где бы ты ни была/wherever u are

Когда-то один очень дорогой мне человек, сказал, что жизнь может быть длинной, даже если ты прожил всего 20 лет. Все зависит от людей, которые были с тобой, какие воспоминания ты хранил в своей голове, и были ли они важны тебе на самом деле.  

Жизнь – это миллионы мгновений. Чем больше ты помнишь, чем больше ты жил.  

Может так оно и есть.  

На улице непривычно жарко, что заставляет снять кофту с плеч. Обычная Лондонская дождливая прохлада автоматически приучает тебя все время ходить в теплой одежде, чтобы не простыть, но здесь – хочется раздеться до нижнего белья, ведь чрезвычайное пекло. Постоянные пересадки затаскали меня, я чувствую себя обессиленной и изнеможденной. Хочется в кровать и отоспаться после перелетов. Я осматриваюсь вокруг – огромное и горячее солнце прямо над головой, кругом длинные пальмы и куча незнакомых людей, но мне даже нравится. Воздух пахнет мокрым песком и знакомыми травами – тимьяном, анисом и шалфеем. Я двигаюсь вдоль улочек – слышу заклинателя змей. Кобра похожа на собачку в салоне автомобиля – болтает головой туда-сюда. Но, тем не менее, она красивая, гордая – зубы-шипы, оскал. Неприятное животное при всей своей красоте.  

***  

«-Первое место, которое зарисовано в альбоме – это Марокко. Почему? – спросила я, накручивая прядь светлых волос на желтый карандаш. Он смотрел на меня своими темными глазами, как-то отрешенно, мол «стоит ли вообще говорить? », коснулся пальцами серой фотографии в альбоме.  

Этот альбом «Путешествий» мы расклеивали на протяжении пяти лет, что были вместе. Все места, которые мы мечтали посетить, самые необычные достопримечательности и желания. Что-то вроде: «Поплавать горячем источнике ночью», «Пособирать чай на чайных плантациях» – все это было не просто важным, а необходимым, как вода или воздух. Мы подрабатывали годами, собирали и копили деньги на путешествия по всей планете.  

–Я родился там. Но ничего не помню об этом месте. Мне было три года, когда мы переехали в Англию. Меня неосознанно тянет туда.  

Он улыбнулся, потянул руку ко мне, затем провел по щеке и замер. Я так же протянула руку, но коснулась не лица, а груди, в которой через футболку пробивалось горячее сердце. »  

***  

Касабланка невообразимо красивый город. Буйство красок и запахов – базары пестрили своим изобилием ковров и глиняной посуды, специями и необычными головными уборами. Ароматы уличной еды, от которых немного подташнивало, все равно казались невероятными и такими новыми. Их сочетания сладости, пряности и остроты складывали уникальный пазл, совсем не свойственный Лондону, заставляющему привыкать к нестареющей классике и монотонности. Касабланка была мне по душе больше, чем угрюмая Англия.  

Я прохожу мимо лавочек с сувенирами, останавливаю взгляд на всем подряд, хотя на это совсем нет времени. Мне необходимо заселиться хостел и распланировать все остальное время. Я уже забронировала себе совсем крохотный номер, совершенно отдельный от посторонних. Брать койку-место было не в моих интересах – не знаешь какие «соседи» могут быть, и их возможные плохие умыслы настораживали. Люди бывают разные, не знаешь какую гадость могут подкинуть. Я закидываю личные вещи – альбом, документы, и маленький, но забитый до отказа чужой валютой, серый кошелек – в камеру хранения, которая прямо в номере, бросаю рюкзак рядом с кроватью и валюсь спать, даже не сняв с себя грязную одежду.  

***  

«-Лили, – говорил он, – сжимая мою ладонь в своей так, что костяшки белели. Эта осень выдалась такой же холодной и сырой, как и всегда, но находиться с тобой, почему-то было по-прежнему тепло. Под ногами ворочался город, устало вздыхал, как живой. Позолоченные улицы и залитые лужами дороги, крупные небоскребы, замки и однотонная одежда. В этом была вся атмосфера Лондона.  

–Да? – спрашиваю я, вывожу по его серебряному кольцу своим большим пальцем. Даже сквозь резьбу толстого металла его рука обжигает. Все кажется таким нереальным. Пасмурное небо и терпкий запах гвоздики, который источало его тело – все такое привычное, родное. Я поднимаю глаза наверх – им хочется в небо, но они цепляются за твои глаза, Кристиан. За серые глаза, в цвет этого самого неба над головой. Ты тянешься ближе, и этот поцелуй, нежный, как крем в сливочном торте, или как дорогая ткань, или, как первые капли дождя на лице, или, ну, что еще может там быть, он источал собой не просто животное желание, а все чувства, запечатанные в сердце.  

Самые детские поцелуи – самые настоящие. »  

***  

Я просыпаюсь от того, что бросает в жар, чувствую, как по спине пробегают капельки пота. Сквозь синюю футболку совсем не проходит воздух, сейчас она похожа на целлофановый пакет, в который обернута моя кожа. Я смотрю в окно все еще лежа, и понимаю, что уже утро. Лапки солнечного света пробегают по лазурно-зеленым шторам, по скупо обставленной комнате и моему ярко-красному рюкзаку.  

