Verte

Я никогда не любил работать по субботам. Конечно, когда короткий день – работа идёт совсем недолго. Буквально, только пришёл, а уже домой пора. Но только не на шестой день недели, когда и сил никаких нет, и выходные трансформируются в полтора денька, укладывающихся в пару морганий. А там уже вовсе не за горами понедельник. К счастью, людей по субботам всегда было мало, а потому я неспешно занимался своими делами. Тогда я работал техническим дизайнером, делал всякие печати, например на футболках, или же вот гравировки на металле, много всего, пальцев не хватит пересчитать на руках и на ногах. После выполнения пары срочных заказов вид мой был как всегда кислый и понурый, будто меня накормили гнилыми лимонами, а потом мешком ударили по горбу. Так и ходил. Пришёл какой-то мужичок, требовал сделать ему табличку, прямо сейчас, дело ждать не может. Такое я обычно беру на сутки в работу, а тут буквально за час управиться надо! Пришлось носиться, разогревать термопресс. Мозг начал мне намекать, что пора бы покурить. Я стоял у пресса и мысленно представлял, как затянусь горького дыма и выдохну из себя всё своё плохое настроение. Можно сказать, это и было в тот момент главной мотивацией работать дальше и скорее отдать эту столько раз немым взглядом обматеренную табличку.  

О, я с таким торжествующим взглядом провожал его восвояси. Слава Богу. На часах два, через шестьдесят минут домой. Это как на уроках в школе. Часы делишь на минуты, минуты на секунды. Потом считаешь в минутах и говоришь себе: «Вот пока я считал – минута прошла» и сразу как-то приятнее становится на душе. Всего-то каких-то шестьдесят минут! Эта новость родила во мне что-то наподобие самолёта, который взлетает с полосы и вот уже отрывает от земли шасси. Вот оно, небо, уже совсем близко. И тут в офис зашла какая-то бабушка. Я не успел свалить с кассы и вынужден был принять её заказ. Мой истребитель пятиминутной свободы закряхтел и упал обратно на землю. Бабуля же посмотрела на меня и поправила свои очки с достаточно толстой оправой.  

– Молодой человек, мне б у Вас тут распечатать кое-что – в слове «что» первая буква была именно «ч».  

Она достала свой телефон неизвестной марки и очень древнего года производства, тыкнула в него пальцем.  

– Вы можете отправить нужные файлы на почту или скинуть через социальную сеть, – дежурно ответил я, в надежде загрузить её и поскорей выбежать подымить. Виски в голове отчаянно бились, норовя взорваться и излить всю свою печаль прямо на монитор кассы. Я на секунду представил, как мои эритроциты уже готовят транспаранты и лозунги, по примеру «Сигаретки простому народу! » или «Мы работаем круглосуточно, хотим балдеть! »  

– А я не знаю, как отправлять! Помогите! – бабулька отсекла колоски моих мыслей своим скверным и хриплым серпом, заставив меня вернуться обратно в реальность.  

Я вздохнул и попросил её телефон. После начал пытаться отправить её картинки. Скажем прямо, было это весьма непростым занятием, потому как тапочек её был очень стар, такой же, как и его владелец. Также на нём стоял мерзкого цвета зелёный чехол, цвета застоявшегося сухим летом болота.  

Открылись, наконец, файлики. На них были нарисованы какие-то то ли открытки, то ли недомемы для пенсионеров. Слова были написаны либо шрифтом Arial, либо Times, а в двух мне даже попались Impact и Magnolia Script. Особое удовольствие доставляли картинки из гугла плохого качества и дебильные рамки вокруг по самому краю. Все они, если присмотреться, были сугубо религиозного смысла. Причём эти строки, вроде бы как, относились к христианству, а вроде и нет. Что-то странное, конечно. Но я работал, некогда было интересоваться. Я кое-как отправил к себе в облако эти картиночки, после чего их отпечатал и нарезал. Каждую пришлось нарезать по одной на планшетном резаке, потому как были те самые рамки, да и слова были написаны чересчур близко к краю и срезать их на «гильотине» было делом стопроцентным. Я даже чуть вспотел, пока их все нарезал. Кроме того, невольно читал частично их содержание, похожее, скажем так, на полубредовое состояние в жаре, когда градусник готов лопнуть от температуры.  

