Побывал в Аду

– Чай, кофе?.. Чай, кофе?..  

Калеб вновь почувствовал, как его желудок возмущенно исполнил симфонию. Перелет оказался долгим и занял почти шесть часов. Во время утомительного полета Калеб много раз пытался уснуть, ворочаясь в тесном кресле, задевая ногами соседей и напрасно стараясь собраться с мыслями под рев двигателей. Один раз ему всё-таки удалось задремать и усмирить тем самым головную боль, но дикие вопли ребенка разбудили его, из-за чего остаток пути он провёл в полуобморочном состоянии. Труднее всего было не обращать внимания на мерзкую тошноту, подступающую к горлу ежеминутно.  

– Чай, кофе?.. Вам кофе с молоком?  

По салону самолета разнесся запах кофейной гущи. Он вовсе не бодрил, а лишь усиливал головокружение. Калеб вжался в спинку кресла, чувствуя, как по его спине течёт пот. Глаза он не закрывал, давая им возможность остекленеть и помутнеть. Кожа стала белее бумаги, а во рту было как-то особенно много слюны.  

– Чай, кофе?..  

Калеб подумал, что если очаровательная стюардесса – брюнетка с яркими глазами и чертовски стройными ножками – задаст этот вопрос ему, то он тут же предложит её выпрыгнуть из кабины вместе с чаем и кофе.  

– Сэр, вы себя хорошо чувствуете? – неожиданно обратился к нему сосед слева.  

Калеб еле перевел взгляд в бок и рассмотрел лицо далеко не молодого господина, обладавшего очень приятными чертами лица, широким носом, строгими, но умными глазами и редкими седыми волосами, гармонично сочетавшимися с серым, слегка изношенным костюмом.  

– Не волнуйтесь, со мной всё отлично, – ответил Калеб, не узнавая собственный спертый голос. – Просто укачивает.  

Он вновь уставился на горящее табло, требующее пристегнуть ремень.  

– Я могу позвать стюардессу, она...  

– Она лишь предложит мне чай или кофе, а от этого мне станет ещё хуже, – прервал мужчину Калеб, проглатывая сгусток слюны.  

– От чая или от кофе? – улыбнулся его собеседник.  

– От её предложения, – Калеб усмехнулся. – Бабушка говорила мне, что тошнота – вестник неудач, ожидающих тебя на новом месте.  

– Неудачи могут постигнуть кого угодно, без них никуда. Значит, как я понял, вы впервые побываете в Стэрингстоуне?  

Калеб слабо кивнул, иронично подумав, что его начало тошнить ещё за сотни миль от этого города.  

– Какой из себя Стэрингстоун? – спросил Калеб, не поворачивая голову к соседу. – Я слышал о нём кое-что... Мне говорили, что это большой притон для наркоманов и огромный черный рынок для бомжей. Рассказывали, что главным бизнесом там является казино, а проституток на ночных улицах больше, чем собак. Много чего ещё говорили... В основном плохое. Из-за этого я долго не решался на перелет, боясь попасть в выгребную яму, полную разврата и сломленных надежд.  

– Об этом городе мало кто слышал что-то хорошее, – понимающе сказал мужчина в костюме. – Мне, как и вам, он представлялся исключительно в темных тонах. Один мой знакомый как-то назвал этот город миром, где мечты становятся ночными кошмарами.  

– Вот как! – удивился Калеб, почувствовав, как внутри него что-то сжалось. – Но вы, похоже, придерживаетесь иного мнения.  

Мужчина пожал плечами.  

– Как вам сказать... Мы постоянно вынуждены копаться в куче мусора, состоящим из разного рода слухов. Люди любят создавать слух, а затем раздувать его до таких размеров, что за ним уже не видно правды, сути вещей.  

Вокруг Стэрингстоуна как раз таки и выложили эту вот зловонную кучу слухов и легенд. Но... мой опыт показывает, что это вполне обычный городок, где акцент делается на развлечении людей, особенно туристов. Да, там есть свои нарко-бароны, есть притоны, а по улицам действительно пархают "ночные бабочки", заламывая цены. Но это вовсе не приесподния, внутри которой люди ломаются. Там так же, как и везде, всё зависит в первую очередь от нас самих. Мечты могут превратиться в кошмары, но вероятность этого не больше, чем в других местах нашего земного шара. Стэрингстоун вполне приятный город, жизнь внутри которого полностью в ваших руках, поэтому не волнуйтесь и дерзайте.  

– Спасибо за поддержку, – слабо сказал Калеб, провожая взглядом мать с орущим ребенком. – Вы умеете приободрить, а то я уже стал жалеть о своем поспешном решении.  

– Чай, кофе? – обратилась к ним улыбчивая стюардесса в пепельно-серой униформе.  

– Если не секрет, то кем вы работаете? Извините за нескромность, но, глядя на вас, создается впечатление, будто бы вы инженер. Я прав? – вновь заговорил мужчина, когда стюардесса убралась восвояси, оставив после себя запах кофе, чашку которого взял сосед Калеба.  

– Я уж подумал, что вы спросите, кто я по знаку зодиака, – усмехнулся Калеб. – В некотором роде вы действительно правы – я инженер. Но я проектирую не дома, а музыку. Я музыкант и певец, а моя гитара лежит в багаже.  

– Как интересно! – сказал мужчина, поставив стаканчик с кофе на столик. – Мой брат тоже музыкант, но он играет на пианино. А сам я от музыки далек, работаю всего лишь учителем истории, иногда читая лекции в университетах...  

– Учителя лучше музыкантов, – серьезно заметил Калеб.  

– Мои ученики с вами бы не согласились. Они и со мной-то редко соглашаются. А в Стэрингстоун вы решили лететь почему? Контракт?  

Калеб усмехнулся.  

– К сожалению, нет. Но именно там находится один из крупнейших лейблов страны, поэтому в некотором роде вы правы – я лечу туда именно ради контракта... Это моя мечта.  

– Извините, я не знал, – смутился мужчина. – Не стоило говорить про...  

– Ничего страшного, я не верю во все эти предрассудки. Моя мечта выше этого. В родном городе я часто выступал по вечерам в кафе или прямо на улице. Тренировался, пока не решил, что пора двигаться дальше.  

– Но почему именно Стэрингстоун?  

– Там живёт моя подруга. Она пообещала приютить меня на время, пока я не освоюсь.  

– Ага, понимаю, – мужчина кивнул и задумался. – Что ж, могу лишь пожелать вам удачи. Музыка – высокое искусство и ради него стоит рискнуть.  

– Благодарю.  

После объявления посадки мужчина вновь обратился к Калебу:  

– А все-таки кто вы по гороскопу?  

– Овен.  

– Правда? – удивился мужчина. – Как жаль, овнам звезды предсказывают нечто плохое в ближайшие дни.  

– Пусть предсказывают, я в это не верю, – ответил Калеб и впился руками в подлокотники кресла, поскольку самолет резко пошёл на посадку.  

***  

Пока коридорный, пыхтя, тащил по лестнице, устланной серым, купленным на рынке ковром, багаж, надеясь получить за свои старания не только улыбку, но и щедрые чаевые, Руби, осмотрев свои покои, уселась за стол и принялась просматривать местные газеты и журналы. Время от времени взгляд её задерживался на какой-то странице, прожигая её насквозь, после чего одна из её рук тянулась к ножницам. Взяв их, Руби принималась бережно вырезать нужные ей места из журналов. Все эти разноцветные вырезки с кричащими заголовками она затем раскладывала перед собой на столе, формируя целые пласты вырезок. Иногда она устало вздыхала, вспоминая тяжелый перелет, поправляла свисающий золотистый локон и продолжала копошиться в ворохе казенных журналов, нещадно орудуя ножницами, кромсая страницу за страницей. Она была так увлечена, что от стука в дверь вздрогнула и чуть не выронила ножницы из рук.  

– Войдите, – пропела она, пряча изуродованный журнал.  

В комнату зашёл коренастый коридорный в фирменной серой форме трехзвездочного отеля. Он был красный, а в одной руке нес тяжёлый багаж, ставший для него настоящим испытанием.  

– А, это вы, – сказала Руби разочарованно, будто ожидая увидеть кого-то другого.  

– Извините, что так долго, – сказал коридорный и откашлялся, озираясь по сторонам. – Лифт сломан, пришлось идти по лестнице.  

Взгляд его глаз никак не мог найти места. Он то и дело скакал от одного предмета к другому, пока не остановился на лице Руби. Ах, это прекрасное личико с ровными линиями, красивыми скулами, алыми губами и чудесными глазами цвета изумруда, которые так мило сверкали и прятались за длинными черными ресницами. Коридорный облизнул пересохшие губы и тут же признал, что за столько лет работы в отеле он впервые видит столь очаровательную девушку, сошедшую, казалось, прямо с небес. А её волосы, эти прекрасные кудри! Не из чистого ли золота они отлиты? А как они сверкают в лучах солнца!  

