О ней.

Мокрые стрелы дождя, бьющиеся об окно невероятно раздражали. Каждое такое попадание в стеклянную преграду заставляло страдать мое правое ухо и превращалось в серую вспышку, что отвлекало меня от размышлений. Я почти даже видел, как мою комнату, отчаянно, тьма пыталась вырвать из длинных и пахнущих как океан щупалец холода. Ощущение ледяной жидкости под кожей усиливалось достаточно быстро, но на мне были лишь брюки. Согнув ноги в коленях, я уперся голыми стопами в поверхность стеклянного журнального столика, тем самым оставляя на нем мутные следы. А вот между позвоночником и спинкой дивана все так же резвилось и смеялось уверенное в своих силах тепло. Все на том же столике ровно между моих ног распласталось белое озеро, не имеющее четких границ, потому что большая часть его крошечных кристалликов местами была отбита от основной массы примерно на пару сантиметров. Еще какая-то часть озера была «выпита» мною интраназально и изрядно обожгла дыхательные пути. Конечности попеременно бросало в нервную тряску, веки учащенно опускались и поднимались, стало быть имитируя таким образом моргание, вот только каждое такое закрытие глаз мне казалось неимоверно долгим, и опутывали мои зрачки, отнюдь не темнота, а сердитые белесые пятна. В черепной коробке не было ничего и никого кроме огромной толпы пьяных лесных существ. И все вместе они кричали что-то на незнакомым мне языке, и, все больше сводили меня с ума. Огромной, жадной тяжкой я вкачал в себя табачный дым, а после рукой, которой держал сигарету, уперся в колено левой ноги. Дымящиеся соломинка недовольно запрыгала между холодными пальцами.  

И тут я принялся беспощадно себя корить. За что? За такую тривиальную опошлость. За то, что молчал, и не мог слова сказать о том, что ты мне так необходима, что хочу всегда видеть тебя рядом с собой. Ведь такие тебе нужны были откровения? Такие нежности? Ты всегда хотела выяснить, что я чувствую сейчас, в этот самый момент, и связано ли это как-то с тем, что я всегда молчу, каждый раз, когда ты произносишь слово, раздражающее меня из-за наличия в нем двух букв «ю», или быть может совсем не из-за этого. Ты требовала от меня ласки. И ты всегда, без исключений, выходила из себя, когда я пытался объяснить, что не умею этого. Кто придумал эти глупости? Почему глупости? Может быть и нет, может я просто боялся этого, и просто решил защитить себя таким красивым термином как алекситимия. Сколько тебе нужно было звуков о моих чувствах? Фиксировала ли ты где-нибудь моменты проявления моей слабости?  

Я убрал уже онемевшую руку от виска и решил поднять голову выше, так как мои глаза мельком снова обнаружили что-то яркое и давящее своим существованием на все мое тело. Ты стояла в дверном проеме, держа руки за спиной, (ты всегда убирала руки так, что бы я их не видел, когда не хотела моих прикосновений), глаза, наполненные затвердевшей и почерневшей от времени, болью и усталостью, особенно четко выделялись сейчас на фоне бледной кожи, и, смотрели они рисково близко, но не на меня.  

Мое тело не подвластно было каким-либо приказом и кинулось к тебе.  

Руки затянули в прочные оковы маленькие и худые плечи. Лицо намерено было раствориться в твоих шоколадных локонах, пахнущие маслом кардамона и цветками абрикоса. Губы поспешили прислониться к твоему уху и рассказать все то, что ты так хотела, все то, что ты так ждала. Я открывал рот, и, то давил языком в небо, ближе к передним зубам, то оставлял его не прикоснувшимся ни к одному участку слизистой оболочки и в ужасе осознавал, что ничего не говорю. Нет ни звуков, не тем более же слов. Лицо мое перекосилось от смеси страха и боли. А ты все так же холодно, наверно точно так же как я всегда, смотрела не меня и показывала каждой своей маленькой и тонкой морщинкой, что ждешь от меня разговора. Я пытался орать, надрывая голосовые связки, ощущая напряжении где-то глубоко в шее и слезы катившиеся из глаз, а не единого звука так и не было. В бессилии я повис сначала у тебя на шее, опустив голову, затем на талии, а потом уже сидел крепко обняв твои колени и придавив мокрую щеку к теплому бедру. Мне казалось, что именно сейчас все стоит закончить. Вот так я хочу умереть. Как мне рассказать о том как ты мне важна и как я в тебе нуждаюсь? Как сумасшедший я молил Бога дать тебе услышать мои мысли.  

Вдруг ты наклонилась и села на носочки, положив руки к себе на колени. Смотрела на меня, словно только проснулась и лицо твое задавало немые вопросы о том, что случилось и почему так много страдания изображает мое тело. Я все так же безмолвно плакал и уже даже не пытался что-либо сказать. Ты медленно поднесла свою руку к моей груди, и стала плавно придавливать ее к коже все сильнее и сильнее. Я уверен, в тот момент, в выражении твоего лица сидели те самые сестры ненависть и презрение. Под ладонью стало тепло, потом еще теплее, вскоре прикосновение стало нестерпимо обжигать, я снова безуспешно попытался закричать, и, разумеется это ни как не спасало. Ты засмеялась своим звонким голосом. Огонь от руки начал разрывать нутро и… я вскочил с дивана, пепел скатился с моей груди, оставляя на ней красный и щипавший кожу отпечаток, а пустой фильтр от сигареты, оставшиеся в руке я в злости кинул куда-то в сторону дверного проема. Я осмотрелся, потряс головой из стороны в сторону, потер переносицу. Глаза начали слепить белоснежные крошки, которые все так же лежали на журнальном столике..