Ланчбокс

Отступать было некуда – за спиной была сетчатая решётка ограды. Чакки прижал к груди кислотно-зелёный, обклеенный наклейками ланчбокс, выставил его вперёд, подобно щиту, и поджал губы.  

– Отстань, – осмелился сказать он наступающему Бастеру. Тот лишь прищурился и сделал ещё несколько шагов в его сторону.  

Бастер Парсон был, пожалуй, самым сильным и самым тупым восьмилетним ребёнком, чья нога пересекла порог школы имени Равенна Смита. Задира по характеру и грубиян по воспитанию, как отзывались о нём учителя, утомленные постоянными выходками чересчур упитанного мальчика. Несколько раз директор отправлял письма его родителям, но никакого отклика не получал. Администрация по большей мере закрывала глаза на его злодеяния, если они не причиняли никому сильного вреда. Хотя никто точно не знал, где та самая грань, после пересечения которой Бастера можно наказывать. А если уж взглянуть правде в глаза, то можно понять, что наказывать его в принципе боялись, считая, что его невозможно перевоспитать.  

– Я хочу пообедать, Крофтон, – злобно хрюкнул Бастер, вжимая испуганного Чакки в ограду. – Гони свой ланчбокс и я только легонько тебя тресну.  

– Но я тоже хочу есть, – захныкал Чакки. – Почему я должен отдавать его тебе?  

– Может потому, что я могу сделать так, – Бастер схватил мальчика за ухо и скрутил в трубочку, заставив Чакки закричать от боли и выронить заветную коробку. Та с грохотом упала на асфальт между ними.  

Бастер тут отпихнул Чакки в сторону, а сам проворно схватил упавший ланчбокс. Подцепив крышку своими огромными ногтями, он с трудом смог заглянуть внутрь. Живот его одобрительно заурчал, а глаза заблестели.  

– Ого, да я обожаю сандвичи с тунцом! – радостно воскликнул он и принялся руками копаться внутри коробки, стараясь найти ещё что-нибудь вкусное.  

– Отдай! – взвизгнул Чакки и вцепился в свой ланчбокс.  

– Отвали, Крофтон, – Бастер одной рукой уверенно держал ланчбокс, а второй принялся бить Чакки. Его пухлый кулачок тут же расквасил мальчику нос.  

После удара Чакки упал на землю, больно ударившись головой. Из его носа текла кровь, заливаясь в рот. Он закрыл глаза от боли и принялся плакать.  

Бастер с презрением взглянул на него, ухмыльнулся, достал из ланчбокса сандвич и, засунув его целиком в рот, зашаркал в сторону школы, унося с собой зелёный ланчбокс лежащего на земле Чакки.  

Он сам не помнил, как долго рыдал. Кровь успела засохнуть, перед этим залив нижнюю половину лица. Он не злился на Бастера. Он просто плакал от обиды.  

Неожиданно чья-то тень легла ему на лицо, закрыв собой бьющие в глаза солнце. Чакки стёр слёзы и взглянул на стоящего над ним незнакомца. У мужчины были чёрные, беспорядочно лежащие волосы и трёхдневная щетина. Это совершенно не вязалось с его довольно строгим костюмом в обтяжку. На лацкане пиджака болталась небольшая цепь. Глаза у незнакомца были серые, блестящие обманчивой доброжелательностью и любопытством.  

Он улыбнулся Чакки и произнёс:  

– Вижу, тебе необходима помощь.  

И прежде чем Чакки успел ответить, мужчина наклонился и помог мальчику встать на ноги. Затем вынул из внутреннего кармана пиджака черный платок и стал вытирать им лицо Чакки.  

– Это ещё ничего, – повторял незнакомец, вытирая остатки засохшей крови. – Этот поросёнок мог тебя и посильнее ударить, так считай, что тебе повезло.  

– Вы кто? – наконец спросил Чакки, когда незнакомец стёр с его лица всю кровь и швырнул не глядя испачканный платок в сторону.  

– Харланд Шимус, – представился мужчина и протянул руку, позволив Чакки робко пожать её. – Тебе впервые так достаётся?  

Чакки помотал головой и насупился.  