"А ещё говорят, что ангелов не существует" – подумал коридорный и с трудом собрался с мыслями.  

– Хорошо, – сказала тем временем Руби, потеряв к невзрачному парнишке всякий интерес с первых секунд. Вырезки из журналов привлекали её намного больше. – Оставьте где-нибудь багаж и можете идти.  

Подобная просьба тут же расстроила коридорного, надеявшегося пробыть вместе с этой прекрасной незнакомкой как можно дольше наедине, стараясь понять, кто она и откуда, а главное, есть ли у неё кто-нибудь или же она свободна, как ветер? Поэтому, ставя багаж на пол, он лихорадочно старался придумать какую-нибудь тему для беседы. Взгляд его зацепился за вырезки на столе Руби.  

– Разрешите полюбопытствовать, что это за вырезки такие? – учтиво спросил он.  

Руби улыбнулась.  

– Это объявления о прослушиваниях в разных театрах города, – невозмутимо ответила она.  

– Вы поете?  

– Нет, что вы. Я актриса. Пока что неизвестная, но со временем... Со временем я надеюсь стать значительной персоной в мире театров или даже кино...  

Глаза Руби заблестели, и она с любовью посмотрела на вырезки.  

– Всё это только начало, – сказала она сама себе. – Но вскоре я обязательно добьюсь успеха, и моё имя попадет на аллею славы. Обо мне ещё услышит Голливуд, вот увидите!  

– Нисколько не сомневаюсь, мадам, – сказал коридорный, стараясь быть воплощением вежливости, лишь бы не казаться для этой мечтательной девушки пустым местом. – В Стэрингстоуне у вас есть все шансы сделать свою мечту явью.  

– Это не мечта, а цель.  

Коридорный смутился ещё больше.  

– Эм... Да, цель, именно, – пробубнил он. – У нас большой город и он поможет вам достичь желаемого. Здесь есть всё необходимое...  

– Правда? – спросила Руби и перевела взгляд своих зеленых глаз на коридорного, заставив его покраснеть.  

– Ну конечно правда, – сказал он, напыжившись. – Стэрингстоун один из самых больших городов, вы правильно сделали, что решили начать карьеру блистательной актрисы именно здесь. Этот город отличается своей щедростью по отношению ко всем приезжим, ищущих счастье на его светлых улицах. И они находят его, мадам, всегда находят! Так много знаменитостей начинало свой путь именно отсюда. Поэтому будьте уверены, здесь вас ждёт успех. Раз вы так уверенно идете к нему, значит, у вас всё получится. Особенно здесь, в этом чудесном городе.  

– Вот оно как... – задумчиво сказала Руби. – А жених наоборот отговаривал меня от поездки, настаивая на том, чтобы я осталась в Колорадо и до конца жизни работала на его вонючей ферме.  

Сердце коридорного екнуло.  

– Он сильно заблуждается, мадам! – горячо воскликнул коридорный. – Такой красавице нельзя жить на ферме, ваше будущее должно быть связано с актерским мастерством, а не с дойкой коров на краю света. Вы правильно сделали, что приехали сюда.  

Руби мило улыбнулась, оценив столь умный комплимент.  

– Спасибо, – сказала она со вздохом. – Жаль, что Джордж так не думает. Бедняга, он ведь не хотел отпускать меня одну из ревности, которая является признаком искренней любви.  

– Всё равно это неправильно – мешать вам, – раздосадованно буркнул коридорный.  

– Он желает мне счастья, и я не подведу его, – мягко сказала Руби, вновь глядя на вырезанные объявления.  

Расстроенный коридорный понял, что беседа закончена и ему, к сожалению, пора уходить.  

– Что ж, тогда удачи вам, – сказал он, с большой неохотой пятясь к двери.  

У самого порога желание побыть с прекрасной незнакомкой подольше вновь усилилось, поэтому коридорный принялся тянуть время.  

– Не забудьте посетить Гранд-холл, один из наших лучших театров... А ещё в центре города есть мюзик-холл, преприятнейшее местечко, сам часто там бываю. И позвоните в Чемберский театр: я слышал, что они ищут актеров для постановки новой пьесы...  

– Спасибо за советы, – сказала Руби, не глядя на бедолагу коридорного, покрывшегося испариной. – Обязательно учту.  

– Именно, да... Не забудьте. Хорошо вам отдохнуть, мадам! – в конец растерявшись прохрипел коридорный и выскочил за дверь. Лишь спускаясь по лестнице он понял, что чаевые так и не получил. Однако, вспомнив прелестные глазки незнакомки, он выкинул из голову мысли об упущенной награде.  

Оставшись одна, Руби вновь достала журнал и, перелистав его, остановилась на одной из страниц, запомнила номер и потянулась к телефону.  

– Добрый день, – пропела она в трубку. – Я насчет прослушивания... Сегодня? Конечно готова!  

***  

Пробка растянулась на милю вперёд, что означало ещё несколько часов поездки под пологом тоски. Бетани с детства привыкла к таким утомительным поездкам, но сейчас ей не терпелось добраться как можно быстрее до мотеля и забыться крепким сном, чтобы с утра приняться за работу.  

Облокотившись на руку, она сидела на заднем сидении такси и без всякого интереса глядела в посеревшее от разводов окно, высматривая что-то или кого-то, притворяясь, будто ей не всё равно, и одновременно борясь с сонливостью. Огни незнакомого города её совершенно не интересовали, а лишь мозолили уставшие глаза, постепенно вызывая мигрень.  

Вот из переулка вышел здоровый мужчина с огромной бородой, одетый в заношенную серую куртку. Он застыл на месте и уставился вперёд, бессмысленно глядя на противоположную сторону улицы, где в это время дрались двое чумазых детей, пока неподалеку от них какой-то калека побирался, мечтая заработать на бутылку спиртного, ночлежку или очередную дозу.  

Загорелся зеленый свет, и ряд машин сдвинулся с мертвой точки лишь для того, чтобы снова застыть. Слева пронеслись огни какого-то игорного клуба, у входа в который толпились ободранные искатели удачи, постоянно обещая вернуть долги, хотя именно с ними им и суждено умереть. Один из них лениво пинал носком ботинка консервную банку, которыми изобиловали улицы города, поскольку многие выбрасывали их прямо из окон на головы прохожих.  

– Вы точно знаете, куда ехать? – зевая, спросила Бетани у водителя.  

– Я знаю этот грязный городок лучше любого, – ответил ей гнусавый голос. – Так что не беспокойтесь. Скоро пробка рассосется, и мы поедем быстрее.  

– Надеюсь, а то все планы рушатся.  

– Никогда нельзя ничего планировать. А уж тем более делиться своими планами, даже мысленно об этом думать нельзя, особенно если дела связаны с работой...  

– Я работаю на дому и обладаю, так сказать, свободным графиком, – улыбнулась Бетани. – Кроме того, я сама себе начальница. Так что с работой у меня проблем быть не может, даже если мы доберемся в полночь.  

– Это что за работа такая, где столько удобств? Нелегальным бизнессом промышляете, а?  

– Нет, что вы, – отмахнулась Бетани. – Я писательница.  

– А-а, понятно, – слегка раздосадованно протянул шофер. – Мать говорит, что все писатели – лодыри, прожирающие казенные деньги и тратящие время зря.  

– В чем-то ваша мать права. Но я не такая, я занимаюсь писательством уже давно и даже успела опубликовать в родном городке несколько романов.  

Бетани решила не говорить, что те две книги, "Черти в церкви" и "О чём молчат мыши", она напечатала и издала на собственные деньги. Обе книги так и не выбрались из разряда "бульварной прозы" и совершенно не окупили себя.  

– Вот как, – сказал водитель, барабаня пальцами. – А на кой чёрт приехали в Стэрингстоун? Тут и так уже дышать нечем из-за всяких понаехавших...  

– Хочу дописать здесь свой новый роман. Я начала писать его ещё до приезда сюда, но не так давно решила, что пора сменить обстановку ради получения нового опыта. Этот город показался мне наилучшим вариантом, поскольку здесь есть несколько крупных издательств...  

– Здесь писатели никому не нужны, – резко сказал водитель такси. – Вы уж извините за прямоту, но это правда. Я здесь уже давно обитаю, так что мне вы можете верить. В Стэрингстоуне хорошо живут только торговцы наркотиками и проститутки. Остальные вынуждены учиться выживать, чтобы город не сожрал их заживо. Прибывшие сюда уже не могут вернуться, застревают, пропадают на этих серых улочках. Так что забудьте вы эти мечты или найдите нормальную работу. Этот город хуже ада.  

– А что может быть хуже ада?  

– Чистилище.  

– Мне рассказывали совершенно другое, – призналась Бетани, нахмурившись. Эти слова она сказала скорее для самой себя.  

