Конфеты или смерть

Том забежал домой в шесть часов вечера, что было довольно странно в Канун Всех Святых. Обычно дети Рейвенвиля собирали конфеты до девяти, а то и десяти часов, истинно веря, что урожая хватит на год (хотя сладости заканчивались через неделю). Мальчик был одет в костюм пирата: белая рубашка, черные штаны с красной заплаткой, медальон с черной меткой на шее (на самом деле, съехавшая повязка на глаз), утром еще была шляпа, только сейчас ее сдуло ветром.  

— Ну, как улов? — Поинтересовался отец.  

Сын опустил взгляд в пустую сумку, ком подступил к горлу. Конфеты! Он же мог взять хотя бы чуть-чуть, чтобы отвести подозрения. А что, если родители узнают, если накажут его, что если ничего не сработает, когда кто-то разгадает секрет? Томми снова посмотрел на отца, предвкушая скандал или хотя бы выговор, но вместо этого получил горстку леденцов и добродушную улыбку.  

— Что же, в следующем году будет лучше.  

Родители знали: это был особенный день, даже более важный, чем обычно. Они не ожидали, что их малыш принесет что-то, более того даже удивились, когда тот попросил достать костюм. И когда мальчик захотел поскорее поужинать, а тогда заперся в комнате, никто не приставал к нему с расспросами и не предлагал зажечь фонарь. Мама с папой позволили своему чаду немного помолчать, оставить чувства при себе. В конце концов, у каждого могут быть свои секреты.  

Ах, если бы секрет Тома был прост! Что там скрывают дети в первом классе? Новые ругательства, которые увидели на заборе? Потраченные на сладости деньги? Поломанную игрушку? Их тайны и рядом не стояли с тем, что поселилось в голове одноклассника.  

Все началось с подростков, которые решили попугать новеньких в школе, рассказав парочку страшных историй. В первый же день им поведали легенду про Одноглазого — самого первого жителя города. Поговаривали, будто жил он в самом большом доме, где привык быть хозяином. Как-то раз сосед вызвал ворчливого парня на дуэль, где тому шпагой выбили правый глаз. Рана была такой серьезной, что через неделю дуэлянт погиб, да так его и закопали с повязкой, а вот в доме, где с тех пор жили богачи Рейвенвиля, то и дело происходили странные вещи.  

Их было очень много, хоть еще один учебник напиши. Кто-то пугался, кто-то смеялся, Томми было все равно. Он считал байки старшеклассников глупыми, да и только. Его знакомая, младшая дочь мэра, говорила, что в том самом доме их семья живет три года, и ничего странного ни днем ни ночью не происходит. Так что Одноглазый казался выдумкой, чем-то из ряда сказок.  

До вчерашнего дня. Известный так же как Канун Кануна, время самых больших розыгрышей и пакостей. В это время все скупают слизь, искусственную кровь и туалетную бумагу, оставляя сладости на завтра. Том решил воспользоваться этим чтобы купить конфет и отнести покупку на кладбище.  

Странное место, где мальчик бывал всего дважды. С чем его можно было сравнить? Разве только с библиотекой, да, пожалуй, взрослым стоило назвать его «библиотека людских душ». Множество книг, некоторые с одной иллюстрацией, другие вообще без картинок. На каждой имя, фамилия, две даты и небольшая эпитафия. Учителя говорили, есть вещи, которых нельзя описать, одним из таких было слово «жизнь», в понимании Тома жизнь и была этой самой книжкой.  

Раньше сориентироваться среди полок помогали родители, теперь гость остался в библиотеке сам. Один поворот был похож на другой, дороги водили кругами, так что найти ту самую табличку оказалось не просто. В поисках пацаненок наткнулся на очень необычный экземпляр — треснутый камень, где стерлись абсолютно все надписи, только фотография, заросшая мхом, поглядывала на посетителей.  