– Значит, боевое крещение у тебя уже было, – пожал плечами Харланд. – Плохо. Один раз испачкаться в собственной крови полезно, но если это происходит постоянно, то стоит задуматься.  

– Я не виноват! – обиженно крикнул Чакки. – Я много раз просил Бастера не приставать ко мне, но он всё равно это делает...  

– Просить кого-то не трогать тебя – всё равно что приглашать бить снова и снова. Такими просьбами ты лишь унижаешь сам себя и развязываешь противнику руки. Если хочешь, чтобы от тебя действительно отстали, то должен требовать своего силой, отвечая насилием на насилие.  

Чакки удивлённо уставился на Харланда.  

– Откуда вы это знаете? – спросил мальчик.  

– Болезненный опыт, – Харланд улыбнулся краешком бледно- красных губ и, положив руку на плечо Чакки, повёл его по дороге. – Думаю, ты не будешь против, если я провожу тебя до школы.  

– Я никогда вас раньше здесь не видел, – заметил Чакки. Он не сводил глаз с незнакомца.  

– А я никогда здесь и не был. Я прихожу только тогда, когда считаю нужным.  

– Ясно, – вздохнул Чакки и потрогал свой покрасневший нос. Тот всё ещё болел после удара Бастера. – Он украл мой ланчбокс...  

– Тот задира? Да, я видел, как уносит его.  

– Что же мне делать?  

– Что делать? Хм... Ну, ты мог бы ничего не делать – это самый лёгкий вариант действий, к которому ты прибегал каждый раз. Но тогда тебе придется жить так всегда. В семь лет у тебя отбирают ланчбокс, в семнадцать уводят девушку, а в двадцать семь вышвыривают с работы под дождь. Это закономерно, если ты терпишь, молча проглатываешь обиды и не стараешься отстоять свои права.  

Чакки слушал внимательно, но всё равно не понимал половину слов Харланда. Больше всего его удивляло, как этот мужчина смог угадать его возраст.  

– Когда ты перестаешь давать отпор, тобой начинают пользоваться – продолжал Харланд. Вместе с Чакки он перешёл дорогу, направляясь к зданию школы имени Равенна Смита. – Люди выбивают из тебя всё, что нужно им, как будто ты всего лишь пиньято. Иногда они бьют тебя как тот мальчик прямо в нос, а иногда бьют подло – в сердце. Такой удар немного опаснее. Далеко не каждый способен после него встать на ноги, даже с помощью друзей, а оказавшись на ногах вновь, не всегда удаётся продолжить борьбу. Подорванный дух, сломленность, отчаяние – всё это наваливается в один момент, сдавливая глотку. На это и делают ставку те, кто бьют в сердце. Насилие моральное или духовное, как его называю я, намного страшнее. Простить его практически невозможно, а месть требует большей сноровки.  

– Вы говорите, как учитель, – сказал Чакки, восхищённый монологом Харланда.  

– Я и есть учитель. Такой учитель появляется рано или поздно у каждого. Я не настолько полезен как опыт, но тоже могу помочь. И вот теперь я помогаю тебе, раскрывая философию насилия.  

По взгляду Чакки Харланд понял, что тот ничего не понял.  

– Понимаешь, – вздохнул мужчина, – в детстве, когда я был примерно твоего возраста, мне приходилось всего добиваться силой. Никого не волновало, чего я там хочу, всем было на меня наплевать, поэтому приходилось действовать в одиночку, прорываться и брать силой.  

– Как Бастер, – буркнул Чакки.  

– Да, верно, как этот... Бастер. Но в отличие от него я не злоупотреблял насилием. Я не использовал его забавы ради, вымещая злобу на других детях. Я использовал его лишь когда хотел удовлетворить свои желания, которые я ставил превыше всего. Только благодаря такой эгоистичной, но справедливой концепции моя совесть всегда была спокойна. Я брал силой то, что было нужно мне, но при этом старался держать свою злобу под контролем, чтобы случайно не влипнуть. В этом вся философия насилия, просто, как дважды два: бери что хочешь силой, не переступая черты. Лей кровь, но знай меру. Насилие заканчивается там, где заканчиваются твои желания. Не стоит злоупотреблять им, иначе оно обернётся против тебя. Этого под час не помнят люди, вроде того мальчика... И в результате сталкиваются с тем, что использовали.  

