Еще одна ночь реставратора

Ряды длинных домов – вытянутых стел / коробок / клеток / спальников, растущих на десятки одинаковых этажей вверх, объединенных в идеальные и одинаковые квадраты кварталов. Все по плану, все по шаблону. Идеальная, отточенная десятилетиями схема размещения доступного жилья для простых представителей пролетариата, доведенная до идеального абсолюта. С точки зрения затрат и времени производства, само собой. Да и с точки зрения живущих – тоже неплохо, главное не хотеть слишком многого. Минимализм в потребностях — это ключ к счастью, но он, как и любой ключ, подходит далеко не ко всем замкам. Понятие минимализма растягивается как горячий сыр.  

В этом месте слишком много разных людей, каждый из которых хочет что-то свое, особенное. У каждого в голове свой особенный, обособленный мирок, выстроенный не по идеальным планам, а чистым хаосом жизни.  

Хаотичным миркам – хаотичные жизни, хаотичное счастье и хаотичные мечты. Хаос живет, даже закованный в монолитные формы панельных домов, искажая пространство вокруг себя. Шипение в офисных помещениях – шипение в ночных коммунальных кухнях. Он живет даже под гнетом эскалибура и под сапогом полицейских патрулей.  

Такой город. Такая жизнь.  

…  

Мокрая после недавнего дождя улица отражает его в лужах – невысокого, худого человека, укутавшегося в коричневое пальто. На проезжей части – шумная пробка перед сияющим синими и красными цветами КПП, вдоль тротуаров – горят фонари. По стенам – неоновые вывески, двери магазинов и маленьких кафешек. На стенах – сплошной поток граффити и рекламных листовок. Вверху горят сотни окон. Раньше такие дома были редкостью и назывались небоскребами. Теперь небоскребы — это многокилометровые разноцветные шпили из Центра, далеко уходящие своими вершинами в черное небо. До них – сотни километров обычной жизни обычных людей. Раньше и города были меньше. Все выросло. А что стало меньше? Кто б знал.  

Человек в пальто заходит в один из дворов и будто попадает на дно квадратного колодца – он окружен домами. Одному во дворах ему всегда неуютно, так что он спешит к месту своего назначения – небольшому подвальному помещению на минус пятом уровне, в котором обжился маленький нелицензированный бар для своих. Свои – это парочка местных, которым нравится иногда приходить и смотреть всякие странные фильмы, и парочка реставраторов.  

– Эй, Ноун! – Окликнул его кто-то, стоящий в тени у неприметной лестницы, ведущей в бар. Лестница уходила вниз и была накрыта небольшим, но высоким навесом, и он заслонял часть стены дома от света уличного фонаря. "Это Джил" – узнал по голосу Ноун.  

– Привет, Джил.  

Джил вышел из тени и, улыбаясь, протянул руку для рукопожатия. Во второй руке, вспомогательной, правой, лежал вейп. Ноун пожал руку.  

Джил – это высокий и мускулистый бармен, а по совместительству и хозяин заведения. Веселый и добрый, постоянно улыбающийся, почти не спящий. Его секретный бар – маленькая детская мечта – открывался в десять вечера и работал до восьми утра. Днем он работал порноактером-невидимкой. На профессиональном сленге это значит, что его лица либо не видно совсем, либо его цензурят, либо нейросетями заменяют на другое лицо – в основном известных медийных персон. Самая низшая каста. Об этом знал только Ноун, а о том, что знает Ноун, знал только Джил.  

– Привет- привет! Ты ко мне? – Джил крепко сжал его руку.  

– А к кому еще. Руку сломаешь.  

– А, прости. – Он отпустил Ноуна, виновато улыбаясь. – Покуришь со мной?  

– Само собой.  

Они отошли в тень. Джил затянулся своим сладким паром с запахом яблок в карамели, а Ноун достал из кармана пачку старомодных сигарет – настоящих, с табаком. Заводов, производящих их, почти не осталось и цены за последние пару лет взлетели аж на пятьдесят процентов, но привычка есть привычка. Пачка белая, с черными, вертикальными полосками, на верхней половине – фотография гнилых зубов, чуть ниже – - название "Сестарс". Внутри пачки – два ряда толстых белых трубочек, забитых табаком и торчащих фильтрами вверх.  

Легкий щелчок ногтем по дну пачки, и несколько сигарет вылетают из общего ряда вверх. Ту, чья вершина оказалась выше всех, Ноун берет губами, убирает пачку в карман, достает вместо неё зажигалку и поджигает сигарету. Раскуривает и, наконец, с наслаждением втягивает в себя потрясающе горький дым. Держит его во рту, ожидая, когда горечь впитается в язык и небо, а потом проглатывает, выпуская его через нос. Нос после такого приятно ноет, а голова мягко пульсирует. В ночное небо улетает серое облачко терпкого запаха. Джил с улыбкой косится на Ноуна: его забавляют эти странные ритуалы и эта старомодность, граничащая с архаичностью. А еще умиляет его довольное лицо.  

– Ты с таким удовольствием свою крабовую палочку раскуриваешь. Там точно табак?  

– Не знаю и знать не хочу. Крабовую палочку? – Ноун усмехается.  

– Ну, как раковая, только крабовая. Смешно ведь.  

– Ни разу. – И тихо смеется. Джил смеется тоже.  

Джил в основном курит у себя, за стойкой, облачаясь в густой и ароматный пар, из-за которого в баре всегда стоит сладкий и слегка душноватый запах. Пар сдувается холодными потоками воздуха из кондиционера и улетает в вентиляцию, гулять по чужим квартирам и дарить им запахи давно забытых фруктов, живущих только в густой зелени никотиновый жидкостей. В тишине бара отчетливо звучат щелчки и тихое шипение аппарата бармена, да тихо позвякивающие бутылки с алкоголем. Иногда Джил начинает что-то тихо мурлыкать себе под нос, протирая стаканы. Ему как будто на роду написано быть барменом, настолько органично он смотрится в этой роли, хотя у него нет ни униформы, ни роскошной дубовой стойки. Возможно, ему стоило родиться немного пораньше. Это время для него – как рубашка, большая для него настолько, что переходит границы оверсайза и превращается в страшную безвкусицу.  

Ноун в этом времени был как родительском доме. По крайней мере, ощущает себя именно так.  

– Какие планы на сегодня? – Кончик сигареты красиво дымит и роняет серый пепел, разлетающийся по воздуху. Ноун ловит лицом холодный ветер и улыбается.  

– Лунные девочки-волшебницы.  

Ноун улыбается.  

– Астматик?  

– Точно. – Джил улыбается в ответ. – Почерк главного фаната старых фансервисных аниме про юных дев чувствуется сразу.  

– Еще кто-нибудь?  

Бармен качает головой. Без сожаления, но и без радости: это движение не несет в себе никакой эмоциональной окраски.  

– Не, пока что только он. Может кто еще подтянется, но вряд ли.  

– Почему?  

Он пожимает плечами.  

– Не знаю. Интуиция.  

– Надежный инсайдер. Пока меня не было, Жули заходила?  

– Не-а.  

– С ней что-то случилось? Уже месяца два её не видел.  

– Без понятия, если честно. У всех постоянно что-то случается.  

– И то правда. Главное, чтоб это что-то не было плохим. А Джо?  

– Заходил на днях. Выпил штук девять джин-тоников и уснул.  

– За ним опять Крис приходила?  

– А то. Сначала поругалась на меня, а потом сама пару бокалов "Пианиста" выпила и начала жаловаться на жизнь. Классика.  

– Хоть это не меняется. Уже хорошо.  

Они молчат. С чернильно-черного, похожего на черную дыру неба – вершины колодца, начинает капать полу снег – полу дождь. Ноун ежится и кутается в пальто. Джил же почти не чувствует холод и стоит как стоял – недвижимый монолит в белой рубашке с длинным рукавом и черных брюках. Капля дождя падает ему на нос, отчего он смешно дергается и рушит иллюзию нерушимой крутости. Ноун украдкой разочарованно вздыхает.  

– Пошли под навес, это кислотный. – Подняв воротник и сутулясь, он уходит под укрытие из мутного поликарбоната, по которому, соединяясь в ветвистые реки, бегут капли.  

– Опять? – Джил, недовольно хмурясь, идет туда же. – Откуда знаешь то? В прогнозе дождя вообще не было.  

– Было. С утра еще.  

– Хм… – Бармен лезет в карман и достает из него прозрачный прямоугольник с разноцветными венами микросхем. Тыкает пальцем в центр и водит по поверхности, ворча на идиотов из метеоцентра. Изображение с устройства транслируется напрямую в AR-линзы или глазные имплантаты владельца, позволяя добиться приватности (у Джила – импланты). Сейчас такое зрелище более чем привычно, но несколько лет назад, когда эта модель только вышла, десятки людей в вагоне метро, сосредоточенно пялящиеся в куски стекла выглядели сюрреалистично. Ноуна это забавляет до сих пор. – А у меня нет. Ясная погода стоит.  

– Как так?  

– Не знаю. Сам посмотри. – Он тыкает в правый верхний угол экрана и на нем появляется изображение с прогнозом погоды на сегодняшний вечер. И правда, ни облачка.  

