Одна судьба-судьба для многих

Стоял погожий солнечный день июня 41года, ничем не отличающийся от многих других дней лета. Работали, строили планы на завтра, и вдруг, как гром среди ясного неба, пронеслось «Война! » И день уже не казался солнечным, словно дымовой завесой заволокло всё вокруг: и смотреть сквозь пелену больно, и в горле больно, как от полыни, и в груди жжёт. Чёрным вороном облетело: «Война» всю деревню. Испуганные, ещё не верившие до конца в то, что началась война, люди бежали с полей, со скотных дворов в деревню, чтобы убедиться в правдивости услышанного. Но тогда еще никто не знал, что жизнь на долгие годы изменится: станет тяжёлой, искалеченной, порой невыносимой. Не знали, что осталось совсем недолго побыть рядом со своими мужьями, отцами, братьями и попрощаться. Со многими навсегда. Не знала об этом и Маруся Бобровская. Не знала, что проводит мужа Николая на фронт и больше уже его никогда не увидит. Останется вдовой в 27 лет с тремя детьми.  

«Всё услышанное произошло как в страшном сне. Я металась из угла в угол, что-то пыталась делать, но ничего не получалось, всё валилось из рук. Спокойная семейная жизнь закончилась. Николай мой был хороший, спокойный, никогда не повышал ни на меня, ни на детей голос. С бабами отпускал меня погулять, а сам с детьми сидел. Не пил, работал много, старался для семьи. Таких мужиков было немного. Ранимый был, чуть что – слёзы из глаз. Успокаивал меня: «Не плачь, жена, покончим с фрицем, вернусь, заживё-ё-ё-м! Детей растить будем, работать, ещё крепче любить тебя буду! ». От этих слов в глазах мутнело, рыдания вырывались из груди. И всё же становилось спокойней. Казалось бы, живёшь с человеком, ничего в нём особенного не замечаешь, а перед разлукой вдруг замечаешь, что лучше его нет на всём белом свете. Что глаза у него красивые, улыбка мягкая, нежная. Руки ласковые. И хочется любоваться им часами, прижаться и никуда не отпускать от себя. Почему так устроено, когда человеку хорошо, он самого важного не замечает? И вот настал час прощания. Бабы рыдали, мужики держались, подбадривали друг друга. Мой Коля стоял рядом, обнимал детей и меня. Маленькую Нурочку ( он так называл дочку меньшую) держал на руках. Рядом стояли его родители и двое братьев: Егор и Иван. Не знала свекровь, что больше никогда не увидит своих сыночков. Осталась я одна, в дом опостылый идти не хотелось. Выла белугой по ночам, готовая вырвать сердце. А утром вставала ни свет ни заря и шла на работу. Нужно было помогать фронту зерном, мясом, там же мой Коля. Детей кормить надо, чтобы не дай Бог заболели. Что скажет муж, когда вернётся домой «Не доглядела! ». Да и надеялась, что Николай вернётся, и все будет по-прежнему. Ох, поработали! Лошади меньше, наверно, работали, чем мы, бабы. Детей видела только спящими. Хорошо Шура, сынок старший, самостоятельным был, за девчонками следил. А мы, женщины, в район зерно везли, там нас уже ждали, чтобы переправить в Канск. Там составы житом грузили и на фронт. Некогда было простаивать, каждая минута дорога. Загрузим в телегу кули с зерном (кули-то не мешки сегодняшние – по три ведра, в куль мешка 2-3 войдет), лошадь еле-еле идет, а ехать 20 с лишним километров. А в распутицу телега застревала. Груженую вытащить невозможно, приходилось разгружать, вытягивать и лошадь и телегу, снова загружать и дальше ехать. За рейс могли так «упражняться» по 3-4 раза. Домой придёшь, посмотришь, ребята мои сопят, немного отляжет. Спали мало совсем, выдержали как-то, втянулись. Человек ко всему привыкает. Жили дружно, делить было нечего. Радовались друг за друга, горе вместе делили, помогали друг другу. А вот Проне не смогли помочь. Она у нас в бригаде работала хорошая, добрая. Как и у всех муж на фронте, дети малые, голодные. Иногда набирала в карманы зерно, чтобы детей покормить, они у неё часто болели. Бригадир это приметил и предупредил, что ещё увидит, сдаст. Он стал за ней следить, и выследил. Карманы вывернул, а там, «государственное добро». Как мы его не упрашивали: «Что ты делаешь? Ни человек ты, что ли? У неё дети малые». Сдал. Не человек-зверь. Суд в клубе показательный состоялся. Она как горлица раненая металась. Глаза безумные, волосы растрепанные, выбившиеся из-под