Желтый лист

20 октября 1941 года, г. Харьков, УССР.  

Фашистская Германия напала на Советский Союз в конце июня 1941 года. Украина пострадала одной из первых. Война была в самом разгаре, но до Харькова война пока еще не добралась...  

Степан и Сара были знакомы с самого детства. Они ведь соседи по двору. Их родители часто общались, вот и дети быстро сдружились. Также этому поспособствовало и то, что Степан с Сарой были одного возраста.  

Они стояли в саду и собирали яблоки, срывая те с веток деревьев. И тут между ними завязался весьма неожиданный разговор.  

– Знаешь, когда война закончится. – Сказала Сара. – Я бы хотела завести семью.  

Девушка мило улыбнулась и посмотрела на Степана. Их взгляды встретились.  

– Ты же будешь рядом со мной в этот момент?  

У парня аж дыхание перехватило от таких слов. Вот он откашлялся и ответил:  

– Сара, что ты такое говоришь? – После чего смущенно отвел в сторону глаза.  

– А что? Что нам еще остается в это смутное время, кроме как мечтать?  

– Тогда можешь не бояться – сбудутся твои мечты! Я в этом уверен.  

– Правда? Спасибо. Но, а что насчет тебя? – Сара любопытно уставилась на Степана. – О чем мечтаешь ты?  

– Даже не знаю. – Парень пожал плечами. – Сейчас меня лишь мое настоящее тревожит, у меня нет времени думать о будущем.  

– И даже между мгновениями, когда ты тревожишься о настоящем, у тебя и секунды нет для того, чтобы о будущем подумать?  

– Боже, Сара! Вот заладила. – Степан рассмеялся. – Сейчас я, наверное, могу мечтать только о нашей победе в этой войне!  

– Да, конечно. Я тоже. Но неужели это все? – Сара печально глянула на Степана.  

Он посмотрел в ответ, проглотил ком в горле и, кивнув, неуверенно сказал:  

– Да.  

– Понятно. – Девушка как-то грустно улыбнулась и, отвернувшись, продолжила собирать яблоки. – Ну, хорошо. Раз так – тогда что ты видишь в своем настоящем?  

– Я вижу себя Красноармейцем! – Гордо заявил Степан.  

– Что? – Девушка крайне удивленно глянула на парня.  

– Да! Именно этого я и хочу. Я хочу записаться в армию и отправиться на фронт! Хочу помочь нашим солдатам прогнать немцев с наших земель!  

– Степка, брось. Не будь дураком! Ты еще слишком молод для того, чтобы идти на войну.  

– Что?! – Возмутился Степан. – А вот и нет! Ничего я не молод! Мне, вон, 5 ноября уже 17 исполнится! А значит, я уже взрослый и могу служить своей стране! Поэтому, как только стукнет 17 – сразу в военкомат пойду, а затем и на фронт – добровольцем! Я слышал, так сейчас многие делают. Даже среди моих знакомых.  

– Господь тебя помилуй! Степ, не говори глупостей. Знакомые. – Фыркнула Сара. – Своей головой думать надо.  

– А я и думаю. Думаю, да! Это ведь мое желание.  

– Зачем оно тебе, вообще, нужно? А вдруг ты там погибнешь?  

– И что с того? – Степан недоуменно уставился на Сару. – Так это же смерть достойная героя! С честью умереть за свою страну – это ли не подвиг! Об этом можно только мечтать! А прячутся лишь трусы.  

– Ну, а как же тогда я тут без тебя? Что я буду делать? Об этом ты подумал?  

– Стой, что?  

– Вот! – Протянула Сара. – Видишь, не подумал.  

– О чем ты говоришь, Сара?  

– Как это «о чем»? А кто, кроме тебя, мне еще поможет урожай собирать, у? Решил меня одну оставить заниматься этим?  

– Эх ты! Дуреха, я же ради тебя и стараюсь. Иду туда, чтобы тебя здесь защитить! Понимаешь? А в поле помочь и другие могут. – Пренебрежительно отмахнулся Степан. – А настоящий мужчина должен воевать. Я нужен своей стране!  

– А тебя кто-то об этом просит?  

– Это мой долг!  

– Кто такое сказал?  

– Сара, ты не понимаешь.  

– Хорошо, возможно, но и здесь тоже есть люди, которым ты нужен. Я, например. Ведь коль ты не вернешься, кто тогда меня станет защищать?  

– Не бойся, я вернусь. Обязательно вернусь!  

– Да?! В гробу или братской могиле?  

– Сара, Господи! Что ты такое говоришь?  

– А что я не так сказала?! Разве я не права? В чем я ошиблась? У? – Решила взять напором, а не только аргументами девушка. – И еще, а как же твоя мама с братиком? О них ты подумал?  

– А что с ними не так?  

– Отчим твой еще в июле ушел на войну, и с тех пор от него нет никаких вестей – ты сам мне об этом говорил. А что, если он уже умер? Ты также хочешь? Кто, в таком случае, позаботится о твоей семье, если и ты не вернешься домой? Что будет с ними?  

– Но он жив. Я точно это знаю. Он вернется. Он обещал мне.  

– Да, конечно. Прости меня.  

– В любом случае, я еще не ушел!  

– Ну, это пока. К тому же, откуда такая уверенность?  

– Сара, он жив! Он нас не бросит. Слышишь?  

– А ты нас? – Она подняла голову и посмотрела Степану в глаза. – Я не хочу терять тебя. Прошу, не бросай нас!  

Девушка окончательно поникла. На ее глазах проступили слезы.  

– Сара, успокойся. Все будет хорошо, обещаю. Я не дам тебя в обиду, клянусь! – Степан ближе подошел и обнял девушку. Сара лицом к его груди прижалась. И он почувствовал, как его рубашка внезапно стала влажной. – И я обязательно вернусь домой. Верь мне!  

– Прости меня. Я просто боюсь.  

– Ничего, Сара, ничего. Я знаю, а потому не могу винить тебя за подобные слова, которые способны подорвать веру в твой патриотизм. Но и ты должна понять меня – я должен. От этого никуда не деться.  

– Я понимаю, но...  

– Что?  

– Мне так страшно.  

– Мне тоже, Сара, мне тоже. Но пока мы вместе – тебе не нужно бояться. Ты слышишь?  

– Да. – Девушка улыбнулась.  

– Я всегда буду защищать тебя.  

– Я знаю. Спасибо.  

На этом и закончился их разговор.  

Так, в обнимку, они и простояли еще несколько минут. Степан попутно поглаживал черного угольного цвета красивые, кудрявые волосы Сары, от которых всегда, даже в самую холодную зиму, веяло теплом и пахло весной. Хотя, может это ему просто так казалось? Правда, он пока не мог понять «почему? ». И вот, когда они оба наконец-то успокоились – продолжили яблоки с деревьев собирать.  

Степан хотел отправиться на фронт. Воевать он желал. Героем стать. Подвиги совершать. Но не успел парнишка на войну пойти – ведь немцы первыми пожаловали в Харьков... В город фашисты вошли 24 октября 1941 года.  

25 октября 1941 года, г. Харьков (оккупированный), УССР.  

Тогда всем жителям города казалось, что власти советские бросили их, оставив на произвол судьбы, вот люди и сдались захватчику. Правда, мало кто оказался этим недоволен. Люди увидели в немцах освободителей, а потому находились и те, кто встречал фашистов по старой традиции: с хлебом и солью.  

Харьков, из-за поражения Красной Армии под Киевом в сентябре, сдали практически без боя. Хотя, все же нашлись Солдаты, которые держали оборону, но ее, увы, надолго не хватило. В итоге руководством города было принято решение о сотрудничестве с фашистским захватчиком, о чем вскоре и оповестили гражданское население. С чем был крайне не согласен Степан, но только поначалу...  

Немецких офицеров начали заселять в дома к обычным украинцам. Одним из них оказался Карл Густав Вольф – унтершарфюрер нацистской Германии.  

30 октября 1941 года.  

В обычный украинский дворик в районе Харьковского тракторного завода вошел статный на вид мужчина. Это был немецкий офицер. Детвора, играющая на улице, вмиг остановилась, только завидела его серую форму. Они любопытно посматривали на мужчину, но лишь издалека. Тот отвечал им доброй улыбкой.  

Правда, стоило офицеру приблизиться к детям, как они тут же в страхе разбежались в разные стороны. Не убежал только один ребенок, самый младший из них. Это был мальчик. Он продолжал стоять и пытливо глядеть на мужчину.  

– Мальчик. – Сказал офицер на чистом русском языке, еще и с отличным произношением, что мигом удивило людей вокруг. – Ты хочешь шоколадку? Это настоящий немецкий шоколад.  

Мужчина наклонился к ребенку. Мальчик молча кивнул в ответ.  

– Хорошо. Сейчас. – Мужчина потянулся к внутреннему карману своего пиджака.  

Мальчик радостно наблюдал за процессом, он не мог дождаться, когда же ему наконец-то вручат столь желанную сладость, но тут к нему подбежала мама. Женщина живо взяла мальчика на руки и, сделав несколько шагов назад, отвела ребенка от офицера, когда тот уже практически достал шоколадку из кармана. Мальчик даже успел разглядеть ее обертку.  

Она сделала это и одновременно сказала мужчине:  

– Простите и не примите мои слова за дерзость, но нам от Вас не нужны никакие подарки. – Ее широко открытые глаза были наполнены неподдельным ужасом.  

Мужчина все понял, а потому спокойно и снисходительно кивнул в ответ:  

– Ничего.  

И, прижав ребенка к своей груди, женщина глянула на сына:  

– Идем, сынок. – Сказав при этом.  

Офицер спрятал шоколадку обратно в карман и посмотрел в разочарованные глаза ребенка. Но вместе с тем взгляд мальчика выражал искреннее недоумение в связи со сложившейся ситуацией. Вот он удивленно и уставился на офицера, но тот смог лишь подмигнуть ему в ответ. После чего женщина спешно удалилась прочь.  

Мальчик же тем временем, сидя у мамы на руках, повернул голову назад и проводил мужчину удивленным взглядом. Офицер махнул ребенку на прощание рукой, мальчик ответил ему тем же.  

Да, не все жители города все еще доверяли немцам и были готовы прыгать своим «освободителям» в объятия. И на то у людей была вполне весомая причина, а именно показательная жестокость, с которой немецкие оккупанты расправлялись со всеми несогласными с их властью харьковчанами.  

В итоге население разделилось на два лагеря. Одна часть людей была согласна с установлением в городе фашистской власти, но они все равно продолжали бояться захватчиков и считали, что немцы будут ничем не лучше все тех же большевиков. Другие же настолько устали от советской власти, которая лишь эксплуатировала украинское население, даже на их собственной земле, ничего при этом не давая взамен, что и с фашистами были готовы объединиться ради общей цели и собственной выгоды, особенно учитывая обещания нацистов, что власть в стране вернется к украинцам.  

1 ноября 1941 года.  

Это был одноэтажный домик на шесть квартир.  

Ганна как раз стояла на общей кухне и готовила еду для детей, когда услышала стук во входную дверь. Такой напористый и продолжительный стук. Через несколько секунд в дверь уже начали стучать силой. Ее буквально выламывали.  

– Сейчас. Сейчас! Иду я уже! – Крикнула женщина, но стук все равно не прекращался. Ганна недовольно буркнула. – Боже, кого там еще принесло?  

Она вытерла полотенцем руки и поспешила к двери, которую немедленно и открыла.  

А открыв ее, увидела перед собой немецких солдат и живо растерялась. Настолько, что даже утратила дар речи и мигом пыл ее утих.  

Тут из своих квартир выглянули соседи, но завидев немцев – живо обратно попрятались по квартирам.  

– Что-то случилось? – Женщина осмотрела военных округлившимися от испуга глазами.  

Но ответа не последовало. Солдаты промолчали. Возможно, не хотели отвечать, а может просто не знали русского языка. Наверное, именно поэтому вместо слова: «Отойдите! », они лишь крайне бесцеремонно оттолкнули женщину в сторону, после чего на всех парах влетели в дом и вооруженные немцы, в количестве трех человек, начали осматривать буквально каждый уголок дома. Быстро по коридору шагая, они заглядывали всюду, стучали в каждую дверь и заходили во все квартиры. Казалось, что ничто в этот момент не скрылось бы от их пристального взора.  

