Вакуум Бесконечного Пространства

– Побудь со мной ещё немного, – попросил Адам.  

Аманда лишь улыбнулась и погладила шестилетнего сына по щеке. Адам отметил, что морщины на её лице становятся со временем всё глубже, будто врезаясь внутрь кожи и разрывая поры.  

– Мамочке пора на работу, – тихо сказала Аманда. – А ты можешь пока посмотреть телевизор... Ты же любишь смотреть телевизор?  

Адам несколько раз кивнул головой. Раньше в этой комнате спали родители, пока отец ещё был живой. После его смерти Аманда перебралась в соседнюю комнату для гостей, а сына оставила здесь же. Пока отец был жив, комната выглядела намного уютнее. В ней было как-то больше жизни. А когда в постели нашли холодное тело, то всё преобразилось: стены оказались завешаны иконами, распятиями и крестам. На одной из стен висел потрет папы Адама, обрамлённый с одного краю черной лентой. Образа святых обладали жуткой особенностью, как отмечал Адам, – и днём, и ночью они напускали страх. Аманда любила повторять, что здесь ему некого бояться, но Адам так не считал, когда по ночам со всех сторон его окружали черные, будто выпачканные сажей лица святых, а прямо над головой висела фигурка оголенного и, кажется, мертвого мужчины, зачем-то прибитого к кресту. Когда Адам спросил мать, кто этот дядя, то она лишь поджала губы и сказала, что это "отче наш".  

– Папа? – спросил Адам и снова глянул на распятие.  

– Можно и так сказать, – улыбнулась Аманда. – Только он всегда с тобой. Он не даст тебя в обиду, если ты попросишь у него помощи.  

Адам старался подружиться с распятием, болтая днями напролет с прибитой к кресту фигурке. Ему казалось, что отец обязательно услышит его и когда-нибудь ответит, подаст знак. Но каждый раз, засыпая по ночам, когда комната наполнялась чернилами тьмы, страшная фигура Христа становилась совершенно невыносимой, поэтому Адам зажмуривался и погружался в Вакуум Бесконечного Пространства детского сознания, где не было пугающих атрибутов религии. Никаких святых и уродливых богов, только пустота и глубокий черный цвет, защищающий его от всего. Адам всегда прятался в Вакууме, если чувствовал себя плохо. Стоило лишь закрыть глаза, и сознание само покидало тело, отправляясь в неизвестные миры подсознания, где не было того, что так сильно пугало.  

– А ты долго будешь на работе? – спросил Адам.  

– Как обычно, – неуверенно ответила Аманда. – Несколько часов и вернусь к тебе. Ты даже не успеешь соскучиться.  

– Я уже скучаю.  

Мать Адама снова улыбнулась и, потянувшись к пульту от телевизора, включила случайный канал, где крутили какую-то очередную бесполезную программу.  

– Вот, ты пока посмотри что-нибудь, – она увеличила громкость до максимума.  

Аманда вручила пульт сыну, а сама вышла из комнаты и мягко прикрыла за собой дверь. Адам посмотрел сначала на закрывшуюся дверь. Ему казалось, что дверь сожрала маму. Скоро она обязательно откроется и вернёт ему её. Может, вместе с папой. Затем он перевёл взгляд на пульт и нажал пухлыми пальчиками на кнопки. Телевизор замерцал, сменяя канал, после чего на экране возникло снятое крупным планом бледное лицо мужчины. Его черные волосы были зачесаны назад так сильно, что кожа лица была слегка натянута, из-за выступала каждая косточка. Глубоко посаженные карие глаза скрывались за тенью надбровных дуг, а на губах сияла улыбка мертвеца – приветливая, обаятельная, но лишённая жизни и крови.  

Заворожённый необычным мужчиной, Адам сполз с кровати на пол и уселся прямо возле телевизора, обняв руками колени. Он совершенно забыл, что со всех сторон его окружают жуткие иконы, которые в угасающих лучах солнца выглядели особенно устрашающе. Он даже позабыл о матери, которая в этот момент открывала входную дверь, запуская домой Грэди Атчесона, платившего за секс почти в два раза больше всех остальных клиентов. Пока пара проходила в соседнюю комнату, Адам сидел у телевизора и, слегка приоткрыв рот, завороженно наблюдал за мужчиной. Одетый в черный, обтягивающий костлявое тело комбинезон, незнакомец стоял на невероятно пёстром и колоритном фоне. Обилие цветов резало глаза, и на контрасте незнакомец в комбинезоне выглядел совершенно неестественно, будто его вырезали и зачем-то вставили в эту программу. Но когда он открыл рот и заговорил, то Адам окончательно позабыл обо всех странностях, поскольку его окутал нежный и немного приторный голос ведущего:  

– Привет, детишки, – громко сказал мужчина, слегка приподнимая губы и обнажая острые и белые как снег зубы. – Меня зовут Энжел Бломфилд, а вы смотрите ваше любимое "Шоу Смерти".  

