Творческие натуры.

***  

Что-то дёрнуло меня посмотреть влево и обратить внимание на вывеску книжного магазина. «Книжные новинки». Усмехаюсь. Иду дальше. Но вдруг вижу, как распахивается тугая дверь. На крыльцо выходит милейшая девушка. Она прижимает к груди книгу, а сама так и светится от счастья. Она спускается по лестнице и только оказавшись на заснеженной дороге, убирает книгу в холщовую сумку. Повесив сумку на плечо и поправив шапку на голове, она идёт вперёд. И я иду вперёд, не помня себя. Не знаю, куда теперь иду – домой или вслед за ней. И до чего же легкая у неё походка! До чего же прекрасное создание!  

Встретить бы её как-нибудь ещё.  

***  

Я встретил её. Как-нибудь. Ещё. Я повстречал свой сон, которого я долго был лишён. И стал учиться заново дышать. Гулять по нерасчищенным дорогам. Смеяться над своею и чужою неуклюжестью. Пятнать друг друга, заливаясь смехом, всякий раз, когда мимо проезжает жёлтая машина. Или смешные голубые коробки с рожками. И за такси – не менее, чем дважды запятнать! Улыбаться. Рассматривать надписи на холщовой сумке. Рассматривать друг друга. Вздрагивать всякий раз при встрече взглядами. Таскать в сумке деревянные кусочки и непременно брать с собою книжки о муми-троллях. Не забывать дрожащими холодными руками хвататься за тёплые, маленькие. Жалеть, что отчего-то не принято переходить дорогу на красный свет. Ведь красный во много красивее зелёного! Искать дома. Искать цветные блики в них. Считать, сбиваться, начинать сначала. Не забывать о плюшевых щенках из окон первых этажей. Считать собак, считать котов и кошек. Детей на надувных ватрушках и ледянках. Дурных людей, дурных друзей. Ресницы. Губы. Щёки. И бездонные глаза. Синие, как волны Черного моря. Глубокие, как сам Байкал. Бескрайние, как Тихий океан. Печь синнабоны, готовить вишнёвые каши. Пачкаться в муке. Играть на укулеле. Петь, задыхаться в собственных словах. Смеяться, вздрагивать от каждого произнесённого вслух слова. Восхищаться. Читать романы и писать поэмы. Ложиться спать в тепле, но просыпаться отчего-то в страшном холоде. Всегда.  

***  

– А ты встречал когда-нибудь… ну, скажем… людей творческой натуры? – спрашивал меня Клим, мой самый близкий друг. – Таких хрупких, ранимых, почти хрустальных! Ты когда-нибудь анализировал их? Всматривался в их глаза? Может, пытался узнать, что творится у них в голове?  

Я молчал, слушал его. Он поведал мне историю о том, как несколько лет назад встретил одну девушку. Странную и уставшую. Кожа её была сера, глаза красны, опухши, с синяками, оставленными бессонницей. Клим не жалел сравнений. Он рассказал, что глаза её были ярко-зелёного цвета, как листики молоденькой берёзки в лучах тёплого майского солнца. Губы её были кровавые, обкусанные. Она была довольно рослой и худой, передвигалась тяжело. Должно быть, каждое её движение было сковано болью. Она носила чёрную одежду, и всяк её заметивший мог бы подумать, что она отправляется на чьи-то похороны или поминки.  

Клим увидел её в грязном автобусе. В грязной голубой коробке. Он и сам ехал на поминки. А она сидела на самом последнем месте и, смотря в окно, что-то рисовала в небольшом блокнотике на кольцах. Клим откровенничал. Когда он только взглянул на неё, у него сразу же появилось огромное и непреодолимое желание обнять её и чем-то помочь – вид у неё был плачевный. Он разглядывал её несколько десятков минут, пока водитель не остановил автобус и девушка не вышла, быстро собравшись, вон из автобуса. Клим ещё долго проигрывал в своей голове эту поездку, ее образ, и не мог остановиться. Она вызвала у него неподдельный интерес.  

Он рассказал, что прошел месяц или даже полтора, и образ этой девушки в его голове поблек и почти уже забылся. Но жизнь заставила его вспомнить всё, когда он, придя на одну из выставок картин какого-то малоизвестного художник, вновь увидел её. Всё тот же взгляд, те же губы, та же кожа и тело, заволоченное чёрной, как пустотой бескрайнего космоса, одеждой.  

