"Нервный"

Просыпаясь, Мягков осуществлял мысленную проверку: как стучит сердце и не дрожат ли руки. Слышал в ушах стук. Вытягивал руку, растопыренные пальцы вибрировали. Разочарование волной проходило от головы к груди, рука падала на постель. Обыкновенно сразу после этого отворялась дверь палаты, и женский голос просил подойти на измерение давления.  

В небольшой палате три койки занимали старики и одну – Роман Мягков, двадцати восьми лет мужчина, худой, жилистый, с выделяющимися скулами на лице, взгляд из-под густых бровей излучал то ли враждебность, то ли обиду. Старики обыкновенно первыми поднимались, наскоро умывались и отправлялись на медицинский пост. Тогда Роман садился на постели и наслаждался одиночеством, столь редким и столь необходимым временами всякому человеку. В окно заглядывали макушки дерев, зеленых, отчужденных, занятых легким ветерком. Мягков брал бутылку воды и долго пил из горла. Потом приходил первый его сосед, о чем-то ворча, затем – второй, следом – третий, и тишина и уединение рассевались, прячась по углам, и Роман оглядывал эти углы, воображая себя мышью, которая способна забиться в один из них, чтобы никто не смог его найти.  

Таково было каждое утро Мягкова, пациента неврологической больницы.  

– Мягков, у вас новая капельница, – войдя в палату, сообщила молодая медсестра.  

– Зачем вы так ярко краситесь? – Спросил он, рассматривая ее миловидное лицо с чересчур красными губами и чересчур длинными ресницами.  

В ответ девушка только одарила его укоризненным взглядом и вставила в катетер трубку капельницы.  

– А что вы не спрашиваете, какое лекарство я вам ставлю? Где ваша пытливость и желание знать все? – Удивилась она.  

– Я сегодня начал новую жизнь. Изменяю старым привычкам. – Сказал он, улыбаясь.  

– Это серьезный шаг. Хорошо ли вы его обдумали?!  

Мягков уловил сарказм в ее словах и мысленно послал ее к черту.  

Старики под капельницей лежали молча, погруженные кто в дрему, кто в невеселые мысли. Если же кто-то отваживался нарушить тишину, Роман обыкновенно надевал наушники и слушал инструментальную музыку, призванную успокаивать и умиротворять.  

– Как вы себя чувствуете? – Услышал он подле себя голос медсестры.  

– До вашего появления почти как на небесах. –  

– Голова не кружится, не тошнит?  

– А что вы такое мне колите, отчего должно тошнить и кружиться?!  

– О, все, прощай новая жизнь, – пробормотала она.  

– Я буду жаловаться главврачу за ваш тон.  

Девушка, прижала пальцы к запястью его руки, замеряя пульс, и сказала:  

– Отдыхайте. Если что-то пойдет не так, жмите кнопку.  

От нового препарата тело Романа охватил жар, и наконец-то конечности его согрелись.  

Во время вечерней прогулки Роман обратил внимание на новое лицо – молодую девушку, которая держалась особняком. На голову ее был накинут капюшон кофты. Напряженные, маленькие плечики ее внушили ему желание объятием уберечь девушку от чего-то. Он подошел к забору, откуда становилось видно лицо незнакомки. Только он увидал это лицо, как сразу утвердился в мысли вступить с ней в знакомство, но не смог придумать, как это сделать, не спугнув. Взгляд ее, бегающий, встревоженный, а по временам застывающий на каком-то предмете – на скамье, на ветках куста, на лицах людей, вызвал в нем одновременно и неприятное ощущение, и глубокое понимание.  

На другой день Петербург под натиском ветров терпел дожди.  