«Счастье – исполнять Волю Божью. Мы настолько счастливы, насколько её исполнили»  

«Вы услышите о разных войнах в разных местах. Это всё должно произойти, но это ещё не конец... »  

Я ощутил даже что-то вроде тревожности, видя эти надписи, помноженные своей странностью на стандартные кривоватые шрифты и картинки плохого качества. Воистину, такие чувства вызывают найденные в широтах интернета «файлы смерти».  

Я отдал ей эти картинки, а сам пошёл скорее на перекур. Не успел я зажечь зажигалку и опереться о заборчик, как эта бабуля подошла с какой-то более молодой девушкой, весьма симпатичного вида. Она была одета в зелёное платьишко с какими-то небольшими блестками и всем своим ненакрашенным видом показывала свою скромность и кроткость. Я подкурился, пустил долгожданный никотин в свои лёгкие и посмотрел искоса на них.  

– Ничего, ничего, курите, молодой человек! Понимаем, работа!  

– У Вас что-то не пропечаталось? – я сразу решил её обогнать с вопросом.  

– Нет, что Вы! Пропечаталось просто идеально, какая сочная картинка! – она показала одну из картинок мне, – нет, ну правда же, красивое какое изображение! Каков у Вас принтер!  

– Ну, это дело профессиональное, – с лёгкой улыбкой сказал я, почувствовал сухость в горле и закряхтел.  

– У вас всё хорошо со здоровьем?  

– Да… кх.. да – просипел я, – не в то горло дым попал просто.  

– Знаете ли, Вы с таким мастерством всё сделали. Мне кажется, Вы очень старательный и добрый человек, как думаешь, Лизка?  

Лизка ничего не сказала, но опустила немного глаза.  

– Я просто работаю, как умею – старался скромничать я.  

– Нет, что Вы, знаете, так сказал Бог, знаете, что надо трудиться искренне! – подняв палец, сказала бабуля.  

– Да, Бог, ну и заработная плата повыше – отшучивался я.  

– Вот, конечно, вижу, Веры в Вас маловато! – сказала исказительно ласково бабушка и полезла в сумку. Оттуда она достала карточку, как визитку. Только она была пустая.  

– Лизка, запиши!  

Лизка достала невесть откуда ручку и чрезвычайно красивым почерком написала «Воскресенье, 12:00, Парма, 3 этаж».  

Написав, она её вручила мне и на несколько секунд задержала свою руку в моей, а после посмотрела в глаза.  

– Приходите пожалуйста. Вопросов сейчас не задавайте. Просто придите и узнаете всё сами.  

– Ээ.. это как-то связано с Вашими верованиями? Вы уж, кхм, простите, я там читнул немного, но вовсе не из интереса, а просто на глаза попалось! – из меня полезли оправдывания.  

– Ну что Вы, просто нам бы с Агнией Елисеевной очень бы хотелось ещё с Вами поговорить. По глазам Вашим вижу, что весьма умный Вы человек. Мы будем ждать.  

После она развернулась и как-то юрко вместе с бабулей сиганула за угол, что и след их простыл, а осталась лишь вот эта пустая карточка. Я затянулся глубоко, посмотрел на дерево, хмыкнул и пошёл к мусорке. Однако в последний момент любопытство пересилило пофигизм и бумажка полетела в карман.  

***  

Возле Пармы я был в 11:50 следующего дня. Весь вечер я пил пиво и залипал в монитор. Утром в животе возникло неприятное дребезжащее чувство, а в голове раздавленность, словно там очень долго травили тараканов. Эскалаторы в здании не работали, потому пришлось подниматься самому. На улице стояло лето в самом разгаре, а потому к общему недомоганию добавилось чувство расплавленности. Я чувствовал себя сырком «Дружба» на сковородке. Лицо плыло и было готово свалиться на пол жидким шлепком. Я вошёл на фуд-корт и вдалеке сразу заметил небольшую компанию разных людей во главе с той самой бабулей.  

