Ещё поживём

Геннадий Иванович проснулся в три часа ночи и никак не мог снова заснуть. Сев на край своей одинокой постели, он тупо таращился в темное пространство комнаты, словно пытался разглядеть в ней черную кошку, хотя и знал об ее отсутствии. Вот уже месяц, как размеренная жизнь заведующего складом продуктовой базы Геннадия Сорокина дала трещину, которая стремительно разрастаясь, уничтожала привычный холостяцкий уклад с выстраданным годами отстраненно-равнодушным к себе отношением. Начало тому положил случайно встреченный в субботней толчее у кассы супермаркета одноклассник Витя Малыгин, или как его звали в школе Вите́к. Поначалу Геннадий Иванович решил, что пожилой мужичок обознался, когда тот по свойски подмигнул ему одним глазом и воскликнул, пугая стоявших в очереди: «Если Геною зовут, потеряешь деньги тут! ». Мгновение спустя, благодаря давно позабытой дразнилке, в памяти всплыли связанные с нею люди и ситуации школьной поры, и образ хамоватого незнакомца стал понемногу проясняться.  

— Вить, ты что ли? — вырвалось, наконец, у опешившего завскладом.  

— Старых друзей перестал узнавать, зазнался совсем! — отреагировал высохший мужичок с напускной обидой в голосе, расплываясь в улыбке.  

Чуть поколебавшись, они коротко обнялись, похлопали друг друга по спине и, как водится, стали обмениваться вопросами о житье-бытье. Но Геннадий Иванович только ради приличия интересовался хитросплетения судьбы одноклассника. Его потрясло то, что за тридцать минувших с последнего звонка лет, Виктор Малыгин, цветущую физиономию увенчанную копной непослушных волос которого хранила память, превратился, по сути, в древнего старика. Обтянутый серой сморщенной кожей лысый череп, возрастные пигментные пятна на дряблых дрожащих руках, согбенная фигура, желто-коричневые руины вместо передних зубов, мутный выцветший взгляд — весь вид знакомого незнакомца настолько контрастировал с хранимым образом школьного друга, балагура и весельчака, что делалось не по себе. Видимо, внутреннее состояние Геннадия Ивановича отразилось на характере общения, и когда дежурные вопросы закончились душевный разговор у них так и не завязался. Пришлось при выходе из торгового центра обменяться номерами телефонов и попрощаться долгим рукопожатием, сдобрив его фальшивым обещанием периодически созваниваться.  

«Как же так, как же так? — мысленно вопрошал Геннадий торопясь домой, словно его там кто-то ждет. — Да, не виделись тридцать лет! Да, у Витька непросто сложилась жизнь! Но ему всего сорок семь, как и мне! Я отказываюсь верить своим глазам и признавать в своем ровеснике такую развалину, не могу принять столь жуткую перемену в нем! ».  

Заведующий складом давно развелся с супругой и жил последние десять лет один, находя с каждым годом все больше плюсов в холостяцкой доле. Но теперь отсутствие элементарного общения с кем-нибудь из близких порождало рой кружащихся в голове мрачных мыслей. Даже любимое занятие — просмотр спортивных телеканалов не могло до конца развеять подавленность.  

Геннадий Иванович растерянно бродил по квартире, бесцельно заглядывал в туалет, ванную, чуланчик, каждый раз бросая взгляд в настенное зеркало у входной двери.  

«Неужели и я так выгляжу? — накручивал он себя. — Может, когда изо дня в день ненароком видишь свое отражение, процесс старения проходит неприметно? Нет, мы еще пошустрим! Я, как и в семнадцать, полон сил, до сих пор нравлюсь некоторым женщинам, а значит и внешне вполне презентабельный! »  

Немного успокоившись, Геннадий Иванович вспомнил, как живущая с матерью школьница-дочь Лариса, буквально заставляла его завести аккаунты в соцсетях для общения с друзьями. Теперь он жалел о своем пренебрежении советами Ларочки и отсутствию возможности на протяжении последних лет просматривать фотографии старых знакомых. Это привычное многим занятие могло, как ему думалось, уберечь от неприятных сюрпризов, подобных встрече с неузнаваемым Витькой.  