– Да об этой дыре что только не говорят! – усмехнулся таксист. – Но правду знаем только мы, старожилы.  

После нескольких минут гнетущего молчания Бетани вдруг спросила:  

– Не хотите послушать, о чём мой новый роман?  

– Не хочу. Мне ещё весь вечер алкашей возить, а от их историй мне аж плохо становится.  

– Как желаете, – пожала плечами Бетани, почувствовав, как съежилось её самолюбие.  

"Ничего, потом увидишь мою книгу на полке, сразу же пожалеешь" – утешила она себя и вновь уставилась в окно, просидев так до самого мотеля.  

Пока Бетани считала деньги для оплаты поездки, обошедшейся ей почти в двадцать долларов, таксист с особой внимательностью осматривал её с ног до головы. Когда Бетани вложила в его лапу купюры, он спросил:  

– А как вас зовут, мадам?  

– Бетани, – улыбнулась она.  

Взгляд водителя мигом стал равнодушным.  

– Простите, я вас принял не за того человека.  

Сказав это, он рванул с места, и вскоре его машина скрылась за поворотом. Бетани же осталась стоять под вывеской дешевого мотеля, одна буква в названии которого постоянно мерцала, и, поджав губы, смотреть по сторонам, будто ища что-то в темноте улиц.  

***  

– Ты не считаешь свою затею авантюрой? – спросила Лесли, глядя, как Калеб возится с гитарой. – Лететь в такую даль ради... Ради чего?  

– Ради мечты, – ответил он, бережно вытаскивая гитару из чехла. – Могла бы и поддержать моё безумие.  

– Я и так тебя поддерживаю. Благодари судьбу, что в этом городе есть хоть кто-то знакомый тебе, а иначе тебе пришлось бы спать на улице в обнимку с бродягами. Многие ведь приезжают сюда совершенно одинокими.  

Калеб принялся настраивать инструмент, иногда слегка касаясь пальцами струн.  

– И что же они делают, эти одиночки? – спросил он.  

– Лелеют свои мечты, живут в своих воздушных замках, пока те не сгорят и не рухнут им на голову. Потом они спиваются, принимают что-нибудь, лишь бы всё забыть, и... Постепенно гниют на улицах. А что?  

– Ничего. Просто решил узнать свою судьбу в случае провала.  

– Не думай об этом, – сказала Лесли, сморщив носик. – Всё у тебя получится, главное верь в себя.  

– А толку от этой веры? – сказал Калеб, укладывая готовую к игре гитару обратно в чехол. – Сколько угодно можно верить и надеяться, но результат зависит лишь от тебя самого, от твоих умений.  

– Ты прав.  

Калеб уже хотел застегнуть чехол, когда Лесли вдруг остановила его.  

– Погоди, – сказала она. – Сыграй мне что-нибудь.  

И Калеб послушно сыграл и спел свою любимую песню. Пальцы его умело перебирали струны, благодаря чему комната наполнилась чудесной мелодией. Однако ближе к концу песни пальцы Калеба тронули не ту струну, из-за чего прекрасное звучание превратилось в фальшивый набор звуков.  

– Черт, – сказал Калеб и резко прервал игру. Лесли пожала плечами.  

– Ничего страшного, – сказала она. – Мне всё равно понравилось.  

Калеб вздохнул и окончательно спрятал гитару в чехол, перекинув его затем через плечо.  

– Куда ты? – поинтересовалась Лесли.  

– Схожу до звукозаписывающей компании, она находится в нескольких кварталах отсюда. А после пойду и поиграю на публику. Где здесь, кстати, лучше всего этим заниматься?  

– Не знаю даже, – сказала она. – Не интересовалась никогда, где обычно собираются все артисты.  

– Ладно, сам найду где публика лояльней, – сказал Калеб и направился к выходу.  

– Будь только осторожен, – пожелала ему Лесли.  

– Угу, – ответил он не оборачиваясь и вышел на улицу.  

Дорога до студии звукозаписи заняла чуть больше времени, чем планировалось. Добравшись до места, Калеб остановился в недоумении возле небольшого серого здания, окна и двери которого оказались наглухо заколочены.  

Калеб сверил адрес, убедившись, что не ошибся улицей. После этого он решился остановить одного из прохожих и спросить:  

– Извините, вы не знаете, что расположено в этом здании?  

– Чего? – гаркнул мужчина с разбитой нижней губой. – Спятил что ли? Да этот дом уже лет десять как под снос готовят.  

Калеб поблагодарил прохожего, а после его ухода обратился к другому:  

– Скажите, где в городе находится звукозаписывающий лейбл? Я музыкант...  

– Это что, название нового казино? – засмеялся пешеход. – В Стэрингстоуне нет и никогда не было никаких лейблов. Они здесь никому не нужны.  

Калеб тупо уставился в газетную вырезку с объявлением, затем снова взглянул на серое здание. Ошибки быть не могло – он в дураках. Сильный порыв ветра вырвал у него из рук вырезку и унес ее в сточную канаву.  

Медленно бредя по улице в сторону дома Лесли, Калеб решил, что маленькая неудача не должна останавливать его, поэтому он снял с плеча гитару и уверенной походкой направился в метро.  

Под землей было не менее холодно и очень людно. Прохожие сновали из одного конца заплеванного и плохо освещенного туннеля подземки в другой, спеша по своим делам и ничего не замечая вокруг, считая окружающих людей, их точных копий, ничем – пылью, засоряющей воздух.  

Калеб с трудом протиснулся туда, где плотность людских тел была меньше всего, по пути рассыпая извинения для тех, кого он случайно задел гитарой, потревожив равнодушный покой.  

Встав спиной к стене, покрытой непристойными граффити, Калеб прижал к себе холодный корпус гитары, представляя, что это его единственное оружие, и принялся играть, стараясь не смотреть на вечно недовольные лица прохожих, время от времени уродовавшиеся недовольством или презрением. Все это для Калеба не играло роли. Он чувствовал лишь, как ледяные струны обжигают его огрубевшие пальцы, а порывы ветра доносят зловонные запахи из глубины метро.  

Когда пальцы только начали привыкать к игре на морозе, сбоку к Калебу незаметно подошёл грузный мужчина в серой форме с нашивкой. Тронув игравшего Калеба за плечо, он сказал раздраженно:  

– Вали-ка ты отсюда по-хорошему, парень, а не то штраф за бродяжничество получишь. Или у тебя с документами полный порядок, а?  

С документами у Калеба все было как раз таки в полном порядке, но искушать судьбу он не хотел, поэтому, вежливо извинившись, упаковал инструмент и побрел к выходу.  

– Увижу в следующий раз, – крикнул ему вдогонку толстяк, – так легко не отделаешься!  

Поднявшись наверх, Калеб отошел к газетному киоску и заглянул внутрь чехла для гитары.  

Там было пусто. Совершенно пусто, ни одной помятой банкноты или ржавой монеты.  

"Черт возьми, это совершенно не повод опускать руки! " – подумал Калеб и, с яростью захлопнув чехол, двинулся прямо вглубь толпы, сжигая взглядом каждого слепого прохожего, шедшего не по своей стороне тротуара.  

Вскоре он добрался до улицы, состоящей из одних лишь баров. Самые элитные из них имели столики на самой крыше низеньких домов; те, что были победнее, располагались в подвальных помещениях и никогда не проветривались, из-за чего неподготовленный пьяница мог задохнуться, попав будто в печку, где всегда жарко и душно, а вовсе не в бар, где можно было купить контрабандой завезенный алкоголь.  

Калеб быстрым шагом перешел на другую сторону улицы и нырнул под горящую вывеску одного из таких подпольных баров, куда никогда не проникал солнечный свет. Спустившись вниз и зайдя внутрь, Калеб тут же задержал дыхание и принялся метать взгляд в разные стороны, стараясь не обращать внимания на слишком громко играющую электронную музыку.  

Точно зная, что делать, Калеб прошел к барменной стойке и нажал на колокольчик. Никто не появился. Повторив сигнал, Калеб оглядел зал. За круглыми деревянными столиками, прячась в клубах едкого дыма, сидели маргиналы разных мастей всего города. Лысые, похожие на выпачканных грязью свиней мужчины, опрокидывающие в себя стакан за стаканом некой зловонной жидкости, стараясь благодаря этому забыться и умереть прямо здесь, в тепле и уюте. У стен за перегородками сидели женщины, больше похожие на лошадей с длинными грязными гривами. Они ржали и курили без остановки, наполняя весь бар тем самым едким дымом. На противоположной части помещения и вовсе зачем-то был включен электронный камин, возле которого торчали сонливые подростки, глазея на языки пламени.  

– Вам чего? – раздался мужской голос, заставивший Калеба встрепенуться. Развернувшись, он увидел мексиканца в сером фартуке с черными патлами на голове.  