– О, вот и ты, Илья! – весело брякнула бабулечка, – а мы только начинать собирались, думали уж, что не придешь ты!  

На столе стояли стаканы. Посреди стола лежала книга, навроде Библии.  

Я сел. Лицо моё было всё таким же кислым, как и вчера. Ещё бы, завтра понедельник!  

Кроме меня, сидели ещё три человека. Не совсем опрятный мужичок с бородой, какой-то парнишка моего возраста и ещё один, ушастый с еле видными усами по бокам уголков рта.  

– Вот, знакомься с моими внучатами. Лизу ты уже знаешь конечно, а это Лёшенька, Коленька и Сашенька. Я обвёл их взглядом, ещё немного залитым и по очереди со всеми поздоровался.  

Далее Лиза открыла книжку и начала чтение. Причём читали они по очереди, далее давая книжку мне, и мне тоже приходилось читать, чтобы не чувствовать себя тут излишним, ведь пришёл-то я сам. Это выглядело в стенах торгового центра крайне странно, но для меня это было весьма контрастным и необычным, читать религиозную литературу, сидя около «Бургер Кинга». Так можно и кунжут освятить.  

– Вот посмотри в окошко, вот там Царство небесное! – показала мне бабуля, – а я пока всем своего чайку налью.  

За окном было безоблачно. Я посмотрел невольно на небо. Было оно самым обычным. Никаких Царствий я там не видел.  

Мне тоже поставили стакан и налили. Все начали по очереди пить. Сашенька аж выпил с причмокиваньем, всем видом показывая, насколько чай вкусный. Я попробовал тоже. Сначала было чуть не выплюнул, отчётливо чувствуя излишнюю горечь.  

– Горько! – невольно сказал я, проглотив напиток с трудом.  

– А Иисус Христос тоже горечь чувствовал, будучи на кресте, и ты почувствуй! – с наказом сказала бабулечка.  

– Разве я обязан?  

– Ведь он умер за нас, и за тебя тоже.  

– Ну что Вы, он и не знал, что я буду рождён, ведь это череда случайностей…  

– Никаких случайностей. Он решил, что ты должен появиться на Свет Божий, чтобы твоя душа была в нашем мире, прошла уготованные им испытания.  

– Ну, Душа может и есть, конечно, я не знаю.  

– Вот я вижу сомнения в тебе. Вот у моих внучат сомнений нет.  

– А почему?  

– Потому что они Верят! Понимаешь, верят.  

– И всё-таки, надо отходить от каких-то фактов, – я чувствовал диалог бесполезно нудным и бессмысленным, ведь тут я не смог бы никак выиграть у оппонента в споре. Это просто невозможно.  

– Разве ты не веришь в добро? – подняв глаза, сказала Лиза. Она ими похлопала, словно я обматерил ребёнка при его маме.  

– Конечно же верю, – чувствуя манипуляции, сказал я.  

– Вот, а Иисус – это добро, – ответила она, – во всяком Творении есть добро, в нём видна Божественная рука, а в Писании этом видно Его чистое Сердце!  

Я не стал продолжать спор, лишь отхлебнул чаю.  

После меня Алешенька вытаскивал какие-то цитаты Евангелия и говорил мне их так, будто наша встреча была уже предвидима, и что я сижу в Парме волею Судьбы, как бы меня туда отвели правой кнопкой мыши.  

Наконец, я начал уже смотреть на часы, как вдруг у бабули зазвонил тот самый её старенький телефончик. Она взяла трубку.  

– Аллё, да, агась, самое время, да. Ты там приготовь!  

Она положила свою лопатку в сумку и её лицо словно прояснилось, а сама она чуть как бы ожила.  

– Ну что же, мальчики и девочки, сегодня пойдем на сеанс.  

– Кино смотреть что ли? – я улыбнулся.  

– И это тоже! Только правильное, наше! Ой, помоги, Лизка, подняться.  

