Мария и молчание

Мария нежно зашивала сердце Мэтью.  

Санджи наблюдал за этим священнодействием со страхом, отвращением и восторгом. Он, Лили и Бартимеус еще с ночи пробрались тайком в Ритуальный зал, спрятались среди величественных книг на одной из избранных лож. Им повезло, и сегодня она пустовала – смотреть на воскрешение неизвестного кнопконосца никто не захотел. С комфортной высоты друзья впервые так близко видели пугающие гигантские руки Марии, пятипалые, плоские, обтянутые бледной тонкой кожей. Ее пальцы, увенчанные розовыми наростами, держали иголку, обратившуюся из орудия убийства в целительный жезл. Санджи представил, как бесцеремонно шмякают эти руки его мягкое беспомощное тельце, и твердо решил, уж точно держаться подальше от всяких сражений.  

Мария завязала последний узелок и осторожно уложила Мэтью на пол. Секунду тот безжизненно валялся, потом затрепетал весь, очнулся и испуганно попятился – как можно дальше от Марии. Смотрители звонко заколотили по полым чашам для подношений и Хранители Даров начали свое торжественное шествие: маршируя и завывая, удерживали на приплющенных головах прекрасный серебряный поднос с невиданными предметами. Неровные красные шары, продолговатые и пупырчатые зеленые, оранжевые, длинные, с суженным концом... так много разных форм и цветов!  

Мария встрепенулась, вся зашевелилась, увидав это великолепие. Смотрители, чтобы ее успокоить, принялись тыкать жезлами, угрожающе кричать и Мария притихла, покорно склонила гигантскую голову, покрытую густыми и тонкими нитями.  

– Это так жутко, – прошептал Бартимеус. – Она такая огромная. А мы все такие маленькие и ничтожные... Она может встать и разорвать нас в клочья, потоптать, завязать руки и ноги узлом – что угодно!  

– Не говори глупостей! – шикнула Лили. Ее ярко-желтые хвостики, такие неуместные, раздраженно качнулись, в крестиках-глазах зажегся праведный огонь.  

– В иглах Смотрителей специальная жидкость, для нас она безвредна, но Мария от уколов на время умирает...  

– Не похожа она на мертвую, – заметил Барти, – вон, шевелится, запихивает себе в рот подношения.  

– Потому что важна дозировка! Если понемногу вводить, то она просто вялой и неопасной становится. За ней же постоянно присматривают. Это же Мария! Обращение с ней – целое искусство, и только для избранных!  

– Сколько всего ты знаешь, – льстиво восхитился Бартимеус.  

– Некоторые Смотрители совсем истрепались, сколько не зашивай – не помогает. Наша Коробка на замену им пойдет, так что я все разузнала заранее, чтобы службу лучше нести.  

– А наша Коробка будет тильд бить, как Мэтью! – не преминул похвастаться Барти.  

Санджи промолчал. Его Коробка тоже должна был сменить павших безвозвратно воинов, но Санджи вовсе не хотел причинять вред тильдам – такие они красивые. Однажды он видел несколько пленниц, перед тем как их порвали на лоскутки и растащили обрывки ткани на трофеи и заплатки. Высокие и нежные, в мягких воздушных платьях, с длинными и трогательными, совсем светлыми ручками-ножками, с маленькой головкой, глазами-точечками и замысловатыми прическами – хвостики у Лили как раз от одной из проигравших.  

У тильд тоже есть своя Мария, и им тоже нужны подношения.  

И не только у тильд – есть еще и другие. Они далеко и сражения редкие, но Санджи видел несколько раз – изящных, в богатых нарядах, с рисованными лицами, интересными такими – глаза закрытые, румянец, губы, со сложными прическами. Видел и других – с большой круглой головой, совсем лысой и пустой, но при этом чем-то красивых, и в ярких веселых одеждах.  

Они все красивее, они все сложнее, они – волшебней, они – похожи на Марий, когда Санджи, Лили, Бартимеус и Мэтью, все из их Дома, грубые, маленькие, простейшие подделки, кривые куклы из старой мешковины.  

Только никто этого признавать не хотел – Смотрители, Хранители и громче всех Говорители твердили и убеждали – мы лучшие, нас много – намного больше чем других – мы сильнее и храбрее, мы собираем дары Марии и защищаем свой Дом, делаем его больше и богаче, копим трофеи, рвем врагов на клочки, чтобы стать еще лучше.  

А что значит лучше?  

Санджи совсем этого не понимал. Но друзья понимали и гордились смельчаками, что выходили Наружу. Бойцы, увешенные иглами, шпильками, кнопками, ловцы с катушками ниток и сложными ловушками из скрепок. А самым достойным доставалось трофейное оружие – длинные, страшные спицы, заточенные, долгими часами труда, так, что способны проткнуть насквозь любого врага.  

– Пойдем уже, – дернула за руку Санджи Лили. Он совсем задумался, запутался в размышлениях, и Ритуальный зал опустел – разошлись служители Марии, а она сама, свернулась, обмякла, словно жизнь покинула ее странное тело. Бартимеус нетерпеливо мялся у входа, опасаясь, что вот-вот кто-то вернется, застукает их и сурово накажет.  