А когда солдаты закончили свою работу, а именно обыск – они также безмолвно, как и вошли в дом, покинули его. Выйдя на улицу, они тут же кому-то сказали на немецком языке:  

– Alles ist klar! («все чисто», по-немецки).  

Ганна не поняла ни слова, но это было и не нужно. И так все ясно.  

Загадочная фигура, которой докладывали солдаты, явно находилась прямо за дверью, но пока Ганна не могла ее увидеть, но вот этот человек наконец-то сам показал себя, когда перешагнул порог дома и, сняв картуз, сказал:  

– Здравствуйте.  

И в этом человеке Ганна сразу узнала того самого офицера, который ранее собирался ее сыну шоколадку подарить. Узнала и живо воскликнула:  

– Вы?  

– Я. – Улыбнувшись, ответил мужчина. – А Вы, значит, и есть та самая Ганна Нестеренко – домовладелец этого дома?  

– Да, это я. И чем, простите, мы обязаны визиту столь высокопоставленной и важной особы немецкой армии? – Женщина бросила в сторону офицера презрительный взгляд.  

– Бросьте, Вы преувеличиваете мою значимость в рядах Третьего рейха. – Мужчина рассмеялся. – Я всего лишь унтершарфюрер – офицер низшего звена.  

– Вам виднее, но, как бы там ни было, Вы же зачем-то пришли в мой дом, я права? – Ганна пожала плечами.  

– Верно. – Кивнул мужчина.  

– Понятно. Скажите, у меня какие-то проблемы?  

– Не беспокойтесь, нет. Все хорошо. Вам не нужно бояться.  

– Тогда, что Вы здесь делаете? – Слова немецкого офицера не внушали женщине доверия, вот она еще сильнее напряглась.  

– По всей видимости, живу.  

– Что, простите? Живете? И как это понимать? Что это, вообще, значит? Я не давала на это своего разрешения. – Резонно возмутилась женщина.  

– Увы, но этого и не требуется. Приказ новой власти.  

– Ах, приказ новой власти, значит. Тогда, конечно. – Хмыкнула Ганна и вдумчиво покачала головой.  

– Да, все верно.  

– Но как же тогда мы?  

– А что вы? Выселять вас никто не намерен, поэтому можете и дальше спокойно продолжать жить в своем доме. Я лишь займу пустующую квартиру, которая есть в Вашем доме. По крайней мере, если судить по документам. К слову, а где она? – Карл любопытно осмотрелся по сторонам.  

– Спокойно. Как же! – Вместо ответа недовольно пробурчала Ганна. – А что, если я откажусь – повесите нас на площади, как и остальных?  

Ее голос дрожал от страха, но она должна была это спросить. Ганна уставилась на Карла пронзительным взглядом, а на ее глаза тем временем навернулись слезы.  

– Нет, что Вы. – Мужчина отрицательно головой покачал, улыбаться не стал – знал, точно не к месту. Просто, видя ее реакцию, он захотел ее успокоить.  

А после почесал затылок и добавил:  

– Простите за неудобство. – На ее удивление офицер действительно выглядел крайне виновато.  

– Ну, что Вы, не извиняйтесь. Не нужно. В этом нет абсолютно никакого смысла, ведь Ваши слова все равно не исправят данного положения. Ведь так? – Она с надеждой в глазах посмотрела на офицера.  

– Увы, именно так. – Мужчина вздохнул и голову склонил.  

И, разочарованно фыркнув, женщина рукой махнула:  

– Ну вот, что и требовалось доказать. Что же, ладно. Тогда проходите. Милости прошу, так сказать! Простите, но хлеба и соли, увы, нет – после прихода вашей власти самим бы что-то из еды осталось.  

– Знаете, я, конечно, наслышан о русской дерзости, но сталкиваюсь с ней впервые.  

Но, не смотря на свои слова, Карл ведал причины ее недоверие с озлобленностью и, войдя в положение, спокойно и даже с пониманием отреагировал на слова женщины, вот и улыбнулся ей, пытаясь продемонстрировать Ганне свое расположение и проявить по отношению к ней доброжелательность. Наверное, именно поэтому он не воспринял ее слова всерьез, действительно посчитав их за дерзость, Карл лишь шуткой попытался обстановку разрядить, осознавая ее нынешние жизненные тяжбы, но в итоге неудачно. Вот, вздохнув, офицер и решил больше данную тему не поднимать, чего нельзя было сказать о женщине...  

При этом он все равно восхитился этой ее чертой характера – поразившись нравом и характером Ганны. Правда, Карл не знал, что дерзость женщины не дана ей от природы, она скорее была спровоцирована действиями немецких солдат и являлась ничем иным, как ответной реакцией на эти самые действия и попыткой защитить от этих действий своих детей.  

– Вы, офицер, по всей видимости, никогда прежде не сталкивались в бою с нашими солдатами, иначе знали бы, что такое русская дерзость на самом деле!  

– Что же, возможно вы и правы. Признаю, виновен. Мое образование, вера в дело своей страны и знания позволили мне перескочить ступень под названием «рядовой» и сразу подняться выше – на уровень офицера, который, в первую очередь, занят не боями, а управлением и контролем. – Гордо заявил мужчина.  

– Ну, в таком случае, поздравляю. – Протянула женщина.  

– Знаю, Вы иронизируете, но все равно спасибо. – Карл пожал плечами, а после вытянул вперед руку в жесте «постой». – И к слову, в следующий раз, прошу, называйте меня Карлом.  

Мужчина улыбнулся.  

– Как скажете, Карл. – Женщина недовольно скривилась.  

По ее мнению, он был слишком любезным, до омерзения любезным.  

– Что же, вот и познакомились.  

– Ага. – Фыркнула в ответ Ганна и тут же добавила, сделав явный акцент на первые слова. – И к слову! Я украинка, а не русская. Хоть и небольшая, но разница все же есть.  

– Простите, конечно, если обидел Вас. Клянусь, я не пытался оскорбить Ваш род. Поверьте, нам немцам это очень знакомо. – Мужчина приложил руку к груди и, вежливо голову склонив, улыбнулся. – Но чем же, позвольте узнать, один славянин отличается от другого?  

– Ну, не внешностью, конечно же. – Охнула женщина. – Скорее духом!  

– Понятно, что же, в таком случае, еще раз извините. Подобного больше не повторится. И еще я могу Вам пообещать, что мы обязательно освободим Украину от советского гнета!  

– Громкое заявление как для захватчиков! Извините, конечно, но от Ваших обещаний мне легче не становится. Лучше бы Вы просто оставили нас в покое.  

– По-моему, Вы повторяетесь. – С улыбкой на губах подметил мужчина.  

– Правда? Не помню, чтобы я говорила нечто подобное.  

– Возможно, это было сказано другими словами, но смысл был именно такой.  

– Ладно, не важно. К тому же, Вы все равно ошибаетесь, а даже, если и так – чего Вы, в таком случае, ждали?  

– Что же, полагаю, Вы правы, но, в любом случае, этого, увы, я точно сделать не смогу.  

– То есть, оставить нас в покое?  

– Да, именно так. – Карл кивнул.  

– Дайте угадаю: приказ новой власти? Я права?  

– Да, все верно. Видите, Вы уже начинаете понимать, как у нас все устроено. – Мужчина улыбнулся.  

Больно часто он это делал, настолько часто, еще и так доброжелательно, даже не смотря на все мотивы и злодеяния нацистов, что Ганну это попросту уже начало раздражать! Но приходилось сдерживать себя, дабы не навлечь на свою семью беду, ведь стоит учитывать при этом, что у нее двое детей.  

«Как у настоящих фашистов! ». Подумала тем временем Ганна, но только сказать вслух это она побоялась, вот вместо этого и сказала:  

– Да, так я и думала. – Женщина разочарованно выдохнула, а после, ухмыльнувшись, махнула рукой, приглашая офицера за собой. – Ладно, проходите. Чего на пороге стоять.  

И тут Карл приказал солдатам, которые все это время ждали на улице и ни слова с их разговора не поняли, уходить, а сам внутрь вошел.  

Теперь он уже лично принялся осматривать дом.  

Первым делом офицер решил общую кухню посетить – она как раз ближе всех к входной двери расположилась, но кухня оказалась маленькой, и чего-то скрытого там было не найти. А потому он сразу устремился, как оказалось, к самой большой квартире из шести оставшихся, а именно квартире домовладельца. Состояла квартира из двух комнат разных размеров. Причина тому проста – это была следующая открытая дверь и самое близкое расположение к выходу. Туда-то мужчина и направился. Остальные квартиры оставил на «потом».  

На полу сидел ребенок, тот самый мальчик, которому Карл так и не смог дать шоколадку, он игрушечную деревянную машинку по полу катал. Но при виде мужчины, только что вошедшего в квартиру, мигом бросил это дело и удивленно уставился на него.  

– Привет. – Карл улыбнулся и, приблизившись, сел на колено.  

– Здравствуйте. – Мальчик кивнул.  

– Играешься?  

Тут мальчик поднял голову и с надеждой в глазах посмотрел на офицера:  

– Да, а у вас еще осталась та шоколадка?  

– Оу, конечно, вот только у меня ее сейчас нет. – Карл наощупь обыскал карманы.  

– Понятно. – Ребенок печально вздохнул.  

– Но, если ты хочешь, завтра я могу принести ее тебе.  

– Правда? – Лицо ребенка вмиг засияло, только он услышал данные слова.  

– Конечно. – Завидев это, губы Карла расплылись в доброй улыбке, и он пожал плечами.  

– Ура! – Воскликнул мальчик. – Спасибо.  

– Нет, сынок, дядя не сможет тебе ее принести. – Тут к ребенку женщина подскочила и живо на руки его подняла.  

– Но, мама, почему?  

Тут с улицы вернулся еще один ее сын. Это был Степан. Он сразу к маме подошел, а когда увидел в квартире немецкого офицера – бросил в его сторону озлобленный взгляд и встал перед мамой, в попытке ее защитить.  

– Привет. – Кивнул парню Карл, но Степа в ответ промолчал, мужчина лишь встретил на себе его грозный взгляд. Вот и сказал. – Понятно.  

С легкой улыбкой на губах.  

– Никаких «но», сынок! Потому что дядя знает, что сладкое – вредно. Все понял? – Завидев данную картину, Ганна мигом решила внимания офицера на что-то другое переключить, а потому она возмущенно и обратилась к своему ребенку, попутно бросив на него осуждающий взгляд, после чего, со словами, адресованными уже офицеру:  

– Вы продолжайте пока делать то, что и делали, а я скоро вернусь. – Спешно в другую комнату мальчика отнесла, также уведя за собой и растерянного от подобного развития событий Степана.  

Мужчина глянул женщине вслед и молча кивнул в ответ. Но Ганна этого уже не видела, как и офицер уже не слышал ответ ребенка на ее вопрос, ведь быстро мама скрылась с сыном за стеной. Лишь, когда Ганна мальчика прочь из комнаты уносила, Карл снова встретил на себе его удивленный и раздосадованный взгляд.  

А проводив их взглядом, Карл продолжил осмотр квартиры, когда глазами наткнулся на фотографию в деревянной рамке. Фотография стояла на одной из полок шкафа. На снимке была изображена женщина в годах у нее узкое длинное лицо и такой же длинный нос, а снизу подпись: «София Марковна. Любимая мама и бабушка».  

Тут в основную комнату вернулась Ганна. Офицер повернулся к женщине и серьезно заявил:  

– Вот теперь Вы точно повторяетесь.  

– Что Вы имеете в виду?  

– Вы снова унесли от меня своего сына.  

– Что же, в таком случае, да – Вы правы. На этот раз я действительно повторилась. – Ганна тяжело вздохнула.  

– Неужели я настолько Вам противен, что Вы каждый раз уносите прочь сына, только я подхожу к нему?  

