То, чего я не понял

... В последнюю ночь перед Судным днем он не спал и почти не ел. Много часов подряд молился, и к утру сохранил бодрость и чистоту.  

С первыми лучами рассвета встал с колен и вышел во двор. Было очень тихо. День искупления начинался, и он поблагодарил за это Господа. Скинув с себя все, подошел к микве. Окунувшись в прохладной воде, немного постоял и вернулся в дом.  

Одежды уже были готовы и разложены. Он увидел перед собой штаны, рубаху, пояс, шапку, эфод с хошеном-нагрудником, верхнюю одежду и чуть в стороне табличку-циц, которую крепят на лоб. Облачившись в них, освятил руки и ноги, омыв их из кийора, храмового умывальника.  

Теперь можно было идти к месту жертвоприношения. Но что-то мешало ему, легкое волнение тревожило душу, и он вспомнил о тайной просьбе, которую сберегал к сегодняшнему дню. Закрыв глаза, подняв голову к небу, он всмотрелся в себя.  

— Господь Саваоф, прошу тебя об одном, — прошептал с благоговением. — Яви свое царство перед моими глазами. Долгое время хотел я об этом просить, но берег свою просьбу доселе. Господь Саваоф, позволь увидеть то, что закрыто для многих, в том числе для меня. Душа моя трепещет, дай ей покоя и мира...  

Он запнулся от волнения, хотел продолжить, но не смог, и стоял, застыв в ожидании, с руками, простертыми к небу.... Мир вдруг истончился и стал прозрачным, еще прозрачнее воздуха, и на фоне этого мира, по ту его сторону он увидел огромную, бескрайнюю, невероятно глубокую бесконечность, осиянную ярким светом. Свет источал безграничную любовь, которая окутывала, которая пребывала везде, которая и была сущностью этого пространства. Ха-коэн увидел, что этому свету нет препятствий, что он проходит через души всех людей, в том числе через него...  

Он находился в этом свете какое-то время, и трудно было сказать — миг или бесконечность.  

И потом, прежде чем его восприятие сузилось до обычного, он успел увидеть в светящейся бесконечности всю небесную рать, Божье войско, слуг, защитников, проводников и вестников — он увидел всех разом. Хайот ха-кодеш, офаним, арелим, хашмалим, серафим, малахим, элохим, бне элохим, керувим, ишим... Они на миг появились перед ним во всем величии, многообразии, красоте, и затем тот мир сузился и исчез, оставив осязаемый шлейф тепла и любви...  

— Спасибо, Господи, — прошептал просящий, и слезы были на его лице.  

Чуть позже он вышел на улицу, и к нему присоединились сган и рош бейт ав. Они поприветствовали друг друга и двинулись дальше. Сопровождающие шли чуть сзади и тихо разговаривали между собой. Похоже, они думали, что ха-коэн их не слышит.  

— Как думаешь, выйдет ли сегодня машиах живым из Скинии? Не поразит ли его Господь? — спросил один другого.  

— На все Его воля, — был ответ. — Но мне бы хотелось услышать, как он прочитает тетраграмматон и пожелает всем хорошей записи.  

— Аминь.  

До места жертвоприношения оставалось совсем немного, уже было слышно, как блеет ягненок, пахло дымом и листовою смоковниц. Ха-коэн обернулся, он хотел сказать, что жизнь и смерть — это всего лишь слова, что смерть совсем не страшна, потому что ее, как таковой, и нет, и что она только приближает нас к Богу, и что никому из нас не понять того, что он видел…  

— Не кричи, успокойся. В этот раз ты не умрешь. Я так решила, — услышал я сквозь сон и открыл глаза. Жар утих, по лбу стекали капли холодного пота.  

Пахнуло древностью. Передо мной стояла одна из Трех, которая обрезает нить судьбы. Молодая, в длинной тунике, с глазами без дна.  

— Когда было то, что я видел? И чьей жизнью я жил?  

— Это было задолго до тебя и задолго передо мной. В чьей-то жизни без имени. Тебе пришло то, что видит каждый перед тем, как уйти.  

— Кто решает, когда уйти?  

— Это по-разному. Те, кого любишь и боишься. Кого почитаешь и хулишь. На кого возлагаешь надежды и сетуешь. В этот раз была я. В следующий раз может быть другой, который тебя не пожалеет. Дальше спи спокойно. Я забираю твою болезнь.  

Она неуловимо сверкнула во мраке ночи, сделала шаг и исчезла.  

Меня потянуло назад в сон. Я дернулся, рука разбросала лекарства, что были рядом. Встал, ощущая ломоту больного тела, дотащился до стола и открыл ноутбук.  

Липкий страх отошел в пустоту, когда включился монитор. Обои автоматически поменялись, загрузив картинку из интернета. С экрана смотрели мойры и снисходительно улыбались.  

И тогда, быстро бегая по клавишам, усмехаясь, словно в ответ, я написал то, чего так и не понял.  

–----------------------------------------------------------------------------------------------------  

В иллюстрации использована картина Арона Визенфельда.