– Иди, чего ждешь! – прикрикнула на его Лили, и Барти облегченно сбежал. Санджи удивлённо спросил:  

– Ты его прогнала, чтобы остаться со мной наедине?  

– Не с тобой – с Марией! – Лили повернулась в ее сторону. – Но с тобой тоже. Ты ведь тоже понимаешь! Как глупо, как непонятно мы живем. И тоже задаешься вопросом, кто мы и откуда взялись? И зачем бесконечно и бессмысленно сражаемся?  

Лили на Санджи не смотрела. Лили очень-очень рисковала, правильная и преданная Лили, говорила такие крамольные вещи, за которые ее запросто распустят на нитки.  

Кто бы мог подумать?  

Но Санжди молчал. Он тоже рисковал, а вдруг, он согласится, скажет, что давно не верит речам Говорителей, а тут окажется, что это лишь проверка. И тогда уже его – на нитки.  

Вот Санжди и молчал. Но Лили, будто о нем и позабыла, пошла уверенно к Марии – такая маленькая, слабая, к такой большой, пугающе нелепой Марии. И у Санджи от страха жизни все меньше и меньше становилось, но он пошел следом.  

– Очнись, Мария, Мать наша, Прародительница! – закричала во весь голос Лили, точно как кричат Говорители. Санджи подумалось, что все это бессмысленно, ритуал Пробуждения Марии намного сложнее – нужны танцы и песни, долгие, громкие, нужны Дары и священные иглы. Но Мария очнулась, медленно и тяжело подняла голову, повернула ее туда-сюда – наверняка, удивилась, что так тихо и нет никого. Потом посмотрела вниз, увидела одинокую Лили и стоящего поодаль Санджи.  

– Что ты хочешь моя малюсенькая страшнюсенькая куколочка? – голос Марии был громким и гулким, хриплым и шипящим. Рот она растянула во всю длину, раза в два – и как только это возможно? Все огромное лицо у Марии постоянно двигалось, живое-живое, гадкое.  

Ничего она не величественная, отвратительная просто.  

Санджи трусливо назад попятился, а Мария тем временем извергала из себя странные пугающие звуки, визгливые, хлюпающие.  

Лили совсем не испугалась, продолжила громко, не боясь, что кто-то услышит:  

– Скажи, о Мария, зачем ты нас сотворила?!  

Мария еще громче забулькала.  

– Я?! Уси-пуси, моя малышечка, это я-то тебя сотворила, мерзость такую?! Творила, да, руками своими шила! Да я бы вас всех в печку, чтобы горели, вонючие тряпки – каждую тварь! Разорвать бы вас, втоптать в грязь, выпихнуть из вас эту жизнь. Потому что, так быть не должно! Не должно! Не должно, не должно вас быть!  

Из глаз Марии потекла вода, она все открывала и закрывала рот, издавая эти непонятные звуки. Она пыталась пошевелиться, но не в силах была и руку поднять.  

– Это ж я совсем от наркоты чокнулась, малышечка моя. Только что сначала было? Курица или яйцо? Я сошла с ума и вижу, как скачите вы вокруг меня, колите, пляшите, за еду шить заставляете... или вправду все мои злобные куклы ожили, коллекция моя из обиженного детства... иголка в сердце куклы вуду – заболей моя подруга... ожили, полные ненависти моей-немоей, одурманили, пленили... ах, безумие какое... поговори со мной по-человечески, пожалуйста, поговори... Куда все люди делись? Почем я вся одна...  

Все лицо у Марии вымокло, а голос становился все тише, слова неразборчивей.  

Санджи почти ничего не понял и понимать не хотел – страшно и чуждо так. Зачем он только с Лили остался? Зачем только решился пробраться сюда, посмотреть на Марию?  

И до этого не сильно верил-поклонялся, а теперь уж...  

Но если такие как она – это и есть люди, то Мария не одна. Неужели добрые, прекрасные тильды из соседнего Дома точно так же свою Марию одурманили и с ума свели, чтобы она послушно жизнь дарила?  

Мария, своя которая, утихла, и Лили – подавленная, серьёзная, потащила Санжди прочь. Чудо просто, что никто на эти крики не сбежался. Празднуют, наверняка, удачный набег, функцию свою Мария выполнила – и хватит с нее внимания, пусть и говорят, что следят все время.  

Так горько и непонятно было, что Санжди твердо решил – хватит молчать. Нужно с Лили хорошо поговорить, выговориться до конца, поделиться всеми мыслями и предположениями. И придумать, как мир этот дурацкий исправить.  

– Не буду я Смотрителем, – вдруг заявила подруга. Санжди обрадовался, только собрался поддержать ее, как Лили продолжила:  

– Стану Говорителем. И говорить буду так, чтобы ни у кого глупых сомнений не появилось. А то вдруг еще появятся дураки, что захотят отпустить эту безумную Марию, заменят священную воду на обычную... И Дом наш разрушат. Нет, уж я-то постараюсь, каждого от таких мыслей неправильных избавить.  

Лили долго и многозначительно посмотрела на Санжди своими глазами-крестиками.  

И Санжди промолчал.