Это было для нее полной неожиданностью, вот Ганна и удивилась:  

– Не сочтите за грубость, но дело не в этом. Дело тут вовсе не в антипатии лично к Вам, скорее страхе и недоверии.  

– Что же, понимаю. Спасибо за честность. Но, как я уже и говорил ранее, Вам не нужно меня бояться.  

– Простите, конечно, но мне Ваши слова ни о чем не говорят. Сказать любой может. А для подобного заявления одних слов мало.  

– Справедливо. – Карл кивнул.  

– Карл, ответьте: зачем Вы на нас напали? Что Вам от нас нужно?  

– Власть, земли, ресурсы, влияние, вера. Для чего еще, по-вашему, устраиваются войны? Желание править всем миром. Кто знает, что движет людьми. – Его слова прозвучали искренне, что хоть и частично, но все же подкупило Ганну. Мужчина пожал плечами и добавил. – Но, даже не смотря на то, что вы мне не доверяете, хочу Вас заверить, Ганна, что Вам и Вашим детям нечего бояться – Вам не причинят вреда.  

– Конечно. Хотелось бы в это верить. – Женщина печально улыбнулась.  

– И правильно. – Офицер вздохнул и после короткой паузы взял фотографию и показал ее Ганне. – Это Ваша мама?  

– Нет, второго мужа. Это бабушка Марка – моего младшего сына.  

– Ясно. А она еще жива?  

– Нет, Софии Марковны не стало в прошлом году. Удивительно, она была сильной женщиной – пережила голод, но с чахоткой справиться не смогла.  

– Мне жаль.  

– Спасибо.  

– А что насчет Вашего мужа, где он сейчас?  

– Как «где»? На войне. Как и все.  

– Понятно. Скажите, я смотрю, она была еврейкой? Я не ошибся?  

– Вы так сразу это определили?  

– Знаете, я свое звание не за «просто так» получил. Я заслужил его умом и верой. Так это правда?  

– Да, это правда. А что, это проблема?  

– Нет, никаких проблем. – Карл улыбнулся и махнул рукой. – А Вы, значит, украинка?  

– Да, все верно. Как я Вам уже и говорила.  

– Да, именно. Выходит, у одного из Ваших детей смешанная кровь. Я прав?  

– Я не понимаю, почему Вы задаете столько вопросов об этом?  

– Простите, но это моя работа. Так что насчет Вашего ребенка?  

– Да, Марк – мой младший сын, наполовину еврей. А старший – Степа, украинец.  

– Понятно. У Вас есть их документы?  

– Свидетельства о рождении?  

– Да, именно так. Свидетельства о рождении.  

– Конечно же, есть.  

– Можете принести? Пожалуйста. Хочу взглянуть. Проверить, все ли с ними в порядке.  

– Хорошо. Сейчас дам. – Женщину удовлетворили его аргументы, вот она спокойно и ускакала прочь, более не задав ни единого вопроса, а когда вернулась – протянула ему необходимые документы.  

И тут, просматривая свидетельства о рождении ее сыновей, Карл поднял голову и, совершенно неожиданно для Ганны, спросил:  

– У Вас в доме есть подвал или погреб?  

– Да, конечно. – Ганна рукой показала в конец коридора, где в полу виднелся люк. – А что?  

– Понимаете, в чем тут все дело. – Офицер вздохнул. – Время от времени в домах будут проводиться облавы с целью проверки.  

– Какой еще проверки? И что будут проверять?  

– Не укрываете ли Вы советских военных у себя в домах. – Спокойно сказал мужчина и пожал плечами. – В общем, на этот период я попрошу Вас прятать младшего сына в подвале. Вам все понятно?  

– Что, простите? Да. Но, что? Я... Нет... Я не понимаю. Подождите. Зачем? И при чем тут, вообще, мой сын к советским военным? – И Ганна живо опешила, услышав данные слова.  

Она бы, возможно, и застала Карла своим вопросом врасплох, но он предвидел это, а потому был готов, вот и знал, что ей ответить:  

– Его отец ведь сейчас на войне, верно? А это уже связь. Мало ли, он захочет вернуться и, взыграв на чувствах ребенка, попросит сына молчать о своем возвращении, а это в свою очередь уже чревато последствиями, как для Вашего сына с мужем, так и для Вас со вторым сыном. Хотя, думаю, Вы и сами это прекрасно понимаете. Я прав? – И закончив данную мысль, офицер вздохнул.  

– Да, правы. – Ганна, конечно, удивилась его словам, но все же согласилась с доводами Карла. – Может тогда и мне прятаться? Муж все-таки, как-никак.  

– Это да, но Вы, мне кажется, женщина не глупая, поэтому не станете укрывать врага у себя в доме, даже, если это Ваш муж, ведь осознаете всю опасность и знаете, что пострадают все. Верно?  

– Да. – Испуганно уставившись на Карла, женщина кивнула.  

– И правильно. Это хорошо. Рад, что мы поняли друг друга. И помните, не говорите этим людям о том, что у Вас двое детей. У Вас всего один ребенок и это Степан – украинец. Вы меня поняли?  

– Поняла. Но, а как часто у нас будут проходить подобные облавы?  

– Я, честно, не знаю. – Карл покачал головой.  

– Скажите, а это как-то связано с Вашим вопросом о национальности меня и моих детей? – Пристальным и подозрительным взглядом она уставилась на офицера. По ее щеке стекла одинокая слеза, которую Ганна в тот же миг вытерла рукавом своего сарафана.  

Карл опустил голову и выдохнул:  

– Простите, но я не могу ответить Вам на этот вопрос, но если Вы хотите, чтобы все было хорошо – прошу Вас просто довериться мне, как бы сложно это не было.  

– Ладно. Но Вы хоть когда-нибудь сможете мне объяснить?  

– Для Вашего же блага, надеюсь, никогда не придется. Простите.  

– Понятно. – Ганну шокировал ответ Карла, но она не подала виду и лишь головой покачала.  

– Ну вот, теперь я точно выгляжу в Ваших глазах злодеем. – Карл разочарованно выдохнул и заключил, недовольно хлопнув ладонями по ногам.  

– Если честно – мало что изменилось. – Ганна спокойно пожала плечами.  

– Ясно. – Офицер улыбнулся. – Что же, спасибо за честность.  

– То есть, нет, на самом деле, как раз таки наоборот – я вижу, что Вы действительно хотите помочь. Правда, не ведаю причин этого. Конечно, я многого пока не знаю, как например, мотивов Вашей помощи или от чего именно Вы помогаете, и чувствую, что никогда и не узнаю.  

Ганна любопытно уставилась на мужчину, но Карл в ответ лишь покачал головой:  

– Простите.  

– Нет, не думайте об этом. Ничего страшного. Вы же сами сказали, что это все во благо, поэтому... я Вам верю.  

– Правда?  

– Да. – Кивнула женщина и легко улыбнулась.  

– Спасибо.  

– Но прежде я все же должна у Вас спросить.  

– Конечно, спрашивайте.  

– Почему Вы так добры к нам? Вы же захватчики.  

– Наверное, потому, что Вы не виноваты в том, что сейчас происходит, но при этом все равно можете пострадать. А так как ни Вы, ни Ваши дети этого не заслужили – я не могу подобного допустить. Вот, как-то так. – Карл неловко голову в сторону отвел.  

– Что же, спасибо за ответ. – Ганна вздохнула и добавила. – Можете радоваться, Вы наконец-то добились того, чего хотели.  

– То есть? – Спросив, офицер удивленно на женщину посмотрел.  

– Я Вас больше не боюсь.  

– И правильно. – Мужчина улыбнулся. – Ведь на это совершенно нет причин.  

– Верно.  

Их взгляды встретились. Они простояли так несколько секунд: просто молчали и смотрели друг на друга, но вдруг Карл, словно ото сна очнувшись, опустил глаза к полу и, откашлявшись, сказал:  

– Простите, но я должен закончить осмотр оставшихся квартир.  

– Конечно, прошу. – Ганна, все это время стоявшая в дверном проеме, в сторону отошла и рукой показала на коридор, приглашая тем самым Карла за собой. – Можете идти.  

– Спасибо. – Он вежливо голову склонил и двинулся по коридору к оставшимся квартирам, где его уже «ждали» жильцы.  

И, конечно же, в каждой квартире находились семьи, кроме одной, которая, очевидно, оказалась запертой и пустой. Карл быстро квартиры осмотрел, а после сразу двинулся к последней – не по списку, а по расположению, ибо самой дальней она была.  

– Это и есть та самая свободная квартира? – Показав на дверь квартиры пальцем, поинтересовался офицер и пытливо уставился на Ганну. – Я правильно понимаю?  

– Да, она не занята, если Вы об этом. – Пожав плечами, кивнула в ответ Ганна.  

– В ней жила София Марковна?  

– Да, все верно. – Женщина кивнула.  

– Понятно. – Офицер вдумчиво подбородок потер и любопытно дверь осмотрел. – Я вижу, на двери все еще остался замок.  

– Есть такое дело. Просто, когда бабушку увезли в больницу – она попросила, чтобы мы заперли ее квартиру и больше никого в нее не заселяли. Хотя, если честно, тут и желающих не было.  

– А почему она об этом просила? Она, что, хранила в квартире какие-то драгоценности?  

– Нет, никаких драгоценностей у нее не было. – Ганна отрицательно головой покачала. – Только личные вещи, но они не были особо ценны.  

Ганна пожала плечами и добавила:  

– Наверное, она просто не хотела, чтобы мы прощались с ней таким образом. Правда, как я уже и сказала ранее, желающих заселиться в квартиру не было, а вместе с тем и причин открывать ее не нашлось. Хотя, знаете, я тут вспомнила, что один раз после ее смерти нам все же пришлось открыть квартиру, чтобы вынести из нее старую мебель, которая уже попросту никуда не годилась и вся разваливалась, превращаясь в труху. Шкаф, например, и тумбу. А затем мы закрыли ее, повесив на дверь замок, дабы не подселялись там «всякие» без нашего ведома. С тех пор она запертой и стоит. Пустует.  

– Ладно, с этим все понятно. – Карл хмыкнул и махнул рукой. После чего глянул на ржавый замок и сказал. – А этот замок хоть еще работает?  

– Да, конечно. – И женщина спешно головой закивала. – Вам открыть?  

– Ну, раз я собираюсь жить в этой квартире, наверное, да.  

– Хорошо, сейчас я принесу ключ.  

– Буду благодарен. – Карл вежливо голову склонил.  

И Ганна живо за ключом ускакала, а когда вернулась – тут же поинтересовалась:  

– Значит, Вы здесь заселитесь? – Кивком головы на квартиру указав.  

– Я бы из вежливости сказал: «если Вы не против», но отвечу лишь: «да». Простите. Но из шести квартир у Вас свободна только одна, поэтому, как по мне, тут выбор очевиден. Разве нет?  

– Что же, думаю – да, Вы правы, выбор очевиден. – Неутешительно для себя заключила Ганна и вздохнула.  

– Рад, что Вы со мной согласны.  

– Ага. – Фыркнула женщина, после чего повернулась к двери и, вставив ключ в замок, открыла квартиру.  

Карл заглянул внутрь и хмыкнул:  

– Да. – Протянул офицер, смотря на бедность убранства – из мебели только кровать, да письменный стол остались.  

– Ну, что имеем, как говорится. – Ганна пожала плечами.  

– Ничего страшного, мне и этого вполне хватит. – Улыбнулся в ответ Карл.  

– Как скажете. В таком случае, добро пожаловать. – Сказала Ганна, отдала Карлу ключ и зашагала по коридору обратно к своей квартире.  

– Точно. Спасибо. – Уже вслед ответил ей Карл, а после спокойно выдохнул и также зашел в квартиру, закрыв за собой дверь.  

6 ноября 1941 года.  

Харьковский районный военный комиссариат.  

Как он и обещал сам себе, только ему стукнуло 17 – Степан сразу же пошел в военкомат, дабы отправили его на фронт.  

На входе в военкомат стояли немецкие солдаты, а вокруг ходили украинские полицаи, что сразу насторожило парня, но его желание защитить Родину было сильнее, вот он, открыв дверь, благо, охрана на входе его не остановила и даже ничего ему не сказала, и шагнул в помещение.  