Сказав это, ведущий засмеялся и слегка приподнял голову, заглянув Адаму и ещё миллиону брошенных на воспитание телевизором детей в глаза. Только сейчас мальчик заметил, что на заднем фоне не играет никакая музыка.  

– Можно я задам вам всего один вопросик, – улыбка Бломфилда стала шире. По выражению его лица Адам понял, что слова доставляют ведущему удовольствие. – Где сейчас ваши мамы и папы, бабушки и дедушки, сестры и братья? Надеюсь, вы попросили их выйти из комнатки? Потому что то, что я для вас приготовил, не предназначено для чужих глазок.  

Свои слова Бломфилд сопровождал медленной, но гибкой жестикуляцией, чаще всего просто водя указательным пальцем в нескольких дюймах от лица.  

Адам пропустил риторический вопрос Энжела мимо ушей. Он был погружен в просмотр нового шоу, а из-за большой громкости не слышал, как за стенкой мать начинает ублажать своего излюбленного клиента. Их стоны не могли просочиться сквозь бетонные стены и сладкий, тягучий голос Энжела, поэтому Адам продолжал как и раньше смотреть телевизор и слушать.  

– Я хочу, чтобы вы спели нашу песенку смерти, детки, – тем временем продолжал Бломфилд, перекрывая своим голосом стоны Аманды, которую в постели избивал Грэди. – Но мне доложили, что кто-то до сих пор не выучил слов. Давайте же поможем бедняжке вспомнить. Пойте вместе со мной!  

Бломфилд лишь взмахнул тонкими руками, как рот Адама открылся сам собой, и слова песни полелись наружу:  

– У нас нет будущего, – надрывался Бломфилд вместе с Адамом. – И мы хотим быть как ты! Хотим быть как ты!  

Фоном для их воплей служили стоны матери Адама, проникающие сквозь стены.  

Когда песня была спета, Бломфилд объявил конкурс на лучший рисунок по коже руки.  

– Возьмите что-нибудь остренькое, сгодится даже обычные булавки, – говорил он, демонстрируя не булавку, но скрепку. – Теперь закатайте рукава, вот так... И нарисуйте... Ну, скажем, кита. Да, я хочу, чтобы вы нарисовали кита, детишки!  

И Адам стал аккуратно царапать кожу, сверяясь с изображением пузатой синей рыбы на экране телевизора. Из порезов тут же засочилась кровь, из-за чего рисковать становилось всё сложнее. Мешали как струйки крови, так и неприятное покалывание в руке. Раньше Адам ничего такого не испытывал, но был готов признаться, что ему нравились такие конкурсы. Возможно, он даже получит от Энжела какой-нибудь приз за свой рисунок. Нужно будет только стереть излишки крови...  

Он уже собирался показать сделанный из кровавых царапин на руке рисунок кита Энжелу, как вдруг дверь его комнаты открылась и на пороге возник пошатывающийся и едва стоящий на ногах из-за убойной дозы алкоголя в крови Грэди Атчесон. В глазах после хорошего секса с Амандой у него двоилось, полная икон комната расплывалась, поэтому он не сразу заметил сидящего у пустого, рябящего экрана телевизора Адама, всё ещё сжимающего в руке булавку с засохшей на ней кровью.  

– Ты чего тут творишь? – рыгнул Грэди, часто моргая, чтобы хоть разглядеть лицо ребенка. Его ширинка до сих пор была расстёгнута. – Я до тебя никак докричаться не могу.  

Гипнотический эффект голоса Бломфилда сошёл на нет, поэтому Адам быстро осознал, что перед ним стоит тот самый дурно пахнущий дядя, которого мама всё время называла самым важным клиентом. Поэтому мальчик поспешил спрятать сделанный из порезов рисунок кита, когда Грэди прошаркал к нему через всю комнату.  

Грэди присел возле мальчика. У него было некрасивое лицо. Левая щека была покрыта прыщами, а плохо выбритое горло покрывала черная щетина. Нос торчал как пень, а серые глаза выглядывали как две устрицы из глазниц. Широкий лоб был украшен морщинами и длинным бордовым рубцом. Адаму показалось, что это лицо в темноте комнаты выглядит даже страшнее образов святых.  

– Ну ничего такой, – булькнул Грэди, хватая Адама за подбородок и придирчиво рассматривая. – Можно что-нибудь извлечь.  