Когда они подошли к главному входу, Харланд убрал руку с плеча мальчика и сказал напоследок:  

– Подытоживая всё то, что я сказал раньше, – если ты хочешь вернуть ланчбокс у того, кто прибегнул к насилию, то должен тоже воспользоваться насилием, найдя в нём свою религию. Клин клином вышибают, слыхал?  

– Я что, должен ударить Бастера? – Чакки выпучил глаза. Сама мысль заставила его дрожать от страха.  

Харланд театрально развёл руки в стороны и улыбнулся.  

– Добро пожаловать во взрослый мир, – сказал он.  

Его голос ещё долго звенел в голове Чакки, сидящего на одном из уроков. Он думал о незнакомце – слишком добродушном с виду, но размышляющего о немного жутких вещах. Иными словами, Чакки думал, что этот человек сможет действительно помочь ему, предложив какой-нибудь выход. Но вместо этого он предложил ему сделать с Бастером то, что тот сделал с ним, с Чакки. Может, в этом действительно есть смысл? Харланд говорил слишком убедительно, умудряясь незаметно вбивать свои мысли в голову. С ним было слишком сложно не согласиться или постараться опровергнуть слова. Философия насилия в его изложении звучала слишком уж красиво. Казалось, будто насилие – это вообще единственный ключ ко всем дверям. Чакки думал об этом, но многие аспекты философии Харланда оставались для него непонятны в силу возраста.  

На перемене он нашёл взглядом среди пёстрой толпы учеников Бастера и подошёл к нему, кусая нижнюю губу и царапая ногтями ладони. Тот сперва даже не заметил мальчика, хоть они и были одного роста.  

Сейчас, думал Чакки, глядя на толстое лицо Бастера. Сейчас я это сделаю. Вот сейчас...  

– Бастер, отдай мне мой ланчбокс, – уверенно попросил Чакки, а после раздумий добавил: – Пожалуйста.  

Бастер удивлённо уставился на мальчика, а затем загоготал, хлопая себя по животу. Голос детей всегда отличается повышенным тембром, из-за чего часто переходит в некое подобие комариного писка. Утробный смех Бастера был именно таким – писклявым, словно кто-то проводит ржавым гвоздём по стеклу.  

– Ух какие мы храбрые, – сквозь смех говорил Бастер.  

Чакки хлопал глазами, глядя на покрасневшего от хохота задиру.  

– Вот здесь твой обед, – сказал Бастер, хлопая себя по животу и сдерживая смех. – А вот твоя коробка.  

И он показал Чакки средний палец. Тот не понял значение этого знака, однако тут же из-за переполняющей его обиды вцепился в пухлый, напоминающий сосиску, палец Бастера зубами, прокусив кожицу до крови.  

Бастер выругался так громко, что ему могли позавидовать некоторые ученики старших классов, а затем толкнул Чакки в лоб, заставив его отцепиться. Зубы соскользнули с пальцы, содрав ещё немного кожи.  

– Дикий, мелкий шизик! – кричал Бастер на весь коридор, неизвестно кому показывая окровавленный палец, пока Чакки потирал ушибленный лоб, обиженно поджав губы и вспоминая слова Харланда. Разве он сделал что-то не так? Ведь всё же правильно. – Я тебя придушу, Крофтон!  

Скорее всего, он действительно бы так и сделал, если б только Чакки не побежал, виляя по коридору. Ему казалось, что взбешённый Бастер бежит за ним, размахивая ланчбоксом и угрожая ударить его намного сильнее. Он был настолько напуган произошедшим в коридоре, что не решался выходить из класса, боясь, что Бастер поджидает его снаружи каждую перемену. Он сидел, низко согнувшись за партой, стараясь унять нервную дрожь. Ему казалось, что за пределами класса его ждут, подстерегают, желая расправы. Поэтому после последнего урока он вылетел из класса первым, растолкав несколько человек, и выпрыгнул из школы, нервно оглядываясь по сторонам.  