А там, за столами, все также вперемешку наши с немцами сидели и что-то бурно обсуждали, причем каждый на своем языке. Правда, казалось, что, даже не смотря на это, они все равно каким-то дивным для Степана образом друг друга понимали. Но только Степа оказался внутри, а за его спиной хлопнула массивная дверь, как народ тут же затих. Все мигом подняли головы и пытливо уставились на парня, но уже спустя некоторое время люди, большая часть из которых при этом еще и безразлично хмыкнула, снова вернулись к своей работе.  

Степан подошел к столу, за которым украинский полицай сидел, он это понял благодаря белой повязке на предплечье его левой руки. Мужчина уткнулся в документы и что-то внимательно там изучал. Казалось, что он единственный здесь работает, пока остальные только говорили. Поэтому Степан его и выбрал.  

– Здравствуйте. – Начал Степан. – Я бы хотел служить. Возьмите меня на службу!  

– На службу? Какую еще службу? – Мужчина поднял глаза и посмотрел на парня. – А главное, куда?  

– Как куда? – Удивился его вопросам Степан. – Родину защищать!  

Степан говорил хоть и уверенно, но не кричал – видел же, сколько немцев вокруг, вот и побоялся. Одно дело словами страну защищать, где-то вдали находясь, совсем другое – смело смотреть прямо в лицо своему врагу и не струсить. Но стоит отдать парню должное – он может и тихо, но все же продолжал гнуть свою линию:  

– Прошу, отправьте меня на фронт хотя бы в качестве добровольца.  

И мужчина заметил его стремления, а потому сказал:  

– А ты, вообще, кто такой? Кем будешь, доброволец?! – Любопытно глянув на Степана.  

– Да, точно, простите. Сейчас дам. – Степан растерянно кивнул, достал документы и протянул их мужчине. – Вот мое свидетельство о рождении и паспорт.  

Полицай взял документы, просмотрел их, выдохнул и, вдумчиво потирая подбородок, отдал документы обратно:  

– Угу, понятно. Ну, что я могу сказать, Степан Александрович, а ты безумец – раз решил на фронт пойти, когда война уже закончилась.  

– Что? Как это «закончилась»? – Опешив, искренне поразился его словам Степан. – Так, она же только началась. Война в самом разгаре!  

– Но не здесь, парень. Оглянись вокруг. Харьков, в отличие от остальной части Союза, уже проиграл. – Печально вздохнув, заключил мужчина. – И что же мне с тобой делать, Степан Александрович? У?  

Мужчина почесал затылок.  

И тут к разговору, словно по немому зову мужчины, подключился немец, сидевший рядом с ним. Он, на ломаном русском, еще и с кривым произношением, попытался сказать Степану:  

– Слушай, а давай к нам в армию. Не хочешь? – Ехидно при этом ухмыляясь. – Нам такие боевые парни нужны!  

Немец, положил руку на стол и к парню наклонился:  

– Или можем отправить в Германию на работу? Ты как, заинтересован?  

Полицай тем временем как-то обеспокоенно поочередно немца со Степаном осмотрел. Степан же растерянно глянул сначала на полицая, затем на немца и отрицательно головой покачал:  

– Нет, простите, не заинтересован. – При этом неловко улыбнувшись.  

– И почему же это? Разве не хочешь на сторону победителей встать? У нас и кормят бесплатно. – Сказал немец и, ухмыльнувшись, еще ближе сел. И Степан вмиг почувствовал угрозу с его стороны. – Как твое имя, солдат?  

Но тут за парня «заступился» полицай, он, немца перебив, сказал Степану:  

– Ладно, Степан Александрович, иди домой. Понял? Нет здесь больше войны, вот и успокойся. Угу? – И рукой махнул, после чего этой же рукой на дверь показал. – Иди. От греха подальше.  

– Хорошо. – Степан неуверенно кивнул, бросил последний взгляд в сторону немца, развернулся и к выходу направился.  

А вслед ему немец смотрел. Смотрел и смеялся.  

На выходе Степана уже ждали. А ждал его один из полицаев, которого так же, как и того внутри, белая повязка на предплечье левой руки выдала, патрулировавший вокруг военкомата. Степан отдалился от здания, примерно, на 150 метров, когда к нему подошел полицай – он как раз очередной круг заканчивал.  

– Эй, парень. Погоди! – Свистнув, окликнул Степана полицай и рукой замахал. Степан повернулся на зов и остановился.  

– Что Вам от меня нужно?  

– Не бойся ты, не обижу. Я только поговорить с тобой хотел.  

– Хорошо. Говорите, раз хотели. – Степан одобрительно кивнул.  

– Спасибо. – Полицай улыбнулся. – А ты чего сюда приходил?  

– Так это, в армию хотел попасть. – Парень пожал плечами.  

– В армию говоришь. Понятно. – Полицай хмыкнул. – Только вот в Харькове тебя уже никто в армию не возьмет по одной простой причине – нет ее здесь больше.  

– Да, я знаю. Мне об этом уже сказали. Доходчиво объяснили, так сказать. – Разочаровано фыркнул Степан.  

– А! Даже так, понятно. Ну, хорошо. Не придется повторяться. – Полицай безразлично пожал плечами. – А ты это, слышишь, не унывай, давай. Угу? Еще навоюешься, поверь мне. А я вижу, ты действительно хочешь повоевать за свою страну. Родину свою защитить. Особенно, раз сюда пришел. Еще и в такое время. Я прав?  

– Да! Хочу! – Воскликнул Степан. – А Вы это, вообще, к чему?  

– Да, так. Ты, главное, это, тише будь. – Полицай приложил палец к губам и обеспокоенно осмотрелся по сторонам.  

– Да, точно. Простите. – Степан пригнулся и также начал в разные стороны головой мотать.  

– Ничего, они все равно нас не понимают. – Полицай рукой махнул в сторону немцев у входа в военкомат. – Но это не значит, что они не заметят странное поведение. Понял?  

– Да. – Степан живо головой закивал.  

– Отлично, молодец. Короче, смотри. Дело такое, я тут в полицая переоделся и поближе к военкомату встал, чтобы людей, подобных тебе, проще было находить.  

– И для чего? – Удивленно протянул Степан. – Зачем Вам люди подобные мне?  

– А затем, что мы ведем партизанскую войну против врага. Вот ты хочешь партизаном стать? Родину в тылу врага защищать?! – Полицай руку на плечо Степана положил, обхватив того со спины.  

– Вы еще спрашиваете? Конечно же, хочу! – Согласно кивнул Степан.  

– Ну вот, именно для этого и ищем. – Полицай довольно улыбнулся и за спину себе глянул, снова бросив на немцев у входа в военкомат свой встревоженный взгляд, который быстро на озлобленный сменился, только полицай убедился в том, что за ними никто не наблюдает. – Ладно, не будем больше привлекать к себе лишнего внимания. Ты сейчас иди домой, обдумай все, что я тебе только что сказал. А послезавтра, ну, чтобы не вызвать подозрений, в это же время и на этом самом месте снова увидимся и я введу тебя в курс дела. Договорились?  

И, только он услышал данные слова, резко стал спокоен Степан. Уверенно посмотрел парень на полицая и серьезно сказал:  

– Да!  

Полицай одобрительно головой покачал и отпустил парня. На этом они и разошлись. И Степан на радостях помчался домой.  

А там, во дворе, его неожиданно встретил Карл. Он стоял, перекрыв собой вход в дом, когда к нему подошел Степан.  

– Что Вы делаете? – Поинтересовался парень, презрительно уставившись на немца.  

– Гуляешь?  

– Да. И что?  

– Опасно ныне так беспечно по улицам города ходить. Надо быть осторожнее. А лучше, вообще, пока дома сидеть. Понимаешь?  

– Нет. Не понимаю!  

– Неужели. Убить тебя могут, Степан. Или отправить на работу. Вот так схватят на улице и все – больше ни мама, ни твой брат тебя не увидят. Не позволяй маме оплакивать сына. Прошу, подумай над этим. Стоят ли мамины слезы того?  

– А Вам с этого что? Зачем помогать мне?! – Пренебрежительно фыркнул Степан. – Я и сам разберусь.  

– Послушай, это не только ради тебя. Поэтому я и предупреждаю. Помни, есть люди, которые дорожат тобой – цени это. Перестань уже защищать то, чему на тебя плевать. Лучше защити своих родных и близких. Не рискуй напрасно. Навязанные чужие идеалы того не стоят. Они не стоят смертей молодых парней. Особенно сыновей и отцов. – Карл тяжело вздохнул. – Рано тебе пока еще умирать.  

– Та, что Вы об этом знаете?!  

– Поверь мне, многое. – Они посмотрели друг другу в глаза, и вмиг Степан все понял – Карл не врал ему, он прочитал это в его взгляде – суровом взгляде и жалостью в глазах.  

Парень в сторону отвел глаза и опустил голову.  

– Это все? Я могу идти? – Степан двинулся к двери.  

– Да, конечно. – Карл кивнул и в сторону отошел, уступая дорогу. Степан практически переступил порог дома, когда его остановил голос мужчины, который сказал ему. – И еще одно: если тебе вдруг предложат вступить в партизанский отряд – откажись. Ради своей мамы и брата. Не советую так глупо умирать. Героизм похвален только в отношении мертвых. Пойми.  

Карл улыбнулся, глаза Степана же тем временем от удивления округлились. И только одно крутилось у него сейчас в голове: «Почему он сказал мне это именно сейчас? Неужели, он знает? Нет, этого просто не может быть. Вряд ли». Все пытался успокоить себя Степан. Озвучивать данные мысли парень, конечно же, не стал, вместо этого он лишь воскликнул:  

– Но это мой долг – защитить свою страну! Я не могу отступить!  

– Брось, Степан. У тебя есть только один долг. Долг перед своими родными и близкими. Вот кого на самом деле ты должен защищать. Понимаешь? – Мужчина печально улыбнулся.  

– Ага. – Фыркнул в ответ Степан и в тот же миг скрылся в дверном проеме.  

Но он все-таки прислушался к словам Карла...  

2 декабря 1941 года.  

Ганна как раз находилась во дворе своего дома, она сидела на деревянном табурете, а в ее ногах стоял алюминиевый таз, в которой женщина стирала вещи, когда к ней подошел Карл. Мужчине было больно смотреть на то, как она делала это в ледяной воде, но офицер здесь был не за этим, вот он и промолчал. Лишь спустя мгновение, собравшись с мыслями, Карл приблизился, выдохнул и, взглянув на Ганну, наконец-то сказал:  

– Ганна, 6 декабря в дом придут люди с проверкой.  

– Облава?  

– Именно так. Нужно будет все подготовить. – Его голос был тихим и печальным. Ганна сразу почувствовала, как это его тяготит.  

Женщина даже отложила в сторону работу. Она подняла голову и посмотрела на Карла:  

– Хорошо. Я поняла. – Кивнула Ганна.  

– Вы помните, что должны будете сказать?  

– То, что у меня один сын и мы оба украинцы?  

– Верно.  

– Про мужа я смогу сказать правду?  

– Да. Он на войне. Только, прошу, сделайте это непринужденно – иначе проверяющие сразу заметят обман. Поэтому самое главное – постарайтесь не подавать виду, что лжете. Ведите себя спокойно и не делайте подозрительных движений. Любые Ваши неправильные жесты либо эмоции могут выдать вранье, а это в свою очередь способно провалить нашу затею. Вы все поняли?  

– Да. Ладно. – Женщина согласно кивнула. – А кто именно будет проводить облаву?  

– Отряд местной полиции. Скорее всего, под руководством немецкого офицера.  

– Украинцы? – Опешила Ганна.  

– Да. Украинцы.  

– Как же так… – Женщина разочаровано покачала головой, а после с надеждой в глазах посмотрела на мужчину. – А кто же тогда будет из офицерского состава? Случайно, не Вы?  

– Нет. Не я. Простите. – Карл выдохнул и добавил. – Но я буду рядом. Обещаю.  

– Я знаю. Спасибо. – Ганна улыбнулась и легко качнула головой.  

– Да, конечно.  