«Лили, когда хочется спать – спи. Не заставляй себя делать то, чего не можешь» – я вспоминаю твои слова, и невольно улыбаюсь. Пальцы на руках проводят по воздуху, и я словно ощущаю рецепторами твою кожу.  

Ты повсюду, ты рядом.  

Душ в хостеле в три раза меньше комнаты, и как выяснилось при заселении, один для всех. Мне везет, что я проснулась очень рано и не придется отстаивать очередь длинной в жизнь. Вода оказалась прохладной – экономят, но это абсолютно не важно. Все детство меня приучали закаляться, так как со здоровьем были проблемы. Тощее телосложение, длинные конечности – все это было предвестником того, что вес будет небольшой всегда. При любой хвори я худела на пару килограмм, выглядела болезненно, с синяками под глазами. Укрепить иммунитет было не так уж и сложно – я пила витамины и ежедневно принимала холодный душ, который вскоре вошел в привычку.  

Утром любое место кажется настолько странным и ощущается совсем иначе.  

Обладателям волнистых волос повезло значительно меньше, чем тем, у кого они имеют прямую структуру. Чрезмерных уход их убивал, а чрезмерный «не уход» наоборот заставлял выглядеть ужасно, как старый парик клоуна, путешествующий по миру где-то в закромах личных вещей циркача. Волосы Кристиана завивались в милые колечки-спиральки. Это забавляло меня, пока он всю свою жизнь грозился состричь их напрочь. Но таял и терпел, зная, как я их любила. Мои волосы тоже волнистые, но не настолько, чтобы закручиваться, скорее, как волны самого южного моря – светлые и длинные, примерно до лопаток. Не став дожидаться их полного высыхания, я оделась, сдала ключи и вышла, таща на спине огромный походный рюкзак.  

Солнце встало не больше двух часов назад. Город оживал – уже пекли лепешки, трясли коврики и мели дворы. Не самый удачный район. Бедность пожирает худощавых стариков, детей и беременных женщин, грязь и мусор – как предметы декора, здесь как никогда подходят к обстановке. Я зажимаю нос двумя пальцами и торопливо бегу прочь, до самой большой аллеи города. Люди смотрят на меня как на дурочку, но я давно привыкла не брать во снимание чужое мнение. Чем больше думаешь о том, что думают о тебе другие, тем быстрее забываешь то, какое мнение у тебя о самом себе. Я осторожно разжимаю нос остерегаясь не самых приятных ароматов, и ту же понимаю, что бояться нечего, скорее стоит восхищаться. Пахнет жареным мясом и варенной кукурузой от небольшого кафе. Желудок предательски постанывает. Я решаю взять небольшой перерыв на завтрак.  

***  

« Я мастерски переворачиваю тосты, которые по всем классическим законам Лондона нельзя жарить ни где, помимо тостера. Но тостер сгорел, и сонный Кристиан сидит за столом с отверткой в руках, склонив голову как можно ближе к шурупчикам и гаечкам, пытается вернуть ему былую молодость. Я улыбаюсь, кладу сыр на горячий хлеб и наблюдаю как он растекается по тостам, перешагивает их края, по боковинам сползает на тарелку. На столе уже стоит небольшая банка нутеллы, пара граненных стаканов с томатным соком. За окном алеет рассвет, окрашивая эту маленькую белую кухню в бледно-красный оттенок. На подоконнике свои руки-ветви распустил пушистый, оставляя небольшую зубастую тень на полу, фикус.  

«Наверное, так выглядит идеальное утро? »– задалась я вопросом, выставляя на стол остальные продукты и сами тосты.  

Его темные кудри после душа куда более объемные – желание запустить в них пальцы сильнее, чем обычно.  

–Черт! – кричит парень и бросает тостер на стол. Напитки в стаканах истерически покачнулись. Я испуганно отдаляюсь от стола, а потом смотрю на Кристиана: на лбу морщинка и капельки пота, которые искусно стекают по волосам, мышцы на руках напряжены, челюсть сведена – словно во рту камни.  

В такие моменты мне хочется его убить, но сейчас я начинаю истерически смеяться. Он настороженно смотрит на меня, не понимая причину такого заливистого смеха и сам спустя пару секунд начинает невольно улыбаться.  

–Ты проглотила смешинку? – спрашивает Кристиан, вставая с места, чтобы подойти ко мне. Мгновение – и он уже рядом, оперся на стол и смотрит в мои глаза. Смех сразу же куда-то пропадает, губы самопроизвольно приоткрываются. Но он просто смотрит на меня. Изучает серыми радужками мою кожу, выгоревшие волосы, каждую мелкую веснушку, цепляется за выпирающие косточки под домашней футболкой. Ощущение такое, словно он смотрит не на то, что снаружи, а залезает мне под кожу и просвечивает кости как рентген.  

–Зеленые, с желтыми крапинками – как осенние желтеющие листья. – говорит он, касаясь моего узкого плеча. Я пробегаюсь по его лицу – острые черты лица нос с небольшой горбинкой и в меру тонкие губы.  