Когда рука Харланда вновь легла ему на плечо, Чакки едва не упал замертво. Он обернулся, ожидая увидеть поросячью рожу Бастера или одного из его верных спутников, но вместо этого натолкнулся взглядом на покрытое щетиной лицо Харланда.  

– Ну как, удалось вернуть ланчбокс? – добродушно спросил мужчина.  

Чакки стыдливо опустил глаза. Он испугался, что незнакомец начнёт его отчитывать, как учителя, когда кто-то не выполнял домашнюю работу, но тот лишь рассмеялся и повел мальчика прочь со школьного двора.  

– В страхе нет ничего позорного, – мягко сказал Харланд, когда Чакки рассказал ему о стычке с Бастером в коридоре. – Это естественный инстинкт, подарок природы. Иногда он способен спасти тебе жизнь. Это необходимое чутьё, чтобы вовремя одуматься и изменить планы.  

– А Гровер говорит, что боятся и бегут только слабаки, – буркнул Чакки.  

– Кто такой этот Гровер?  

– Мой брат. Когда он бьёт меня, то всегда держит за руку, чтобы я не убежал, и повторяет, что если я убегу, то навсегда останусь трусом.  

– И что же ещё говорит твой брат? – Харланд спрашивал не потому, что ему было интересно, а потому что он терпеть не мог молчания в диалогах. Он шёл рядом с Чакки, рассматривая ногти.  

– Что настоящий мужчина должен терпеть.  

– Сколько лет твоему брату?  

– Двенадцать.  

Харланд прыснул.  

– Запомни, – сказал Харланд, – твой брат не понимает и половину слов, которые использует. Страх естественен. Единственное, в чём тебя, пожалуй, можно упрекнуть, так это в том, что ты не прибегаешь к насилию, чтобы расправиться с теми, кто использует его против тебя.  

– Я укусил Бастера за палец...  

– Для начала сойдёт, – одобрительно сказал Харланд. – Но следующий ублюдок должен получить по башке.  

Чакки не был уверен, что он понимает значение слова "ублюдок", но почему-то посчитал слово довольно обидным.  

– Предлагаю начать с твоего братца, – продолжал Харланд. – Если он так хочет, чтобы ты вёл себя как мужчина, то пусть получает. Дай ему почувствовать, какого это – стать жертвой насилия. Тот мальчик... Бастер, верно? Он будет твоей главной целью, но потренироваться ты должен на брате, дать отпор, ответить тем же. И если тебя будет мучить совесть, то запомни: насилие – это то, о чём тебя просит мир. Это то, чем тебя воспитали. И это то, чему тебя научат рано или поздно. Лучше раньше. Этим я и занимаюсь, стараясь научить тебя основам выживания. Поверь мне, от тебя не отстанут, пока ты не научишься использовать главное оружие.  

– Но мне же всего семь лет и пять месяцев, – удивился Чакки.  

– Насилие доступно в любом возрасте, – возразил Харланд.  

Они остановились возле дома Чакки. Мужчина заглянул мальчику в глаза и повторил холодным голосом:  

– Насилие, мой юный друг. Вот всё, что спасёт тебя. Вперёд.  

Он указал рукой на крыльцо. Чакки в последний раз взглянул на Харланда, улыбнулся и затопал к входной двери, повторяя про себя, что он должен сделать с Гровером, если тот посмеет сунуться к нему.  

Но стоило ему пересечь порог дома и закрыть за собой дверь, как всякая уверенность улетучилась, будто осталась стоять на улице или ушла вместе с Харландом, всё больше внушающего мальчику доверие.  

– Ага, попался! – раздался крик рядом с уходом Чакки. Следом неизвестно откуда на него набросился Гровер, схвативший его за волосы.  

Сейчас я ему врежу, как он мне, думал Чакки, пока брат тащил его в гостиную за голову. Сейчас, вот сейчас я его ударю, как это делает обычно Бастер...  

Чакки сам не замечал, как ревёт и брыкается, постоянно повторяя:  

– Отпусти, Гровер, ну отпусти! Мне же бо-ольно!  

