Вежливые люди

Ничто не обходится нам так дешево и не ценится так дорого, как вежливость…  

«Славный рыцарь Дон Кихот Ламанчский».  

В мореходке существовал такой обряд как утреннее построение.  

Старшина роты командовал:  

– Рота, равняйсь! Сырно! – что должно было означать «Смирно! » – и докладывал командиру роты:  

–Тыщ кан третанга! – что должно было означать «Товарищ капитан третьего ранга! »  

– Рота построена!  

Тот что есть сил орал:  

– Здравствуйте, тщи курсанты!  

На это приветствие мы должны были еще сильнее орать:  

– Здраем, тщ кан третанга! – что должно было означать «Здравия желаем, товарищ капитан третьего ранга! »  

Я в эти минуты обычно отмалчивался. Никогда не любил ощущать себя частью толпы, полагая, что в толпе человек перестает быть индивидуальностью.  

Однажды командир роты заметил мой не открывающийся рот, несмотря на то, что я предпочитал стоять во втором ряду и что есть мочи заорал:  

– Курсант Сдобин, выйти из строя!  

– Есть! – заорал я, положил руку на плечо впередистоящего товарища. Тот сделал шаг вперед и вправо, освободив мне проход для появления на авансцене.  

– Вы, что же, тщ Сдобин, здоровья мне не желаете? – на сей раз не заорав, а напротив, весьма тихим голосом, с недобрым любопытством спросил Ксендзов.  

– Так точно, тщ командир роты! – завопил я.  

– Не желаете, значит? – изумился Ксендзов.  

– Никак нет, тщ командир роты! – я окончательно запутался в армейских силлогизмах.  

– Так желаете или нет?! – терпение командира рота стало иссякать.  

– Желаю! – завопил я.  

– А почему Вы тогда со всеми вместе рот не открываете? – заорал командир роты как раненый бегемот.  

Не ожидавший от бегемота такой наблюдательности, я не очень убедительно соврал:  

– Я открывал…  

И зачем-то, видимо, для убедительности добавил:  

– Правда, не очень широко!  

Кзендзов не разделял распространенное мнение, что здоровье бесценно, и потому моментально обозначил цену своего:  

– Два наряда вне очереди!  

– Есть! – про себя чертыхнувшись, ответил я.  

– Отставить! – тут же скомандовал командир роты нам обоим.  

– После занятий зайдёте ко мне, тогда решу, как Вас наказать!  

Понурый, я поплелся на занятия. Воображение мне рисовало картины одну мрачнее другой.  

Ксендзов поручит мне убирать ротные гальюны*. Или не отпустит в увольнение на грядущие майские, и мне вновь придется встречаться с Дунькой Кулаковой. Что хуже: ужасный конец или ужас без конца? Пусть плохая, но зато определенность или неизвестная неизбежность? Ответ на эти вопросы я не смогу дать до сих пор, но могу точно сказать, что философскими вопросами я начал задаваться именно тогда.  

– Тщ кан третанга, курсант Сдобин по Вашему приказанию явился! – бодро доложил я, зайдя в кубрик командира роты после окончания учебных пар.  

В окно кубрика светило апрельское солнце. В открытую форточку слышалось веселое чириканье птиц, через два дня начинались майские праздники. Все вышеперечисленное должно было настраивать на лирический лад, но, увы, в моей душе не распускались цветы, а, напротив, скребли кошки…  

Осмотрев меня с головы до ног, Кзендзов поднялся и отрывисто скомандовал:  

– Следуйте за мной!  

– Всё-таки гальюн…. – без всякого энтузиазма подумал я. Впрочем, по крайней мере, судьба моя определилась, и мне не нужно будет ломать голову над гальюнно-увольнительной дилеммой. Однако, к моему удивлению, Ксендзов миновал гальюны и решительным шагом направился к выходу из казармы. Я семенил за ним. Спустившись по лестнице, мы вышли на улицу и оказались на плацу, расположенном прямо под окнами нашей казармы. Надо сказать, что весна приходит в Заполярье с некоторым запозданием по отношению к средней полосе России, потому снежное покрытие в конце апреля здесь вполне нормальное явление.  

– Так вот, курсант Сдобин, в наказание за Ваше некорректное (и где он только это слово узнал? – изумился я) поведение по отношению к командиру, возьмете лом и лопату в каптёрке и очистите весь плац под асфальт! – капитан третьего ранга окинул взглядом размером с футбольное поле объект, покрытый утоптанным снегом толщиной сантиметров тридцать минимум.  

Здесь стоит сказать о том, что речь идет об армейском жаргонизме. Согласитесь, если буквально толковать задание, то я должен был, помимо уборки спрессованного снега, еще и раздолбать ломом асфальт, добравшись до суглинистой северной земли, однако речь шла исключительно о том, чтобы очистить плац от снега. Повзрослев, я понял, что армейское выражение «под асфальт» является аналогом выражения строительного выражения «под ключ». Чистый асфальт в офицерском понимании символизирует собой полную завершенность, некую вершину, выше которой быть уже ничего не может.  

От осознания того, что меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют**, то бишь и драить гальюны мне не придется, и увольнения на майские автор лишен не будет, я вновь осмелел. Буйство красок наступающей весны предстало передо мной во всей прелести, и я нахально заявил:  

– А, может, не стоит, капитан третьего ранга?! Тепло же! За майские праздники всё само и растает!  

Услышав предложение, Ксендзов смерил меня взглядом, и, отчетливо выговаривая каждое слово, отчеканил:  

– Так вот, товарищ Сдобин, уясните себе, нужно успеть, пока само не растаяло! Я проверю!  

Нужно ли говорить о том, что когда я пошел в увольнение, мозоли на моих руках были вовсе не от объятий Дуньки Кулаковой?  

С той поры утекло много воды. Пару лет назад я, приехав в родной город и случайно встретив Ксендзова, заорал: «Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга! »  

Вежливость, она ведь лишней никогда не бывает. К тому же, на самом деле, я искренне желаю ему здоровья и долгих лет жизни...  

______  

* Первоначально свес в носу парусного судна для установки носового украшения судна. Традиционно на этом же свесе устанавливались отхожие места для экипажа, поэтому в настоящее время гальюном называют туалеты на кораблях.  

** Пословица офицеров императорской, а позже Советской армии. До 1991 года Кушка была самой южной точкой СССР, местом, «где кончается география» и где в июле температура зашкаливает за +40 градусов, а в январе – за –20 градусов.