Лизка встала первой и взяла бабулю под руку, а та, слегка охая, привстала. Я планировал после столь «необычной» встречи идти домой и готовиться к понедельнику, но тут меня как бы невзначай взял за плечо сидящий рядом Коленька.  

– А идём с нами!  

– Да ну, что вы, я ж человек совсем лишний буду, – старался вежливо отказаться я.  

– Нет, что ты, идем. Там приятно будет, природа! На проекторе будем смотреть фильм «Схватка»! Там столько смысла, понимаешь!  

Я слегка закатил глаза. Блин, опять наверное какая-то скукота будет, вроде этой. Я и сюда пришёл, наверное, больше от скуки. Ну у Лизки грудь ещё ничего такая.  

– Давай, пойдем, там все наши будут. Столько всего расскажут, обомлеешь!  

– А что, куда хоть?  

– Да тут недалеко, за Выльгортом. Сейчас, к Лёхе в машину прыгнем и мигом домчимся. Там наши уж, наверное, шашлыку взяли, вот класс будет. Лето!  

Коленька так настойчиво меня уговаривал, что у меня в один момент заболела голова, и мне устало отказываться. А тут ещё Лизка на меня посмотрела такими пронзительными глазами.  

– Ну ладно, идём, шашлыка я этим летом как раз не ел. Мне, конечно, не очень комфортно в столь малознакомых компаниях…  

– Да что ты, тут все свои! – и показал одну из карточек.  

«Мы все такие разные… но все люди – братья» и картинка из каких-то стоковых фотографий в гугле.  

– На гитаре сбацаю! Такое не слышал еще! – добавил Лёшка.  

Я почувствовал странный коктейль в душе из тоски, любопытства, тревоги и лёгкого беспокойства. Что-то я не слишком приятное предчувствовал, но всё равно решил, что двух смертей не бывать, а одной не миновать. Потом друзьям расскажу, может, прикол какой у этих блаженных. Какая-нибудь исповедь в малиннике.  

Кое-как мы все вместе поместились в небольшой фиат. Я сел у окна слева и прижал коленки, места было маловато. Как только мы тронулись, все начали петь какие-то религиозные песни, ну знаете, с таким странным голосом, которые при песнопении используют на какой-нибудь литургии. Да, таких road-movie я еще не видал.  

***  

Дачный посёлок состоял из одной улицы в семь строений. Домик представлялся вовсе небольшим. Участочек с огородом, пруд почищенный, без уток, но с травой, банька русская с сараем, плавно перетекающие в беседку и двухэтажное строение. На первом этаже кроме коридора и пары комнаток была небольшая кухонька со столиком, а на второй этаж можно было залезть по достаточно крутой лестнице, где было две спальни. Бабулю встретили чуть ли не с поклоном, причем все были одеты в преимущественно зеленые одежды, как будто я попал к волшебнику Изумрудного города. Мои попутчики также переоделись в зеленые рубашки, блузы, свитера, кто-то даже шнурки вместо своих поменял на зелёные, хотя обувь и оставалась в прихожей. Из главной комнаты приятно пахло печкой, а из кухни доносился аромат свежеиспеченного хлеба. Также я обратил внимание на достаточно большое количество шкафов и полочек, на которых было много всего разного. В главной комнате на стене висела огромная рыбина, видимо, кем-то из присутствующих выловленная. Причём все присутствующие были довольно обычного, незапоминающегося вида, никто не имел каких-либо особенностей, которые бы я для себя сразу подметил. Люди, как люди. Когда я зашёл в комнату, увидел красный угол, а там горели свечки, только вместо православных икон стояли какие-то похожие, но другие, как будто художник срисовал с кальки, не очень профессионально. С таким, знаете ли, более реалистичным характером, в отличие от классической иконописи. Сидящие на диванчике люди улыбались и здоровались со мной. Я представлялся всем, тоже в ответ здоровался и скалил зубами.  

– Как прекрасно, Агния Елисеевна, что Вы и сами пришли, и внучат привели. А я смотрю, полнится уже Ваша incroyable collection, мои глаза полны доброй зависти по отношению к Вашему вкусу.  