– Странно. – Ноун достает свое устройство и тоже показывает прогноз, говорящий о том, что сейчас идет кислотный дождь: хмурая тучка с желтыми каплями. Джил хмурит брови. – У тебя премиум не куплен, может?  

– Премиум? Не, не куплен, у меня как пробник кончился, я и не продлевал. Мне социальных взаимодействий, реакций на все подряд, статусов, фоток и постов и в обычной МиВи хватает. Кто вообще додумался сделать из прогноза погоды соцсеть? Идиоты… А что?  

– У меня в "Unknown Rabbit" есть знакомый, и он как-то сказал, что пользователям без подписки иногда показывают неточный прогноз и тормозят приложение.  

Джил удивленно замирает на несколько секунд, после чего разражается руганью.  

– Вот ведь блядские корпораты. Лишь бы побольше денег вытянуть, как будто им мало. Уроды гребаные. – Джил раздражен и делает куда более глубокую затяжку чем обычно. Это его всегда успокаивает. Он отсасывается от своей парилки только тогда, когда аппарат начинает пронзительно пищать, и почти что выплевывает из себя пар. Повторяет три раза. Успокаивается. Он легко выходит из себя и так же легко заходит обратно. – А как так получилось, что ты знаком с хакерами, а я нет?  

– На анонимном имиджборде познакомились, он нишевый, ты про него не знаешь. Сильно поспорили о чем то, не помню уже, и когда дошло до оскорблений, он прислал мне в личку мой адрес. Ну и заобщались как-то.  

– Ничего себе. Жаль у меня на борды времени почти нет. – Он снова приложился к вейпу, но теперь уже ненадолго. – От друга хакера я бы не отказался, а еще из "Кролика", это ж с ума сойти. Кстати, а он не соврал? Я тоже могу сказать, что я дохера крутой хакер-кролик.  

– Кто знает. По крайней мере мои три слоя шифрования и прокси он обошел. Вполне кроличий уровень.  

– Ага, коровий. И правда хорош. – Джил уважительно кивает головой и, подумав с несколько секунд, усмехается своим мыслям.  

– Ты чего?  

– Да просто подумал, что ты с этим хакером был бы хорошей парой. Ноун и Unknown.  

– И опять не смешно.  

– Да иди ты. Кстати, а он не из Бюро? Мало ли, агент какой удочку забросил.  

– Может и агент. Плевать. Ничего компрометирующего я говорить ему не собирался в любом случае.  

– И то верно. Но если он вдруг захочет назначить тебе встречу, не ходи лучше.  

– Сам знаю. Не дурак ведь. – Сигарета прогорела почти до фильтра. Последняя, самая важная после первой, и самая значимая затяжка, которую хочется растянуть на подольше, и сигарета летит в стоящую под боком мусорку. – Пойдем к тебе?  

Джил кивает и, выключив вейп, прячет его в карман.  

– Пойдем. Еще одна тяжка – и я бы умер от передоза никотином. Спас меня, получается. – Его сердце было на последнем издыхании, истощенное хроническим недосыпом, плохим питанием, нервной и травмирующей работой, плохой экологией, ну и, конечно, курением. Джил уже долго копил на операцию по замене своего моторчика, но деньги постоянно тратились на что-то другое, более важное. Накоплений не хватает даже на свиное.  

Они идут вниз по узкой металлической лестнице, уходящей на несколько десятков ступеней вниз, мимо подземных этажей и технических помещений. Джил – впереди. Ноун – сзади. Их шаги расходятся гулким эхом, летающим от одной бетонной стены к другой. Этот спуск – любимая часть бара для Ноуна, и он сам не знает, почему. Джил – наоборот, ненавидит его всем своим сердцем: он устает и боится темноты, царящей в этом сыром закутке и развеиваемой лишь небольшими фонариками перед дверьми, ведущими на этажи. В темноте ему постоянно что-то мерещится и преследуют мысли о том, что во мраке можно пропустить ступеньку, а такая крутая и длинная лестница не оставит шансов на выживание. Образ его тела, пропускающего ступеньку и летящего вниз, гифкой, раз за разом, прокручивается в воображении так долго, что начинает тошнить. После спуска Джил всегда немножко бледнее обычного.  

И вот, они внизу, перед неприметной дверью на одном уровне с подземной стоянкой. Дверь сделана из тяжелого металла и выкрашена в черный цвет, маскируясь под типичные двери в служебные помещения. Никто не будет задаваться вопросом, что за ней. На шершавой бетонной стене справа от двери – исцарапанный временем кодовой замок, на котором Джил привычно прожимает комбинацию цифр, за долю секунды пробежавшись по пищащим, истертым кнопкам. 0451. Этот код знают все друзья Джила. Ноун тоже.  

Магнитный замок тихо щелкает, отпуская дверь. Джил отстукивает код – три коротких стука, два длинных – чтоб не напугать сидящего внутри Астматика, и открыв дверь, мягко и бесшумно прошедшую на смазанных петлях, входит в бар. Свою единственную зону комфорта. Некое напряжение, сковывающее его тело за пределами этой двери, слабое, но заметное глазами хорошо знающих его, моментально растворяется в прохладном воздухе бара "Футон". Бармен возвращается за свою стойку.  

"Футон" – это узкое и вытянутое помещение, в одном конце которого стоит стойка с тремя стульями перед ней – обшитая тонкими листами ДВП грубая конструкция из арматурин, а в другом – на стену наклеена белая, матовая пленка, на которую светит висящий под потолком проектор – здоровая и дорогущая бандура, выводящая изображение в 8к. На стенах развешаны старые виниловые пластинки, благодаря которым Джил отправится в европейские лагеря как минимум на пару лет, стоит кому-нибудь из посетителей написать донос в FGB. Под стойкой лежат стопки Blu-Ray и DVD дисков, сваленные в коробку и подписанные флешки, внешние жесткие диски, карты памяти и даже две VHS-кассеты. Полный список предметов, запрещенных к пользованию простыми гражданскими без особой лицензии: якобы аналоговые носители информации нельзя контролировать, что ведет к усилению террористической угрозы. Хотя, на самом деле, этот закон был принят для увеличения массовости облачных хранилищ данных и развития глобальной сети. Об этом уже все давным-давно знали, спасибо хакерским сливам.  

Перед экраном в три ряда и в шахматном порядке стоят стулья – обычные, дешевые креслица из разноцветного пластика, на которые постелены подушечки. На одном из них, зеленом, во втором ряду, сидит Астматик – полный и грубый на вид мужчина лет пятидесяти.  

– Привет, Ноуни! – Он повернулся на щелчок замка и улыбнулся, в приветствии подняв руку. – Я уж думал, что Джила копы загребли.  

– Привет, Астма. – Ноун улыбнулся в ответ.  

– Извини, что так долго. – Бармен уже занял свое место за стойкой, где успел судорожно опрокинуть стопку коньяка и отойти от долгого спуска. – Налить вам чего?  

– Не. – Астматик отвернулся обратно к экрану и уставился пустой экран своего смартфона.  

– А мне кофе  

– Один момент. – Джил нагнулся и достал из-под стойки пластиковый, синий пакет. Минималистичный дизайн, надпись: "Растворимые капсулы с кофейным напитком "YeSa". Быстро и вкусно. " На вкус как грязь, но зато хорошо бодрит и прочищает голову. Ноун облокотился на стойку, цепляя рукавами неснятого пальто опилки. Для него в баре слишком холодно. Джил мрачнеет, на свету рассмотрев его лицо. – Тебе бы не кофе, а хороший сон. Так выглядишь, будто уже дней пять на ногах.  

– Десять – Джил присвистывает. – Да ерунда, я и без него себя прекрасно чувствую. И не тебе меня осуждать. – Бармен прячет синяки под глазами за косметикой и Ноун об этом прекрасно знает.  

– Я и не осуждаю. Ты на таблетках? – Бармен наливает в прозрачный чайник воду из пятилитровой бутылки  

– Ага.  

– А чего имплант не поставишь, как у меня? – Он стучит себе пальцем по голове. – Крутая штука, можешь хоть месяц не спать без дискомфорта, а можешь уснуть за секунду и спать по таймеру. Бодрый постоянно, плюс зависимости не будет. – Чайник на своей стойке и светится синим. Пару минут и вода закипит.  

– Медицинские противопоказания. Я же говорил.  

– Ааааа, точно – точно. Врожденное отторжение, да? Бедняга. Извини, из головы вылетело.  

– Да ничего. А что, я прям плохо выгляжу?  

– Ну, еще чуть-чуть, и будешь выглядеть так, будто хочешь кого-нибудь покусать. А так нормально.  

– Здорово.  

– Может, все-таки поспишь? Свою кровать дам, если хочешь.  

– Не, обойдусь. Спасибо. Эй, Астма?  

– Чего?  

– Как жизнь?  

– Да никак. Заебался как черт на работе. Опять грузят сверхурочно и не платят.  

– А чего не уволишься?  

– А кому я под старость лет всрался? Да и на повышение вроде как скоро иду.  

– И то верно. Ты все там же?  

– Ага. Старый добрый цех по переработке древесины. Родной уже. – Мужчина тяжело вздыхает. – Роднее дома.  