В соседях по палате проснулась охота бесед. Причины пребывания в клинике давно были обговорены стариками, и теперь каждый считал своим долгом развлечь аудиторию воспоминаниями о молодости, армии, женщинах, рыбалке. В середине беседы Роман, до поры поддерживающий говорящих, обыкновенно старался незаметно выйти из палаты и побродить по коридорам, заглядывая в окна. С одной стороны здания из окон была видна набережная и дорога, полная машин, с другой стороны открывалась улица с магазинами и различными кафе. Если пройти в другой корпус, то там в окнах можно увидеть двор клиники, где гуляли пациенты. Под дождем гуляли не многие, у кого имелся зонт или дождевик.  

Проходя по большому вестибюлю, где находился очередной медицинский пост, Роман увидел незнакомку в капюшоне. Она сидела на диванчике и читала книгу. Молодой человек смешался на мгновение, помедлил, отошел к окну и стал наблюдать за девушкой. Спустя пару минут стало понятно, что она не читает, а бессмысленно смотрит на страницу. Мягков широким шагом прошел через вестибюль и присел рядом с незнакомкой, не понимая, откуда прибыло в нем столько решительности. Девушка вздрогнула и, не посмотрев на него, хотела уйти.  

– Не уходите, пожалуйста. – Торопливо сказал он.  

Она вернулась на свое место. Ее рука, державшая книгу, заметно дрожала.  

– А что вам колят? Знаете, у меня от р***на так же дрожали руки. А теперь посмотрите, – он вытянул перед ней руку. – Я – кремень. Я больше не позволю им колоть мне…  

Обращенный внезапно взгляд ее темных глаз заставил его обоваться.  

– Вы хвастаетесь тем, что у вас не дрожат руки?! – Произнесла девушка, и на бледных щеках ее пятнами проявился румянец.  

Мягкову захотелось провалиться сквозь землю.  

– Я… Я Роман. – Он протянул руку для пожатия, но не встретил взаимности.  

– Как не повезло. А могли быть Александром. – Безучастно сказала незнакомка и проявила заинтересованность книгой.  

Выждав несколько времени, он поднялся и продолжил прогулку по длинным коридорам клиники, разочарованный несостоявшимся знакомством.  

Нигде человек не чувствует себя таким ненужным и глубоко одиноким, как в больнице.  

Спустя три дня, похожих друг на друга, как братья, во время вечерней прогулки, когда Роман стоял у забора, он услыхал подле себя тихий голос:  

– Роман, помогите мне.  

Он обернулся. Незнакомка в капюшоне кусала дрожащую губу и смотрела на него большими черными глазами.  

– Как я могу…  

– Мне нужно отсюда сбежать.  

Имя девушки оказалось необычным – Лия. У невролога и психотерапевта она наблюдалась давно. Лечащий врач настоял на больнице, опасаясь за здоровье пациентки, поскольку не только улучшений не наступало, но и состояние ее ухудшилось. Сегодня после беседы с психиатром, врач сообщил о возможном переводе девушки в психиатрическую больницу. На записку с просьбой отпустить ее под личную ответственность ответили категорическим отказом. Что-то в ее рассказе не вязалось, но Роман вопросов задавать не решался, довольствуясь тем, что готова была поведать Лия.  

– Наверное, вы меня поймете, – говорила она, не справляясь с волнением, и Роман заметил, как пульсирует жилка на ее тонкой шее. – Я не хочу в психушку. Вот вы, Роман, вы хотите в психушку?  

– Тшшш… – Неожиданно для себя самого Мягков приблизился и обнял глотающую слезы девушку. – Давайте, Лия, помолчим. Давайте. Вы слышите? Какая-то городская птица поет. Соловей, наверное. Или зяблик. Сосредоточьтесь на ней. Вы слышите?  

– Я слышу… – Прошептала она.  

Тепло ли Романа, пение ли птицы повлияло на Лию. Она успокоилась. Спустя время он проводил ее на отделение, не выпуская холодной, дрожащей руки.  

– Мы поговорим еще после, вы не против? Вы смирились, что я не Александр?  

Лия улыбнулась, отчего лицо ее показалось Мягкову прекрасным и самым милым из всех, что встречались ему в жизни.  