– Терпи! – отвечал брат и тряс его за голову.  

Гровер затащил ревущего брата в гостиную, где на большом темно-красном диване сидели родители. Примерно в центре комнаты помещался на небольшом передвижном столике ЭЛТ-телевизор. На выпуклом экране плясали актёры, пока розово-зеленые полосы помех двигались сверху вниз, будто сканируя картинку. Звук был довольно тихий, но Паулу Крофтон и её пузатенького мужа мистера Крофтона это не смущало. Едва ли они вообще когда-нибудь смотрели телевизор по-настоящему. Он занимал в их жизнях центральную роль, поскольку иных увлечений у них не было. Поэтому почти каждый день они садились вместе, рука об руку, открывали рты, выпучивали пустые глаза и начинали просмотр, напоминая зомби. С их губ всегда свисали слюни, а покрытая прыщами кожа отливала синевой из-за экрана телевизора.  

Мистеру Крофтону было почти пятьдесят лет, но он пока что не лишился волос, хоть и весьма прибавил в весе из-за плохого питания. Волосы его торчали пучком, будто его совсем недавно ударило током. Глубоко посаженные глаза с фиолетовыми мешками под ними неотрывно пялились в экран телевизора и даже не шевелились, стараясь хоть как-то уследить за изображением. Иногда он сидел на диване вместе с бутылкой пива и когда пытался сделать глоток, то коричневая жижа обязательно выливалась изо рта, образуя пятна на ковре и обивке дивана. Паула Крофтон иногда старалась отмыть их, но чаще всего она бросала это занятие и садилась вместе с мужем, чтобы посмотреть телевизор душа в душу, как обычная, счастливая семейная пара. Она любила красить волосы в рыжий цвет, выкуривать пачку самых вонючих сигарет в день, есть пудинг на ночь и мазать покрытую морщинами кожу дешёвым кремом с ароматом авокадо, чтобы перед сном спросить мужа, любит ли он её всё ещё как тогда, когда они занимались сексом в семнадцать лет на вечеринке, находясь в алкогольном опьянении. Мистер Крофтон мычал что-то в ответ и засыпал, чтобы утром посмотреть выпуск новостей, поглощая бекон и вареные яйца. При таком образе жизни, достойном зависти, семейная чета Крофтонов не особо интересовалась жизнью сыновей. Гровера миссис Крофтон считала талантливым и весьма добрым мальчиком, а младшего, Чакки, думала отдать в частную школу. По её мнению, дети обязательно должны были открыть собственный совместный бизнес. Мистер Крофтон соглашался с планами жены, добавляя лишь, что его сыновья самые послушные христиане в округе.  

Гровер притащил брата за волосы к ногам родителей и принялся прыгать вокруг, подобно обезьянке, вереща какие-то обзывательства. Чакки, стоя на коленях, лишь рыдал и метал испуганный взгляд в разные стороны: слюни, свисающие с губ отца, рябящий экран телевизора, перекошенное улыбкой лицо старшего брата, продолжающего колотить его по голове и просить маму взглянуть на него.  

Миссис Крофтон не слышала крики детей. Она смотрела телевизор. Приближалось время обеда, и она думала, что приготовить в этот раз, чтобы немного осталось для Чакки и Гровера. Мальчикам нужно хорошо питаться в школе. Они у неё такие хорошие.  

***  

Во время большой перемены Чакки сидел на корточках во дворе школы, рисуя цветными мелками на асфальте. Из-под его руки выходили цветные линии, не имеющие ничего общего с настоящими рисунками. Во многом это было обусловлено тем, что совсем рядом стояла Мелани Солсбури в обществе других ребят, среди которых своим громким голосом выделялся постоянно гогочущий Бастер. Его средний палец был перебинтован, хотя сама рана давно зажила. Рядом с Чакки лежал новенький зелёный ланчбокс, полный крекеров и холодных тостов с сыром. Он хотел поесть здесь, но из-за набежавших ребят не решился даже открыть коробку.  