– Сколько дней в неделе там ночуешь?  

– Три как минимум.  

– Ого.  

– Ноуни, ты не представляешь какая вонища в нашей комнате отдыха стоит, адская смесь из запаха смолы, пота, опилок и говна. Без респиратора там находиться невозможно.  

– А говном почему воняет? У вас там унитазы стоят?  

– Нет, слава богу, из туалета по вентиляции тянет. Боюсь представить, что там творилось бы с толчками. Пятьдесят человек, Ноуни, пятьдесят ёбаных обезьян, которым туалетную бумажку после своей грязной жопы тяжело в толчок кинуть, они бы все засрали и наша комната отдыха превратилась бы в стойло для свиней, где все гадят там же, где спят и едят. А ей, между прочим, и так генеральная уборка не повредила бы.  

– Все настолько плохо?  

– Представь. Даже думать не хочу, как они живут и как выглядят их дома. Я, конечно, тоже не самый чистоплотный человек в мире, прямо скажем, но я рядом с ними ощущаю себя ебаной Девой Марией, чистой, белой и непорочной. – Он презрительно фыркает.  

– Дева Мария, заказать тебе чего? Расслабишься. – Ноун каждый раз находит повод угостить Астматика, а Астматик всегда заказывает себе одну и ту же позицию: коктейль "Ева" – густую, сине-зеленую жидкость со вкусом страданий, чем-то напоминающую смесь стеклоочистителя, табаско и сахара. Астматик пьет его одним глотком, даже не морщась. Своего рода традиция, происхождение которой скрыто в тумане времен.  

– Ну угости, коль не шутишь. – Он тяжело встает со своего кресла и, прихрамывая на правую ногу, перебирается к стойке. – Джилли, сделай-ка мне "Еву".  

– Один момент. – Джил отключает уже закипевший чайник, бросает кофейную капсулу в любимую кружку Ноуна и заливает кипятком, а после подкатывает заказ к клиенту. Его движения настолько изящны, что трудно не залюбоваться. Капсула шипит и приятно пахнет, растворяясь в воде. – Ноун.  

– Аригато, Бартенда-сама.  

– Всегда пожалуйста. Джон, извини за задержку, минуту и сделаю тебе.  

– Ничего. – Астматик отмахивается от извинений.  

Джил кивает и начинает мешать эту страшную бурду, вливая в шейкер алкоголь из разных бутылок без этикеток и с разноцветным содержанием. Часть ассортимента бара, та, на которой есть красивые этикетки, куплена из-под полы у официальных дилеров – это дорогие и качественные напитки. А другая часть – без этикеток, сделана нелегалами без лицензий и мутными составами. Бутылки с этикетками для производства "Евы" не использовались.  

Залив весь шейкер, Джил делает последний штрих – сыпет в него какой-то белый порошок, мгновенно вступающий в реакцию с начавшим бурлить алкоголем. Шейкер закрывается, взбалтывается около тридцати секунд и выдерживается, после чего отдает все свое содержимое высокому, прозрачному стакану. Стакан же, в свою очередь, подается Астматику, пялящемуся на него зачарованными глазами. Смотреть на то, как Джил мешает коктейли – сплошное удовольствие. Когда Джил мешает коктейли – все молчат.  

– Спасибо, Джил.  

Джил молча и с достоинством кивает головой. Астматик поднимает стакан и, с шумом вытолкнув из себя воздух, прикладывается к нему, не отлипая до тех пор, пока к нему в рот не затечем все до последней капли. Его лицо в этот момент похоже на лицо скульптуры – застывшее и выражающее смесь бесконечного спокойствия и страдания. Лицо человека, который готов смириться и с достоинством принять все тяготы жизни, падающие на его долю. В этот момент Астматик из грузного и неприятного с виду мужика превращается в произведение искусства, с которого хочется рисовать картины. Ноун даже не скрывает своего завороженного взгляда, в отличии от Джила, который делает вид, что занимается всем, чем угодно, но только не пялится украдкой на своего постояльца.  

Стакан иссякает за пару секунд, Астматик шумно вдыхает холодный воздух, жмурится и громко бьет стаканом по стойке. Наваждение пропадает. Возвращается грузный и неприятный с виду мужик, лыбящийся и высовывающий свой ярко-синий, окрашенный пойлом, язык.  

–Ну и дрянь же, Джилли. – Он смеется. – Я однажды подохну из-за этой херни. Ноуни! Ты смерти моей хочешь, засранец мелкий?  

– Не исключено. – Ноун улыбается в ответ. Астматик смеется еще громче и хлопает его по спине. – Кстати, Джил…  

– Да?  

– Меня тут сосед попросил старый хард восстановить, и я там mkv файл нашел, "Прощание с Солнцем" называется. Не слышал?  

Джил задумчиво замирает на несколько секунд, а потом качает головой.  

– Не слышал, а что это?  

– Без понятия. В каталогах нет, никто не слышал. Файл побитый ужасно, на восстановление много времени уйдет и я думаю, стоит время тратить или нет.  

– Русская рулетка, да?  

– Она самая. – Ноун закидывает в рот капсулу стимулятора, запивает её глотком кофе и морщится. Густая жидкость с плавающими в ней кусочками растворимого пластика (эти нерастворимые кусочки останутся гнить где-то в желудке до конца времен, как и полагает пластику) облепила полость рта, выжигая его своей невыносимой горечью. Конская доза синтетического кофеина, смешанная с химией словно плетками хлещет нервную систему и наполняет тело жидким огнем, бегущим по венам. Ноун жмурится и сжимает кулаки. В голову бьет серотонин. Голова проясняется и от бессонных ночей остаются только больные, пересушенные глаза. Рука тянется в карман пальто и не обнаруживает там ничего: глазные капли остались в квартире. – Твою мать.  

– Что такое?  

– Капли в глаза дома забыл. У тебя есть?  

– Конечно, сейчас. – Джил достает из-под стойки прозрачный флакончик. – Держи. Сам закапаешь?  

– Само собой. Мне пять лет что ли? – Голова запрокидывается, пальцы одной руки оттягивают веко левого глаза, вторая рука держит флакончик. Две капли в один глаз, два капли в другой глаз, мягко помассировать и готово. Увлажненные глаза, помеченные ярко-красной сеточкой полопавшихся капилляров, чувствуют себя так, будто отдыхали по меньшей мере восемь часов. Эффект держится в районе шести. Красота. – Ой хорошо то как. Прямо ожил. Еще бы маску, чтоб веки не отекали. – Ноун прикладывается к кружке и залпом выпивает её.  

– Ну маски у меня нет, извини. Еще кофе?  

– Не, хватит пока.  

Они молчат. Тихо тикают старомодные настенные часы, шумит, гоняя воздух, старый, пожелтевший от времени кондиционер, Джил моет посуду. Мягкий поток воды омывает кружку с журчанием уносится в канализацию. Ноуну нравится наблюдать за тем, как течет вода, это его умиротворяет. Городская система водоснабжения – это буквальная иллюстрация круга жизни, как в религиозном, так и в бытовом плане: вода вытекает из крана, попадает в канализацию, прогоняется через фильтры и снова подается через тот же самый кран, который выпнул её на грязное дно жизни, из которого она восстала. Бесконечный круг, восхождение и падение. Если рассматривать это как сюжет из культуры – то это явно история про бессмысленную месть, самая каноническая из всех возможных, чистейший модерн во всем его очаровании: живет главный герой и радуется жизни на некой абстрактной вершине своих амбиций, как вдруг приходят плохие парни и убивают его жену/родителей/детей/собаку: одним словом отнимают что-то важное, на чем держится вся жизнь героя, роняют его на дно, социальное ли, душевное, не важно. Герой страдает, и тем самым чувством, дающим ему толчок к катарсису, становится жажда мести, и вот, вчерашний семьянин, законопослушный гражданин и вообще хороший человек идет по ночным улицам с пистолетом в кармане и руками по локоть в крови: он понимает, что поступает плохо, но ему хорошо, потому что его переклинивает. Гиперфиксация на мести заменяет в фундаменте его души то, что у него отняли, и душа, само собой, перестраивается. Главный герой становится другим человеком. И вот, концовка. Спустя сотни убитых приспешников, главный злодей, стереотипный, но харизматичный и колоритный мужик, после тяжелой битвы умирает от рук героя и, казалось бы, вот он, катарсис, главный герой с улыбкой смотрит на мир и понимает то, что он наконец может с чистой душой проститься с тем, что у него отняли, но… он не чувствует ничего. В его душе грязная пустота, он ничего не исправил, только сделал мир чуточку хуже и испортился сам. Вместо катарсиса он получает обратный билет на социальное дно. А потом история получает сиквел, если, конечно, оригинал стал достаточно успешным. История воды в городской системе водоснабжения как остросюжетный триллер.  

А можно еще так: главный герой умирает и попадает в загробный мир, где его душа, проходя через испытания и страдания, очищается и получает право на перерождение, а потом снова умирает и снова возрождается. История воды в городской системе водоснабжения как религиозная притча.  