Карл также ответил ей кивком, правда, улыбаться при этом не стал. Видимо, из-за того, что помогал офицер, по большей части, все же не из добрых побуждений, а скорее эгоистичного преследования собственных желаний, отягощенных чувствами жалости и вины, но было там и еще одно чувство. То же самое чувство, которое не позволяло ему подолгу смотреть в ее красивые зеленые глаза.  

Вот и сейчас оно вновь захлестнуло его, из-за чего мужчина смог лишь выдохнуть и сказать:  

– К слову, нам еще нужно будет успеть спрятать Вашего сына в подвале.  

– Да, я помню. – Ганна тяжело вздохнула.  

– Хорошо. Скажите, Вы с ним уже говорили по этому поводу?  

– Да, я объяснила ему, что так надо.  

– Как он отреагировал на это?  

– С пониманием, конечно. Как же еще? Ведь я его мама. – Ганна легко улыбнулась. – Он не станет мне перечить.  

– И правильно. Родители ведь никогда плохого не посоветуют. Ганна, не бойтесь. Все будет хорошо.  

– Конечно, я верю Вам, Карл. Вот только я боюсь не завтрашней облавы, а того, для чего она на самом деле проводиться. При чем здесь, вообще, евреи? Зачем Вы так много расспрашиваете о них? И не только Вы, на улице я тоже часто слышу об этом. И почему я должна прятать именно своего младшего сына в подвале? Вы точно не можете рассказать мне правду? – Она пристально, даже немного подозрительно, уставилась на Карла. – Мне было бы легче – знай я причины всего этого.  

– Ганна, послушайте, я понимаю Ваши чувства. Честно. Но, поверьте, это не так. Вы заблуждаетесь. – Ответил женщине Карл, смотря в ее растерянные глаза.  

– И поэтому Вы все равно мне ничего не расскажете, ведь так? Я права?  

– Верно. Простите, но это...  

– Да, да, я помню – для моего же блага. – И тут женщина, даже не дослушав его до конца, нетерпеливо отмахнулась.  

– Нет, я хотел сказать тайна, в которую, для Вашей же безопасности, я не могу Вас посвятить, поэтому – да, Ваш ответ тоже подойдет. В общем, как ни посмотри, но по одной из этих причин, а может и сразу двум, я и не могу Вам ничего рассказать. Надеюсь, Вы отнесетесь к этому, хоть и с недоверием, но хотя бы пониманием.  

– Карл, прошу, скажите, что происходит?  

– Не могу. – Офицер отрицательно покачал головой. – Простите.  

– Понятно. Видимо, на то она и тайна, раз Вы все от меня скрываете. – Женщина опустила голову и вздохнула. – Когда это все уже наконец-то закончится?  

– Если бы я только знал. Честное слово, сам не ведаю. Но Вам нечего бояться.  

– Так! Карл, если Вы не перестанете это повторять – я больше не буду верить Вашим словам.  

Ганна снова подняла голову и, смотря Карлу прямо в глаза, легко улыбнулась в попытке обстановку разрядить.  

– Я понял. Простите меня. Я лишь хотел Вас успокоить. – Мужчина ответил женщине неловкой улыбкой и вежливым поклоном головы.  

– Я поняла. И у Вас получилось. И я благодарна Вам за это, Карл.  

– Я знаю. Ганна, помните, все будет хорошо.  

– Да. Конечно. Спасибо.  

Их глаза встретились. Улыбки не спадали с их лиц. Но тут Карл откашлялся и, отведя в сторону глаза, сказал:  

– Что же, мне уже пора уходить.  

– Как так? Вы не останетесь? – Ганна удивленно глянула на Карла.  

– Нет. – Карл покачал головой и после короткой паузы добавил. – Простите, но у меня еще много работы.  

– Ясно. Ладно, идите. Раз долг зовет. – Женщина печально выдохнула.  

– Я приду пораньше, чтобы мы успели все сделать до прихода проверяющих.  

– Понятно. Тогда до завтра.  

– Да, точно. До завтра. – Карл вежливо перед Ганной голову склонил, попрощавшись.  

Он уже почти ушел, когда его со спины окликнув, остановила Ганна:  

– Карл. Спасибо Вам за все.  

– Пока не за что. – Ответил Карл и, огорченно улыбнувшись, окончательно покинул двор ее дома.  

Ганна же тем временем попыталась продолжить стирку, но теперь вся ее голова была забита уже совершенно другими мыслями. Они наполнили ее бедную душу тревогой, которая вмиг вихрем закрутилась, не давая женщине покоя. И даже словами:  

– Все будет хорошо. – А также дыхательными упражнениями, она все равно в итоге не смогла себя утешить и подбодрить.  

5 декабря каждый домовладелец, в том числе и Ганна, получили объявление, в котором говорилось о том, что все население города Харькова подлежит регистрации, а начнется данная регистрация 6 декабря 1941 года.  

6 декабря 1941 года.  

Карл, как и обещал, пришел домой рано утром. Он помог Ганне спрятать Марка в подвале, а после поставить на люк комод, который соседи притащили с одной из квартир, дабы скрыть его.  

Спустя два часа в дверь постучали. Ганна, с молчаливого согласия Карла, которое тот выразил кивком, открыла ее и внутрь впустила несколько вооруженных дубинками и пистолетами мужчин, так в доме и появились полицаи. Они буквально ворвались внутрь. Их выделяли белые повязки на предплечье левой руки.  

Последним в дом вошел человек в серой офицерской форме немецкой армии. Он ухмыльнулся, осмотрев помещение, и снял картуз. На его голове показались светлые волосы. Мужчина, завидев «себе подобного» – Карла, который в конце коридора стоял, напротив своей квартиры, мигом поспешил к нему.  

Украинские полицаи же тем временем обошли оставшиеся квартиры и каждый раз, стуча в двери, один из них кричал людям:  

– Всім відкрити двері! Покинути квартири та вишикуватися у коридорі! Підготувати документи для перевірки! (с укр. «Всем открыть двери! Покинуть квартиры и построиться в коридоре! Подготовить документы для проверки! »).  

Что люди послушно и делали, а тех, кто не понимал, о чем говорил полицай, тут же с криками и под руки силой выводили на улицу.  

– Что же Вы делаете?!  

– Предатели!  

Кричали люди вслед полицаям, а те им в ответ:  

– А ну тихо всім! – Оголяя при этом свои дубинки.  

Вот испуганный народ и замолкал в итоге.  

Что с жильцами, которых увели тогда, забрав у своих родных и близких, делали дальше так никто и не узнал…  

Вышла и Ганна со Степаном. И когда всех жильцов построили у стены – полицаи начали поочередно подходить к каждому стоящему у стены человеку. А начать решили именно с Ганны, как домовладельца. Первым делом ее заставили показать документы, а затем спросили:  

– Вкриваєте у будинку партизанів? (с укр. «Укрываете в доме партизанов? »).  

– Нет. – Уверенно и спокойно, по совету Карла, дабы не выдать себя, ответила Ганна.  

– Де Ваш чоловік? («Где Ваш муж? »).  

– На фронте.  

– Зрозуміло. У паспорті зазначено, що у Вас двоє дітей, але я бачу лише одного. («Понятно. В паспорте указано, что у Вас двое детей, но я вижу только одного»). – Полицай мельком глянул на Степана. – Де Ваш другий син? («Где Ваш второй сын? »).  

Ганна растерянно, даже испуганно посмотрела на Карла, но, не слыша их разговор, он не знал, чем помочь женщине, вот ей и пришлось выкручиваться самой. Хорошо, ответ быстро пришел ей в голову:  

– Он умер еще весной. – Ганна демонстративно вздохнула и печально опустила голову, а после незаметно три раза сплюнула через левое плечо.  

– Чому не подали документи для реєстрації смерті? («Почему не подали документы для регистрации смерти? »). – Поинтересовался полицай.  

– Так война же началась. Муж на войну ушел, и мне уже как-то не до этого было. – Ответ, конечно, слабый. И Ганна это прекрасно понимала, но полицай ей, кажется, все равно поверил. – К тому же, хоть мы и похоронили сына, но вот проститься с ним я еще не готова!  

– Ага, зрозуміло. Скажіть, Ви за національністю українка? («Ага, понятно. Скажите, Вы по национальности украинка? »). – Полицай опустил глаза и, листая паспорт женщины, продолжил допрос.  

– В паспорте же все написано. – Фыркнула Ганна.  

– Так, я бачу. Але зараз я питаю особисто Вас. Так Ви українка?! («Да, я вижу. Но сейчас я спрашиваю лично Вас. Так Вы украинка? »). – Его голос стал громче и напористее.  

– Да. – Уже не так уверенно кивнула Ганна. – Мы с сыном украинцы.  

– Добре. – Затем полицай посмотрел женщине в глаза и добавил. – Скажіть, у будинку проживають євреї? («Скажите, в доме проживают евреи? »).  

– Что? Евреи? С чего такой вопрос?  

– Відповідайте! Негайно!  

Ганна проглотила ком в горле и заявила:  

– Нет. – Покачав головой. – Конечно же, нет. Здесь проживают только украинцы и все с документами, где это подтверждено.  

– Це ми ще подивимось. Гаразд. Я Вас зрозумів. Дякую за відповіді. («Это мы еще посмотрим. Ладно. Я Вас понял. Спасибо за ответы»).  

Полицай отдал Ганне ее с сыном документы, кивнул, и к следующему человеку подошел. И каждый раз, опрашивая очередного человека, одновременно с этим полицаи вели учет – переписывая данные из документов граждан в специальные бланки. И все это время Ганна, будучи домовладельцем, ходила с ними, рядом держась, как ответственное лицо.  

Но спокойно выдыхать Ганне пока еще было рано.  

А в это время офицер немецкой армии завел с Карлом разговор, исключительно на немецком языке:  

– Guten Tag, Karl.  

– Hallo.  

– Welche Wohnung ist deine? (с нем. «Какая квартира твоя? »).  

– Dies. – Карл показал на вход в свою квартиру.  

Немец заглянул внутрь. Быстро, потому что особо не на что было внутри смотреть, осмотрел почти пустое помещение и на выдохе заключил:  

– Hmm, nicht viel. Und hier wohnst du? (с нем. «Хм, не густо. И здесь ты живешь? »). – Немец удивленно уставился на Карла.  

– Aha! – Улыбнувшись, воскликнул в ответ Карл, а после пожал плечами.  

– Oh Gott! – Немец скривился.  

Тут к немцу подошел один из полицаев, они как раз закончили проверку жильцов дома, о чем тот и поспешил ему сообщить:  

– Alles ist klar. Juden nicht. – Охотно доложил офицеру полицай.  

– Gut. Dann gehen. – Одобрительно кивнул немец.  

После чего полицай повернулся к остальным и крикнул:  

– Все, хлопці, йдемо! – Махнув тем рукой.  

И полицаи наконец-то покинули дом.  

К выходу двинулся и немецкий офицер. Он вышел из квартиры Карла, но тут остановился у комода в коридоре, который располагался прямо напротив двери в квартиру. Офицер хмыкнул и принялся осматривать комод. Ганна с Карлом настороженно переглянулись.  

Офицер наклонился, а после и вовсе сел. Он внимательно осмотрел комод – буквально от верха до самого пола. Напряжение возрастало. И тут он сказал:  

– Gute kommode. – Пройдясь рукой по деревянной стенке комода.  

– Natürlich! – Облегченно вздохнув, Карл спокойно пожал плечами. – Schließlich sowjetische Qualität (с нем. «В конце-то-концов, советское качество»).  

Карл глянул на Ганну и малозаметно кивнул ей. Ганна успокоилась и улыбнулась.  

– Ich bin einverstanden («Я согласен»). Ja, sie können («Да, они умеют»). – Немец ухмыльнулся. Но его ухмылка быстро в смех переросла. – Werde abholen müssen («Придется забрать»).  

– Aha! – Поддержал предложение немецкого офицера Карл.  

– Gut, mich schon es ist Zeit zu gehen («Что же, мне уже пора уходить»).  

– Naturlich. Auf Wiedersehen.  

– Ja. Auf Wiedersehen. – Немец кивнул Карлу на прощание и также вслед за полицаями ушел.  