Это был Одноглазый, взаправдашний, не из легенд. В тот миг все внутри взорвалось, словно одна искра запустила цепную реакцию. Если легенда о застреленном на дуэли была правдой, могло ли это значить, что и другие сказки существовали? Может, они так же заросли пылью забвения, в ожидании, когда кто-то их заметит?  

Всю вчерашнюю ночь Томми мучился, не зная, что ему делать с этой идеей. Спросить у мамы с папой? Нет, они точно найдут оправдание, выкинут любую возможность чуда, а подростки лишь пошутят, а то и назовут психом. В таких вещах нельзя полагаться на других, надо проверять самостоятельно.  

Около восьми часов вечера один школьник — первый в Канун Всех Святых — отправился в постель. Лежа под одеялом он снова прокручивал в голове легенду, но не про Одноглазого. Она была особенной и пересказывалась лишь в октябре, потому что происходила всегда на Хэллоуин.  

«Смерть боится фонаря» — называли ее мальчишки. Ходило поверье, что, если в ночь с тридцать первого на первое Хранитель (кем бы он не был и где бы не жил) найдет на могиле тыкву со свечкой, он сможет спрятать покойника от гибели, и даже вернуть к жизни, хоть и делает это с неохотой. «Выбора нет» — поясняли старшие,  — «должен, обязан, аж зубами скрипит от зависти, старый черт»!  

Том решил проверить достоверность этой россказни. Днем он почистил тыкву от мякоти, положил внутрь свечку, а вечером, вместо того, чтобы идти на колядки, прокрался на кладбище и оставил там дар. Это и был тот секрет, что сын берег от родителей, та самая тайна, которая не давала уснуть. Теперь кроху мучал другой вопрос: как же все будет происходить, и как узнать, сработало ли?  

Любопытство долго донимало паренька, казалось, прошел не один год с того момента, как он лег в кровать, и до того, как прокрался на улицу, обойдя спящих родителей. К счастью или нет, а время никогда не играет на чьей-то стороне, оно просто идет себе, не обращая внимания на капризы людей, так что годы превратились в парочку часов, одиннадцать ночи, если точнее, даже не полночь.  

Лицо Рейвенвиля сильно поменялось. Не осталось больше на улицах детей в разноцветных масках, утихли крики и звуки дверных звонков. Тропинки наводнили взрослые, наряженные в отвратительные одежды, лишь отдаленно напоминавшие того или иного монстра. И хотя каждый из них пытался походить на что-то особенное, по факту все превратились в зомби — шатались, ворчали, падали в кусты, никто даже не заметил маленького мальчика, что шел мимо них словно невидимка, погруженный в свои воспоминания так же, как они в собственные мысли.  

Когда Тому было три года к ним в дом пришла мамина подруга. Осень тогда выдалась необычайно теплой, а яркие листья до последнего держались на ветвях, так что Хэллоуин получился красочным и веселым, словно на картинке. Она сказала, что могла бы взять ребенка с собой колядовать, к тому же у нее тоже был один такой колядовальщик.  

Так Томми познакомился с Джеком. Голубые глаза, похожие на фонарики, черные волосы, вечно лохматые, немного кучерявые, и характер — словно маленькая петарда выскочила из коробки фейерверков, и теперь бесконтрольно носилась по улицам. Парочка почти сразу сдружилась и побежала вперед, так что старшие только в след им глядели! Через пару лет дети ходили по домам самостоятельно, а в прошлый праздник даже выиграли конкурс за самую большую добычу.  

Каждый день с Джеком был веселым и пробегал как год. Столько всего нового придумывал, фантазер, а какие трюки выделывал, взбираясь на дерево! После такого дня оставалось только прийти домой в ссадинах и синяках, запачкав новые штаны, а потом дружно побежать в кусты от деда, который шел на огород вырывать крапиву или ломать прут. Товарищи с нетерпением ждали школы, ведь там было столько новых возможностей для приключений.  

Но Джек не дождался. Этим летом мальчика свалила какая-то болячка. Пускай другие дети любили поболеть, вываляться в кровати и ничего не делать неделю, для заводного любителя неожиданностей такое лечение походило на пытку, более того болезнь как-то неправильно действовала на будущего школьника, словно его радость и смех разозлили ее.  

