смотрят.

Уверяю: нет никакой необходимости звать меня прийти, надеяться на моё появление или ожидать моего визита. Я прихожу сама, и всякий раз удивляюсь неподдельно – как это у меня получается? Без труда и усилий нахожу дорогу. И, кажется, даже если ослепну, то всё равно найду – на ощупь, наугад или как-нибудь иначе.  

И вот, я снова здесь. Снова иду этой дорогой. Уж сколько времени прошло: растаяли снега, отгремели грозы, прошли ливни, листопады, снегопады, – а я ещё иду. И каждый раз – как в первый. С трепетом где-то за сердцем и с разрывающейся от волнения грудью. Иногда иду совсем медленно, а иногда спешу. Преодолеваю путь, как заворожённая. Словно и вправду существует нечто, зовущее меня, влекущее, заставляющее каждый раз оказываться в одном и том же месте.  

От дороги осталось всего ничего – уже видно, как за знакомыми окнами горит свет. И я, подобно глупому мотыльку, устремляюсь к нему, лишний раз не смотря по сторонам и не оборачиваясь назад.  

Меня заждались? Это вряд ли. Меня не ждут? Тоже маловероятно. Впрочем, не имеет даже малейшего значения, рады мне или нет. Я ощущаю, что должна прийти. Я чувствую, что после каждого моего шага в сторону огоньков обратная дорога бесследно исчезает. Я и не хочу разворачиваться и идти прочь. Нет. Я знаю, что должна прийти.  

Вот и крутая лестница. Совсем небольшая. Именно по ней я и добираюсь к месту, где должна быть. Как и всегда, осторожно хватаясь за большую ручку белой двери, я отворяю её, прилагая условную единицу усилия и оказываюсь в самом загадочном, самом родном месте из всех, где мне только доводилось побывать.  

Дверь закрывается, и более не слышно ни звука. Нет правила молчать, но каждый будто бы заведомо знает, что звукам здесь не рады. Должно быть, они знают, что я пришла. Конечно, знают. Иначе бы эти пары глаз сейчас не смотрели на меня.  

Я осторожно снимаю куртку и оставляю её на вешалке, не провоцируя ни единого лишнего звука. Я отодвигаю белый стул и присаживаюсь за свободное место одного из многих столов. Откуда-то неслышно выбегает большой чёрно-белый кот. Он всегда встречает приходящих и провожает уходящих.  

Все смотрят на белую стену. Здесь достаточно темно, и хорошо видно черед сменяющихся друг за другом кадров фильма. Я примечаю, что этого фильма ещё не видела, но не спешу обратить всё своё внимание на него. Мне непременно стоит выяснить, кто здесь сегодня находится.  

Да, всё те же лица, силуэты, спины. Те же руки держат сигареты. Те же руки скрещены на груди. Те же спины – сгорбленные и выпрямленные. Вот и кто-то тихонечко смеётся над сценой фильма. Смешок расходится быстро, и мне тоже следует тихо-тихо усмехнуться. Теперь можно и разузнать, что за фильм мы смотрим сегодня. Но отчего-то совсем не получается понять, фильм ли это или простая смена картинок одна за другой.  

В моей голове одна только мысль: они всё знают. Да, точно! Каждый из силуэтов в курсе! Они уже всё давно поняли и осознали. Дождаться бы, как кто-нибудь из них мягко опустит свою руку на моё плечо или подсядет рядом, чтобы на ушко прошептать мне то, что все мы так хорошо знаем. Но они молчат. Все они молчат и смотрят на белую стену. Даже начинает казаться, будто только я и знаю. Но этого просто не может быть. Они не могут не знать. Но почему продолжают молчать?  

Фильм идёт уже долго. Я чувствую, что мои ноги медленно начинают неметь и гудеть. От длительного нахождения в одной и той же позе мне становится некомфортно. Пытаюсь как можно менее заметно размяться. Разминаюсь, однако легче не становится. Будто и не двигалась вовсе!  

Беру в руки телефон и смотрю на часы. Как так?! Прошло всего шесть минут?! Что за чушь?! Наверняка телефон просто глючит. С ним такое случается иногда, ведь он довольно старенький у меня. Решаю перезагрузить и жду, когда снова загорится экран. Не загорается. И даже не включается! Неужели разрядился?!  

Чётко знаю, что не могло пройти всего лишь шесть минут – я уверена, что нахожусь здесь гораздо дольше. И все по-прежнему молчат! А я – сгораю от желания всем им рассказать, что знаю, похоже, я одна.  

– Ребят, – нарушая тишину и всеобщее спокойствие, произношу вслух достаточно громко для того, чтобы меня услышал каждый, и улыбаюсь нервно, – а я знаю, что сплю!  

Вслед за этой фразой непроизвольно выскальзывает из груди смешок. Но тишина никуда не пропадает. Не слышно абсолютно ничего. Но видно. Видно, как происходит медленное шевеление, и спины сменяются взглядами. Я вижу глаза. Их так много! И все смотрят прямо на меня!  

На стене пропадает изображение фильма. Но никто не спешит устранить неполадки. Все смотрят на меня и молчат. Все лица совершенно обычные – ни недовольства, ни раздражения, ни смеха, ни единой улыбки и ухмылки. Только пары глаз, смотрящие на меня. Они повсюду.  

Гаснет свет. Но не мгновенно. Я чувствую, как он медленно пропадает совсем. А глаза – не исчезают. Уж нет ни одного источника света, а пары глаз я вижу всё так же отчётливо. И все они смотрят на меня.  

Самое время уходить. Я поднимаюсь с белого стула и выхожу из-за стола. Силуэты не двигаются, я знаю – иначе бы услышала. Глаза просто смотрят. И я могу уйти. Никто из них даже не дёрнется в мою сторону. Никто меня не сможет остановить. Это заставляет улыбаться. Я чувствую, как улыбаюсь.  

Как же мне надоело, что они смотрят на меня! Закрываю глаза, но ничего не меняется. Я вижу их. Вот же глупость! Нет ничего лучше, чем закрыть свои глаза руками, если те сами не хотят закрыться. Я поднимаю руки и прижимаю ладони к лицу. Но у меня нет глаз. Чёрт возьми! Их нет!  

Две дыры. Две ямки. Два углубления. Мокрые и склизкие. Это противное ощущение заставляет дёрнуть руками. Страха нет, но возникает боль. Боль где-то за грудиной. И я рефлекторно дотрагиваюсь до груди. Рёбра. Острые рёбра, холодные и мокрые переломанные кости.  

– Тебе нужно уйти.  

– Да, я знаю, – отвечаю машинально, но вдруг обращаю внимание на того, кто мне это сказал.  

Озарение: оно не отсюда! Здесь не бывает других людей. Здесь не может быть никого постороннего. Но как это возможно?! Кто мне сказал уходить?!  

Я по-прежнему вижу глаза. Но я пытаюсь выяснить, кто со мной говорил. Я хочу прокричать свои вопросы как можно громче. Ничего не получается! У меня нет языка. Его никогда не было или его вырезали? выжгли? оторвали?  

Страха нет. И ничего нет. Только глаза. Смотрят на меня, смотрят. Но я проснусь, и всё будет хорошо. Я ведь проснусь?