Он встал с корточек, оставив на коже мальчика неприятный след – ощущение прикосновения шершавых пальцев.  

– Вот мы с твоей мамашей наконец уладим все формальности, – продолжал Грэди, покачиваясь из стороны в сторону, будто стоя на борту лайнера, – и присоединим тебя к нашим играм. Будешь звездой, в фильмах сниматься.  

Грэди хохотнул и прожёг пьяным взглядом одну из икон.  

– Я не хочу сниматься не в каких фильмах, – тихо сказал Адам, чувствуя, как по его руке течёт струйка крови.  

– Ну тогда вышвырну тебя из дома, чтобы не мешался, – сказал Грэди и вразвалочку вышел из комнаты, забыв закрыть дверь. От Адама он направился обратно в комнату к любовнице, где тут же запрыгнул в постель к Аманде.  

Как только Грэди вышел, Адам услышал глухой стук. Обернувшись к экрану приветливо мерцающего телевизора, он увидел улыбающегося Энжела Бломфилда – он стучал прямо в экран, при этом его лицо занимало всё свободное пространство.  

– Похоже, у нас есть победитель, – раздался его голос, и Адам улыбнулся в ответ, показав Энжелу свой кровавый рисунок на руке.  

***  

Каждый раз, когда мать Аманда уходила в соседнюю комнату заниматься сексом с Грэди, Адам оставался на воспитании телевизора. Теперь мальчик не смотрел ничего, кроме "Шоу Смерти" Энжела Бломфилда. Раньше он просил маму вернуться как можно быстрее и мог часами лежать у двери своей комнаты с закрытыми глазами, будучи погруженным в Вакуум Бесконечного Пространства, где время текло совершенно иначе. Там не было жутких икон и распятий, нет. Там было уютно, тепло и темно, как в укрытой от внешнего мира где-то в горах пещере. Он ждал её возвращения, лёжа на холодном полу и даже не слыша достаточно громких стонов и пыхтения вечно пьяного Грэди.  

Теперь же Адам с нетерпением ждал, когда мать наконец уйдет на работу, чтобы обслуживать ненасытных клиентов. В её отсутствие он садился возле телевизора и, хлопая в ладоши, подпевал Энжелу, смеялся и участвовал в конкурсах. Элегантный ведущий просто ребят после пения с помощью острых предметов рисовать что-нибудь на коже, и Адам делал это, покрывая себя страшными татуировками. По его рукам стали плавать кровавые киты и осьминоги, на плечах сидеть мухи, а по животику переплетаться полосы червей. Аманда не замечала этих занятий мазохизмом, поскольку с каждым днём всё меньше интересовалась сыном. А когда Адам радостно тянул её за руки к пустому экрану телевизора, предлагая посмотреть новое шоу вместе с ним, то лишь неловко смеялась и уходила к себе. Когда Адам оставался один, в телевизоре вновь возникал Бломфилд на пёстром фоне, приглашая детишек спеть песню смерти и поиграть в новые игры.  

Однажды, когда Аманда вышла из дома, чтобы встретиться с очередным клиентом у него на квартире, Бломфилд в очередном выпуске шоу хлопнул руками и сказал:  

– Ну что, детишки, кажется, вы уже готовы к главной игре, верно? Но для неё нам потребуется что-то большее, чем булавки и скрепки. Я знаю, – он указал пальцем на улыбающегося Адама, – что у вас есть оно. То, что нужно мне. Заряженный одной пулей револьвер. Он лежит где-то у вас. Я чувствую запах пороха. Принесите же мне его, детки, принесите, чтобы продолжить нашу любимую игру.  

Каждое слово Энжела Адам сопровождал кивком головы. Да, у них действительно был револьвер, доставшийся папе от его отца, от дедушки. Раньше он жил вместе с ними и имел поразительные фетиши. Когда Адам только родился, дед предложил омыть младенца в гусиной крови, а когда Аманда наотрез отказалась, взял в их отсутствие и сам попытался совершить ритуал, использовав вместо гусиной крови свиную. Дедушка никогда не любил Аманду, называя её потаскухой и ненавидя сына за то, что тот посмел жениться без его согласия, загубив весь род, потому что "от такой сучки может родиться только кретин". Дедушка был страстным любителем разного оружия. До его внезапной смерти комната Адама была украшена не иконами, а ружьями и пистолетами. Пригодные для использования карабины висели в виде перевернутых крестов повсюду, с люстры обычно свисали бесполезные патрону, а полки были завалены иными пороховыми игрушками, которыми дед так гордился, угрожая однажды застрелить мать Адама и своего непутёвого сынка, а самого Адама забрать себе на воспитание как настоящего сына. К счастью или к сожалению, но он не успел воплотить в жизнь свои угрозы, умерев от остановки сердца, когда Адаму исполнилось три года. После смерти дедушки большая часть коллекции оружия была продана, а на стены повесили первые иконы. Остался лишь один револьвер, из которого забыли вынуть единственный патрон.  