Утром, когда капельницу пришел ставить медбрат, молодой человек по имени Илья, Мягков сделал ему вопрос:  

– Почему могут принудительно удерживать пациента здесь и даже предложить перевестись в психиатрическую больницу?  

– Вас кто-то удерживает?  

– Что за профессиональная черта у медиков такая – на вопрос вопросом отвечать?!  

– Это медицинская тайна, покрытая анальгином и папаверином.  

– Ах, да. Еще сарказм. В неврологию не должны брать людей с чувством юмора, они портят пациентам нервы!  

– Ошибаетесь, Роман. По секрету: только чувство юмора вас вылечит.  

– Но уж явно не чувство юмора врачей. – Вздохнул сокрушенно Роман. – Это из-за диагноза?  

– Что?  

– Не отпускают. И хотят перевести в психиатрическую больницу.  

– Не отпускают пациента, если его состояние оценивается как тяжелое. Не имеют права просто. – Ответил Илья и оставил пациента размышлять об услышанном под капельницей.  

Когда потолок изучен и обдуман каждый изъян, детективы из шкафчика медсестры прочитаны, от экрана телефона в глазах прыгают круги, а сердце слышно стучит, как барабан, непонятно что зажать руками – уши, глаза, грудь… Чтобы только перестать чувствовать эти удары.  

Роман вышел во двор больницы.  

Бледное небо хмурило тучи.  

Слабость в ногах Романа щекотала нерв.  

«Все в норме, все в норме», – твердил он себе. Ничто не вселяло покой – ни шуршащие листвой деревья, ни мирная трава, ни красочные клумбы с цветами, ни пустые скамейки. Пустые скамейки. Пустой двор. Пустота там внутри, где выбивает барабан остатки самоконтроля и тишины, как хлопушкой из ковра – пыль. Видимое стало ускользать, Мягков взглядом попытался уцепиться за крохи неба, ртом ища воздух. Куда плывет настоящее и зачем оно плавится?  

Роман развернулся и пошел назад, на отделение. Отчаянно хотелось кричать, но, казалось, стоит дать волю голосу, сознание покинет или взорвется прямо в нем, разнеся на куски.  

Двадцать четыре ступеньки вверх, три шага, еще двадцать четыре ступеньки. Кто-то окликнул его по имени, или почудилось. Длинный коридор. Ошибся палатой. Еще три шага и нужная дверь, нужная койка.  

Один из стариков вызвал медбрата. Давление и пульс Мягкова, взметнувшие вверх, стали падать под действием таблеток.  

– С чего вы взяли, что вас не отпускают и хотят перевести в психиатрическую больницу? – Спросил медбрат. – Вызвали себе этими мыслями криз. А уже все так хорошо шло.  

– Не меня не отпускают. Одну девушку. – Отвечал Роман.  

– Любовь? Или жалость?  

– Слишком высокими категориями мыслите.  

– На женском отделении есть одна постоянная пациентка. Она лечится раз в полгода. Сначала мне было ее жаль. А потом я влюбился.  

Откровение, сделанное медбратом, заинтересовало Мягкова.  

– Что у нее?  

– Как у всех. Неврастения. Довольно тяжелая.  

– Как ее зовут?  

– Так я и сказал, конечно.  

– Лия?  

Молодой человек в белом халате сжал губы.  

Догадавшись, что речь идет именно о Лии, он воскликнул:  

– Вы должны поговорить с ней! Ей нужна ваша помощь.  

– Я не могу… Она пациентка… – Тихо проговорил Илья.  

– Пойдите к ней.  

– Роман, лежите. Общение по телефону исключите. Я на посту, если понадоблюсь. Оставляю на вашем столике капли. Почувствуете волнение – примите. – Поспешно дал наставления медбрат и ушел.  

Пролежав около сорока минут бездвижно, не желая слушать ни музыку, ни стариков, обсуждающих власть каркающими голосами, Мягков отправился на пост.  