Проведенная в воспоминаниях бессонная ночь толкнула Геннадия Ивановича следующим воскресным утром поехать через весь огромный мегаполис в старый парк у отреставрированного здания родной школы. Гуляя по его извилистым дорожкам, он с трепетом и грустью воскрешал в воображении картины давно ушедшего, где озорной Генка Сорокин был так счастлив и беззаботен. Вдоволь надышавшись свежим воздухом и порядочно подустав, завскладом решил уже пойти к ближайшей станции метро, как увидел жившую, как он хорошо помнил, в двух шагах от школы одноклассницу Светку Белых с разноцветной коляской перед собой. Она почти не изменилась, и некоторая растерянность, вызванная столь нереальным фактом, заставила Геннадия застыть на месте. Но даже сквозь ступор завскладом почувствовал радостную эйфорию, оттого, что стал, как ему хотелось верить, свидетелем победы над безжалостным временем. Он шагнул навстречу девушке и сказал, широко улыбаясь:  

— Здравствуй, Светик!  

Видимо, это был опрометчивый поступок. Пугливое чудо тут же упорхнуло, оставив его наедине с гнетущей реальностью.  

— Мы разве знакомы? — удивилась девушка, огибая вместе с коляской незнакомца и не дожидаясь ответа, крикнула в сторону скамейки у старого дуба. — Мам, хватит болтать! Пойдем уже!  

Через мгновение Геннадий увидел приближающуюся женщину, которая спешно прощалась с кем-то по телефону. Когда она поравнялась с ним, их глаза встретились, и завскладом сразу все стало ясно.  

— Ну, здравствуй, Светик! — поникшим голосом повторил он приветствие, адресуя его на этот раз женщине с телефоном.  

— Генка, ты что ли!? — воскликнула она после минутного замешательства. — Вот уж никак не ожидала тебя здесь встретить! Куда пропал то? В соцсетях искала, не нашла.  

Они очень быстро разговорились, легко найдя общие темы для обсуждения, как это случалось в школьные годы. Оценив ситуацию, дочь Светланы решила не мешать и отошла с коляской к декоративным фигуркам животных у входа в парк. Геннадий Иванович слушал безостановочно тараторившую одноклассницу, со щемящей болью вглядываясь в увядшие черты первой красавицы выпускного бала. Ему вспомнились ускоренные кадры из какого-то фильма, где запекалось свежее яблоко, превращаясь из идеально гладкого упругого плода в свое сморщенное бесформенное подобие. То же самое произошло и с внешним обликом когда-то восхищавшей его девушки, пусть даже для разрушения идеала понадобилось значительно больше времени. Вновь проснувшуюся в Геннадии подавленность подстегнуло известие о пяти ребятах из его и параллельных классов по разным причинам уже отошедших в мир иной. Из-за окончательно испортившегося настроения он сознательно скомкал разговор, сухо попрощался и направился к станции метро, оставив Светлану в некотором недоумении.  

«Лучше бы я в другой город уехал после школы, чем обнаружить вот так вдруг распад милых сердцу образов. Стыдно признать, но сейчас, как и в юности, внешний вид человека мне важнее души, — атаковали заведующего складом навязчивые мысли по дороге к дому. — Ощущаю себя переместившимся в будущее на машине времени, без возможности вернуться обратно. Потому я и удручен возрастными изменениями только тех, кого знал ранней юностью, в начальной точке моего путешествия. Прочие же мои ровесники, словно изначально были немного состарены. Взять хоть почерневшие испитые лица грузчиков на базе, которые меня нисколько не пугают, хотя многие из них совсем молодые».  