платка. Всё на своих деток смотрела. Она на сцене на обозрении сидела, чтобы все видели «преступницу», а дети в зале кричали, к мамке просились. Ох, как, внучка, страшно, как больно. Упаси вас увидеть такое. Приговорили её к 10 годам, даже не дали малюток обнять, попрощаться, увезли. И детей увезли. Поэтому я для себя решила: лучше мерзлую картошку есть и водой запивать, чем такое испытать. Чего больше всего боялись, то и случилось. Как грачи, одна за другой стали приходить в деревню похоронки. Меня тоже не заставила долго ждать. Уже в сентябре 1941 года пришло извещение, что Николай пропал без вести. Помню, всё перед глазами расплылось. Горе, как кольчуга стопудовая сковала тело. Люди успокаивали, говорили, что это не похоронка, но я – то понимала, что больше его не увижу. Через полмесяца пришло извещение свекрови на Ивана и похоронка на Егора. А соседка тетя Феня получила похоронки на пятерых сыновей. Материнский плач, нет не плач, а вой страшный, разрывающий душу, стоял в деревне. Разве можно это забыть? А мои детки росли, помогали. Сынишка в колхозе старшим помогал, да и дома по хозяйству, где какую доску прибить, забор поднять. Теперь он был в доме за мужика. Девочки, жалея меня, своими маленькими ручонками хозяйничали по дому. Конечно, не все получалось, но я им благодарна: они хотели помочь матери. Война своими кровавыми жерновами уничтожила все хорошее: лишила их детства, лишила отца. Радовало лишь то, что мы не испытали фашистского насилия, издевательства, чудовищного голода, как в Ленинграде, Украине. Мы просто работали сутками, не жалея себя, а иначе и быть не могло «Всё для фронта! Всё для победы! », теряли любимых. У всех была одна мечта, чтобы закончилось поскорей это чудовищное время слёз и утрат. И оно закончилось. Мужики возвращались с фронта. Как мы завидовали бабёнкам и радовались за них, что хоть кто-то испытает бабское простое счастье. Смотрели на их счастливые лица. Я вдовая чувствовала себя немножко ущербной что ли, одинокой, никому не нужной. Никто не пожалеет, не приголубит, не подсобит по хозяйству. Не на кого опереться, поплакаться, пожаловаться. Я и баба и мужик. После войны восстанавливали хозяйство в колхозе. Всё самое сложное взвалили на свои плечи фронтовики. Работали мы тогда за трудодни, никто не гнался за богатством. А сейчас пенсия маленькая. Вот я и решила, переборов стыд, съездить в Райсобес и узнать, почему. А мне молодая девочка сердито сказала: «А кто вас заставлял работать за трудодни, я что ли? Какую пенсию вы хотите за них получать? » Я ничего не сказала, не помню, как вышла из кабинета, села на стульчик и так горько заплакала за горькую свою жизнь, за страдания, за то, что война отняла у меня мужа и осиротила детей, а я всю жизнь так и промаялась одна». Моей бабушки сегодня уже нет на свете. И как – то скупо она рассказывала о страшных военных днях и о послевоенном времени. Не любила жаловаться, плакаться. Но что пришлось ей пережить и миллионам таким, как она, вызывает сочувствие глубокое и уважение. Поклон Вам, женщины, великие труженицы. А Мария Алексеевна так при жизни и не узнала, что её муж, Николай Егорович, попал в плен в сентябре 1941 года. Тогда шли ожесточенные бои под Москвой, и сибиряки принимали участие в боях за столицу. Как рассказывали односельчане, участвовавшие в этом последнем для деда бою: «Мы бросились в атаку, и в это момент рядом с Николаем разорвался снаряд. Он упал. А кто в таком пекле разберёт: ранен или убит! » А он оказался жив. Пленных увезли в Белоруссию, где дед умер от истощения в ноябре 1941. А его брат, Иван, попал в плен в сентябре 1941 и был увезён в Карелию, где умер от болезни желудка (как было написано в отчёте) в октябре 1942. С каждым годом редеют полки ветеранов, видевшие лихолетье не понаслышке. Уходят труженики тыла и дети войны. Пока не поздно нужно ловить их каждое слово, каждую букву, чтобы передать детям, внукам ужасы ада. Нужно рассказывать о своих родных, любимых, близких, как они не жалели своих жизней и сил, чтобы мы были счастливы. И если хоть одна слезинка благодарности упадёт из наших глаз, значит, они не зря выдержали чудовищные испытания и прошли через все круги ада. Вечная им память, низкий, до земли поклон!