Голубые глаза превратились в грязно-серые, их заслонила отросшая челка. Джек лежал в постели два месяца, не переставая кашлять и хвататься за горло. Старшие не пускали друга, так что мальчики общались через окно. Каждый вечер Том рассказывал ему, как они весело поколядуют, а возвращаясь домой намеривался отнести товарищу кусок пирога, однако к утру забывал о задумке.  

В конце лета окно на втором этаже закрылось, больше никого не пускали. Через три дня родители отвели сына на кладбище — его первый визит в библиотеку. Там Томми увидел друга, такого же веселого и жизнерадостного как раньше, увы, только на фотографии. Теперь и он стал чем-то из сказки, что не могло существовать, и не было возможности ни поговорить, ни передать привет.  

И вот Томми таки вернулся сюда, но ничего не изменилось. Тыква все так же лежала на кучке земли, фотография на кресте улыбалась, ни говоря ни слова.  

Приближалась полночь, фонари на улице отключались. Один за другим они гасли, забирая с собой частичку света, фотография становилась все темнее, а день последнего разговора с Джеком — все дальше, старшие сказали, все так живут, рано или поздно каждый превратиться в воспоминание, вот почему для гостя кладбища было так важно убедиться, что есть правда — легенда подростков, или слова родителей.  

Нужно было ждать, вдруг кто-то придет? А что тогда, ведь легенда запрещала смотреть на магию? Том решил спрятаться. Он пробежал три ряда и оказался у большого — единственного не могильного — камня, где и затаился. Несколько раз по нему пробегало что-то мягкое, толи сороконожка, толи паук, раньше мальчик мог бы спрятать их в коробочку, чтобы закинуть кому-то в портфель, однако в тот миг все внимание было сосредоточено на оранжевом пятне.  

Становилось все темнее. Вскоре буквы и портреты стерлись, превратившись в силуэты, а тогда и они начали сливаться с воздухом, образуя сплошное темное полотно. С каждой минутой в чудо верилось все меньше, и голову заполняли другие мысли. Самая главная: «как теперь вернуться домой»?  

Вдруг темноту озарил свет. Белое пятно быстро менялось, приобретая форму. Длинные, выглаженные штаны, рубашка с кружевом, пиджак, в кармане которого поблескивали золотые часы (в отличие от всего наряда, настоящие, но такие же замершие, как жизнь их владельца). Оставалось только лицо, и оно, несомненно, точь-в-точь повторяло то, что красовалось на фотографии.  

Лысая голова, тонкая полоска губ, крупный нос, но самое главное — бинты. Они так плотно покрывали глаза, что в них едва можно было заметить тонкую щелочку с левой стороны, где блестело что-то, похожее на зрачок. Даже в белоснежном свете перевязка отдавала бордово-черными тонами. «Так выглядит давно засохшая кровь» — подумалось невольному наблюдателю.  

Призрак поглядел на часы, а тогда принялся расхаживать по рядам, с таким важным видом, словно был королем. Выходит, сказки не врали — Одноглазый действительно был хозяином, только уже не поместья, а целого кладбища!  

Духи один за другим выскакивали из могил, так быстро, что даже не успевали принять формы. Они подлетали к нему. Что-то шептали, Хранитель кивал, или же мотал головой, в зависимости от его ответа светлячки возвращались под землю, или же вылетали через ограду прямиком в город. Должно быть, сегодня многие вызывали потустороннее, но отзывались далеко не все.  

Наконец взгляд полупрозрачного силуэта остановился на свежей могиле, а тогда скользнул на тыкву. От тяжело вздохнул (при том, что до этого вообще не дышал), поглядел в сторону ворот, очевидно ожидая, что кто-то забежит и украдет подношение, а тогда потянулся в левый карман и достал оттуда колокольчик, столь же настоящий, как и часы.  