–Я люблю тебя. »  

***  

Пересматривая меню в сотый раз, решаюсь заказать красивое блюдо, название которого криво переводит переводчик «Курица финик слесарь». Когда приходит официант, тычу пальцем в яркую картинку, потому что он не понимает английского. Выслушав мои ломанные слова, робко кивает, что-то записывает в пестрый блокнотик и удаляется. Запах меня одурманивает, кажется, что пока я буду ждать заказ – потеряю сознание от истощения. Кафе обставлено дешево – скорее, как закусочная. Некачественные деревянные столики и стулья, из того же материала и доска на стене с меню на незнакомом языке и с корявыми, но довольно милыми рисунками еды. Я смотрю на людей, сидящих за соседним столом – мама и дочь с милыми длинными косичками, поедающие что-то похожее на карри, мужчина уже довольно преклонного возраста с другой стороны от меня, с такими шикарными усами, какие мне впервые доводится видеть. Такое чувство, что всех их я знаю, что возможно когда-то видела их в Лондонском метро, или в булочной во французском районе, или что я была здесь миллионы раз.  

Де-жа-вю.  

Я беру в руки телефон – просматриваю свои далеко непопулярные соцсети. 124 подписчика – среди них только близкие знакомые и родственники, и то это число все чаще и чаще уменьшается.  

От взгляда на фотографии с тобой – предательски сжимается сердце, немного даже дурно становится. Первая публикация – мы на траве, на бесконечном зеленом ковре из клевера. Нас фотографирует Харпер – твоя младшая сестренка, которая испытывала колоссальное чувство радости при виде меня. Это фото немного смазано, что выдает его не профессиональность, но твой взгляд, Кристиан, он четкий как ритм метронома, резкий, как фейерверк новогодней ночью. И моя улыбка – неровная, кривая, но самая настоящая улыбка, улыбка человека, который счастлив. Вся эта фотография совершенна, при всей своей несовершенности. Удалять их не поднимается рука. Знал бы ты Кристиан, что бы я отдала за возможность еще хоть бы раз прикоснуться к тебе.  

Худенький, уже совсем другой, официант латиноамериканской внешности в старых порванных кедах приносит мне огромную порцию салата с курицей и финиками, необычной заправкой и кедровыми орешками – выглядит очень аппетитно. С незнакомой ныне мне жадностью смотрю на блюдо, когда желудок предательски постанывает. Разносится звук бьющейся посуды, и официант вздрагивает, но в это время глаза его выдают только усталость и злость. Он снова возвращается ко мне, осторожно ставит цветастую тарелку на стол и механически улыбается. Я беру в руки приборы.  

–Вы не знаете, как попасть на автовокзал? Мне нужно попасть в Бер-ре-шид. Выговариваю коряво, почти по слогам, от чего почему-то меня снова мутит. Так же коряво я улыбаюсь в надежде на то, что он понимает английский. Хочется поесть, но получить информацию сейчас намного важнее.  

–Автовокзал в паре километров отсюда. Но, мой отец может вас отвезти, он как раз едет туда. – говорит официант и как оказалось у него прекрасный английский. Видимо, именно он работает с любыми захожими сюда туристами. Парень выглядит неплохо, даже красиво, но чрезвычайно утомленным. Замызганный черный фартук только портит его образ, и совсем не украшает его черные огромные глаза. – Он будет через минут 30-40, и, если вы подождете, я попрошу его вам помочь.  

– О спасибо, я буду очень благодарна и отдам за это любые деньги.  

Он мимолетно улыбается и бежит к столику, у которого валяется разбитый стакан и разносятся недовольные крики туристов.  

А я наконец-то могу поесть.  

***  

Когда ты ушел, я перестала испытывать эмоции. Знаете, каково это быть сломанной? – это когда ты не можешь есть, ты не можешь спать, в голове постоянный туман или бесконечная пустота.  

И самое страшное – ты не можешь чувствовать ничего кроме боли и страха.  

Я помню, как сидела в этот день в своей комнате – с совершенно пустыми глазами, сжимая в руках наш альбом и перечитывая одну и ту же страницу уже миллионный раз. Твой почерк с завитушками на буквах «с» и смешные рисунки человечков в уголке страницы. Я часто не могла понять многих твоих фраз, я не могла представить себе множество вещей, которые ты мне рассказывал, но я точно знаю, что все их я чувствовала, как себя. Я не просто любила тебя, Кристиан, ты, как корни вплетаются в землю, так же вплелся в меня, и когда тебя у меня забрали – вырвали вместе с моим сердцем. Нет ничего страшнее пустоты – когда каждый день просыпаешься и задаешься вопросом «Что мне делать дальше? » и не находя ответа продолжаешь топить себя в рутине, начинаешь забывать какая прекрасная, эта чертова жизнь. Я не могла спать без тебя, ощущать рядом холодный воздух и не прижиматься к твоей спине чтобы согреться, не отбирать у кого-то одеяло, не могла не любоваться тобой. Я не могла смотреть на твою одежду и стакан, я не могла спать без видений о тебе. Я не могла быть собой без тебя – потому что все казалось совсем другим. Отвратительным.  

