказанное.  

– Что происходит, Ангела? Кто это девочка? На мгновение мне показалось, что это был я. Что она делает? Что…  

– Ангела, кто эта девочка, – повторял он раз за разом в надежде получить ответ. На мгновение мне показалось, что это я. Ангела..... кто…. Ты?  

И тут, девочка взяла его за другую руку, и встала, увлекая за собой. Теперь они оказались друг напротив друга и Джек, с удивлением и непониманием, всматривался в черты ее лица. Вдруг, как ни в чем не бывало, она широко улыбнулась ему. Но сейчас он уже четко видел перед глазами уже ту самую Ангелу, к которой так привык уже за эти несколько дней.  

– Почему ты молчала? Ангела, что это было?  

– Ничего особенного. Мы просто читали.  

– Кто эта девочка?  

– Какая девочка. Здесь никого нет.  

– Но…Ты обманываешь меня. Она есть.  

– Не может быть никаких но. Ты задаешь слишком много вопросов, на которые нет ответов. Это ни к чему. Принимай все как есть без лишних размышлений и обоснований. Была, не было, от этого разве что-то меняется?  

– Хорошо. Тогда скажи, что это за книга? И почему она как будто бы пуста, но девочка…  

– Остановись, Джек. Размышления не идут тебе на пользу. Это обычная книга, в которую ты можешь записать все так, как тебе будет угодно. Вернее ты записываешь в нее все так, как тебе это кажется правильным, и попадаешь при этом в замкнутый круг. Даже найдя, вроде бы верный ответ, со временем ты начинаешь сомневаться в нем. Но продолжаешь писать дальше и дальше… Потом начинаешь искать причинно-следственную связь и снова заходишь в тупик. Теперь ты понял?  

– Но ведь в ней ничего нет! И почему ты говоришь, что я будто бы что-то записываю. Я никуда и ничего не пишу.  

– Пишешь, пишешь. Все пишут. Только и не догадываются об этом. В этой книге нет настоящего, а есть только прошлое и будущее, поэтому ты ничего не увидел. Не увидел, потому что сам находишься здесь и сейчас. Потому что настоящее в отличие от прошлого и будущего протекает только здесь и сейчас и его как бы парадоксально это не звучало, просто нет. Ты можешь строить лишь догадки, а твой мозг выстраивать нелепые и абсурдные образы. Единственное что..., если ты посмотришься в зеркало, то пожалуй, сможешь увидеть его. Зеркало символизирует мгновение, выражает дискретность памяти. Зеркало — это настоящее и только настоящее, без прошлого, без будущего. Зеркало — это воплощенная амнезия. Это струящийся и утекающий в забвенье миг, картины, уходящие в небытие, как вода в песок... Мы видим отражение своей наружности в нем, но не себя в своей наружности. Теперь ты понимаешь? Ты можешь написать все то, что хочешь, но оно окажется либо в прошлом, либо уже в будущем. И ты это никогда не сможешь увидеть и прочесть в ней, если только…  

– Если только что? Ну?  

– Если только не посмотришься в зеркало, как ты пытался сделать это несколько минут назад. Ты же все-таки что-то увидел на мгновение в ней. Ведь так?  

– Какое зеркало, Ангела? О чем ты говоришь. Мы стоим в чистом поле.  

– Стоп, стоп, замолчи. Ты понимаешь все слишком буквально, не улавливая тонкой грани. Ты видел?  

– Да, но это было настолько мимолетно, что я даже не успел ничего разобрать. И я... Тогда как…  

– Ты обязательно все когда-нибудь поймешь  

– Нет, ты скажи мне.  

– Я не могу.  

– Написать все что хочу. Это так странно и нелепо звучит. Как вообще возможно написать прошлое или будущее.  

– Загляни в книгу еще раз.  

Джек снова посмотрел в нее и с удивлением увидел текст, написанный его рукой.  

– О, боже мой, это же мое письмо! Как оно здесь оказалось. А ну ка, Джек перевернул лист, и хотел было прочесть дальше, но Ангела положила свою ладонь на его плечо, а другой прикрыла страницы. Не стоит, Джек. Оно уже в прошлом, а возможно даже его и вовсе не было.  

– Как же, как же, вот оно. Ведь я его писал для того чтобы…  

– Для того чтобы что? Ты уверен, что ты его писал, ты уверен, что это «для того чтобы» имело место быть. Все что появляется в книге, становится стертым через какое-то время. Это книга твоих мыслей. Они есть, а вроде бы их и нет.  

– Но ты же сказал, что….  

– И ты мне поверил. Откуда я могу знать.  

Ангела окончательно запутала его своими дурацкими высказываниями и предположениями и он, схватив ее руку, отдернул ее с закрытых ей страниц, но удивился еще больше, когда увидел вновь только белые листы.  

– Где, где…?  

– Понятия не имею, может быть в твоей голове? Ты правильно указал пункт назначения, когда отправлял его? Неужели ты ошибся адресом, и оно по ошибке пришло сюда? А может быть ты ничего и не видел вовсе?  

– Хватит, хватит, я не могу зацепиться, я словно соскальзываю и теряюсь в происходящем.  

– Потому что ты находишься сейчас внутри происходящего. Тебя можно сравнить с буквой, маленькой буквой, которая стоит среди множества других и в силу своей мизерности может видеть только белое вокруг. Хотя, на самом деле, есть то, что перед ней и после.  

– Но почему же, я ведь только что видел прошлое, ты противоречишь сама себе. Вернее я видел, но теперь опять белые листы.  

– Ты видел только лишь какой-то непонятный текст, который никакого отношения к сказанному не имеет. Статичность здесь вряд ли уместна. Он был, а теперь стерся, и его вовсе никогда не было. Ты не можешь читать свое прошлое, но можешь помнить его. Это были воспоминания, которые тебе не дают покоя. Ты ведь помнишь?  

– Да, но только это какие-то отрывки. Значит, моя память это и есть эта книга?  

– Скорее ее проекция, которую ты иногда вспоминаешь. Ты не можешь читать ее, но можешь иногда кое-что вспоминать. Да и зачем тебе читать прошлое в мельчайших подробностях, тогда и времени для будущего совсем не останется. Ведь, правда? Ангела засмеялась.  

Твоей памяти незачем запоминать все до мельчайших подробностей. Ей достаточно всего лишь самых ярких моментов. Будь они хорошими или плохими. Но даже и память иногда вычеркивает то, о чем тебе лучше бы не вспоминать. Эти моменты настолько неприглядны и страшны, что память старается побыстрее уничтожить их, чтобы освободить место для более радостных и счастливых событий. Если ты будешь помнить все свое прошлое, то не останется места для настоящего и будущего, а если же ты будешь знать свое будущее наперед, то оно неизбежно превратится в прошлое. Вот поэтому то и не могут существовать эти два понятия в нашем восприятии книги, а есть только место для настоящего.  

– Постой, постой. Если в этой книге есть мое прошлое, то соответственно написано уже и будущее. Как будущее может быть в моей памяти? Этого же невозможно.  

– Почему же? Именно так и есть. Только будущее написано тобой же и при желании и умении ты можешь корректировать его. Знаешь, как писатель, создает сначала черновик, а потом вносит в него некие поправки, которые созревают в его сознании к тому моменту, когда нужно писать уже на чистовую. Может быть, тот текст, что ты видел, и есть всего лишь никчемный и ненужный никому черновик? Послушай, Джек, ты никогда не замечал за собой нечто наподобие вспышек или образов. Но образов не из твоего воспоминания, а так скажем из будущего. Они мимолетны и редки, но они существуют.  

– Да. Они появлялись спонтанно. Например, я вспоминал человека, которого давно не видел и раз – в этот же день встречал его на улице. Или видел сны, которые потом сбывались.  

– В эти моменты ты словно вырываешься из своего обычного состояния и начинаешь читать. Ты даже не осознаешь этого. Ты делаешь это подсознательно. Ведь тебя никто не учил. На самом деле ты и так все знаешь.  

Ангела взяла Джека за руку, и они пошли по полю. Трава. Ромашки, клевер, мать-и-мачеха. Вокруг летали бабочки и стрекозы. Джек смотрел на Ангелу. И она снова казалась ему маленькой жизнерадостной девочкой, которой были чужды все взрослые заботы. Трава доходила почти до пояса. Ангела тоже иногда обращала свой взгляд на него и улыбалась. В ней было столько энергии и жизни, что Джек мог бы поклясться, что она передается через их крепко сомкнутые руки в его организм. Он чувствовал, как ему становится легко и свободно, словно он уже не идет по земле, а парит над ней. Небо над ними было голубое и в нем виднелись только редкие и небольшие белые облака. Они тоже плыли не спеша куда-то вдаль. Молча и без лишних вопросов, а прелестный запах клевера, навевал прекрасные настроение.  

– Куда мы идем, Ангела?  

– Никуда. Мы просто гуляем. А что нужно куда-нибудь обязательно идти?  

– Ну да, конечно же, должна быть определенная цель.  

– Цель? Да неужели? Что-то я очень в этом сомневаюсь. По-моему должен быть путь, а не цель. Вся суть заключается именно в нем, а не в достижении какого-то результата. И чем длиннее путь, тем лучше. Тем больше эмоций и впечатлений ты получишь. А может быть и наоборот. Все зависит от интенсивности происходящего. Кто-то проживает за год то, что другой и за десяток жизней не проживет.  

– Откуда ты все это знаешь, ведь ты еще так молода?  

– Но Ангела будто бы не услышала его и, молча, продолжила идти дальше, увлекая его за собой.  

И вот, наконец-то, они снова вернулись к тому же месту, откуда и начали свой поход. Есть хотелось неимоверно, но собранных денег хватало лишь на небольшую булочку.  

Ох уж этот чертов голод. Никогда бы они раньше не могли подумать, что он так страшен и коварен. И чем больше времени они не ели, тем больше менялось их восприятие мира. Единственное, что теперь они хотели, так это избавиться от этого чувства. Желание насытиться стало мечтой, других мечт просто не было. Поесть и раздобыть еще денег для покупки еды.  

Наконец, дойдя до хлебного лотка, они купили булочку и разделив ее на две части, буквально проглотили каждый свою долю даже не разжевывая.  

Джек и Ангела шли по ночному городу и, видя людей, которые сидели на улице и ели, мечтали о том, что им предложит кто-нибудь хоть чуточку вожделенной пищи. Пусть даже обладатели бросят ее в грязь, но они поднимут и съедят заветные куски без всякого отвращения и стыда. Однако никто не торопился этого делать.  

Тогда невольно они поймали себя на мысли о том, что ненавидят всех этих бессердечных людишек, и еле сдерживают в себе желание просто отобрать ее. Но пока оставался еще некий барьер внутри. Видно они еще не перешли ту черту, когда все моральные принципы и разум отходят на задний план, уступая место животному инстинкту, который уничтожает все человеческое в несчастных людях.  

Для Ангелы и Джека сейчас весь смысл жизни был очень прост и предельно ясен. В голове не было философских никому не нужных размышлений и миллионов пустых красивых книжных историй, написанных может быть, и от чистого сердца, но как бы ни старался автор, получавшихся с искажением жестокой и безразличной реальности. Ведь, он сам, даже не замечая того, на подсознательном уровне дорисовывал в них много не правдивого и вымышленного. Наяву, к сожалению, такого не бывает, как бы человек не старался. Все идет по плану, вот только не по тому, который он выстроил. Шаг влево, шаг вправо возможен, возможен даже большой крюк, но в конечном итоге неминуемо возвращение в намеченную колею, изначально начертанную судьбой.  

Ох уж эта суровая реальность. Тебе нет никакого дела ни до красоты старинного города, ни до прелестей природы. Есть только одна мысль – еда. Все что окружает тебя вокруг, такое колючее и холодное. Оно сравнимо с тишиной, безмолвной и безразличной. И в ней тебе приходится существовать, изолированным от окружающего мира и предоставленным только самому себе, своему внутреннему пространству и животным инстинктам. И все это ломает и делает навсегда тебя уже совсем другим человеком. Хорошо если ломает в пределах разумного, но ведь бывали случаи, когда люди даже сходили с ума. Действительно, чувство настоящего голода сильнее, пожалуй, даже инстинкта самосохранения и уж тем более полового влечения.  