Ганна закрыла дверь. Облокотилась на стену, вниз сползла, сев в итоге на пол, и выдохнула. После чего посмотрела на Карла, улыбнулась и что-то прошептала ему. Карл не услышал, что именно она ему сказала, но отчетливо прочитал по губам русское: «Спасибо». И ответил:  

– Gern geschehen. – Что с немецкого означает: «Не за что».  

Спустя минуту все соседи разошлись, вернувшись в свои квартиры, освободив тем самым коридор. Даже Степан, словно специально, куда-то исчез. И вот, они оставили Карла с Ганной наедине. Карл же тем временем помог Ганне оттащить в сторону комод и подняться Марку из подвала. А затем и сам ушел к себе в квартиру. Ганна бросила Карлу вслед печальный и разочарованный взгляд. Хотел он ей многое тогда сказать, но подумал и решил все же промолчать...  

Регистрацию населения провели за девять дней.  

А уже по ее окончанию, а именно 14 декабря 1941 года по приказу военного коменданта города всех евреев в двухдневный срок обязали переселиться в район ХТЗ, где в рабочих бараках, оставшихся после строительства завода, было организовано еврейское гетто.  

29 декабря 1941 года.  

Карл сидел в своей квартире и заполнял документы, когда раздался стук в дверь:  

– Wer ist da?  

– Что? Я не понимаю. – Ответил голос за дверью. Это был детский голос, и Карл сразу понял, кто это был.  

– Степан, это ты? – Вот мужчина и перешел на русский язык.  

– Да. Можно войти? Я хочу с Вами поговорить.  

– Конечно. Сейчас я открою дверь. Подожди немного.  

Карл спрятал документы в ящик стола и пошел открывать дверь. На пороге стоял Степан.  

– Входи. – Карл движением руки пригласил парня внутрь. Закрыл дверь и добавил. – О чем ты хотел поговорить со мной?  

Офицер любопытно уставился на парня. Степан же в свою очередь вздохнул, набрался смелости и, решив не медлить, наконец-то выдал, сразу перейдя к делу:  

– Бараки того завода, которое Вы используете, как жилище для некоторых граждан города. Я заметил, что оттуда каждый день выводят людей.  

– Так. – Протянул Карл.  

– Куда их отправляют?  

– Что? А тебе это зачем?  

Но Степан проигнорировал вопрос офицера и продолжил говорить:  

– Я слышал, на работы. Но будь это работа где-то в пределах города – людей возвращали бы обратно. Верно? А пока не один из них не вернулся. Будь это работа за городом – их бы возили на грузовиках. Но к воротам никакой транспорт ни разу не подъезжал. Люди просто идут пешком. Еще и всегда в сопровождении немецких солдат.  

– А ты смышленый, Степан. В маму, что ли, такой пошел?  

– Что? – Степан удивленно уставился на офицера.  

– Ладно, не важно. – И с легкой улыбкой на губах Карл отмахнулся. – И откуда ты только все это знаешь?  

– Потому что я собственными глазами видел все это.  

– Степан, ты ведь понимаешь, что это опасные знания?  

– Именно поэтому я и делюсь ими с Вами. Я знаю, Вам можно верить. – Голос Степана дрожал, но он все равно продолжал говорить. – Карл, прошу, вместо похвалы, лучше ответьте на мои вопросы. Что с ними происходит? Что Вы с ними делаете?  

– Понятно. – Карл выдохнул и покачал головой. – Прости, но я не могу тебе этого рассказать. Если это все – прошу, уходи.  

Офицер показал на дверь.  

– Знаете, когда Вы помогли нам спрятать брата, а затем и в помощи с проверяющими – я подумал, что Вы другой. Не такой, как все остальные немецкие солдаты, которые сейчас ошиваются в городе и глумятся над украинцами, делая все, что им только вздумается. Самое интересное, что Вы, вообще, были не обязаны нам помогать, но при этом все равно помогали. Я не буду спрашивать у Вас о Ваших мотивах, хотя, уверен, они определенно есть, как, в принципе, и у всех нас, я лишь скажу Вам – «спасибо» и о том, что Вы кажетесь мне человеком правильным и даже добрым. А потому я посчитал, что Вы не откажете мне в помощи также и сейчас. Как тогда, помните? Когда Вы отговорили меня от вступления в партизанский отряд, предупредив, что только так я смогу защитить и себя и, что самое главное, своих родных и близких, и лучше не рисковать. И я согласился пойти на это, ведь я доверился Вам. И я рад, что не ошибся. За что Вам, конечно, огромное спасибо. И я снова прошу Вас помочь мне. Помогите, если Вам все еще не безразлична наша судьба. – На глазах Степана появились слезы – он боялся.  

– Помочь чем?  

Карл настолько проникся словами Степана, что уже почти был готов все ему рассказать. Не хватало еще совсем чуть-чуть, и тут парень выдал это самое «чуть-чуть», когда сказал Карлу:  

– В эти самые бараки, по словам моей мамы, примерно, через 2 дня после регистрации населения, во время которой ее семью зачем-то еще и внесли в отдельные списки – какие-то бланки на желтой бумаге, отправили мою подругу вместе с родителями, там они с тех пор и находятся. И я ее больше не видел, а потому боюсь за нее. И если ей угрожает опасность – я должен об этом знать, ведь я обещал, что не дам ее в обиду! – Уверенно заявил Степан. – Прошу, скажите, что Вы об этом знаете? Вы же сами говорили мне, что у меня есть только один долг – защищать своих родных и близких. Это я и хочу сделать!  

– Oh Gott! – Карл вдумчиво потер подбородок. – Verstandlich.  

Степан снова не понял ни единого слова, но на этот раз решил промолчать – понимал, сейчас не до этого.  

– Почему ты мне раньше не рассказал? – На выдохе поинтересовался мужчина.  

Но столь очевидный ответ сам пришел ему в голову: «потому что не доверял».  

– А это что-то серьезное? – Опешил Степан и удивленно уставился на Карла.  

Ребенок же действительно не знал, что происходит. Он не ведал, в чем именно скрывается причина подобных переселений. Вот, поняв это, Карл отмахнулся и сказал:  

– Нет, ничего.  

Этого в конечном итоге вполне хватило, чтобы Карл все же решился открыть Степану правду. Мужчина выглянул в коридор, и только убедился, что там никого нет, посмотрел на Степана и кивнул:  

– Ладно. Пошли на улицу. Поговорим лучше там.  

Парень согласился и следом побрел. А когда они вышли – продолжил:  

– Ты прав, все не просто так, но я не могу тебе сказать это напрямую, иначе ты вряд ли мне поверишь, поэтому ты должен увидеть все сам.  

– Что именно увидеть? – Округленными от страха глазами Степан уставился на офицера.  

Карл выдохнул и начал говорить:  

– Приходи завтра к входу в бараки к 10 часам утра. В это время как раз будут выводить новую группу людей. Проследи за ними до яра за городом. Старайся держаться поодаль, дабы тебя не заметили, но и сам не теряй при этом их из виду. Когда дойдешь к яру – спрячься в яблочной роще и наблюдай. – Степан прекрасно знал, о каком именно месте говорил ему Карл. – Это все, что я могу тебе сейчас сказать. Главное, будь осторожен и не рискуй напрасно. Вряд ли твоей маме понравится, если ты вдруг умрешь.  

– Спасибо. – Степан улыбнулся и благодарно кивнул.  

– И еще одно: в заборе, ограждающим бараки, в задней части закрытой территории, есть дверь, которую из-за частых использований не закрывают. Ее там поставили специально для немецких солдат. Они туда... – Карл тяжело выдохнул, вспомнив предназначение данной двери. – В общем, не важно. Главное, через нее ты сможешь спокойно попасть внутрь. Дверь эту все равно никто не охраняет, ведь знают, что кроме немцев о ней никто не ведает. Внутри она расположена прямо за одним из бараков. У самой стены. Ну, это я так, к слову.  

Карл подмигнул парню.  

– Я понял. – Парень в ответ улыбнулся.  

После чего Степан развернулся и зашагал обратно домой, когда, схватив за руку, его остановил Карл:  

– Но помни, ты уже не будешь прежним, когда после увиденного вернешься обратно домой. Поэтому подумай хорошо прежде, чем идти туда.  

– У меня нет выбора – я должен! – Голос Степана все также дрожал, его глаза от страха еще сильнее округлились, но это не помешало ему в очередной раз уверенно заявить. – Я справлюсь.  

– Конечно же, я знаю. – Карл печально улыбнулся и, кивнув, прошептал. – Мне жаль. Прости.  

Затем мужчина выдохнул и голову склонил к земле.  

– За что жаль? – Но Степан услышал его шепот, вот удивленно и посмотрел на офицера, спросив.  

– Что? – Карл поднял глаза и глянул на парня. – Да так, не важно.  

Он отмахнулся и покачал головой. Но Степана не отпускало чувство, что что-то в его словах явно не так, и он, любопытно уставившись, поинтересовался:  

– Но все же, почему Вы решили мне рассказать? Я, конечно, надеялся на это, но, неужели, мои слова действительно на Вас подействовали?  

– Просто ты оказался прав. – Карл спокойно пожал плечами. – Увы, как офицер немецкой армии, я никак и ничем не смогу помочь твоей подруге, но ты, особенно, если она и вправду дорога тебе, просто обязан это сделать! Но для начала, как бы жестоко это не прозвучало, ты должен узнать, от чего именно тебе потребуется спасти свою подругу, раз так хочешь этого, дабы в решающий момент не струсить! Именно поэтому я и направляю тебя в яр.  

Неутешительно заключил офицер.  

«Спасти». Да, Степан услышал данное слово, оно бы, возможно, и напугало его, но парень на эмоциях не обратил на подобное выражение никакого внимания. Он лишь сказал:  

– Да, хочу! – Снова уверенно заявив при этом.  

– Вижу. – Кивнул в ответ Карл.  

На этом и закончился их разговор. Степан обратно в дом вернулся, а Карл на улице остался. Он простоял во дворе еще несколько минут, погруженный в свои собственные мысли. А после печально выдохнул и следом в дом пошел.  

30 декабря 1941 года.  

10 часов утра.  

Степан подошел к баракам Харьковского тракторного завода за полчаса до назначенного времени. Немцы огородили их от остальной части завода высоким забором и выставили по периметру охрану. Все это время парень ходил вокруг входа на территорию, делая вид, что просто гуляет здесь, благо, его юный возраст позволял делать ему это практически безнаказанно. Правда, при этом он все равно старался не попадаться военным на глаза, дабы лишних вопросов к его персоне не возникало, поэтому и держался чуть поодаль от территории завода. Иногда даже приходилось за деревьями, растущими неподалеку, и в кустах, которые снегом замело, прятаться.  

При этом и о главной цели своего визита он, конечно же, не забывал, потому-то Степан и не спускал с входа глаз – все ждал, когда же оттуда наконец-то начнут выводить людей. Парень не знал, куда именно их поведут, лишь собирался действовать так, как ему советовал Карл – тайком проследить за ними, дабы правду узреть.  

И вот, когда на часах пробило 10, ворота открылись.  

Первыми вышли немецкие солдаты, с автоматами наголо, все они были одеты в теплую зимнюю одежду. А за ними ровным строем шагали обычные люди, жители города. Степан понял это, потому что узнал некоторых из них, ведь эти люди жили в соседних домах на его улице. Примерно 300 человек покинуло тогда бараки.  

«Что здесь происходит? », подумал он тогда. А после со страхом в глазах наблюдал за колонной, отдаляющейся от бараков.  

И тут он заметил, что люди, в отличие от немцев, напротив, были полураздеты либо находились на улице в зимний мороз и вовсе в какой-нибудь легкой одежде, совершенно не предназначенной для такой погоды: от брюк и кофт у мужчин, до летних платьев или сарафанов у женщин. Лишь изредка на глаза Степана попадались люди в теплой одежде, что сразу же привлекало его внимание и удивляло парня, ведь у большинства людей даже обуви на ногах не было – шли босые, но зачастую одеты были лишь старики или дети, реже – женщины, особенно женщины с детьми на руках. Помимо мучительного холода, люди также были крайне истощены от голода, которым, по всей видимости, их морили. Это было отчетливо видно по их худощавым телам.  