Или так: главный герой бедняк, которому повезло попасть в мафию, и вот он начинает с самых низов, собирает дань, угоняет машины, избивает и убивает врагов семьи, постепенно становясь все значимее и значимее до тех пор, пока не становится нежелательной персоной. После этого, бывший богач и владелец жизни вынужден бежать и прятаться, снова падая на то же дно, откуда и поднялся. Для восхождения обратно есть несколько дорог: сдать дона полиции, открыть бизнес, используя сбережения или просто начать ценить свою жизнь такой, какая она есть, но, в конечном итоге, главный герой все равно получает приветик от своей брошенной семьи, падая на дно еще раз, уже с концами, откуда путь только один – перерождение. История воды в городской системе водоснабжения как фильм про мафию.  

Выглядит так, будто история городской воды идеально ложится на одну из базовых архетипичных схем сюжета, и это так, но там, где есть модерн всегда в тени прячется постмодерн, ломающий привычные схемы. В системе водоснабжения этот зловредный баг – дыра в трубе. Город старый, трубы ржавые, и их не поменять, не перекопав весь город, так что рано или поздно в ней появятся дыры и часть воды выбьется из этой схемы. Главный герой истории про месть прощает своих обидчиков, душа из религиозной притчи отказывается перерождаться, предпочтя бесконечное ничто, а мафиози в момент восхождения, внезапно становится одержим антихристом и устраивает библейский апокалипсис. Вода уходит в землю. Путей то, оказывается, больше, чем кажется.  

– Ты уснул чтоль? – Толкает его в плечо Астматик. – Ноуни!  

– Да задумался просто. А что?  

– Крепко ты задумался, не нравится мне такое. – Он хмурит брови.  

– А чего так?  

– У меня начальник цеха так же задумываться однажды начал и мозги себе вышиб. Хороший мужик был, земля ему пухом.  

– Почему? – Это Джил отвлекся от протирания стаканов. – Вышиб, в смысле.  

– Да хер его знает. Он замкнутый был очень, ничего никому не рассказывал. Точь-в-точь Ноуни.  

– Сочувствую. – Бармен печально вздыхает. – Смерть знакомых — это всегда тяжело, а такая – тем более. Я-то знаю…  

– Ты сказал, что он мозги вышиб? Как? – Ноун пытается перевести тему. – У него лицензия на ствол была?  

– Да откуда у него лицензия? Не силовиком вроде был поди. Хотя, хер его знает, может коп на пенсии или агент под прикрытием. – Астматик пожимает плечами. – Не знаю.  

– На самом деле у меня тоже пушка есть. Для самообороны. – Вклинивается Джил. – Купил у церберов полицейский табельник. Видели когда-нибудь?  

– Не-а, не доводилось, слава богу. – Астматик качает головой. Ноун тоже.  

– Сейчас найду, под стойкой где-то лежал. – Говорит бармен и уныривает под стойку.  

– А разве церберы оружием торгуют?  

– Ну, уже нет. Они когда-то давно решили конкурировать с китайским синдикатом в этой теме, продавали по очень низким ценам и спрос, вроде как, совсем недурной был, но они быстро прикрыли лавочку, потому что китайцы ясно дали понять, что конкуренция им не к чему. Но я свой ствол по дешевке успел урвать. – Он бьется головой о стойку. – Ай!  

– Живой?  

– Ага, ага. Вот! – на стойку ложится небольшой черный пистолетик с небольшим калибром. Его матовый корпус весь покрыт серебристыми царапинами, а на боку выгравирован идентификационный номер. – С такими патрули по центральным районам ходят. Классная штука, да?  

– Классная. А зачем он тебе?  

– Для самообороны. Я же бармен, все-таки, а всем барменам полагается оружие. Нелетальное, правда, да и я не настоящий бармен, но все же с ним спокойнее.  

– Что за номер? Это же личный, правильно?  

– Не знаю и знать не хочу. Лучше буду верить, что либо коп пушку сам продал, они так делают, либо потерял, либо её украли.  

– А патроны?  

– Есть. Пятьдесят отдельно лежат и восемь уже сколько-то там лет заряжены. Классная штука, да? Внушает.  

– Еще как. Будто смерть за стол пригласили, внушает так, шо обосраться можно. – Астматик недовольно фыркает и косится на оружие.  

– Извини, уже убираю. – Джил забрал пистолет со стойки и спрятал на свое место. Он немного покраснел и выглядит смущенным. Видимо, ругает себя за бестактность.  

– На самом деле я бы тоже от оружия не отказался. – Ноун пытается поддержать бармена. Астматик громко фыркает. – Хотя бы тазер. Не помешает.  

– Тебе, полуночнику, точно не помешает. Еще кофе будешь?  

– Буду.  

– Один момент. – Джил ставит чайник. – На самом деле, толку от этих законов о запрете оружия толку вообще никакого, в любой подворотне можно купить, а на черном рынке вообще армейские гранатометы продаются. У китайцев в горячих точках свои контакты, им хоть списанный танк пригнать могут. А церберы в свое время копов трясли и перехватывали поставки оружия. Вот и смысл в запретах?  

– Да уж, люди все равно найдут пути перемочить друг друга, и так пол мира разнесли, скоро совсем ничего не останется. – Бурчит и хмурится Астматик. Его густые, толстые брови сходятся в одну линию. – Джилли, а откуда ты вообще про преступные дела в курсе? На них работаешь? – Он, как человек, всю жизнь зарабатывающий деньги честным путем, очень недолюбливает членов группировок.  

– Нет, просто сюда один из церберов заходит периодически. Рыжий такой, с татуировками на лице. Не встречал? – Это наглая ложь. Ноун знает Рыжего, пересекается с ним на работе и покупает у него стимуляторы. Рыжий никогда бы не пошел в такой бар: тут для него слишком скучно и меланхолично, да и из искусства он уважает только порнуху, потому что её можно продать. Чем он, кстати, вполне успешно занимается.  

– А-а, понятно. Ты же бармен все-таки, кучу народа знаешь, точно. И завязывай с обсуждениями стволов, напрягает. – Астматик расслабляется. Джил, невинно улыбаясь, извиняется и обещает больше так не делать. – Кстати, Ноуни?  

– А?  

– Я ж че спросить то хотел, ты кем работаешь? Ну, в смысле, у тебя же помимо восстановления всяких битых данных есть какая-то работа?  

– Конечно. Реставрация — это хобби скорее.  

– Ну, дак, кто ты?  

– Кхм… – Ноун неловко чешет висок. Он, так же, как и Джил, не очень любит распространяться о своей работе, хотя и не скрывает её. – В порнобизнесе. Я монтажер и, иногда, оператор.  

– О как. Неожиданно – Астматик присвистывает. – Ты, получается, в Центре работаешь? Повезло.  

– Не, какие мне централки, туда очередь из желающих знаешь какая? Я на местных студиях.  

– Погоди-погоди, на местных? – Он, кажется, очень удивлен, что удивляет и Джила, и Ноуна. – Тут есть порнушники?  

– Конечно, а ты как думал?  

– Я думал, только в центре есть…  

– В центре официальные, а у нас – подпольные.  

– Подпольные? А нахера они нужны, если есть официальные? Не понимаю.  

– Сейчас объясню. У тебя есть подписка на сервисы?  

– Да, на HiddenHub – Астматик, кажется, слегка краснеет.  

– Ну вот, на ХХ, как и на любом другом официальном сервисе, контент рассчитан на человека со среднестатистическими вкусами. Там может быть закос под что-то хардкорное, но это будет фикция, потому что у всех актеров в контрактах прописано, что жестокое обращение и насилие, моральное и физическое, запрещены. За этим жестко следят профсоюзы. Плюс все официальные студии по рукам связаны бюрократией и для утверждения сценария им нужно обойти кучу государственных структур, в том числе минкульт, в котором очень не одобряют различные сексуальные девиации и дают добро на сценарии с ними с большим скрипом. Вот и получается, что образуется ниша для контента с различными извращениями, которая заполняется местными студиями, у которых ни запретов, ни бюрократии, ни профсоюзов, а только полный карт-бланш для зарабатывания денег. Астма, ты не поверишь, скольких людей возбуждает всякая жесть и сколько людей готовы платить серьезные деньги для проката таких видео в подпольных кинотеатрах. И ты представить не можешь, сколько существует диких фетишей, которые надо удовлетворить. И вот именно с таким контентом я работаю.  

– Интересно… – По нему видно, что он хочет спросить что-то еще.  

– Спрашивай, не стесняйся. Хочешь что-нибудь на пробу?  

– Да ну тебя! Я здоровый человек со здоровыми потребностями! Просто интересно, о какой такой жести ты говоришь.  

– А… – Ноун косится на Джила. Джил тяжело вздыхает и кивает головой. – Ну, например, жесткий секс с причинениями физических увечий партнеру, групповые изнасилования, чаще постановочные, правда, но и реальные тоже не редкость, иногда бывает расчлененка. Детское. В таком духе. – Джил бледнеет и уходит в туалет, хоть Ноун и пытался говорить максимально абстрактными понятиями, чтоб лишний раз не триггерить бармена. Не вышло. Ноун вздыхает и решает отбить у Астматика любое желание говорить о этой теме вновь. – Если хочешь конкретики, то вот: групповое надругательство над трупом. Двое сзади, первый в зад, второй во влагалище, и еще один спереди… – Драматичная пауза, чтоб дать Астматику представить картину. Он зеленеет. – Еще один спереди, насилует трахею, потому что головы у девушки нет. Валяется на полу. Живот распорот. Саму девушку, живую и в ясном сознании, убили в начале ролика. Все в кровище, актеры за кадром блюют и истерят, а их обкалывают наркотой – Рассказывая это, Ноун не чувствует ничего. Он давно заметил, что когда работает, то в нем ничего нет, и сначала это пугало, до паники, но позже пришло осознание, что это всего лишь защитный механизм психики.  

