Война

Ливень бесконечным потоком падал на истерзанную землю. Только залпы артиллерии, где-то далеко были слышны в тягостном шуме воды. Серые потоки заполняли воронки и канавы, стекая непрестанным потоком в траншеи.  

Свинцовое небо было таким низким, что казалось, до него можно дотронуться рукой. Бывало, раз в час, или полтора, прожужжит случайный биплан-разведчик, на доли секунды показывающийся из-за туч.  

Стоило солдатам разглядеть чей это самолёт, как в воздухе слышался стрёкот зенитных пулемётов.  

Меньше километра разделяло змеи траншей. Так называемая, ничейная земля. Вспаханное глиняное поле, изуродованное гигантскими снарядами четырёхсотмиллиметровой артиллерии. Тысячи километров колючей проволоки, расставленной, будто хаотично, наспех, в попытках задержать наступление врага настолько, насколько это возможно, медленно ржавели в ожидании, когда же живая плоть напорется на шипы.  

Мёртвые деревья, и ни единой травинки. Брошенные разбитые пушки, распростёртые трупы в осточертевшей форме, не важно какого цвета. Они вовсе не были похожи на людей. Скорее, будто тряпичные куклы, висели на проволоке, лежали в неестественной позе.  

А кто-то, как живой, сидел, привалившись ко пню. Только пустые, будто выцветшие, глаза, смотрели куда-то вдаль, сквозь любую преграду.  

Иногда, в редкие минуты затишья, по ночам, люди выбирались на ничейную землю, чтобы забрать трупы. И в надежде найти ещё живых.  

Сквозь плотную пелену дождя были видны лишь «серые холмы». Несколько бетонных бункеров, ощетинившихся воронённой сталью пулемётов.  

Редкие деревянные выступы, с бойницами, где то и дело блестят прицелы снайперских винтовок, все испещрены кратерами от пуль.  

Траншеи злобно оскалились наточенными кольями, на которые опираются лестницы. Уставшие солдаты ходят, чуть пригнувшись, волоча ноги в изношенных ботинках по щиколотку в грязной воде. Там и тут крысы, спасающиеся от потоков, пища пытаются забраться на укреплённые земляные стены, забраться кому-нибудь в карман или сумку для противогаза.  

Люди смотрят на них с безразличием, только тот, у кого ещё остались силы, то и дело, ткнёт штыком в серую тушку. Бог даст, они хотя бы на неделю сбегут из траншей и дадут спокойно выспаться, не беспокоясь о том, что чей-то нос или уши могут быть обглоданы.  

Дежурные пытаются вычерпать воду из жилых землянок. Они и так строятся с высоким порогом, чтобы вода не затекала. Но ливень идёт очень давно, и никак не прекратится.  

Кажется, сегодня будет неплохой день. Слышно тихое конское ржание. В бруствере показались первые робкие улыбки. Забрезжила надежда, что привезли пайки, зерно, и даже шоколад. А не только патроны.  

С другой стороны, такие же солдаты, в таких же брустверах, с похожим оружием, но в форме другого цвета, тоже заулыбались. Они услышали несколько гудков грузовиков, кажется, это привезли пайки, может быть там будет и яблочный джем. А не только патроны.  

Пройдёт ещё несколько часов, и за десятки километров от линии фронта, там, куда война ещё не дошла во всём своём мрачном величии, залязгают тяжеловесные затворы многотонной артиллерии. И снова в небо взмоют остроконечные болванки, начинённые смертью.  

Как только первые снаряды взроют промокшую насквозь землю, из траншей напротив, наперегонки с жизнями многих солдат, побежит сообщение по телеграфным проводам. И тогда, уже с другой стороны, заработают миномёты, посылая в ответ газ и шрапнель в обтекаемом металлическом корпусе.  

Как только, обратно в землянки командования поступит сигнал, посыльные, быстрее ветра побегут по извилистым лабиринтам, чтобы сказать единственные два слова:  

– Приказ атаковать.  

Тогда, где-то, последовательно, один за другим, пронзительно прозвучат командирские свистки.  

Напряжённые, как хищники, в боевой стойке, готовые сорваться в любую секунду, каждый солдат, щурившись, всматривался в непроницаемую серую пелену. Частые капли стекали по напряжённым лицам.  

На полусогнутых, люди одной рукой держались за лестницу, а другой сжимали винтовки с примкнутыми штыками.  

Подобно грому, из глоток командиров вырвется заветное, пугающее, смертоносное, определяющее всё и вся слово:  

– Вперёд!  

Каждый солдат, с одной стороны, или с другой, это не важно, с неистовым, из самой груди криком, на его родном языке, понесётся вперёд. Но не ярость в этих криках, нет. Скорее, последняя надежда на то, что хотя бы это животное проявление спасёт им жизнь, придаст сил, спасёт.  

Но спасает не крик. Лишь слепая до чужих жизней удача, случай, или бог, если вы в него верите.  

Как тысячу лет назад в бой срывались воины с копьями, или мечами наперевес, готовые и могущие умереть за то, что их властителю приглянулись соседские земли, так и в этот день из-за чьих-то неуёмных амбиций, буржуазного сговора или высшей идеи, что в общем-то не сильно важно, отделения, роты, полки солдат поднимутся в едином порыве, чтобы не умереть, но убить другого.  

Пусть, по сути, это такой же человек, плоть, кровь, две руки и две ноги. Но он под чужим флагом, а в данный момент это единственное, и самое главное для каждого в наступающей лаве.  

И вот снова жадный до крови свинец изроет плоть тысячами маленьких жалящих комочков металла, вылетающих из похожих на драконьи пасти стволов.  

И вот опять штыки вонзятся в неназванных братьев, чтобы оборвать их жизнь, в очередной раз обагрив почву разбавленной дождевой водой кровью. Чтобы тела снова упали на причудливые стальные завитушки, рвущие одежду, вспарывающие кожу.  

И вот, не изменяя себе, рвутся снаряды вместе с гранатами, обнажая пышущее жаром мясо разлетающимися во все стороны раскалёнными осколками.  

Посреди всего этого хаоса, меж свистящих пуль, разрывов и вечного писка в ушах, оглушённый, потерявшийся юноша держит себя за руку и думает:  

– Господи… Это же я! Моя собственная плоть и кровь!.. Какое странное чувство.  

А оторванная взрывом рука будет медленно остывать, коченея, пока он не разожмёт свои пальцы.  

И только ливень, который никогда не обращал внимания на копошащихся где-то внизу людей, будет исправно выполнять свою вечную работу.  

Через десятки лет, изуродованное, будто шрамами, воронками и траншеями, поле зарастёт травой. Снова оживут деревья и появятся птицы.  

Пока кто-то опять не отдаст меняющий всё приказ.  

Опять, как в былые времена, земля покрыта гарью и копотью, а в воздухе стоит плотный сладковатый запах разлагающейся плоти.  

Всюду искорёженные груды металла, бетона и дерева, вперемешку с порушенными судьбами и нерождёнными детьми. Предвестники горьких слёз и жарких обид, обоюдной ненависти и первобытного страха.  

И только очередной поворот гигантских, проржавевших и покрытых кровью веков, шестерней, может закончить это.  

Но ведь он же это и начинает.