– Илья, – обратился он к медбрату. – Она просила помощи, видя меня впервые, можно сказать.  

– Не взывайте к жалости, я давно ее потратил на других, – отвечал тот.  

– Лию переведут в психиатрическую больницу. – Не отступал Мягков.  

– Стало быть, там ей место.  

– Она глубоко несчастна.  

– А кто из нас счастлив?  

– Я сейчас пойду в палату. А вы пойдете к ней.  

Пораженный холодностью молодого человека, Роман побрел в палату, а за дверью остановился и глянул в щель. Илья, постояв несколько секунд, бросил какие-то папки на стол и поспешно удалился.  

«Если к полуночи не усну, пойду на пост и узнаю, был ли он у нее», – подумал Роман в десятом часу вечера. Второй концерт Рахманинова в наушниках, сбитое дыхание, невозможность сосредоточить мысль на одном предмете. Сквозь фортепиано прорывается храп старика на соседней койке. Глаза закрылись. Видением возникла темная улица, слепящий фонарь и женщина в лохмотьях, плачущая себе в ладони. Глубокий выдох, пришедший в тупик. Мягков пробудился от жажды кислорода.  

Часы показывали без пяти одиннадцать.  

Со вздохом Роман поднялся, надел тапки и, шаркая в ночной тишине, зашагал на пост.  

На стойке он обнаружил упаковку знакомых ему транквилизаторов, бутылек успокоительных капель и пластиковый стакан. Из процедурного кабинета вышел Илья.  

– Опять плохо? – Спросил он.  

– Нет. Я… Это вы принимаете? – Указал Роман на лекарства.  

– Пациент забыл.  

– Такие препараты у каждого лежат на тумбочке.  

– Какой же ты, парень… – С раздражением произнес медбрат, вероятно, удерживая ругательство, но, найдясь, прибавил: – Приставучий.  

Роман встал у окна, в котором виднелась луна. Он сказал:  

– Значит, вот так мы живем. Невротиков лечат невротики. А что мой лечащий врач, наверное, сидит на антидепрессантах?  

Илья отвечал:  

– А вы думаете, что ваш стоматолог никогда не страдал от кариеса? Или все офтальмологи с идеальным зрением?  

– Что у вас? Давление? Бессонница?  

– Панические атаки.  

– Как у меня?  

– Если вы думаете, что с этим кладут в больницу, то полагаю, что и в деда Мороза вы тоже верите. Давно пора скудоумие сделать диагнозом.  

Роман пропустил оскорбление, обдумывая парадоксальность открытия. Невротиков лечат невротики. Так, может быть, это не заболевание, а часть человеческой сущности?  

– Вы говорили с ней? – Выпалил он, будто вспомнив главное.  

По лицу медбрата пробежала неуловимая гримаса боли.  

– Я прошу вас не общаться с Лией. – Сказал Илья. – Я настаиваю.  

– Что вы такое говорите?! Человек, незнакомый мне человек просит о помощи, со слезами. Вы знаете, что такое слезы? Это живое отчаяние!  

– Да что вы несете?! – Возвысил голос медбрат. – Вы не знаете, что такое женские слезы? Вы не видели, как ревет баба, у которой порвались колготки? Умоляю вас, не вступайте с ней больше в разговор. – Через паузу он продолжил: – Я видел ее карту. Ей действительно необходимо отправиться в психиатрическую больницу и как можно скорее. Она нуждается в специализированной помощи.  

– Почему врачи решают за нее?! Она имеет право сама принимать решение. Если она не хочет…  

– Не смейте ей помогать. Здесь ее привязать, конечно, никто не может, но… Поверьте, она не до конца понимает, что с ней происходит.  

– Я говорил с Лией. Она умная и сознательная девушка…  

– Уходите, Роман! – Оборвал Илья. – Лучше уходите спать.  