Клим познакомился с ней. Говорит, это было неловко, стеснительно и очень волнительно. Он не стал спрашивать, как её дела и как её самочувствие – и так было видно, что дела совсем не ладятся, а самочувствие оставляет желать лучшего. Он делился, что пригласил ее погулять в один из многочисленных зеленых парков их городка.  

Встреча была назначена на шесть вечера, но Клим пришел пораньше – всё боялся опоздать. Прогуливаясь по парку, они о многом разговаривали. Клим многое узнал о ней. Её основной деятельностью была писательская, она писала небольшие рассказы, и уже успела выпустить несколько книг.  

Клим клялся, что до сих пор помнил её голос и легкую улыбку, проступавшую совсем непринужденно во время их разговоров. Узнав ее лучше, Клим понял для себя – у нее очень ранимая и восприимчивая душа, которая может рассыпаться на кусочки при одном необдуманном прикосновении человека. Но сам Клим так её и не коснулся.  

– Недавно я узнал, что её не стало. Подумать только, как долго ей пришлось бороться. Не выдержала. Говорят, на её похороны никто не пришёл.  

– Кто говорит?  

– Люди говорят. И это, знаешь, совсем не неожиданный финал. Очень ожиданный. Ну вот и скажи мне, – продолжал Клим уводить разговор в нужное ему русло. – Встречал ли ты таких когда-то? Ранимых, хрупких. Встречал?  

– Встречал, – вымолвил я и, прищурившись, посмотрел куда-то в сторону. – Ту самую. Она и была… творчеством.  

– Её уже нет, верно?  

– Я её так и не нашёл.  

– А ты искал?  

– Искал…  

***  

Я возвращаюсь домой с нелюбимой работы. Иду знакомыми улицами меж знакомых домов, срезая путь знакомыми дворами и встречая знакомые мне с юношества лица. Голова болит, руки немеют от усталости, а ноги – гудят. Я прохожу мимо универсама, и только несколькими метрами позже вспоминаю, что дома совсем нечего есть. Живот предательски урчит, и я оказываюсь вынужден развернуться и пойти обратно.  

Лапша быстрого приготовления, пельмени, десяток куриных яиц, хлеб, творожный сыр и сосиски – разная мерзость, оказавшаяся в зелёной пластиковой корзине для продуктов. Ничего не забыл. Дома, кажется, оставалась ещё колбаса. Если не испортилась, поделим с облезлым рыжим подъездным котом на двоих. А если испортилась? Вздыхаю. Бросаю в корзину два пакетика с кошачьим кормом. Не разбираюсь в них совсем, а потому жду, пока пожилая женщина, стоящая у стеллажа, выберет корм. Беру такой же и иду на кассу. Вспоминаю, что дома есть ещё вино. И, если повезёт, найдётся даже недурное пиво.  

– Пакет нужен? – спрашивает меня кассир.  

– Нет, брат, не нужен.  

– Карта нашего магазина?  

Мотаю головой.  

Рассчитываюсь, перекладываю продукты из корзины в рюкзак. Выхожу из универсама и останавливаюсь недалеко от выхода. На телефон приходит уведомление о совершённой минутой ранее покупке. Вижу в сообщении баланс карты. Негусто. До аванса ещё дней пять. Вряд ли теперь хватит на что-то существенное. Ещё и сигареты кончились. Загнусь наверняка.  

– Братан, не будет сигаретки? – спрашиваю у парня, курящего у магазина, облокотившись на ограждение.  

– Будет, – отвечает мне Клим. Я замер. Я шокирован. Он протягивает мне сигарету и свою зажигалку. Я пытаюсь связать слова, спросить его о чём-то. О жизни, о судьбе. Но он только хлопает меня по плечу, выдыхает дым и уходит.  

Прикуриваю. Смотрю куда-то. Думается, дорога до дома займёт минут десять, не больше. Иду вдоль самой дороги. Навстречу мне идут люди, и я иду им навстречу. Курю. Давлюсь горьким дымом. Загорается зелёный свет. Люди переходят дорогу. Загорается красный. Мимо вновь проезжают голубые коробки.  

(Благодарность Климу Ф. и его записке «Творческая натура» от 20/04/17)