Секунды складывались в минуты, минуты в часы, часы в сутки. Пролетела неделя, другая, третья. Однако известное своей не только разрушительной, но и целительной силой время отказывалось избавлять Геннадия Ивановича от тягостных дум, временами переходящих в тревожное предчувствие. Все чаще ему казалось, что окружающие относятся к нему, как к беспомощному старику: в переполненном автобусе девочка неожиданно уступила место, ни с того ни с сего взявшаяся помочь продавщица несколько раз громким голосом прочитала состав сырного продукта, водители терпеливо ждали пока он закончит переходить дорогу на уже загоревшийся красный свет, чего ранее никогда не случалось. Как-то на базе завскладом заглянул в подсобку для уточнения некоторых деталей, где оголив ляжки, гоняли чаи уставшие сотрудницы. К удивлению Геннадия при его появлении они даже не попытались поправить разлетевшиеся полы халата, чтобы прикрыть ноги в прозрачных колготках. В своих разговорах с соседями у подъезда он все чаще слышал фразы: «Нашему поколению уже все равно»; «Пусть молодые этим занимаются»; «Мы пожили в свое время». В живом воображении Геннадия Ивановича, как в увеличительном стекле, значение подобных эпизодов разрасталось до гигантских размеров, отнимая покой, аппетит и сон. И теперь, сидя в кромешной темноте комнаты на краю кровати, он безуспешно пытался отогнать перекочевавшее из кошмарного сновидения чувство безвозвратной утраты чего-то ценного, того, что дарило относительное спокойствие все последние годы.  

Не в силах больше оставаться наедине со своими мыслями и ощущениями, Геннадий Иванович заставил себя встать, быстро оделся и через минуту вышел из дверей подъезда в тишь влажной июльской ночи. Бесцельно обойдя огромный многоквартирный дом по периметру два раза, завскладом решил уже возвратиться домой, как услышал за спиной гнусавый окрик:  

— Не торопись, отец! Угости сигареткой!  

Оглянувшись, Геннадий Иванович увидел двух молодых людей лет двадцати пяти, лениво шагающих на него. В свете фонарей их лица больше напоминали театральные маски с кривыми ехидными улыбками.  

— Курить бросил давным-давно, когда был в вашем возрасте, — дерзко ответил завскладом, словно срывая на незнакомцах накопившееся раздражение.  

— Ну, деньжат тогда подкинь! Мы сбегаем, себе курить возьмем, а тебе пакетик стариковского кефира для смягчения стула, — выпалил один из парней, вызвав истерический гогот другого.  

Последние слова попали в самое больное место и настолько уязвили без того истерзанное самолюбие Геннадия Ивановича, что он, собрав все оставшиеся силы, всю накопившуюся злость и обиду на судьбу, резким тычком ударил костяшками пальцев в кадык изголодавшемуся по никотину наглецу. Вальяжный парень, явно не ожидавший такого поворота, неуклюже осел на асфальт, выпучил глаза, обхватил руками горло и стал судорожно, часто и неровно втягивать в себя воздух. Его сбитое дыхание походило на хрип издыхающей собаки. Гогот второго перешел в протяжный вопль удивления, он склонился над приятелем, не понимая, что делать и как ему помочь.  

— С нами, старичками, вежливее надо разговаривать, с почтением к седине. А то нервы у нас уже ни к черту, срываемся частенько, — спокойно сказал завскладом и пошел к металлической двери своего подъезда.  

— Дебил! Он же просто пошутил! — бросил ему вслед весело гоготавший минуту назад парень.  

— Ничего, оклемается твой дружок. Уму-разуму надо с молодости учить, чтобы не проснуться потом состарившимся грубияном, — походя бросил Геннадий Иванович, не считая нужным обернуться.  

Уже в лежа кровати, он почувствовал давно позабытое умиротворение, утерянное самообладание и, что больше всего обрадовало, состояние некоторой равнодушной отстраненности, выстраданной многолетним холостяцким житием.  

Половину следующего дня завскладом потратил на создание трех аккаунтов в наиболее популярных соцсетях с последующим поиском в них одноклассников и полузабытых приятелей. Причем при добавлении в друзья предпочтение отдавалось прекрасной половине интернет-юзеров. «Мы еще пошустрим, еще побарахтаемся! — повторял он про себя, всматриваясь в фотографии знакомых девчонок, превратившихся в солидных дам, счастливых матерей, заботливых бабушек, внимательно изучая открытую информацию каждой из них в профиле».  

