Алые вёсла

Случалось ли вам видеть Boat Race – лодочную регату, проводимую на Темзе между командами Оксфордского и Кембриджского университетов? Лично мне сие потрясающе красивое зрелище доводилось лицезреть лишь по телевизору. Но дело не только в красоте: всякий раз, увидев на голубом экране ритмично взмахивающих веслами гребцов, я проникаюсь юношеским азартом и вспоминаю историю из своей жизни, случившую в далеком уже августе 1991 года, аккурат накануне событий ГКЧП…  

***  

Мне, только что зачисленному в курсанты высшего мореходного училища, как и большинству моих однокурсников, бывшими еще две недели назад абитуриентами, было семнадцать. По заведенной традиции в начале августа новоиспеченных курсантов завезли в лагерь деревни Тюва-губа, расположенной в одноименной губе Кольского залива для прохождения так называемого курса молодого бойца. Официально лагерь носил название «Учебная шлюпочная база в устье Кольского залива», а цель курса была такова: научить нас Родину любить. По крайней мере, именно так нам пояснил командир роты, капитан-лейтенант Ксендзов, а я этому поверил, поскольку тогда старшим верил безоговорочно: критически-скептическое отношение к жизни появилось у меня гораздо позже. Но, впрочем, обо все по порядку. Курс молодого бойца включал в себя ежедневную утреннюю зарядку, следовавший за ней пятикилометровый кросс, строевую подготовку вкупе с распеванием строевых же песен, несение различных караулов, а также нарядов на камбузе, и, конечно же, промывание юношеских мозгов всякой идеологической дурью вроде этого: чем родина отличается от отчизны? Правильный ответ был таков: родина бывает даже у пингвина, а отчизна есть только у наших советских солдат и матросов…  

Умывались мы прямо в ручье, протекающем рядом с нашим бараком. Особый колорит лагерю придавал деревянный туалет на сваях, расположенный прямо в заливе. Его достоинство заключалось в отсутствии необходимости санитарной уборки: прилив, случающийся дважды в сутки, выполнял роль бесплатного клинингового агентства…  

Особое внимание, как можно было догадаться по названию нашего лагеря, уделялось обучению гребле на шлюпках. Изо дня в день мы по несколько часов под командой старшины, рыжего Вадика Скворцова, отслужившего срочную службу, учились синхронно опускать весла в воду. Венцом обучения должна была стать традиционная регата, участие в которой принимали все факультеты училища, а фаворитами традиционно считались судоводители: знаете же поговорку, что в футбол играют все, а побеждают немцы? В нашем случае дело обстояло ровно таким же образом, только вместо футбола была гребля, а роль немцев выполняли ненавистные нам судоводы... Призом за победу в регате, помимо всеобщих респекта и уважухи, являлся ящик сгущенки...  

***  

Летние каникулы я проводил в деревне возле Белого моря и потому грести научился раньше, чем плавать. Но шлюпка – это вовсе не каноэ, а гребля – не теннис: один в поле не воин, и потому я вместе с сотоварищами под мерные выкрики Вадима поднимал весло из воды для того, чтобы через мгновение вновь опустить его в пузырящуюся воду, и это происходило бессчетное число раз. Несмотря на умение грести, эти тренировки являлись для меня весьма утомительным и изматывающим занятием. Мои навыки сослужили мне плохую службу: меня зачислили в «дримтим» – команду гребцов, участвующих в регате от нашего факультета. Потому вместо того, чтобы заняться перед отбоем личными делами: пособирать черники или просто поваляться на мху, любуясь красотами северной природы, я под выкрики опостылевшего Скворцова целых два дополнительных часа поднимал и опускал весло. Официально регата носила гордое название «Алые весла», но все называли её просто «пятнадцать-пятнадцать», поскольку её дистанция составляла ровно одну тысячу пятьсот пятнадцать метров. История происхождения названия была покрыта тайной, но, моему мнению, своим именем регата была обязана ярко-красному цвету лопастей весел, казавшимися алыми в отблесках солнца…  

***  

С тяготами жизни молодые бойцы могли бы мириться, если бы не весьма скудное питание. Оторванные от мамкиной титьки оказавшиеся на свежем воздухе молодые растущие организмы, получившие физическую нагрузку, постоянно требовали подпитки. От нехватки калорий еда даже стала мне сниться: в апофеозе снов я варил банку сгущенки до кремового цвета, чтобы потом, намазав на батон, съесть её в одно лицо…  

Немного спасал ситуацию подножный корм. Набрав грибов, коих в изобилии водилось в окрестностях, мы шли на камбуз (а кто-то из нашей роты там обязательно находился в наряде) и в огромных противнях жарили их вместе с ворованной дежурившими товарищами картошкой. Надо сказать, что иронический взгляд на вещи стал формироваться у автора уже тогда. После того, как противень доставался из духовки и ставился на деревянный стол, я давал команду «Вёсла в воду! », служившей сигналом для погружения ложек в противень. Столовыми приборами мы орудовали гораздо лучше, чем гребными принадлежностями, и через несколько минут огромная посудина была абсолютно вычерпана...  