Голод от нужды и голод в чисто аскетических целях – это две совершенно разные вещи. Поэтому человек, не попадавший не по собственной воле в такую ситуацию вынужденного голодания, вряд ли сможет понять, о чем идет речь. Под влиянием голода от нужды, меняются эмоции, мироощущение, деформируются моральные и нравственные идеалы, волевые переживания. Меняется весь духовный облик человека. Длительное голодание разбивает единство душевной жизни, расслаивает сам дух человека. Человеческое «я» распадается на несколько несогласованных между собой «я».  

Аскетическое же голодание – это просто напросто контролируемый лабораторный процесс, в состоянии которого Джек находился практически постоянно, живя в общежитии. Голодание, которое можно прервать в любой момент и, посредством которого, вряд ли можно достичь тех откровений и страшных переживаний, которые таит в себе настоящая, вынужденная потребность. И сейчас он это очень хорошо прочувствовал на себе.  

Но в любом случае и аскетическое голодание дает свои плоды, и в первую очередь людям связанным с тем или иным видом творчества. Спорным остается только вопрос, чем вызвана оригинальность и глубина некоторых произведений такого рода: голоданием или все же другими факторами, действовавшими наперекор ему и своим влиянием аннулирующими вредные последствия первого? Ведь человеческая жизнедеятельность складывается из многих аспектов поведения, а не одного только голодания. Некоторые из них своим совокупным влиянием могут иногда компенсировать эффекты других факторов, в частности, первого. На аскетов: Иисуса Христа, Магомета, Будду, факиров и других известных представителей, жизнь которых есть «подвижничество и искус», когда они, пребывая в «посте и молитве», создавали своеобразные духовные творения, наряду с голоданием оказывали воздействие и другие необычные условия и факторы, которые тоже могли повлиять на оригинальность и глубину их интеллектуальной деятельности. И факторами этими могли быть и непредвиденность и вынужденность выживания в экстремальных условиях их нелегкого пути.  

Настоящий же голод, переступивший границы дозволенного апофеоза, в отличие от аскетического, вызывает депрессию, ослабляет и извращает все религиозные, правовые, моральные и эстетические формы социального поведения. Во время ужасных голодоморов даже в просвещенные века люди доходили до самого дна морального, религиозного, этического нигилизма. И все установления церкви, закона, всех моральных, нравственных инстинктов бывали попраны. Голод без жалости сдирал с человека его социальные и культурные одежды и показывал голого человека — животное на голой земле. Но слава богу Джеку потребовалась бы еще не одна неделя, чтобы дойти до такого состояния и, пожалуй, он и так уже ощущал то, чего никогда раньше не испытывал, не будучи по настоящему голодным.  

Джек и Ангела шли в ночи, шли неизвестно куда. Они держались за руки и были словно единое целое. Только это их и спасало. И вдруг внезапно Джек понял, что все, что он ощущал к той девочке из прошлого, которой писал письмо, было лишь иллюзией. Все это было лишь игрой его воображения. Любовь к ней, если и была, то давно уже умерла, оставив ему лишь непонимание и беспробудную глупость, которая, словно туман, закрыла угол обзора реальности и настоящего. Он понял, что ее уже давно не существует и никого он на самом деле и не хочет найти. И никому он и не должен писать письмо, чтобы возвратить то, чего и не терял, скорее всего, а лишь думал, что потерял. А может быть и потерял, но уже нашел и вернул? Все так запутано и непонятно. Он понял, что та девочка это уже совсем другой человек и не имеет с прежней ничего общего, и никого отношения к нему тоже не имеет. Понял, что все то, что было в прошлом, безвозвратно умерло и съедено временем. Остались лишь воспоминания. Но зачем они ему? Они не нужны. Да, он счастлив и благодарен им за то, что они были в его жизни, но пути разошлись и так бывает. И нет в этом ничего страшного. Джек посмотрел направо, рядом шла Ангела, она улыбнулась своей ослепительной улыбкой и смотрела на него. И тут, словно Джека по голове обухом ударили и из глаз посыпались искры. Вот она, его судьба. Вот она! Он держит ее за руку и идет рядом с ней.  

Он чувствует запахи, дышит живым воздухом, осязает, слышит. Это не сон и не реальность. Это некий буфер предчувствия.  

Буфер, в котором он оказался, который был не прошлым, не настоящим и не будущим. Это было нечто иное...  

Еще в тот момент, когда он впервые увидел Ангелу, его поразила странная вещь. Он увидел в чертах ее лица, поведения, улыбке, характере, что-то до боли знакомое, что он видел уже раньше. Это было так необыкновенно. В этот момент Джек хотел жить только настоящим, хоть Ангела и рассказывала ему, что такового не существует. Пусть даже и так. Тогда настоящим, которое он ощущает именно здесь и сейчас. А ведь он думал совершенно иначе, что наоборот прошлого и будущего не существует. Что они всего лишь фикция, бутафория, иллюзия и восковая фигура, которая пылится веками в музее и не имеет души и живой сути. Они всего лишь кусок безжизненного воска, отлитого когда то в форму. А настоящее ли это? Все перепуталось в его голове. Но это было уже не важно, ведь придет момент, когда обязательно все встанет на свои места. Но через минуту Джек уже все забыл.  

Джек и Ангела и не заметили даже как оказались у собора Святого Павла. Они так устали, что присели на ступени центрального входа. Неимоверно захотелось покурить.  

– Ты знаешь, зачем мы здесь, Джек? – спросила она.  

– Понятия не имею.  

– Ты помнишь то, чего больше всего не хватало в твоей жизни, и что ты хотел приобрести?  

– Джек задумался. На его лбу появились морщинки и губы вытянулись в трубочку. За этим было так смешно наблюдать, что Ангела едва сдерживала смех. Он выглядел так мило в эти минуты, словно ребенок, перед которым поставили невыполнимую задачу и он готов вот-вот расплакаться, не найдя подходящего ответа. В голове он пытался найти ответ на вопрос Ангелы, но почему-то ничего не получалось.  

– Я что-то не могу припомнить.  

– Что ж, не удивительно.  

– Хотя нет, постой. Я знаю. Как же я мог забыть. Плотская любовь! Плотская любовь!  

– Это твоя болезнь, а не желание, о которой мы уже говорили у костра. Другое. Ну же, Джек. Только вчера Уилл и Хардис буквально разжевали тебе, в чем твоя проблема и ты уже забыл.  

– Ах, это! Мне нужно научиться взращивать в себе что-то новое. И теперь я, вроде как, должен заполучить истинные побеги моих новоиспеченных ориентиров: Желание, чего-то кроме плотской любви, Уверенность и… Умение любить.  

– Что ж, скоро все встанет на свои места, – сказала Ангела и мило улыбнулась.  

Из собора вышел священник в черной рясе и, повернувшись лицом к двери, перекрестился три раза. Он поправил свой головной убор и, мимоходом взглянув на молодых людей, быстро направился вглубь прилегающей улицы. Что-то было в его взгляде такое, что заставило Джека отвести глаза, и по телу пробежала тысяча мурашек.  

– Это хранитель собора. Он работает в нем уже не один десяток лет и исправно выполняет свои обязанности, приходя на службу каждый день, минута в минуту к шести утра и уходит ровно в десять вечера.  

– Откуда ты знаешь, – с удивлением спросил Джек.  

– Мне уже приходилось бывать здесь, – ответила Ангела. – Разве тебе не интересно посмотреть, что там внутри? Почему ты во всем ищешь какой-то скрытый смысл и причину. Ведь все может происходить и просто так.  

– Хорошо, пойдем, посмотрим, что там такого интересного.  

Они встали со скамейки и направились к входу собора, который представлял длинную каменную лестницу, упиравшуюся в дубовую дверь метров пяти высотой. По крайней мере, Джеку на тот момент именно так показалось. Оказавшись внутри, они увидели огромное просторное помещение, от стен которого веяло холодом. Оно было построено в форме овала. Массивные круглые колонны шли по всему периметру стены и, замыкаясь, образовывали некий хоровод безмолвия. Вверху они соединялись полукруглыми арками, над которыми располагались окна второго яруса. Все пространство было залито темно-коричневым светом лампад, сделанных из красного стекла, что, по-видимому, и давало такой необычный эффект. Напротив единственного окна первого яруса стоял большой деревянный стол, увенчанный крестом, с полметра в высоту на круглом основании. По обе стороны стола возвышались две свечи на длинных подставках. С левой находился молебен, на котором лежала толстая книга, по-видимому, библия.  

– Завораживающее зрелище, – шепотом произнес Джек и звук его голоса, отраженный толстыми стенами, понесся вкруговую вдоль большого зала, не успевая сам за собой, превратился в несколько совершенно одинаковых повторяющихся друг за другом фраз.  

– Этому храму около трехсот лет и он много повидал за это время.  

Ангела взяла Джека за руку и молча повела в середину зала. Затем, повернув налево, они дошли до края стены, которая заканчивалась лестницей идущей вниз. Звук шагов наполнял все это огромное пустое пространство и, сливаясь с тишиной, растворялся в ней. Сделав несколько шагов по ступеням, они оказались практически в кромешной тьме. Но Ангела уверенно вела его за собой, и в этой кромешной тьме отчетливо стало слышно теперь, еще и учащенное дыхание Джека. И вот примерно через минуту впереди стал виднеться едва заметный свет. Он становился все ярче и ярче и, наконец, они очутились в небольшой комнатке.  

Что самое удивительное, так это то, что здесь не было почти оттенков цвета, и все окружающее являлось в черно-белых тонах. Поначалу Джек подумал, что дело в плохом освещении, но минуту спустя понял, что причина в другом. Данный факт привел его в некое замешательство, но он быстро пришел в себя, уже устав удивляться всему происходящему и принял сложившуюся ситуацию как данность.  

– Ну, вот мы и пришли, – произнесла Ангела.  

– Странное место, – произнес Джек, но удивился еще больше, когда, присмотревшись более внимательно, понял, что здесь не было стен, и пространство комнаты ограничивалось лишь размытыми очертаниями бликов и теней, которые снизу были более светлыми, а вверху практически черными. Нет, все же комната имела границы, но они были неосязаемы, не видимы – они были выложены из кирпичиков тьмы.  

Джек, привыкший уже не верить своим глазам, и руководствовавшийся по большей части тактильными, а не визуальными ощущениями, попытался все же обнаружить стену. Он сделал несколько шагов вперед, протянул руку, но она, так ничего и не нащупав, провалилась вглубь темноты. Тогда он сделал еще пару шагов вперед – ничего, только пустота. И вдруг Джек заметил, что пред его глазами, метрах в трех начал вырисовываться чей-то силуэт, который появлялся словно из тумана и становился все отчетливее. Силуэт словно плыл на расстоянии примерно пары сантиметров от пола. Джек посмотрел на Ангелу, но та стояла не шелохнувшись, с серьезным выражением лица.  

Нет никакой судьбы, нет никакой предопределенности. Да он перестал уже и сам в это верить. Все это лишь игра его воображения. Ничего не предначертано, никто не предназначен друг для друга. А, может быть, он все-таки ошибается и судьба – это нечто большее, чем рожок с мороженым. Ведь рожок – это уж точно твой выбор, а судьба – это, все же, невольная предопределенность?  

Глава 19  

Солнечно. Листья понемногу начинают желтеть, и чувствуется приближение долгожданной осени. Лето было таким жарким, что, казалось, не кончится никогда. Все буквально изнемогали от зноя. В день я мог выпивать огромное количество воды, и все равно этого было мало.  

Начался пятый год моего пребывание в общежитии. Я просто рекордсмен, коренной житель, абориген этого «заведения». Люди каждый год меняются, а я остаюсь. Создается ощущение, что мне все еще двадцать лет и жизнь будто бы остановилась в одной точке.  

В нашей секции появились новые девочки. Двое из них просто отпадные. От них так и прет эротикой и сексапильностью. Они щеголяют в коротеньких шортиках, которые едва прикрывают причинные места, носят обтягивающие маечки. За много лет моего проживание здесь, я сталкиваюсь с такой женской эротической притягательностью впервые.  