– Здесь все очерствели от этих проклятых таблеток. Сами их жрете и нас кормите!  

– Убирайтесь спать, Мягков! – Прикрикнул медбрат.  

Роман в безотчетном порыве злости смахнул пачку таблеток и бутылек со стойки и ушел в палату.  

Сон охватил его с пением первых утренних птиц.  

Новый день начался с замены катетера и довольно сносного завтрака.  

Двоих стариков из палаты, где жил Мягков, выписали. Врач обещал назавтра выписать и третьего. Мягков получил назначение на новые процедуры и возобновление ежедневных бесед с психотерапевтом.  

Долгое лечение без ощутимых результатов рано или поздно убивает всякую надежду стать прежним человеком, на котором не лежала бы печать таинственной болезни.  

Обед, приготовленный в лучших традициях медицинский учреждений, едва успел закончиться, когда к Роману пожаловала гостья – сестра Алена. Она навещала его раз в неделю, угощала фруктами, финским шоколадом и очень много говорила. Жизнь ее была наполнена различными событиями и несправедливыми людьми. Алена обладала привычкой, свойственной чрезмерно общительным женщинам, задавать вопрос и небрежно обрывать ответ своими новостями. Роман терпеливо слушал сестру, кивал и мысленно уговаривал дрожащий нерв оставаться благосклонным к единственному родному человеку в этом городе. Внимание его привлекла бумажка руках сестры. Алена поведала, что такой пропуск выписывают на входе в больницу и по нему же выпускают.  

Она ушла, оставив на прощание множество пожеланий скорейшего выздоровления. Брат не мог восстановить в памяти ни слова из того, что она щебетала эти полтора часа. Впрочем, так было всегда.  

После ужина на скамейках, залитых солнцем, расположились молодые и старики, подставляя свои белые, изнуренные больничной жизнью лица. Мягков занял свое место у забора и смотрел на дорогу. Вдалеке виднелась часть набережной. Вдалеке виднелась обыкновенная, свободная жизнь, жизнь в которой люди спешат на работу, занимаются спортом, встречаются с друзьями, говорят о своих разнообразных делах и интересах; люди, спасающиеся от грусти чашкой сладкого кофе или чем-то покрепче; люди, не прислушивающиеся к барабанящему сердцу в ответ на выпитый напиток или неосторожно допущенную мысль о недобром; люди, способные вечером лечь в постель и уснуть… «Бог мой, не зависть ли пробудилась в худой моей душонке? » – подумалось Роману.  

– У вас такое лицо, словно вы хотите съесть кита. – Прозвучал приветливый голос Лии.  

– Съесть кита?? – С коротким смешком удивился он, обернувшись.  

– Я наблюдала за вами все время. Сначала я думала, что вы хотите съесть лошадь, но она для вас маловата. Мой вердикт – вы не иначе как хотите съесть кита.  

– В общем-то, кит – достойная метафора свободе.  

На край забора опустился воробей, приковавший на время внимание девушки.  

– Я помогу вам сбежать. – Нарушил молчание Роман. – Все, что вам нужно, это пропуск. Я добуду его вам.  

Лия со слезами бросилась обнимать его.  

– Вы – лучший! Все меня уничтожают, а вы – спасаете.  

Через два дня Алена привезла брату новые наушники по его срочной просьбе. Под каким-то предлогом Роман попросил «на пару минут» листочек, выписанный на посту охраны, и ушел, оставив сестру сидеть в неловком молчании в компании новичков палаты – молодого паренька и мужчины средних лет.  

В необычайном волнении Роман прошел мимо Ильи, занятого распределением таблеток, спустился по лестнице, воображая, будто медбрат прекрасно осведомлен о плане побега, и, вероятно, спускается уже по ступенькам следом, чтобы помешать осуществлению задуманного. За спиной раздавались шаги и порывистое дыхание. Мягков убыстрил шаг, задыхаясь, но вскоре остановился и обернулся. Мимо просеменила полная женщина в белом халате.  

