Двое дерутся насмерть (из Золотого Колаиса)

Марий Алкивиад вскинул руку жестом внимания.  

– Еще одна ставка, любезный Цецина, у моего сына Кая Валента. Пока он отсутствует, я ставлю за него. Две тыщи сестерций! На Цитуса!  

Встревоженный шумок пополз под сводами беседки. Две тыщи! Каково тогда состояние Мариев, если глава рода бросается такой дурной суммой?! Без эмоций Алкивиад договаривал:  

– Так, что, прекрасная Глория и ты, дражайший Ларт, в случае вашей удачи, условия о дележе прибыли решать будете с Каем Валентом, его ставка значительно выше ваших ставок. Все по правилам.  

С иронией Ларт Бофорс любовался хозяином виллы. Всё по правилам. Хороший жук! Выждал, пока все не выговорились, потом свой козырь выкинул. Игроки как-то подзабыли о Кае Валенте, на минуточку и Ларт Бофорс выпустил его из виду. Да. Но почему так бледен и растерян ланиста Гикесий?  

Ларт Бофорс думал о своем и прислушивался, что говорил сестре Марк Фабий, возлежавший на ложе с другой от нее стороны.  

– Ты бесподобна, милая. Когда тебе хорошо, на душе у меня радость. Улыбайся, улыбка красит тебя, и мои приятели с ума по тебе сходят. – Он имел в виду бедолагу Теренция Павлина, у кого слезы закипали в глазах, пристально на нее смотрящих. – А что до моего пари с Аулией Велианой, я сам разберусь. Я скажу ей, как дорога она мне. И не забывай, Требониан Галл всегда поддержит меня. Так, что рассчитывай на слово твоего брата.  

Глория ответила брату легкой улыбкой, дескать, а я передумала выходить замуж, по крайней мере, за сына Мария Алкивиада.  

Легким жестом Марк Виктор подсказал Теренцию не зевать. В том жесте был и намек учесть, что делают это во имя их добрых приятельских отношений и, чтоб на большее не рассчитывал.  

Теренций поспешил услужить Глории: подавал фрукты, воду, сладости. Из кожи лез, выказывая знаки внимания. Всё оно, однако, натыкалось на развязную «преграду», которую создавал Ларт Бофорс, себе хватавший те фрукты и мило благодаривший. А, то, охая, якобы нечаянно опрокидывал блюда.  

Фабия Глория ничего этого не замечала, во все глаза наблюдая за происходящим на арене.  

По жребию составились пары, и первые две сражались, поначалу не ахти с какой живостью – маски мешали.  

Потом показал свое мастерство Омест и быстро захватил инициативу в свои руки. Кто ставил на него, смотрели триумфаторами, и больше всех был доволен Гикесий.  

Что удивительно, раненых не было. Победителям удавалось насмерть укладывать противников. С погибших срывали маски, чтобы зрители убедились: лицо соответствовало имени. Кто уже продул ставки, мрачно посмеивались, в уме, лихорадочно подсчитывая стоимость своих загородных вилл и латифундий, кои придется закладывать, чтобы погасить долги.  

Ларт Бофорс грыз ноготь большого пальца, пытаясь разгадать замыслы триумвирата мошенников. Явно они сбросились, чтобы арендовать у Гикесия секуторов. Но уготовили им бесславную кончину. Уж больно подозрительной была гибель проигравших. Они будто поддавались на легкую рану, а их убивали. Всё ясно. Всем этим гладиаторам, втайне от каждого, пообещали свободу и большие деньги, если дадут себя ранить. Бедные глупцы. Впервой, что ли подкатывали к бойцам с подобным предложением разного рода мошенники? И вот, как доверчивые овцы, не пикнув, гибнут под сталью тех, кому ссудили остаться в победителях.  

А именно – Лонгу. Конечно Лонгу, он выходит во второй четверке. Если верны предположения, Цитус тоже обречен. И обречены его с крошкой Аритими ставки. Самые большие ставки, благодаря участию Кая Валента.  