Одну из них зовут Ира. Она высокого роста, брюнетка, чем-то похожа на Лену с моего курса. Красивые длинные стройные ноги, красивая грудь. Но есть и один маленький недостаток – некоторое количество прыщей на лице. Работает в ночном клубе. Вторая светленькая, более плотного телосложения, грудь пышная.  

С их появлением не возможно стало выходить в секцию, потому что они так и дразнят всем своим видом. Извечная проблема – соблазн. Они настолько хороши, что при виде их теряешь дар речи и боишься обмолвиться словом, чтобы познакомиться. Но ведь это глубочайшая иллюзия, что девушки с модельной внешностью чем-то отличаются от обычных. Все дело в собственной нерешительности и, даже если ты не вышел рожей, то не факт, что ты ей не понравишься. Как сказал Джонни Депп, и эта фраза стала, кстати, высказыванием года: "Мы всегда ищем себе друзей, у которых были бы ну хоть какие-нибудь недостатки". И это сказал человек с безупречно идеальной внешностью. Ох уж эти психологические конвульсии. Они так надоели мне, но избавиться от них не так-то просто.  

В моей жизни два раза возникало ощущение, что вот сейчас, именно в этот момент я хотел бы умереть. Это обуславливалось ощущением всеобъемлющего счастья и удовлетворенности, полнотой прожитой жизни в данный день и час. Первый раз я испытал такое состояние, когда купался в реке с сестрой. Мы смеялись, переворачивали лодку и прятались под ней. Тогда-то меня осенила мысль, что я готов умереть прямо сейчас. Если мы утонем вместе с ней, то в этом не будет ничего страшного. Вспоминая тот момент сегодня, меня обдает холодом, и кожа покрывается липким потом.  

Что же это было? Я много раз пытался дать себе ответ на возникший в моей голове вопрос и однажды пришел к выводу, что для разгадки, нужно отталкиваться от ключевого слова «вместе», которое дает, как мне кажется, логическое объяснение сложившейся ситуации видоизмененного мировосприятия тогда. Подсознательный страх смерти был вытеснен в данной ситуации актом идентификации, завершенности наполнения сосуда смыслом жизненно образующих основ и принципов. А как следствие, ощущением единения с человеком, который близок тебе и дорог. И вот поэтому, в случае прекращения жизнедеятельности как первого, так и второго, при условии синхронности действия – смерть не имела бы особого значения.  

Второй случай произошел со мной в данный час и день, в момент написания этой заметки. В памяти выстроились образы прожитых на все сто процентов в общежитии лет. Почти на все сто, за исключением одного маленького «но», о котором я не раз уже говорил. Образы друзей и подруг, встретившихся на моем пути за эти годы, предстали ясно перед моим взором. Хотя, вряд ли бы у меня возникло желание умереть с кем-нибудь из них. Необходима крайне яркая противоположность.  

Данные рассуждения, как может показаться на первый взгляд, несут в себе патологическую основу. И в этом есть доля истины, но только в том случае, если бы они были приведены в действие. А может быть доля и не настолько уж мала? Но вдумайтесь, у кого из вас не возникали запретные желания, которые нельзя произносить вслух, а уж тем более претворять в жизнь. Человек устроен так, что, по сути, свободен в своих мыслях и действиях. Но существует некий ограничивающий механизм, который не позволяет ему переступить грань разумного. Только вот механизм этот легко вывести из строя под воздействием комплекса причин. И тогда он дает сбой, а человек совершает трагические для себя и окружающих поступки. Тогда-то мы и начинаем говорить о таких людях, что он с головой не дружит. И мысли эти есть патология, но осознать и понять это практически невозможно.  

Здесь опять же необходимо четко дифференцировать душевно больных людей, людей с размытыми социальными и морально-этическими границами и суицидников. Человек сумасшедший и человек решивший покончить жизнь самоубийством, два совершенно разных случая. Сумасшедший вряд ли захочет наложить на себя руки, ведь он продолжает жить в своем вымышленном мире, в котором ему интересно и что самое главное, он не считает себя больным, как, впрочем, и второй индивид. У него вообще в состоянии болезни отсутствуют какие-либо границы, а уж тем более завершенности. Суицидник же не видит больше смысла в существовании. Все ему до боли известно и знакомо, и вряд ли впереди ждет что-то новое. Его границы до максимума сужаются и имеют четкие очертания. Они начинают так больно давить на жизненное пространство, что единственным выходом из этой ситуации является смерть. Но возможен и другой пункт. Границы четко очерчены, но это напротив, дает только ощущение полноты, удовлетворенности прожитой жизнью и счастья. Программа завершена без каких-либо сбоев. Пора нажать Enter. Но почему так рано, почему? Да потому что любое действие имеет некий период активации, в процессе которого происходит работа – движение, направленное к какому-либо результату, по достижении которого можешь с облегчением сказать кончил. Наверное, этот подпункт было бы логичнее всего применить в моем случае. По крайней мере, мне так сейчас кажется.  

И третий вариант, механизм дает сбой и человек сам не желая того в здравом уме, совершает глупость в состоянии опьянения. То есть сбой-то произошел под воздействием опьяняющих факторов, по истечении срока действия которых человек непременно бы вернулся в свое нормальное состояние, не соверши он в нем той роковой ошибки, не поддающейся объяснению даже им самим.  

– Ах уж эти женщины. Ах уж этот мир абсурда и парадоксов, – не торопясь, мерно вел свои философские размышления Джек и пристально смотрел при этом на Ивана. Всю жизнь мы проводим в поисках своей второй половины. Кому-то удается найти ее, а кому то нет. И вот, наконец, ты находишь ее и думаешь, что теперь-то уж жизнь точно наладится. Так ведь нет, становится только хуже: бесконечные ссоры, ревность, одним словом срабатывает бессмертный принцип поглощения, но не слияния. Как черное и белое безупречно гармонирующие между собой обречены на крах при попытке соединения во имя создания нового цвета, так и здесь. Ведь неизменно черное всегда безжалостно поглощает белое. Какой цвет выберешь ты? Решай сам.  

– Постой, а как же дети? – возразил Иван. – Значит, слияние все-таки происходит? Вот он, новый цвет, впитывающий и несущий в себе оттенки двух исходных и материализовавшийся в виде маленького живого создания.  

Стоп, стоп, баста, Джек! Ты слишком много думаешь. Хватит уже размышлять о том, чего ты никогда не поймешь до конца. Твоя теория обречена на крах. Это ни что иное, как рассмотрение сути вопроса в одной плоскости, но не раскрытие его в полной мере в глубинном отношении. Черное и белое, к вашему сведению, господин философ, при смешении дают отличнейший серый цвет, и иметь он может миллионы оттенков. А то, что на бумаге черный поглощает белый, так это бесспорно, ведь бумага-то глупая и плоская.  

Да, мужчина и женщина не могут слиться полностью физиологически своими телами, но в отношении психологии это не так. Разве тебе не известны случаи, когда муж и жена жили долго и счастливо и умерли в один день? Или когда умирал один, умирал вскоре и другой, потому что не мог жить без своей второй половинки. У них происходило психологическое слияние и как человек не может жить без сердца, так и «любящий» не может жить без своего приобретенного второго Я.  

Пройдет время, когда ты будешь думать совершенно иначе. Ты должен постоянно постигать новое и идти несмотря ни на что вперед. Ведь лиши нас этой активации и движения, то жизнь потеряла бы всякий смысл. Ведь жизнь – это не цель скорейшего достижения результата, положим смерти, а как можно большее нахождение в состоянии ее достижения, – закончил Иван.  

– Да, пожалуй, ты прав, Иван, и в этом случае, я хочу иметь как можно больше возможностей, чтобы они не имели меня. Я ищу «любовь», а ты ищешь дружбу. Поэтому у нас получаются эти бесконечные споры и недопонимания. Вот незадача. Никак не могу совладать со своими чувствами. Дружба с парнями, да и с девчонками известна и покорилась мне до последней пяди уже много лет назад. Но дружба с противоположным полом с более глубокими взаимоотношениями, остается мне неподвластна. Я не могу регулировать свои чувства. Включается какой-то обидный механизм. Это, наверное, то же самое как с алкоголем и сигаретами. Очень сложно держать их под контролем. Если бы отключить все мои эмоции, но оставить один только страх… Нет, вшить в себя злость, уверенность и подлость, которых мне так не хватает. Может быть тогда, без лишних слов и прелюдий, я брал бы то, что мне нужно. Но это, наверное, невозможно.  

Как бы я хотел впитать в себя умение последнего неизведанного и не покорившегося мне этапа дружбы – дружбы с противоположным полом с интимными взаимоотношениями. Именно дружбы, но не любви.  

– Запомни, кто не с нами, тот против нас, – сказал тогда Иван, и эта фраза врезалась в мое сознание на долгие годы.  

Теперь, спустя довольно большой промежуток времени, я вспоминаю эти слова и понимаю, что стал применять данное правило ко всем девушкам, отказавшимся со мной встречаться. Глупый лозунг, но факт в том, что я остаюсь именно на этом уровне развития, и как соскочить с него не знаю. Так же как и Иван, который хотел дружбы. Но в отличие от него я хочу дружбы не платонической, а другой – телесной, противоположной той, которая давно уже умерла и протухла во мне, а запах ее не то, чтобы побуждает к блевотине, нет, намного хуже, он оставляет безразличным, словно его и нет вовсе.  

Выходит спасти меня сможет только безразличие? Но вот беда – эта ситуация тоже кажется мне безвыходной. И если даже я предпринимаю попытку холодно относиться к девушке, которая мне нравиться, то это получается наигранно и не может продолжаться достаточное количество времени, для достижения нужной мне цели. Так или иначе, я срываюсь и начинаю совершать огромное множество ошибок и промахов, которые в конечном итоге приводят к ссоре и полнейшему непониманию. А если девушка мне на самом деле безразлична, то и интереса к ней не в нынешнем ни в дальнейшем времени я проявлять не буду. Тупик. Здесь необходим какой-то другой уровень любви… Может быть, любовь материнская? Но как перескочить с предыдущих двух на третий тоже непонятно. И если я достигну его, то получается, что я буду относиться к возлюбленной, как мать к своему чаду. А это значит, что ничего не буду требовать взамен. В итоге я прихожу к выводу, что любовь третьего уровня к девушке вообще трудно достижима, и практически невозможна, так как ее поглощает коварная шлюха первого уровня.  

Думай, думай, ты еще сможешь найти нужный тебе выход, – говорил я себе в минуты безграничной тоски и одиночества. Почему я пресыщен дружбой, но никак не могу совладать со своим плотским влечением. И тут я внезапно понял… «пресыщен», я был пресыщен, вот ключевое слово в разгадке моей, казалось бы, неразрешимой задачи. А пресыщение приходит в результате опыта и чем он больше будет, тем лучше. Выходит мне нужно познать большое количество девушек и тогда все придет само собой. Я не стану испытывать в них такую безудержную потребность, и тогда не буду совершать ошибок и смогу сохранять холодность и выдержку. Да, именно выдержку, ведь они это любят. Они сами тогда, как и друзья, будут идти ко мне и желать меня. Но пока, к сожалению, я не пресытился такими отношениями, я не выпил эту чашу до дна, а лишь пригубил маленький глоточек. Ах уж эти природные инстинкты. Хотя, возможно ли вообще пресытится этим? Ведь нет пресыщения алкоголем, сигаретами. Ты или куришь или не куришь, пьешь или не пьешь. И это засасывает тебя все глубже и глубже, превращаясь в болезненную зависимость. Зато в других аспектах у меня очень даже хорошо получилось пресытиться и напрочь убить пресловутое желание.  

Главное – это желание, чтобы достичь цели. Главное отсутствие его, чтобы от чего-то избавиться. В чем здесь суть. Да в том, мне кажется, что человеку свойственно стремиться всегда к непознанному, а познавшему истину возвращаться к очевидному: дом, семья, дети.  

Нельзя сказать, что я не любил никого и никогда вообще. У меня было две большие любви, но они издохли, сдулись как воздушные шарики, напоровшиеся на куст кактуса. Где они, покажите мне их сейчас. Ан, нету. И спрашивается, зачем мне они тогда?  

