Я помыл голову в холодном душе

Я помыл голову в холодном душе. К 9 утра мне надо на работу, на которую я приходил только в 9-30 или даже в 9-40. Постоянная непунктуальность была злостным червячком в моем теле, всегда забываемым мною недостатком. Я опаздывал на уроки, на пары в универ, на развод наряда в армии. Вот и сейчас я вновь опаздывал на работу, хоть и не спешил никуда.  

Люблю ходить пешком. Наполнять свою грудь свежим летним воздухом, слегка лишь чувствуя в руке кожаную ручку моего кейса с ноутбуком. Это раньше я не был сторонником пеших прогулочек, не любил ходить в далекие переходы, будто я хоббит из властелина колец, идущий ради своей беззаветной идеи. О, сейчас мы с моей музой, вооружившись алкоголем, как гранатами на танк, идём дальше, чем на хуй.  

И ради чего? Только того, чтобы я омочил свои ноги в пресной и грязной воде Вычегды, падая ими в рыхлое её дно, мягкое, как женское лоно, и бесчувственное, как моё сердце. В этом ополаскивании ног с последующим вытиранием её травой от песка, грязи, болота и рыбьего помета возможно кроется какая-то незримая истина. Чуется какое-то древнерусское желание покорения незыблемых высот и дальностей. Как Жириновский грозит западным партнерам, что русский солдат омочит сапоги в Индийском океане. В этом смысле я получаюсь некой тенью величия тысяч поколений моих предков, что огнем и мечом, железом и кровью выстраивали Матушке-России её государственность, выковывали на своих рваных ранах нашу национальную гордость и безграничность, запредельность. Пусть сейчас это и выливается в такую глупую пошлость.  

Моя муза загогочет, как журавль, увидя мои запачканные ноги и лихо хлебнет из фляги огненной воды. Я тоже ржу, как конь, пытаясь топтаться на девственной зелени. Потом же мы куда-то уходим, как дальние путники, и след наш простыл, увиливая кривой дорожкой в пустоте вечности.  

В смысле девстенности самой близкой девушкой моей я считаю свою квартиру. Конечно, изменял ей слишком много и очень толково, она стояла молчаливым наблюдателем и всё видела, лишь немного покачивая на летнем ветру занавесками. Тем не менее, с какой бы девушкой я бы не трахался на своем крепком и всепретерпевающем диване, квартира всегда останется рядом со мной, я всегда возвращаюсь к ней, как к объекту спокойной любви и уюта. Но я крайне чувственно злюсь, когда моя квартира изменяет мне. Дорогой читатель, ты, наверное, подумал, что я крышей поехал? Как квартира может изменять мне? Я это вижу в том, когда я или какой-нибудь мой хороший в кавычках знакомый организовывает в моей квартирочке, в моей уютной норке, тусу, гремящую на весь район.  

– Да, ебать! – орет моя двушка, – зайдите, зайдите в меня все через порог. – Заблюйте меня, разбейте водку об пол, кидайте опустевшие пластиковые бутылки пива прямо за диван, или на немой ковер, ебитесь в туалете, как кролики, как сурки, замажьте унитаз губной помадой, вытирайте об меня свои песочные ноги, опрокидывайте кривые бычки прямо на пол, не в силах больше держать равновесие! А потом уйдите несуразной толпой в 5-6 утра, оставив еле дышащее тело хозяина в кладовке, одной ногой в ведре! Вот что такое – измена своей квартиры.  

Я потом проснусь часов в 8 и устало пойду проверять дверь. Однажды благочестивые гости не изволили, блядь, дверь закрыть. А я спал умиротворенным сном. Проснувшись около девяти, я почувствовал сильный сквозняк. Выйдя в коридор, я понял, что дверь слегка приоткрыта. Никто не додумался меня разбудить, чтобы я её закрыл. Да, сон мой был отделен от тела, разум витал в наложенных в деревенских задах эмпиреях, утопающих в гусиной лапчатке, меж которой юрко бегает паршивый соседский кот, сторожащий мыша у сараевой дырки.  