– Господи Иисусе… И много такого?  

– Нет, на самом деле такое – редкость и стоит ужасно дорого. Конкретно это видео было сделано под заказ для одного, кхм, ценителя из Центра, и он за него отвалил сто тысяч, или даже больше, не помню уже.  

– С ума сойти… Вот же больной урод… – Астматик сжимает кулаки. – Зачем ты там работаешь? Как ты вообще в этот мрак попал?  

– Ну… Само как-то получилось. Я же по образованию специалист по работе со специфическим ПО, и мой профиль – это ПО для работы с VR- и AR-технологиями. И так получилось, что один мой знакомый искал человека для съемок порно для VR аппаратуры и позвал меня. Я после первого же заказа хотел уйти, но мне сказали, что это не вариант.  

– Почему?  

– Потому что эта индустрия, мягко говоря, незаконна, и есть аж несколько специальных подразделений FGB, занимающихся только этой темой, а я, как монтажер, имею на руках исходники материалов, на которых мелькают и режиссеры, и продюсеры, и ты сам понимаешь, что будет, если я это солью. Так что, если я решу уволиться или исчезнуть, я перейду в разряд крысы, а с крысами разбираются крайне… своеобразно и жестоко.  

– Ого…  

– Ну, хотя бы платят хорошо.  

– Сколько?  

– Тысячу за видео. А видео я делаю очень много.  

– Нормально… Мне за день пятьсот платят…  

Астматик смотрит в одну точку, переваривая информацию. "Да уж, век живи…" – шепчет он под нос. Джил уже возвращается, снова порозовевший и спокойный, подкатывает к Ноуну еще одну чашку кофе. Ноун одними губами извиняется перед ним. Джил отмахивается. Тикают часы, показывая два часа ночи. Астматик просит налить ему чего-нибудь крепкого и получает половину стакана водки, смешанного с малиновым сиропом. Выпивает залпом. Что-то тихо пиликает. Джил лезет в карман за своим смартфоном и, прочитав уведомление, улыбается.  

– Ноун.  

– Ау?  

– Я, похоже, продал тот фильм, который ты приносил.  

– Какой? "Скитания Энн"?  

– Его, да. Кинотеатр на двадцатой улице купил для проката.  

– И сколько дают?  

– Полторы.  

– Неплохо. Я, если честно, думал ты его вообще не продашь, разве что коллекционерам.  

– Ну, что я могу сказать. Чудеса случаются.  

– А про че это? – Астматик непривычно быстро побит градусом.  

– Старый японский артхаус про хиппи-японку с амнезией. Она путешествует по Японии и размышляет про то, как устроена жизнь с позиции человека, который видит её по-новому. – Джил говорит это ровным, как будто роботизированным голосом, каким он продает то, что приносит Ноун. Для него такая интонация – важная часть деловой этики, хотя большая часть тех, кому он это рассказывает – развязные и вечно пьяные весельчаки, с косяком в зубах.  

– Не, не интересно. Скучно. Я бы такое не смотрел. Живые японки некрасивые. – Астматик мотает головой и хихикает. Его простую работяжью душу не трогают сложные размышления о обществе.  

– Еще бы, там ведь нет полуголых анимешных школьниц. Да, педофилюга старая? Ни тянок, ни мехов, ни взрывов. Думать еще надо… – Ноуна такой подход до сих пор колет в душу, и в первое время после знакомства с Астматиком они часто и жарко ругались. Теперь максимум – это язвительные подколки.  

– Да иди ты! Ну нравятся мне, когда все просто и весело, и анимешные школьницы нравятся, и что теперь? Иди поработай с мое в этом цехе блядском, посмотрим, как тебе захочется загружаться всякими дохуя заумными рассуждениями о обществе. А еще такие аниме мне напоминают о моем детстве, мне их мама на своем компьютере показывала. И вообще иди нахуй, че приебался? – Он бьет кулаком по стойке, а потом виновато извиняется перед злобно на него взглянувшим Джилом. – Че хочу, то и смотрю короче, а ты, интеллектуал сраный, вообще руками ничего делать не умеешь. – Он поворачивается к Джилу. – Джилли, налей-ка мне еще того, что ты только что наливал. – Снова смотрит на Ноуна – Никогда не пробовал, а вкусно, оказывается. Не хочешь? Угощаю.  

– Не, Астма, спасибо, ты же знаешь, что я не пью. Но если ты мне кофе предложишь…  

– Джилли! И кофе еще, пожалуйста! Кстати, Ноуни, ты себе девушку так и не нашел?  

– Ну не начинай. – Ноун морщится  

– Да шо?  

– Я же уже говорил, мне не нужна девушка.  

– Как это? Ты пидор? Я ниче против не имею, не подумай, но все же…  

Ноун тяжело вздыхает.  

– Слушай, ты ведь прекрасно знаешь, что я не люблю об этом говорить. У меня нет ни времени, ни сил на отношения с кем-либо. Точно так же, как и у тебя.  

Астматик мотает головой.  

– Ты не понимаешь. Я-то старый уже, толстый и некрасивый, и никому не нужен, а все потому, что в твоем возрасте такой же был: не понимал, что для счастья нужен кто-то, кто… Эм, как сказать то… – Он морщится и трет голову. – Кто-то, кто будет рядом, короче. А ты молодой, красивый и не дурак вроде какой. Нашел бы кого… – Джил тем временем подает кофе Ноуну и коктейль для Астматика. Астматик прикладывается к нему и одним глотком выпивает половину. – Эх, вот знал я в молодости девушку одну, красивая была, добрая… Жалко, правда, что я её не нравился. Вот был бы я лучше, старался больше, глядишь и ждала бы меня по вечерам, дети были бы. Хотелось бы домой возвращаться, понимаешь? А не вот это все…  

– Понимаю. – Ноун хлопает его по плечу. – Я тебя понимаю.  

– Да куда тебе… – Он снова тяжело вздыхает. – Джилли?  

– Да?  

– Можно я у тебя посплю сегодня? Такой пьяный я что-то, что убьюсь на твоей лестнице, чувствую.  

– Конечно, есть диванчик в подсобке, есть моя кровать. Располагайся где хочешь. Рекомендую кровать, я все равно сегодня спать не буду... Эй, Джон? Джон? – Астматик уже спал, уложившись на стойку. – Вот ведь… И не унесешь его.  

– Помочь?  

– Да мы и вдвоем не унесем.  

– Разбудить, я имею в виду.  

– А-а… Да и разбудить мы его не сможем, ты же знаешь, как он спит.  

– Я его как-то холодной водой облил, и он проснулся.  

– А воду убирал кто потом? Он еще и стакан разбил, пока просыпался. Ну его, пускай так уже спит. Пледом укрою, чтоб не простыл только… – Джил залезает под стойку и достает оттуда оранжевый плед из искусственной шерсти, расправляет его и накрывает Астматика. – Он теплый, вроде как.  

– Как проснется, деревянный будет.  

– Ну, что тут поделать. Сделаю ему массаж, если что, или укол поставлю, хорошо, что у меня выходной завтра. Днем может кто еще подтянется, посмотрим что-нибудь, все-таки. И ты приходи.  

– Хотелось бы, но у меня дел выше крыши. Может, разве что, вечером, как сегодня.  

– Буду ждать. А что у тебя?  

– Куча видео. VR, обычные, с постобработкой, с эффектами, жесть в общем. А дедлайн на этой неделе. Плюс еще тот файл восстанавливать, помнишь?  

– Помню. – Бармен кивает головой.  

– Жалею даже, что сегодня пришел, надо было остаться работать.  

– Ты и на прошлой совсем не появлялся.  

– Да, извини. Так завалили, что буквально круглые сутки сидел. Еще и постоянно с жестью какой-то приходится работать. – Ноун тяжело вздыхает. – Рад, что тебя в таком почти не видно. Даже мне иногда кажется, что крыша едет, а как тебе тяжело, даже представлять страшно. – Джил тоскливо кивает головой и наливает себе водки. Опущенные плечи. Поникшая голова. Он старается делить свою жизнь на две половины – на работе и вне её. Он как-то говорил, что мечтает о раздвоении личности, чтоб все, что происходит под камерами, происходило с кем то другим. Пока не получается, но он изо всех сил старается выглядеть так, будто ничего не помнит – Джил?  

– Что? – Он опрокидывает рюмку и наливает следующую.  

– Может, уйдешь оттуда. Если честно, я за тебя переживаю.  

– Ну уйду я, и что дальше? С голода помирать? Ты сам прекрасно знаешь, какие здесь проблемы с работой. Разносить наркоту или людей убивать я совсем не хочу.  