Бесшумный звон прошелся по кладбищу. Он не издал ни единого звука, но поднял сильный порыв ветра. Холодного, пробирающего до костей, от его силы Том свернулся в клубок и почувствовал себя жалкой букашкой, тяжесть этого места могла раздавить его в любой миг.  

Несколько секунд ничего не происходило, а тогда на входе в мановение ока появилась фигура, тонкая, как тростинка, но вполне осязаемая. Про таких говорят «кожа да кости», по сути, это и был скелет, обтянутый кожей, а пара бесцветных глаз в орбитах смотрелась лишней, они то и дело норовили выскочить, волосы едва прикрывали лысый череп, кожа, подобная пергаментной бумаге, просвечивала через них. Женщина была наряжена в рваное платье, когда-то белое и легкое, словно паутинка, теперь покрытое тяжестью пыли, похожее на грязную занавеску. Она шла, попутно хрустя всеми суставами, пошатываясь, как неудачно собранная кукла.  

— Вечер добрый, Хранитель, вы меня звали? — Спросила старуха, словно кто-то поскреб гвоздем по дереву.  

— Звал, для тебя есть работа, Свечница. — А вот его голос звучал вполне живым, словно хозяин и не погибал вовсе, только акцент был староват.  

— Что-же ты, сперва прогонишь, а потом пригласишь? — Гнула свою линию карга, задрав голову вверх. — В прошлый раз так меня поколотил, что едва ноги унесла.  

— Вражда враждой, а работа работой. Нет у меня права трогать твои тыквы, а у тебя — забирать чужих родных. — Стараясь не показывать досады сказал тот.  

— И где же он, или она? Где это счастье ненаглядное? — Облизнув сухие губы (они напоминали двух пиявок) пропищала костлявая, ее глаза забегали по сторонам, каждый отдельно от другого, а тогда остановились на могиле Джека. — Да молчи ты, вижу, можешь идти, дальше мой долг.  

Проворчав что-то на своем старом диалекте Одноглазый исчез, тем временем Свечница принялась за работу. Она села у креста, как врач у ног пациента, и махнула левой рукой — тут же куда-то пропала земля, обнажив треснутый в нескольких местах гроб. Ящик послушно вылетел и лег на дорогу, старуха потерла руки с предвкушением, как дитя, которое открывает подарочную коробку, а тогда подцепила ногтем крышку, и та слетела, словно пушинка.  

Следом карга взяла тыкву. Повертела, присмотрелась, да и выцарапала своими ногтями одно из тех лиц, которыми обычно венчали светильники. Свое творение женщина поместила на голову покойнику, после снова подняла левую руку и одним махом вырвала сердце! В правой руке тем временем оказалась свеча, старуха подула на нее, запалив огонек, и положила в образовавшуюся дыру, после чего мертвец встал на ноги, как новенький.  

За те два месяца, что Джек пролежал в земле, он сильно поменялся. Одежда покрылась странными пятнами, продырявилась, местами виднелись белые косточки, голова качалась, как пушинка на ветру, руки и ноги двигались с трудом. Его лица Томми не рассмотрел — тыква скрывала, оно и к лучшему, судя по тому, как бегали зомби в фильмах ужасов, приятного в гнилой плоти мало.  

— Что прикажешь, Мать-Свечница?  

— Идти к семье, и веселиться.  

Они поклонились друг другу, после чего старуха исчезла, оставив за собой лишь клочья пыли, а Джек как ни в чем не бывало побежал прочь с кладбища. Том едва мог уследить за ним, только свечка на месте сердца давала ориентир в непроглядной тьме. Друг хотел окликнуть мальчишку, однако тот не отзывался, словно ничего вокруг не было, только то место, к которому бежал тыквоголовый.  