– Добрый день, – сказал ему Калеб. – Я музыкант, хотел бы подработать у вас в баре, если вы не против.  

– Бесплатно на балалайки бремчать потехи ради? – спросил мексиканец, кивнув на чехол с гитарой, болтавшийся за спиной у Калеба.  

– Что-то вроде того, – ответил Калеб. – Только не бесплатно, конечно.  

Мексиканец усмехнулся.  

– Да на кой черт ты мне сдался? – спросил он. – Здесь всем плевать на музыку. Сюда напиваться приходят, а не слушать. У нас тут бар, а не эстрада.  

– Дайте мне хотя бы шанс, – взмолился Калеб. – Кто знает, вдруг мне удастся создать хорошую атмосферу и тогда алкоголь будут заказывать еще чаще. Может быть, кому-нибудь понравится моя игра и тогда они не захотят уходить. Останутся послушать и будут заказывать выпивку без остановки.  

Мексиканец задумчиво поскреб подбородок.  

– Я хорошо играю и пою, – не отставал Калеб. – У себя в городе я часто играл в барах и людям нравилось, так что у меня достаточно опыта.  

– Они не люди, а животные, – брезгливо сказал мексиканец и смерил Калеба взглядом своих маленьких глаз. – Ладно, попробуй. Десятку заплачу, если добьешься чего-нибудь, но выпивкой угощать не буду.  

Калеб улыбнулся и, схватив гитару, устремился в дальний угол бара. В это же время мексиканец выключил долбящую из динамиков музыку, благодаря чему из звуков в баре осталось лишь ржание женщин.  

Не обращая внимания на пьяниц, Калеб взял поудобнее гитару, откашлялся и принялся играть, решив начать с чего-то легкого.  

Прозвучала первая песня, и посетители бара теперь лениво пялились не в свои стаканы, а на Калеба, продолжавшего петь. После второй песни утих женский хохот. Воодушевленный, Калеб принялся играть третью песню, когда в его сторону полетела и разбилась вдребезги об стенку бутылка.  

– Черт побери, хватит уже бремчать, голова болит, – раздался следом чей-то голос.  

– Вот именно, убирайся отсюда, – сказал свиноподобный мужчина. – Мешаешь.  

– Вали, вали! – гаркнул еще кто-то. – К дьяволу твою гитару!  

Выйдя из оцепенения, Калеб спрятал гитару в чехол и быстро прошел мимо всех недовольных пьяниц к бармену, смотревшему на него с кривой улыбкой на пол лица.  

– Я же сказал, что ничего не получится, – произнес он злорадно.  

Калеб в ответ протянул руку и потребовал деньги.  

– Ах да, гонорар, – протянул мексиканец и вложил в руку Калеба мятый доллар. – А теперь катись отсюда и не смей возвращаться, музыкант гребаный!  

Сам не свой, Калеб еле нашел выход и на ватных ногах выбрался на свежий воздух. Солнце клонилось к западу, а Калеб стоял в толпе спешащих прохожих, чувствуя себя совершенно измотанным.  

Он медленно добрел до угла улицы и остановился. Смысла идти домой не было, рабочий день еще не закончился, надежда пока жива.  

Калеб в который раз достал гитару, положил чехол открытым под ноги и, тяжело вздохнув, принялся играть прямо на морозе.  

***  

Руби прибыла в театр на прослушивание вовремя. Грациозно пройдя по главному этажу, она зашла в примыкающую к сцене гримерку и тут же поняла, что все будет не так просто.  

Внутри довольно просторного помещения находилось с десяток девушек в возрасте от девятнадцати до двадцати пяти лет. Каждая слонялась из угла в угол, шевеля губами и иногда взмахивая руками. На вошедшую Руби они обратили внимание лишь после ее вопроса:  

– А где здесь проходит прослушивание?  

Несколько пар женских глаз мигом впились в ее милое личико и принялись мысленно изрезать его в клочья.  

– Там, – кивнула головой низкорослая блондинка в сторону двери у себя за спиной.  

– Благодарю, – улыбнулась Руби и с ледяным спокойствием устремились прямо к той двери, сопровождаемая испепеляющими взглядами со всех сторон.  

– Вообще-то здесь очередь, – резко сказала блондинка, преградив ей путь. – И теперь в этой очереди ты последняя.  

– Но у меня назначено, – возразила Руби, стараясь обойти блондинку, но та упрямо не позволяла ей пройти вперед.  

– У всех назначено, – сказала блондинка, скрестив руки на груди и смерив Руби презрительным взглядом.  

Руби лишь пожала плечами и, гордо вздернув носик, отошла в сторону, опустилась в софу и закинула ногу на ногу.  

Блондинка фыркнула.  

– И откуда только берутся такие коровы, – язвительно сказала она, глядя на Руби.  

– Из Колорадо, – наивным голосом ответила она.  

– Наверное, их там выращивают, подобно картофелю, – сказала одна из девиц, чем вызвала одобрительный хохот.  

– Лучше так, чем приходить сюда от отчаяния, работая домохозяйками, – спокойно сказала Руби, изобразив на лице некое подобие улыбки.  

– Мы не домохозяйки, а свободные девушки, – сказала рыжеволосая. – И имеем куда больше прав претендовать на роль, чем ты. Тебя кто вообще звал в наш город, а?  

– Вот именно, понаедут со всего мира, а мы потом вынуждены работу с трудом искать, – послышался еще чей-то женский голос.  

Помолчав, Руби сказала:  

– Это исключительно ваши проблемы. Я сюда приехала с точной целью и мне наплевать, что вы там говорите. От вашего нытья тошно становится.  

– Давай, поважничай еще тут, – раздраженно сказала блондинка. – Ты здесь никто и звать тебя никак. Не знаю, кем ты себя возомнила, но советую поскорее спуститься на землю, где тебе самое место среди остальной грязи, липнущей к ногам. Здесь всем плевать, какие у тебя цели и мечты, они тебя на делают лучше нас, грешных. Так что сними поскорее корону, а не то сама поранишься.  

– Если ты признаешь свою слабость, то так и скажи, – парировала Руби. – Нечего тут мусор изо рта сыпать.  

Некоторые девушки невольно усмехнулись, в то время как глаза блондинки недобро загорелись.  

– Этот город еще поставит тебя на колени, милочка, – прошипела она. – Пыль будешь глотать и вспоминать мои слова.  

– Конечно, вот только получу главную роль.  

– Даже не мечтай, тебе ее не видать. Такой бездарности я бы даже не доверила подметать улицы.  

– Потому что справилась бы с этим лучше?  

Не известно до чего могла бы дойти эта словесная перепалка двух девушек, самолюбие которых было сильно задето, если бы в этот момент дверь не открылась, и низкий мужской голос не произнес:  

– Следующий.  

Блондинка тут же забыла о Руби и со скоростью света шмыгнула за дверь, унося с собой всю гнетущую атмосферу ядовитой вражды, царившей в гримерке. Больше она уже не возвращалась, как и другие девушки, эти наивные, но прекрасные искательницы славы, постепенно приглашаемые на сцену мужским голосом. Через сорок минут в плохо освещенной гримерке осталась лишь одна Руби, не сдвинувшаяся со своего ложа на мягкой софе и просидевшая в позе королевы, ожидающей важных вестей от своих вассалов. Поэтому когда дверь открылась, и мужской голос в который раз пригласил следующего, Руби еле устояла на своих онемевших ногах и, чувствуя, как сердце колотится в груди, грациозной походкой двинулась вперед, в неизвестность.  

Почти сразу же она оказалась на освещенной софитами широкой сцене, по бокам которой свисал серый бархатный занавес. Когда глаза привыкли к яркому свету, Руби увидела прямо перед собой в зале несколько человек. Двое мужчин и трое женщин, все одетые в строгие серые костюмы.  

И все они смотрели прямо на нее, причем женщины глядели с любопытством, а мужчины с безразличием, слегка раздраженно и устало.  

– Представьтесь, – произнес голос, исходивший будто из под земли.  

– Руби Картер, – сказала она, чувствуя, как похолодели кончики ее пальцев.  

– Отлично, – сказал мужчина, делая пометку в листе. – Ну, показывайте, что вы для нас приготовили.  

К такому вопросу Руби была готова.  

– Двенадцатая сцена, диалог между Фаустом и Маргаритой из трагедии Гёте "Фауст", – произнесла Руби и, не дожидаясь какого-либо сигнала, начала.  

Ее речь была превосходна, а софиты будто подсвечивали ее внешнюю красоту. Прижав руки к груди, она с упоением отыгрывала две ключевые роли великой пьесы, меняя в зависимости от персонажа тембр голоса. Прикованная к одному месту ярким светом и взглядами пяти молчаливых зрителей, она вкладывала душу в каждое слово, благодаря чему ее мягкий голосок пел, заполняя собой все пространство. Руби наслаждалась мгновением, забыв обо всем, даже о себе самой. Душой она была не на сцене, а где-то далеко, рядом со своими героями, мило беседовавшими в саду много веков назад. Она была так далеко, что любой случайно вошедший человек, взглянув на неё, мог бы посчитать, что видит божество, готовое взлететь в небеса.  