– Получи лицензию на бар. Я думаю, с твоими связями с этим не будет проблем. Рыжий тебе поможет.  

Джил горько усмехается.  

– Если я получу лицензию, то "Футон" станет обычным баром с кучей народа, миллиардом запретов, адовой бюрократией и, конечно, кино смотреть не получится, а это уже совсем не то, о чем я мечтал. Ну и смысл в нем тогда?  

– Дурак ты. С тех пор, как мы познакомились, ты стал гораздо хуже выглядеть. Гораздо. Подумай, пожалуйста. Никому не будет лучше, если у тебя крыша слетит, или сердце остановится. Ни нам, ни, тем более, тебе.  

Джил кивает и молчит. Тишина напряженная, вязкая и горькая, как кофе.  

– Ну ладно, Джил, я пойду, наверное. – Наконец прерывает молчание Ноун и встает со стула.  

– Давай, удачи. Я завтра ближе к вечеру пойду деньги за фильм получать, мне как обычно двадцать процентов?  

– Ага. Переведешь на карточку?  

– Конечно. Может, кофе на дорожку?  

– Давай. С собой возьму.  

Джил кивает и делает все тот же ритуал с чайником и водой, с все теми же отточенными до автоматизма, изящными движениями, только вместо обычной кружки он наливает воду в картонный одноразовый стаканчик. Ноун лезет в карман за кошельком, но не находит.  

– Да чтоб его, какой я рассеянный стал. Джил, ничего, если я в другой раз заплачу? Наличку дома забыл.  

Джил отмахивается.  

– Да забей, сегодня за счет заведения.  

– Уверен?  

– Конечно. Иди давай, работай. Жду тебя завтра. Обязательно приходи.  

Ноун берет кофе и идет к выходу, но останавливается у самой двери, чтоб обернуться и помахать рукой бармену.  

– До завтра, тогда.  

Бармен улыбается и машет в ответ.  

– До завтра.  

Уставшие голубые глаза, улыбка до ушей, бледная кожа бармена, стоящего за своей бедной стойкой. Мирно спящий Астматик, укрытый оранжевым пледом. Сцена застыла и отпечаталась в глазах Ноуна.  

Он хочет сказать еще что-то, но слова застряли где-то в голове, так что он поворачивается и выходит из бара. Громко хлопает тяжелая, железная дверь.  

Снаружи холодно. Изо рта вылетает пар. Скрипят ступени. Подниматься по этим ступеням – самая нелюбимая часть посещения бара для Ноуна, и он сам не знает, почему.  

Дождь кончился. Черное небо – вершина узкого двора-колодца. Давящие монолитные дома с сотнями уходящих в небо окон, горящих желтым цветом. Ноун мерзнет и кутается в пальто, торопливо сбегая из-под их взглядов. Ему всегда неуютно во дворах.  

До его дома – небольшой двухкомнатной квартирки на тридцатом этаже, заваленной разной аппаратурой и хламом, чуть больше двадцати минут пути пешком. Каждый раз этот путь напоминает экскурсию для туристов мимо достопримечательностей, которые каждый раз меняются и тасуются. Сегодня достопримечательности – это парочка спящих вдоль стен бомжей, которых пытается разбудить полицейский патруль – закованные в синюю броню грозные мужчины с автоматами в руках, шпана, вскрывающая чью-то машину в подворотне, мрачные типы с выглядывающими из под черных курток пистолетами, одинокая проститутка и обжимающиеся наркоманы. Ни один из этих людей не обращает на Ноуна никакого внимания. Он слился с ночью и стал невидимой тенью, что его полностью устраивает.  

Где-то вдалеке звучат глухие хлопки выстрелов. Ночь входит в свою кульминацию.  

…  

Она быстро и ловко перебирает пальцами струны небольшой гитарки, закрыв глаза и мурлыча что-то под нос. В ушах – внутриканальные наушники. Вокруг – старый заброшенный подземный переход: побитая плитка на полу и стенах, когда-то белая, но теперь скорее желтая, исписанная тэгами местных стрит-артеров и покрытая сколами и паутинами трещин. Под потолком горят старые лампы, закрытые защитным пластиком от рук местных вандалов. Почему они до сих пор горят – загадка. Может лампы забыли отключить от сети после вывода перехода из эксплуатации, а может, кто-то из местных бомжей с талантами электрика решил сделать себе освещение и подключил сам. Никто уже точно не скажет, да и все равно, на самом то деле. Ноун иногда проходит здесь, когда возвращается домой от Джила, хоть ради этого и приходится сделать небольшой крюк. В этом месте есть что-то особенное. И сегодня – тоже. Эта девушка…  

Грязная и тощая, она с непередаваемым изяществом перебирала струны старой, исцарапанной и очень маленькой гитары, извлекая магические, завораживающие звуки. Этим она была похожа на Джила. Если Джил практиковался годами, чтоб красиво мешать напитки, то она, видимо, так же долго практиковалась, чтоб так играть. Ноун не мог пройти мимо. Мелодия была незнакома, но задевала что-то внутри, проникновенная и нежная, она переплеталась с кровеносными сосудами внутри головы, наполняя все собой. Ноун всегда был равнодушен к музыке, не трогаемый ни студийными треками, ни инди, ни эксперименталом, да и услышь он эту музыку, льющуюся из динамиков в кафешках или в собственных наушниках, она бы прошла мимо. Все дело, как будто, было в слиянии места, времени и исполнителя: все сошлось так, как парад планет, совпавший с полным солнечным затмением. Легкие и звонкие гитарные переборы, тихий голос неопрятной девушки и её тонкие, длинные пальцы, ночь, переход, усталость. Ноун закрыл глаза, прислушиваясь к себе, а когда открыл, девушка уже перестала играть и с интересом смотрела на своего слушателя. Наушники болтались, подвешенные проводами за уши. Ноун вдруг смутился и покраснел, почувствовав, что бесцеремонно вторгся в чье-то личное пространство и присутствовал при том, при чем явно не должен был. Он хотел извиниться и уйти, но что-то мешало. Взгляд её серых глаз, приковывал к месту. Глубокие и пересохшие глаза, подведенные темно-синими отеками. Белки иссечены красной сеточкой полопавшихся капилляров. Ноун внезапно поймал то самое чувство, когда смотришь в зеркало и не узнаешь своего отраженного лица. Странное ощущение, вызывающее из памяти глубоко похороненные мысли о том, что весь мир – это больной сон. Сон…  

– Присаживайся. – Девушка улыбнулась и похлопала рукой по полу рядом с собой.  

Ноун сел, хотя даже не успел подумать: стоит ли? Но сел. Пол был холодный и твердый. Чего еще ожидать от плитки?  

– Я вас раньше здесь не видел. – Какая глупая реплика. Она смотрит на него с любопытством.  

– Раньше? Всех бомжей в округе знаешь?  

– Не всех. Но с теми, которые любят тут ночевать, знаком. В лицо.  

– Барыга что ли? – Она звонко и заразительно смеется.  

– Нет. Просто люблю тут гулять.  

– Бырыга бы так и сказал. Что толкаешь? Я при деньгах, не переживай. – Она толкает Ноуна локтем в бок и подмигивает.  

– Я серьезно. Просто люблю тут гулять. Это интересное место.  

– И то правда, есть тут что-то особенное. Как будто… – Она щелкает пальцами, копаясь в своей голове и подбирая слова. – Как будто тут есть привидения. Немного жутковатое, то завораживающее ощущение.  

– У меня немного не то. Скорее такое чувство, когда во сне в определенный момент понимаешь, что тут что-то не так, но не просыпаешься. Как бы правильнее сказать… Какая-то неправильность, но не пугающая. Словно, спустившись, попал в параллельный мир, а на выходе попадешь в прошлое, или в чей-то кошмар. – Объясняя, он активно и незаметно для себя жестикулирует. Девушка украдкой с этого хихикает.  

– Ладно, ты точно не барыга, ты торч! Поделись!  

– Да не торч я.  

– Просто дунул сладко, да? Не заливай, я же вижу, что у тебя в карманах синтетика какая-то лежит.  

– Только стимуляторы ЦНС. Осталась парочка капсул. Будешь?  

– Черт, конечно! Я уже третьи сутки не сплю. Сколько? – Она лезет в свой грязно-желтый рюкзак.  

– Что сколько?  

– Стоит сколько?  

– А-а… – Ноун отмахивается. – Нисколько.  

– Уверен?  

– Да. Меня сегодня угостили кофе, так что мне тоже надо кого-нибудь угостить. – Он достает из кармана картонную пачку и вытаскивает из серебристой пластинки одну капсулу. – Хватит одной? У меня просто две последние остались, а мне еще работать.  

– Хватит. – Она берет капсулу из руки Ноуна и, забросив в рот, пережевывает, даже не морщась. – Спасибо.  

– Господи, она же ужасно горькая. Воды что ли нет?  

– А мне так нравится. Моментально действует. Кстати, таблы то, судя по упаковке, не паленые. Контрабанда из Центра?  

– Ага. После лицензированных тяжело переходить на местные.  

– А дилера не подскажешь, случайно?  

– Он очень просил никому о себе не рассказывать. Для него это подработка скорее, так что новые клиенты ему не нужны. По крайней мере, он так говорит.  