Но как ни странно, очень крепко и на долго в моем сердце поселилась иная любовь – любовь к кумиру. Она возможно даже была сильнее любви к женщине и с легкостью могла наставить ей рога. Но таких как я десятки миллионов, одни поклоняются рок и поп идолам, другие божествам. И что, разве это хорошо, когда человек любит фантом, не живую плоть, а лишь то, что она дает ему только в мечтах? Нет, такая любовь тоже не по мне. Убить, убить эти ядовитые мечты. Ведь человек может любить так даже никому не признаваясь, избегая при этом встречи с кумиром, чтобы сберечь эту любовь, которая для него превыше всего. А это ли не парадоксы? А это ли не загадка бытия?  

Вот так и мальчик с девочкой могут дружить чисто, сильно, беззаветно, без сексуальной близости намного крепче, например, если бы они находились в отношениях, в которых имеет место секс. Но эта дружба возможна только в тех случаях, когда есть возможность с обеих сторон на секс с кем-то на стороне, чтобы удовлетворить свои животные потребности. Возможность, которая раскрывает горизонты свободы и независимости и в первую очередь психологического равновесия. Ведь, не так важен сам факт наличия чего либо, как важна возможность получить это в любой удобный момент, который в большинстве случаев вообще не наступает никогда. Или, если бы у меня была красивая жена и я знал, что она моя, то данный факт снял бы это долбанное препятствие и дал огромную свободу как в творчестве, так и в дружеских отношениях между полами. А может, нет? Может быть, это ничего бы не изменило, и проблема сидит глубоко в моей больной голове. А, может быть, всем в мире правит случайность и бессознательное, и все что мы считаем непреложным, ценным, хорошим, внезапно может исчезнуть? Может быть, ничто не соответствует нашим всегдашним представлениям?  

В чем я ошибаюсь? В чем я прав? Где верный ответ и что же делать? Любить страстно, беззаветно? Любить нежно и умиротворенно или любить холодно и цинично, невидимо на первый взгляд. Ответ, в недрах которого таится раскаленная магма, которая если уж вырывается наружу, то сносит и уничтожает все на своем пути ради своей призрачной цели.  

– Нет, с девушками не нужно дружить, а нужно спать с ними, запомни это, – сказал Иван и похлопал Джека по плечу.  

Ах, эти влюбленные взгляды. Они так противны и в то же время ты их так жаждешь и добиваешься. Снова мечтаю о «любви» без эмоций: жесткой, холодной, твердой.  

– Иван, мне интересно, стоит ли говорить о том, что человек тебе нравится или следует делать все с молчаливого согласия? – спросил Джек.  

– Какой ужас! Какие примитивные и детские вопросы. Когда же ты перейдешь этот барьер.  

– Чтобы его преодолеть, мне нужно знать ответы.  

– Ну, конечно же, нужно действовать более решительно и без лишних слов и вопросов. Ты как маленький. Наблюдай за девушкой. За ее губами, глазам во время разговора. Если видишь, например, что она переводит иногда взгляд на твои губы, это уже хорошо. Это уже говорит о том, что она хочет большего. Попытайся прощупать почву. Как бы невзначай наклонись над ней, посмотри на реакцию, если она не отстраниться, то значит, ей это не доставляет неудобства. Потом попробуй проделать то же самое еще раз и если она поведет себя так же, то можно действовать. Будь уверенней, это самое главное. Наблюдай за ее реакциями и не слушай, что она говорит. Сказать она может все что угодно. Все очень просто. Я не понимаю, почему это так сложно для тебя. Дружить в сто раз труднее, чем заполучить какой-то там поцелуй или ночь любви. Послушай, раз уж ты интересуешься у меня как нужно обращаться с противоположным полом, может быть, научишь меня, как нужно дружить?  

– Дружить? Мне кажется, проще нет ничего. Если честно, то я не прилагаю вообще никаких усилий, чтобы начать хорошо общаться с кем бы то ни было, поэтому не смогу объяснить тебе, как это нужно делать поэтапно. Думаю, разгадка здесь заключается в характере человека и его энергетике. Если ты веселый, добрый, открытый, простой, то людям нравиться это. Может быть в этом секрет. Не знаю. Я никогда не задумывался над этим.  

– Мне нужно больше общаться с тобой и тогда я сам всему научусь.  

– Возможно. А мне нужно пресытиться плотской любовью и тогда я буду счастлив.  

– Знаешь, Джек, а ты мазохист. Когда все хорошо, тебе не нравится, и ты стремишься сделать так, чтобы было все плохо. Еще маркиз Де Сад говорил, что человек может познать свою суть, лишь дойдя до последней черты, но дойдя до нее, возвратиться назад иногда бывает уже поздно. Для этого требуется все наше мужество, и только так мы учимся чему-то. Не подойдя к краю, не заглянув в бездну, человек так и состарится и умрет, не узнав истины. Пойми, что пресыщение, есть признак ненужности. А если тебе это становится ненужным, то в чем тогда смысл? Пресыщение, есть блуд. Почитай, что об этом говорит церковь, и ты очень удивишься.  

– Хорошо, обязательно загляну в томик святого писания.  

– Тебе может казаться, что друзья тебе не нужны вовсе. Но окажись ты по настоящему в трудной ситуации, тут-то все и встает на свои места. Ты становишься крайне ограничен в своих действиях и без помощи других просто можешь погибнуть.  

– Может ты и прав. Но я бы предпочел в таких ситуациях не оказываться.  

Знаешь, Иван, в жизни происходит множество интересных событий, по которым можно было бы снять фильм. А разница между фильмом и реальностью и заключается в том, что фильм можно посмотреть и сто раз, а вот события уже не посмотришь, их остается только вспоминать.  

– Вот ты говоришь, что я не могу то, не могу это. Но человек тем и отличается от животного, что он способен перебарывать в себе чувство лени и трудится не только ради пищи, но и ради духовного совершенствования, – произнес с чувством самоудовлетворения от сказанного Иван и закурил очередную сигарету.  

Я часто в последующие годы вспоминал наши с ним беседы, и они были великолепны.  

Может быть только для того времени и возраста, но это и не важно, ведь я узнавал много нового и получал от них истинное удовольствие.  

А однажды я понял, что выражение «яблоко от яблони не далеко падает» полностью верно. Отец являлся совершенно таким же, как и я и ничем от меня не отличался, впрочем, как и я от него. Только у него все это завуалировано было под сенью лет и какой-то показной напыщенности. А по сути, он вел себя как ребенок. И он не особо был мудр и умен, кстати.  

Отец всегда был для меня странной фигурой. Вроде бы он существовал, заботился обо мне, помогал, но это являлось не тем вниманием, что к своим родным детям. Я был, как ни крути, только родным наполовину. Может быть, все не так и плохо, конечно и все познается в сравнении. Одно могу сказать точно, что уж если он и не стал мне отцом, то лучшим другом среди всех лучших друзей, стал точно. И отношение к нему было, подобно войне темного и светлого, когда ты принадлежал по сути и крови темным, но выступал на стороне светлого, борясь за его интересы.  

И еще меня осенило тогда, что весь смысл в осознании и желании делать что-либо. Взять того же Ивана. Да он ничем не отличался от меня. Только тем, что у него присутствовало желание что-то делать, несмотря на ошибки.  

В общем, все это фикция и эту фикцию строят и хавают сами люди. Они не могут без нее, жаждят, высыхают без этого.  

Глава 20  

Они молча стояли и продолжали наблюдать за ней.  

Это была девушка среднего роста с русого цвета волосами, одетая в ослепительно белое кружевное платье, чем-то напоминающее свадебное. Глубокое декольте на грациозно выгнутой спине, оголяло на две трети аккуратную попку, а полы платья спускались далеко на пол, образовывая шлейф из белоснежной материи. Идеально сложенная, с формой силуэта, напоминавшем песочные часы с элегантными сферическими емкостями. В меру большая грудь, тонкая талия. Девушка смотрела вниз и не шевелилась, заложив при этом большие пальцы за края выреза и отведя руки назад.  

– Кто это? – с удивлением спросил Джек.  

– Это девушка, – ответила Ангела.  

– Я сам вижу, что не парень! А что она здесь делает, одна, да еще в таком наряде?  

Эй, послушайте, кто вы? – окликнул он ее, и звук его голоса словно растворился во тьме и стал будто бы ватным и еле слышным. Джек хотел было подойти уже к ней и заглянуть в лицо, но у него это к великому удивлению не получилось. Он просто напоролся на что-то не видимое. Будто стекло, только не осязаемое, остановило его, и при соприкосновении с ним пронзило неприятным колючим холодом. Вместе с этим, Джека внезапно обуяло странное чувство безразличия ко всему происходящему. Но он одновременно ощутил, как с необычайной силой в нем разгорается сексуальное влечение к этой девушке, причем такого бешеного желания не возникало никогда в жизни. Сейчас он был готов наброситься на нее и удовлетворить свою животную похоть. В ней было нечто магически притягательное, словно она была центром вселенной, вокруг которого выстраивались по своим осям все планеты. Джеку стало стыдно перед Ангелой за свои мысли, и он покраснел, но не мог ничего с этим поделать. Девушка по-прежнему стояла не шелохнувшись. Сексуальное желание начало переполнять его и выливаться через край, трансформируясь в нечто иное, вернее тоже в желание, но другого плана, а в голове стали возникать странные не понятно, откуда взявшиеся мысли. Желание жить, творить, достигать новых и новых целей. Желание обуяло его, желание поработило его. Желание, страсть, неудержимая потребность. Но как же так? Чем это чувство отличалось от прежних. Он ведь и до этого всегда таял при виде красивых девушек, их пышных форм и изгибов. Но и только. Конкретный объект, конкретная страсть. Но здесь оно непонятным образом трансформировалось в сотни, тысячи других оттенков, которых так не хватало. Он чувствовал, что многое еще не успел познать, увидеть, достичь. Он хотел впитать не только радости, но и горечи жизни. Ведь они были так же естественны и необходимы человеку для познания самого себя и других. Для того чтобы он мог научиться ценить истинное, балансируя на гранях добра и зла.  

«Какие-то идиотские мысли», – подумал Джек, но они все появлялись и появлялись, требуя к себе внимания с еще большей силой. Глупее ничего и придумать нельзя было, но он себя не контролировал и был словно под гипнозом. Джек не понимал, что с ним происходит и что это за бред творится в его голове, как вдруг все мысли исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Теперь его разум стал холоден и спокоен.  

– Эта сущность, в образе красивой девушки, есть ничто иное, как воплощение всех желаний мыслимых и не мыслимых. Желаний, которые присущи простым смертным и которые преследуют их всю жизнь. Она и есть источник всех этих желаний, она и есть любовь. Ее мы видели прошлым вечером над костром. Ее проекцию Хардис создал для тебя, а теперь, здесь и сейчас, она настоящая.  

– Что за чушь! Ничего не понимаю. Какие желания, какая сущность, причем здесь любовь?  

– Желаний не инстинктивных, как например потребность в пище или сексе, а желаний сознательных. Она – это проекция всех таких желаний на земле. Она может одновременно находится в миллиардах живых существ, но истинная ее сущность находится именно здесь, в этом сыром холодном подвале. Это и есть Лавия. Ее никогда никто не видит, но каждый знаком с ней с самого рождения. Каждый, пусть даже, поначалу, и не осознанно, но мечтает однажды найти ее, не имея зачастую даже представления, какова она в истинном своем проявлении и образе. Люди называют это своим желанием и подразумевают под ним исполнение какой-либо потребности души или организма, потребности жить творить и добиваться новых высот. Но все это есть, ни что иное, как одно из аспектов благотворного действия настоящей любви.  

– Очень интересно и увлекательно, но я не верю во всю эту чушь. Невозможно быть в нескольких местах одновременно, невозможно жить в этом сыром подвале и выглядеть так словно королева, невозможно быть желанием непонятно чего, а уж тем более любовью. Это все сказки, которые рассказывают маленьким детям на ночь и они верят в них. Почему тогда о ней никто нечего не знает и даже не слышал. Я что, особенный? Почему мне выпала такая огромная честь познакомиться с мисс «Любовью» или я настолько туговат мозгами, что не могу никак вразумить, что к чему?  