Да, но почему Марий Алкивиад, дождавшись всех ставок, поставил за сына на Цитуса? Что кроется за этим?  

И какую роль в мошенничестве трёх патрициев играет Гикесий? Его подкупили, сомнений нет. Он подкупил своих секуторов, тоже ясно. А, если предположить, Гикесий в прямом сговоре с устроителями игры? Тогда он знает, – победит Лонг.  

Ларт Бофорс встряхнул завитками локон, падавшими ему на лоб – а, собственно, зачем они надели маски на гладиаторов? Из шутовства? Нет, эти трое крокодилов с громкими именами своих воинственных предков, не станут впустую развлекаться.  

Догадки этруска подтвердились. Победителем в первой четверке оказался Лонг, будущий противник Оместа.  

В перерыве, пока убирали трупы и веником сметали запачканный кровью песок, перед гостями танцевали рабыни в полупрозрачных тканях, игриво разнося вино и фрукты, присаживаясь к тем, кто их подзывал. Карлики-мимы дурачились в шутовских поединках, вооруженные метлами, крышками из-под корзин, пищалками и трещотками. Шум их забавы сливался с флейтами и цимбалами.  

Глория бездумно роняла на ковры оборванные лепестки роз, которые удалось Теренцию ей поднести, пока Ларт Бофорс отлучался по нужде. Думала об Аулии. Как сейчас не хватало ее, дерзкой и бесподобной. Она враз придумала бы, как ей, Глории, поступить дальше. Дать согласие на брак с сыном Алкивиада или нет? Наверное, нет. Глория решила не торопить события. Жизнь покажет: выходить замуж вообще или отправиться в храм Дианы послушницей, запереть себя там; все равно от заоблачной мечты остались грустные воспоминания.  

Первым выступлением Цитус порадовал Ларта Бофорса. Стремительные блестящие атаки, грамотная защита, врожденная храбрость. Его противником был Лонг. Ставившие на Лонга с ума сходили. Яростно кричали и приказывали победить. Лонг фехтовал превосходно, удары его меча были сильными, ни одного лишнего движения.  

Но Ларт Бофорс сомневался, мысленно прощаясь со своей тысячей. Все время бурчал под нос: «Нет, слаб Цитус. Нет, так он не отходил. …Три удара подряд…в воздух. …Движется быстро, а толку нет, …слаб после болезни».  

Вопреки всему, случилась полная неожиданность. Лонга уложили непостижимо ловким ударом меча. Но только ранили, что, явно, не входило в тайный сговор патрициев и Гикесия.  

Антоний Элий кричал, что не по правилам. Другие ругались с ланистой. Бледный, залитый липким потом Гикесий было заикнулся, да, действительно не по правилам, как встретил ленивый взгляд консулара Домиция, и, заикаясь от испуга, признался, что не по правилам возмущаться благородным гражданам. Пусть судьбу гладиатора решают сами.  

Рассерженный Антоний Элий отвернулся от ланисты и ткнул большим пальцем вниз, уничтожая свою ставку. За ним другие, кто ставил на Лонга, с гордым величием. Молодежь пыталась спасти свои проценты, потрясая вверх поднятыми руками, но на сторону главы Фабиев стал Домиций. Лукаво он погрозил пальцем Антонию Элию, и резко опустил палец вниз.  

Цитус ногой повернул голову приговоренного, и коротким движением клинка вскрыл ему сонную артерию.  

Ларт Бофорс покачал головой:  

– Ах, Цитус, ты никогда ведь так обильно не пачкал кровью песок. …Нет, Оместа ты не одолеешь, ох…  

В душе этруск смеялся над ланистой. Так тебе и надо, болван! Понадеялся на честный договор с патрициями, и получил по заслугам. Лонга сделали подставой без ведома Гикесия. Замазали глаза зрителей смертью Лонга. Кто скажет, что нечестно, когда проиграл сам Антоний Элий? Жалко юношей, расстанутся со своими кошельками, на время забудут увеселения.  