Мне всегда не хватает тебя. А сейчас чрезмерно.  

И поверь, нет ничего страшнее первой ночи и нескольких последующих лет после потери любимого.  

«Моя милая, нежная Лили,  

Когда-нибудь, у тебя родится невероятно красивая дочь – с такими же веснушками на носу и самыми добрыми в мире глазами, когда-нибудь она найдет среди старого хлама нашу с тобой фотографию, когда вы наконец с мужем решите переехать в крохотную квартирку под Парижем. Когда-нибудь ее маленькие пальцы сотрут с моего лица тонкую вуаль пыли, аккуратно пройдутся по спиральчатым волосам, коснутся твоих ведьмовских зеленых глаз. Когда-нибудь она подбежит к тебе и удивленно спросит: «А кто это, мама? ». А ты лишь тепло улыбнешься, и скажешь, что этот человек когда-то любил соленый томатный сок, так и не дав конкретного ответа. Ведь знаешь, любовь такая неясная штука, а дружба – тем более. Но я никогда не стану для тебя никем – просто не смогу, ведь ты отпечаталась в моем сердце очень сильно, ты отпечаталась в нем навечно, Лили.  

Я никуда не ухожу – я повсюду.  

Ты будешь находить меня в солнце над головой, я буду твоей тенью, немного сутулой, с серебряным кольцом на пальце правой руки, и все такой же медленной.  

Я буду самым мимолетным легким звоном нижних струн гитары, буду щекотать твои пальцы и дарить самые приятные чувства вечерами. Я буду твоими мыслями, грустными стихами в черном блокноте, буду твоим ранним утренним солнцем в окне спальни, ведь только ему можно дотрагиваться до твоего спящего безмятежного лица.  

Где бы ты ни была, я всюду. Я в воде, в воздухе, я – ветер, гуляющий по белокурым волосам каждый день. Я – лето, и зима, и первый снег и первый дождь, я в каждом грязном отпечатке кед, в каждой странной улыбке незнакомца, в сухих желтых листьях, в пыльной земле, в чашке с чаем и кофе, я в словах, песнях, в буквах. Я в твоей душе, я в твоей голове и в каждом твоем капилляре.  

Каждый твой шаг – мой шаг тоже, каждый вдох – мой вдох. Я – это ты.  

И я хочу, чтобы ты жила дальше – за нас двоих. Путешествуй, сверни горы, выпей вина в крохотной лодке на Сене, и делай все, о чем мечтаешь, ведь твоя жизнь она такая удивительная.  

Я безмерно сильно тебя люблю Лили, и буду любить вечно. И пожалуйста не плачь, я не выношу твоих слез. »  

***  

Строчки цеплял и цеплял взгляд, словно пытался впитать как можно больше частичек тебя, оставшихся на бумаге. На лицо набрасывались слезы, доводя до тяжелых и долгих истерик. Без тебя было тяжело, но Кристиан. Я буду жить дальше. Потому что ты остался во мне, и я хочу, чтобы ты все равно жил. Пусть всего лишь в моем сердце, в сердцах близких и родных людей.  

И в тот день, я пообещала тебе что больше никогда не буду плакать.  

Чтобы не случилось я не буду плакать о тебе.  

Солгала.  

***  

Мужчина, который позже подъехал на дешевом синеньком пикапе оказался достаточно приятным и даже милым. Его звали Хуан, выходец из испанской семьи – об этом говорили его типичные испанские фразочки, переговоры с сыном и загар. Хотя, загаром отличался здесь каждый второй. Владея в совершенстве английским и даже итальянским языком, он показался мне очень образованным для обычного фермера. Как рассказал Хуан мне по дороге – их семейный бизнес заключался в поставке продуктов для многих магазинов, и того самого кафе, с которого начинался мой день. Сына Хуана звали Адриан, и по его словам – он самый умный и самый непутевый его сын. И по секрету – самый любимый.  

Прежде всего, мне предложили ехать в душном салоне автомобиля – я более чем уверена температура там была повыше чем на улице. Несмотря на все еще еле-еле дающую о себе знать утреннюю прохладу, солнце к полудню обещало быть свирепее чем вчера. Решила ехать в кузове в компании нескольких животных – козы и двух еще молочных ягнят. Было что-то в этом свое. С детства я любила животных, и когда-то, по словам отца, когда мама брала меня с собой на местное ранчо чтобы поучиться верховой езде – я, будучи совсем крохотной малышкой, любила гладить маленьких белых пони, а то и умудрялась залезть на нескольких из них. Ягнят, признаюсь, я видела только в виде стейка или рагу, но суть далеко не в этом. Эти животные так прекрасны, так милы, когда ты можешь прижаться к их белой и кучерявой шерстке, покормить с рук кусочками овощей. Когда ты можешь посмотреть на то, как сложены их ножки или как они спят, завернувшись в сено. Природа так проста и так прекрасна.  

Из салона машины играет легкий успокаивающий джаз. Что-то о вечной любви.  