– Очень приятно, Аристарх Андреевич, я только Богом поцелованных в темечко привожу к нужному пути.  

– Что же, без Вас мы бы и не начинали!  

Я сел с краюшку рядом с молодым человеком, имеющим чрезвычайно высокий лоб и поросячий нос. Он сильно сопел рядом со мной и я слышал в нём будто лёгкое хрюканье.  

– Я рад всех приветствовать, дорогие мои! – сказал этот самый Аристарх Андреевич, достаточно старенький дедушка с достаточно хитрым взглядом, словно он продавал мне старую «семёрку» с пробитым топливным шлангом.  

Одет он был в зелёный пуловер, по пошиву похожий на тот, что был на Даниле Багрове, только зелёный. Очки с небольшой оправой, в отличие от такой же у Агнии Елисеевны аккуратно лежали на носу, похожим на недоросшую морковку.  

Он опустил проектор и начал включать кино, при этом добавляя разные цитаты, по его мнению, подходящие к предстоящему просмотру. Агния Елисеевна в этот момент ушла на кухню, что-то погремела на кухне, а затем вернулась с графином, полным жидкости, похожей на зелёный чай.  

– Вот, чайку вам налью всем, принеси, Сашенька, чашки сюда. Ой молодец, послушный какой! Вот, словно сам Бог тебя и ведёт по Пути!  

Мне вручили небольшую чашку из какого-то советского сервиза, такую же как и другим, с цветочным рисунком. Дно у неё было немного недомытым, лежал небольшой коричневый осадок.  

Бабуля прошла мимо всех и налила каждому, мне причём больше остальных. За время дороги мне так захотелось пить, что я, не ожидая остальных, как следует, отхлебнул. Во вкусе почувствовалась какая-то странная растительная горечь, будто в чашке забыли на час сразу десять пакетиков. Тем не менее я проглотил.  

Включили кино. Пошли картинки. Только включили почему-то не «Схватку», а что-то другое, с черно-белыми кадрами. Люди на экране ходили и в одну минуту начали смешиваться с остальными. Они выпрыгивали из экрана проектора, как черти из табакерки, всем улыбались, хохотали и ходили меж сидящих. Ко мне подошёл мужик в прямом котелке и резко поднял меня за руку, что я чуть не выронил чашку.  

– Ça va? – сказал он по-французски и оскалился жёлтой улыбкой с рябью кинохроники.  

В этот момент я начал чувствовать себя не очень хорошо. Я допил «чай» и пошёл ближе к уборной, что стояла на улице недалеко от домика. Прихожую в моих глазах будто раскурочило, а сама она приняла какой-то неприятно серый вид с колеблющимися оттенениями.  

Я нашел зелёные армейские тапки и в них пошёл по дощечкам до деревянного места уединения. Там я открыл дверь. Чай в моей груди словно ожил и начал бродить по мне, достигая своими щупальцами самых краешков моих капилляр, вплоть до мизинцев ног. Далее он почуял мою душу и полез туда, создав неприятного ощущения изжогу, будто я на миг превратился в дракона и пламя вот уже подступает к глотке. Сделав своё чёрное дело, чай к выходу идти упорно не хотел. Два пальца в рот делать себе я очень не хотел, да и брезговал, в гостях всё-таки, а потому отпустил его из подступов к выходу.  

Я оперся о дверь, небо гуляло перед глазами, увеличивалось и уменьшалось, а дощечки, гавкая, разбежались по углам зрения. Сделав три неуверенных шага, я оступился в холодную траву и свалился на землю, как мешок.  

Во сне мне казалось, что на меня смотрят, что будто тащат и будто дальше пóют «чаем», при этом пою́т песни, как будто религиозные, но переходящие в дикарские завывания с улюлюканьем и языческим горловым треском, от которого барабанные перепонки готовы были лопнуть. При этом песни перемежались с каким-то странными и дикими обсуждениями непонятных мне тем, переходящие речью взад-наперед и с повторяющимися последними словами.  