Степана шокировал измученный внешний вид людей в строю и общая картина происходящего, ведь он даже понятия не имел о том, что именно творится за забором, скрывающим здания бараков, что немцы делают там со всеми этими людьми. Парнишка не мог себе этого даже представить, а смог бы – все равно не поверил.  

Замыкали строй все те же немецкие солдаты. Они еще и сбоку шли, видимо, чтобы в случае чего предотвратить любую попытку побега.  

Ворота закрылись. Степан посмотрел на Карла, стоящего у забора и контролирующего весь процесс. Мужчина еле заметно кивнул ему. Степан все понял, вот и двинулся следом за строем. Но слова офицера он не позабыл, а потому шел осторожно, стараясь держаться в стороне. Так, чтобы и его солдаты не увидели за деревьями, кустами и заснеженными холмами, и он их с поля зрения не потерял. Шагал парень, примерно, в метрах 400-ах от колонны там, где нет троп протоптанных, поэтому, конечно, и устал он «как собака».  

В один момент среди всех этих людей он, совершенно случайно и неожиданно для себя, заметил родителей Сары, медленно бредущих сбоку от основной толпы. Их гнали вместе с остальными, словно стадо. Он сразу их узнал, ведь они всегда были рядом, именно поэтому он часто их видел до этого момента. Жаль только, Степан не мог окликнуть мужчину с женщиной, крикнуть им, позвать их, в конце-то-концов приблизиться к ним. Особенно приблизиться к ним – помнил про свой план незаметного преследования, вот и побоялся лишнее внимание привлечь, выдав тем самым немцам свою позицию. К тому же, ему все равно было им уже не помочь…  

В таком, крайне неспешном, темпе и подобным образом, люди прошли несколько километров до того самого яра, о котором Степану ранее Карл и говорил. По его же совету парень живо к яблочной роще и рванул, где и спрятался от нежелательного взгляда немецких солдат, скрываясь за покрытыми снегом голыми ветками деревьев, но откуда ему при этом было отлично видно практически весь яр, особенно то место, где немцы в итоге и остановили людей. Это были заранее вырытые ямы, длиною, примерно, метров 50-100.  

И тут немецкий офицер в серой форме, как у Карла, закричал:  

– Alle klamotten ausziehen! – Пока остальные солдаты наставили на людей оружие.  

Люди испуганно переглянулись между собой, но продолжали неподвижно стоять.  

Тогда офицер приказал уже на ломаном русском, запинаясь через каждое слово:  

– Снять всю одежду! – С трудом проговорил он.  

И люди послушно начали раздеваться.  

Затем он сказал:  

– Все в яму. Живо!  

И люди смиренно спустились.  

– Встать в линию!  

И люди встали.  

После чего он обратился уже к солдатам:  

– Bereit machen! Zielen!  

Солдаты встали наизготовку. Они прицелились в людей, которые теперь находились в яме и буквально смотрели смерти в глаза. Они выглядели крайне спокойно, скорее всего, это было от полной безысходности. Хотя, конечно же, находились и те, кто стоял, кричал и плакал – люди, безуспешно молившие о пощаде…  

И тут офицер дал отмашку:  

– Feuern!  

И в тот же миг прозвучали выстрелы, грохотом прокатившиеся по всей округе. Дым от пороха развеяло по ветру, и только тот рассеялся – Степан увидел, как люди замертво упали на том самом месте, на котором только что стояли. Он не смог долго на это смотреть, вот и отвернулся.  

Их убили всех разом. Всего лишь за одну секунду не осталось больше ни одного живого человека из 300-а пришедших сюда людей. Никого не пощадили: ни стариков, ни женщин, ни даже детей. Они все умерли в той самой яме, в которую их ранее заставили раздетыми залезть.  

Степан ужаснулся подобной картине. Он вскрикнул, но почувствовав опасность, тут же замолчал. И парень наконец-то понял, что имел в виду офицер, когда говорил: «Ты уже не будешь прежним, когда после увиденного вернешься обратно домой». Именно поэтому уже следующая мысль, которая посетила его голову, прозвучала так: «Пора бежать отсюда! ».  

Он с места сдвинулся в попытке убежать, но Степан боялся, а потому ошибался. И главной его ошибкой стала спешка, из-за которой он и поднял шум, пока вокруг любой звук затих, даже ветер замолчал, когда, убегая, задел ветки деревьев, за которыми и стоял.  

Услышали это немцы, повернулись посмотреть и заметили незваного гостя в своих кругах. Подумали: «Видать, беглец», вот и ринулись с криком:  

– Hinter ihm! Pack ihn! Folge! – Следом погнавшись, попутно стреляя в несчастного паренька.  

С большим трудом, конечно, но Степану все же удалось выбраться оттуда живым. Повезло, что он знал этот яр, как свои пять пальцев, ведь с самого детства он постоянно приходил сюда гулять. Вот эти знания и спасли ему жизнь, ведь именно благодаря им он, в итоге, таки умудрился убежать от немцев.  

А пока бежал – он думал лишь об одном: «Нужно срочно предупредить Сару. Я должен ее спасти. Нам нужно скорее бежать отсюда! ».  

31 декабря 1941 года.  

2 часа ночи.  

Бывшие рабочие бараки, оставшиеся после строительства Харьковского тракторного завода. Еврейское гетто.  

Степан пробрался к баракам среди ночи. Он помнил подсказку Карла о двери в заборе, к которой в тот же миг и поспешил. Он обошел территорию бараков по периметру, попутно огибая стороной караулы, и, приблизившись к задней части забора, принялся ту самую дверь искать. Наконец-то он увидел дверь. И по сугробам зашагал к ней. Хрустел снег под давлением его ног, но тут он почувствовал нечто странное под слоем снега, что-то твердое, на что Степан и наступил. Он наклонился и рукой снег убрал, а оттуда показалось чье-то тело. Парень в ужасе отскочил назад. Он понял, что топчется по трупам, ведь это тело было здесь явно не единственным и уж тем более не последним.  

«Так вот для чего им тут нужна дверь». Подумал в этот момент Степан, злобно сжав зубы. «Выходит, они даже не всегда людей в яр выводят. По всей видимости, прямо тут их расстреливают, а потом просто выбрасывают тела за территорию через эту самую дверь».  

Степан вздохнул, собрался и снова двинулся к двери, ведь знал, что надо. Надо спасти Сару. А потому, не взирая ни на что, продолжил свой путь по горе трупов, засыпанных снегом. Но тут, когда он наступил в очередной сугроб, из-под снега показалось лицо. Степан испуганно дернулся и сразу ускорился. Он живо открыл дверь и внутрь заскочил.  

Степан также не забыл и об отличительной черте полицаев, а именно белой повязке, которую те носят на предплечье своей левой руки, ее-то парень и поспешил на себя натянуть, только на территории оказался. Но понимая, что полной гарантии безопасности это все равно не дает, он старался обходить особо видные места стороной, держась от них подальше и ведя себя как можно незаметнее, вот аккуратно и зашагал к первому попавшемуся на его пути бараку, осторожно вокруг себя глядя.  

Он зашел в барак, где, на его радость, не было никакой охраны, даже на входе никто не стоял, видимо, настолько немцы не верили в то, что заключенные здесь люди попытаются сбежать. Степан быстрым взором окинул замученную толпу внутри, которая в ответ недоверчиво и испуганно посмотрела на него, и окликнул помещение:  

– Сара! Сара! Ты здесь? Отзовись, прошу. Это Степан! Сара, где ты?  

Но в ответ тишина. А впереди его ждало еще чуть больше двадцати бараков. И каждый раз, при входе в барак, он повторял одно и то же, а заканчивалось все так же, как и в первом – молчанием. И лишь на пятый раз ему наконец-то повезло – он нашел Сару. Девушка ответила на его зов:  

– Степан! – Крикнула она и живо устремилась к парню, а только подбежала к нему – они крепко-крепко обнялись. – Я знала, что ты придешь за мной.  

А только разъединились их объятия, Степан обхватил ее щеки руками и, взглянув девушке в заплаканные глаза, сказал:  

– Я ведь обещал, что не дам тебя в обиду! Вот и пришло время сдержать свое обещание. – И улыбнулся.  

– Подожди. Что? О чем ты говоришь, Степан? – Сара удивленно глянула на парня. – Что происходит?  

– Прости, но на объяснения сейчас нет времени. – Степан схватил девушку за руку и потянул за собой, пока сам к выходу из барака рванул. – Сара, нам нужно как можно скорее бежать отсюда!  

– Стой! Куда ты так торопишься? Я ничего не понимаю. – Растерянно воскликнула девушка.  

– Не «куда», а «от чего».  

– От чего? То есть?  

– От чего именно мы бежим – вот что. Мы бежим от смерти. Сара, если ты останешься здесь – тебя убьют, ты это понимаешь?!  

– Что? Нет, нет. Этого не может быть. Они ведь отправляют людей на работу. – Сара не могла поверить словам Степана. Она стояла и отрицательно качала головой, словно пыталась выбросить вмиг нахлынувшие и так тяготеющие ее мысли.  

– Нет, Сара, они вывозят людей за город, а затем убивают их. Я сам это видел.  

– Что? Но как же. Как же тогда мои родители? Их же вчера забрали. – Девушка шокировано глянула на парня.  

– Прости, но, боюсь, твои родители уже мертвы. Я лично наблюдал за тем, как их вели за город вместе с остальными. Где в яру всех и расстреляли. Вряд ли там кто-то смог выжить. Смог убежать.  

– Боже! Нет. – Девушка расплакалась. Она подняла глаза и разочарованно уставилась на Степана. – Ты видел все это и ничего не сделал? Как ты мог?!  

– Сара, прошу, тише. – Парень обеспокоенно осмотрелся по сторонам. – И что ты, вообще, такое говоришь? Вот скажи мне, а что я мог сделать? Послушай, там были немецкие солдаты, много солдат, если бы я попытался помешать им – меня бы тоже убили. Пойми.  

И после секундных раздумий девушка заключила:  

– Ладно. Я все поняла. Я согласна. Мы уйдем отсюда, но сперва дождемся моих родителей. Я никуда без них не уйду! – При этом продолжая принципиально на своем стоять.  

– Сара, послушай, они уже не вернутся. Смирись с этим. А не уйдем прямо сейчас – нас тоже не станет. Но здесь я тебя точно не оставлю! Прошу, поверь мне. Мне нет смысла врать тебе – уж слишком многим я рискнул, чтобы оказаться здесь и спасти тебя. Как ты тогда мне ответила на желание в армию пойти: «не будь дураком» и «не говори глупостей», верно? – Хмыкнул Степан, а после закончил словами. – Вот-вот.  

– Хорошо. Убедил. – Вытирая слезы с глаз, Сара закивала головой. Ее губы растянулись в печальной улыбке. – Но как же тогда все остальные?  

– А что с ними? – Удивившись ее вопросу, Степан пожал плечами и осмотрелся по сторонам, на людей глядя.  

– Раз так – тогда давай всех предупредим! Они также имеют право знать, что здесь происходит на самом деле. Они тоже вправе спастись, сбежав отсюда!  

– Так-то оно – да. Конечно! Но... – Степан тяжело выдохнул и добавил, почесав затылок. – К сожалению, мы не можем этого допустить.  

– Но почему?  

– Нельзя позволить всем этим людям в панике поднять шум – иначе тогда и нас убьют. – Прошептал, чтобы никто вокруг не услышал, Степан. – Сара, я поклялся тебя спасти, но не их. Прости меня за это и пойми.  

Он виновато голову склонил и к полу устремил свой взор.  

И тут Сара положила руку ему на плечо и сказала:  

– Да, ты прав. – С жалостью в глазах девушка окинула людей взглядом, после чего добавила. – Идем.  

И вот они уже оба, позабыв об осторожности и тишине, бегут из барака по территории гетто к той самой двери в задней части забора, желая быстрее покинуть это проклятое место.  