На середине монолога Руби была прервана строгим мужским голосом.  

– Достаточно, спасибо.  

В горле у Руби образовался ком, и она уставилась на зрителей, ожидая услышать то, что и так знала.  

– Благодарим вас за представление, но, к сожалению, вы нам не подходите, – сказал все тот же безжалостный мужской голос, после чего добавил. – Можете быть свободны.  

Мужчина указал рукой на дверь в левой части зала.  

Руби хотела что-то сказать, но так и не сумела произнести ни слова, поэтому молча сошла со сцены и на ватных ногах проследовала к выходу. Длинный темный коридор, затем еще одна дверь и вот она уже на улице, стоит возле черного хода и слушает тихое биение собственного сердца. Освещенная сцена осталась позади вместе со всеми надеждами.  

– Поверить не могу, неужели такая красотка им тоже не подошла? – вдруг услышал она бодрый мужской голос, заставивший ее очнуться.  

Повернувшись, Руби увидела мужчину среднего роста, одетого с ног до головы во всё черное с солнцезащитными очками на глазах, доводившими облик незнакомца до абсурда, ведь на улице была зима.  

Он подскочил к ней и протянул руку. Руби робко пожала ее, все еще с подозрением всматриваясь в небритое лицо мужчины.  

– Кто вы такой? – спросила она.  

– Это неважно, – отмахнулся незнакомец, улыбнувшись. – Важно не кто я, а кто ты. Вернее, кем ты явно можешь стать, милочка.  

– Я вас не понимаю... это какая-то реклама?  

– Скорее предложение. Ты уже четырнадцатая девушка, которая выходит из этого бездарного театра. Не смотри на меня так, он именно бездарный, раз швыряет на ветер таких красоток. И как они вообще посмели? А еще искусствоведы!  

Руби улыбнулась, приняв похвалу.  

– Я сама не знаю, что им не понравилось, – сказала она. – Они просто прервали меня и выгнали, указав на дверь. Я ведь так старалась!  

– Понимаю, понимаю, я все понимаю, милочка! Этот мир жесток и его населяют глупые люди, не умеющие отличать алмаз от стекляшки. Что поделаешь? Ты не первая талантливая девушка, которую они с такой жестокостью отбрасывают в сторону. Но поверь мне, милочка, это не повод грустить, а лишь стимул бороться, чтобы потом доказать этим невеждам, как они ошибались. Уж я-то знаю.  

– Все так, я согласна, но что же теперь делать?  

– Действовать, милочка! Сегодня ты проиграла лишь битву, но далеко не все войну. И вот судьба послала тебе в утешение меня, а мне – тебя, богиню красоты, девушку, наделенную сказочный красотой.  

Руби смущенно поправила прядь золотистых волос. К таким комплиментам она не привыкла.  

– Я понимаю, – продолжал мужчина, – что ты мечтала быть актрисой, возможно, даже грезила о большом кино, но что тут скажешь? Тебя несправедливо отвергли... да и черт с ним, с этим кино и театром! Ты выше этого, милочка, ты настоящая модель. Как тебе такое, а?  

– Модель? Я?  

– Ну не я же!  

– Даже не знаю, – задумалась Руби. – Стать моделью еще труднее, как я считаю.  

– Я здесь именно за тем, чтобы помочь тебе. Протягиваю руку помощи, когда ты терпишь крушение. Ты редкий самородок, милочка, я бы хотел увидеть тебя на обложке модного журнала, усыпанную жемчугом. Как тебе такая жизнь? Скажи лишь слово, молочка, и я помогу тебе добраться до твоего законного Изумрудного Города. У тебя ведь все есть для этого! Не хватало лишь меня, но теперь я здесь и готов помочь тебе стать известной. Ну, как тебе такая идея?  

Оглушенная собственной фантазией, которая принялась за дело после напыщенных слов незнакомца, Руби уже не знала, что следует ответить. Мужчина, видя ее замешательство, приблизился и прошептал:  

– Между нами говоря, из всех девушек, вышедших сегодня из театра после несправедливого провала, ты самая прекрасная.  

Эти слова вызвали эффект, и Руби, очнувшись ото сна, тут же спросила:  

– Что нужно делать?  

– Другой разговор! – обрадовался мужчина. – Удобно ли тебе будет подъехать завтра в мой офис в это же время, чтобы мы могли провести фотоссесию?  

– Конечно.  

– Очень хорошо. Ну, тогда вот моя визитная карточка. Буду ждать!  

Сверкнув зубами в последний раз, незнакомец быстро удалился, оставив Руби стоять и смотреть на визитку так, будто та была сделана из чистого золота.  

На карточке было написано: "Энтони Грауд; Модельное агентство. Гэйт-стрит 66".  

В это же время харизматичный незнакомец в солнцезащитных очках, спускаясь в метро, набрал нужный номер и, дождавшись соединения, сказал в трубку:  

– Привет, Гарри. Хотел поблагодарить за ту прелестную девочку, что была у вас сегодня на прослушивании... Последняя, ага. Без вопросов, старина, с меня бутылка коньяка, как и договаривались!  

***  

Разобрав багаж, Бетани повесила на ручку двери своего номера табличку с просьбой "не беспокоить", тем самым став первым постояльцем, не воспользовавшимся данной табличкой с целью защитить от постороннего вмешательства свои любовные утехи.  

Переодевшись, она тут же села за стол и, достав из сумки пухлую тетрадку, принялась за работу над романом, занимавшего уже более трехсот листов.  

Перечитав последние строки, она начала писать:  

"Ранним утром, когда еще не проснулась соседская собака, Элизабет разбудил странный шум. Она с трудом открыла глаза, опустила ноги в серые тапочки и подошла к окну. Выглянув наружу, она с удивлением увидела... "  

Здесь Бетани остановилась и задумалась, после чего зачеркнула написанное и начала заново:  

"Утром ее разбудили странные звуки, доносящиеся с улицы. Поборов сонливость, Элизабет выглянула наружу и с удивлением увидела юношу, лопатой копавшего сырую после дождя землю, нещадно пачкаясь в грязи.  

– Что ты творишь? – спросил она обеспокоенно. "  

Бетани снова остановилась и задумалась. А действительно, что он творит? Зачем он роет землю?  

Она встала и принялась ходить по комнате, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Просто так продолжать работу было нельзя, ведь самое важное в книге – причинно-следственная связь. Все должно быть логично, поступки героев необходимо объяснять, они не должны быть бездумными.  

Так почему же он роет землю? Что ищет?  

Бетани покосилась на рукопись, после чего подошла к телефону и заказала вина в номер. Проблему явно было не так уж просто решить.  

Выпив половину бутылки, она еще немного посидела над романом, ища разгадку собственного сюжета, после чего сама не заметила, как уснула.  

Весь следующий день надоедливый вопрос не покидал ее, из-за чего она никак не могла сдвинуться с мертвой точки. Вдохновение развеялось, наступил творческий кризис, столь ненавидимый Бетани.  

На четвертые сутки она не выдержала и поздним вечером вышла на прогулку, как она делала всегда, когда страсть продолжать работу пропадала. Перед выходом она взяла сумочку, решив после прогулки поужинать в одном из местных кафе.  

На улице в тот вечер были особенно холодно, шел снег, хлопья которого кружились по велению сильного ветра. Улицы, погруженные во мрак и освещаемые лишь редкими фонарными столбами и неоновыми вывесками, были погребены под слоем снега, хрустевшего под ногами Бетани, пока она шла в неизвестном направлении и думала о своем, глядя под ноги, чтобы случайно не упасть.  

Бредя так по незнакомым кварталам, Бетани сама не заметила, как заблудилась. Со всех сторон ее окружали огромные черные глыбы – дома, нависшие над ней и грозящие окнами, в которых горел тусклый свет. Судя по всему, она отошла довольно далеко от густо населенных районов, поскольку здесь было как-то уж особенно тихо. Бетани бросила взгляд на небо, но не увидела ни единой звезды, поскольку весь небосвод скрывался под грязно-алым свечением, исходящим от города.  

Мучаясь от холода, Бетани стала неспеша пытаться найти дорогу назад, как вдруг от темной стены впереди отделилась черная фигура, преградившая ей путь.  

Бетани остановилась и испуганно уставилась на фигуру. Человек тоже стоял молча в нескольких футах от нее, не двигаясь. Выйдя из оцепенения, Бетани осторожно развернулась к неизвестному спиной и пошла обратно, однако тут же увидела, что на углу улицы ее поджидает еще один черный силуэт.  

