Извечный плен

Холодная осенняя ночь пробирала до мозга костей, точно так же как новости с фронта не приносили ничего, кроме страха и ужаса в глазах.  

Непрекращающаяся вот уж несколько лет война сводила людей с ума, которые топили все свои проблемы и находили выход лишь в несметном количестве водки.  

Это же и касалось его – высокого, статного, сильного, с неотразимой, черной как смоль шевелюрой и надменным взглядом команданта. Он был, что ни есть, мужчиной-альфой до мозга кости – властным, жестким и волевым.  

Несмотря на то, что ему всего было 25, Готтард уже обошел всех своих соратников во всем – военном деле, силе, творчестве, а также своей жажде власти и тирании подчиненных.  

Дикий холод и резкий звук – вот что разбудило Фридриха. Как он и подозревал, это его мастер, вновь доведенный до безумия своим желанием и диким содержанием алкоголя в крови.  

– Мастер... – с ужасом и страхом произносил Фридрих, глядя на то, с какой силой была вынесена дверь сарая, где держал этого юношу Готтард. Фрридрих, несмотря на то, что был одного возраста с этим альфа-самцом,  

являлся довольно хрупким и податливым, имел белоснежные волосы до плеч и хрупкое нежное тело, которое напоминало скорее девушку, нежели парня 25-ти лет.  

Как он попал в такое положение? Попав в армию он имел неосторожность возразить своему командиру в подчинении приказу Убивать, за что теперь расплачивался собственным телом и практически невыносимыми муками этого садиста.  

Готтард подошел, взял за кожаный ошейник Фридриха и подтянул к себе, так как тот после прошлого раза совершенно не мог стоять от слабости. Мастер, глядя совершенно безумными горящими глазами на свою личную игрушку, откинул вновь его в угол сарая, взяв с полки бутылку абсента (ибо водку он считал низким напитком), поставив одну ногу на стул и довольно глядя на плод своих творений.  

– Иди сюда, животное, иначе я тебя пристрелю. К ноге! – криком приказывал Готтард, держа в одной руке стек и похлопывая им по второй руке. Фридрих подползал на четвереньках из последних сил, весь в синяках, следах от плети и царапинах.  

Подойдя к ботинку своего мастера, он принялся его целовать, но в мгновение ока он был отпихнуть этим же ботинком, который затем оказался на его голове и вдавливал ее в деревянный пол.  

– Животное, ты что себе позволяешь? Ты не достоин целовать даже мой ботинок, – сказал Готтард и начал хлестать это милое создание стеком по спине, по свежим ранам, от чего тот выл и извивался на полу, одновременно возбуждаясь, как и всегда. Фридрих не считал себя мазохистом, он дико хотел выбраться отсюда на свободу, сбежать, но было одно но – каким-то странным образом, когда над ним измывался мастер, он возбуждался и не видел перед глазами уже ничего, кроме его власти, его тела и дикого желания, дабы это не прекращалось.  

Готтард поднял парня за волосы, нагнул и со всей силы вставил в его зад ручку стека, отчего Фридрих просто взвыл и получил ботинком по лицу. Глядя сквозь слезы и перепутанные мокрые от испарины волосы, он видел, как мастер одевает на свои руки стальные когти, и уже начинал весь дрожать. Пытаясь крикнуть, ему в рот была отправлена грязная тряпка из угла, так что теперь слышались лишь жалкие мычания из этого рта. Готтард притянул Фридриха к своему креслу, посадив себе на колени и выкуривая одну за другой сигарету, второй рукой лаская это нежное и чувственное тело. Еще мгновение, немного больше возбуждения – и Фридрих дико взвыл, ощущая, как о него тушат сигарету, о его грудь, о его сосок.  

Фридрих мотал дико головой и истекал слюнями, задыхаясь и весь дрожа, а его член эрагировал все сильнее, точно так же, как и зад сжимал ручку стека все сильнее в себе. Окончив развлекаться с сигаретами, Готтард привязал парня к некому подобию креста, облив его полностью ледяной водой, а затем начав царапать сальными когтями спину.  

Фридрих, пытаясь шелохнуться, получал лишь увеличение боли, что в конце-концов просто сдался, стараясь приучить себя получать удовольствие от всего этого. Но самым сильным испытанием стало то,  

когда Готтард решил завершить свой сеанс избиением плетью с металлическими наконечниками.  

Дико мыча и извиваясь, Фридрих в один момент потерял сознание, очнувшись позже среди колючего сена вперемешку с его кровью. Едва открыв глаза, уже сильная рука схватила его за горло, стала душить и ставить на колени.  

– Подчиняйся, животное, ты моя шлюха, работай, ты жив только благодаря своему телу, так отрабатывай же! – с озверением глядел сверху на него Готтард и расстегивая бляху на своем армейском ремне. Фридрих слабыми руками стал дальше сам высвобождать тело своего мастера, давно уже его желая и воспринимая все лишь сквозь туман этого дурманящего желания.  

Слегка приоткрыв рот, в него сразу же на всю длину вошел этот огромный член Готтарда, который заполнял всю его глотку, не давая толком возможности дышать. Закрыв глаза, его рот имели около получаса, на что Фридрих даже не мог ничего возразить и непроизвольно тянулся рукой к своему члену, слегка до него дотрагиваясь и даря наслаждение.  

Полностью удовлетворившись, он выпил все, чем наградил его мастер, своими губами, залитыми слюнями и спермой, языком вылизывая орган своего хозяина и полностью очищая его от скверны, в то время как Готтард лишь прикоснулся ботинком к члену Фридриха и тот сиюсекундно кончил прямо на этот же ботинок, за что вновь получил сильную пощечину и вынужден был языком чистить теперь уже ботинок в наказание за свою неосторожность.  

Под конец, полностью связав свою игрушку, Готтард взял Фридриха за подбородок, нежно поцеловал в губы и прошептал:  

– Благодарю тебя, братец, ты как всегда знаешь, как усмирить зверя в своем старшем... – и оставил так лежать среди сена это полубездыханное измученное и одновременно удовлетворенное тело.  

– Не за что, мой мастер, Вы мой Бог... – прошептал еле слышно Фридрих, наблюдая за выходящим братом и отключаясь в долгожданный отдых и негу от ноющего тела.