Влияние

Вокруг памятника во Львове, где скульптор изображает человека держащего в руках сердце, и подносящего его ввысь небесного покрова, прохаживает, задумчивой походкой, неизвестный никому из местных, пожилой господин. Во фраке, с тростью и в лакировано – черном на голове цилиндре. Вокруг его пути стоят скульптуры в виде человеческих обнаженных ног, как будто препятствующих ему повсюду, не давая старцу прямо идти, заставляя его сворачивать хоть на сантиметр от заданного пути. Уважаемый – ходя вокруг статуи что то искал своей тростью, в мраморном пьедестале. Голос из пустеющих тротуарных дорожек, ему на ухо гласил следующую речь: «Вот так случается! Очутился ты на берегу огромного океана и вдруг, ты на песке увидел интересную неизвестную вещь, похожую на одинокое, птичье перо, пригнулся к нему чтобы разглядеть, но тут мгновенно и неведомо тебе сзади, чья-то человеческая нога дает сильный пенек под зад, и ты улетаешь в синеву огромного, безгранного океана! Так выглядит смерть – двести пятьдесят давление и тридцать сахар. Прости…! » И после этих слов, господин в цилиндре очутился на этом берегу и нагнувшись раком, у песчаного берега океана, куда без приглашения особого, внедряется слегка настигающая волна, получает неизвестной человеческой ногой, в виде скульптуры (одной из тех что стояла у того памятника) пенек под зад, и господин улетает вглубь просторного горизонта бесконечного океана. После этого происшествия, множество различных в возрастной и внешней категории людей, сбегаются паникуя к памятнику, и в истеричном состоянии начинают рыдать, качать головами, орать, махая руками и падая на колени, горевать, тосковать, смотря на памятник около которого уже не будет господина и обнаженных ног человеческих. Хотя мгновение назад, здесь не было не души. Утренняя пыльца, лучи солнца пронзают занавесь древа, поют и щебечут различные крылатые породы, в остальном тишина и вымершие тротуары и улицы. Это событие будет чем то напоминать и иметь схожесть с ритуалом похорон.  

В далеком прошлом:  

Тот господин в молодости ощущал на себе тяжкую тревогу, трагедию не мыслимого масштаба, как будто кто привязал ему огромный камень к груди и заставил идти в далекий, неизведанный путь, при этом внутри этой немощной груди все уже завывало воем, дыхание было тяжелым не от того огромного камня, а от тяжести тоски и вины, как будто его, не понимая что он здесь не сколечко не причем. В нижней части тела, около таза, затем все спускалось и воем ныло, тянулся плач горький, а вот в верхней части настала кромешная тишина и холод. Как будто сердце перестало составлять подвижную энергию для тела, вовсе, пустота, дышать стало легче, но вой из под низу все не давал покоя. На камень уже не стал он обращать внимания, но лицо при этом как остановилось в одном положении – мимики и внимания, в котором только и бурлит мысль о горе, так и не сходило с него.  

Вокруг него ходили веселые шумные люди, которые громко смеялись и весело общались друг с другом. Молодой парень сначала грустил, но вскоре не выдержав этого бушующего натиска, посторонних радующихся, копошащихся в рутине, чревоугодием, прелюдией и блудом занимающихся, что и вовсе расплакался с невыносимо жалким и кислым лицом. На него не стала действовать и вовсе громко играющая повсюду веселая музыка и окружающие его люди. Да как же они ужасны и безжалостны. Но ведь они не чувствуют того горя что чувствую сейчас я, они его не понимают. Им все равно, они веселятся и живут, а я вот умер сегодня и сейчас, и им нет до этого ни какого дела. Но в чем их вена, ведь у них не случись такого горя! Ведь они так же могут вскоре пережить как и я – такую ужасную и плачевную ситуацию. Они так же живы и душевно наполнены.  

Все это время парень следовал из центра города пешком, к железнодорожному вокзалу.  

Кода он пришел и в плотную остановился у назначенного пункта, произошел неимоверный взрыв истерики, которая не выдержала человеческой оболочки, словно клетка, из которой упорхнула мгновенно в высь, птица, заключающаяся в ней очень долго и мучительно, в которой этот ужас удерживала какая либо сила :  

1. Сидящий белоснежный гусь на поляне поднимает свои крылья, и вместо пышных и сочных перьев его толстых крыльев у него оказываются обугленные кости его конечностей.  