***  

Но вот и наступил день состязания: он был безветренным, солнечным, но нежарким. Четыре шлюпки – по одной от каждого факультета, в каждой из которых сидело по шесть гребцов, которыми командовал рулевой, выстроились у стартовой линии, обозначенной линем – тонким корабельным тросом. Ровно в полдень начальник лагеря дунул в свисток, издав трель, послужившую стартовым сигналом, и двадцать четыре юноши из всех сил налегли на весла. Наша и судоводительская лодки, идя ноздря в ноздрю, сразу же оторвались от преследователей на достаточно приличное расстояние. Поднимая весло из воды, я по диагонали видел судоводительского старшину Пушинкина, весившего, по меньшей мере, центнер. Мелькнула мысль: а ведь у нас есть преимущество, поскольку Скворцов был весьма тощ, несмотря на то, что ел за троих. Интересующиеся скачками прекрасно знают, что толстых жокеев не бывает, более того, несмотря на свою тщедушие, все жокеи постоянно ходят в баню, чтобы согнать вес. Впрочем, опровергая мысль о преимуществе тощих жокеев, шлюпка судоводителей тут же вырвалась на четверть корпуса вперед. Голос Скворцова сорвался с дисканта на охрипший фальцет, словно хлыст щелкающего «Раз! Раз! Раз! ». Такого голосового тембра я больше ни разу не слышал в жизни. Но Вадим рвал голосовые связки напрасно: гандикап в четверть длины шлюпки никак не хотел уменьшаться. Позади была уже половина дистанции, а я был в отчаянии….  

Но постепенно разрыв стал сокращаться: то ли все же сказался центнер веса их старшины, то ли соперники, уверовав в скорую победу, расслабились, то ли наша команда сумела добиться полнейшей синергии. Ведь главное в командной гребле – это добиться абсолютной синхронности! Вот, к примеру, представьте, что вы с кем-либо качаетесь на качелях: если вы с визави начнете приседать в унисон, то очень скоро качели, увеличивая амплитуду, взмоют к небесам. Если же приседать в противофазах, то, погашая взаимные усилия друг друга, вы так и будете колебаться возле земли. Как бы то не было, мы смогли ликвидировать задел, и, мало того, уже в свою очередь вырваться примерно на полкорпуса вперед. Увидев это, весь центнер судоводительского старшины возопил во всю мощь своего голоса, но тщетно! Добившись абсолютной слаженности, наша команда как на крыльях летела к финишу, и в тот момент нас не смогли бы догнать никакие кембриджи с оксфордами, вместе взятые! Отмашка, поданная андреевским флагом начальником организационно-строевого отдела капитаном первого ранга Волчаровым, сигнализировала наш триумф! Некоторое время мы находились в оцепенении, не в силах осознать произошедшее. Но затем, по мере приходившего понимания того, что немцы проиграли в футбол, мы начали хлопать друг друга, брызгаться соленой водой, зачерпнутой ладонями прямо за бортом шлюпки. Отсутствие девушек модельной внешности с цветами, награждающих героев этапов Формулы-1, и песни We are the Champions, коронующей победителя Лиги чемпионов, с лихвой компенсировалось силой эмоций, а шампанское нам заменила соленая вода Кольского залива. Усталые, но счастливые, они возвращались домой, по-другому в тот момент про нас и не скажешь! В памяти осталось недовольное лицо командира роты судоводителей капитана третьего ранга Богомолова, сначала брюзгливо выговаривающего подопечным: «Это просто позор, проиграли каким-то электромеханикам! », а потом кричащего Пушинкину: «Я убью тебя, лодочник! », хотя память, видимо, подводит меня: песня, принесшая популярность профессору Лебединскому, была написана несколько позже…  

***  

Сразу же после нашего возвращения в Мурманск случился презабавный случай. Жизнь в ту пору была весьма динамичной, менялось тогда всё очень быстро. Иностранный капитал проводил экспансию, захватывая самые лакомые куски еще советской экономики. Не остался в стороне и наш общепит: за время нашего почти месячного отсутствия в ресторане гостиницы «Полярные Зори» шведские бизнесмены организовали бизнес-ланчи в формате доселе неведомого нам шведского стола. Диковинное в ту пору удовольствие стоило хоть деревянно-неконвертируемый обесцененный реформами Павлова, но всё же целый советский рубль. Шведские столы просуществовали недолго, буквально пару месяцев, а потом в силу убыточности тихо исчезли.  

Впоследствии неоднократно имея дело и с шведскими, и с норвежскими, и с финскими фирмачами могу заверить, что авантюристы среди них отсутствуют напрочь, у них принято просчитывать всё до последнего ёре. Уверен, что шведы не играли в бизнес, а всерьез рассчитывали получить прибыль. И скандинавским бизнес-планом было учтено всё, кроме одного: рестораторы не могли предвидеть, что однажды к ним на обед явится порядка пятидесяти одичавших отощавше-оголодавших юношей! Так что, к краху шведов и мы, курсанты, приложили свои руки, точнее, желудки…  

В следующий раз бизнес-идею шведского стола решили возродить скупившие на корню гостиницу норвежцы спустя тринадцать лет, в 2004 году. Вторая попытка оказалась куда успешнее – насколько мне известно, бизнес-ланчи существуют до сих пор, чему, впрочем, есть вполне прозаическое объяснение: к тому времени курсантов в Тюва-губу уже не отправляли, а потому нашествие курсантской саранчи норвежцам не грозит…  

***  

Теперь при заполнении разного рода анкет в разделе «Спортивные достижения» я порываюсь указать три банки сгущенного молока – свою долю приза «Алых весел». Немного поразмыслив, пишу «Победа в лодочной регате» и вздыхаю, осознавая, что этот трофей так и остался единственным в моей жизни…