«Вы сегодня в стакане гранёном отвертку делали, да вот что-то фурнитура оказалась просто don’t watch, ужас! В квартирку, вторичку, не подойдет, ввиду ландшафтного дизайна! Вы подписали этот акт выполненных работ? А обозначьте также на стикере, пожалуйста! Я ходила сегодня в магазин, олсену огешан акчонёсороп как, иртомсоп, автсечак огешорох оньлетивиду илзевирп тнесба, тнесба, тнесба…. тнесба…. тнесба…»  

Далее видения пропали и превратились в круги и квадраты, затем в точки, которые ярко сияли в абсолютной чёрной темноте цвета RGB 0, 0, 0. После чего чернота начала постепенно переходить сначала в чёрный янтарь, а затем всё светлее. Я почувствовал мокрую траву и перевернулся. Звёзды играли передо мной и прыгали, набрасывались на мои глаза, а затем убегали, как только я на них фокусировался. Я встал и потряс головой. В доме было громко, что-то прыгало, скакало, слышались громкие невнятые голоса. Был вечер. Отряхнувшись, встал и с трудом дошёл до домика. Зайдя в прихожую, я заметил, как она поменялась из сугубо деревенской в какой-то совершенный контраст. Стояли подсвечники, несколько зеркал, в которых я видел свой смурной вид. Снял тапки, открыл дверку и обомлел. Присутствующие стояли в круге, а посередине ходил тот в котелке из кинопроектора. Угли повыпадали из печки и он давил их своими ботинками, производя какой-то странный рисунок. Тут ко мне вышел Аристарх Андреевич и, увидев меня, предложил переодеться. Глаза его дергались, словно он очень бегло осматривал меня. На кухне весь стол был усеян бутылками с черепком и без, все полные зелёной жидкости. Запах стоял горький, как будто хлоркой, но чем-то другим. Дедуля выдал мне какие-то неказистые зелёные одежды с длинными рукавами, на локтях которых были синие заплатки, а также штаны оливкового цвета, тоже как из задницы. Видно было, что в них долго и упорно работали.  

Как только я переоделся, он взял меня за плечо и протолкнул, улыбаясь, в комнату, шепнув на ухо: «Ну, с Богом! »  

Я оказался среди этой странной процессии. Люди стояли с теми из проектора, как и говорилось, в круге. На советском ковре котелок тщательно выводил рисунок. На нём я определил черты феи из Диснея. За ними сидела бабуля, причём она сидела на стуле, который поставили на стол и внимательно наблюдала за всем процессом. Меня как бы не замечали, а были целиком увлечены процессом, кроме Аристарха Андреевича, который хозяйничал на кухне с зелёными склянками. Я встал в оторопи у стенки, чувствуя, как печь достаточно сильно её подогрела, что в спине почувствовались капли пота.  

Тут из кухни показался Аристарх Андреевич. Котелок, до этого говорящий что-то на непонятном языке, интонацией подвел итог и круг расступился, а сам он отошел от ковра на несколько шагов. Дедуля перепрыгнул порожек, таща в руках достаточно большую бадью с той жидкостью. Остановившись в шаге он, с полными мистицизма глазами, размахнулся и расплескал бадью по советскому ковру с углями и выкрикнул: «Ала-кийиз, ала-кийиз, ала-кийиз!!! »  

Все остальные встали на колени, взмыли руки к потолку и тоже стали повторять – ала-кийиз, ала-кийиз, ала-кийиз.  

Тут он грозно зыркнул на меня, схватил за шиворот и повалил меня тоже. Это было совсем не сложно, я еле стоял и все вокруг меня плыло.  

Ковер зашипел, угли стали скворчать, как пельмени на масле, поднялся чёрный дым, потянувшийся своими объятиями к бабуле и начавший окутывать её со всех сторон. Все вставшие на колени достали ножи.  

– Давайте, ребятки-поросятки, помогите бабушке Вашей, помогите! Вы все едины с ней, братья и сёстры, все единокровны с бабушкой, так помогите!  

Каким-то отточенным движениям они пустили себе из руки кровь и начали лить её прямо на шипящий советский ковёр. Тот, голодный, её с радостью принимал.  