Чакки то и дело бросал робкий взгляд на Мелани. Она была на три месяца старше его и любила танцевать. Это всё, что он о ней знал, потому что только это девочка о себе и сказала, когда учительница представляла её классу. Чакки даже сам не замечал, как он постоянно сверлит её с тех взглядом, вызывая смех у других ребят. Ему говорили, что у него слишком странная форма головы и чересчур большие уши, похожие на лопухи, а Мелани – красавица, почти принцесса с золотыми волосам и голубыми глазами. Чакки и сам это понимал, но всё равно не мог остановиться смотреть на неё и вздыхать, когда видел, как она смеётся в обществе других мальчиков, а на него почти не обращает внимание. Возможно, она считала его некрасивым или глупым... Он не знал, но хотел бы понравиться ей. Может, она любит крекеры? Чакки думал, что все люди любят крекеры, даже такие красивые девочки. Ничего ведь не будет плохого, если он предложит ей немного?  

Теперь он смотрел на Мелани настолько откровенно, что это заметил Бастер. Ухмыльнувшись, он направился прямо к Чакки, по пути раздавив ногой зелёный мелок.  

– Ты чего пялишься, пугало? – спросил он, скрестив пухлые ручонки на груди.  

Чакки поднял голову и с безразличием посмотрел на Бастера. Его майку украшали лягушки. Или жабы. Чакки не знал точно, но ему стало смешно, поэтому он начал улыбаться, глядя сверху вниз на поросячье лицо задиры.  

– Ты ещё и смеёшься надо мной? – Бастер покраснел и почти сорвался до писка.  

Ткнув пальцем в ланчбокс, он приказал отдать его ему. Чакки заколебался, вспоминая советы Харланда, но потом решил, что ещё не готов для схватки с Бастером, поэтому всё-таки протянул ему новенький ланчбокс. Внутри захрустели крекеры. Чакки вздохнул, поняв, что вместе с ланчбоксом и обедом Бастер отбирает у него предлог заговорить с Мелани.  

Бастер выхватил у него ланчбокс, хрюкнул насколько раз, нарочно раздавил красный мелок и пошёл обратно к ребятам, наблюдавших со стороны за их коротким конфликтом. Чакки глядел вслед Бастеру до тех пор, пока он не увел под руку звонко смеющуюся Мелани, размахивая ланчбоксом. За ними увязались все остальные. Чакки пожелал, чтобы все крекеры растрескались, а затем взял жёлтый мелок и принялся снова водить им по земле.  

Внезапно рядом с ним возник Харланд, по прежнему одетый в строгий костюм и украшающий своё лицо добродушной, но скользкой улыбкой. Чакки так и не смог определить, откуда именно возник его знакомый, однако его появлению он всё равно был рад.  

– Не обращай на неё внимание, – сказал Харланд. Он опустился на корточки рядом с Чакки и принялся раскладывать оставшиеся мелки. – В будущем она будет бегать по докторам, мечтая как можно скорее избавиться от гнилого, нежелательного плода, потому что как-то раз решит, что секс – это главный показатель чувств. Время наградит её высокомерие и опустит на самое дно жизни, откуда она уже не пожелает выбираться. Один мой друг сказал мне, что сначала девушки кидаются на кретинов, чтобы затем совершить аборт, а затем вешаются на успешных. В этом вся твоя проблема. Ты хочешь вырасти, хочешь стать кем-то, поэтому всем на тебя наплевать, ведь такая логика осуждается. Она считает тебя странным, как и весь мир, а ведь тебе всего семь лет. Так будет всегда. Но дело не в тебе, дело в этих ограниченных, прогнивших насквозь насекомых, совершенно не знающих, что им нужно от жизни. Но ты не такой. Поэтому ты и обречён быть одиноким наблюдателем того, как какой-то идиот развлекается за бутылкой виски с твоей любимой девушкой... до поры до времени. Потом уже она, совершая аборт и сжимая в руках окровавленный свёрток под названием "будущее", будет смотреть на тебя.  

Мелки оказались выстроены в неполную радугу.  

– Твоя главная цель – этот мальчик, – продолжал Харланд. – Он снова отобрал у тебя ланчбокс.  

– Вы видели?  

– Не важно. Он отобрал его у тебя. Вернее, ты сам его спокойно отдал, не так ли?  

