Две ночи у набережной

Посвящается самой главной моей читательнице, которая умеет вдохновлять, имя я, конечно же, не буду говорить.  

Бегущая строка ярко светила в этот позднеосенний вечер. На ней была лишь только одна надпись – Табак. Молодой человек шмыгнул носом, выходя из оного заведения, сразу положив мелочь во внутренний карман. Рядом с этим местом, почти у двери, стояли две неопрятного вида женщины и некий мужик, от которого чувствовался на расстоянии метра запах паршивого алкоголя, весьма неприятный, похожий на то, будто он смешал пиво и водку, а потом скинул в этот стакан пепел с сигареты, не имеющей фильтра. Он был в какой-то смешной рубашке, и явно по нему было видно, что сегодняшний холод совсем данного человека не волновал. Хотя, может, он просто выделывался? Право, эти женщины не достойны такого самопожертвования и ухищрений. Да и в целом, зачем так удивлять их своей молодецкой удалью, если можно, по сути, просто купить девушке рулетик, пока она спит, нарезать, заварить чай и тихонько разбудить в свете солнечных лучей. Увидев готовый рулетик с чаем, она всенепременно будет рада. А тут он себя калечит, никакого бережного отношения к телу. Заболеет и умрет ещё.  

Хотя учитывая его заметно облысевшую голову и крайне хриплый голос, жить ему осталось не так уж и долго. Получит какой-нибудь рак лёгких и помрет в больнице, безнадежно больной, среди таких же скорбящих, смирившихся со своей смертью и терпящих свою внутреннюю боль. Если так подумать, то, зная о неизлечимой болезни, почему бы просто не провести остаток жизни с ветерком, среди лучших своих друзей, в компании прелестнейших женщин, а затем, как придет смертный час – выпить яду и умереть спокойно дома, на своем ложе, под звуки гитарных струн и весёлые крики. Ведь кто знает, что там после смерти. Мы вот все думаем, что это небытие. Однако что, если это лишь определенный этап в жизни, как первый поход в школу или взросление. Что, если там, далее, есть иной мир, скрытый от всех глаз, где душа человека испытывает эйфорию и экзальтацию от того, что она чувствует там. Впрочем, каждый получит то, во что он верит, я думаю. Надеюсь, это будет заслуженный покой, знаменующий выход из бурного жизненного шторма. А так это лишь новые муки, всякие терапии, отчаянная борьба с непреклонной волей Жнеца.  

Отчего бы просто не принять. Также, как мы принимаем со временем все изменения в жизни и адаптируемся к ним. В Тибете жил когда-то один монах, в деревне. Дело в том, что по соседству с ним жила семья с дочкой. Когда та повзрослела, то неожиданно для всех родила ребенка. Когда её спрашивали, та с испугу ответила, что отцом является тот самый монах. Воспылавший яростью отец семейства взял младенца и отдал того монаху, хотя тот не имел никакого к нему отношения. Тем не менее, монах молча принял ребенка и весь год его выхаживал, следил, смотрел за ним, играл и заботился. Тогда, видя это, девушка не выдержала и призналась, что настоящий отец – сын рыбака. Отец её взял обратно ребенка у монаха и очень долго извинялся. Однако монах не был на него зол. Он принял то обстоятельство, принимает теперь и это.  

Также и наш мужик мог бы спокойно принять свою смерть, и в оставшееся время прожить свою жизнь так, чтоб вокруг него были не эти неопрятности, а такие девушки, которых он видит только в журналах да лихие товарищи, готовые ровно на всё. Вряд ли его теперешние собутыльники такие, совсем уже не те молодые люди.  

Впрочем, я совершеннейшим образом задумался об этом вопросе, а меж тем даже не говорил своего пути. Шел я по направлению к Кировскому парку, что в моем городе стоит прямо у реки. Сам парк не столь интересен, как его набережная, где можно подолгу смотреть на течение реки Сысолы. В ночное время обычно парк пуст, и там не обитает разного рода странных личностей. Пройдя по набережной и смотря на другой берег, можно увидеть на той стороне обветшалые русские избы заречья, около которых, как правило, нет толкового тротуара, лишь заледеневшие грязные корки. Пар уже шел изо рта, а значится – зима уже скоро наступит. Подмораживает. Кроссовки уже не могут спасти своего хозяина от лап ветра, да и в лицо бьёт он весьма сильно, особенно сейчас, при выходе на главную городскую площадь. Людей на площади не было. Вечер субботы, все-таки. Многие в это время обычно дома. Стоящий на постаменте статный Ленин – своеобразный страж на входе в старую часть города, в котором дома были выстроены ещё в стародавние времена. Перед ним город вовсе другой. Как-то раз в одной из подворотен, на перекрестке между гостиницей и детским миром мне встретились натурального образа куртизанки, отметившие, что я «весьма милый мальчик». Они стояли в подворотне и курили, а я лишь шел мимо. Я, конечно, улыбнулся, однако же в голове отметил их крайнюю помятость. Увы, но все живут так, как могут. Кто знает, может им это не нравится, однако нет смысла их осуждать и упрекать в их древнейшей профессии, со своим уставом в чужой монастырь не лезут.  