Им оказалось старое толстое дерево с северной стороны кладбища. Покойник достал из кармана ключ, повернул его где-то в коре, в тот же миг дерево разошлось пополам, открывая неведомую доселе дорогу. Томми поспешил за другом, пока тропа не закрылась. Вместе они бежали по полю высокой травы, где временами летали разноцветные огни, проскакали по кочкам в зеленом болоте, спустились со склона, на котором пели песни диковинные птицы, словно и не было того кошмара, а друзья играли в свои обычные игры.  

Только вот один не мог догнать второго, тот всегда бегал быстрее. Со временем они добежали до большого-большого дома, в окнах которого всегда горел свет, а из печи валил густой дым. Издали было слышно крики и песни, свист и хохот. Тыквоголовый подошел к двери, товарищ, чуя неладное, запрятался за порогом. Раздался стук, все замерло, Томми посчитал до трех в уме и дверь открылась.  

На пороге стояло высокое существо в зеленых одеждах с такой же головой, присмотревшись можно было понять: то не одежда, а листья. Они покрывали все тело, в том числе и сердце-свечку, ее свет не был заметен в груди, зато глаза и рот сущности светились ярко-ярко.  

— Зачем пришел, кто такой?  

— Джеком звать, ищу свой дом.  

— Если любишь веселье и танцы до упаду, здесь тебе будут рады!  

Высокий впустил гостя, дом снова зашумел. Томми не хотел бы разговаривать с ним, поэтому пролез через окно. К его удивлению в самом ярком доме не было ни лампочек, не свечек. Что же тогда горело и светило на мили вокруг? Тыквы, сотни живых фонарей! Столь же быстрые и прыгучие как малые дети, они носились, кружились, играли.  

Одни варили зелье в котле, другие швыряли друг в друга огонь, как снежки, третьи играли в чехарду, четвертые расчесывали листья на голове, пятые напевали песню, они позвали к себе Джека, и тот тоже запел, не зная слов!  

О, родная Мать-Свечница, старая девица,  

У окна весь год сидела, свечи выливая,  

Без родных осталась, сама себе царица,  

Свечи — твои дети, они же твоя радость.  

И сказала вдруг, как пришел твой час:  

Погоди немного, Смерть, не хочу идти одна,  

И прошли так годы, и прошли века как миг,  

Ты рассыпалась в прах и сгорбилась от них,  

А детей ведешь под руку все так же не живых.  

Мы же твои детки, мы же твоя радость,  

Спасенные от Смерти на пути остались,  

И поставили там дом, развели вечный огонь,  

Грядки засадили, танцы-песни завели,  

Здесь так весело, нет времени на сон,  

Не хотим увидеть боле сырой земли!  

После песен Джека затянули в чехарду, Тому стало обидно. Ишь, как быстро забыл старый товарищ об их дружбе, как легко играл с этими странными существами, а он должен был сидеть за шторкой и помалкивать. Что-то внутри говорило: «тише, сиди так, чтоб никто не услышал»!  

Тыквы знай играли в свои игры, и никто не звал их спать, даже часов в доме не было! Играли так весело, что пол дрожал, видать, был он волшебным, раз выдерживал такие побегушки от рассвета до заката.  

Затем позвали новенького есть. И хотя Томми поужинал, глядя на стол снова проголодался. Какие супы, какие каши? Конфеты, жвачки, леденцы, лакрицы — все то, что дети таким тяжким трудом собирали, тут лежало, и появлялось вновь, как только съешь. А как они ели — без ложек и без вилок, швыряя сладости друг в друга, приговаривая веселые тосты.  

Испугаться тебе до самых костей!  

Умереть со смеху!  

Завыть так, чтоб на луне услышали!  

Тебе же прыгнуть так высоко, чтоб летучие мыши завидовали!  

Всех несчастий на Канун!  

Всех испугов на Хэллоуин!  

Всего наихудшего нашему любимому празднику!  

А как поели хотели продолжить игру, стать в пирамиду и загореться, как елка, вот только не все здесь умели гореть. Заметив это, тыквоголовые закричали все в один голос:  

— На вечный огонь новенького!  