В действительности, существует либо абсолютная любовь, либо абсолютная нелюбовь. Любить можно вечность, только необходимо уметь любить. Уметь беречь, заботиться, ценить. Давно известно, что любовь – это такое расплывчатое чувство. У каждого своя. Но нет чувства прекраснее. И не то, чтобы любить можно только людей, или живых существ – нет. Любовь – это не концентрация чувств на одной вещи – можно любить солнце и ветер, гуляющий по волосам, можно любить шум города, весну и поцелуи в сумраке. Все так неоднозначно.  

Хуан начинает подпевать. Голос у него хороший, мелодичный. Чувствую, как приятно пахнет влагой и местной едой, когда мы проезжаем мимо центра города. Здесь так красиво – хоть и уже шумно, но атмосфера такая расслабленная.  

Тебе бы понравилось, Кристиан. Мы бы даже могли остаться здесь жить с тобой. Купили бы маленький дом недалеко от моря, целовались и радовались бы. Я бы родила тебе дочь, с такими же волосами-спиральками и серыми, как Лондонское небо, глазами.  

***  

«-Лили, у меня рак. Я умираю. – прежде поцеловав меня в волосы, произнес ты. Мы лежали в кровати, после занятия любовью. От тебя пахло лимонным гелем для душа, волосы были влажные, и подушка, на которой они расположились – тоже.  

У меня так сильно закружилась голова, когда я подскочила с кровати, уронила лампу, одеяло. В глазах так сильно потемнело. Ты тут же встал, подлетел ко мне, сжал меня в руках так сильно, что воздух в легкие просто не мог ни попасть, ни выбраться из них. Мне тогда стало так страшно. Это не может быть так. Но по голосу было понятно, что это не глупая шутка.  

–Нет, сейчас есть химия, лекарства, операции! Еще не поздно! Ты не можешь сдаться. – закричала я ему в грудь и заплакала. Я боялась, что горечь и соль моих слез сожгут ему грудь до костей. Его рука бережно скользнула по моим волосам, шее, скользнула по подбородку. Твой указательный палец поднял мои глаза к твоим. Ты посмотрел так, что внутри сердце треснуло, кишки сжались в комок. Я все поняла, только по твоему взгляду, Кристиан.  

–Поздно, Лили. У меня лейкоз.  

Я чувствовала, как его трясло, слышала, как он плачет, бережно обняв меня за шею. Почему-то, когда человек в действительности счастлив, жизнь может сыграть свои самую отвратительную и злую шутку.  

В ту ночь – ты уснул быстро, видимо слабость давала о себе знать, я же не могла сомкнуть глаз двое суток. Бесконечно пила кофе, читала статьи, думала, как буду жить дальше, когда тебя не станет. Ты же спал. Я смотрела на твою кожу, которая была уже болезненной, разглядывала синяки, плакала. Всего пару месяцев твоей жизни рядом со мной.  

Я видела, как с каждым днем ты двигался медленнее, выглядел хуже, как пропадал огонь в твоих глазах, как холодели губы, то какую боль ты испытывал – все было видно, словно я читала книгу. Она сожрала тебя Кристиан, за считаные мгновения. Я ушла с работы, бросила все свои фотографии, отказалась приезжать домой к родителям. Мне было так тяжело видеть то, как ты умираешь, чувствовать себя такой беспомощной и слабой как никогда.  

Помню взгляд твоей матери, которая почти не уезжала из нашего дома. Она все время суетилась на кухне от нервов, я видела, как тряслись ее руки при готовке, или даже когда она наливала чайник. Почти судорожно. Наша спальня превратилась в больничную палату с капельницами и кучей таблеток, постоянным приходом медсестер. В последний месяц ты почти не вставал с кровати, просил все больше морфина, все чаще говорил, что любишь меня.  

Я все чаще понимала, что люблю тебя больше своей жизни, и если бы можно было отдать ее тебе, я бы давно это сделала. Я бы сделала это ровно в то мгновение, когда ты сказал, что болен.  

Я не отходила от тебя, я спала на тебе, я целовала тебя, я плакала каждую секунду, когда ты закрывал глаза. Я боялась отойти за водой, боялась оставить тебя одного в тот момент, когда все закончится.  

–Лили, я так сильно тебя люблю. Ты стала для меня всем, чем могла стать.  

–Я люблю тебя сильнее. Я не смогу без тебя жить.  

Я сжала твою руку, нежно перебирая синеватые костяшки. Кожа была непривычно горячей. Пахло от тебя совсем не больницей, а самым настоящим тобой. И домом. Ты стал моим домом. Тогда я заплакала, но уже не так как в остальные вечера, было почему-то так радостно. И стало даже стыдно за то, что радостно. Но счастье я испытала за то, что ты всегда останешься жить во мне. Ты никуда не денешься – останешься в кончиках моих пальцев до самой моей смерти.  

Ты снял с руки свое любимое кольцо и отдал его мне.  

–Хочу подарить все что у меня есть, той, что стала для меня всем. Помни обо мне, Лили, ведь даже там я буду безумно тебя любить.  