– Успокойся, Джек, все в порядке. К чему все эти вопросы. Ты же сам понимаешь, что все, что происходит с тобой сейчас, может быть всего лишь-навсего игрой твоего воображения, а, может быть, и нет. Ты должен в первую очередь думать о хорошем, о том, что ты жив, что с тобой все в порядке, что с тобой рядом я. Ничто и никто тебе не угрожает, расслабься и впитывай то, что кто-то или что-то тебе решили показать.  

– Хорошо, хорошо, допустим. Но что это за эфемерные сущности. Здесь Лавия, там у костра она же Желание. Я вижу просто силуэты девушек, а ты мне пытаешься доказать что это нечто другое. И разве желание и любовь – это одно и то же?  

– А я тебе о чем только что говорила? Разве не об этом? Ты как никогда догадлив. Ведь любовь и есть то, что порождает желание. Вспомни свою прошлую жизнь и попытайся проанализировать, чего тебе в ней не хватало для достижения поставленных целей, если у тебя таковые конечно были. Джек задумался. И тут неожиданно понял, к чему ведет весь этот разговор Ангела. Ведь сколько раз он ловил себя на мысли, что будь у него чуточку побольше желания и стремления к достижению задуманного и все бы обязательно получилось. Но как всегда это бывает, поначалу желание что-то сделать полностью овладевало им и он шел, шел и шел в нужном направлении. Но потом оно постепенно угасало под воздействием тех или иных факторов и в конечном итоге сходило на нет. И так было всегда, и ничего он не мог с этим поделать. А временами желания и стремления вообще ни к чему не было, ничего не интересовало, ничего не было нужно, и он плыл как амеба по течению. И, в общем-то, в это состоянии он и находился большую часть своей жизни. Еще тогда он мечтал о том, что будь он наделен этим качеством, желать и стремиться и, может быть, все сложилось бы иначе, куда лучше чем сейчас. Он хотел желать и, движимый этой силой, добиваться новых высот. Но увы, это было не возможно. Он желал, но желание оказывалось недостаточно сильным. А попросту его вообще не было. И он понял сейчас, чего ему не хватало в этой цепочке – любви. Она все ставила на свои места и была связующим звеном в неразгаданной головоломке. Благодаря ей, человек становился другим и обретал целостность и намерение жить и идти вперед и вперед, постигая все новые и новые просторы и цели. Джек поднял голову и сказал:  

– Да, я хотел всегда чуть большего желания, чем у меня было. Я хотел его.  

– Ну вот, все мечты рано или поздно сбываются. Теперь у тебя есть реальный шанс обрести его. Вернее ее – любовь, ведь желание есть ни что иное, как его призрачная проекция, которую ты видел тогда у костра. Обрести то, без чего ты не мог в полной мере стать тем, кем должен был бы быть. Тебе только осталось протянуть руку и прикоснуться к нему, вернее к ней.  

– Да уж, театр абсурдов, больше тут ничего не скажешь. Может быть, мне еще и ритуальный танец исполнить для большей верности.  

– Как хочешь, – ответила Ангела.  

– Все что я сейчас слышу, вижу и понимаю так странно и запутанно. Никогда даже не мог бы подумать обо всем этом. И что, сейчас эта особа наделит меня желаниями и я смогу добиться всего чего пожелаю?  

– Любовью, Джек, любовью.  

– Но мне не нужна любовь, я уже люблю ….  

– Ты ошибаешься. И вскоре ты все поймешь. Возьми ее, ведь в отличие от других вещей она всегда достается даром и за нее не нужно платить. И когда ты ее почувствуешь в себе, то в твоей жизни все измениться. Поверь мне.  

Джек слушал, как ему казалось на данный момент, бред и у него присутствовало неподдельное ощущение, что его мозг уже как часа три находится на взлетной полосе, разгоняется все быстрее и быстрее, но никак не может взлететь. Он уже настолько устал и вспотел, что был уже готов просто-напросто свалиться с ног и отключиться. И ведь от кого это он все слышал, от девушки, которой было максимум года двадцать три. Нет, это конечно же хорошо, когда девушка умная, но когда настолько, то невольно возникает вопрос, а все ли с ней в порядке и в своем ли она уме. Не бред ли все это, вызванный долгим голоданием и утомительным морским плаванием. Джек снова посмотрел на Ангелу. Нет, выглядит очень даже вменяемо и даже улыбается мне, как ни в чем не бывало. Неужели все то, что она говорит правда? Но тогда откуда она все это знает? Он не знал этого, но знал точно одно, что знает ее уже будто бы тысячу лет. Знает, не знает, знает, не знает – одно и то же. Да никто ничего не знает! А может наоборот? Нет, это не возможно, нужно нажать на выключатель и отключить мозг. Да, пусть лучше пока поработает одно сердце. Ведь оно наполнено любовью к Ангеле и что может быть лучше этого. Пусть оно продолжает страстно и незабвенно любить ее, а мозг пусть отдыхает. Но она говорит, что это не любовь. Тогда что же? Нет, здесь она ошибается.  

Девушка, которая только что стояла спиной, вдруг неожиданно повернулась и пристально начала вглядываться в непрошеных гостей. Возникло такое ощущение, что она скорее смотрит сквозь них, чем на них.  

– Она что, нас не видит? – возник невольный вопрос у Джека.  

– Думаю, что нет. Но она чувствует наше присутствие. Она же не человек и у нее другие органы чувств и восприятия, если можно так выразиться. А мы видим ее, лишь только потому, что она этого хочет.  

– И зачем ей это нужно, чтобы мы ее видели?  

– Не знаю. Возможно без всякой причины, а возможно и наоборот. Ведь мы сами пришли к ней и это мы от нее чего-то хотим. Я и сама мало что знаю и понимаю. Просто делаю то, что подсказывает мне мое сердце. А оно подсказало мне привести тебя сюда. Уж не знаю, будет ли какой-нибудь от этого толк или нет. Но лучше сделать, чем гадать потом, что могло бы быть. Просто подойди и прикоснись к ней, а потом уже увидим, что из этого получится.  

– Ага, что-то я сомневаюсь, что это удачная идея.  

– Да ты не очкуй, Джек. Все будет нормально.  

– Нет. Я не понимаю, зачем все это нужно? Я и так неплохо себя чувствую и живу, я ничего не хочу менять. Все у меня в порядке. Что за чушь, Ангела, что за чушь? Пойдем отсюда. Нам что, плохо вдвоем? У нас и так с тобой все есть.  

– Джек, вспомни о том, что я тебе говорила до этого – о выборе. Не всегда то, что кажется таковым, является им на самом деле. Не зря же мое сердце подсказывает, что нужно это сделать. Доверься мне. Может быть, если ты приобретешь хоть чуточку того, чего тебе не хватает сейчас, то потом, возможно, будет все по-другому. Нельзя упустить такой шанс. Мне кажется, что происходящее с нами не случайно и имеет какой-то смысл, хоть мы и не понимаем пока в чем он. Прикоснись к ней и заполучи хотя бы чуточку больше того, что у тебя есть. Ты же сам мечтал об этом.  

– Хорошо, – Джек сделал несколько шагов вперед и оказался лицом к лицу с незнакомкой. Теперь уже он отчетливо ощущал на себе ее пронзительный взгляд. Она смотрела прямо ему в глаза. Джек поднял дрожащую от страха и волнения руку и положил ей на пояс. И тут он почувствовал нечто необыкновенное. Все тело наполнилось чистотой и свежестью. Посторонние мысли улетучились – появилось ощущение того, что он все делает правильно, и именно так и должно все произойти. Рука стала холодной и словно сотня иголочек вонзилась в нее. Джек закрыл на секунду глаза, когда же открыл их, то перед ним уже никого не было. Девушка словно испарилась.  

– Что, что… и все? Куда она исчезла.  

Ангела только улыбнулась в ответ.  

Повернувшись, они поняли, что лестница, по которой они спустились сюда, странным образом исчезла, но впереди появилась дверь, которой до этого не было. Они подошли к ней и потянули за большое металлическое кольцо, та со скрипом отворилась, и взору открылся длинный сводчатый коридор, уходящий в нескончаемую ночь. Здесь было промозгло и уныло, что вызывало ощущение вселенской тоски и того, что они оказались будто бы погребены заживо под этим огромным каменным мегаполисом. Стены коридора излучали едва заметное фосфоресцирующее фиолетовое свечение, и этого хватало для того, чтобы видеть контуры и очертания вокруг. Пол подземного хода был вымощен известняковыми плитами, а стены и пологий арочный потолок камнем. На всем протяжении в нем можно было заметить небольшие отверстия диаметром около 20 сантиметров. Возможно, это были вентиляционные шахты, так как из них время от времени веяло свежим воздухом.  

– Может быть, стоит вернуться назад пока не поздно, – сказал Джек и его слова с необыкновенной ясностью, возвратились обратно, многократно повторяясь.  

– Уже поздно. Ты же видел, что дверь исчезла. Впереди наверняка есть другой выход, – и они продолжили медленно продвигаться дальше по тоннелю прямоугольного сечения и меняющейся на своем протяжении ширины. Через несколько десятков метров тоннель резко свернул налево строго под прямым углом. Становилось жарко. С потолка в некоторых местах капала вода и вот уже сырость появилась и под ногами. Обувь промокла. Вода, которая покрывала теперь весь пол и доходила до лодыжек, тускло светилась. Вдруг стены тоннеля перестали отражать инфракрасные лучи, и ребята неожиданно оказались в длинной зале с узким проходом посередине. По стенам ее шли полки с книгами – это были толстые фолианты, на взгляд не менее 400 страниц каждый. Листы этих книг были сделаны из чистого золота. Заглянув в проход, их взору открылось большое помещение размером с театральный зал. В нем можно было увидеть мебель неправильной геометрической формы, напоминающую стол и семь стульев в виде трона. Сделана она была из неизвестного материала, похожего на пластик. В этом же зале находились литые из золота фигуры ископаемых ящеров, слонов, крокодилов и огромное количество металлических пластин, с выгравированными надписями. Одна из них гласила: «Не оказываются ли каждую ночь примерно в том же состоянии, что и пациенты, те из нас, находящихся вне больницы, кто видит сны? »  

Это было похоже на замкнутый малый мир внутри большого, своеобразную реальность "со многими слоями", что-то среднее между жизнью и смертью, где можно было потерять живых и найти мертвых.  

Отсюда под разными углами уходили три тоннеля, а на нижних ярусах видневшихся вдали залов к водоносному слою были выкопаны колодцы. Вдали можно было увидеть каменные колонны, бассейн и мост через речку.  

– Что это?  

– Что?  

– Ты слышишь музыку? Это же Ганзиз Роузиз. И тут Джек увидел, что вокруг большого зала появляется множество людей, и они все улыбаются и смотрят на них. – Что, что это все значит?  

И тут все присутствующие начали образовывать пары и кружиться в медленном танце, увлекая Ангелу с Джека в пучину этого водоворота. И им ничего не оставалось делать, как подхватить его и, прижавшись друг к другу, погрузиться во все это невероятное действо.  

– Мне кажется, я ждал этой минуты целую вечность. – прошептал Джек. – Так дай же мне насладится сейчас в полной мере каждым сантиметром твоего тела, каждой родинкой. Наши сердца уже давно соединились в танце страсти, теперь очередь тел. Что? Ты говоришь рано? Ты играешь со мной, не иначе. Эти улыбки, жесты, взгляды. Все говорит о том, что ты хочешь меня. Но ничего не происходит. Почему? Неужели все ложь. Для чего? Нет. Этого не может быть, я чувствую, что это не так. Мое самолюбие забыто, мое сердце раскололось на две части и одна из них твоя. Она изнывает от боли и тоски по той, что по ту сторону. По ту сторону чего? И смогут ли они, эти двое когда-нибудь оказаться вместе. Когда я вижу тебя – я счастлив. Разве ты не волшебница? Как у тебя получилось сделать это со мной? Что происходит? Сотни вопросов и ни одного внятного ответа. А нужны ли слова? Кажется, нет. Чем больше слов, тем больше непонимания.  