Марк Виктор постанывал в тихой ярости, люто возненавидев Мария Алкивиада. За то, что первый ткнул пальцем вниз. За то, что эта игра на его вилле. Лонг не мог так нелепо погибнуть. В прекрасной форме, с недавними победами. Галл не простит Гикесию потери любимого гладиатора на каких-то дешевых домашних играх! Рядом шумевшие приятели грозились немедленно поехать к императору.  

Марий Алкивиад смотрел в их сторону, смотрел в упор, со змеиной ухмылкой. А с него не сводил глаз Ларт Бофорс, и тоже улыбался.  

И вот на арене друг против друга особо отличившиеся, вернее сказать – оставшиеся в живых: Омест и Цитус…  

Страсти, казалось, подожгли полуденные небеса, чья возьмет?  

Многим не сиделось. Женщины визжали, забрасывая арену огрызками фруктов. Вопила и свистела молодежь. Проигравшие на прошлых ставках, имея возможность снова ставить, как очумелые орали на Оместа. Писарь едва успевал отмечать рост ставок. Триба Марка Виктора, спасая свои растраты, последние деньги поставили на Цитуса. Что-то подсказало брату Глории: сестра сделала правильный выбор. А еще молодому Фабию не хотелось ставить на Оместа, кому отдал предпочтение треклятый Марий Алкивиад.  

Ларт Бофорс задумчиво следил за боем, вспоминая технику Цитуса на больших аренах, и косо поглядывал на ланисту Гикесия, – тот возбужденно ходил за спиной писаря.  

Секуторы устали. Какое-то время клубками глухой злобы медленно обтекали друг друга, не решаясь раскрутиться в скрежете стали. Омест не встречался в боях с Цитусом, только слышал о нем. И вот с первой его атаки убедился, что издевательские припевки: «А ну, убей меня, а я посмотрю, как получится у тебя? » к данному случаю не подходят. Нечто в поведении Цитуса пугало.  

Теряя терпение, Омест ринулся в атаку. В руке его появился кинжал, тогда как Цитус оставался с гладиусом (мечом) и с маленьким щитом. Серия звенящих ударов, и мощным посылом меча разрубил щит противнику.  

Ларт Бофорс неспокойно зашевелился.  

Двое последних дерутся не на жизнь – насмерть. Им позволили свободу действий? Конечно, дабы уничтожить всякие подозрения у проигравших, если таковые возникнут. Триада сообщников: Марий Алкивиад, Домиций Петроний Руф и Антоний Элий Фабий разбросали ставки на двоих секуторов: Цитуса и Оместа. Этим последним позволили драться честно и храбро, ни мало не сомневаясь, что выигрыш будет за Оместом. Цитус-то после болезни…  

В уме этруска составилась такая картина: с ланистой договор был на победу Лонга. За спиной ланисты определили победителем Оместа. Омест должен выиграть.  

Уверенно наступал Омест, заставляя противника зверем метаться на арене в поисках ответного удара. Внезапно Цитус сорвал с себя шутовскую овечью шкуру и метнул ее на кинжал Оместа. Тот сразу ушел в защиту. Пришлось кинжал выпустить, он запутался в дырявом балахоне.  

Ларт Бофорс скорбно сложил на груди руки: тело Цитуса абсолютно не защищено. Только на правом плече кожаное оплечье, перехваченное через грудь ремнем. Бедра закрыты поясной птеругой с заклепками – химерное одеяние. Но фигура. …И не одной на теле царапины, ни одного шрама!  

Марий Алкивиад следил за поединком, попивая вино из чаши. Невыносимо, как спокоен. Он – главарь этой темной сделки. Ларт Бофорс ругнулся сквозь зубы.  