Ночью ты умер. Доза морфина была максимально допустимой, поэтому я была счастлива что ты не испытывал боли. Просто перестал дышать. Когда я коснулась твоей руки – кожа похолодела, затвердела, и тогда я поняла, что все закончилось. В этот момент что-то внутри так сильно треснуло. Сломалось. Обрушилось. Я закричала на весь дом, прижавшись к последнему ускользающему от тебя теплу, стараясь сохранить его в себе как можно дольше. »  

***  

Я не успела заметить, как мы уже добрались до самого города. Он был намного меньше Касабланки, но людей, здесь, кажется, было даже больше. По пути, мы с Хуаном поговорили о местных, о красоте построек, и о том, как важно уметь торговаться на рынке. Он все больше и больше мне нравился, ведь отменно шутил и был очень умным человеком. На все имел свои взгляды.  

–Моя тетушка сдает здесь комнаты, если хочешь я могу тебя проводить. – любезно предложил мужчина, паркуя машину у какого-то магазинчика.  

–Нет, нет, спасибо, я здесь только до конца дня. – я улыбнулась, в последний раз поглаживая шерстку овечки, которая составляла мне компанию, а затем выбралась из машины, наконец-то ощутив под ногами землю. Было не сколько жарко, насколько душно. Шел первый час дня, время, когда солнце уже частично убежало на другую сторону. Моя обувь слегка натерла ноги, поэтому я очень хочу заменить ее на шлепанцы или какие-нибудь босоножки.  

–Пока, дочка, мы еще увидимся. – кричит Хуан из машины, и пыль из-под колес его пикапа встает столбом. Стараюсь откашлять и отойти подальше, чтобы одежду не запачкало летающей в воздухе грязью.  

Я не успеваю ничего сказать – вижу машину уже довольно далеко от себя.  

И тут меня окутывает городская суматоха – толпа женщин куда-то стремительно идет. Они случайно задевают прохожих, тут же извиняясь. Их наряды пестрые и яркие – от бледно-желтых, почти солнечных, до ярко красных, почти кровавых. Даже скорее не женщины, а девушки, что все как одна стройные и высокие. Очень красивые.  

Здесь ты родился, представить невозможно. Ты снежно белый, родился в стране жгучего солнца и золотых песков. Единственное, что выдает твое происхождение – ароматы. Они так же головокружительные и пряные. И волосы спиральки.  

По мне же, наверное, сразу видно, что я неместная. Косые взгляды горожан немного напрягали еще с самого аэропорта. Если в Касабланке к туристам относились еще более-менее проще, то здесь, в достаточно неизвестной части страны – ты диковинка. Англичанка. Меня предупреждали быть осторожной и не верить никому, мол, обманут, разведут на деньги. Но, честно, говоря, мне плевать на эти бумажки. Я должна найти место где ты провел детство, и я найду его любым способом, даже если потеряю абсолютно все.  

Сегодня мне не нужен хостел, я уже забронировала билет на поезд назад. Необходимо только найти вокзал. К спине липнет одежда, будучи под тяжеленым походным рюкзаком – его груз совсем не дает коже дышать. Очень хочется скинуть его с себя поскорее. Есть идея перекусить где-то, но она перестает быть такой соблазнительной после того, как я слышу звуки гитары. Они действуют на меня как гипноз, на лице непроизвольно выступает улыбка. Песня мне знакома.  

***  

«В полусумраке комнаты танцуют тени, играет музыка. Тюль колышется от ветерка, щекочет волосы твои и мои. «Как хорошо дома» – подумала я и прижалась к тебе. Завтра должно быть мое первое собеседование на важной работе, и чтобы я не волновалась, ты устроил мне незабываемый вечер. На удачу.  

–Лили, закрой глаза.  

Я не то, чтобы подчиняюсь, скорее доверяю тебе абсолютно. Без лишних вопросов, заминок. Просто оно как-то уже на инстинктивном уровне. Слышу, как что-то шуршит, хотя это старательно пытаются скрыть.  

–Открывай.  

Когда глаза распахиваются, на удивление передо мной ничего нет. Только твой полуголый торс. В комнате довольно холодно, надо сказать тебе чтобы ты оделся.  

-И что? – спрашиваю я с небольшим наездом. Парень хитро лыбится, выглядит довольно загадочно и смешно. Твоя улыбка заразительна. Я тоже ей заболела.  

В мире есть множество воспоминаний, но почему-то те, что с тобой запомнились до самых крохотных мелочей – вплоть до движений, каких-то звуков, температуры. Тогда ты из-за спины достал пару своих разноцветных новогодних носков. На улице была весна, но ты заставил поверить в то, что они самые счастливые твои носки. На следующий день я пошла не на каблуках, в а сапогах. В твоих носках, Кристиан.  

Я верю, что благодаря тебе меня взяли на работу, с которой пришлось уйти через пару месяцев. Вселенная так несправедлива.  

Когда дохожу до площади, под аркой стоит невысокий парень. Симпатичный, такой же кудрявый как ты, только волосы длиннее, черные, раскинулись на узких плечах. Он нежно прижимает к себе потрепанную гитару, оттачивает ритм словно его руки живут своей жизнью. Перед ногами его стоит чехол с деньгами, набросанными местными и туристами – там не только национальная валюта.  

Песня тянется как сладостно и приятно, что даже не успеваешь прочувствовать все ноты, эмоции, уже хочется еще. Я достаю маленький кошелек – местные деньги давать не хочется, сейчас они мне и самой нужны, поэтому достаю пару фунтов и бросаю в кучу с валютой.  