В твоем взгляде есть что-то манящее, от чего так сложно оторваться. Что-то таинственное, первобытное, неизведанное. Глядя друг другу в глаза, люди погружаются в мир блаженства, который связывает их души и сердца, превращая в единое целое. Но это может таить в себе большую опасность. Если кто-то из них хоть на секунду оторвет взгляд, то навсегда теряется в безграничных просторах другого, без права на....  

И тут Музыка вдруг резко стихла, шум голосов вокруг исчез и с громким скрипом распахнулась металлическая дверь, наполнив при этом помещение ярким солнечным светом. «Как светло, слепящее светло, до боли светло», – подумал Джек, но Ангела уже взяла его за руку и повела к выходу.  

Прошло уже несколько часов с того момента, как Джек и Ангела покинули подвал, в котором встретились с необыкновенной сущностью. Джек до сих пор еще не мог отойти от увиденного и чтобы хоть как-то его вывести из состояния замешательства, Ангела пыталась его развеселить, корча разнообразные смешные рожицы. И это, кстати, у нее очень хорошо получалось. То она перекашивала губы: нижнюю в одну сторону, а верхнюю в другую, да так сильно, что создавалось ощущение, что они выстроились друг за другом в линейку. То мастерила из них «уточку», что было очень мило и необычно. Или сводила глаза в кучу, а губы сворачивала в трубочку и начинала ими двигать взад вперед. Джек уже держался за живот и задыхался от хохота, наблюдая за всем этим мимическим карнавалом. Только он начинал немного успокаиваться, как Ангела строила очередную гримасу. Теперь она забежала за стеклянную дверь маленького магазинчика и, широко открыв рот, прислонилась к стеклу. При этом она выдохнула воздух и щеки надулись, словно праздничный шарик. Губы образовали огромного радиуса круг и сильно сплющились от соприкосновения со стеклом. Теперь они напоминали губы пиявки, присосавшейся к поверхности жертвы. Ряд белоснежных зубов нижней челюсти оголился, с верху же виднелись только четыре передних. Нос тоже расплющился от соприкосновения со стеклом и был похож на свиной пятачок. Одним словом, это представляло собой огромную бездонную ротовую полость с раздавленным носиком и выпученными глазами. Джек, едва переводя дух от хохота, подошел к стеклу, за которым стояла Ангела и вывел пальцем на нем: «Кинг Конг жив». После чего Ангела тоже рассмеялась и, показав, Джеку язык, вышла из-за двери к нему.  

– Джек, ты отличный парень. Хотя, иногда бываешь очень занудным и задаешь кучу не нужных вопросов.  

– Я знаю, но ничего не могу с этим поделать, особенно тогда, когда девушка мне нравится.  

– Значит, все-таки, я тебе по-прежнему нравлюсь?  

– Конечно же! И не просто нравишься! Я тебя люблю!  

– Ты точно уверен в этом? Мне, кажется, ты немного лукавишь, когда говоришь так.  

– Ни капельки! Я люблю тебя Ангела!  

– Время покажет, Джек. Но все может измениться однажды…  

– Я не хочу, чтобы что-то менялось. Я хочу, чтобы все оставалось прежним.  

– Но так нужно, если ты действительно любишь меня. Так нужно!  

Джек хотел есть. Под ложечкой посасывало, а во рту обильно выделялась слюна. Вот второй волнообразный приступ голода и в теле начались странные тактильные ощущения. Они были сродни приятным, но это был обман.  

В красной передвижной кофейне напротив, сидела толстая женщина и уминала мясную котлету. Помимо разнообразной еды — от сухой колбасы до крутых яиц и кофе на прилавке были выложены сигаретные пачки с надписью «вудбайн». Многочисленные буханки хлеба, куски бекона, масло; бак с кипятком для чая, от которого шел обильный пар, насос для эля, а так же банки с соленьями и маринадами дразнили своей неописуемой сладостью и притягательностью. На тачке сидел и дул в блюдце подросток в красном форменном кителе с нашивкой городского служащего. На трапезу тоскливо и нерешительно смотрели не только они, но и подметальщица улиц и торговка-разносчица, которая недовольно пробурчала: «Хочу на тот свет — и кофейню там открыть». Джек эта фраза показалась как нельзя кстати сейчас, потому что смотреть дальше на то, как кто-то ест было не возможно.  

Вот если бы она поделилась с нами. Я был бы очень ей благодарен, но она не сделает этого, потому что и не догадывается вовсе, что мы голодны. Она запихивала в свой желудок одну котлету за другой, увеличивая тем самым итак уже ненужные килограммы. Зачем она так много ест? Если бы ее не кормить неделю, то это пошло бы ей только на пользу. С каждой такой мыслью о еде, энергия покидала Джека, и ему становилось только хуже. Джек, стоял и смотрел на нее в надежде, что она все-таки заметит его и предложит перекусить. Но этого так и не произошло. Женщина с жадностью запихнула оставшийся кусок в рот и, запив чаем, проглотила, не удосужившись даже прожевать. Джек ненавидел ее в эти минуты. Весь мир приобрел сейчас форму маленького железного шарика, который был помещен в его желудок и судорожно там пульсировал. «Весь мир в одном флаконе» – проскользнула фраза в голове Джека, и тут же он перефразировал ее: «Весь мир в одном желудке». Да, совсем не дурно, кажется, придумал, но тут же он забыл о ней, так как почувствовал запах жареной рыбы, который донес до него слабый порыв ветра, по-видимому, из соседнего подобного заведения. Джек посмотрел на вывеску над его дверьми, на которой аккуратно была выведена надпись «Капитул». Кофейня эта располагалась на углу Патерностер-роу напротив Айви-лейн и была типичной в своем роде: обшитые панелями стены, в мелкую клетку окна.  

Подойдя ближе, Джек увидел, как группа людей что-то бурно обсуждала сидя за двумя сдвинутыми столами. Внимательней прислушавшись к разговору, он понял, что это молодые писатели, которые наперебой, что-то доказывали друг другу. За другим столом тихо о чем-то беседовали два пастора в черном церковном облачении. На черной доске мелом было аккуратно написаны пункты меню с ценами. Чашка кофе стоила шесть пенсов, тогда как четыре сандвича с ветчиной и стакан хересу — всего три; чайник чаю на три чашки, шесть ломтиков хлеба с маслом, горячую булочку и две сдобные лепешки можно было получить за десять пенсов. Человек среднего роста, одетый в черный костюм лучшего качества, чем у многих из посетителей невозмутимо ходил среди столов, будучи неизменно вежливым с каждым. На нем были панталоны с застежками ниже колен, черные шелковые чулки и безукоризненный белый шейный платок. Он был немногословен, но, по-видимому, чрезвычайно зорок, так как взгляд его упал на Джека с Ангелой и он пристально изучал их в течение нескольких секунд. Джек опустил глаза вниз и сделал вид, что не заметил его.  

– „Синий кабан“ находится на Уорик-лейн, – крикнул он им и, продолжил работу дальше.  

– Что он имел в виду, Ангела?  

– Думаю, его опыт подсказал ему, что у нас нет денег, и он отправил нас в какую-нибудь самую паршивую забегаловку, где бесплатно подают испортившуюся еду нищим.  

«Интересно, неужели мы действительно так плохо выглядим? », – подумал про себя Джек, ведь вопрос был совершенно глупый и не нужный. Но, ведя этот внутренний диалог, Джек забывал хотя бы хоть на чуть-чуть о чувстве голода, и ему становилось легче.  

Ангела стояла рядом, но судя по ее счастливому выражению лица, она не испытывала каких-то особых проблем и потребности в пище. «Везет же ей, – подумал Джек. – А может быть она тоже голодна, но скрывает это? » Было бы проще всего задать ей этот вопрос вслух, но Джек не решался, ведь он все равно помочь ничем бы сейчас не смог.  

Извилистая улица заканчивалась тупиком, вернее забором, за которым находился частный дом. Джек заглянул за него и увидел высокий кустарник, ветви которого были густо усеяны черными ягодами. Он протянул руку и попытался дотянуться до ближайшей, но она, все же, оказалась на достаточно большом недосягаемом расстоянии. Джек оглянулся по сторонам, вокруг никого не было. Хозяев, по-видимому, тоже не было дома, так как на входной двери висел старый массивный навесной замок. Тогда Джек, не прилагая особых усилий, перемахнул через забор и прокрался на цыпочках к кустарнику. Сорвав ягоду, он внимательно рассмотрел ее. Скорей всего это была ежевика. Он никогда не ел ее, но помнил, как она выглядит с уроков биологии. Джек положил ягоду в рот и осторожно разжевал. «Хм, сладкая и довольно вкусная», – подумал он и тут же сорвал еще одну. Да, это была точно она. Ее было здесь настолько много, что можно было лакомиться не один день. Джек вернулся к забору, где его ждала Ангела.  

– Ну что там? – прошептала она.  

– Сейчас мы хорошенько покушаем. Давай, перелезай. Джек вскарабкался на забор, взял Ангелу за руки и подтянул вверх. Она была легкой и через пару секунд они уже стояли в саду и приступили к трапезе. Джек уплетал ягоды обеими руками и, не успев даже, как следует прожевать, проглатывал. Пальцы рук стали темно-фиолетовыми. Ангела тоже особо не церемонилась и жадно поглощала ягоды одну за одной. Прошло уже минут пятнадцать с того момента, как они начали трапезу, но насыщение все еще не было достигнуто. Сок раздавленных ягод стекал по пальцам на ладони и оставлял за собой тоненькие фиолетовые дорожки. Джек посмотрел на Ангелу. Она уже наелась и сидела на траве, наблюдая за ним. Джек тоже уже чувствовал, что набил желудок до отказа и пора бы уже заканчивать.  

Вдруг за забором послышался звук приближающихся шагов. Джек и Ангела испуганно переглянулись и быстро прошмыгнули за большую железную бочку, доверху наполненную водой. Двери калитки скрипнули, и в них появилась внушительных размеров женщина. Что-то показалось в ней Джеку очень знакомым. И тут он понял, что это та самая мадам, которая часом ранее уплетала гамбургер в кафе на Патерностер-роу. Вот так совпадение, подумал Джек, продолжая внимательно наблюдать за ней. Женщина закрыла за собой калитку на засов и пошла по направлению к бочке. Сердце в груди Джека ускоренно забилось. Неужели она все это время наблюдала за ними и видела, как они пробрались на ее территорию. Нет, вряд ли, ведь Джек огляделся вокруг, перед тем как залезть за ограду, и вокруг на тот момент никого не было. Что же тогда ее заставило, не заходя в дом, сразу направиться в их сторону. Женщина медленно шала, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Вот, наконец, она уже была у бочки и начала раздеваться. Скинув с себя все лишнее, она встала на небольшую скамеечку перед емкостью и, взобравшись на нее, плюхнулась в бочку. Волна брызг окатила ребят.  

– Бежим, – прошептал Ангеле Джек, и они помчались к калитке. Джек откинул засов и через пару секунд они были на улице. Джек заглянул за забор. Женщина, по-видимому, даже не заметила их и продолжала плескаться в бочке, закрыв глаза…  

Вокруг было тихо. Джек дышал в этот вечер полной грудью и чувствовал, что его ждут большие перемены. Они держались за руки с Ангелой и возвращались на корабль молча, но каждый с предчувствием того, что все будет хорошо.  

– Хардис и Уилл уже, думаю, вернулись и ждут нас, – сказала Ангела, потрепав при этом Джека по волосам.  

Было тепло. В каюте корабля горел свет и за столом сидели Хардис, Уилл, Ангела и Джек.  

– Ну что ж, вот наше приключение и закончилось. Ты нашел, что искал, Джек, – сказал Уилл.  

– Да, но…  

– Позволь, я закончу, Джек. Так вот, попробуй теперь собрать воедино все, что с тобой происходило за последние дни, и ты сможешь многое понять. Все это, я думаю, было не случайно и имеет четкую пространственно-временную взаимосвязь друг с другом. Не важно, как и почему. Важно то, что это имеет место быть. Ты можешь верить этому, а можешь и нет. Это по большому счету ничего не меняет. Я только хочу спросить тебя одно, что ты сейчас чувствуешь?  