Чем ниже спускаешься к реке, тем больше огней начинает светить в лицо. Странно видеть подобное на старых зданиях с большими окнами, однако, что есть, то есть. Здесь лишь стоит отметить круглосуточную пятерочку, около которой постоянно собираются разные неприкаянные господа по ночам. Часто проходя мимо, я, порой, начинаю их узнавать, особенно в субботу. Однако же меня, думаю, они не знают. Здесь, конечно, чувствуется так, будто я сторонний наблюдатель, видящий их изменения в жизни с каждой неделей, которых, впрочем, совсем немного. Вот у молодого человека новый синяк под глазом, а вот у этого мужика куртка порвалась. Рукав, что ли за что-то зацепился. Оценив их взглядом, я медленно спустился к самому парку и, наконец, услышал давно требуемый моей душой звук тишины, слегка режущий уши, после всего этого стона улицы.  

Шел я, как правило, сначала по дорожке, через сцену, прямо до конца парка, где стоит гостиница. Далее я спускался к реке, выходя на набережную, где сейчас стало уже довольно холодно. После же прохожу по набережной уже в другую сторону, почти в полной темноте, слушая музыку в наушниках, либо наслаждаясь переливаниями течения.  

Однако в этот раз все прошло немного по-другому. Когда я вышел на дорожку, метрах в двухстах от меня сидела некая девушка, говорящая по телефону. Я решил ей пока не мешать и стоял поодаль, ожидая, что будет дальше. Девушка сидела на скамейке, закрыв лицо одной рукой, а другой слегка придерживая телефон подле уха. Слов, я, к сожалению, вовсе не слышал, однако до моих ушей доносились явное разочарование и неприятие. Благо, было совсем тихо и ничто не мешало звуковым волнам доходить до меня. Чтобы не выглядеть странным, я присел на скамейку и сделал вид, что листаю что-то в своем телефоне. Право, я забыл свои перчатки дома, а потому для пальцев это вышло сущим испытанием. Было столь холодно, будто сам стоящий надо мной фонарь мерз и дрожал. Я начал открывать и закрывать вкладки, вовсе не отвлекаясь от того, что происходит рядом. Наконец, минуты через две, она закончила говорить по телефону, и затем же осталась сидеть на скамейке и лить слезы.  

Тогда я встал со своей скамейки и пошел в её сторону. Я поравнялся с её скамейкой и молча на неё посмотрел. Все эти 30 секунд дороги я думал, чего бы сказать. Знаете ли, в ночном парке вот так подойти к человеку, его можно смутить. Однако же я собрался и набрал воздуха.  

– Извините, Вы… Вы плачете?  

Она мигом замолчала и убрала с лица руки. Она на меня с некоторым удивлением посмотрела.  

– А Вы кто такой? Не приближайтесь!  

– Да что Вы, все в порядке. Ведь я не могу пройти мимо плачущей девушки.  

– Я Вас совсем не знаю.  

– Однако же я Вас тоже. Утрите слезы и встаньте, пожалуйста. Не пристало почтенной сударыне лить здесь, в парке, слезы.  

– А потом, Вы, конечно, меня убьете в подворотне, не так ли?  

– Ну-с, если бы я хотел этого, то сделал бы сейчас, пока никого нет.  

Я вытащил руки из карманов и показал ей.  

– Вот, у меня ничего нет, окромя наушников.  

Она все равно смотрела подозрительно и не хотела вставать. Рядом со скамейкой стояла мусорка. Там лежали цветы. Я подошел и посмотрел на них поближе.  

– Ваши?  

– Нет.  

– А мне, знаете, такие не нравятся. Мне нравятся фиолетовые хризантемы. Знаете, такой букет, штук шесть хризантем по сторонам и белая роза посередине. Отличная компоновка цветов, как по мне.  

– Не могу представить точно, но скажу лишь, что сей букет отвратителен.  

– Ну что же, Вы и далее будете сидеть и мерзнуть на скамейке, или же, может, мне Вас проводить?  

– Нет, не стоит.  

– Однако сейчас в парке можно встретить разных людей, которые могут испустить на Вас горячительные слова, бросаясь за Вами бегом.  

– Отчего же Вам таковым не быть?  

– Оттого, что я ещё ни одного горячительного слова не сказал, несмотря на холодную погоду. Давайте же я Вас провожу.  

– Ах, я не спешу никуда.  

– В таком случае, пройдемте по моему маршруту. Я сейчас направляюсь к набережной.  

– Отчего Вы не спустились на неё сразу?  

– Оттого, что я желаю пройти кругом сначала по парку, и лишь затем, собравши мысли воедино, наслаждаться рекой, ни о чем не думая. Знаете, мысли мешают видеть красоту там, где мы её не замечаем, потеряв голову в гуле современной жизни.  