Парень одаривает меня белоснежной улыбкой и кивает, как бы в знак благодарности за подношение. Я отхожу всего на пару шагов назад, чтобы дальше слушать волшебный голос музыканта. Рядом задерживаются люди, буквально для того, чтобы закинуть пару монет за его пение, но не увлекаются так как я.  

«Как же здесь невообразимо» – думаю про себя. Все такое живое, словно в Марокко вдохнули воздух, и несмотря на не самую богатую архитектуру экономику, бедность, грязь – он чувствуется настоящим. Он словно дает наглядный пример того, как выглядит жизнь, и все одним разом. Место, где напротив дорогих ресторанов побираются грязные дети, или где у многовековых мавзолеев и дворцов – автомобили последних марок. Редко где можно встретить такой контраст.  

Когда песня заканчивает музыкант делает всем короткий поклон под тихие аплодисменты. Опять улыбается, правда теперь только мне.  

–Туристка? – спрашивает он, и снова улыбается, шире прежнего. Зубы у него ровные, словно после брекетов.  

Я утвердительно киваю, пока музыкант подходит ко мне поближе. Парень действительно очень красив, арабская внешность, рост. Смотрит на меня изучающе – как на зверушку.  

–Будь осторожна, люди здесь не всегда добры. Любят обман. Я сам приезжий – из Мексики. Но зовут Арман.  

Он приветственно тянет мне руку для рукопожатия. Ладонь у него узкая, длинная и немного влажная – ей он держал гриф гитары.  

–Я Лили. Знаешь, но ощущаешься ты именно как местный. Извини, за странный вопрос, но ты знаешь, как добраться до пригорода? Мне нужен какой-то водопад.  

Вопрос кажется странным – ищу сама не знаю, чего сама не знаю где, но тем не менее, я должна переступить через всю неловкость разговоров. Есть цель. Нужно закончить начатое.  

–Водопад?  

Лицо Армана такое, словно он словно перебирает в мыслях все местные желобки и ручейки. Он подходит к парню, внимание на которого я до этого не обращала этом в небольшом сборище людей. Он стоит с камерой в руках – кажется снимал или фотографировал. Проносятся пару фраз на арабском затем он возвращается и кивает. Чиркает что-то на бумажке.  

–Дашь таксисту этот адрес. А там минут 20 пешком вдоль реки.  

Он улыбается и тянет мне листочек.  

***  

«После затянутой работы даже самый хороший день казался убитым. Словно в самое его сердце попала пуля, и теперь все его жизненно важные органы умирают. Все истекает его чертовой кровью.  

Но когда приходил ты – на него словно надевали кислородную маску, зашивали, пару ударов дефибриллятором заставляли содрогаться его сердце снова и снова, вплоть до воскрешения.  

Ты видел меня очень уставшей – настолько, что я засыпала в метро и в машине, не могла элементарно подняться по лестнице. Чаще всего причиной такой слабости были простуда и вирусы, тогда ты закупался лекарствами и забирал меня с работы пораньше.  

Все еще была осень, но уже не такая «теплая» – воздух совсем одичал, казалось, вот-вот пойдет первый снег. Если честно, я даже его ждала, ведь в такой период как сейчас город превращался в серое пятно – абсолютно безликий. Деревья махали пустыми ветками, дожди усугубляли тяжесть атмосферы. Было слишком мрачно.  

Ты встречал меня – почти обычное явление. Черное пальто, то же серебряное кольцо, шарф, который я неумело тебе связала сама. Ты выглядел очень сексуально, стоя с кружкой кофе и пакетом со старбакс.  

И когда я тебя видела на душе разливалось солнце. Я просто иногда не понимала, как можно любить человека так… Просто любить за самые странные движения и за то, что, он просто стоит напротив. И за все остальное тоже.  

Ты машешь мне пакетом, словно забираешь меня как ребенка из садика. Я же действительно рада, как этот самый ребенок.  

Ничего не нужно больше, чем ты и кофе.  

–Лилиии – протягивает он, улыбаясь – У меня есть круассан.  

–Я съем сейчас слона.  

Тянусь к нему чтобы поцеловать, параллельно рукой старясь выхватить пакет с выпечкой. Рука уже совсем близко, и в этот момент, я кусаю его за кончик носа. Пакет пропадает за его спину, в то время как я досадно хлопаю себя по бедру.  

–Вот черт.  

Он хмурится, обижено, почти как школьник, и мне так хочется рассмеяться ему в лицо. Вырывается только легкая нежная улыбка.  

–Я знаю, чего ты хочешь, Лили. Но зачем ты кусаешь руку, которая тебя кормит?  

–Это, вообще-то, нос.  

–Ну и что. Все равно за такое я могу тебя и не простить.  

–На голодающих не обижаются.  

И ты просто взглянул на меня. Я не знаю, как описать этот взгляд. Он такой вроде и любящий и, знаете, материнский, что ли. Вы видели матерей, которые смотрят на своих новорожденных детей? Именно такой взгляд я поймала на себе.  