Поэтому тус дома я не люблю устраивать, но иногда меня на это ведёт то самое, моё глубинное. Внутренний черт говорит мне: "А что, а может найдётся там какая давалка. Ты же знаешь, какие они продажные. Дадут за сигарету, за глоток английского джина, да вообще, и за так дадут, ты думаешь, им не хочется? Да больше даже, чем тебе! " И я соглашаюсь, думая, что культурно посижу с двумя-тремя людьми. Приходит восемь. Потом всё моргает, как в светомузыке.  

Мгновение – я пью абсент чистым и без сахара, показывая девушкам свою дикость. Мгновение – я расчекрыживаю штопором бутылку шампанского на радость окружающим. Мгновение – готовлю коктейли. Себе полегче, а вот этой можно водки побольше добавить, я чую её феромоны, просящие секса, как слепой просит в стаканчик мелочь в подземном переходе.  

Мгновение – я её вталкиваю в маленькую комнату, захлопнув дверью. Отделив наш интимный мир от всего остального. Лишь только за окном грохочут автомобили, как призраки, имеющие способность путешествовать между мирами. Мгновение – она орет мне, что она пошутила и что она не готова вот так просто. Ведь там, за стеной – не спят! Да что ты мне говоришь, шаболда, о нет, моя ненаглядная распустёха, мы теперь в другом, параллельном мире, мы теперь мы, а они – теперь они! Я чувствую, как алкоголь давит мне на голову, прижимает к земле. С глубоким выдохом через нос я, скинув тапки, прижимаю её к кровати. Она сначала чуть сопротивляется, но потом быстро сдаётся. Может сначала и девушка не хочет, но потом-то она уже с энтузиазмом сама начинает предлагать креативные идеи, как молодая практикантка на педсовете. Правой рукой прижав её ослабевшие руки к изголовью, левой я начинаю шарить в её самом сокровенном, ставшим столь дешевым и глупым, что её прекрасное лоно в одно мгновение превратилась в простую пизду.  

Почувствовав её желание, я нисколько не медлил и начал реализовывать всё то, на что не соглашалась моя девушка. А, я не говорил? У меня была девушка, а я ей вот так нагло изменял, без резины, без совестности, без всякого приличия. Закинув её ноги в белых носочках на плечи, я её прижал, а она то ли стонала, то ли хныкала, может, в перевозбуждении, а может и в том, что её желание продиктовано мною, а не ею.  

Мгновение – одна поза. Мгновение – другая. Раз – и я уже лежу, мечтая о космосе и о том, как мои потомки его покоряют, в пробуждении страсти желая подчинить человечеству всю галактику. Да, потомки, это я, Ваш далекий предок, вот так просто и пошло трахаясь, имея малознакомую мадам, закинув ей руки за спину и сковав их, давал вам эту возможность! Однако тот мир за стенкой медленно стекает обратно в мои мозги, возвращает в ту, иную реальность. Мой маленький астрал разрушается под звон бутылок и топот ног. Я застегиваю на замочек ширинку, спрятав вымокший в женских выделениях хуй за ширму. Он теперь был как танцовщица в султанином гареме, которая привлекала и возбуждала мужчин своей роковой таинственностью и загадочностью. Но лишь разгадав её, она теряла свой шарм, оказавшись обычной бабой с обычными для неё причиндалами. Так и за моими штанами скрывалось что-то и развратная девушка начинает размышлять и придумывать в голове, а какой же он там? Что-то там выпирает, выпирает. Начинает в голове рисовать картины, что там не хуй, а какая-то нефритовая трость китайского императора, мундштук царя Николая Второго, сигара Фиделя Кастро, но лишь сняв штаны в ожидании вожделенного, оказывается, что там простой обычный хуй.  

Я липко шепчу девке на ухо, что схожу на разведку, посмотрю, как там и что. Она ещё глубоко и часто дышит. Я слегка укрываю её голое тело в носочках одеялком. Теперь я ничего эстетичного и хоть сколько красивого в ней не вижу. Пропала та недосказанность, теперь выпалено всё, как артиллерийская канонада в честь взятия Берлина. Теперь и её Рейхстаг пал, война кончилась, так что мне эта Германия больше не интересна. И всё же я задумываюсь о её чувствах на миг и делаю такое заботливое дежурное действие и ещё аккуратно целую в щёчку, словно я её воздыхатель, а не тупой кобельеро.  