Бетани резко остановилась, а затем приняла единственное логичное решение и побежала прямо на пустую дорогу, решив перебраться на другую сторону улицы, где между домами имелся проход во дворы.  

Когда ее ноги уже достигли заснеженной брущатки, чья-то сильная рука схватила ее за плечи. Страх полностью подчинил себе разум, и Бетани закричала, стараясь вырваться. Однако почти сразу же еще одна рука зажала ей рот, из-за чего крик превратился в глухое мычание.  

Осознав бессмысленность сопротивления, Бетани сделала единственное, что могла – закрыла глаза и принялась молиться, чтобы ее оставили живой. В это же время две руки крепко держали ее, пока еще одна зажимала ей рот, поскольку кричать Бетани продолжала инстинктивно, а другая старалась вырвать у нее что-то из рук. Сквозь плотную завесу страха просочилась здравая мысль, и Бетани поняла, что именно нужно нападавшим. И тогда она разжала трясущиеся руки, позволяя тем самым вырвать у нее сумку. Сделала она это весьма вовремя, ведь один из нападавших уже думал воспользоваться холодным оружием, чтобы ускорить процесс.  

Заполучив желаемое, нападавшие ослабили хватку и, толкнув чуть ли не плачущую Бетани лицом в сугроб, растворились во тьме.  

Через несколько минут двери местного полицейского участка открылись, и внутрь зашла девушка, вызвавшая удивление у дремавшего дежурного.  

– Мэм, с вами все в порядке? – спросил он настороженно.  

Вместо ответа Бетани рухнула на пол и принялась рыдать так сильно, что по спине дежурного пробежал холодок. Он набрал нужный номер, после чего устремился к сходящей с ума от пережитого шока девушке.  

***  

Всю неделю Калеб выступал на улицах города, вынужденно меняя места, чтобы полицейские не забрали его за бродяжничество. Он выходил из дома Лесли каждый день в десять утра в любую погоду и первым делом шел на пересечение Хоуп-стрит и Лесс-роуд. Там он останавливался возле газетного киоска и, положив возле ног раскрытый чехол, принимался играть. Пел он обычно что-то доброе, чтобы подбодрить людей, шедших мимо него. Прохожие, однако, смотрели на него из-под лобья и редко швыряли что-нибудь в качестве награды за старания в чехол. Однажды Калеб обнаружил там пачку мятной жвачки. Правда, ожидал он найти хотя бы несколько долларов, чтобы купить чашку горячего капучино в кафе неподалеку. В такой мороз он отдал бы все что угодно ради стаканчика горячего напитка. К сожалению, денег не было. Зато была жвачка.  

Через час он перемещался ближе к метро. Вниз он больше не спускался, предпочитая оставаться на улице и бороться с холодом. Пока он играл, пальцы его синели и превращались в деревянные палочки, которые били по металлическим струнам, вызывая мелодичное дребезжание. Калеб пел и смотрел на лица прохожих, стараясь увидеть что-нибудь кроме безразличия и брезгливости. Что именно? Он и сам не знал. Может, хоть долю человеческого понимания.  

Ближе к обеду Калеб заскакивал домой к Лесли, где вытряхивал из чехла заработанную мелочь. Пока он обедал, Лесли хмуро смотрела на эти гроши и, качая головой, уходила. Калеб не обращал на это внимание и лишь говорил иногда, что это временная черная полоса.  

По утрам он старался вставать только с правой ноги, хотя до этого совершенно не думал об этом. Однажды он шел по улице, как вдруг ему дорогу перебежала черная кошка. Параллельно ему в тот же момент шла закутанная в серую шубку девушка, которая при виде пробегающей кошки резко остановилась и двинулась дальше только после того, как Калеб прошел первым. Тогда он по обыкновению не придал этому значения, однако после того, как в этот же день он едва не поскользнулся на ступеньках, рискуя сломать себе шею, его отношение к черным кошкам резко изменилось. Дошло до того, что теперь он сам останавливался, позволяя другим прохожим забрать неудачу.  

Пообедав, Калеб отправлялся кочевать по разным улицам города, играя то на одном, то на другом углу, все больше убеждаясь, что в Стэрингстоуне уличные артисты приравниваются к падающим с неба снежным хлопьям, обреченных на гибель под ногами прохожих.  

Вечером он отправлялся на центральную площадь, где обычно собиралось много народу. Однако его совершенно не замечали в толпе, из-за чего уходил он обычно ни с чем.  

– Может пора найти нормальную работу? – спрашивала его Лесли, пока Калеб грелся возле батарей, завершив еще один день.  

– Ну уж нет, мне скоро повезет, вот увидишь, – упрямо отвечал он и утром вновь отправлялся на холодные и неприветливые улицы города.  

Жизнь шла таким чередом до тех пор, пока на Калеба не напали.  

Случилось это в разгар дня. Калеб стоял на углу одного из жилых домов и спокойно перебирал пальцами струны. В этот момент из дома вышел полный мужчина с лицом-булыжником. Он подошел к Калебу и гаркнул в ухо:  

– Какого черта тебе здесь надо, идиот?  

Калеб отшатнулся от рассерженного мужчины в полном недоумении.  

– Извините, сэр, я...  

– Чё ты там лепечешь, гад? – заорал мужчина и принялся махать руками. – Лентяй проклятый, крыса канавная! Тебе кто разрешил здесь горланить, а? В полиции давно не был?  

Калеб стал медленно пятиться назад.  

– Сэр, я всего лишь хотел...  

– Да мне плевать, что ты там хотел, блоха вшивая! – крикнул мужчина и, схватив гитару, выдернул ее из рук Калеба, после чего ударил ей сначала самого Калеба, от чего тот упал на асфальт, а затем разбил инструмент вдребезги об стену дома.  

Швырнул деревянные ошметки в лицо парализованного Калеба, мужчина закричал на всю улицу:  

– И что б я больше тебя на видел, иначе голову проломлю!  

После этого он развернулся и ушел, скрывшись внутри дома. Калеб же с трудом поднялся, стараясь не смотреть на прохожих, которым было абсолютно наплевать на него. Он подобрал то немногое, что осталось от его гитары, сложил все это в чехол и быстрым шагом направился домой. В глазах его блестели ледяные слезы.  

Лесли дома не оказалось. Прибывая в шоковом состоянии, Калеб вытряхнул из банки на полке все накопленные им деньги и выскочил обратно на мороз, чувствуя, как у него кружится голова. Он все еще не мог поверить в произошедшее.  

Он шел по улицам, но сам не знал, куда именно. Было понятно, что нужно купить новую гитару, но где ее искать Калеб не имел ни малейшего понятия. Поэтому он просто шел вперед через сугробы, ведомый некой манией.  

Совершенно сбившись с пути, Калеб забрел в грязную подворотню, где сел на мусорный бак и пересчитал деньги. Всего лишь двадцать долларов. Этого не хватит даже на подержанную гитару. А остаться без инструмента означало остаться совсем без ничего – без мечты, без возможностей, без амбиций... все равно что оторвать себе руки. Все. Конец. Теперь он никто.  

– Эй, мужик, ты чего приуныл? – услышал Калеб незнакомый голос и поднял голову, увидев перед собой опухшую рожу незнакомца.  

– Отвали, – буркнул Калеб, закрыв лицо руками.  

Но незнакомец не ушел, а присел рядом.  

– Что, все хреново, да? – спросил он Калеба. – Ну ты не грусти, у меня тут как раз есть кое-что бодрящее, мигом обо всем забудешь. Гляди-ка...  

И он протянул Калебу пакетик, полный белого порошка.  

***  

На следующий день Руби с нетерпением ждала назначенного часа, в предвкушении то и дело мусоля в пальцах визитную карточку. Все утро она потратила на макияж и маникюр, умножив тем самым свою естественную красоту в несколько раз. От зеркала она почти не отходила, любуясь собственным отражением и представляя себя на обложке модного журнала.  

Из мира грез ее вырвал неожиданный звонок жениха. Обрадованная, Руби поспешили снять трубку, чтобы сообщить радостную новость.  

– Джордж, милый, ты не поверишь! – пропела Руби, не сдерживая эмоций. – Я получила предложение от модельного агентства.  

– Это значит, что свадьбы не будет? – услышала она в ответ настороженный голос.  

– Опять ты начинаешь. Сколько раз еще повторять, что я люблю тебя и только тебя?  

– Ладно, прости. Так что там с этим агентством?  

Руби рассказала, а точнее протараторила в трубку историю своей небывалой удачи.  

– Но разве ты не мечтала быть актрисой? – спросил Джордж. – Ты ведь ради этого и приехала туда...  

– Да, Джордж, ради этого. Но иногда мечтой нужно жертвовать, иначе рискуешь остаться с ничем. Неужели ты не рад за меня?  

– Конечно рад, но...  