– Ясно… Ну ладно, хотелось бы, конечно, знать, кто стимуляторы из Центра тут толкает, но не судьба. Кстати, где ты на лицуху успел подсесть? Ты из Центра что ли?  

– Ага. Оттуда.  

– Ебать! А что ты тут то забыл? – Она искренне изумлена. Оно и немудрено: очень мало людей, когда-то живших в Центре, могли оказаться так от него далеко.  

– Не люблю об этом говорить.  

– Ага… – Она странно улыбается. – Что-то незаконное, да? Чую интересную предысторию.  

– Я правда очень не люблю об этом говорить. – Настолько, что у него было куча версий поддельных историй для каждого элемента своей биографии.  

– Ясно. Что-то травматичное, да? – Ноун молчит, уже жалея, что остался, а не пошел домой. – Да не обижайся. Хочешь, я свою историю расскажу. Она очень глупая, так что я о ней тоже не особо распространяюсь. – И начала, не дожидаясь ответа. – Я всю жизнь жила на самой границе, то есть, буквально из окна видела край пустоши. Конечно, сейчас то её уже застраивают, но не суть. Страшное, конечно, место. Знаешь ведь принцип: чем дальше от Центра, тем больше жопа? Не у меня, правда, к сожалению. – Она хихикает. – Я-то доска. Вдвойне не повезло.  

– Знаю, конечно. Еще бы. – Ноун, до этого не обращавший внимания на фигуру девушки, украдкой на неё посмотрел: и правда, ровная.  

– Ну а кто тебя, централа, знает. Ну вот, жила я у самой границы, среди всей этой грязи и мерзости, в наркоте и смоге. Кстати, мне мамашка моя сраная, чтоб я не плакала в детстве, ИксВайб давала. С ума сойти, да? А чтоб на улицу выйти, надо было респиратор надевать, дабы с раком легких не сгнить годкам к двадцати. И я всю жизнь мечтала попасть в Центр, хотя бы на недельку, копила деньги, все дела. У меня над кроватью плакат с вашими неоновыми небоскребами вашими висел. Но в один момент мне что-то в голову ударило, и я поняла, что я не могу так больше жить, ну не выдержу и все, даже пары дней не продержусь. Ну напилась бурды какой-то и спьяну пошла, и заняла у китайцев пятьсот тыщ – Ноун присвистывает. – Вот-вот. Купила себе визу, пропуск и на лапу погранцам дала, чтоб выпустили из дыры моей без вопросов. С этих денег у меня всего сотка осталась, и то с учетом моих накоплений. Вот я приехала в Центр, порадовалась пару дней, а потом…  

– А потом увидела, что Центр эта та же дыра, только спрятанная за красивым фасадом.  

– Точно. Та же грязь, то же безразличие ко всем. Все ужасно злые и усталые, ходят толпами, как бараны, что не продохнуть. Везде шум. Конечно, это было гораздо лучше, чем мой район, но я представила себе чуть ли не идеальный рай, а тут то же самое, что и раньше, только покрасивше. Хотя в кафешках всяких еда очень вкусная. И тортики мне очень понравились. – Она вздыхает. – Если честно, я там, ну… – Она обхватывает шею руками и вытаскивает язык. – Того хотела. Ну ты понял. – Ноун кивает. –Денег у меня почти не осталось, а быть должной синдикату я хотела меньше всего на свете, пускай мою ублюдскую семейку трясут, если хочется. Знаешь ведь, что делают китайцы с должниками?  

– Знаю. Один знакомый решил у них занять и сильно просрочил выплату. Не люблю об этом вспоминать.  

Она понимающе кивает головой.  

– Понимаю. Вот именно такого мамашка с папашкой и заслуживают. – Она кривится и сплевывает на пол. – Ну вот, я собрала манатки и уже несколько месяцев путешествую по всему городу. Знаю, что рано или поздно меня найдут, но… – Она накрутила на палец прядь сальных волос. – Я стараюсь об этом не думать и жить одним мгновением. А как найдут, буду жить прошлым. Гибкость – это круто.  

– А как КПП проходишь? – Ноун достает сигарету из пачки и закуривает. – Будешь?  

– Не. – Она отмахивается и машет головой. – Не курю. Мне и так зависимостей хватает. Кстати, это у тебя старые? Прям с табаком?  

– Они самые. Не думаю, что там табак, но да.  

– Давненько я таких не видела. Круто. – Уважительно кивает головой. – А по поводу границ, так там все элементарно. Есть проходов куча, можно с контрабандистами пройти, можно самой какие-нибудь старые технические туннели отыскать или по канализации пройти. А некоторые погранцы за какие-нибудь мелкие услуги пропускают. Пивка им там принести, в магазин сгонять, плечи помассировать, в таком духе. Ничего сложного, в общем. Любой справится и универсальная виза не нужна. Теперь ты.  

– Я?  

– Рассказывай свою историю. Я же рассказала.  

Ноун глубоко затягивается.  

– Не люблю я это… Ну ладно. – Девушка радостно хлопает в ладоши.  

– Только во всех подробностях! И не врать!  

– Ладно-ладно. – Он так и собирался. Искренность этой девушки располагала к ответной искренности, да и кому еще можно доверять, кроме как незнакомым бездомным? – Не знаю даже, с чего начать…  

– Начни с детства.  

– С детства… Ну, с самого детства я был очень амбициозный. Я имею в виду, что я считал себя достойным самых вершин небоскребов и совета директоров одной их Большой Тройки. Знаешь ведь, что такое Большая Тройка?  

– Конечно. – Она кивает. – Три самые крупные корпорации-монополиста. Зенич, Йотсушиба и Стакс.  

– Верно. Помимо амбиций у меня ничего больше и не было. Ни мозгов, ни денег, ни связей. Упорство только. Я закончил неплохой университет с хорошими баллами, получил востребованную степень и начал свое восхождение к вершине с самых низов. – Он горько усмехается. – Самые низы – это душные подвальчики, в которых злые и нервные рабочие нижнего звена делают самую черную работу. Я – заполнял пробелы в коде для никому не нужных программ, и тестил их же. Из тех, над которыми я работал, в релиз, вроде бы, ни одна не вышла. Подняться выше по служебной лестнице можно было либо через взятки, либо через успехи. Некоторые даже в пятьдесят лет не могли оттуда уйти, и я ужасно боялся, что я стану таким же. Буду в старости там ходить, делать вид, что поспеваю за технологиями и выслушивать насмешки от молодых. Я понимал, что у меня нет каких-то особых талантов и умений, так что решил брать трудоголизмом. Накупил в автомате в холле стимуляторов и начал их горстями есть. Работал по тридцать часов без отдыха, почти не спал и не отдыхал. Такой вот гиперфикс словил. Держался в таком ритме что-то около трех месяцев, потом старался какой-то баланс держать, но здоровье уже убил к тому времени. Стимуляторы – это ж те же наркотики, только легализованные, вызывают привыкание и ничего хорошего с организмом не делают.  

– Знаю. – Кивает она.  

– После того, как начались проблемы со здоровьем, я их еще полгода игнорировал и работал в плюс минус таком же темпе, правда работал не по тридцать часов, а по двадцать пять, и старался хоть немного спать каждый день. И несмотря на это все, я так и не продвинулся как-то особенно. Только парочку незначительных повышений получил. Ну и начал выгорать. От моего энтузиазма и амбиций ничего не осталось, только страшная усталость. Даже с кровати тяжело вставать было. В тот же период у меня начали отказывать внутренние органы. Печень ушла, почки, сердце готово было, плюс нервную систему выжгло сильно, так что все накопленные деньги пришлось потратить на операции. Слег на несколько месяцев, убил всю иммунную систему, которая начала новые органы отвергать, пришлось еще наномашинную терапию проходить. В итоге я потерял все, чего добился. И меня это… – Он выбирает слово. – Подкосило. Сильно. – Девушка понимающее кивает. Ноун сильно затягивается и кашляет. – Я понятия не имел, что делать дальше. Я уже ничего не хотел, но решил плыть по уже намеченному руслу: вернулся на работу, но переработками уже не занимался. Я, если честно, мало чем в принципе занимался. Уже не мог, потому что сил не хватало. И вот в один момент со мной связались некие люди и предложили на них тайно поработать: мол, я ворую информацию, а меня, после двух лет работы, переводят в Йотсушибу на хорошую должность. Я согласился. Даже не думал особо, хотя стоило бы. Потому что все, как всегда, не так просто, как хотелось бы. Я самая мелкая сошка из всех мелких сошек, и у меня банально не было доступа к той информации, которая нужна была этим людям, так что приходилось сильно изворачиваться. Воровать ключи доступа у начальства, влезать в чужие компьютеры, запускать вирусы в базы данных. Ужасно было. Если ты не в курсе, промышленный шпионаж в Центре – это чуть ли не самое страшное преступление, и далеко не все шпионы доживают даже до суда. Я постоянно боялся, что попадусь, что за руку поймают, а если откажусь от работы, меня просто сольют. Да и так слить могли, в обмен на информацию. Вообще, в таких маленьких офисах интриг вряд ли намного меньше, чем в головных, ты даже не представляешь. Все пытаются друг друга подставить, карабкаются по головам, такие схемы плетут, как будто на кону стоят миллионы марок, но речь о всего лишь повышении, и это так… – Ноун пытается подобрать слова и машет руками. Пепел из сигареты осыпается и танцует свой маленький, но величественный посмертный вальс, кружа в воздухе миллионом серых пылинок. – Так… Странно. Не могу подобрать точного слова, извини. Как будто одновременно и разочарован до горечи, и понимаешь их, потому что ты – точно такой же. Все хотят стать кем-то важным и серьезным, спать на деньгах и управлять чужими судьбами.  