Ведь я культурный человек, я не быдло какое-то! Даже когда я превращаюсь в сутулую собаку, стараюсь всё равно сохранить хотя бы флёр интеллигентности, хотя бы щепотку благородия. Она закуталась в одеяле, глубинно сопя. Я подумал, что нахожу это весьма даже милым. Пошутила! Вот как пошутила! Вот это мы пошутили! Утром, наверное, она решит, что всё было не по-настоящему, понарошку, что мы просто играли в стокгольмский синдром. Ну, пусть спит, а я пошел на алкогольную разведку, будто я Зоя Космодемьянская, готовая истребить всех сорокаградусных немцев и шестидесятиградусных полицаев.  

Первым делом, я пошел перекурить. Ко мне подпархивает сплетница и сразу начинает расспрашивать. Ведь слушать о чужом сексе – это же так приятно, так интересно. Я втягиваю горького дыму и крайне нехотя, в очень общих чертах, что-то выговариваю. У меня язык то уже еле плетется, он уже старичок преклонных лет. Я уже очень много сказал за жизнь. Дай мне, сплетница, расщеколда, просто насладиться ночью, посмотреть в сладкие объятия дальних звезд, почувствовать приятные поцелуи света ночных фонарей, забыть на миг обо всём и с полной готовностью выполнить пятилетку за четыре года вернуться обратно в жизнь. Все хотят слышать сплетни о чужом сексе, какой у кого хуй и какая у кого пизда, будто это курс доллара на фондовой бирже. Мой РТС сегодня упал на 0, 75, а вот завтра встал и вырос аж на 2 пункта!  

Это зиждится в голове, как аксиома, как что-то всем понятное, но впредь и отныне в обществе не обсуждаемое. Подсознательно, каждый мужик хочет себе здоровый хуй, а баба – красивенькую пизду и сиськи третьего размера, чтобы только за счёт этого продукта рождения превосходить других своих особей. Поэтому многие ложатся под нож, лишь бы писечка родимая, лишь бы ефрейтор мой дрочёный был холеным и красивым, себе на радость и другим на зависть!  

Это такая же аксиома, как в армии России подполковником не называют соответственно их званию. Опустивший в пол глаза дежурный мямлит что-то вроде "товарищ п-п-полковник". Но ладно срочники, что нам эта грязь под сапогами с пустыми погонами. Даже офицеры называли подполковников полковниками. За весь год я так и не понял, почему. Ну, полковник и полковник. По идее, настоящий полковник был у нас один, а тут будто их все пять. Я иногда стоя в строю, воображал, вот сейчас мы скажем "Здравия желаем! " и все четыре подполковника превратятся в грачей и взмоют в небо, чтобы стать надполковниками, а командир части в пьяном угаре будет ловить их сачком, ак бабочек, одев на свои невинные белые носочки сандалики сорок третьего размера.  

Вообще я не люблю, когда конченные военные бухают. Есть люди, а есть конченные военные. В июне начались сплошные ночные шашлыки, после которых наш молодой лейтенант блевал прямо на пол, прямо около тумбочки дневального, придерживаясь рукой за табличку "Служу России! "  

В это время бедный дневальный пытается набрать ведро холодной воды и омочить в ней грязную, иссохшую от времени тряпочку-старушку, когда его потуги окончательно ломает вломившийся на очки сержант-контрактник, обсыкая всё вокруг и злостно гогоча.  

Солдаты спят чутким сном, в постоянной опаске, что командиры их, набухавшись, учудят чего неладного. Но, к счастью, доставалось только тем, кто несет службу ночью, для кого отбоя не было. "Пизда наряду сегодня" – говорил ефрейтор Смирнов, зычно харкая в лужу желтым плевком от сигарет "Тамбовский волк" за 105 рублей. Я курил "Яву" в июне. А наряду и вправду пришла пизда.