– Но вы же сказали, что я должен сначала справиться с братом, а лишь потом попробовать одолеть Бастера...  

– Не всё ли равно, об какого ублюдка марать руки?  

Снова это странное слово. Чакки оно всё больше нравилось. Он улыбнулся Харланду. Уверенность сама наполняла его вены, когда он находился в обществе этого рассудительного человека.  

– Спасибо, что помогаете мне, – сказал Чакки, вспомнив правила приличия.  

Харланд лишь отмахнулся.  

– Меня пока рано благодарить, – сказал он. – Сначала верни свой ланчбокс и разберись со всеми, кто стоит у тебя на пути. Насилие! Как только ты научишься ему, то откроешь безграничные возможности.  

Чакки зачарованно закивал головой. Харланд похвально хлопнул мальчика по плечу.  

– Ты определенно не безнадежен, – сказал он. – Просто тебе нужно начать, а там уж ты поймёшь, насколько это круто и весело.  

Чакки кивнул, а дома без хлопка закрыл входную дверь и прокрался через гостиную, в которой родители до сих пор, пуская слюни, пялились в уже давно потухший экран телевизора, в свою комнату. Проходя мимо комнаты Гровера, он бросил любопытный взгляд за приоткрытую дверь и увидел своего старшего брата, лежащего на кровати и мастурбирующего. Увиденное настолько потрясло Чакки своей неестественностью и странностью, что он на носочках поскорее закрылся в своей комнаты, стараясь забыть увиденное. Но перекошенное блаженной улыбкой лицо брата то и дело возникало перед ним.  

Схватив одну из подушек на кровати, Чакки принялся молотить по ней кулаками, представляя, что это голова Гровера или даже Бастера. Он бил по ней неистово, выбивая перья. В его воображении эти перья были внутренностями его обидчиков. Поэтому он бил ещё сильнее, чтобы этих внутренностей вылетало как можно больше. Он обрушивался на подушку со всей накопленной яростью, позволяя бутону злобы раскрыться в своем сердце. Он бил её кулачками, крепко стиснув зубы и иногда рыча, повторяя про себя, за что именно он бьёт её. Чакки старался оправдать каждый свой удар, чтобы совесть была спокойна. Он утешал себя, что так надо. Что они с ним обращались подобным образом, а потому теперь он возвращает им должок.  

Мальчик самозабвенно потрошил подушку, отрабатывая на ней удары, как боксёры делают это в спарринге, пока за его спиной в углу комнаты сидел Харланд Шимус и, сложив ногу на ногу, комментировал его удары, одобрительно кивая и улыбаясь.  

– Так держать, Чакки, – сказал он покрасневшему и вспотевшему мальчику, когда разорванная подушка повалилась к его ногам, изрыгая из себя ворох белых перьев. – Осталось лишь повторить это в реальности.  

***  

Бастер Парсон настолько привык с лёгкостью отбирать у других детей вещи, что первый удар Чакки не просто удивил его, а ввёл в ступор. А стоило ему понять, что красная тёплая жидкость, текущая по пухлому лицу, это его собственная кровь, как он впервые ощутил настоящий страх, а следом и шок.  

Чакки и сам был поражен не меньше, поскольку до конца не верил, что действительно сможет ударить Бастера. Он стоял рядом, крепко сжимая в руках ланчбокс, и с интересом наблюдал за реакцией Бастера. Тот ошеломлённо рассматривал испачканную в крови руку, будто до этого он не видел ни того, ни другого.  

Первым очнулся Чакки. Вид крови врага приободрил его, поэтому мальчик вновь замахнулся ланчбоксом и со всей силы ударил тупым краем коробки Бастера по голове. Затем ещё и ещё, пока туша задиры не упала к его ногам. Под его головой асфальт быстро стал менять цвет на бордовый. А Чакки продолжал стоять над ним и бить по голове ланчбоксом, до боли закусив нижнюю губу.  

Убедившись, что противник не двигается, он отдышался, сверкнул глазами и тихо произнес:  

– Ублюдок...  