– Но что?  

Джордж помолчал.  

– Ничего, – сказал он наконец. – Ничего, делай как знаешь. Я просто скучаю по тебе и надеюсь увидеть как можно скорее.  

– Ох, Джордж, это так мило, – улыбнулась Руби, глядя на визитную карточку в левой руке.  

– Позвони как только все уладится, хорошо? И... я люблю тебя.  

– И я тебя, милый.  

Сказав это, Руби повесила трубку и принялась собираться. Ровно в назначенное время она уже была на Гейт-стрит.  

Дверь ей открыл знакомый небритый мужчина. Солнцезащитных очков на нем на этот раз не было. Он вежливо поприветствовал ее и с улыбкой на лице провел в небольшую комнатку, которую он гордо назвал студией. Руби он попросил снять верхнюю одежду и встать возле хромокея, пока он настраивал камеру.  

– Нам придется сделать очень большое количество снимков, – сказал он.  

Руби пожала плечиками.  

– Меня это не пугает, я никуда не тороплюсь.  

– Тогда приступим! – сказал мужчина, наводя на Руби объектив камеры.  

Засверкала ослепительная вспышка. Руби проворно наклоняла голову и все тело в разные стороны, улыбалась, смеялась, смотрела убийственным взглядом, будто намереваясь хладнокровно растерзать того, кто встретится с ней взглядом. Она не имела никаких комплексов и потому под взором камеры не краснела от смущения, а вела себя уверенно, с полна примеряя роль топ-модели. Фотографу оставалось лишь иногда отдавать команды, советовать и успевать щелкать затвором: щелк, щелк, щелк.  

Сделав больше пятидесяти снимков, мужчина остановился и, просмотрев отснятые кадры на дисплее камеры, восторженно сказал:  

– Какие замечательные фотографии! Ты просто рождена для камеры, молочка. И если не в качестве актрисы, то как модель точно.  

В ответ на эту похвалу Руби скромно улыбнулась. Мужчина же задумчиво посмотрел на нее и добавил:  

– А ты не могла бы немного оголить свое прелестное тело?  

– Что?  

От неожиданности и наглости просьбы Руби впала в ступор.  

Фотограф замялся.  

– Ну, понимаешь, – сказал он, – публике больше нравятся обнаженные модели, так больше шансов добиться успехов и понравиться каждому. Безусловно, ты очень красива, но без одежды была бы еще краше.  

– Но у меня есть жених, как он воспримет это? – попыталась защититься Руби.  

– А разве ему обязательно знать об этом? Уверен, потом, когда ты станешь знаменитостью в модельном бизнесе, он поймет тебя. Ведь нужно рисковать, милочка! Такова жизнь.  

Руби явно не спешила соглашаться.  

– Или ты стесняешься? – продолжал наседать фотограф. – В этом дело? Что за глупости! Ты взрослая женщина, понимаешь ведь, что я не насильник какой-то, а профи в своем деле. Кроме того, нужно привыкать к подобным откровенным фотоссесиям, в модельном бизнесе без этого никак. В нем твое тело и красота – главные инструменты, с помощью которых ты идешь к славе. Глупо скрывать их и не использовать, так кашу не сваришь. Так что брось это, милочка, тебе совершенно нечего стесняться, ты в полной безопасности.  

Руби с неуверенностью смотрела за спину фотографа, взвешивая все "за" и "против".  

– Если мы сделаем эти снимки, – добавил фотограф, – то любой журнал вырвет их у нас с руками за бешеную сумму в кратчайшие сроки, обещаю.  

Последние сомнения тут же испарились, и Руби уверенно сказала:  

– Ладно, давайте попробуем.  

После чего поспешила раздеться, прежде чем уверенность в правильности принятого решения уйдет, заменив себя легкой застенчивостью. Как не крути, но обнаженной перед камерой она почувствовала себя некомфортно. Фотограф же наоборот ободрился и направил на нее объектив.  

– Другое дело, милочка, – сказал он и принялся щелкать еще быстрее. – Теперь вся модная индустрия этого города у тебя в руках.  

Руби лишь тяжело вздохнула, стараясь привыкнуть к наготе, в то время как каждая новая вспышка обжигала ее белоснежную кожу.  

***  

Главный редактор, долгое время рассматривающий пухлую рукопись с присущим ему безразличием, вновь и вновь переводил взгляд с пачки листов в своих руках на скромно стоящую перед ним Бетани и обратно. Он не знал, как максимально тактично вернуть рукопись ее владельцу, ведь Бетани походила на человека, готового вот-вот расплакаться из-за любой мелочи. Но от рукописи избавиться было необходимо. Выпачканные чернилами листы жгли пальцы.  

– Мне кажется, – решился сказать редактор, протягивая Бетани рукопись, – что вам не удалось разработать многообещающую тему.  

К его удивлению, Бетани спокойно взяла рукопись, бережно сложила ее в сумку, поблагодарила и...  

"Наконец-то свалила! " – подумал редактор и закурил. Он ненавидел свою работу и его тошнило от всех этих рукописных романов.  

Благо, Бетани всего этого не знала. Она медленно шла по заваленной снегом улице, вспоминая все свои неудачи за последние несколько дней. Дописав роман, она принялась рассылать его по издательствам, уверенная в собственном успехе. Первое издательство ответило отказом, причем в грубой форме:  

"Нас не интересует этот бред, он совершенно не будет продаваться" – говорилось в письме, которое Бетани порвала, решив, что первый блин всегда комом.  

Однако от второго издательства ей пришел не более утешительный ответ:  

"К сожалению, нас пока не интересуют романы неизвестных писателей" – гласило письмо, на этот раз не порванное.  

Совершенно странную причину отказа Бетани получила от третьего издательства:  

"У нас в стране невозможно продать романы о фермерах".  

Хотя в ее романе не было никаких фермеров.  

В конце концов Бетани решила отправиться в издательство лично, чтобы ей больше не присылали высосанные из пальца причины отказов. И теперь, потерпев очередную неудачу, она направлялась в пятый и последний издательский дом, считая его своей последней надеждой.  

Главный редактор ждал ее в своем прохладном кабинете. Это был тучный мужчина с головой, похожей на шар для боулинга. Он бросил на вошедшую Бетани подозрительный взгляд и спросил:  

– Простите, как вас зовут, мэм?  

Бетани представилась, и настороженность мигом исчезла с лица редактора.  

– Значит, я вас кое с кем перепутал, – сказал он, отодвигая в сторону бумаги. – Ну, с чем вы пожаловали?  

Бетани достала из сумки рукопись и положила ее на стол. Мужчина задержал взгляд на титульном листе, после чего принялся читать, взяв стопку листов в обе руки, напоминавшие ковши экскаваторов. Бетани же оставалось стоять смирно, наблюдать за процессом и не дышать.  

Чем больше мужчина читал, тем толще становилась складка на его широком лбу. Бетани также заметила, что некоторые страницы редактор буквально пробегает взглядом, совершенно не вчитываясь.  

Наконец он шумно выдохнул через рот, взглянул еще раз на титульный лист, после чего посмотрел на Бетани, ожидавшую приговор.  

– Вполне... интересный роман, – выпленул мужчина, решительно кладя рукопись на стол. – Есть, конечно, места, требующие доработки, но в принципе... неплохо. Думаю, что мы смогли бы опубликовать его.  

– Правда? – выдохнула Бетани, не веря, что удача наконец улыбнулась ей.  

– Ну конечно, – кивнул редактор и откашлялся. – Ваш номер телефона у меня ведь есть, верно? Значит, я позвоню вам через некоторое время, и мы обсудим все более детально. К тому времени вам следует подготовить печатный вариант, чтобы нам было легче с ним работать. Договорились?  

Бетани нашла в себе силы лишь для кивка. Пожав протянутую рук, она дошла до выхода, не чувствую под собой пол и не веря в происходящее.  

Уже стоя на улице, Бетани вдруг поняла, что случайно забыла свой роман. Она как можно быстрее поднялась обратно, дошла до двери кабинета и собралась постучаться, однако раздраженный мужской голос заставил ее остановиться и прислушаться.  

–... Нет больше сил. У меня стол заявлен шедеврами этих писак. Они носят их ко мне пачками каждый день, рассчитывая на что-то. Они уверены, что их бред на сотни страниц действительно может кого-то заинтересовать. Понимаете? Они считают, что мы обязаны печатать их нелепые опусы! Нет, вы бы прочли их, вы бы видели этих наивных людей. Они будто сами не понимают, что написали чушь, печатать которую согласится только дурак. Ко мне вот буквально только что пришла одна из таких... Ага. Слава богу, что вы не читали это. У меня создалось впечатление, что она даже не умеет пользоваться словами, она не знает родной язык, но уже выражает свои мысли. Подумать только!  

Не в силах более выслушивать эту тираду, Бетани наконец постучалась.  