– А ты?? – просипел у моего уха дед.  

– Что… да я не буду… вы что, блин, делаете, – икая сказал я, но тот взял мою левую руку и полоснул по ней лезвием.  

Я толком ничего и не почувствовал, лишь как мокро стало на ладони. Моя кровь брызнула прямо на ковёр. Рыбина на стене задрожала, а затем треснула и рассыпалась. Я начал протестовать, но дед взял флягу и с силой сунул мне в рот край горлышка, откуда снова полился «чай», своей горечью окутавший во второй раз мои тело и душу, заставляя перестать чувствовать бренность мира и попасть к волшебнику изумрудного города, где я сначала был железный дровосек, потом страшила, а теперь, сделав ещё несколько глотков и почуяв кровотечение, наверное, львом, пусть пока и протестующим.  

Тем временем на столе, где сидела на стуле бабуля, начало что-то происходить. Дым шипящего ковра и ароматы крови создали пеленящую дымку. Затем она начала рассеиваться и тут с этого угла выпорхнула la fee verte, как у диснея. Вся в зелёном и с зелёными крылышками, вечномолодой внешности, подпитавшись горького дыма и молодой крови. Она хохотала, раскрыв рот так сильно, что будто он увеличился до ушей, как у Джокера. Порхая меж «внучат» она растряхивала пыльцу, а те, восторженно воя, принимали её и размазывали по всему телу в каком-то религиозном исступлении.  

Это действие вызвало в них такое возбуждение, что они стали вокруг меня верещать, обниматься и пить «чай». Ритуал перетянулся в какой-то чад невменяемого кутежа. Я ходил от комнаты в комнату, стены волочились за мной, вокруг меня были и люди обычные, и из кинохроники, все несли какую-то тарабарщину на полурусском-полуфранцузском языке, как будто буквы стояли не совсем в нужных местах. От страшно неприятного амбре мне стало ещё хуже и я вышел на кухню, где, шатаясь, налетел на стол со склянками и несколько разбил. Осмотрев произошедшее, я отошел к стене и совершенно потерял смысл своего нахождения здесь.  

Я бесцельно вышел с кухни и тут на меня с ножом бросилась Лизка, одежда её была наполовину порвана, наполовину порезана. В её гримасе читались восторг, ярость и дикое страдание.  

– Иди сюда, я тоже хочу на стул! – сквозь зубы процедила она, – сейчас тебя, дружок, на коврик отправим. Пошипишь! Я тоже на стул хочу! Мне бабушка говорила – надо чужака привести и устроить посвящение, тогда я стану Поборницей! Давай руку, ты порезал плохо, надо больше твоей крови на коврик!  

Она навалилась на меня всем своим телом, благо не тяжелым, и начала тыкать ножиком, пытаясь хоть где-то меня проткнуть.  

Из всех сил, что у меня ещё остались я треснул ей по голове, вырвался и тут во мне проснулась необычная ярость. Я пошел, взял стул со стола, весь черный, в гари. Молодая бабуля что-то зашипела на своем, а я, подойдя к Лизке, разбил о неё этот чертов стул вздребезги, что та заверещала до свиста в моих ушах. Коленька в это время заводил в дом поросёнка и, увидев зрелище, свалился с лестничной клетки прямо на хрюкающего товарища, и тот мерзко завизжал, наверное, даже громче Лизки, которая, отшвырнувшись к стенке, соскользнула по ней на пол.  

По всей видимости, наверное, стул имел достаточно большое значение для сектантов, потому как бабуля аж покраснела и завертелась в потолке, издавая нечленораздельные звуки.  

– Дело! Дело! Дело! – слышал я вслед за собой. Я выскочил из домика, ударился о стенку беседки, но мне хватило сил выбежать за калитку. Повсюду было темно.  

– Уйти надо, – просочилась ко мне в голову мысль.  

Я посмотрел на небо. Звёзды всё также набрасывались на края моих глаз. Вот, наконец, одна из них настолько приблизилась ко мне, что она ударила меня изо всех своих звёздных сил и ноги больше не смогли держаться на весу. Я свалился на что-то твёрдое, но в то же время мягкое.  