2. Человек – мученик, стрижет у себя ногти на руках, маленькими ножницами. Затем резко вонзает их в глаз соседнего, сидящего рядом с ним, человека в электричке, который громко что то объяснял своему рядом находящемуся соседу.  

Человек которому вонзили ножницы в глаз, это блондин мужчина с синими арийскими глазами, смотрящий грустно со слезой на глазах.  

После, этот ариец одет в доспехи римских легионеров. Кольчуга, наплечники, нарукавники, наколенники, и шлем с характерным ирокезом на нем. Играет легендарная выплескивающая опера. Остальные его ноги, не закрывает защитная материя, видно как его ноги оголены и из кольчуги свисает его половой орган. Ариец держит в руках копье и стоит в стойке великого воеводы. Медленно и уверено вонзает копье в грудь мученика человека и тот медленно свергается вниз, где следующим происходящим моментом он лежит в уйме множества перьев, белеющих, чернеющих, обмазанных всех в крови, обнаженный, испачканный немного, с закрытыми глазами.  

В потерявшей сознание голове, он наблюдают следующую картину: видя себя со стороны, как он стоит на перроне, и на заднем фоне поселок, густые зеленые деревья и ясный солнечный день. Небо синее с пролетающими белыми облачками, взор его грустный со слезами на очах, пронзающих насквозь и тронувший сердца содроганием.  

3. Трансформаторная будка, которая издает невыносимый гул электричества.  

4. Почему не пойми гул заткнулся, как чертов не желанный собеседник и покинул его прочь, сменился на ностальгирующую, мелодичную и мягкую композицию о плачущей балерине. В голове его все так же не закончилось видение, которое не звано поселилось в нем и никак не отпускает, своим страшным сном и бессмыслицей. Он видит, и впрямь чувствует все очень отчетливо в болевом шоке, ломая кости у себя на пальцах руки, издававшие при этом характерный хрустящий звук. Затем едущий на быстрой скорости мотоциклист теряет свою голову, в следствии того, что ему ее отрезало стальной нитью натянутой от одного древа к другому, в поперёк дороги. Голова оторвавшись с хирургической точностью, упала, откатилась в сторону, и стала пошатываться на месте, как матрешка. Разрез пришелся в области кадыка.  

Увидев в бессознательном состоянии весь этот ужас, он в панике вскочил, пробудился, взбодрился! Вырвал с кровати свою огромную и твердую подушку, обзавелся флакончиком спирта со спичками и устремился вон. Торопясь, выбежав во двор, уселся на травянистую землю и в скором времени разорвав подушку, освободив из ее внутренности, улетавшие в закрученном потоке. Поднес зажженную спичку, поджог, облив при этом ее стремящиеся на свободу перья, спиртом. Таким образом избавляясь от бессонницы и тяжких, загадочных не нужных сновидений.  

Цилиндрическая форма напоминает нам что человек мученик, вернулся в теперешнее время. Он уж стар и немощен. Его походка тяжела, но уверена. Он спокоен и не раздражителен, как ранее в молодости. Я бы даже так сказал: он очень стеснителен и вежлив. Он выходит на неизвестной поселковой станции на перрон и спускаясь уходит из просторов окружающего его города и движется вглубь бесконечного поля. Которое дает понять, что он покидает этот реальный и бытовой мир, уходя в абстракцию нереальности. Последнее что попадается у него на пути от оставшегося города жизни это трансформаторная будка, на которую он остановится и взглянет пару секунд пойдет дальше, как бы попрощавшись с этим миром. Конечным обзором видимости на горизонте, будет уходящий вдаль горюющий человек и слова исходящие неведомым голосом, который заблудился в полевой желтеющей простыне, с легко завивающемся вихрем ветра.  

«Боже, освободи нас от тревоги, от страха, от безвыходности, убей тревогу. Дай покой и легкость, дай волю и ветер в лицо, дай запах от листьев, дай солнца свет, и путь за горизонт. Успокой наше сердце от тревоги, ведь жизнь не реальна, это всего лишь картинка»  

Посвящаю моему дяде, Ременюку Петру. Вечная и светлая память.