– У вас там все жутко закомплексованные, да?  

– Да. – Ноун тушит о плитку старую сигарету, уже прогоревшую до фильтра, и достает новую. – Все до единого. – Тяжело вздыхает, поджигая белую трубочку. – В один я понял, что не могу больше так жить. Меня уже физически тошнило от постоянного страха и отвращения к себе. Я даже зеркало в квартире разбил, чтоб не смотреть на себя. Хотел купить у кого-нибудь пушку побольше и застрелиться. – Затяжка. – Кстати, в то время был распространен такой способ самоубийства: покупаешь у барыг нановзрывчатки на все деньги, вводишь в кровеносную систему и идешь в людные места или на работу, где жмешь на детонатор. Самоубийцу разрывает на куски, а все вокруг окрашивается в красный цвет. В Центре это для многих единственный возможный способ самовыражения. Лично видел один раз, пиздец зрелище, до конца жизни перед глазами стоять будет. Мне все еще снится.  

– Кошмар…  

– Да уж. В итоге я немного подумал и решил дать себе еще один шанс. Я кое-как связался с Кроликами и заключил сделку: я ворую для них серьезный пакет данных, а они дают мне новый паспорт, работу и место, чтоб спать на первое время. Ну и сделал, сильно наследил, пока скачивал пакет, еле убежал, но вот, все обошлось, и я уже четыре года как здесь. Интересная история?  

– Еще как! Прям киберпанк-триллер!  

– Это и есть киберпанк-триллер. Нуарный. А самое обидное то, что я ничего не изменил.  

– Как это?  

– А вот так. Я работаю в еще более ужасном месте. Я причастен к таким ужасным вещам, рядом с которым наемные убийства и, не знаю, наркоторговля, не выглядят чем-то настолько ужасным, как раньше. И я ничего по этому поводу не чувствую. Я стал еще более, не знаю, грязным? Хотя сам ничего плохого, в общем-то не делаю. Я опять не сплю целыми неделями, я опять сижу на стимуляторах, хотя и обещал себе это исправить. Я уже не понимаю, это я такой жалкий и немощный, или это мир слишком сильный.  

– Всегда можно еще раз убежать. Никто тебя не держит. – Она кладет руку на его плечо. Её глаза странно блестят. Очень странно.  

– Нет. – Он качает головой и тушит вторую сигарету. Достает третью. – Я больше не буду бегать. Это ни к чему не приведет. Надо искать другие пути. Я уверен, что они есть. Должны быть.  

– Например?  

– Не знаю. Пока мало что хорошего в голову пришло, хоть я и часто об этом думаю. Как бы сказать, я привык считать, что мир похож на бесконечный цикл падений и восхождений, в котором, условно, всего два варианта – ты либо падаешь, чтоб потом подняться, либо поднимаешься, чтоб потом упасть. Это буквально на все можно натянуть, на любой аспект жизни или культурный сюжет. Я с детства так думал. Ну, как с детства… Лет с шестнадцати. И в один момент мне начало казаться, что я случайно провалился в какой-то потайной проход между этими двумя состояниями и застрял в вечности. Я больше никогда не буду ни падать, ни подниматься и это было… депрессивно, скажем так. А потом я подумал, что из этого состояния есть выходы, такие же секретные, как и входы, а так как этот круговорот натягивается почти на все, то, следовательно, и из любой ситуации, помимо очевидных путей, еще и тайные, которые приведут к новой развилке. – Ноун замолкает и затягивается, чувствуя неловкость. Девушка с любопытством смотрит на него немигающим взглядом. – Если я сейчас убегу, это будет подъем, за которым последует падение. А если найти другой путь, то можно оказаться в совершенно другом состоянии. – Он закашливается дымом. – И как тебе концепция?  

Она серьезно кивает головой.  

– Интересная. Скажем так: ты, в целом, достаточно точно описал мою историю.  

– Но… – Он слегка ошарашен.  

– Не договаривай. Я знаю. – Она стала слишком серьезной. Её взгляд бурлит череп Ноуна. Ему вдруг стало страшно. – Гражданин Ноун Нортон, я, как специальный агент FGB под прикрытием, должна немедленно донести на вас в местные органе правопорядка или, при крайней необходимости, задержать лично – Лицо Ноуна пустеет. Он безразлично кивает головой и затягивается сигаретой. Пальцы немного подрагивают. Сам он становится похожим на силиконовый манекен – обмякший и бескостный. – Но я не буду этого делать.  

– Почему? – Лицо все такое же пустое.  

– Не знаю. – Она пожимает плечами. – Мне понравилась твоя история, хоть она и не так редка, как кажется. И, в общем то, понравился ты. Как человек, не думай лишнего – Она хихикает, но сразу серьезнеет обратно. – На самом деле, если подумать, у меня есть одна важная причина. Спроси, какая.  

– Какая?  

– Скорее всего ты работаешь на Церберов. И, скорее всего, в подпольной порноиндустрии. Я права? – Ноун кивает. – Вот видишь, тебе даже говорить не надо было, и так все понятно. У Церберов и Кроликов контракт. Знал?  

– Да.  

– Отлично. Мне нужен информатор. Если ты согласишься, то у меня будет повод оправдаться перед начальством, которое, между прочим, прямо сейчас смотрит на тебя через мои глаза. Ты согласен? Кем ты работаешь?  

Ноун молчит. Она молчит тоже, давая ему время на принятие решения. Внезапно Ноун оживает.  

– Знаешь, мне, вообще-то, все равно, попаду я в лагеря, или нет, так что вряд ли получится меня запугать. Но! Я согласен. С условием.  

Девушка смотрит на него с подозрением и, даже, с разочарованием.  

– Каким? Денег хочешь?  

– Нет. Арестуй моего друга.  

– Чего? – У неё глаза на лоб полезли. – В смысле?  

– Арестуй моего друга и сделай его важным свидетелем. Он актер-невидимка, и ему нужна профессиональная помощь, медицинская и психологическая. Насколько я знаю, важные свидетели по таким делам получают новые имена, пластику, и защищаются властями. Я прав?  

– Прав, еще как прав, только стоит ли оно того?  

– Я монтажер. – Её глаза лезут на лоб во второй раз. – У меня сотни часов исходных материалов, на которых есть и продюсеры, и режиссеры, и актеры, и съемочный стафф. Если мой друг попадет под программу защиты свидетелей, я предоставляю все это вам. Лично. Вам повышение. Моему другу – хорошая, человеческая жизнь, которую он заслужил.  

– А вам?  

– Ничего. Я больше не собираюсь бегать. Говорил уже.  

– С ума сойти… – Она ошарашенно облокачивается о стену. – Как мне повезло… – Ноун молчит. – Кстати, хочу сразу предупредить, что, если со мной что-то случится, с тобой и всеми, с кем ты встречался в ближайшие несколько суток, тоже что-то случится. Карательные акции бюро – вещь суровая.  

– В курсе. Мы же договорились, так ведь?  

– Так. – Она протягивает ему руку. – Меня, кстати, Джо зовут.  

– Ноун. – Он пожимает руку в ответ.  

– Я знаю, сразу, как тебя заметила, по базам данных пробила. Хорошо быть киборгом. – Она смеется. – А что за имя такое дурацкое, "Ноун". В первый раз слышу.  

– А… Это не имя, это мой старый ник. Дурацкая игра слов. Смесь Noname и Knowname. Так со мной сросся, что я решил сделать его именем в новом паспорте.  

– Забавно… Кстати, я прям кожей чувствую, как ты разочарован, так что сразу скажу: моя история – чистая правда, я только не упомянула о том, что меня завербовали в бюро, когда я в первый раз безуспешно пыталась пройти КПП, когда бежала из Центра. И что было это лет пять назад.  

– Понятно… Ну, я пойду, наверное. Надо все переварить.  

– Иди-иди. Завтра встретимся тут же, в то же время.  

– Идет. – Он затушил сигарету, встал и размял затекшие ноги. – Пока.  

– Пока. – Она помахала ему рукой.  

Когда Ноун выходил из перехода, уже начинался рассвет.  

– Вау. – Прошептал он и побрел домой между бесконечных рядов одинаковых, с виду, многоэтажек.  

Ночь рассеивалась, начинали просыпаться люди, которым повезло провести ночь в своей кровати. Зажигались огоньки за толстыми стеклопакетами. Ноун улыбался, чувствуя, что все, может быть, будет хорошо, когда, внезапно, умер.  

Какой-то ломающийся наркоман пустил ему пулю в голову из мелкокалиберного пистолетика и обматерил труп, когда не нашел в карманах ничего полезного, кроме одной капсулы стимулятора. А потом, неровной походкой, пошел дальше.