– Я не знаю, – ответил Джек.  

– Этого и следовало ожидать. Неужели ты так ничего и не понял? Ты не знаешь, потому что не хочешь знать.  

– Хорошо. Я чувствую что люблю. Люблю Ангелу, – Джек покраснел.  

– Ну, это мы и так знаем.  

– Откуда?  

– Джек, Джек, ты так ничего и не понял.  

Тем временем Ангела сидела напротив и внимательно смотрела на Джека. На его реакцию, мимику, переживания. Хардис же странно улыбался.  

– Лукаво сердце человеческое более всего. Кто верит сердцу своему, тот неразумен. Наши сердца коварны и могут вводить нас в заблуждение, не давая нам разглядеть свои истинные мотивы.  

– Ты это к чему?  

– Ладно, Джек, довольно глупых слов и загадок. Теперь, чтобы все встало на свои места, выпей это. Он протянул ему пузырек со странной светящейся жидкостью.  

– Я же уже говорил вам, что не пью алкоголь.  

– Выпей это прямо сейчас и все поймешь.  

Джек взял пузырек и без доли сомнения уже хотел выпить жидкость, как вдруг Ангела остановила его.  

Постой, Джек, – она подошла и поцеловала его. По щеке ее покатилась слеза, и она быстро смахнула ее ладонью, пока Джек не заметил этого. Она будто бы прощалась с ним, и было это для нее так тяжело и мучительно, что ей едва удавалось сдерживать свои эмоции. – Теперь пей.  

Джек покраснел от неожиданности и смущения, и хотел было что-то сказать, но Ангела поднесла ладонь к его губам. И он как будто бы все понял, вместе с этим не понимая ничего. Джек смотрел в глаза Ангеле пристально, с всепоглощающей любовью. Он еще раз быстро окинул взглядом всех присутствующих и залпом выпил жидкость. Она была сладковатая на вкус и… По телу разлилось приятное тепло и он даже сомкнул веки буквально на пару секунд, чтобы в полной мере насладиться им. Пустота на мгновение и он открыв их вновь, увидел глаза…., но нет, это уже были глаза не Ангелы. И тут он понял, что смотрит в зеркало на собственное отражение. Он сидел за столом в своей комнате. В руке была ручка, а вокруг куча исписанных листов и конверт. Ни Ангелы, ни Уилла, ни Хардиса уже не было, равно как и корабля, моря и всего того, что пару секунд назад было еще абсолютной реальностью. Что это было, сон на яву или …? Кто я на самом деле? Кто все мы есть на самом деле? Нам кажется, что мы все знаем о себе, но неизбежно наступают моменты, когда мы не узнаем себя и не можем понять, что не так. Нет, это все происходило в реальности, в этом не могло быть совершенно никаких сомнений. Но после приема жидкости все исчезло. И вдруг ужасная мысль обожгла его сознание. Ангела! Как же я буду без нее, если я безнадежно влюбился. И тут наступила минутная пауза, лицо Джека постепенно просветлилось и на нем появилась легкая улыбка. Его губы чуть вздрогнули и он прошептал: «Я все понял…».  

В руках Джек держал конверт, с вложенными в него листами. Он лизнул очередную марку и наклеил ее в верхний правый угол рядом с другими двумя.  

На часах стрелки показывали семь часов вечера. За окном шел дождь и одновременно светило солнце. Вернее было такое ощущение света, как при солнечном затмении. Джек выглянул в окно. На улице было пустынно и только какая-то симпатичная молодая девушка в коротеньком платьице, невзирая на непогоду, шла босиком по лужам. Волосы ее были длинные, рыжего цвета. Они намокли от дождя и прилипали к лицу и телу. Что-то знакомое показалось Джеку в ее силуэте. И вдруг она неожиданно подняла голову и посмотрела в его окно. И от этого взгляда у Джека побежали мурашки по коже. Это была Ангела (она)! Он смотрел на нее и не мог понять, что происходит! Джек накинул плащ и сломя голову побежал во двор ей на встречу. Он торопился, он боялся, что не успеет. Он бежал, что есть сил, бежал на встречу своей судьбе. И вот Джек был уже внизу, дождь моментально сделал его похожим на взъерошенного мокрого цыпленка. Угол дома, поворот …  

Глава 21  

Иван…. А что, Иван? Он по-прежнему хотел стать моим другом. А мне по большому счету было все равно. Хотя, может быть, он и был одним из моих настоящих друзей? Мне сложно было судить тогда об этом, так как таковых у меня было в избытке, и я разбрасывался ими налево и направо. Да, да, может наступить и такой момент, когда ты пресыщаешься друзьями женщинами и мужчинами до такой степени, что перестаешь различать в них индивидуальность. Ты видишь и ощущаешь их как единое целое, т. е. женский вид и мужской вид, не более того. И уже не важно, красивые они, маленькие, толстые или худые – все одно.  

Странное это дело – всю жизнь меня хотели поиметь..., как друга, сродни той красивой грудастой милашки, при виде которой у большинства мужчин теряется дар речи. Мистер дружба? Но почему? Ответ оказался банально прост – непреодолимое желание эфемерного, ласкающую душу общения и единения, которое травило их душу каждый день и требовало быть удовлетворенным. Для меня же оно было чуждо.  

– Когда-нибудь ты поймешь, что тебе нужен совет и друзья, – сказал Иван.  

– На данном этапе я не нуждаюсь ни в ком, – ответил я. Я самодостаточен. Больше меня волнует, что я невезучий какой-то, все время ломаю что-нибудь, то ногу, то челюсть.  

– Это ни о чем не говорит. В тюрьме тоже сидят и что? Это же не значит, что они проживают жизнь хуже других.  

Только спустя годы я понял, когда много друзей и половых связей – это весело и интересно, но это как вода – течет и за ней ничего не остается – нет цельности. Когда же у тебя есть настоящий друг или по настоящему любимая девушка, то это цельно-монолитное, и они остаются с тобой на долгое время и проходят через дебри жизни. Пусть это и менее весело, но ведь все или кто на свете становится рано или поздно привычным и обыкновенным, если касаться его каждый день. Это издержки восприятия. Нужно всего лишь на всего знать об этом и уметь обновлять кажущиеся уже обычными эмоции и жизнь. Но, как всегда, понимание приходит слишком поздно. Ведь жизнь – это конвейер, по которому все мы движемся к логическому завершению, а за окном неумолимо быстро проносятся пейзажи, декорации и люди.  

Семья, вот в чем я начал испытывать настоящую потребность. Она это что-то постоянное, фиксация себя во времени и пространстве. Все приходящее и уходящее и человек по сути своей одинок. Все течет, все меняется и остается лишь пустота. Но семья дает тебе право на выход из этого замкнутого круга. Она создает некую проекцию постоянства и неизменности, нескольких моих одиноких я, моих воплощений. Семья – это квинтессенция нескольких людей, представляющих собой единый организм.  

Так же проекцией этой служат и дружеские отношения, даже несмотря на то, что с течением жизни одни уходят, а другие появляются. Но каждый из них чему-то учит, как, впрочем, и ты их. И каждый навсегда остается жить в твоем сердце. Друзья, родители, возлюбленные, братья, сестры. Вот ведь в чем и заключается весь парадокс бытия: человек по сути своей одинок, но в то же время он и есть вселенная, огромный мир, в котором найдется место для каждого такого же одинокого и страждущего единения живого существа.  

Так почему же я так сильно стал бояться потерять их и не иметь больше в будущем? Ведь в этом нет на самом деле ничего страшного, а тем более нового и кардинально отличающегося от того, что со мной уже было. Все конечно. Однажды мы все умрем и больше друг друга никогда не увидим. Так стоит ли расстраиваться, когда перестаешь общаться с друзьями? Ведь они, по сути, живы, но умерли для тебя. И наоборот, если мы вспоминаем мертвых, они остаются с нами, пока мы о них думаем и помним. Так говорил сам Метерлинк. В конечном итоге все когда-нибудь и с кем-нибудь прощаются, дело лишь времени. Но каким может быть это время! Неужели виной всему мое понимание? Пожалуй, так, потому что понимание приходит в большинстве случаев через пресыщение, пресыщение же возможно только при наличии реального большого опыта.  

И теперь я окончательно убедился в том, что несоизмеримо богаче и счастливее тот человек, у которого этих встреч и времени, в течение жизни, было достаточно много, пусть даже с грустным финалом или же может быть, наоборот, со счастливой развязкой? И чем больше было у меня в жизни друзей, тем больше личностей становилось в моем я. Они были все такие разные, но все же... подчинялись моему изначальному я.  

Все дружбы были разные, имеющие многообразие оттенков, сродни многообразию ароматов духов. С одним дружба была одной, с другим другой, но все они были неповторимы.  

Все эти годы в общежитии, я жил в обособленном, своем мире. Там у меня были свои критерии красоты и ценности. Тогда я не мог объективно оценивать, что находилось за его рамками. Я жил не в Волгограде, я жил в Нем, а еще в своем мире творчества.  

Приближался июнь, и общагу закрывали. Вернее переделывали ее под учебный корпус и половина студентов уже жила в новом, выстроенном в другом районе здании. А я все еще находился здесь. Один в комнате … снова один. Точно так же как и ровно год назад. Уезжать не хотелось. Здесь я провел одни из самых лучших дней в моей жизни. Но куда же деваться. Все когда-нибудь кончается. Компания наша уже развалилась, и каждый стал сам по себе. В общем, все как обычно это и бывает. С сестрами я по-прежнему общался. У меня было все: друзья, подруги, счастье, безудержный смех, деньги, но не было лишь одного – любимой девушки. Любви к той единственной и неповторимой, к моей второй половинке, которую я так долго и безуспешно пытался найти. Я жаждал ее, бредил ей. Я хотел найти ту, с которой смог бы долго и счастливо прожить всю жизнь. Я искал ее, но все попытки были безуспешны. Где она сейчас находилась, с кем, родилась или еще нет? Я не знал. Я мог только догадываться и гадать. Я не знаю, кого я любил, а кого нет. И вообще, любил ли или это была всего лишь на всего любовь к себе? Любовь эгоиста к своему я? Думаю, так оно и было. Да все, по большому счету, любили только себя. Они лишь кричали о том, что любят другого, дружат с другим. Вранье все это полное. Никого они не любили.  

В жизни всегда так, кто-то останавливается, а кто-то идет дальше. Я был уверен, что я пойду дальше и у меня все получиться. Что я найду себя в этом сумасшедшем мире, найду себя в другой, предначертанной мне судьбой. Если бы я мог заглянуть в будущее и приоткрыть завесу того, что ожидает меня впереди. А нужно ли это мне? Нет, пусть лучше все идет своим чередом. Я сам пишу свою судьбу и все в моих руках.  

Я пресытился всем этим, так же как и алкоголем, книгами, философским блудом, бездельем и депрессивной меланхолией.  

А что касается алкоголя – так это затуманивание мозга иллюзиями, он ничего не дает, он лишь разлагает. Это как борьба с ветряными мельницами.  

Про книги же сказал еще царь Соломон: «Составлять много книг – конца не будет и много читать – утомительно для тела». Конечно же, он не имел в виду, что читать вообще не нужно, он лишь советовал быть более разборчивым. И я не говорю и не утверждаю, что все это не нужно. Я лишь понимаю теперь, что к чему, и что нужно сейчас мне, а что нет. Это схоже с ощущением, когда объешься какой-нибудь вкуснятины до отвалу и ни за что не хочешь впихивать в себя это еще.  

Веселье – и от него реально начинает тошнить не в переносном, а в прямом понимании этого слова. Тошнить, когда его слишком много. Им тоже можно пресытиться! Это же самое с уверенностью я могу сказать и про философию. И как оказалось не только я, а еще в библии две тысячи лет назад было написано: «Смотрите, братия, чтобы кто не увлекся философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому…, а не по Христосу». Пресытиться можно даже счастьем, не говоря уж про дружбу. «Да счастливы блаженные». Короче говоря, возвращаясь к царю Соломону: «Есть время искать и есть время терять». Искать что-то новое, искать, может быть, в тех же вещах, которые казалось бы надоели и казалось бы пресытили, золотую середину. Продолжать жить и двигаться вперед, терять старые убеждения и ложные выводы и приобретать новые, более верные и приближенные к истине. Мы можем снова захотеть дружить, любить, читать, но делать это уже по-новому, не так как раньше.  