– Что же, Вы каждый день здесь гуляете?  

– Ну, здесь не каждый. В нашем городе есть и другие места, где можно пройтись.  

– Вам же, наверное, холодно.  

– Видя красоту природы, забываешь о всяком холоде, дорогая моя.  

Она слегка улыбнулась.  

– Ну что же, молодой человек, пройдемте, покажите мне, что же Вас так привлекает в нашей речушке.  

Хорошо, что мы пошли. Ноги уже начали подмерзать.  

Поначалу мы шли молча, вроде бы все сказав, однако, дойдя до гостиницы я предложил выйти на набережную.  

– Надеюсь, Вы не помчитесь бегом. Ведь там фонари заканчиваются.  

– Ну что Вы. Я Вас более не боюсь. По Вам видно, что Вы не относитесь к категории лихих людей.  

– Хм, неужели? А если я актер?  

– Нет, Ваш взгляд, сударь, слишком добр, а значит Ваша душа, должно быть, чиста.  

– Кто знает, но скажу точно, что она есть.  

Выйдя на край набережной, я нагнулся за камешком и кинул один в замерзающую речку.  

– Попробуйте.  

Она кинула камешек, затем я. Так мы минут пять кидали камешки в реку, после чего продолжили путь в уже весьма хорошем настроении.  

– И Вы находите счастье, молодой человек, в том, что кидаете камешки в реку?  

– Не только, но и в этом, конечно же. То, что я стал взрослее – значит, что мне нельзя кидать камешки?  

– Это, должно быть, несколько должно смущать…  

– Да ну, бросьте, Вы сами только что кинули парочку.  

– Это потому что Вы кинули.  

– Но Вам понравилось?  

– В какой-то степени да.  

– А вот поглядите наверх. Посмотрите. Вон Юпитер, кажется. Я не астроном, увы, и считать звезды не умею. Но просто представьте. Он так далеко от нас, никто ещё не видел его сблизи своими глазами, но мы можем его увидеть. Он словно дальний близкий человек. Добраться до него мы, увы, не можем, однако он все равно светит нам, хоть и тускло, но мы знаем, что это родной свет, и он нас даже греет в какой-то степени.  

– Ах, как это романтично.  

– Ну что Вы, это ещё чего. Жаль сегодня многих звезд толком не видно. Иной раз, здесь такой небосвод, такое звездное одеяло, что, правое слово, даже вовсе и забывается само время, словно отпускает Вас из своих объятий и дает немного постоять, смотря вверх, пока шея совсем не затечет.  

– Действительно, молодой человек, я с вами согласна, и как только люди, видя эту красоту, могут на этом свете быть злобными?  

– Увы, но не каждому даны такие глаза, которые это могут видеть.  

– Отчего же? Ведь глаза у всех одни.  

– Да дело не в плане физическом, а духовном. Понимаете ли, сударыня, дело в том, что не каждый человек имеет перед миром столб тонкую оболочку, как мы с Вами, а знаете, их обвивает такая огромная жирная жаба, которая не дает им это видеть.  

– Как же это определить?  

– Да вот, хотя бы, в том, чтоб видеть красоту в этой обыденности.  

– Знаете ли, я не обращала на это внимания никогда, может, лишь только в детстве.  

– Значит, обращали. Значит просто было не время.  

На середине я остановился у набережной и посмотрел на противоположную часть.  

– Что там? – спросила она меня.  

– Да ничего. Просто нравится стоять именно здесь. Тут река течет параллельно набережной и тому берегу. Ровное течение.  

Она не стала ничего отвечать и встала на бордюр. Простояв так минут пять, мы продолжили наш путь. Появился первый фонарь и я осмотрел её получше. Внешность меня интересовала мало, посему я глядел в глаза.  

– В твоих глазах читается тревога. Что же Вас тревожит?  

– Да, не столь это важно. К тому же, почтенный молодой человек, мы уже вышли к концу набережной. Вам, наверное, стоит уже пойти домой.  

– Право, ради Вас я мог бы и задержаться.  

– В таком случае, давайте решим так. Я буду Вам доверять, если Вы придете и завтра. Кто знает, что там в жизни произойдет далее.  

– Совершенно согласен.  

– Отлично. Тогда завтра в десять вечера на той скамейке, где Вы изволили меня встретить не в самом лучшем состоянии. Договорились? – она протянула свою ручку.  

– Договорились. Я, конечно же, приду, – сказал я и пожал её ручку своей рукой.  

Далее я пошел в сторону своего дома, а она в сторону площади. Я остался в несколько сумбурных чувствах, ведь я планировал пройтись один, а здесь вот, мне нашелся интересный спутник. Безусловно же, я непременно решил и пойти в этот же парк и следующей ночью. А сейчас же, по приходу домой, как следует отогревшись, я попил зеленый чай и, недолго думая, пошел спать, уже не садясь за свои лежащие на столе мертвым грузом дела.