Цитусу чудом повезло уйти от страшного рубящего удара Оместа, тут же Цитус упал, поскользнувшись на яблочных огрызках.  

Фабия Глория прижала ладонью над грудью: сердце кольнуло. Но почему? Почему, когда тот секутор на грани гибели вдруг остро кольнуло? Может она сильно волнуется за свою ставку? Ей так хочется подарить ожерелье храброму гладиатору. Нет, не бросить ему под ноги жестом царицы – грациозно уронить на протянутую ладонь. Его лицо закрыто, она не знает, хорош ли он? Но он-то видит ее во всей красе. И возблагодарит богов за день, что ему никогда не забудется. …Лишь бы он победил…  

Спасла Цитуса его поразительная быстрота, с какой он вывернулся из-под занесенного меча. В выемки маски Оместа попал лучик, отраженный от доспехов легионеров, ослепил на миг. Омест промахнулся. Дикой кошкой Цитус ушел на безопасное расстояние.  

Бежавший к противнику с хохотом Омест, рассчитывал нанести коронный свой, последний удар. Только замахнулся мечом, на секунду открывшись, – тут же ответили Оместу контратакой. Она напомнила вспышку молнии.  

Видели, как Цитус метнулся в ноги Оместу, толчком всего тела снизу посылая меч, а как поразил его – не заметили. Ручьем хлынула дымящаяся кровь. Из самого нутра вырвался животный рев, будто издыхал бык. Понятная в том реве человеческая ярость – бессилие проигравшего, кто помнил себя непобедимым. Он упал на песок, корчась в агонии. Он умирал, и, чувствуя кончину, не просил у зрителей пощады.  

В наступившей тяжелой тишине только гравий заскрипел под ногами переступивших легионеров, зорко наблюдавших за победителем. А он стоял над погибшим, спиной к зрителям, словно их там и не было.  

Немота на время сразила даже ставивших на Цитуса, с большой натяжкой веривших, что он победит, что они выиграют.  

Молодежь взорвалась ликующими криками, восхваляя Цитуса.  

Проигравшие обиженно зашумели. Домиций глотал микстуру. Антоний Элий недоумевал, поглядывая то на Мария Алкивиада, то на ланисту. Ланиста Гикесий, совершенно мокрый от обильного потения, только руками разводил.  

С ложа поднялся Алкивиад Марий, велел снять маску с погибшего. Когда это сделали, зрители убедились – лицо соответствовало имени. Одному из славных имен гладиаторского Рима.  

Победитель развернулся хохочущей маской к беседке, бросив окровавленный меч к ногам легионеров.  

Марий Алкивиад поднял руку, этим жестом внимания снимая свист и гвалт.  

– Дорогие сограждане. Все ли было по правилам? Победитель определился в честной схватке?  

Молодые патриции и мадонны в голос подтвердили: все по правилам. Их отцы и матери поневоле согласились, хоть и печально сознавать, что проиграли. Ладно, пусть чада порадуются, повезло им.  

Домиций кашлял в платочек, красный от своих тайных дум.  

Антоний Элий возлежал на подушках, прикрывшись жилистой рукой, прятал улыбку.  

– Гикесий, есть возражения? – спросил ланисту Марий Алкивиад.  

– Нет, ни в коем случае, – Гикесий пытался прочесть по лицу патриция, что их сговор, получивший иной конец, остается в силе, поэтому бесстрашно намекнул: – Я имею дело с благородными честными квиритами, кто понимает мои убытки и покроет их со всем старанием. Мало сказать, я остался без лучших в моей школе, я остался без заработка.  

– Списки ставок! – перебил его Марий Алкивиад. Когда получил их, отдал заверять печатками всем проигравшим. Пока списки ходили по рукам, Алкивиад повернулся к Глории, испугав ее мертвым взглядом прищуренных глаз.  

– Восхитительная Фабия Глория, царица нашего праздника, хотела подарить победителю свое ожерелье. Окажи ему милость. И пусть он снимет маску.