Spero. Тайна Эксхариунта

Гнилая, покрытая плесенью дверь с омерзительным стоном растворилась.  

– Несите её туда…  

Четверо мужчин в черных, изодранных плащах внесли внутрь женщину, почти еще девчонку, небрежно держа ее за руки и за ноги. Она истощенная, почти прозрачная, была до смерти напугана и постоянно стонала от боли, теряя попусту свои последние силы.  

– Куда вы её понесли? На операционный стол, кретины! Мне что блять, вам это каждый раз повторять?  

Мерзавцы швырнули девушку, словно плюшевую игрушку, на потрепанный стол и незаметно разошлись по углам комнаты, ожидая того самого – главного. Он появился почти сразу, медленно перешагнул порог, обернулся и оглядел длинный, словно не имеющий конца, темный коридор. Рослая, ссутуленная фигура зловеще чернела на фоне портала двери. Мужчина в очередной раз убедился в отсутствии посторонних на этаже и зашел внутрь. Со всей силы пнул ногой дверь, и она с отвратительным визгом захлопнулась.  

Темная личность, неторопливо прихрамывая, двинулась в сторону единственного в этой комнате крошечного окна. Свет почти не пробивался сквозь это грязное, засаленное стеклышко в стене, но и этого было достаточно, чтобы рассмотреть человека получше. На вид ему можно было дать лет пятьдесят, однако, только навскидку. Его изуродованный длинными, глубокими морщинами лоб, усыпанные язвочками щеки вкупе с седой коротенькой бородкой накидывали ему еще лет десять-пятнадцать.  

Его одежда выглядела неприлично опрятной и чистой, и казалось вступала в конфликт не столько с грязью и смрадом этой заброшенной комнаты, сколько с лицом самого человека.  

На полу под форточкой, помимо обломков ржавых кирпичей и старой мебели, лежал кожаный портфель, потрепанный временем и руками своего хозяина. Само наличие этой вещи означало, что процесс, который должен был вот-вот свершиться, запланирован давно и продуман довольно тщательно.  

Человек нагнулся к портфелю, и все увидели, как мертвенно блеснула плешь в его редких, седых волосах. Дрожащими пальцами он расстегнул две коричневые, слегка надломленные по краям пуговицы, скрипнул длинной молнией и с явным удовольствием стал выкладывать инструменты на раскладной металлический столик, который также, как и портфель, был подготовлен заранее. Эти приборы приносили седобородому средства для существования, но у всех других, кого касалась эта холодная сталь, как правило, забирали самое главное – их жизни.  

Портфель, как и его содержимое, были очень дороги этому торговцу жизнью, если быть точнее, торговцу жизненно важными органами. Жадно облизнув скальпель, седобородый старик достал последнее, что ему было необходимо – белоснежный халат. Он неторопливо надел его, и трясущимися пальцами застегнул все до единой пуговицы, ознаменовав тем самым окончание ритуальной подготовки к операции.  

Один из мужчин с щелчком повернул допотопный включатель, и в комнате забрезжил рыжий, мерзкий свет, исходивший от старой засаленной лампы, свисавшей с потолка.  

– Самое время начинать! – прохрипел старик.  

В голосе его промелькнула нотка морального и физического удовольствия в предвкушении криков, слез, и запаха крови. Он хрустнул подрагивающими пальцами, натянул резиновые перчатки и направился к лежащей на столе женщине. Через мгновение холодно блеснул металл и раздался надрывный крик обреченной.  

Несмотря на тряску, мерзавец мастерски орудовал скальпелем. Плавно и медленно, миллиметр за миллиметром разрезал он мягкую податливую плоть, наслаждаясь каждой секундой, каждым стоном, смакуя крики боли. Из последних сил женщина попыталась вырваться, но четверо амбалов надежно прижали ее к столу, когда безумец нервно выкрикнул: «Осталопы, что вы стоите? Держите ее! Ёбаные дегенераты! ».  

Когда женщина была буквально прибита к столу, процесс продолжился, и, хотя длился он совсем не долго, жертве показалось, что прошла целая вечность, прежде чем холодная сталь прекратила терзать ее тело. Все было кончено, и седобородый досадливо фыркнул, не успев вдоволь насладиться чужими муками, а потом отступил на пару шагов назад. В тот же миг крик новорожденного дитя пронзил комнату, прорвался сквозь узкую щель во входной двери и эхом разнесся по гулким коридорам этажа. Свет лампы на мгновение затух, а затем, с гудением, вновь осветил комнату, но уже вполовину силы. Гнилая проводка едва ли была тому виной. Маленький комок света едва теплился в недрах этого полуразрушенного сырого задания, которое будто ждало чего-то или кого-то, прежде чем окончательно превратиться в груду кирпичей и металлолома.  