Иван? А что Иван? Может быть, он и научится когда-нибудь дружить, а я любить. Каждый из нас искал разное. И сами мы были разные абсолютно. Но, все же, что-то тянуло нас друг к другу. Опыт, только опыт приводит нас к истинному знанию. Дружба, любовь, страх, ненависть – все эти чувства делают человека человеком. Он боится и ищет выходы, он ненавидит и, посредством этого, в конечном итоге учиться любить. Он страдает и приходит к истине, он дружит и тем самым впитывает в себя что-то новое, он любит и растет духовно.  

С Юлей я продолжал общаться. Она была моей сестрой и этим все сказано. Я жил тогда и не знал, что ожидает меня впереди. Что я смогу вписать в свою книгу жизни, а что смогу прочитать и проанализировать только в будущем, возвращаясь воспоминаниями в прошлое. Я был предельно счастлив и счастьем этим, как уже и говорил выше, пресытился. Странно звучит, но это было так. И вообще, я не знаю, существует ли настоящее, прошлое и будущее. Мне кажется порой, что они превращаются в единое целое и существуют только в моем воображении. Что времени нет, и мы сидим в бесконечности, а она сидит в нас.  

… Порой я закрываю глаза, и мне кажется, что это все уже было. Странное ощущение дежавю. Сейчас я лежу в своей кровати в общежитии, но не успею и оглянуться, как промчаться годы и все это окажется уже в прошлом. Время бежит, несется вперед и его уже не вернуть и не повернуть вспять. Оно подобно вспышке – раз, и ты уже на расстоянии десятка лет от привычной общежитской комнаты. Ты сидишь в кресле и думаешь о том, что было и было, вроде бы, еще так недавно. Время играет с нами, обманывает и смеется над нашими попытками его остановить или вернуться воспоминаниями в прошлое. Время всемогуще, оно правит всем живым на земле. Оно есть все, и в то же время является ничем. О, время, время, что оно с нами делает. Меняет взгляды, убеждения, делает кого-то жадным и мелочным, а кого-то совсем наоборот. Оно меняет всех местами и дает разные роли.  

Находясь здесь и сейчас, я мечтаю о том, что будет в будущем. Оказавшись в будущем, я наверняка буду мечтать о том, что было в прошлом. Так что же это такое, почему так устроен человек? А не лучше ли ценить настоящее и жить им здесь и сейчас.  

Стены обклеены десятками постеров. В основном это женщины: актрисы, певицы и просто неизвестные обнаженные тела. Столько всего интересного происходит со мной. Пожалуй, нужно вести дневник или нет, лучше даже начать писать книгу. Опять дверца у тумбочки отвалилась. А ведь там полтора литра спирта и если их увидит комендант, то мне несдобровать. Спирт – вещь хорошая. Если пить, то раза на два этой бутылки хватит, учитывая то, что пьет его обычно толпа народу.  

А неделю назад, я завил себе кудри. Теперь я похож на знаменитость, по крайней мере, мне так кажется. Я лежу и вдыхаю запах свободы. Правда он чем-то напоминает мне затхлую картошку. Ах, нет, это из-под стола пахнет. Там и вправду лежит целый мешок с картошкой и похоже на то, что она начала гнить. Нужно перебрать и выкинуть испортившуюся. Хотя нет, не сейчас. Сейчас я отдыхаю и мне хорошо. Я выпил спирт и наслаждаюсь всем вокруг.  

Опять этот паук на потолке. Он здесь очень давно и я наблюдаю, как он ткет паутину. Такой медлительный и, похоже, никуда не спешит. Он знает, что в его сети обязательно попадется очередная жертва, которую, он так же не торопясь, придаст суду Линча. Удивительное создание: я смотрю на него, а он, похоже сейчас тоже уставился на меня. Нет, дружище, даже не думай, я не попадусь в твои сети. Я могу их с легкостью разрушить одним движением руки. Но не сейчас, теперь я отдыхаю. Паук продолжает смотреть мне в глаза и кажется, что сейчас он попросту смеется надо мной. Кто я? Где я? Стены давят с обеих сторон немым молчанием, а паук держит потолок, чтобы он не рухнул мне на голову. Груда грязных тарелок на столе, прогнувшемся от старости и три таракана, затаившиеся в ожидании тишины, для начала своего похода за провизией. Время еще есть. Оно наполняет все вокруг. Оно постоянно в движении и с ним незыблемо и молчаливо движется все вокруг. Я поднимаю руку, вытягиваю ее ладонью вперед и пытаюсь его остановить. Глупо! Конечно же, это глупо! Я открываю рот, высовываю язык и пытаюсь попробовать время на вкус. Ничего – ничего вкусного. Хотя, если попробовать намазать его на бутерброд, как масло и положить сверху кусок сочной колбасы… Что за бред я несу, чушь какая.  

Тик так, тик так, слышится в тишине звук старого, обшарпанного китайского будильника. Вот он, проводник времени. Его бухгалтер и счетовод. Он без устали отсчитывает секунды и никогда не спит. Обычно его звук не заметен, но когда лежишь один в тишине, он постепенно начинает проникать в твое сознание и становится все громче и громче и, наконец, оказывается просто не выносимым. Так звучит время.  

Долбанный будильник это звучит, а не время. Его шестеренки и стрелки. Все обман. Как мне надоела вся эта чушь. Пойду лучше отолью и потом выпью еще немного спирта. Он, по крайней мере, осязаем и приносит какое-никакое удовольствие.  

Я зашел в сартир. Запах был не из приятных. Достал сигарету и закурил. В голове не было ни единой мысли, словно мой внутренний диалог выключили рубильником. Я смотрел в одну точку и находился в некой прострации. Долбанные общественные туалеты! Всегда в них возникают проблемы, чтобы нормально помочиться. Вроде бы хочешь, но не можешь. Но в этот раз все получилось, спирт успокаивает нервы и тебе по барабану есть рядом кто-нибудь или нет.  

Я застегиваю ширинку и ухожу прочь из этой клоаки, открыв дверь ударом ноги. Вокруг все так обыденно и привычно, хочется чего-нибудь нового, но новое если и появляется, то моментально превращается в хорошо забытое старое. Все одно и то же. Я не могу придумать ничего нового, хотя желание выделиться и стать отличным от других огромное. Я пишу стихи, но они бездарны, я пишу музыку, но где-то я ее уже слышал. Все сказано и написано до меня уже тысячи раз. Очень трудно смириться с тем, что ты обычная серая личность, ничем не отличающаяся от других. Нет! Нужно просто жить, встречая клонированные рассветы на протяжении тысяч одинаковых дней. Это куда сложнее, чем парить в облаках, упиваясь собственными мечтами. Жить и не думать о смысле жизни. Жить ради жизни.  

Однажды меня посетила очень интересная мысль. Человек большую часть своей жизни слеп. Хотя, все зависит от конкретного человека и бывают исключения. Есть люди, которые обладают достаточно хорошим зрением уже в юности. Так вот, говоря о зрении, я имею в виду зрение внутреннее. Долгое время я не видел то, а вернее видел в искаженном виде, чем является на самом деле окружающая меня действительность. Ценности, которые являлись для меня целью жизни, оказались ничего не стоящим мусором.  

Взять ту же музыку. Мое безудержное желание стать знаменитым, моя искренняя вера в то, что я особенный и гениальный. Чушь собачья! Сотни тысяч людей думают, что они особенные, избранные, но на самом деле они обычные, такие как все и все как они. Все это полный бред, посвящать свою жизнь написанию книг, музыки и так далее. И все это только ради того, чтобы тебя забыли на следующий день и выкинули в мусорный бак. Глупо. Тех, кто действительно пишет что-то стоящее и вечное, единицы. Остальное хлам.  

Так вот, внутреннее зрение, это и есть, ни что иное, как мудрость. Способность видеть окружающую действительность такой, какой она является на самом деле, а не такой, какой ее рисует твое воображение.  

Я зашел в комнату и подошел к окну. На дворе стояла солнечная погода. Ветви огромного дерева почти касались подоконника. Я тупо смотрел на прохожих, на летний пейзаж и мне не было дела ни до чего. И вдруг стало немножко страшно от того, что как бы я ни старался, я обречен был быть в какой-то степени одиноким. Когда я уезжал сюда, я расставался с мамой, с лучшими друзьями. И так будет всегда, как бы ты хорошо не общался с человеком, в силу тех или иных причин ты с ним расстаешься. Это больно, обидно и невыносимо. Но ты снова идешь дальше – один, и снова кого-то встречаешь. А затем все повторяется заново. Что на это скажешь, не нужно отчаиваться и грустить – так устроена жизнь и, нужно уметь радоваться тому, что она дает тебе. Все дело лишь в восприятии той или иной данности. Так устроен мир.  

Две полосы, две траектории. Все вокруг стало расплываться и медленно исчезать. Я дезориентировался в пространстве. Контуры комнаты стали искаженными и нечеткими. Еще мгновение и снова все пришло в норму. Я стоял у окна и смотрел на девушку, которая шла под дождем. И тут мое тело покрылось мириадами мелких мурашек, которые словно песчинки перекатывались снизу вверх, не смотря на все законы земного притяжения. Я понял, что я только здесь и сейчас и постоянно двигаюсь вперед, оставляя позади тысячи секунд, образов и восприятий. Я словно локомотив, поставленный на рельсы, который следует без остановок вот уже многие годы. У меня возникло ощущение тройственности восприятия и местонахождения. А за окнами шел дождь. Я словно нажал на паузу и понял, что… Даже здесь и сейчас я выдумал себя сам.  

Что же на самом деле происходит, где правда, а где вымысел? Что мы хотим услышать в ответ, задавая такие вопросы? И самое главное от кого? Нет. Все просто. Я здесь и сейчас, я там и я тут, я ни там и ни тут, я…  

Неизвестно что, вышло из воды,  

Встало на краю, мы в его тени,  

То-ли скалится, то-ли хмурится,  

Полетело вдруг, вдоль по улице.  

Неизвестно что, ветром унесло,  

Может не было, вовсе ничего,  

И не скалилось и не хмурилось,  

А луна взяла и зажмурилась.  

А туман на небо возвращается,  

Мне моя родная улыбается,  

Я её сжимаю крепче крепкого,  

Сердце бьётся вновь, а думал нет его.  

Тени и мосты, прыгнула в кусты,  

Что-то страшное, что-то изнутри,  

Разбегаются, чьи-то шорохи,  

Всё попряталось, только всполохи.  

А туман на небо возвращается,  

Мне моя родная улыбается,  

Я её сжимаю крепче крепкого,  

Сердце бьётся вновь, а думал нет его… (Песня группы Танцы минус «Оно»)  

Все  

P. s.  

– А ты не боишься попасть на крючок совести? Ты сможешь выдержать этот непомерный груз? Если нет, то она все сама сделает за тебя! Топор правосудия уже висит над твоей шеей. Вопрос только во времени, когда он опустится!  

– Ангела должна умереть? Или вернее любовь к Ангеле. Если она это эгоистическая любовь к себе. И потом наяву появляется настоящая личность…  

– Мышонка-то звали Уилли, так же как и Уилла…  

– Для него самое приятное, это отказаться от того, чем он может воспользоваться в любую секунду, если захочет.  

– А может заменишь слово Волгоград таинственным – этот город?  

Интенсивность жизни.  

– Может быть убить Ангелу, для придания офигенного трагизма? А разве можно убить в себе женское начало?  

"Кто выше прыгнет" удалить и будет окей. (вы играете в игру кто выше... )  

Один из парусов заклинило и пришлось лезть наверх, я думаю так сделать.  

Это была Ангела (убрать)... Нет. Этого не может быть.  

Я был на корабле, в Лондоне (хотя я там еще не был), гулял по старинным улицам, был в общежитии с ее студенческой жизнью и одновременно находился в комнате здесь и сейчас.