Совершенно не зная, что делать теперь, Чакки развернулся и поплёлся обратно домой. В его руке, как палица, болтался покрытый кровью зелёненький ланчбокс.  

Харланд обещал, что после акта насилия над обидчиком он обязательно почувствует себя хорошо, но Чакки чувствовал себя ужасно. Внутри него что-то оборвалось уже во время того, как он избивал Бастера. Он не получил никакого удовольствия, но его не было и грустно. Он ничего не чувствовал, совершенно ничего. Даже гордости, хотя Харланд говорил, что насилие – это весело, и что он, Чакки, обязательно войдёт во вкус. Возможно, для этого мало попробовать один раз.  

Чакки вытер нос, прежде чем зайти домой. Родители по прежнему сидели в гостиной и, разинув рты неестественно широко, смотрели на гладко выбритого ведущего новостей, пляшущего внутри телевизора. Чакки поплёлся мимо них, испуганно глядя в пустые глазницы родителей, а затем заглянул в комнату Гровера – брат храпел в постели. Рядом с его кроватью стояло несколько бутылок спиртного. Накануне вечером Гровер Крофтон впервые в своей жизни напился. Ему было двенадцать лет, когда Чакки запер его комнату, а затем прошел в гостиную и ланчбоксом в ярости разбил телевизор. Тот выпустил сноп ярких искр, зашипел и развалился с неприятным скрежетом. Чакки ногой раскидал в разные стороны пластиковые куски черного корпуса и блестящие микросхемы. Взглянув после этого на родителей, он снова напоролся на пустые взгляды, пристально смотрящие туда, где уже ничего не было.  

– Мама! – закричал Чакки.  

Нет ответа.  

– Папа!  

В ответ тишина. И лишь слюни свисают с губ.  

На глаза Чакки навернулись слёзы. Он хлюпнул носом, а затем вспомнил лежащего где-то на асфальте Бастера, из проломленной головы которого вытекает так много клубничного джема...  

– Смелее, Чакки! – раздался знакомый голос рядом с ним.  

Кто-то сунул ему в руки канистру из-под бензина. Чакки поднял глаза и увидел улыбающегося Харланда.  

– Последний урок, который ты должен усвоить, – сказал мужчина. – Если ты взялся за насилие, то доводи его до конца. Я видел, как ты избивал того мальчика... У тебя отлично получается. Я бы даже сказал, что у тебя талант к насилию.  

– Угу, – буркнул Чакки сам не замечая, как начинает поливать стены гостиной бензином. Неприятный запах ударил в нос. Опустевшую канистру он затем швырнул родителям на колени, но даже тогда они не вышли из транса.  

– С глаз долой – из сердца вон, – прокомментировал Харланд действия мальчика. – Теперь у тебя есть весь мир, который ты можешь преображать любым удобным способом при помощи насилия. Начать можешь хотя бы с той девчонки...  

Чакки разыскал коробок спичек в кармане платья матери и зажёг одну. Он долго смотрел на оранжевое пламя, колыхающиеся на кончике спички, прежде чем поднести её к пропитанной бензином стене. Огонь моментально охватил всю гостиную.  

– Тебе стоит повторить такой же трюк со своей школой, – посоветовал Харланд, когда они вышли из горящего дома. – Уверен, там есть много ублюдков, которых ты был бы не прочь сжечь.  

– А как же Мелани? – спросил Чакки, наблюдая за действиями огня. В руке он всё ещё сжимал запачканный кровью Бастера ланчбокс.  

Харланд задумался, а затем пожал плечами и ответил:  

– Возьмёшь её силой, а остальных запрешь внутри. Простая грубость и не более.  

Мальчик кивнул и потёр глаза. Ему было семь лет. И за один день он убил четырёх человек.  

Чакки сел на землю, решив действительно наведаться в школу, поскольку больше ему некуда идти. Возможно, он успеет ко второму уроку.  

Он открыл ланчбокс и извлёк оттуда приготовленные мамой сандвичи с тунцом. Его любимые. Чакки откусил кусочек и стал медленно жевать, чувствую приятный вкус хлеба и рыбы. Да, он определенно должен заглянуть в школу. Но это потом.  

Сейчас он обедает.