Советский ковёр старше своего времени. Я засыпал, глядя осоловевшими глазами в ковер на полу, на котором были странные узоры. И в этих узорах я видел круги, символизирующие постоянное верчение жизни. Вокруг меня ходили. Нагинались, доливали «чая». Поливали меня. Что-то шипели и вертели руками.  

– Никуда уже не уйдешь, теперь или среди нас, или смерть! – облетая меня по потолку твердила молодая фея, поливая меня пыльцой, – пошто Лизоньку ударил, ещё и стульчик мой сломал? Ну ничего, мы тебя воспитаем.  

Пыльца падала мне на лицо, на глаза, я чувствовал, как она меня ею буквально засыпает.  

По всей видимости, сам ритуал заключался в том, что молодые «внучата» отдают кровь, смешанную с абсентом доброй «бабушке-фее», чтобы она оставалась при жизни, а пока кровь свежа и ритуал в действии, пока внучата напились абсента, зелёная фея приходит в своём лучшем обличии, а не как морщинистый мопс. Тем не менее, помощь ей нужна, а для этого нужен Поборник. Наверное, и для становления таковым нужен какой-то ритуал, который и хотела, похоже, провести Лизка.  

– Наш! Наш! Наш! – слышал я в этом шипении, которое далее слилось в белый шум, как если телевизор старый не показывает. Потом и шума больше не было. Я провалился окончательно.  

***  

Проснулся я идущим по улице Домны Каликовой. Пробуждение было ужасно неожиданным. Я осмотрелся вокруг и взглянул на часы. Пять утра. Голова болела, будто по ней ударили киянкой. Руками полез в карманы. Всё на месте. Сумка на плече. Одежда сухая. Даже ключи на месте, в правом кармане. Телефон завибрировал в левом. Я достал, думая, что теперь я связан с тем странным шабашом. Но нет. Это «Теле 2» мне написал, что денег нет на балансе.  

Идя по улице, мне казалось, что, наверное, всё это было сном. Может, мне просто стало не очень хорошо и я просто прилёг отдохнуть. Но ведь я там был! Как я оказался здесь? Я отлично помню вчерашние события, но далее не помню, как проснулся и оказался на улице Домны Каликовой. Словно из памяти грубо высекли это большой кусок событий. Вздохнув, я побрел домой, ведь уже совсем скоро на работу.  

Работать с больной головой ещё хуже, чем по субботам. Я старался погрузиться полностью в работу и ни о чем не думать. Заказы шли быстро, времени порассуждать не было, я лишь только хотел постоянно курить, и никакой «Кэмэл» не помогал мне преодолеть сигаретный голод. В очередной раз, уже поворачивая на перекур, я оторопел. Вновь зашла в офис та бабулька, только как бы её вид был гораздо бодрее, а рядом Лизка в солнечных очках, с выступающим синяком. Тем не менее, они прошли мимо меня, будто я не знаком им. Они подошли к моему коллеге и вновь попросили распечатать карточки.  

Я закурил. Дымил глубоко, дым пускал далеко. Смотрел прищуренно на небо, заволокшееся тучками. Вот они вышли тоже с офиса. Проходя мимо меня, бабуля посмотрела на меня и сказала: «Негоже курить нашенскому люду! » и отвернулась. Лизка также посмотрела на меня со своим синяком, как агент ЦРУ, который запомнил новую цель. От такой встречи меня аж передернуло и я выронил бычок, опершись о колонну.  

Весь остальной день меня терзали разные мысли. И так в целом неприятно, а тут ещё эта встреча. Благо, скоро уже домой, скоро вечер.  

Я открыл дверь и зашёл к себе домой. Пахло странно. Я скинул кроссовки и пошёл попить воды на кухню. Я обратил внимание на стол. Посередине стояла рюмка. В ней был абсент, источающий непроницаемую плёнку дыма от советского ковра во всепоглащающей тишине, что так и осталась во мне, в самой душе.