Активная переписка вскоре дала свои плоды, и благоухающий дорогим одеколоном Геннадий Иванович встретился с учившейся в параллельном с ним классе Анечкой — Анной Валерьевной Глушенковой, одинокой, как и он, сорокасемилетней женщиной, работающей парикмахером-колористом. Через неделю они уже жили вместе в двухкомнатной квартире Геннадия, которая потихоньку превращалась в уютное чистенькое гнездышко из-за появления новой хозяйки. Поначалу все складывалось как нельзя лучше: завскладом спешил после рабочего дня домой, где вкушал приготовленный с любовью ужин и потом в долгих задушевных беседах с Аней строил планы на отпускные дни в сентябре и вспоминал школьные перипетии.  

Ночные шалости в поскрипывающей кровати подняли самооценку Геннадия Ивановича на уже недосягаемую, как ему казалось, высоту. По застенчивым признаниям Анны Валерьевны он был «еще хоть куда» и «ранее ей такого испытать не посчастливилось». Подтверждением этих слов был сладострастный стон, который разгоряченная женщина частенько не могла сдержать. Довольный собою и уставший завскладом перед тем, как уснуть подолгу смотрел в распахнутое настежь окно и в тайне радовался тому, что соседи теперь еженощно слышат звуки мучительной агонии новой хозяйки. Поутру, встречаясь с ними на лестничных пролетах и площадках, он не прятал глаза, напротив, подчеркнуто вежливо здоровался и пытался подробно, размеренно поговорить о погоде, здоровье и прочей чепухе.  

Казалось, жизнь, наконец, вошла в естественное русло, от которого отклонилась из-за какой-то аномалии, досадной ошибки, какого-то нелепого стечения обстоятельств. Однако Судьба вновь решила продемонстрировать заведующему складом свой изменчивый порывистый нрав. В канун выходных Анне Валерьевне позвонила дочь, живущая в далеком шахтерском городке, и, рыдая, сообщила о своем разводе. Недолго думая, новоиспеченная хозяйка заказала железнодорожный билет и утренним поездом убыла в трудовой горняцкий край с обещанием вернуться, как только все встанет на свои места. Но время летело, а Анечка все никак не возвращалась. Геннадий даже собирался сам поехать за своей старой школьной подругой, но в телефонном разговоре та строго-настрого запретила ему совершать подобный маневр и дала знать о своем решении остаться на неопределенное время с дочерью из-за слабого здоровья внучки.  

Как ни странно Геннадий Иванович отнесся к намереньям Анны Валерьевны с пониманием и, к своему внутреннему изумлению, не стал заново впадать во фрустрацию. Более того — завскладом даже обрадовался возможности опять пожить бобылем, смакуя переживания, открывающиеся только одиноким. В душе теперь жила уверенность, что после перенесенных не так давно терзаний его вряд ли может выбить из седла такой, в сущности, пустяк, как временное отсутствие второй половины. Геннадий Иванович уже ощутил свою целостность, завершенность и самодостаточность, распознать неповторимый вкус которых ему выпало редкое счастье. С другой же стороны живя с Анечкой, он успел почувствовать себя безрассудным семнадцатилетним пареньком, всегда готовым к любовным похождениям со своими многочисленными сверстницами. В один из сентябрьских вечеров отголосок этого сладкого щемящего чувства заставил Геннадия Ивановича открыть вкладку «Друзья» на своей странице в социальной сети и, игнорируя участившееся сердцебиение, открывать профили Марины, Наташи, Гали, Веры, Снежаны, Ирины, Алены и всех прочих девчонок, с кем когда-то пересекался в бескрайних школьных коридорах. «Мы еще пошустрим, еще побарахтаемся! — повторял он про себя короткие фразы, как заклинание. — Мы еще споем и спляшем, еще поживем! ».