kintsugi life

Никто не способен поручиться за чужие жизни. И сама я не могу с твёрдой уверенностью заявить, что у всех и каждого жизнь — как пиала с кинцуги.  

Это моя жизнь такая. Ваза с золотыми полосами; когда-то была целая. А потом остались одни осколки, режущие пальцы до крови. Кто бы подумал, что снова станут чем-то цельным?  

На самом деле, вариантов всегда есть уйма. Все решает одно лишь желание, которого так часто будто и нет.  

Нас, наверное, каждого, так или иначе в один момент раскалывает. От кого-то отваливается лишь часть, и без неё не критично жить дальше. Кто-то трещит по швам и вся конструкция грозит с минуты на минуту развалиться. У кого-то навсегда останется лишь сетка-паутинка трещин на гладких стенках. Кого-то разобьют вдребезги — намеренно или случайно — и затем используют осколки в новом творении, а не выбросят в мусор. Картину сложат или поделку оформят.  

Но чаще всего эти осколки с досадой рассмотрят миг-второй, а затем подметут в мусорное ведро, вскоре оставляя на помойке остатки любимой чашки или конфетницы.  

Мы все смотрим друг на друга. Делаем то, что делают все вокруг. Если разобьём самую любимую вещь — будет горько, но выбросим её не раздумывая.  

Предмет, быть может, и не стыдно выкинуть. Может, на замену и что более приятное найдётся. Может, даже больше понравится.  

А что делать, когда разобьемся на осколки мы сами? Мы ведь поступаем так же, как и все другие чаще всего поступают с разбитой посудой.  

Видится мне, тяжело прожить жизнь без единой трещины. Кому-то удаётся только с ними. Кому-то лишь без нескольких кусков. А кто-то так никогда и не соберётся обратно. Потому что не знает, что это возможно, а оттого и не желает.  

Если знать наверняка, что шанс, он есть, то кто бы отказался? Всё тянется к жизни.  

Когда я планомерно рассыпалась по кускам, то, как и большинство, не знала, что есть опция иная, кроме как взять веник, да подмести этот  

с о р.  

Когда все вконец ссыпалось, мне казалось, что жизнь закончена. Как жить, если ничего не стало? Осталось сделать последний вдох и подобрать мусор. Хотя бы запихнуть под ковёр, если нет сил выбросить — так не будет мозолить глаза.  

И все же...  

Когда собираешь все обратно, то долго рассматриваешь все куски. Внимания ты не уделял достаточного цельному изделию, плохо ты знал его изгибы, узоры и незримые недочеты, делающие его особенным, вышедшим из рук человеческих живых, а не безукоризненной штамповкой. Теперь, впрочем, придётся уделить — каждый кусок в мельчайших деталях оценить, решая, как бы присовокупить обратно. Понять, каким образом все распалось. В каждом осколке увидишь размер и направление трещин. В каждой части заметишь свое отражение. Ведь это же ты ссыпался на куски.  

Мало удовольствия видеть результат былого. Мало его в том, чтобы лицезреть, как ты не уберег себя. Как отдавал другим на поругание. Как не стремился позаботиться ничуть. Теперь ты это видишь в каждой части. Может, стыдно. Может, совестно. Но не настолько, насколько могло бы — ты ведь себя ни во что никогда не ставил. Себя-то ты "знаешь", про себя тебе все "понятно" и "известно"...  

Я и сама перебирала эти свои части с множеством разноплановых эмоций. Ковырялась в них задумчиво, порой с обидой. Часами безостановочно сверлила взглядом. Грустила не потому, что это вообще произошло — может, и без этого можно было бы, но не у меня; этот опыт нужен был — потому, что многие за подобным занятием сидеть уже не станут. Не дойдут сюда.  

Искусство кинцуги подразумевает склеивание частей предмета и воздание ему предыдущего вида, с нынешними поправками.  

Но люди — не предметы.  

Наша прелесть в общности.  

Порой тебе не удастся собрать воедино свою вазу, не захватив кусок чужой. Вы обменяетесь ими, аккуратно зальете золотом швы. Испортит ли это картину? Скорее, расскажет совершенно новую историю.  

Кого-то эти шрамы терзают — раньше было хорошее изделие, а теперь лишь пародия на него. Быть может, и так. А может и нет. Вопрос в том, почему нарекли именно так. Почему рассмотрели только различие от изначального вида, и упустили столь многое из виду?  

Я иногда провожу пальцами по золотым линиям. Мне нечего стыдиться. Мне, наоборот, гордо и радостно за то, что ваза моя до сих пор живёт свою теперь уже обновленную жизнь.  

Она может не понравиться кому-то из-за нестандартного вида, это так. Но она не особо нравилась многим и в изначальном. А я всегда хотела жить.  

Быть может, не зазорно радоваться чему-то совершенно своему особенному? На чаше любимых всеми нами весов чужое мнение против уникальной целой жизни весит ничтожно мало...