Ты подходишь ближе, запахиваешь мое пальто, застегиваешь все пуговицы, завязываешь пояс. Снова поправляешь воротник.  

–Холодно. Ты же болеешь».  

***  

Широкая речушка плещется крайне тихо, от нее веет приятной прохладой. В летний зной – это самое то. Остужает. Одежда не липнет, и тело все еще ощущается чистым – без слоя пыли и пота. Здесь пахнет лесом. В лондонских чащобах хороший градиент зелени и бесконечных построек. Но так как здесь может быть только здесь. Чувствуется восток – он в еде, одежде прохожих, запахах, тут даже воздух пахнет востоком. И это, наверное, замечательно, увлекаться чем-то неизведанным для тебя, узнавать то, как выглядят люди и какие они чертовски разные. Какое все чертовски разное.  

Здесь, в этом районе ты провел детство.  

Я помню твои бесконечные рассказы, про рыбалку, про то, ка кс друзьями собирали дикие ягоды. Ты с такой теплотой говорил о доме всегда, с нежностью о маме, которая звала на ужин. И почему-то я никогда не понимала почему тебя так сильно суда тянуло.  

А теперь я вижу все своими глазами.  

По мере приближению к водопаду, я слышала все более отчетливый звук ниспадающей воды. Она шуршала беспрерывно, почти как скомканные листы бумаги, только бесконечно и громче, и громче с каждым шагом. Река уходила вглубь поэтому с какого-то ее края начинается маленький синий заборчик, который, видимо, должен предотвратить падения местных детей и животных вниз.  

Когда я вижу сам водопад – длинный, волнующийся и бурлящий, сердце стучит быстрее, словно это еще один шанс коснуться тебя, Кристиан. Словно возможность залезть тебе в душу в самый последний раз. Знаете, сейчас словно я нашла что-то сокровенное, давно утерянное, и это волнение, оно даже радует меня. Чем ближе подхожу, тем холоднее мне, рябь мурашек проходит по рукам, когда шлейф воздуха касается моей шеи. Я спускаюсь по небольшой лестнице вниз, ближе к довольно крупному скоплению воды по типу водоема. Пахнет влагой и землей, почти Лондоном.  

Руки трясутся, когда я сажусь на холодный кусок камня, цепляюсь за землю руками, чтобы усесться на него, спуская ноги. На глаза накатываются слезы.  

Словно все что я пыталась держать в себе этот месяц, все сейчас утопает в воде этого водопада и утекает прочь, впитывается в деревья и дает новым листьям жить. Дает новые побеги для новой меня. На душе становится так горько, так обидно и несправедливо. Порой в голове только один вопрос – За что?  

За что все эти уроки и эта дикая боль, слезы, унижения от самой себя, попытки быть сильнее, мучения, гнев, жалость других. За что это все?  

Жизнь такая поломанная вещь. И ее уже никак не починить. Заводской брак.  

Я запускаю руки в свой рюкзак. Там, в самом его сердце, под слоем одежды, лежит баночка. Ты всегда хотел быть кремирован – вечно быть в частицах воздуха, в каплях воды. Ты заботился о планете, собирал мусор, пластик, и хотел, чтобы земля жила юез груда внутри себя. Ты всегда хотел быть вечностью, и ты ей стал. Ты стал моей вечностью, которую я буду нести в себе и весь остальной мир. Которую будут нести твои слова, поступки, действия, желания, вещи, это чертово кольцо.  

Я касаюсь металла на шее. Обжигает холодом.  

Когда руки касаются крышки, чувствую, как в горле заседает горечь и ком размером с Марс.  

Слезы снова меня душат, всхлипы громкие, но не могут перебить шум воды. Я так сильно тебя люблю. Господи, как сильно я тебя любила и люблю.  

С губ срывается дрожь, и я высыпаю легкий пепел в руки. Чувствую, как он проскальзывает сквозь пальцы, как его подхватывают обрывки ветра, как забирает вода.  

Твое физическое тело стало всем что я есть. Твоя душа стала моей.  

И я так сильно тебя люблю.  

Живи.  

Когда мир станет черствым, я буду там, где бы ты не была. Я буду теми животными в кузове машины Хуана. Буду дымом сигарет в твоих легких. Буду смешно танцующей змеей, верблюдами, звоном падающей воды с водопада. Буду твоим завтраком, Лондоном, летним зноем и гитарой в руках мексиканца. Буду грязном замызганном фартуком официанта, родниковой водой, которая бережно касалась твои губ в пустыне. Буду прилавком со специями на рынке, босым мальчиком, просящим милостыню. Буду стариком, читающим намаз, которого ты увидишь вечером. Буду кольцом в ямочке твоей ключицы, чужим смехом, нотами. Я буду мурашками на твоей коже, листьями ивы над рекой. Я буду музыкой Касабланки, ночными огнями, твоими неумелыми танцами, буду шторкой в автобусе, кроватью в дешевом хостеле, я буду на твоих фотографиях, в этом альбоме, в котором ты опишешь все свое путешествие. Я буду твоей улыбкой и каждой слезинкой.  

Я буду дома, когда ты вернешься, Лили.  

Я никуда не уходил.