На улице у забора ждала Лия, как прежде с капюшоном на голове.  

– Вот это снимем, – сказал Роман, открыв черноволосую макушку девушки. – Держите пропуск.  

Передавая заветный листок, он почувствовал, что пальцы у девушки не дрожат, как прежде, а щеки ее румяны, и глаза блестят счастливым огоньком. Радость охватила его от ощущения, что делает что-то правильное, возможно, впервые в жизни.  

– Куда вы теперь?  

– К жениху. Он позаботится обо мне.  

Лия пожала руку Мягкова.  

– Роман, я ваша должница. – Были ее последние слова, весьма странные, как показалось ему, ведь ничто не намекало на то, что они когда-нибудь встретятся вновь.  

Девушка отдала пропуск охраннику и спокойно покинула территорию больницы, не оглядываясь.  

Мягков стоял у забора и провожал девушку взглядом, любуясь ее походкой, – походкой человека, обретшего свободу – от стен, от мыслей, от страхов.  

Однако по прошествии часа или двух, на Мягкова набросились сомнения. Правильно ли он поступил? Верно ли оценил ее психическое состояние? В действительности ли существует жених, который ждет ее? И если он существует, то почему не пришел к воротам встречать невесту?  

Роман отправился бродить по коридорам, заглядывая в окна, не увидит ли ее. Ледяные ладони его покрылись испариной, пульс выстукивал как при длительной пробежке.  

На диванчике, где когда-то он увидал тихую, беззащитную Лию с книгой в руках, сидела медсестра с чересчур красными губами и чересчур длинными ресницами и смотрела в телефон. Молодой человек подсел рядом и проговорил:  

– Извините меня. За критику вашей внешности. Просто мало осталось природной красоты.  

Спустя время в ночной тишине Илья вызвал Мягкова в процедурный кабинет.  

– Я здесь, – тихо возвестил Роман, войдя в темноту помещения, разрезаемую лунным светом в окне.  

– Что ты натворил?! – Сквозь сомкнутые зубы произнес медбрат.  

– Позвольте… Я ничего…  

– Она сбежала. И не говори, что не имеешь к этому отношения.  

Едва ли можно было различить, чего больше звучало в голосе Ильи – отчаяния, ужаса или ненависти.  

– Илья, таким людям, как она нужен кто-то, кто просто поверит…  

– У нее начальная стадия шизофрении с кратковременными провалами в памяти.  

От этих слов у Мягкова похолодело в груди, ладони и спина стали липкими.  

– Она сказала, куда пойдет?  

– К жениху.  

– Прекрасно! Знаешь, что она сообщила медсестрам? Что ты и есть ее жених. Ну что, защитник слабых? – Медбрат походил на рассвирепевшего зверя; к страху за возлюбленную добавилась ревность. – Что молчишь? – Он толкнул Мягкова в плечо. – Я смотрю, тебя не только нервные клетки покидают, но и мозговые. – Он снова толкнул его, и Мягков ударился спиной о дверь.  

– Иногда человек болеет, потому что его залечивают! – Энергически отвечал Мягков. – Ему колят что-то, отчего руки трясутся, кормят таблетками, от которых пропадают все эмоции, и он уже не помнит не только грусти, но и радости! Отсутствие слез еще не значит – счастье!  

– Ты судишь по себе, потому что у тебя всего-то нервишки шалят! – Вскричал Илья. – Ты не знаешь, что такое химия мозга и какие шутки он может выкидывать, ставя под угрозу жизнь человека!  

Медбрат обессиленно опустился на стул.  

– Я искал ее четыре часа. И не нашел.  

Мягков, проскользив спиной по двери, сел на пол, раздавленный и иссякший духовно.  

За окном послышался со свистом пролетающий ветер.  

Нигде человек не чувствует себя таким ненужным и глубоко одиноким, как в больнице.