И только они выскочили через дверь наружу, как их тут же и заметили. Поднялась тревога. И по приказу в погоню отправили солдат, включились прожектора и осветили ребят. Ребятам вслед стреляли. На улице стояла ночь, кромешная тьма опустилась на землю и лишь прожекторы спасали немцев, иначе не видать было бы ребят.  

Степан сзади бежал, закрывая, дабы не убили, Сару своей спиной и постоянно ей кричал:  

– Не останавливайся! Беги, Сара, давай! И не оборачивайся! – А сам еле ноги по сугробам передвигал.  

И этой ночью на смене как раз дежурил Карл. Он также на улице стоял и, удивленно на убегающих ребят глядя, отдавал приказы, дабы не выдать себя и свою связь с бегущим из гетто ребенком. Карл для вида достал из кобуры пистолет и прицелился в Степана, он чуть выше поднял дуло и в воздух выстрел произвел. Но это все равно парня не спасло – его другой в итоге подстрелил солдат.  

Остальные же солдаты на Карла посмотрели, тот выдохнул и строгим голосом отдал свой очередной приказ:  

– Hinter ihr! Greifen und bringen sie zurück! («За ней! Схватить и вернуть ее обратно! »).  

А сам тем временем печально на тело Степана в снегу глядел. И бросил офицер на бегущую вдали девушку свой последний взгляд. И пожелал он ей удачи в пути. И поднял Карл голову к небу. И сказал:  

– Мне жаль, парень. Прости меня, Ганна. – А на его глазах навернулись слезы.  

И, чувствуя свою вину за случившееся, больше мужчина не вернулся в ее дом. И Ганна так и не узнала, что с ее сыном на самом деле произошло. Она плакала и, сидя на пороге своего дома и обнимая Марка, ждала хоть кого-то из них, но так и не дождалась...  

7 января 1942 года.  

Еврейское гетто прекратило свое существование.  

Карл как раз переходил дорогу. Он не спеша двигался к кафе, где они с другими офицерами договорились встретиться. Кафе переделали под нужды немецких офицеров, харьковчанам попросту не давали войти внутрь, но обслуживали немцев именно украинцы. Когда увидел три серых фургона, которые ровным строем проехали мимо него по улице. Карл тяжело вздохнул, он опустил глаза к земле и покачал головой – мужчина знал, что именно это были за машины – так называемые «Sonder-Wagen» (с нем. специальный автомобиль).  

И только офицер пришел в себя – продолжил свой путь к месту, где его уже ждали друзья. Он понял это, когда, войдя внутрь, услышал радостный крик на немецком языке:  

– Карл! Дружище, ты наконец-то пришел. Проходи. Мы заняли столик.  

Это был Ганс – старый приятель Карла еще со школы. При виде Карла он вскочил со стула и принялся махать руками, приглашая Карла за стол. Также за столом сидел еще один его друг, только вот с ним они уже познакомились во время службы в армии – Вольф.  

Карл сел рядом и тут Ганс подозвал к себе работника заведения. Замученная на вид украинская молодая девушка в сарафане, поверх которого одета белая рубашка, и косынке на голове живо подбежала к пугающим ее трем немецким офицерам:  

– Вам что-то принести?  

– Да. Мне, пожалуйста, кофе. – На ломаном русском, при этом еще и с сильным немецким акцентом, запинаясь, буквально, через каждое слово, сказал Ганс, а после повернулся к друзьям и уже на немецком добавил. – А вы, парни, что будете?  

– Мне чай, пожалуйста. – Глядя на девушку, сказал Карл. А после на немецком обратился к Гансу. – Что, все еще не можешь выучить русский язык?  

– Он сложный. Ничего не могу с собой поделать. – Ответил ему Ганс. – Еще и это произношение.  

– Да, согласен. Что есть – то есть. – Понимающе кивнув, выдохнул Карл.  

Тут Вольф посмотрел на Ганса и на немецком сказал:  

– Bestell mir Kaffee und ein Brötchen.  

– Gut. Verstandener freund. (нем. «Хорошо. Понял, друг»). – Ганс поднял голову и показал на Вольфа. – А моему другу кофе и бу... бул... було... oh ScheiBe!  

Не сдержался и воскликнул в конце Ганс.  

Девушку в страхе передернуло. Видя это, а также то, как Гансу тяжело произнести данное слово, Карл похлопал товарища по плечу и заявил:  

– Beruhige dich freund (с нем. «Успокойся, друг»). – Продолжил также на немецком. – Давай лучше я сделаю заказ.  

– Да, ты прав. Так будет лучше. – Согласно кивнул Ганс.  

Все это время Вольф растерянно на друзей поглядывал.  

– Ему, пожалуйста, кофе и какую-нибудь сдобную булочку. Хорошо? – Обратился Карл к девушке и доброжелательно улыбнулся.  

– Да, конечно. Сейчас принесу. – Ответила девушка и мигом ускакала прочь.  

– Спасибо. – Уже вслед сказал ей мужчина.  

Тут Карл печально вздохнул и на немецком сказал своим товарищам:  

– Люди боятся нас. – Продолжая на девушку смотреть.  

И те ответили ему также на немецком языке.  

– Да, какая жалость. – Насмешливо ухмыльнулся Ганс. – С другой стороны, какое нам до этого дело?  

– В городе голод, Ганс. Люди гибнут.  

– И что? Главное, нас кормят. Карл, оглянись вокруг, это война, а мы солдаты. Нам был отдан приказ – захватить город Харьков – и мы это сделали. Приказа кормить людей не поступало. Смирись!  

– Ганс, пойми, я не сомневаюсь в приказах вышестоящего руководства, я просто говорю: разве тебе не кажется, что этот народ не заслужил подобных страданий? Даже на войне не обязан страдать каждый. Нужно соблюдать хоть какие-то границы.  

– Карл, что на тебя нашло? Это, что, шутка такая? Они – славяне – «низшая раса», они не достойны нашего милосердия и уж тем более сочувствия или даже сострадания. Их удел – работать на наше благо. Пусть хоть тысяча умрет – плевать! Всегда можно найти новых рабов. Хуже них только евреи! Untermensch! – Ганс плюнул на пол и скривился, а после гордо и уверенно заявил, направив на Карла указательный палец. – Помни, Карл, ты ариец! Поэтому, прошу, мысли как ариец, веди себя как ариец и держись достойно арийцу! Неужели ты позабыл, чьи права отстаиваешь? Ради чего мы сражаемся?! Не забывай о своих корнях, дружище.  

– Да, конечно. Прости, друг.  

Ганс улыбнулся. Он положил руку Карлу на плечо и крепко его сжал.  

Если вкратце – Карл понял слова друга следующим образом: все границы дозволенного уже давно стерты; на войне все средства хороши; и цель оправдывает средства. Вот на этих трех постулатах и строилась, по мнению Карла, философия Ганса.  

– Ага, всегда пожалуйста. – С безразличием на лице после «победы» в разговоре отмахнулся Ганс.  

И тут к разговору неожиданно подключился Вольф:  

– Как бы там ни было, но так ведь и должно быть. Иначе, если не будет страха – начнутся мятежи, а нам этого не нужно. – Серьезно, но при этом крайне спокойно сказал офицер.  

– Верно, ты прав. – Карл согласно головой покачал.  

Он понимал, что дальше продолжать этот разговор со своими друзьями не было никакого смысла. Вот мужчина и замолчал.  

– Самое главное, чтобы они не смогли помешать нашей миссии. Дело фюрера будет жить! – Сказал Ганс и поочередно окинул товарищей взглядом. Друзья на его слова согласно закивали головами.  

Наконец-то офицерам принесли их заказ. Ганс взял свою чашку, поднял ее на уровень лица, встал из-за стола и на немецком произнес:  

– Так выпьем же, друзья, за победу Германии в этой войне и смерть всего еврейского отродья!  

– Боже, Ганс, тише ты. Чего так орать? Еще и на людях. Народ только перепугаешь. – Попытался успокоить товарища Карл, попутно обеспокоенно по сторонам оглядевшись.  

– Плевать! – Фыркнув, раздраженно отмахнулся Ганс.  

– Да. Особенно, когда план фюрера пока не реализован. – Добавил Вольф.  

– Ладно, чего вы? Все равно они ни слова не поняли из того, что я сейчас сказал. А коль поняли – пусть знают! Ну же, давайте, друзья, поддержите мой тост! – С улыбкой Ганс удивленно взглянул на своих товарищей.  

– Ганс, ты слишком беспечен и самоуверен. – Выдохнув, Карл недовольно покачал головой.  

Затем Карл с Вольфом переглянулись и, пожав плечами, решили все же подыграть товарищу. Они взяли чашки, подняли их, встали и хором воскликнули:  

– Fur Deutschland!  

После чего немного отпили со своих чашек. Хотели бы выпить все – так сказать, опустошить содержимое чашек до дна. За свою-то Родину грех не выпить! Вот только не позабыли они, что в чашках было не холодное пиво, а горячие чай и кофе, поэтому даже при всем желании не смогли бы этого сделать.  

А сев обратно, продолжили свою беседу, но к теме рас друзья больше не возвращались. На этом в итоге и закончился их спор...  

20 октября 2001 года.  

Дробицкий яр, г. Харьков, Украина.  

– Вот так по этим самым холмам я и убежала от немцев, внученька. Помнится мне, что я даже все ноги тогда обморозила, пока до соседнего хутора добежала. Там-то меня и укрыли. И не зря, ведь немцы-то продолжали искать, но меня никто не выдал. – Вздохнула пожилая женщина, показывая маленькой девочке, гуляющей с ней, на многочисленные крыши домов за холмом. – Вот там располагается та самая деревня, которая раньше была маленьким хутором всего лишь на пять домов.  

Затем она, стоя над яром, рукой в воздухе провела:  

– А где-то здесь лежат мои родители.  

Девочка все это время просто молча стояла и с жалостью в глазах, а также любовью, глядела на бабушку, внимая каждому ее слову.  

– А когда война закончилась я из хутора переехала обратно в Харьков. Поселилась ближе к центру и устроилась на работу в магазин. Там я и познакомилась с Максимом – твоим дедушкой – он как-то зашел к нам что-то купить. Нам хватило одного лишь взгляда друг другу в глаза, чтобы я поняла – это судьба. Да. – Протянула Сара и покачала головой. – Поженились мы уже через четыре месяца, а год спустя у нас родился сын Степан – твой папа. А в 1994 году на свет появилась ты, Дашенька, внученька моя.  

Сара посмотрела на девочку и улыбнулась. Девочка также ответила ей улыбкой.  

– Вот как-то так.  

– Бабушка, бабушка. – Девочка дернула бабушку за платье.  

– Что, дорогая?  

– А это, получается, ты своего сына в честь того самого друга детства назвала?  

– Да, именно так, внученька. В честь него. – Печально выдохнула Сара.  

– А почему?  

– Как же я могла поступить иначе? Он ведь жизнь мне спас. Если бы не он – лежала бы я сейчас рядом со своими родителями в земле. Эх! Та и, память, как-никак. Не хотела я его забывать. И сейчас не собираюсь.  

– Бабушка, а ты его тоже любила, как и дедушку? – И тут девочка своими глазками пытливо на бабушку уставилась.  

– Может и также, а может иначе. Кто его знает? Но то, что он был одним из самых близких мне людей и просто хорошим человеком – факт.  

– Понятно. – Девочка в ответ согласно кивнула и пожала плечами.  

И хотя она совершенно не знала друга бабушки по имени Степан, кроме как со слов бабушки, но Даше хватило того, что этот человек когда-то спас ее любимой бабушке жизнь, благодаря чему она, к слову, и сама появилась на свет.  

И тут, в очередной раз окинув яр взглядом, Сара и заключила:  

– Ладно, нам уже, наверное, пора возвращаться домой. Как считаешь? Ты не устала, внученька? – Сара любопытно уставилась на девочку.  

– Да. Конечно, бабушка. Я готова.  

– Вот и славно. Молодец. Тогда давай бабушке свою ручку – поможешь мне идти – и пойдем уже наконец-то домой.  

Так маленькая девочка Даша повела свою бабушку Сару, которая пережила войну и холокост, обратно домой.