Но есть на небесах Бог
Открывающий тайны
(Дан. Гл. 2 ст. 28)
СНЫ НАВУХОДОНОСОРА И ЕГО СЛУГ
Глава первая
Деревянные панели на стенах хмурились и темнели лот наступающих сумерек. Окна подернулись сероватой дымкой и светили тускло. Часовой у дубовой двери нервно от нетерпения сглатывал слюну. Вообще в последнее время Иванов еле выдерживал ритм «караульной» жизни.
– «Лучше уж фронт, но начальство не отпускает». Чутко прислушиваясь к скрипу половиц за дверями, часовой все более нервничал из-за отсутствия всяких звуков.
Вошел Поскребышев, покосившись на Иванова ушел в приемную. Через пять минут, терпение профессионального цербера, вызванное отсутствием хозяйских шагов, закончилось. Инстинктивно поправив гимнастерку, Иванов поднял трубку служебного телефона и выпалил: – «Товарищ майор, не ходит, не слышу скрипа половиц».
– «Та-ак, Иванов, – сейчас пришлю тебе замену, протянул с другого конца провода, смертельно усталый голос начальства.
***
Диванные подлокотники, не смотря на внешнюю круглую мягкость, имели нутрии силу дуба. Обычному человеку это бы мешало, но человек в кабинете, закаленный лихой молодостью и жизнью, не замечал ничего и дремал, под такой мирный и мерный стук маятника старинных напольных часов. Беспокойный сон, вдруг овладел Владыкой.
Старая шинель сползла полой на паркет. Вождь застонал. Ибо в это время перенесенный, невидимой рукою, из царства земного в сумерки полусна, увидел он себя в незнакомом Храме. Церковь была сумрачна, горело только с десяток тусклых лампад. Из подвальной подклети, черный провал в которую зиял в полу слева, веяло могильной сыростью.
Не смотря на закаленный характер, Сталин уловил в темноте подвала, жуткий страх, ибо почувствовал и услышал возящееся внизу, гугукающее и булькающее существо, без названия и без образа, но одетое в шкуру мрака и ужаса. Когда ужас уже отнял половину дыхания и спазм поднялся к горлу, тихий женский голос, вдруг сказал по-грузински,
– Не бойся Иосиф, не бойся,
– Мама? – выдохнул вождь во сне,
– В ответ на это, серебристый свет залил стены Храма, осветив, лицо написанного на стене седого старичка с особым нимбом. Загадочный, но знакомый с детства Старичок оживился глазами и с прищуром посмотрел на Иосифа, испытавшего короткий детский страх, предстоящей порки, получаемой непременно за свои проказы от сурового, но справедливого Отца. Женский, до боли знакомый голос, продолжал тихую речь.
– Послушайся тех, кто тебе дорог, если ты не слушаешь своего сердца. Ты силен Духом, но главного ты не знаешь. Главное не твердость, а любовь.
– Что такое любовь? – спросил тиран – неожиданно для самого себя, превратившись в маленького мальчика.
– Любовь, это многое, например: это возможность, имея силу, оказать и милосердие. Поделиться своей силой с другими, чтобы они жили. Не ударить, когда хочешь ударить. Не убить врага, даже если хочешь его убить.
– Сейчас, когда лютый враг терзает мою землю, я не должен ударить?
– Помнишь Шалву, твоего старого друга детства.
– Умер он. Давно – вздохнул вождь.
–Помнишь, как вы с ним дрались, а потом стали друзьями, и он стал защищать тебя от более сильных врагов. А помирились вы, потому, что ты оказал врагу милосердие, помог его отцу. Помнишь.
– Я понял?! – детским веселым голосом крикнул тиран, не в силах сдержать чувств и проснулся.
Напольные часы скрипнули пружинами, и стали мерно отбивать время. Восемь утра. Сталин занервничал, обычно он уже в шесть на ногах и работает.
Телефоны на зеленосукнастом столе уже трещали на перебой, вождь цепким умом отметил странность, как же эта трель не разбудила его раньше? Медленно набивая трубку, тиран старался убрать вызванную ночным видением дрожь в пальцах.
Четвертый раз Церковь снится – думал Сталин – то Старцы, молящиеся в темноте, то громкий голос с неба, защити, защити. Теперь это.
Курительную трубку пришлось сменить на телефонную под влиянием внезапного решения.
– Лаврентий – голос главы государства звучал медленно и спокойно, но опытный царедворец, давно изучивший все интонации хозяина, насторожился.
– Приезжай – коротко бросил в трубку тиран.
– Но, я и так буду на совещании?
– Приезжай сейчас, немедленно.
– Понял.
***
Иванов нервничал на посту, хотя ничем не подавал виду. Обещанная смена караула затянулась на два часа. Наконец вошли разводящий и сменщик. Иванов открыл было, рот, чтобы начать доклад по форме, как вдруг отворилась дверь и в ее проеме молнией блеснуло пенсне почти всесильного наркома. Сменщик и разводящий попятились, одновременно вытягиваясь во фрунт. Иванов взял под козырек, застыл, сердце его похолодело.
Берия стрельнул глазами вправо-влево, затем на часы, и за секунду оценил обстановку.
–Давно стоишь. – Вкрадчиво почти ласково спросил он Иванова. Стражник похолодел сильнее, но нашелся: – «Как положено в военное время товарищ нарком».
– «Ладно, с этим после разберемся» – ответил нарком, проницательно сверля глазами, белого как снег, разводящего.
– Доложите.
– Иванов тихо вошел в кабинет, отдал честь, проговорив, – к Вам товарищ Берия, Иосиф Виссарионович.
– Пригласите – молвил вождь, стоя спиной и отходя от окна.
– Что-то на себя не похож – помыслил Иванов, выходя из кабинета.
Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.
Мои извинения по поводу "снов" произведение еще не завершено, полностью даст Бог в воскресенье закончу. Эпиграф дает подсказку читающему, ибо первоначально повесть называлась: Сны Навуходоносора и его слуг. Не нужно было менять название. Я к чему все это. Я не одухотворяю Сталина ( Сам я из старой знати: Рагульский Дмитрий Владимирович, фамилия в боярских списках с 1706 года), прадеда расстреляли 01.01.1938 по ст. 58-10 УК), но как историк и Православный мистик, я обязан подходить с холодной головой к историческим событиям и искать путь неисповедимости. Так как произведение не завершено, даю вводную. Руководитель огромного государства -всегда духовное лицо. Априори. Так было с фараоном, Навуходоносором , что был тот еще тиран и со Сталиным. с ними через сны говорил Бог. Что до художественных достоинств, извиняет меня, некоторым образом, первая проба прозаического пера, да еще то, что произведение не совсем художественное, а художественно- документальное. Вы подали мне мысль, хоть для художественной повести это смерть, снабдить в конце произведение пояснениями. А интрига не закончена. Спасибо.