В «комнате смерти» началось небывалое оживление. Черные потирали руки, предвкушая получить свою долю от столь удачной операции. В Андерграуде давали кругленькую сумму за новорожденных младенцев, особенно за мальчиков. На предыдущей неделе они продали двух украденных девочек, судьба которых теперь остается загадкой. Наградой за каждую стало все лишь двести сильверов. Немного, но на пару грамм JOT, одноногую шлюху и ящик дерьмовой выпивки хватило. А сегодня это вне всяких сомнений был мальчик, что было ясно даже по его крику, требовательному и слегка сердитому. Самое главное – схема была практически безопасной для ублюдков. Никто не станет искать ребенка какой-то оборванки. Никому и никогда не будет дела до его судьбы. Продадут ли его в рабство или сделают донором жизненно важных органов – не важно.  

Внезапно раздался хлопок. Лампа накаливания лопнула, брызнув раскаленными осколками на распластанное тело женщины. Впрочем, будь она даже в сознании, сил ей едва ли хватило бы даже на вскрик. В комнате воцарился сумрак, завоняло желчью и паленым мясом. Свет нехотя проникал только сквозь грязное стекло окна, будто презирая свершившееся здесь кощунство. И словно гнилушки, тлели брошенные на пол окурки. Светились они неестественным синим светом, каким обычно светиться осадок от испарения JOT.  

– Кретины! Сколько раз я говорил, сменить эту чертову лампу? Вы думаете заказчику не понравится выскребать стекляшки из товара! Исправьте все, живо! – замахав окровавленным скальпелем, проорал седобородый.  

Вскоре в комнату вернулся искусственный свет, на этот раз совершенно белый, холодный, идеально подходящий для операционной.  

Седобородый небрежно ухватил окровавленного младенца одной рукой, плотоядно втянул запах новой жизни, после чего затянулся поднесенной ему самокруткой. Словно ищейка, сумасшедший доктор водил носом вдоль синеватого тельца ребенка, жадно, с нездоровым свистом всасывая воздух, попеременно затягиваясь наркотической папиросой. Он обдавал ребенка едким дымом, и тот отчаянно вертелся, не желая вдыхать отвратительную смесь дыхания старика и химического испарения JOT. Картина была странной и ужасающей. Доктор тщательно обнюхивал каждую жертву, угодившую в это адское местечко. Он хотел запомнить всех, к чьей судьбе прикоснулись его дрожащие артритные руки.  

Подельники никак не отреагировали на происходящее. За время работы на этого жуткого человека, они насмотрелись здесь всякого, и были свидетелями более странных поступков этого сумасшедшего.  

Старик поднял малыша над головой, словно желая просветить его насквозь. Рукав на его сухой венозной руке сполз, оголив небольшой шрам в виде буквы «W» на предплечье.  

– Мальчик. Довольно большой…и сильный... Хороший экземпляр, заказчик будет доволен.  

Седобородый снова поднес ребенка к лицу, чтобы внимательнее изучить его. В этот самый миг младенец протянул свою маленькую ручку и уцепился за окровавленный воротник халата. Он, словно в ответ, внимательно всматривался в глаза своего первого в жизни врага: старые, с желтой поволокой и множеством красных кровяных сосудов, какие бывают у людей, которые много курят и очень редко высыпаются.  

– Нет! Не может быть! – вздрогнул старик. Я лишь раз в жизни видел лиловый цвет глаз! И надеялся, что никогда больше не увижу!  

Он будто бы очнулся от своего безумия и, дрожа всем телом, вперился взглядом в ребенка.  

Мужчины у стены переглянулись. Никто из четверых не мог понять, чем был вызван такой сильный, почти эпилептический страх у человека, столько повидавшего за свою жизнь. У человека, который сам внушал людям животный ужас. Более всего старик напоминал им сейчас осужденного, которого вот-вот отправят в Бастилию Обреченных – самое страшное, жестокое и мерзкое место на Планете, нареченным в простонародье «Узилищем».  

Старик содрогнулся в конвульсиях, отбросив ребенка на руки матери, в которой, не смотря на огромную потерю крови, все еще теплилась жизнь. Сам же доктор бросился обирать окровавленные инструменты в надежде как можно скорее скрыться и навсегда забыть об этом аметистовом сиянии, которое будто бы передавало ему «привет» прямиком из Ада. Четверо, правильно истолковав эти действия, попытались остановить хозяина. Один из них даже попытался забрать лакомый кусок, однако никто мог предугадать последствий, которые за этим последовали.  