– Я перезвоню, – услышала она голос за дверью. – Войдите!  

Можно с уверенностью сказать, что главный редактор был сильно удивлен, увидев на пороге Бетани, которую он надеялся больше никогда не увидеть. Ни ее саму, ни ее нелепый роман, спокойно лежавший на столе, забытый всеми.  

– А, это вы, – сказал мужчина равнодушно. – Зачем вы вернулись? Что-то забыли?  

Но Бетани уже захлопывала за собой дверь, унося рукопись в руке.  

"Как я могла быть такой дурой? Как? " – снова и снова думала она, пробираясь к мотелю сквозь снежную метель.  

Поднимаясь в свой номер, она столкнулась с управляющим. Остановив ее, он пригвоздил ее к месту своим мерзостным, сладким голосом:  

– Я лишь хотел напомнить, что вы оплатили номер до завтра. Если вы не собираетесь съезжать, то вам необходимо спуститься вниз и оплатить свое дальнейшее проживание.  

Бетани промычала что-то в ответ и скрылась в своем номере. Только за закрытой дверью она дала волю эмоциям и разрыдалась, закрывая руками лицо, будто прячась от кого-то.  

Полиция так и не смогла отыскать тех грабителей. В сумке, которую у нее украли, находились все ее деньги и карточки, а также большая часть документов. Теперь у нее всего этого не было. Она сидела в пустой пыльной комнате одна и лила святые слезы, стекающие по ее рукам. А рядом с ней лежала рукопись, никому не нужная рукопись. Бесполезная стопка бумаги, хранительница всех надежд.  

Дура, какая же я дура, с горечью думала Бетани, продолжая плакать.  

***  

Три дня Калеб не выходил из дома, но на четвертый ему пришлось уйти после жуткого скандала, который устроила Лесли, найдя в кармане его куртки наркотики. Позже она с криком швырнула их ему в лицо, приказав больше никогда не возвращаться.  

– Катись к дьяволу, Калеб! – кричала она ему в слезах, прежде чем захлопнуть дверь.  

Калебу было все равно, во многом благодаря тому, что он был чудовищно пьян. Свои последние деньги он потратил на самую крепкую выпивку, после чего засел в своей комнате, выпивая без остановки с утра до вечера, когда его мозг уже ничего не соображал. Его лицо покрылось щетиной, глаза покраснели, щеки обвисли, тело парализовали лень и усталость. Алкоголь сделал свое дело, превратив молодого и полного амбиций парня в калеку. Лесли наблюдала за этой жуткой трансформацией с нарастающим отвращением, пока ее терпение не закончилось, в результате чего Калеб оказался на морозе в незнакомом городе без гроша в кармане, но с пачкой белого порошка в руке.  

Шатаясь, он прошел весь квартал, остановившись лишь для того, чтобы его стошнило. Он шел в никуда из неоткуда, но сам этого не понимал из-за сильного алкогольного опьянения.  

Наконец последние силы покинули его, и Калеб упал на холодный, покрытый коркой льда тротуар. Прижавшись к стене серого здания, он, не обращая внимания на прохожих, достал пакетик с наркотой, высыпал его содержимое себе на руку и вдохнул все разом.  

Теперь мне будет хорошо, подумал Калеб, чувствуя легкое покалывание в носу. Он закрыл глаза и повалился в бок.  

Через несколько минут из его рта пошла пена, вызванная передозировкой. Тело начало трястись в конвульсиях, пока падающий снег хоронил его под слоем холодных снежинок. Мучения вскоре прекратились, кожа начала синеть. Сердце Калеба больше не билось.  

***  

Фотоссесии на Гейт-стрит происходили ежедневно в течение часа, становясь изо дня в день все более откровенными. Руби уже не так сильно стеснялась своей наготы перед камерой. Стыд перешел в гордость, чему немало способствовали ободряющие речи фотографа.  

– Превосходно, милочка! Это фотография на сто баксов, смелее.  

И смелость не пришла к Руби одна. Если раньше она сомневалась в правильности такого поведения, то когда ее фотограф принес свежий номер журнала для взрослых, где на двадцатой странице было помещена ее собственная черно-белая фотография, неуверенность тут же исчезла. Руби с восхищением рассматривала свои фотографии, все больше убеждаясь, что именно красота является ее главной силой. А хрустящие купюры, регулярно приносимые ее фотографом, лишь увеличивали в ней желание продолжать идти вперед.  

– Твое прекрасное тело, милочка, и моя камера – все что нужно для успеха! – говорил ей фотограф, галантно прикуривая от горящей купюры.  

Все шло как обычно, когда, войдя однажды в студию для очередной фотоссесии, Руби с удивлением обнаружила внутри обнаженного мужчину в маске и фотографа, устанавливающего камеру на штатив.  

– Ты как раз вовремя, милочка, – сказал он, улыбнувшись. – Сегодня мы снимем особое кино, где ты играешь главную роль.  

Сказав это, он подмигнул.  

– Не хочешь ли ты сказать, что я должна... – догадалась Руби, ошарашенно глядя то на одного, то на другого мужчину.  

– Ну ты ведь мечтала быть актрисой? Теперь у тебя появился шанс побыть и актрисой и моделью. Я уже нашел покупателя, он...  

– Нет, черт возьми, это уже слишком, – твердо сказала Руби. – Я ухожу.  

Она захлопнула за собой дверь и поспешила выйти на свежий воздух, где привела в порядок все свои мысли. В этот момент у нее зазвонил телефон.  

– Джордж, милый, я... – сказала она в трубку радостным голосом, но тут же осеклась, поскольку в ответ услышала фразу, сказанную ледяным голосом.  

– Свадьбы не будет, даже не смей возвращаться.  

От такого заявления у Руби пропал дар речи.  

– Но... почему? – выдавила она из себя.  

Из трубки донесся исторический хохот.  

– Ты сама прекрасно знаешь, – услышала она следом. – Я не хочу связать свою жизнь с проституткой, чьи голые фотки публикуются во всяких таблоидах. Оставайся в этом чертовом городе и спи с кем угодно.  

– Джордж, я могу...  

– И не возвращайся, а иначе... иначе я тебя убью. Все.  

Раздались короткие гудки, звучащие в такт биения сердца Руби.  

Через несколько минут дверь импровизированной мини-студии открылась, и, к удивлению обоих мужчин, внутрь зашла Руби с совершенно убитым серым лицом. Тушь у нее потекла, оставив на щеках несколько черных полос.  

– Тебе так очень даже идет, милочка, – ухмыльнулся фотограф. – Значит, ты передумала?  

Руби молча разделась, оставаясь ко всему равнодушной.  

– Что ж, видимо, ты во всем уверена, – сказал одобрительно фотограф. -  Тогда встань-ка на колени и начнем.  

И Руби послушно опустилась на колени, склонив голову в ожидании неизбежного.  

***  

За окном шел снег, соединяясь в нежном танце с ночной тьмой. В комнате тлели угли, ласкаемые редкими языками пламени. Где-то внизу, под слоем горячего серого пепла, догорали черные страницы рукописи. Каждая вымученная страница медленно превращалась в тепло, покидая этот мир.  

Глядя на огонь, Бетани поняла, какого наблюдать за гибелью надежд, мечты... за превращением целого мира в гору пепла. Весь ее труд, который она так ревностно оберегала, в какие-то считанные секунды превратился в ничто.  

Когда с романом было покончено, а огонь в камине потух, Бетани отвязала от портьеры длинную веревку, походившую на канат, и сложила ее себе в сумку. После чего спустилась вниз и сдала ключи от номера вежливой девушке у входа. Улыбнувшись, она спросила Бетани:  

– Мэм, а как вас зовут?  

– Вы обознались, – кинула Бетани и вышла из мотеля. Снаружи ее одежду моментально облепили снежинки.  

Вдыхая морозный воздух, Бетани прошла в забытьи несколько кварталов. Ночь была тихая, людей на улице почти не было, из-за чего чувство гнетущего одиночества усиливалось.  

Вскоре Бетани вышла на центральную площадь, где не было ни души. Она подошла к небольшому памятнику, установленного в честь основателя Стэрингстоуна, имя которого все забыли. Оно не было указано даже на стеклянной табличке рядом со статуей, изображавшей высокого мужчину с красивыми чертами лица, одетого в черный сюртук. Одну руку он держал прижатой к сердцу, а вторую протягивал вперед к горизонту. Глаза у статуи были пустыми, а выражение лица спокойным. Памятник был сделан не в натуральную величину и водружен на постамент, из-за чего достигал в высоту более двадцати футов.  

Бетани печально посмотрела в лицо забытого основателя, на которого ей, в принципе, тоже было плевать, после чего перекинула один конец веревки через протянутую руку статуи и завязала узел. После чего затянула петлю на другом конце и, просунув в нее голову, повесилась в полной тишине.