Адам помнил, как по вечерам отец любил сидеть возле его кроватки и крутить бездумно барабан револьвера, затем с характерным щелчком взводить курок и стрелять себе в рот. Он делал это постоянно, забавы ради, играл со смертью под заинтригованным взглядом ребенка. Каждый раз револьвер не стрелял, и отец уносил револьвер к себе в комнату. А потом отца нашли мертвым, причём не из-за пулевого ранения, и револьвер достался матери, которая с тех пор хранила его где-то у себя в комнате на тот случай, если ей попадётся неадекватный клиент.  

Именно за этим револьвером Адам по просьбе Бломфилда на цыпочках направился в комнату матери, куда ему строжайше была запрещено заходить. Там ему в нос ударил острый запах пота. В комнате было темно из-за не пропускающих остатки солнечного света жалюзи. Кровать была не заправлена, зато стены не были увешаны жуткими иконами и распятиями.  

Адам подошёл к прикроватной тумбочке и принялся выдвигать ящички, ища заветное оружие. Он чувствовал, что револьвер где-то здесь, поэтому искал упорно, копаясь в шкафах и вещах матери как крот в грязи. Он заглядывал в каждое отделение, открывал все дверцы, пока наконец на одной из полок под стопкой чулков его детская ручонка не нащупала обжигающий кожу металл. Обрадоваться находке мальчик не успел, потому что как раз в этот момент входная дверь открылась, и из коридора донесся голос Аманды. Перепуганный до смерти, Адам не придумал ничего лучше, как схватить револьвер и тут же спрятаться в шкаф, прикрыв дверцу. Он укрылся за горой одежды, прижав заряженный револьвер к груди, задержал дыхание и зажмурил глаза, погрузившись в Вакуум Бесконечного Пространства, уснув в себе, будто впав в спячку, лишь бы усмирить страх. Он так сильно отрёкся от реальности, что даже перестал чувствовать покалывающую боль на местах кровавых рисунков.  

Пока Адам, свернувшись клубком, прятался в шкафу, построив ширму между своим сознанием и окружающим миром, в комнату зашла Аманда и Грэди. Парочка закрыла за собой дверь и тут же забралась в пропитанную жиром и потом постель, снимая на ходу одежду. Они занялись сексом прямо там, как обычно сопровождая процесс совокупления стонами, хрипами и пыхтением. Они занимались этим почти два часа, пока в шкафу рядом сидел в обнимку с револьвером Адам, погруженный в Вакуум Бесконечного Пространства, лишь бы его не нашли, не услышали и не почувствовали. Он затаился как клещ в ожидании возможности снова выбраться. В шкафу он был в безопасности, здесь его никто не тронет, потому что никто о нём даже не знает.  

Он просидел в шкафу до тех пор, пока Аманда и Грэди не уснули, укрыв свои голые тела мокрым одеялом. Только тогда Адам открыл глаза и тихонько выбрался из комнаты, унося с собой револьвер.  

Бломфилд уже ждал мальчика, стоя на радужном фоне, соединив кончики пальцев и пристально глядя в камеру. Когда Адам наконец сел возле телевизора с револьвером в руке, его улыбка стала шире.  

– Итак, теперь все в сборе, не так ли? – произнёс Бломфилд, обращаясь только к одному Адаму, с горящими глазами сжимающего в руке оружие. – Пора начинать.  

Адам знал, что нужно делать. Его отец играл в это много раз, сидя возле кровати, но постоянно проигрывал, потому пробовал только раз, не желая прокручивать барабан необходимое количество раз.  

Как только Адам в первый раз взвел курок, направив дуло револьвера себе в рот, подобно тому, как это делал отец, в соседней комнате проснулся Грэди, тут же решив ещё немного развлечься с Амандой. Когда Адам в третий раз безуспешно попробовал выстрелить под строгим взглядом Бломфилда, наблюдавшего за процессом через экран телевизора, стоны возобновились.  

После пятого взвода курка Адама отвлёк неожиданный свист за окном и последующая яркая красная вспышка. Мальчик на какое-то мгновение отвлёкся от оружия, глядя на ночное небо, на котором взрывался разноцветный фейерверк. Снаряды пронзали небеса и опадали с грохотом вниз кроваво-красными вспышками. Небо заволок дым, в воздухе появился запах пороха. На улице гремел салют, а из соседней комнаты доносились томные стоны Аманды, пока Адам в последний раз взводил курок револьвера.