Плесневелая комната наполнилась ароматом железа и на стены брызнула темная жижа. Кровь. Море крови.  

Ярость и безумие. Скальпель в руках психопата полоснул сначала того, кто посмел потянуться к младенцу, а затем стал кромсать одного помощника за другим. Со рта старика, как у бешенного пса, сочилась пена, а все лицо, было залито уже запёкшейся от напряжения кровью. Он издавал клокочущие всхлипы, будто бы сам чувствовал боль от каждого своего удара.  

Казалось, что может сделать старик-наркоман против четырех крепких молодых мужчин? Однако об этом успели подумать только двое. Остальные два полутрупа бились в конвульсиях захлебываясь собственной кровью. Два других решили спастись бегством.  

«Уж лучше он, чем я! » – пробежала мысль того, кто был старше и опытнее.  

Воспользовавшись ситуацией предатель, толкнул своего «партнера» прямиком в мясорубку. Третья жертва налетела на скальпель прямиком правым глазом. Мутная жидкость из глазного яблока брызнула на пол. План сработал, и пока сумасшедший доктор выковыривал второй глаз из черепа своего недавнего прислужника, последний из четверых со всех ног удирал из адской комнаты.  

Кровавый безумец не стал преследовать жертву, его затуманенный взор перекинулся на дитя, которое спокойно кряхтело в кровавых руках матери. Предсмертный хрип третьего слуги угас, и в помещении воцарилась тишина, нарушаемая лишь свистом легких старика, который медленно поднимался с пола, глядя на единственных уцелевших. Седобородый двинулся в сторону стола.  

А молодая мать отдавала последние секунды жизни ребенку, которому ей больше не суждено было дать ничего. Ее трясло от боли и страха за свое новорожденное дитя. Женщина держала малыша, из последних сил прижимая его к груди. А мальчик был на удивление спокоен и даже не плакал. Он жадно прильнул к бледной груди матери, первый и последний раз насыщаясь ее заботой. Жизнь быстро покидала женщину, удары сердца становились все реже, а дыхание короче.  

Старик стоял и внимательно смотрел на единственных оставшихся в живых людей и, судя по всему, прикидывал в голове способ наиболее жестокой казни. Второй раз, но более медленно и тактично, облизнув скальпель с обоих сторон, безумец направился в сторону жертв. Кожаные сапоги, скрипели и прилипали к полу из-за огромного количества крови, которая уже свёртывалась, превращаясь в липкое, бурое месиво, делая каждый очередной шаг все тяжелее. Это определенно бесило кровожадного убийцу и делало еще более злым.  

– Г-г-г-г-лаза-а-а… л-л-ли-ло-вые… это все из-за них, это не я… это г-г-г-лаза-а-а. Прохрипел сумасшедший, все ближе подбираясь к двум пахнущим жизнью телам. Сильно припадая на левую ногу, он постоянно прилагал усилия, чтобы отрывать ее от липкой жижи на полу. И повторял «Г-г-г-г-лаза-а-а… лиловые… ли-ло-вы-ееее…».  

Безумец стоял прямо над ними.  

Очередной взмах холодной стали и мелкие брызги свежей крови на стене уже прочерчивают в грязи параллельные линии. Жизнь матери растворилась в смраде комнаты, оставив ребенка один на один с обезумевшим, уже переставшим быть человеком, существом.  

– Сла-а-а-денькое-е-е, те-е-ебя-я я оставил на сла-а-а-денькое-е-е. Первы-ы-м дел-лом я сожру твои гл-а-аза-а-а...  

Седобородый отшвырнул скальпель в сторону, поскольку убить ребенка он намеревался голыми руками. Скользкие, резиновые перчатки сопротивлялись, не желая соскальзывать с рук, поэтому старик разорвал их, оголив узловатые пальцы с желтыми зазубренными ногтями. Безумец потянулся к широко распахнутым глазам новорожденного.  

– Достаточно! – раздался властный, не терпящий пререканий, голос.  

Фиолетовая вспышка. Грохот упавшего туловища. Сгущающийся холод.  

И тишина.  

Мертвая гробовая тишина, отрицающая все и вся.  

Заброшенная больница дождалась того, ради чего так долго противостояла разрушению. Здание словно вздохнуло с облегчением, расслабилось и прекратило свое длительное сопротивление.  

С каждым последующим днем строение рассыпалось на части, словно песочный замок. И уже через считанные дни старая больница нарушила ночную тишину трущоб протяжным стоном, и навсегда превратилась в руины, которые словно огромный курган похоронили под собой страшную тайну своих последних дней.