И повалили на улицу. Там, среди лабиринта листов и плодов всех цветов с размерами, была большая поляна, где, не переставая горел костер из веток великого дерева Огненных Тыкв. Пламя было огромным, как взрослый человек, иногда переливалось разными цветами, словно кто-то кидал туда медный провод или порошок какой. Жители дома стали кругом, Джека вытолкнули вперед, а тогда снова все вместе:  

— Прыгай!  

И под общий крик он прыгнул. В тот же миг полем разнесся запах паленой плоти, сгорела одежда, сгорело и тело — все, до самых костей, а тогда из головы начали расти зеленые стебли. Закрыли собой и свечку, и руки, и ноги, и туловище, превратив Джека в такого же тыквоголового, запалив огонь внутри.  

Тут уж Томми не выдержал. Чехарда, конфеты, теперь еще и через костер прыгать. Да что он удумал себе, этот товарищ, так без него веселиться?! Выскочив из окна, мальчик закричал:  

— Ну и дурак ты конечно, Джекки, я тебя другом считал, а ты…  

Договорить пацаненок не успел. Все взгляды уставились на него. Сотни тыкв, внутри которых остались лишь истлевшие черепа да магическое пламя, сотни душ, не дошедших до того света, сотни существ, которые огня не боялись.  

 — Это что за чудесия? — Спросила маленькая тыковка, ростом с куклу.  

— Он что, болен? — Поддержал тыквоголовый, чуть выше первой.  

— Вы только посмотрите, а где же его тыква? Что за странная бежевая штука на костях, и что это так громко стучит в груди, там что, паразит какой-то засел? — Спрашивали другие, окружая гостя.  

— Так давайте его вылечим! — Предложила одна, и остальные тут же подхватили.  

— Содрать кожу!  

— Закопать на грядке!  

— Подарить новую голову!  

 — На костер его, однозначно на костер!  

Жители дома ухватили незнакомца за руки и ноги, потянули в разные стороны, не могли решить, кто и что должен сделать. Как вдруг вспомнили, что до конца Хэллоуина остались считанные минуты, тогда решили посадить в клетку и разобраться по возвращению. Свершив задуманное, толпа понеслась к воротам, а Джек подошел к Томи, достал свой ключ и открыл клетку.  

— Сам ты, Том, дурак, полез куда не надо, я уж с ними и так и эдак развлекался, лишь бы ты смог уйти, зачем было так долго сидеть?  

— Они не твои друзья, не с ними ты конфеты собрал! — Заливаясь слезами ответил товарищ. — Поменял меня на какие-то буряки!  

— А как ты хотел? — Удивился Джек. — Сам меня отдал Свечнице, еще и причитает.  

— Я лишь хотел, чтобы ты не был мертвым, и чтобы все было как раньше.  

— Теперь не мертвый, доволен? А как раньше уже не будет, люди по ту сторону нас не видят, мы их тоже, толку жить среди людей… Или ты хочешь с нами остаться?  

Томми промолчал. Друг вытянул его из клетки и оставил ключ, вместе они пробежались по горе, болоту и полям, а как вышли за ворота, так и расстались. Тыквы бегали по городу, несли шалости, подымали ветра и стучали по окнам, гонялись за листвой. Люди свое уже отгуляли, большинство спало, у них свой мир и свои законы.  

Сам не зная как, Том добрался до дома, прошел мимо спящих родителей и вернулся в свою кровать. На утро школьник обнаружил тот самый ключ, что всю ночь сжимал в руке — самое настоящее ребро. Не веря своим снам, малыш побежал к тому самому дереву и открыл его, но никакой дороги не было, только кладовка, наполненная конфетами.  

С тех пор Томми мог приходить каждый день и набирать сколько угодно сладостей, вот только на Хэллоуин, когда вкусное было нужнее всего, кладовка превращалась в дорогу к дому тыквоголовых, и сунуться туда означало бы погибнуть. Решился ли когда-то малыш открыть проход тридцать первого, чтобы повидать друга? Не знаю, но и той чудесии, которою он пережил, хватило на многие годы.